Читать онлайн Cудьба бесплатно

Санкт-Петербургский государственный университет

문

재

인

의

운

명

Научные редакторы перевода

И. В. Цой, Г. П. Новоселов

문재인의운명

문재인

Издание на русском языке осуществлено с разрешения Bookpal, Inc., Сеул.

© Мун Чжэин, 2011

© Bookpal, Inc., Сеул, первое издание, 2011

© Санкт-Петербургский государственный университет, издание на русском языке, 2021

Я хочу стать речной водой и встретиться снова

Время подобно стреле. С того момента, как мы простились с бывшим президентом Республики Корея Но Мухёном, незаметно прошло два года. И каждый человек прочувствовал это событие по-своему.

Для одних «день, когда мы проводили его в последний путь» по-прежнему остается потрясением и отзывается печалью, для других – имя Но Мухён вызывает горе и боль. А для кого-то это воспоминания о «временах, проведенных вместе» и тоска по ним.

И какими бы ни были эти чувства, нам ничего не остается, кроме как принять их. И теперь мы должны думать об ответственности перед живыми потомками. Теперь мы должны беспокоиться о том «домашнем задании», которое он оставил нам. Теперь мы должны готовить новую эпоху, которая наступит после завершения эпохи Но Мухёна.

Мы не можем постоянно ограничиваться только прошлым. Бережно храня в глубине души все воспоминания и все чувства – и потрясение, и печаль, и негодование, и горесть, и сострадание, – мы должны начать хладнокровно делать то, что должны.

Это и есть способ избавления Но Мухёна от «груза эпохи». С радостью взять на себя его ношу – это и есть самое прекрасное прощание с ним.

Перед двухлетней годовщиной со дня смерти Но Мухёна мне посоветовали написать книгу. Советы имели вескую причину. Но Мухён не оставил после себя автобиографии или мемуаров. Так как это официальный письменный документ, то он должен быть честным и откровенным, а я не был до конца уверен, что смогу написать все честно. Кроме того, мне говорили, что осилить такой труд в одиночку невозможно. И тогда я пригласил его бывших коллег поучаствовать в создании коллективного труда. Я пригласил их присоединиться к совместному написанию мемуаров. Я попросил их записать события той эпохи, которую мы создали вместе и каждый из нас по отдельности. И они согласились помочь.

Но прежде чем мы успели что-либо сделать, внезапно нам суждено было расстаться: и тому, кто просил о помощи, и тем, кто согласился ее оказать. Несмотря на это, было очевидно, что нам надо выполнить самое важное «домашнее задание» – записать события той эпохи, которую мы создавали вместе. А так как я провел много времени вместе с президентом Но Мухёном и сейчас мне выпала честь быть председателем правления его фонда, все говорили, что именно я должен начать этот труд.

Но я не решался. До того момента я смотрел только в будущее, поэтому не привык добросовестно записывать события прошлого. Когда тебе выпало пережить так много значимых и порой невыносимых событий, то воспоминания остаются живыми, даже если ты не заглядываешь в официальные документы.

Было очень много моментов, по поводу которых я колебался. Так же, как порой и президент Но Мухён был полон сомнений, я не был уверен, что все же смогу быть честным на сто процентов. Для многих, кто жил в тот период, все выглядело так, будто, не приведи господь, я приносил ему много хлопот или имел основания стать тем, кем стал.

Несмотря на это, решение написать книгу было принято окончательно по одной важной причине. Власть имеет конец. Народ ищет надежду. И не желает повторения эпохи отчаяния. Если президент Ли Мёнбак и его администрация станут для нас плохим уроком истории, то, подумал я, важно сохранить различные доказательства того, что президент Но Мухён и «Правительство участия» могут стать хорошим уроком истории.

Важнейший долг тех, кто жил в одно время с президентом Но Мухёном, тех, кто вместе с ним создавал «Правительство участия», – засвидетельствовать все то, что они видели своими глазами, что испытали и что сделали. Записать и передать потомкам то, что станет для них уроком и ценным историческим материалом.

Настало время, когда мы должны завершить эпоху президента Но Мухёна. Настало время, когда мы должны перелистнуть страницу «Правительства участия». Мы должны оставить в прошлом и моменты успеха, и периоды упадка. По этой причине я и взялся за перо.

Пока я готовил материалы для книги, я вдруг осознал, как долго мы шли с ним по одному пути. Среди всех, кого я встречал в своей жизни, он был самым добрым и самым энергичным человеком. И у него, и у меня было трудное детство. Мы старались смотреть на мир доброжелательно и призывали людей, которые нас окружали, становиться добрыми. Мы хотели вместе изменить этот мир и прилагали все силы, чтобы дать новые надежды.

С таким пылким желанием он создал «Правительство участия». Многого удалось достичь, но и многого не удалось. И хотя он говорил, что работал усердно, чувство досады, что не все из задуманного было исполнено, не покидало его. Были и моменты сожаления. Были и те, кто отдалился из-за разницы во мнениях. Скорее всего, отдалились и некоторые старые друзья из круга реформаторов и прогрессистов. Мы не исключение. В лагере реформаторов и прогрессистов тоже остались раны и досады. Однако кончина президента Но Мухёна дала нам прекрасную новую возможность. Мы должны объединиться для того, чтобы подготовить новую эпоху. Только достигнув единства во взглядах, мы сможем объединить и наши силы.

Кроме того, было бы здорово, если бы президент Но Мухён и его «Правительство участия» не стали объектами пристрастных пересудов. Он покинул нас, а «Правительство участия» осталось в прошлом. И он, и оно теперь уже история. Хорошо бы взлеты и падения сами по себе стали уроком. Хорошо бы все положительное и все отрицательное получало справедливую оценку и оставалось в прошлом. Я уверен, что он тоже этого желал.

Президент Но Мухён и я встретились в устье небольшой, но бурной и опасной реки и проделали долгий путь по ней. Нас выбрасывало на мель. Но мы всегда держались вместе. А теперь физически мы разделены. Но я уверен, что в будущем мы встретимся с ним в общем потоке идей и ценностей и поплывем вместе по этому течению. Закономерно, что потоки воды встречаются в стремлении соединиться с морем. Или же, возможно, закономерность в том, что, только объединив потоки, вода достигает моря. Как бы там ни было, в любом случае это хорошо.

Я не знаю, какова природа моего такого бурлящего состояния, но, вероятно, именно отрывок из стихотворения моего любимого поэта То Чжонхвана отражает его.

Как было бы хорошо, если бы все люди на земле были бы такими же. Как было бы хорошо, если бы в конце концов я сделался речной водой и мы бы встретились вновь, достигли бы русла великой реки под названием История и продолжили бы путь вместе в одном потоке. Даже если река встречает препятствие или изгибается, в итоге она все равно течет по направлению к морю. Все мы знаем пословицу: «Одна волна сменяет другую и бежит дальше», – не правда ли? Так и забвенные воды «Правительства участия» Но Мухёна должны смениться новой волной бурной реки. Бесконечный поток Истории и есть логика бытия. Если эти непричесанные записи смогут стать хоть немного полезными, то я не могу желать большего.

Вплоть до момента выхода книги в свет многие не жалели своих трудов. Сначала мне все это было не по душе, но столько людей советовало написать мне книгу, что в итоге они убедили меня. Мне передался их оптимистичный настрой. Особую благодарность я выражаю бывшему секретарю Ян Чончхолю, которому пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать все протоколы и свидетельства и превратить их в материалы для настоящей книги. Если бы он не проделал всю эту кропотливую работу, то, скорее всего, у меня бы так и не возникло стойкого намерения написать книгу. Также я искренне ценю помощь тех, кто всей душой поддерживал меня, читал мои рукописи и высказывал свое мнение. Я надеюсь, что труды всех этих людей были не напрасными.

Я хотел, чтобы эта книга вышла в свет к двухлетней годовщине со дня смерти президента Но Мухёна, чтобы я смог представить ее перед могилой президента, но это оказалось невыполнимой задачей. Я усердно работал над материалами, но не уверен, что все события в книге достаточно освещены и исторически достоверны. И тем не менее я желаю, чтобы настоящая книга стала отправной точкой в деле написания коллективных мемуаров, которое он так хотел завершить. Я надеюсь, что постепенно будут появляться записи и воспоминания тех людей, которые были вместе с президентом Но Мухёном.

Июнь 2011 г.

Мун Чжэин

Встреча

Утро того дня

Раздался телефонный звонок. Утренний сон как рукой сняло. «Кто бы это мог быть? В такое-то время…» Почему-то от этого неурочного звонка у меня возникло чувство тревоги.

– Господин Мун, это Кёнсу.

– Да, я узнал. Что случилось?

– Вы должны срочно приехать. Господин президент вышел на прогулку в горы и упал. Кажется, он сорвался со скалы Пуони[2]. Мы пока не знаем причину произошедшего. Сейчас охрана везет его в больницу, сказали, что состояние тяжелое.

– Тяжелое, сказали? Критическое?

– Мы не знаем точно. Так сказал телохранитель. Наверное, мы сможем узнать более подробную информацию, только когда они приедут в больницу.

Когда я услышал, что звонит секретарь Ким Кёнсу, который сейчас находится в деревне Понха, то подсознательно я понял, что дело касается президента. Не могу поверить, что он сорвался со скалы.

– Президент вышел на прогулку утром? Он в последнее время ходил на прогулки?

– Нет. После того как началось расследование, он даже на улицу не выходил. В этот раз он вышел впервые за долгое время.

Да, я тоже это знал. После начала расследования он не покидал стен своего дома, никуда не выходил. Он очень переживал из-за журналистов, которые его повсюду преследовали. Не могу поверить, что он отправился на прогулку на гору Понхвасан, что он упал со скалы Пуони, что вдобавок ко всему он в критическом состоянии…

Я пытался отгонять от себя дурные мысли.

Ким Кёнсу сказал, что перезвонит, после того как уточнит, можно ли перевезти президента из городской больницы «Сеён», в которой он сейчас находится, и положил трубку. Я собирался в спешке, но звонка все не было. На этот раз я решил сам позвонить Ким Кёнсу. Тот сказал, что тоже пока не получил никакой новой информации. Он добавил, что поедет следом за секретарем Мун Ёнуком и попросит его сразу же связаться с нами, если у него получится что-то узнать.

Ожидание казалось бесконечным. Я сильно нервничал. Я не мог осознать, сколько времени уже прошло.

Наконец секретарь Мун Ёнук позвонил:

– Состояние критическое. Кажется, все очень серьезно. В больнице «Сеён» сказали, что могут не справиться. Сказали, что хорошо бы перевезти его в более крупное медицинское учреждение, и теперь они едут в больницу «Янсан» Пусанского университета. Вы тоже поезжайте туда. Да, и еще: как сказал телохранитель, кажется, все же президент намеренно спрыгнул со скалы Пуони. Ким Кёнсу и Пак Ынха сказали, что нашли в его компьютере завещание.

В моей голове вертелась только одна мысль: «Не могу поверить, что он сбросился со скалы. Как же так.» Вряд ли, конечно, он это сделал, но я не мог отделаться от дурных мыслей.

Я в спешке покинул дом, оставив там обеспокоенную и растерянную жену. Дрожащими руками я сжимал руль и гнал машину, с трудом глотая воздух.

23 мая 2009 года наступил «тот самый день» – самый трагический и мучительный в моей жизни.

Я ни разу не был в больнице Пусанского университета. Кроме того, я был сильно подавлен, поэтому еле отыскал дорогу по указателям. Я даже не могу вспомнить, как добирался до места. Наконец я прибыл в больницу. Лицо секретаря Мун Ёнука, который вышел мне навстречу, было исполнено трагизма. Как будто его покинула душа.

Президент находился в палате со строгим контролем посещения. Но я должен был собственными глазами увидеть, насколько серьезно обстояло дело. Я зашел в палату и сразу зажмурился. Зрелище было настолько ужасным, что даже сложно описать.

Он был подключен к аппарату искусственного кровообращения. Я взглянул на приборы и увидел кардиограмму, которая показывала, что его сердце еще бьется. Промелькнула мысль: «Надежда еще есть». Но это было не так.

Медсестры открыли мне правду. Они сказали, что сигналы улавливаются, так как его жизнь поддерживается искусственно. Они сказали, что если убрать аппарат, то сердцебиение сразу прекратится. Они увидели в моих глазах закравшуюся надежду «а вдруг…», и тогда пришел врач и объяснил мне еще более ясно. Он сказал, что, когда президент прибыл в больницу, он с медицинской точки зрения уже был мертв. Такую же оценку дали и в больнице «Сеён», куда он был изначально доставлен. Врач добавил, что, судя по состоянию президента, он скончался непосредственно на месте происшествия. Он сказал, что аппарат искусственного кровообращения нужен, чтобы члены семьи могли убедиться: было сделано все возможное. И добавил, что, таким образом, окончательное решение остается за членами семьи. Земля ушла у меня из-под ног.

Мун Ёнук пересказал суть услышанного телохранителю. Через некоторое время Ким Кёнсу принес завещание, напечатанное президентом на компьютере. И стало очевидно, что это не было случайностью, этот поступок был осознанным выбором президента. Я не мог вымолвить ни слова, в глазах помутнело.

Заговорил врач:

– Кода приедет супруга президента, мы будем вынуждены сказать ей, что его состояние безнадежно, и отключить аппарат искусственного кровообращения после ее согласия. Нам будет очень непросто это сделать, поэтому, господин Мун, пожалуйста, попробуйте первым поговорить с ней.

Эти слова привели меня в чувство. «Да, конечно. Нельзя, чтобы произошедшее шокировало ее так же, как меня. Я должен подумать, как поступить. Я должен принять решение, после того как оценю ситуацию и пойму, что необходимо сделать в первую очередь. Надо сохранять самообладание. Быть хладнокровным».

На тот момент я размышлял именно так и поначалу сильно заволновался: как же мы покажем президента его супруге, которая вот-вот приедет? Я поделился своими переживаниями с врачами. Они поняли, что я имею в виду, и пошли мне навстречу. Врачам удалось на некоторое время задержать приехавшую вскоре супругу президента, пока медсестры принимали оперативные меры: они зашили все раны и смыли кровь.

Врачи встретили супругу президента, которой, видно, все движения давались с большим трудом, у входа в больницу, и она вошла в палату, опираясь на руки санитаров. Его вид был настолько аккуратным, что казался неправдоподобным. На лице практически не было ран, а его выражение было почти благостным. Супруга президента, увидев эту картину, лишилась чувств. Безусловно, она не могла принять случившееся – увидеть своего супруга, с которым была вместе всего каких-то пару часов назад, в таком состоянии…

Еще более мучительным было сказать ей о реальном положении вещей. Она торопилась в больницу, зная только, что «президент сорвался со скалы и его состояние очень тяжелое». Она слышала, что в больнице «Сеён» врачи оказались бессильны, поэтому президента перевезли в больницу Пусанского университета, и могла лишь только предполагать, насколько плохо обстоят дела. Секретарям не хватило духу рассказать ей, как все на самом деле ужасно.

Я сказал ей правду. Я сказал, что он сам сбросился со скалы Пуони. Она не поверила. Я показал завещание. И супруга президента совсем побледнела.

Но затем я должен был сказать еще более тяжелые слова:

– Его жизнеспособность поддерживается только благодаря аппарату искусственного кровообращения, с медицинской точки зрения он уже умер. Врачи говорят, что надежд нет. Придется отказаться от искусственного жизнеобеспечения. Госпожа Квон, вы должны решиться. Давайте позволим ему покинуть нас…

Врачи подтвердили мои слова.

Видя горький плач супруги президента, я тоже с трудом сдерживался. Это был мучительный день. Супруга президента, очнувшись после повторной потери сознания и постаравшись взять себя в руки, согласилась. Аппарат искусственного кровообращения отключили.

Это было 23 мая 2009 года, в 9.30 утра. Мы простились с президентом.

Необходимо было сообщить гражданам о произошедшем. Посовещавшись с врачами, мы приняли решение, что я сделаю заявление о смерти президента и о ее причинах. Затем врачи представят медицинское заключение. Подготовив небольшой текст речи, я вышел к журналистам. И хотя вокруг засверкали десятки вспышек и стало ярко, как при взрыве, я ничего не чувствовал. Несмотря на шум журналистов, до отказа заполнивших зал пресс-конференции, я вдруг почувствовал страшную тишину. Будто все вокруг было неподвижной картиной.

Необходимо было сообщить гражданам о произошедшем.

Посовещавшись с врачами, мы приняли решение, что я сделаю заявление о смерти президента и о ее причинах.

– Сегодня произошло шокирующее и очень печальное событие. В 9.30 утра бывший президент Республики Корея Но Мухён скончался здесь, в больнице Пусанского университета. Все указывает на то, что сегодня, примерно в 5.45 утра, президент вышел из своей резиденции и отправился в горы Понхвасан, а примерно в 6.40 утра спрыгнул с одной из скал. В это время на службе находился один телохранитель. Сразу после того, как президента удалось обнаружить, в критическом состоянии он был отправлен в ближайшую больницу, а после перевезен в больницу Пусанского университета, однако некоторое время назад, в 9.30 утра, президент скончался. Он оставил короткое завещание для своей семьи.

Мое сообщение об этом страшном происшествии не заняло, наверное, и минуты. Но мне больше нечего было добавить. У журналистов тоже не возникло вопросов.

Необходимо было сконцентрироваться на насущных делах. «Где будет проходить церемония прощания с президентом? Необходимо ли здесь подготовить временный морг? Или же Вы считаете, что надо сразу переехать в Понха на прощание?» Я отдал распоряжение о скорейшей подготовке места прощания в Понха.

В больнице было настоящее столпотворение. Все знакомые лица, залитые слезами, были там. Сколько им еще понадобится времени, чтобы, как и ко мне, к ним пришло осознание, что он покинул нас навсегда? А еще нахлынули политики: и из правящей, и из оппозиционных партий. Приехал и глава администрации президента Ли Мёнбака, а ведь он даже не поздравлял Но Мухёна с инаугурацией. Наряду с приходом тех, кто искренне соболезновал, кого хотелось прижать к груди и плакать вместе с ними, были и формальные визиты.

Тем не менее мне хотелось побыть одному хотя бы несколько минут. Кто-то принес мне кружку чая. Я растерянно глядел на нее, и вдруг в памяти у меня всплыла наша первая встреча с Но Мухёном. В тот день, когда он поставил передо мной чашку чая и начал разговор, мы были так ослепительно молоды.

Первая встреча

Август 1982 года. По завершении обучения в Юридическом учебном центре* при Верховном суде Республики Корея я хотел стать судьей. Так как мои оценки были очень хорошими – только один студент на курсе учился лучше меня, – на выпускной церемонии я получил награду от министра юстиции. Успешно сдавших экзамен на госслужащего было немного, и после окончания практики в Учебном центре все могли устроиться судьями или прокурорами.

Поэтому я был абсолютно уверен, что смогу поступить на службу в качестве судьи. Но дело в том, что я попал в список арестованных как руководитель студенческой демонстрации. Эта демонстрация проводилась против режима Юсин*, когда несовершенства и значительные недостатки новой системы, изменившей ход истории, уже были очевидны. Я считал, что причин, по которым участники могли быть осуждены, не было. И, конечно, я даже не предполагал, что это может стать основанием для моей дисквалификации и что я не смогу устроиться на работу.

Тем не менее в последний момент я узнал, что мое трудоустройство в качестве судьи невозможно. И даже сейчас сцена собеседования на должность судьи свежа в памяти. Порядок предполагал, что претенденты на должность судьи проходят собеседования с заместителем главы управления Верховного суда*. Большинство проходило его за одну-две минуты – в целом это была формальность. И только у меня собеседование длилось полчаса. Не то чтобы ко мне было много вопросов… По правде говоря, их всего было два: «Почему Вы принимали участие в демонстрации?» и «Когда это было?». Мой собеседник понимал, о чем идет речь.

Тем временем на дворе был 1982 год. А с 1975 года, когда я был арестован за участие в демонстрации, прошло всего лишь семь лет. Если быть честным, то после моих слов о том, что я принимал участие в демонстрации против режима Юсин в апреле 1975 года, никаких дополнительных объяснений не требовалось. Однако, призывая меня к ответу, заместитель начальника задал встречный вопрос: «Тогда было объявлено чрезвычайное положение*?» Я сказал, что гарнизонный декрет был введен за несколько лет до этого, в 1971 году. И тогда он спросил меня: «Это было время создания Конституции Юсин?» И мне пришлось рассказать по порядку о событиях 1970-х годов, в том числе о провозглашении Юсин, принятии Конституции Юсин и введении чрезвычайных мер*. В судебных кругах мой интервьюер был широко известен добросовестным вынесением приговоров, впоследствии он даже стал членом Верховного суда. Я не мог поверить, что человек, который занимает высокий пост в суде, не знает совсем недавней истории своей страны, когда люди страдали и пытались сопротивляться, и по этой причине были арестованы и осуждены за государственные преступления. Я увидел, насколько судьи оторваны от реальности. Это было очень печально. В итоге на работу меня не взяли.

Стоит сказать, что, когда я был студентом и учился в академии, глава управления Верховного суда преподавал нам Гражданский процессуальный кодекс. Во время следствия он сказал, что понимает меня, и даже посоветовал мне сначала устроиться прокурором. Дело в том, что после двух-трех лет работы прокурором с меня были бы сняты ограничения по трудоустройству и я мог бы перевестись и стать судьей. Но я не хотел так делать.

От безысходности мне ничего не оставалось, кроме как сменить направление и начать работать в частной адвокатской конторе. В то время почти все студенты Учебного центра устраивались работать судьями или прокурорами, случаи, когда выпускники начинали частную адвокатскую практику, были единичными. И здесь мне помог эффект сарафанного радио: многие стали узнавать обо мне благодаря моим высоким оценкам в Учебном центре. В то время юридических фирм было немного, и мне поступали предложения от разных адвокатских контор, в том числе и от «Ким и Чан». Я несколько раз натыкался на это объявление и в конце концов решил послушать, что же они предлагают. Условия были хорошими. Зарплата была очень высокой. Кроме того, в конторе мне сказали, что даже предоставят в пользование личный автомобиль. Еще они пообещали, что после трех лет работы отправят меня на стажировку в американскую юридическую академию. Однако стиль этой конторы очень разнился с моими представлениями о том, что значит быть адвокатом. И не только потому, что в университетские годы я участвовал в студенческом движении. Образ юриста, который я нарисовал в своем воображении, представлял собой того, кто, даже не будучи адвокатом в области защиты прав человека, приносит пользу и помогает простым людям, столкнувшимся с несправедливостью и преодолевающим трудности. Казалось, что то, что мне обрисовали, было совсем из другой области. Я думаю, что если бы принял тогда предложение рекрутера упомянутой адвокатской конторы, то моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Я был бы юристом в области международного права или корпоративным юристом. Внешне все выглядело первоклассным, но мне тем не менее не нравилось.

И я решил идти путем обычного адвоката. И как я уже сказал, переезд в Пусан казался мне хорошей идеей, потому что я заодно смог бы ухаживать за мамой. В целом особых колебаний у меня не возникло, минутное сомнение было вызвано чувством неловкости перед женой. Супруга, которая окончила музыкальный факультет, в то время стала петь в Сеульском городском хоре и вела активную светскую жизнь с коллегами в Сеуле. Моя супруга, которая в студенческие годы навещала меня в тюрьме и ждала моего освобождения, не относится к женщинам, которые мечтают о богатстве. Она была безмерно благодарна уже за то, что я сдал юридический экзамен. Однако я испытывал вину перед столичной девушкой, которая занимается любимым делом в Сеуле, за то, что решил перевезти ее в Пусан. Но она меня всецело поддержала.

Результатом этого решения стала встреча с адвокатом Но Мухёном. Свел нас Пак Чонгю, с которым мы в одно время сдавали юридический экзамен и который станет потом старшим секретарем президента по гражданским делам. Сам факт нашей встречи был удивительным.

Пак Чонгю поздно сдал юридический экзамен. Он был старше всех моих однокурсников. Поэтому фактически все сложилось так, как он и наметил заранее: пойти по пути адвоката, после того как закончит практику в Учебном центре. Он знал адвоката Но с тех пор, когда они вместе учились и в буддийском монастыре Чанюам в городе Кимхэ готовились к сдаче юридического экзамена. Поначалу он намеревался принять предложение совместной работы от адвоката Но Мухёна, который после успешной сдачи государственного экзамена уже прошел государственную службу в качестве судьи, а потом начал частную адвокатскую практику в Пусане. Адвокат Но даже решил отдать Пак Чонгю, который должен был присоединиться к нему по окончании обучения, свой кабинет и стол в офисе.

В то время адвокаты обычно управляли конторами в одиночку, так как тогда существовало множество стереотипов о том, что юристы не могут вести общее дело. Было всего несколько коллективных юридических фирм в Сеуле и некоторых других городах, в провинции же все работали сами на себя по принципу «сам себе начальник». Но адвокат Но был человеком с уникальным передовым мышлением. Он считал, что юристы, работая сообща, должны подходить к юридической практике с точки зрения специализации и разделения труда.

В 1978 году адвокат Но, у которого за плечами была работа судьей, начал частную юридическую практику. Некоторое время он проработал один, а с 1979 года и до конца 1980, то есть почти два года, он имел опыт совместного ведения юридической фирмы совместно с двумя другими адвокатами. Это была «Совместная юридическая фирма Кая» – пожалуй, первая коллективная адвокатская контора в Пусане. Однако все пошло не так, как было задумано.

Причиной было отсутствие у обычных людей понимания, что такое специализация и разделение труда юристов. Изначально в конторе планировалось консультировать клиентов и оказывать им услуги в соответствии со специализацией адвокатов, но клиентам это совсем не нравилось. Они хотели доверить свое дело знакомому юристу, вне зависимости от его специализации. Стремления адвоката Но были высокими, но оказалось, что они не соответствуют сложившимся реалиям. Тем не менее он хотел еще раз попробовать открыть уже свою частную адвокатскую контору с практикой разделения труда на основе специализации, несмотря на предыдущую неудачу. На этот раз вместе с Пак Чонгю.

Но внезапно возникла проблема: Пак Чонгю, который должен был приехать, устроился работать прокурором. Планы адвоката Но разрушились на первом этапе. И Пак Чонгю, чувствуя вину перед Но Мухёном, посоветовал вместо себя мою кандидатуру, а я в тот момент как раз решил стать адвокатом. И я поехал повидать адвоката Но. До того момента я никогда с ним не пересекался и ничего о нем не знал. Это действительно была наша первая встреча.

Комментарии

* Юридический учебный центр (the Judicial Research and Training Institute). 사법연수원. Образовательно-практическое учреждение, относящееся к Верховному суду. Желающие стать прокурорами, судьями или адвокатами должны пройти обучение в Центре и успешно сдать юридический экзамен. Продолжительность обучения – два года.

* Юсин. 유신 （維新）. Чрезвычайные конституционные меры, принятые 17 октября 1972 года президентом Пак Чонхи в целях обеспечения своего долгосрочного нахождения у власти. Фундаментальные действия, которые заморозили все существующие институты демократии и установили длительный режим диктатуры под названием «корейская демократия».

* Управление Верховного суда. 법원행정처. Учреждение, ответственное за ведение дел суда, связанных с бюджетом, бухгалтерией, оборудованием, и состоящее из работников суда. В нем есть начальник администрации, находящийся в подчинении председателя Верховного суда, и заместитель начальника администрации.

* Чрезвычайное положение. 위수령 （衛戍令）. Чрезвычайная мера, на правленная на поддержание общественного порядка, а также защиту и обеспечение общественного спокойствия путем размещения в определенном регионе военных сил. Когда во время режима диктатуры Пак Чонхи во всех университетах участились антиправительственные демонстрации, в соответствующих регионах начал действовать гарнизонный декрет. Следующая ступень после гарнизонного декрета – приказ о введении военного положения. В соответствии с этим приказом все властные полномочия переходят к военному руководству.

* Чрезвычайные меры. 긴급조치. Особые меры, которые согласно Конституции Юсин могли быть приняты в соответствии с полномочиями президента. Президент Пак Чонхи был уполномочен временно ограничивать права и свободы граждан, прописанные в Конституции, посредством введения этих мер. В основном они использовались для подавления требований демократизации и репрессирования студентов и оппозиционных политических деятелей. Пак Чонхи обнародовал чрезвычайные меры в общей сложности девять раз. Были отменены в 1980 году с пересмотром Конституции.

Коллеги

Офис адвоката Но находился в квартале Пумин-дон, в котором раньше располагалась судебная прокуратура. Он находился в очень скромном, и даже можно сказать, ветхом здании. Контора располагалась ближе к заднему входу в здание, но зато внутри помещение было очень просторным. Именно там я и встретил адвоката Но впервые. Я даже представить не мог, что эта встреча будет судьбоносной и пройдет красной нитью через всю мою судьбу. Но Мухён, которого я, как уже сказал, увидел впервые, был очень молод. Он открыл свое дело в 1978 году, и до того момента, как я начал частную практику, он был самым молодым адвокатом в Пусане и раньше всех сдал экзамен на должность госслужащего. Это было впечатляюще. Ни с чем не сравнимое чувство.

Конечно, к тому моменту мне еще не удалось повидать много юристов. Но Мухён сильно отличался от всех, кого я встречал с тех пор, как начал обучение в Юридическом центре: от всех профессоров Центра (судей и прокуроров), от всех старших товарищей, с которыми я познакомился на наших профессиональных встречах однокурсников и школьных товарищей, от всех юристов, с которыми я работал во время прохождения практики* в качестве судьи, прокурора и адвоката. Дело было в том, что в те годы все через некоторое время после начала работы судьями или прокурорами начинали свою юридическую практику, и многие преподносили себя с апломбом, хоть и были просто частными юристами. По правде говоря, они просто сильно важничали. Но адвокат Но Мухён то ли из-за того, что недолго проработал судьей, то ли из-за того, что у него в целом был такой характер, имел совершенно иные моральные устои и дисциплинарные нормы. Он был очень простым, искренним и даже «своим».

С этой точки зрения я сразу же почувствовал в нем родственную душу. У меня возникло чувство, что этот человек принадлежит к моему миру.

Мне вспоминается, как мы сидели за чашкой чая и очень долго беседовали. Беседовали о том, что в университетские годы меня отчислили и приговорили к заключению за то, что я участвовал в демонстрации; о том, что из-за этого я не смог устроиться работать судьей…

Адвокат Но рассказывал о том, что ему пришлось защищать себя в суде по «Делу Пурим*», поэтому он искренне рассердился, услышав, что мне не удалось получить место судьи из-за участия в демонстрации. Также он поведал о своих мечтах. И это не был разговор о том, как он планирует вести дела, будучи юристом в области защиты прав человека, – он рассказывал о том, что хочет стать честным адвокатом.

Что касается идеи «стать честным адвокатом», он признался, что это оказалось не таким уж и простым делом, как представлялось на первый взгляд. Он предложил начать работать вместе, осуществлять эту идею последовательно и вместе постараться стать честными адвокатами. Приятное чувство наполнило меня.

Еще мы говорили о том, что он хочет развивать контору, основываясь на принципе работы по специализации. Он не предлагал ничего из того, что мне обещала сеульская юридическая фирма, работу в которой я рассматривал. Но тем не менее я склонялся именно к этому варианту.

Прямо в тот же день мы решили, что будем работать вместе. Я осмотрелся в офисе. Действительно, едва переступив порог конторы, я почувствовал, что готов здесь работать на любых условиях. Это был момент, когда началась моя адвокатская жизнь в «Совместной юридической конторе адвокатов Но Мухёна и Мун Чжэина».

И именно судьбоносная встреча с этим человеком стала тем моментом, который связал нас на всю жизнь.

Комментарии

* Практика. 시보 （試補）. Работа, которая выполняется до фактического назначения на какую-либо должность для ознакомления с профессией и выработки пр о фессиональных навыков. Также соответствующая профессиональная ответственность.

* «Дело Пурим». 부림사건. Крупнейшее в Пусанском регионе сфальсифицированное судебное дело по обвинению в сочувствии коммунизму, которое в начале 1981 года было сфабриковано в период угнетения движения за демократизацию для расширения основы режима в первые годы военной диктатуры Чон Духвана. В сентябре 1981 года, после проведенного без ордера ареста безвинных студентов, преподавателей и офисных работников, которые посредством Кооперативной ассоциации хороших книг в Пусанском регионе организовали встречи для чтения книг по социальным наукам, их незаконно лишили свободы на срок от 20 до 63 дней. При этом их избивали и подвергали зверским пыткам типа «пытка водой» и «курица на вертеле». Так как этот инцидент разразился вслед за так называемым «Делом Ханним»[3], по которому в июле того же года был проведен массовый арест студентов, причастных к движению в Сеульском регионе, то дело в Пусанском регионе получило название «Дело Пурим», что означало «Дело Ханним в Пусане».

Как старший товарищ. Как друг

Адвокат Но Мухён относился ко мне очень по-доброму. Он называл меня другом, но в действительности это было не совсем так. У этого обращения есть история. В 2002 году, когда состоялись президентские выборы, я был назначен на должность главы предвыборного штаба в Пусане. На церемонии открытия штаба кандидат в президенты Но Мухён в своем выступлении использовал именно это обращение. Он представил меня так: «Разве люди не говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты? Это не Мун Чжэин – друг Но Мухёна, это Но Мухён – друг Мун Чжэина». Думаю, таким образом он выразил благодарность своему младшему товарищу, которому доверил неподходящее для его характера дело – быть начальником предвыборного штаба. На самом деле у нас была не только шестилетняя разница в возрасте – он к тому же являлся моим старшим коллегой и товарищем, так как сдал государственный экзамен по юриспруденции на пять лет раньше меня. Но благодаря этим словам я и сейчас иногда слышу, что меня называют «другом Но Мухёна», что я считаю даже слегка незаслуженным.

С самого начала адвокат Но меня очень ценил. Он всегда обращался ко мне на «Вы». Чуть более неформально он стал общаться со мной, только когда я уже переступил порог Голубого дома[4]. До того момента он обращался ко мне исключительно на «Вы», по всем правилам этикета. Я в подобных ситуациях, когда это приемлемо, часто использую обращение «хённим»[5], но по отношению к Но Мухёну я не мог пересилить себя и обращался не иначе как «сонбэ»[6].

В высшей степени почтительное отношение давалось Но Мухёну не так уж и легко. Прежде всего, он уже побывал в должности судьи и несколько лет вел частную практику. В юридических кругах он к тому моменту был известен как адвокат, который уже имел хорошую базу и много интересных планов. А тут я – новичок, который только недавно окончил Юридический научно-учебный центр. С этой точки зрения совместное ведение конторы на условиях разделения труда было не таким простым делом, как можно подумать.

Сложность в коллективном управлении адвокатской конторой заключается в том, что, несмотря на разницу подходов, у адвокатов должно быть взаимное доверие и убежденность в силах друг друга. К примеру, доверие необходимо для того, чтобы правильно распределять дела и разделять обязанности вне зависимости от того, кто получил запрос на работу*. И если этот процесс не выстроен на доверительной основе, то работать совместно не получится. Можно было подумать, что так как Но Мухён – мой старший товарищ, то и с делами он справится лучше меня. Однако, несмотря на то что в глубине души он переживал из-за моей неопытности, он доверял мне разобраться в моих делах.

Во время нашей совместной работы мы не раз вели все дело от начала до конца вместе. Это происходило в особо серьезных случаях, например во время защиты по политическим делам. Постепенно мы распределили ответственность в зависимости от наших способностей. В большинстве дел ведущим адвокатом был Но Мухён, но бывало и так, что ведущим адвокатом становился я. В такие моменты он всегда принимал мою точку зрения и последовательно действовал в выбранном мной направлении. Он ни разу не раскритиковал выбранное мною направление относительно исполнения какого-либо иска. Это действительно было величайшее доверие, уважение и принятие.

Сейчас, думая об этом, я понимаю, что именно благодаря такому отношению я имел возможность начать адвокатскую жизнь в стабильных условиях. Когда я впервые решил, что стану адвокатом, у меня было много поводов для беспокойства, начиная с того, откуда взять деньги на расходы по открытию дела. Но благодаря Но Мухёну я мог больше не тревожиться.

Мы жили с адвокатом Но в одном жилом комплексе. Конечно, он, как основатель конторы, жил в более просторной и светлой квартире, находившейся в его собственности, а я снимал небольшую квартирку, но тем не менее мы спокойно ходили друг к другу в гости и общались. Я часто бывал в его доме и даже ездил вместе с ним в его родную деревню Понха. В нашей юридической конторе была настолько дружелюбная атмосфера, что примерно дважды в год все сотрудники собирались семьями и ездили на пикник. Адвокат Но выпивал крайне редко, но все-таки иногда он приглашал коллег пропустить по стаканчику, и мы очень весело проводили время.

Дело шло хорошо. Именно в это время юристов в целом было очень мало, и адвокатов, ведущих частную практику, можно было пересчитать по пальцам. И даже я, который только недавно окончил Юридический научно-учебный центр и работал частным адвокатом, не имея особых регалий, получал достаточно дел. Начиная со следующего за моим выпуском года количество выпускников, успешно сдавших государственный экзамен по юриспруденции, увеличилось, поэтому и юристов стало значительно больше. Пожалуй, я был последним, кому так повезло. Во время церемонии открытия конторы к нам подошла супруга одного врача, которая принесла вырезанное из газеты рекламное объявление о нашей фирме. Она явно думала, что, скорее всего, мы не очень хорошо работаем, потому что фирма только что открылась и мы сами были совсем молодыми. В итоге я получил первый заказ. Это был гражданско-правовой спор.

С другой стороны, адвокат Но во время совместной работы со мной получал меньше дел, чем до этого. Раньше он был самым молодым и усердным адвокатом в Пусане, получал много заказов, и процент выигранных им дел был очень велик, все складывалось очень хорошо. К тому же во время нашей совместной работы ему вдруг перестала поступать комиссия за вступление в дело в качестве адвоката, которую он традиционно получал раньше.

Сейчас получение комиссии запрещено Законом о юридической практике, но тогда это было традицией. Сотрудники судов, прокуроры, служащие тюремных учреждений и полицейские получали от адвоката примерно 20 процентов гонорара за то, что направили дело именно ему, и это считалось нормальным.

Затем все переросло в то, что комиссию выплачивали, даже если ты получал дело от банка или юридического отдела компании. Адвокату Но Мухёну нелегко было пойти против сложившейся традиции.

Однако во время нашего сотрудничества он перестал получать какие-либо отступные. Он железно держал слово, которое дал мне при первой встрече. То же самое касалось приглашения на ужин судей или следователей. В те годы многие адвокаты, которые вели уголовные дела, приглашали судей по этим делам на ужин и выпивку, и это было обычным делом. Также был обычай, когда адвокаты, которые приходили на последнее слушание в суде, накрывали стол с едой и напитками прямо в здании суда. Интересно, что в те дни в адвокатских кругах было распространено выражение «дом с подушками», которое употреблялось в отношении нескольких первоклассных ресторанов. Когда-то адвокат Но тоже был завсегдатаем «домов с подушками». Но все это осталось в прошлом.

В нашей юридической конторе была настолько дружелюбная атмосфера, что примерно дважды в год все сотрудники собирались семьями и ездили на пикник.

В одиночку противостоять общепринятым обычаям – это тяжелейшее дело. Но, несмотря на это, Но Мухён поступал именно так. Честный адвокат. Возможно, он понимал, что я – юрист, принадлежащий к числу активистов, поэтому бесспорно стремлюсь работать именно в таком направлении. Я предполагаю, что в некотором смысле он использовал мои убеждения как предлог, чтобы осуществить то, что изначально задумал сам. У Но Мухёна, как у старшего товарища, возникло чувство долга, которое заставляло его подавать пример и не тушеваться перед младшим товарищем. Он действительно был человеком с чистейшей совестью и удивительной силой воли.

Как только мы стали действовать как «честные адвокаты», количество заказов тут же резко снизилось, и это бросалось в глаза. Кроме того, Но Мухён отказался от работы в нескольких банках, где он был юридическим консультантом. Поэтому, конечно, его доход значительно уменьшился, по сравнению с тем, что он получал, работая в одиночку. Но он не думал об этом. Более того, когда Но Мухён начал работать адвокатом в области прав человека, его заработок уменьшился еще больше, и в действительности период в его адвокатской жизни, когда он жил в полном довольствии, был очень коротким. Но, несмотря на это, мы были довольны. Особых проблем в поддержании жизнеспособности конторы не было.

Пусан – это второй по величине город в Южной Корее, но юристов там было совсем немного. Общее число всех зарегистрированных адвокатов не превышало и ста человек. И если не считать тех, кто был зарегистрирован, но на самом деле не работал, юристов, которых действительно можно было встретить в суде и которые являлись нашими конкурентами, было меньше половины от общего числа. И у нас был шанс создать себе репутацию добросовестных адвокатов, которые усердно трудятся в соответствии со своими решениями.

Юридическое сообщество очень консервативно, поэтому, как только у тебя появляется репутация – плохая ли, хорошая ли, – изменить ее уже невозможно. К счастью, с самого начала работы в конторе я произвел приятное впечатление на юридические круги в Пусане и благодаря этому время от времени получал помощь в своей адвокатской деятельности.

Мы вызывали огромный интерес у юристов в Пусане. Мало того что мы оба были молоды, так мы еще и отлично знали свое дело. И «эти двое» держали совместную адвокатскую контору, единственную во всем городе, что, безусловно, привлекало к нам повышенное внимание. Мы должны были быть еще осторожнее и работать еще усерднее.

Мы не только старательно вели дела, но и принимали активное участие в деятельности коллегии адвокатов Пусана. Особенно усердно на общее благо работал адвокат Но Мухён, который трижды избирался казначеем коллегии адвокатов. Его любили все – и стар и млад. Какое прекрасное было время!

Комментарий

Запрос на работу. 수임. Получение назначения на исполнение юридической работы клиента согласно договору.

По пути адвоката в области защиты прав человека

До того как я начал работать с адвокатом Но Мухёном, он уже имел опыт ведения двух политических дел и, таким образом, уже был знаком с конъюнктурой. Это были так называемые «Дело Пурим» и «Дело о поджоге в Американском культурном центре в Пусане*». Причиной, по которой адвокат Но был назначен на свое первое политическое дело – «Дело Пурим», послужило простое человеческое дружелюбие. Адвокат Ким Кваниль, который работал юристом по защите прав человека, а также являлся старшим коллегой адвоката Но, попал под подозрение о финансировании в этом деле. Он не мог сам выступать с защитой, так как был загнан в жесткие условия и его даже собирались арестовать, поэтому он попросил молодого адвоката представлять его права. Поскольку подсудимых было много, дело было распределено среди нескольких молодых адвокатов.

Однако, несмотря на то что Ким Кваниль перепоручил дело, он очень ответственно руководил защитой. И тем человеком, кто уличил власти в применении пыток и в незаконном длительном лишении обвиняемых свободы, был адвокат Но. И хотя это было первое политическое дело, которое он вел, Но Мухён с энтузиазмом принялся за работу. И по этой причине через некоторое время, когда произошел пожар в Американском культурном центре в Пусане, его снова попросили участвовать в совместной адвокатской деятельности. Но в этот раз он работал вместе с известными сеульскими адвокатами в области защиты прав человека, среди которых были Ли Донмён, Ю Хёнсок, Хван Инчхоль, Хон Сону. Адвокатская защита в этих двух делах изменила его жизнь.

Как известно, в ходе судебного разбирательства по вышеупомянутым делам почти весь состав группы активистов Пусана был арестован. Одним словом, это была мясорубка. Затем последовали кровавые годы начала Пятой республики, и с тех пор вплоть до 1983 года в Пусане не было ни одного дела, которое можно было бы причислить к политическим.

Однако во второй половине 1983 – начале 1984 года образовалось социальное пространство, в котором можно было более или менее свободно дышать: я имею в виду, что прошли реформы по автономности учебных заведений. С самого начала два дела, о которых я говорил ранее, казались уж слишком сфабрикованными, поэтому все обвиняемые по «Делу Пурим» были освобождены в связи с прекращением дела в конце 1983 года. Именно благодаря поддержке вышедших на свободу активистов оппозиционное демократическое движение в Пусане вернуло свою силу и размах.

Соответственно, стали появляться дела, связанные со студенческими движениями, и дела, касающиеся трудовых вопросов. Возникали и трудовые споры, когда рабочие, жестоко притесняемые работодателем, требовали соблюдения Закона о стандартах труда, или же были недовольны массовыми увольнениями в связи с образованием профсоюзов. Все эти люди приходили к нам.

Я вовсе не планировал с самого начала пойти по пути адвоката в области защиты прав человека. Однако мы не отказывались от тех дел, которые сами приходили к нам в руки. Более того, многие из них соответствовали нашим личным убеждениям, и мы с большим усердием подходили к защите. Постепенно мы начали играть главную роль в делах защиты прав рабочих в Пусанском регионе. Через некоторое время мы стали вести дела не только в Пусане, но и в соседних регионах, например в Ульсане, Чханвоне, Кочже и других, в которых не было адвокатов в области защиты прав человека. Дел, связанных с трудовыми спорами, в этих регионах также было достаточно.

Сопротивление режиму Пятой республики усиливалось, и вслед за образованием Комитета по борьбе за три народных принципа, Комитета по борьбе за дело антиамериканизма и самостоятельности* и Комитета по борьбе за народную антифашистскую антиимпериалистическую демократизацию* стали появляться дела, связанные с учреждением и работой подобных организаций. Тенденция идеологизации студенческого движения также становилась очевидной. Мы получили такие дела, как «Дело о поджоге в Американском культурном центре», организованной совместно активистами студенческого движения в Пусане и Сеуле, а также «Дело о захвате в Пусанской палате торговли и промышленности».

Незаметно для себя мы стали известными в Пусане юристами в области защиты прав человека и прав рабочих. Наша адвокатская контора стала центром, который объединил все дела по защите прав человека и прав рабочих в Пусане и соседних регионах: Ульсане, Чханвоне, Кочже.

Комментарии

* «Дело о поджоге в Американском культурном центре в Пусане». 부산미 (美)문화원방화사건. В марте 1983 года студенты Пусанского региона обстреляли Американский культурный центр в Пусане, заявив тем самым об ответственности США за кровавое подавление движения за демократизацию в Кванчжу и покровительство режиму диктатуры. В ходе инцидента один студент погиб. Это событие послужило началом волны антиамериканского движения в 1980-е годы. Однако в то время военная диктатура Чон Духвана фальсифицировала дело, превратив его в дело о поведении нездоровых общественных элементов, таких как шпионы.

* Комитет по борьбе за три народных принципа (Самминтху), Комитет по борьбе за дело антиамериканизма и самостоятельности (Минминтху), Комитет по борьбе за народную антифашистскую антиимпериалистическую демократизацию (Чаминтху). 삼민투, 민민투, 자민투. Самминтху – сокращенное название Комитета по борьбе за три народных принципа. Эта организация, созданная в апреле 1985 года на церемонии учреждения Общенациональной студенческой федерации, была подконтрольна Общенациональной студенческой организации, в которой принимали участие 34 университета по всей стране. Комитет по борьбе за народную антифашистскую антиимпериалистическую демократизацию (Чаминтху), созданный в июне 1986 года в рамках организации студенческого движения, образованного колледжем социальных наук Сеульского национального университета, руководил студенческим движением наряду с образованным практически в то же время, в марте 1986 года, Комитетом по борьбе за дело антиамериканизма и самостоятельности (Минминтху), центром которого являлся колледж гуманитарных наук Сеульского национального университета.

Товарищи

Пока мы работали адвокатами почти по всем политическим делам, мы сблизились с активистами местного оппозиционного движения. В то время во главе его стояли священник Сон Киин и пастор пусанской церкви Чунбу Чхве Сонмук, которого сейчас уже нет в живых. Большую поддержку нам оказывал и писатель Ким Чонхан, известный под псевдонимом Ёсан, хотя он и был уже довольно стар. В особо важные моменты он лично приходил на заседания и подбадривал нас. Именно благодаря этим людям примерно с 1984 года стали возрождаться Оппозиционное общество движения за демократизацию и Правозащитное общество. Освобожденные обвиняемые по «Делу Пурим» занимались в основном практической работой в Обществах.

В 1984 году первым восстановил работу пусанский филиал Оппозиционного общества движения за демократизацию, штаб которого находился в Институте изучения проблем загрязнения окружающей среды. Председателем правления Института стал священник Чон Хогён, а практическими вопросами занимался Чхве Ёль.

И хотя пусанский филиал и получил название Института изучения проблем загрязнения окружающей среды, на самом деле он не имел прямой связи с этой сферой деятельности. Дело в том, что в те годы было опасно прямо определять себя как «движение за демократизацию», поэтому было решено прикрыться нейтральным названием. Неудивительно, что эта организация сплотила почти всех представителей оппозиции в Пусане. Центральной фигурой стал священник Сон Киин.

С самого начала я принимал участие в движении как активист. А с момента официального открытия к нам присоединился адвокат Но Мухён. Мы вместе занялись вопросами управления.

В следующем, 1985 году было создано Народное собрание граждан Пусана. По характеру оно было схоже с сеульским Обществом народного движения за демократическое объединение. Эта организация объединила всех представителей оппозиции в Пусане. И конечно, она была центром пусанского движения за демократизацию, а также стала главным штабом гражданского движения, которое организовало так называемое Июньское противостояние* в 1987 году. Главой Народного собрания граждан Пусана также стал священник Сон Киин.

В те времена все должны были быть готовы к тому, что придется страдать за свои убеждения, и тем не менее тридцать три человека самоотверженно выступили активистами политической борьбы в духе «идей первомартовского движения». Мы с адвокатом Но с самого начала были в группе инициаторов. Затем мы были назначены постоянными членами комитета. Адвокат Но стал председателем отдела по трудовым вопросам, я же возглавил отдел по вопросам благосостояния общества.

Таким образом, мы с головой погрузились в работу этих двух оппозиционных движений. И даже более того, потом мы стали председателями Комитета по защите прав человека в Пусанском объединении христианских церквей[7], хотя ни я, ни адвокат Но не были верующими протестантами. Так как людей в целом было не очень много, то мы могли совмещать работу в организациях демократического движения и в организациях по защите прав человека. Как адвокаты, мы считали такую работу своим долгом и предназначением.

То же самое касалось и политических дел. Мы не могли оттолкнуть людей, которые просили нас протянуть руку помощи. Когда я приехал в Пусан, то я даже не ставил перед собой цели обязательно стать юристом в области защиты прав человека. То же самое я сказал и адвокату Но при нашей первой встрече: «Я не знаю, стану ли я юристом в области прав человека, в любом случае это не является моей самоцелью. Но если такие дела будут появляться, то я не буду от них отказываться». И я именно так и делал. Так как не было других адвокатов, кому можно было бы поручить подобные дела, то после первой защиты они хлынули нескончаемым потоком. И у нас не осталось выбора.

Конечно, иногда мы работали независимо друг от друга, разделив обязанности, но практически все важные и крупные дела мы вели вместе. В политических делах, где подсудимых было несколько, мы просто обозначали сферы ответственности. Нередко мы даже вместе выступали в зале суда. С точки зрения адвокатской работы у нас с Но Мухёном были одинаковые подход к делу и взгляд на ситуацию, что, я думаю, важнее схожести характеров или нравов.

В оппозиционных организациях мы тоже зачастую участвовали сообща, разделяя внутренние роли и обязанности. Однако было одно объединение, в котором я принимал участие в одиночку, – местная организация католического движения. Я был членом таких сообществ, как Собрание общественного католического движения, Национальное католическое объединение проявления справедливости, Католический комитет по правам человека, Католический комитет справедливости и мира. Причиной моему обособленному участию являлся тот факт, что я был католиком. А также тот факт, что, несмотря на давнишнее приобщение к вере, я нечасто посещал церковь, не проявляя тем самым должного религиозного рвения, поэтому воспринимал участие в католических организациях как служебный долг, отчего испытывал чувство досады.

И все же я не мог ответить отказом на просьбу о необходимости моего участия как адвоката. Затем, уже намного позже, я играл роль связующего звена между администрацией президента (Голубым домом) и католицизмом, хотя и не был верующим человеком. Я даже несколько раз приходил на аудиенцию к кардиналу Ким Сухвану. Во времена работы «Правительства участия»[8] количество кардиналов в Южной Корее увеличилось до двух человек, для чего президент Но Мухён отправлял официальный запрос в Ватикан, а я при этом налаживал общение и наводил мосты.

Адвокатская работа в области трудового права и защиты прав человека не могла принести нам значительного заработка. По правде говоря, я был к этому готов и с самого начала не позволял себе жить на широкую ногу. И моя супруга, которая была мне благодарна уже за то, что я сдал государственный юридический экзамен и стал адвокатом, во всем поддерживала меня. Однако Но Мухёну, который до этого неплохо зарабатывал, приходилось совсем нелегко в такой ситуации. Все деньги, которые он получал, уходили на бытовые расходы. И из-за этого больше всего страдала его супруга – госпожа Квон Янсук. Но это было временное испытание. Позже адвокат Но Мухён, выступая в защите только по делам в области трудового права, получал ежемесячно два миллиона вон.

Занимаясь политическими делами и делами, связанными с оппозиционным демократическим движением, мы с Но Мухёном больше всего волновались о следующих двух вещах.

Во-первых, мы сами должны были остаться незапятнанными. В то же время мы были хорошо знакомы с методами, которые активно использовала диктаторская власть. Это были методы запугивания или создания безвыходного положения для человека, о слабостях или небольших оплошностях которого становилось известно властям. И не было ничего необычного в том, что они отыскивали информацию об уклонении от уплаты налогов или о секретах частной жизни путем тайного расследования. Оступившись однажды, мы могли погубить наше дело и, кроме того, сильно навредить всему демократическому движению. Мы были очень осторожны и осмотрительны, не противореча при этом нашим моральным принципам.

Мы были особо внимательны к мелочам. С того момента, как мы перестали брать комиссию, мы добросовестно предоставляли налоговые декларации. А также старались и в частной жизни придерживаться правил строгости и честности.

В особенности адвокат Но был полон энтузиазма, как студент, который впервые участвует в общественном движении. Он проявлял удивительную самоотверженность. Но Мухён считал, что он должен посвятить свою жизнь народу. Он старался изменить свой прежний образ жизни. Он отказался от дорогой пищи и алкоголя. Он бросил даже заниматься парусным спортом, который, к слову, очень любил. Он ненавидел, когда лицемерно кричат: «Народ! Народ!» Настолько он был искренним и преданным. Во всяком случае, он прилагал много усилий, чтобы сделать свою жизнь высоконравственной.

Именно из-за подобной принципиальности я до сих пор так и не начал заниматься гольфом. Дело в том, что в то время я был согласен с убеждениями защитников окружающей среды, которые активно выступали против сооружения гольф-площадок, и считал, что нельзя допустить, чтобы гольф стал популярным видом спорта. Затем, конечно, увлечение гольфом стало массовым и мои негативные взгляды на этот вид спорта изменились. Но и тогда я принципиально не стал посвящать время гольфу.

То же самое относилось и к выпивке. Мне было комфортней пить сочжу или макколли, нежели вино или другие западные напитки. Обычно я выпивал только в ресторане, не продолжая вечер в баре. И я даже ни разу не выпил коктейля «пхоктханчжу»[9]. Мои принципы были непоколебимы, так как я полагал, что слова и поведение людей, которые говорят о народе, не должны противоречить друг другу.

С отказом от «пхоктханчжу» связана еще одна интересная история. Примерно в конце того года, когда было учреждено Народное собрание граждан Пусана, представителям Собрания и людям из пусанского отдела Агентства национальной безопасности* пришлось выпивать за одним столом. Сотрудники Агентства пригласили нас в заранее выбранное место. С нашей стороны пришли я, священник Сон Киин и пастор Чхве Сонмук, а с их стороны – начальник пусанского отдела, ответственный по делам оппозиции, ответственный по религиозным делам и ответственный по судебным делам.

И хотя мы улыбались друг другу и дружелюбно беседовали, обстановка была гнетущая. Начальник отдела, который был студентом 14-го выпуска Корейской военной академии, предложил нам всем выпить по «пхоктханчжу» и поиграть в алкогольную игру. В то время этот коктейль не был широко известен, поэтому многие из нас попробовали его впервые. Начальник отдела рассказал нам, в чем суть игры, показал, как нужно делать коктейль, и затем распределил бокалы между всеми. Все выпили по несколько стаканов и вышли из игры, в итоге остались только я и начальник отдела. Я был уже сильно пьян, но не хотел проигрывать, поэтому держался из последних сил.

И так мы выпили примерно по десять стаканов, после чего начальник отдела вышел в уборную, а я вслед за ним. И там я увидел невыносимо комичную картину. Начальник отдела вовсе не мочился, он стоял перед зеркалом и так сильно бил себя по щекам, что звуки шлепков были отчетливо слышны. Скорее всего, он пытался привести себя в чувство, чтобы не проиграть. На этом наша попойка закончилась. Однако я в высшей степени прочувствовал армейскую алкогольную культуру, которая требует от всех без исключения чрезмерно много пить.

Вторым поводом для волнений было то, что в политических делах мы старались не только вести защиту, но и реализовывать положения Уголовного-процессуального кодекса, начиная от процесса дознания и вплоть до судебного разбирательства. Мы были уверены, что именно с точки зрения правовых норм в политических делах необходимо безукоризненно соблюдать постулаты Уголовно-процессуального кодекса. Особенно тщательно мы следовали этому правилу на судах по политическим делам с участием студентов. Во время таких заседаний судьи старой закалки могли даже заявить, что они не понимают, о чем речь, если мы вдруг указывали на то, что правовой порядок не был соблюден.

В тот период, когда я начал адвокатскую деятельность, примеров нарушения порядка, установленного уголовно-процессуальным кодексом, было не счесть. Основным было заслушивание обвиняемым судебного процесса стоя. Обычным делом было заседание суда, на котором обвиняемый был связан, а на его руках были застегнуты наручники. В такой ситуации мы требовали от судей соблюдения процессуальных норм, указывая им то на одну, то на другую статью кодекса: «снимите, пожалуйста, наручники», «развяжите веревки», «предоставьте, пожалуйста, стул и позвольте обвиняемому сесть».

Постепенно традиции несоблюдения правовых норм в уголовных судах стали исчезать. Мы старались сделать так, чтобы обвиняемых больше не связывали и не заковывали в наручники. Вместо этого надзиратели стали провожать наших подзащитных под руки и садились рядом с ними в зале суда, хотя подобные меры были, по сути, таким же ограничением свободы перемещения, только вместо наручников физическую свободу ограничивали люди. Мы протестовали, и тогда меры отменялись. Однажды нам показалось, что обвиняемый, на котором не было наручников и веревок, двигается очень неестественно. Мы спросили, все ли в порядке, потому что это выглядело странно. Оказалось, что его связали, а потом поверх веревок надели тюремную робу и таким образом пытались замаскировать физические ограничения. В тот раз даже председатель суда, увидев происходящее, сделал выговор охранникам. Кроме того, во время судебных разбирательств по политическим делам для ограничения количества зрителей места для присутствующих занимали полицейские в штатском, тем самым препятствуя входу простых посетителей. Поэтому мы требовали у главного судьи, чтобы стражи порядка, которые занимали зрительские места, покинули зал суда. Бывало и такое, что судьи, к которым мы обращались с подобным заявлением, сами удивлялись тому, что после проверки документов большинство присутствующих в зале суда оказывались полицейскими в гражданской одежде.

Иногда мы вступали в спор с председателем суда в тех случаях, когда обвиняемому отказывали в праве давать показания*. Сделать это просто посредством указания на положения статей из Уголовно-процессуального кодекса не получалось. Но мы углублялись в «Вопросы интерпретации»* и «Вопросы обобщения судебной практики»* и доказывали, что каждый обвиняемый имеет право на дачу показаний.

Мы не оставляли без внимания и невежливое обращение прокурора во время допроса обвиняемого. Мы требовали, чтобы судья обращал внимание на такие нарушения. Особенно остро адвокат Но Мухён реагировал, если прокурор неправомерно угрожал обвиняемому или обращался к нему на «ты». Адвокат Но громко ругался, выкрикивая: «Почему ты ему тыкаешь?» И хотя такое поведение было слишком агрессивным протестом в отношении ошибки прокурора, оно помогало обвиняемым не впадать в отчаяние.

То же самое касалось и процесса дознания. Для того чтобы не допустить дознания под давлением, мы определили необходимость встречи с обвиняемым в момент задержания. Однако полиция постоянно отказывала нам во встречах с обвиняемыми, мотивируя это первоочередностью допроса.

Кроме того, следователи делали все, чтобы мы впустую потратили время: в случае если дознание проходило в Главном полицейском управлении, нас сначала просили ехать в полицейский участок, где обвиняемый был задержан, и если в итоге мы ехали в районное отделение, то там нам говорили, что необходимо поехать в Главное управление и зарегистрироваться. Препятствие встречам с обвиняемым было обычным делом, однако в то время почти никто не пытался сопротивляться этому. Но мы активно протестовали, если сталкивались с подобным. Если мы не могли решить проблему только посредством возражения, то предъявляли иск в коллегию адвокатов. Затем через запрос в коллегию адвокатов мы получали ответ от городского агентства полиции в Пусане о «внесении изменений в порядок проведения мероприятий по задержанию». А затем Но Мухён подавал судебную жалобу о нарушении порядка дознания в полицейском участке, где ему неоднократно отказывали и препятствовали в проведении встречи с обвиняемым.

Благодаря подобным случаям многие нарушения в процессе судебного разбирательства и дознания были ликвидированы. Наши усилия дали результат сначала при рассмотрении политических дел, но затем практика соблюдения правового порядка быстро распространилась и на обычные гражданские дела. Сейчас такие пережитки уже практически полностью исчезли. Ситуация изменилась настолько, что молодые юристы иногда даже не могут поверить, как подобное могло происходить еще совсем недавно.

Комментарии

* Июньское противостояние 1987 года. 87 년 6 월항쟁. Народный протест движения за демократизацию, который прошел по всей стране в июне 1987 года. Его также называют «Демократическая борьба 10 июня». Поводом к началу восстания послужила смерть от пыток студента Сеульского национального университета Пак Чончхоля, которая произошла в контексте подавления военной диктатурой Чон Духвана стремления граждан к демократизации и попыток продлить период нахождения у власти. К тому же вспышка гнева граждан произошла, когда следующим кандидатом в президенты был избран Ро Дэу, который так же, как и Чон Духван, играл ведущую роль в военном перевороте. В течение примерно одного месяца в протестном движении приняло участие около 5 млн человек по всей стране.

* Агентство национальной безопасности. 안기부. Прежнее название Национального агентства разведки. В то время официальным названием было «Агентство планирования национальной безопасности».

* Право на дачу показаний. 모두진술 （冒頭陳述）. Порядок публичного судебного заседания делится на этап открытия заседания и этап рассмотрения дела. Этап открытия заседания состоит из процедуры установления личности обвиняемого, первичных показаний прокурора, а также первичных показаний обвиняемого. Посредством первичных показаний обвиняемому гарантируется возможность выразить свое мнение в опровержение обвинения прокурора. Другими словами, ответчик, исходя из принципа nulla poena sine lege[10] и презумпции невиновности, имеет право дать первичные показания в свою пользу.

* «Вопросы интерпретации». 주석서 （註釋書）. Книга, разъясняющая значение слов и предложений в оригинальной книге.

* «Вопросы обобщения судебной практики». 법원실무제요 （法院實務提要）. Практическое руководство, публикуемое администрацией суда.

Энтузиазм и принципы

Когда я думаю о Но Мухёне тех дней, мне приходит мысль, что он был безудержным человеком. Он был похож на человека, недавно обретшего веру, который относится к религиозной жизни с гораздо большим рвением, чем уверовавшие давно. Я для себя установил рамки в поведении, говоря себе: «Так как я адвокат, то здесь предел того, что я могу делать». И такими были все, не только я. В обществе адвокатов был негласно принят кодекс чести. Однако адвокат Но Мухён был совсем другим. У него не было рамок. Он действовал в соответствии с тем, что сам считал правильным, и претворял в жизнь свои идеи. В будущем Но Мухён, который станет политиком, будет поступать так же.

Как только был открыт пусанский филиал института по вопросам изучения проблем загрязнения окружающей среды, все, кто там работал, стали объектами слежки спецслужб. Всем было известно, что сыщики из органов разведки разбили лагерь перед офисом и следили за действиями сотрудников и за тем, кто входил в здание и выходил из него. Они также довольно часто и без предупреждения заходили внутрь. Когда все это началось, адвокат Но Мухён решил отдать одну комнату в нашей адвокатской конторе под нужды института. Это было сделано для того, чтобы благодаря передаче офиса можно было помогать институту финансово, а также при необходимости предотвратить вторжение сотрудников спецслужб. И теперь, хотя люди все равно постоянно находились перед окнами конторы, они не могли смело зайти внутрь.

Следующим шагом было учреждение при адвокатской конторе юридического центра по трудовым вопросам. До этого в случае возникновения трудового спора мы занимались только оказанием помощи в судебном разбирательстве и защитой в суде. Таков был кодекс адвокатов. Но адвокат Но Мухён не был этим вполне удовлетворен. И мы решили помогать профсоюзам рабочих в их повседневной деятельности, в том числе и в их учреждении.

Был день съезда по случаю создания Народного собрания граждан Пусана. В ходе мероприятия было запланировано два блока: первый – лекционный, второй – первое собрание по созданию Общества. В первом блоке лекцию должен был читать Чо Капче* – бывший журналист «Международной газеты», которого высоко ценили в регионе. Полиция окружила актовый зал места заседания и преградила вход внутрь с самого начала лекционного блока. Все, конечно, начали осуждать незаконную полицейскую блокаду. Однако, когда полицейские даже не пошевелились, адвокат Но улегся на проезжую часть, в одиночку призывая на помощь.

Из-за этого происшествия он сразу прослыл радикальным адвокатом. Были даже разговоры о том, не ставило ли такое поведение под вопрос его адвокатское достоинство. Однако он думал лишь о том, что только изображать благопристойный протест против незаконного окружения полицией будет недостаточно. В связи со случившимся мы предъявили иск о возбуждении дела по уголовному преступлению начальнику Главного полицейского управления Пусана (сейчас должность называется «начальник департамента полиции города Пусана»), в чью юрисдикцию входил этот полицейский участок и его начальник. Адвокат Но был указан главным истцом. Но так как расследование не проводилось должным образом, то многое осталось невыясненным.

Однажды нас арестовали обоих, хотя это и произошло гораздо позже – в 1987 году на собрании по поводу прощания с Пак Чон-чхолем*. Нас схватили и начали выяснять детали произошедшего. Согласившись на допрос, я отвечал, настаивая на правомерности наших действий. Как я узнал позднее, адвокат Но отказался давать показания, а также что-либо подписывать (и ставить именную печать). Сами по себе наши арест и допрос были незаконными и неправомерными, именно поэтому, наверное, он упорствовал в своем несогласии. А ведь это, скорее всего, было очень непросто, потому что такое произошло с нами впервые, к тому же очень сложно отказываться от допроса будучи адвокатом. Но, несмотря на это, он полагал, что был прав, и отстаивал свое мнение.

Я считал это принципиальностью Но Мухёна, который позже станет заниматься политикой. Сейчас уже многие знают о том, что я называю принципиальностью – его готовность пойти по невыгодному для себя пути ради великих принципов и морального долга. И не только об этом, но и о его радикальности, и о том, что он не ставил границ на практике ради осуществления этих принципов. Это была его особенная принципиальность. Например, когда он работал в районе Чонно, будучи парламентарием, он, возможно, думал о том, что всегда сможет приложить усилия к тому, чтобы искоренять регионализм. Однако он не только заявлял об искоренении регионализма, он был тем человеком, который готов был отдать всего себя этой борьбе. И в этом отношении мне было далеко до него.

Постепенно сопротивление режиму Пятой республики ослабевало, массовые демонстрации утихали, и теперь в случае, если проходили важные демонстрации, полицейские приходили в офис и препятствовали нашему участию в них. Это был так называемый домашний арест в офисе. В ту эпоху можно было заниматься таким самоуправством даже в отношении адвокатов. Если проводилась демонстрация, то мы всегда должны были обдумывать, как бы пойти на нее, чтобы избежать встречи с полицией. Мы либо вообще не приходили в офис, либо все-таки нам удавалось избежать полицейских, если все-таки было необходимо заглянуть в контору. Люди из спецслужб ходили за нами по пятам и, бывало, даже сопровождали до самого места проведения демонстрации.

Однажды в моей квартире был произведен обыск с изъятием. Я в это время жил в многоквартирном доме, а сыщики просидели два или три дня безвылазно в будке вахтера, и в один прекрасный день пришли с официальным ордером на обыск с изъятием. По их словам, основанием для проведения обыска было подозрение, что некий человек, который был связан с Инчхонской демонстрацией*, укрывался в нашем доме. Когда я стал проверять документы, подпись стояла только под сообщением полицейского об «анонимном сообщении по телефону». Это было уму непостижимо. С точки зрения теперешних адвокатов, это были темные времена, когда выдавались подобные ордера, когда судьи могли выдать ордер даже по заявлению на проверку общественной безопасности.

Просыпалось самосознание рабочих, и дела, связанные с трудовыми спорами, начали сыпаться на нас одно за другим. И мне, и адвокату Но гораздо больше студенческих дел нравились трудовые споры, так как, в отличие от студенческих дел, в которых идея и логика всегда были одинаковыми, трудовые споры были полны жизненной боли рабочих.

Приблизительно в это время отношение к работницам обувной фабрики, одного из главных промышленных производств Пусана, было просто ужасным. Со всеми переработками и сверхурочными их зарплата составляла всего 60–70 тысяч вон, и ту обычно задерживали. Повседневным делом были унижения и сексуальные домогательства на рабочем месте. Многие работницы, в соответствии с правом на существование[11], требовали соблюдения трудового законодательства, а чуть позже, когда они стали участвовать в рабочих союзах, их массово увольняли. Было также много рабочих, которые участвовали в профсоюзах ради самосохранения и были арестованы за помеху трудовому процессу. Каждый раз, когда мы встречали таких людей, у нас болела за них душа. И хотя мы вдвоем защищали их изо всех своих сил и бесплатно, многим мы так и не смогли помочь.

Когда адвокат Но начал сталкиваться с такими делами, он с самого начала твердо решил, что станет адвокатом в области трудового права. Именно исходя из этого он организовал в адвокатской конторе Пусанский консультационный центр по вопросам трудового законодательства. Целью также было и приобретение профессиональных навыков в этой сфере.

В то время книги по трудовому законодательству все рассматривали очень консервативно. Тогда мы вели трудовые споры, которые появлялись в неимоверном количестве, но в действительности мы мало кому могли помочь. Большим подспорьем для нас стал сборник трудов профессора Син Иллёна, в котором была представлена наиболее прогрессивная и соответствующая рабочей действительности теория. Однако в этом сборнике не были охвачены многие проблемы, с которыми мы сталкивались в реальности, поэтому нам не оставалось ничего другого, кроме как учиться самостоятельно. Это было время, когда судьи и прокуроры вели дела по логике гражданского права, не зная трудового законодательства.

С одной стороны, наличие границ, согласно которым мы помогали только с защитой в суде по уже возникшим делам, было проявлением бдительности. С другой стороны, мы полагали, что должны оказывать помощь в создании и повседневной деятельности профсоюзов. И стимулом к выполнению этой роли было учреждение консультационного центра по вопросам трудового законодательства.

В случае адвоката Но слишком усердная работа могла в будущем стать бременем для наших младших товарищей-адвокатов. Некоторое время спустя в Чханвоне тоже появились молодые адвокаты, и среди них были даже те, кто уезжал из региона, не выдержав конкуренции. Рабочие постоянно сравнивали их с адвокатом Но, и это, скорее всего, было тяжелым бременем. «Адвокат Но бесплатно проводил защиту и вместе с нами боролся в суде, а почему вы так не можете?» – наверное, иногда они задавали такие вопросы. И мне приходила в голову мысль, что слишком большая жертвенность – это не всегда хорошо.

Наша работа и то, что мы были вместе со всеми в этот исторический момент, когда с жаром вспыхнуло корейское рабочее движение, впоследствии не могло не принести большой отдачи.

Со второй половины 1986 года Но Мухён сосредоточился только на работе адвокатом в области защиты прав человека. Обычные дела он теперь не вел. Он считал, что теперь будет вести только политические дела, но в основном занимался трудовыми спорами. Он не только вел защиту в суде по делу, но и часто выступал с лекциями в профсоюзах или перед рабочими. Он даже получал приглашения и ходил на мероприятия, организованные рабочими. При этом в офисе он получал зарплату всего в два миллиона вон.

Впоследствии, после Июньского противостояния 1987 года, во время Великой борьбы рабочих* окружающие Пусан города, такие как Ульсан, Чханвон, Кочже, стали центром корейского рабочего движения. Было много крупных и довольно жестоких забастовок, которые согласно действующему законодательству были полностью незаконными. По большинству, а может, даже и по всем этим делам защиту вели мы. Наша работа и то, что мы были вместе со всеми в этот исторический момент, когда с жаром вспыхнуло корейское рабочее движение, впоследствии не могло не принести большой отдачи.

Комментарии

* Чо Капче. 조갑제. Главный редактор и президент журнала «Ежемесячный Чосон» （Monthly Chosun）, полемист крайне правой консервативной направленности.

* Покойный Пак Чончхоль. 고 （故） 박종철 （朴鍾哲） 군. Студент Сеульского национального университета, который погиб в январе 1987 года из-за пыток и насильственных действий, совершенных над нам во время проведения расследования в Главном полицейском управлении Штаба общественной безопасности в районе Намён-дон. Поначалу полиция скрывала факт смерти от пыток, называя в качестве причины простой шок. 19 января, всего через пять дней после инцидента, когда было представлено заключение патологоанатома, который с уверенностью утверждал о пытках водой и электрическими разрядами, полицией был признан факт смерти от пыток. Полицейские, проводившие пытки, были арестованы. Этот инцидент стал поводом для начала Июньского противостояния 1987 года.

* Инчхонская демонстрация [3 мая]. 53 인천시'태. Массовая демонстрация 3 мая 1986 года, участие в которой приняло более 10 тысяч человек, являвшихся представителями студенческого движения и оппозиции, с требованием утверждения Гражданской конституции. 319 человек были задержаны и доставлены в полицейское отделение, 129 – арестованы и заключены в тюрьму. Инцидент стал поводом для начала полномасштабных репрессий участников движения со стороны диктаторского режима Чон Духвана.

* Великая борьба рабочих [1987 года]. 87 년노동자대투쟁. По мере того как энтузиазм относительно демократизации, начавшийся с Июньского противостояния 1987 года, распространился на круги рабочих, он вызвал массовую борьбу, в которой свои силы объединили примерно 8990 профсоюзов и более 200 тысяч человек. По всей стране участие в движении приняли рабочие, которые страдали от низкой заработной платы, длительных часов работы и плохих условий труда. Великая борьба рабочих является важным событием, которое ознаменовало корейское рабочее движение.

Июнь 1987 года. Противостоять

Когда ночь особенно темна, то рассвет близок, так и репрессии диктаторской власти приближали демократизацию. В Пусане тоже можно было и тут и там увидеть ее признаки. Поначалу повсюду стали появляться организации движения за демократизацию, а затем они стали расти.

В первой половине 1980-х годов так называемые «Дело Пурим» и «Дело о поджоге в Американском культурном центре» на корню обрубили ростки и подорвали основание группы активистов движения за демократизацию в Пусане, которое и без того было не очень-то прочным. Однако люди, которые тогда попали в тюрьму, были затем освобождены в полном составе, и они твердо закрепились в нескольких организациях и начали активно действовать. Основание расширялось. Возвращалась энергичность.

Январь 1987 года. Случился инцидент, когда от пыток умер студент Сеульского национального университета Пак Чончхоль. Как ни странно это звучит, но начальник полиции доложил, что «как только следователь стукнул кулаком по столу и стал допрашивать, он [Пак Чончхоль] внезапно стал задыхаться и упал замертво». Вся общественность была в гневе. В Пусане был огромный резонанс, ведь жертвой стал уроженец этого города. Его родители тоже жили в Пусане. И во время 49-дневного поста с исполнением ритуалов по усопшему родственнику[12] они также находились там. В Пусане недовольство репрессиями диктаторского режима бушевало сильнее всего.

7 февраля Комитет по подготовке гражданской панихиды по Пак Чончхолю провел собрание одновременно во всех уголках страны. И адвокат Но Мухён, и я были участниками комитета. В действительности подготовкой собрания по поводу гражданской панихиды в Пусанском регионе руководило Народное собрание граждан Пусана.