Читать онлайн По ту сторону зеркала бесплатно

Глава 1

Надя проснулась ни свет ни заря и долго не шевелилась, по крупицам восстанавливая только что приснившийся сон. Когда-то слышала, что стоит провести рукой по волосам и сразу забудешь, что снилось. Поэтому порой, проснувшись, она замирала и подолгу лежала, вспоминая и гадая – что бы это значило? Даже сонник купила, хотела по нему разобраться, только получалась какая-то ерунда. Довольно часто ей снились экзамены. Вычитала в книжке, что сие означает неудовлетворенность жизнью, неиспользованный потенциал. По поводу неудовлетворенности верно, а вот с потенциалом возникали вопросы, поскольку Надя не знала за собой скрытых талантов. А сегодня опять приснились зеркала, много-много зеркал, и в какое из них она ни смотрелась – видела не себя. То есть вроде бы она, и в то же время не она. То волосы другого цвета, то пострижена коротко – а Надя стрижек сроду не носила, – то одета в какие-то немыслимые наряды. Но лицо – почти ее, то есть очень-очень похожее. Она кривлялась перед зеркалами, но отражение отказывалось повторять движения, та девица только усмехалась в ответ на ее жесты и гримасы.

Такое снилось ей не впервые. По соннику зеркало к жениху. Ну, это вряд ли… Надя надеялась найти в этих снах какой-то другой смысл, намек на дальнейшие действия. Может, в парикмахерскую хоть раз в жизни сходить, сменить, так сказать, имидж? Или купить наконец джинсы и короткий топик, забросить костюмы и платья, сшитые своими руками по выкройкам, сделанным бабушкой пока она еще хорошо видела? Конечно, вещи сидят отлично, но кто же в наши дни ходит в габардиновых костюмах? В летних платьях из натурального крепдешина? Да и вообще – кто самостроки носит на заре третьего тысячелетия? Даже в их Богом забытом городишке полно лавок с модными шмотками – естественно, произведенными в Китае. И при своей мизерной зарплате Надя могла бы что-нибудь такое купить… и довести свою бабушку до инфаркта…

Софья Аркадьевна всю жизнь твердит, что девушка должна выглядеть достойно, иначе ни один мужчина не будет ее уважать и она никогда не выйдет замуж.

Замуж Надя и так не выйдет, ей ведь уже тридцать три. Однажды, шесть лет назад, совершила попытку. Не замуж, правда – всего лишь пожить с мужчиной. Как-то в женском туалете случайно слышала, как женщины болтали, что быть девственницей после двадцати пяти уже неприлично. Ясное дело, коллеги обсуждали ее. И когда Игорь, единственный холостой представитель сильного пола в их небольшом коллективе, начал ухаживать за ней, Надя решилась расстаться со своим сокровищем. Кавалера настолько потрясло целомудрие двадцатисемилетней девушки, что он тут же предложил оформить отношения. Однако Надя считала, что торопиться с этим не стоит. Она не испытывала к Игорю никаких чувств, даже не понимала, нравится ли он ей, а то, что происходило в постели, воспринимала как не слишком приятную необходимость. И все-таки она переехала к Игорю в съемную комнатушку.

Это стало первым актом протеста бабушкиному деспотизму. Та не хотела слышать об Игоре, да и ни о каком другом мужчине. Она искренне считала, что во всем городе не найдется особи мужского пола, достойного считаться Надиным мужем. Откровенно говоря, Надя была почти согласна с ней, но живут же как-то другие женщины? Замуж выходят, детей рожают и с виду даже счастливы. А Игорь все-таки не алкоголик, не пролэтарий – так бабушка всех работяг называет, – человек интеллигентной профессии. В доме детского творчества числился художником, но основным источником его дохода было изготовление рекламных вывесок. Конечно, то еще искусство, но до тех пор, пока компьютерный дизайн не добрался до их глуши, оно пользовалось спросом.

С Игорем Надя прожила вместе чуть больше месяца. Навела порядок в его комнатке, попыталась придать ей уют, украсив вещицами, сделанными своими руками: здесь салфеточка, там коллаж какой-нибудь, на старое кресло чехол, на диван несколько шелковых подушек. Было странно и радостно, возвращаясь домой, делать то, что хочется ей, а не бабушке.

В ответ на самоуправство Софья Аркадьевна объявила внучке бойкот, только Надя все равно навещала ее два раза в неделю. Пока она стирала и убирала, бабушка хмуро поджимала губы и молчала, но помощь все-таки принимала. Зная, что под маской внешней строгости таится добрая душа, Надя надеялась, что бойкот этот не навсегда. Но однажды она пришла и не застала бабушку дома. Прождала до десятого часа и всерьез забеспокоилась: никогда бабуля не возвращалась с работы так поздно. Заглянув к соседке по лестничной площадке, узнала, что еще утром Софью Аркадьевну увезли на «скорой». С диагнозом инсульт бабуля пролежала в областной больнице целый месяц.

С тех пор они опять вдвоем, и Надя оставила мысль устроить свою личную жизнь. Жизнью бабули она не может рисковать, ведь больше на всем свете у нее никого нет.

Мама погибла, когда Надя была полуторогодовалым младенцем, про отца вообще ничего не известно. В подростковом возрасте однажды решилась спросить у бабушки, но та резко ответила: «Не было у тебя отца!» Может, она его просто не знала? Всякое в жизни бывает… Хотя трудно представить, чтобы дочка Софьи Аркадьевны выросла неразборчивой, или не познакомила мать с отцом своего ребенка. На фотографиях мама Люба красивая, но выглядит скромной. Надя немного похожа на нее. Обстоятельства смерти матери тоже выглядели странно: как можно попасть под машину в городке, где три маршрута автобуса, а личного транспорта у граждан буквально по пальцам пересчитать? Когда сказала это бабушке, та сердито буркнула в ответ: «Вот что бывает, когда голову теряют».

Всю жизнь Наде кажется, что бабушка в обиде на дочь за то, что та умерла, а ее оставила с маленьким ребенком на руках. Ей тогда было сорок семь, по нынешним временам совсем цветущий возраст. Правда, крест на себе, как на женщине, Софья Аркадьевна поставила еще в пятьдесят втором, получив известие, что муж умер в одном из Колымских лагерей.

Все бабушкины родные пострадали от рук ВЧК, ГПУ, МГБ и как их там еще называли… Ее отца, потомственного инженера-путейца, арестовали в тридцать пятом, а в начале тридцать седьмого девятилетнюю Соню Белоцерковскую вместе с матерью и старшим братом сослали в Сибирь. Едва брату исполнилось восемнадцать, его из ссылки конвоировали в Красноярск и там, как и отца, приговорили к десяти годам без права переписки. В те времена это означало расстрел… Сонина мать умерла в ссылке в мае 1945 года, не дожив до Победы всего четыре дня, а самой Соне вскоре разрешили покинуть место поселения, правда, запретили вернуться в родной Ленинград – да и не к кому было. Девушка хотела учиться и выбрала для постоянного места жительства Новосибирск, чей университет славился на всю Сибирь. Через год она поступила на вечернее отделение гуманитарного факультета, еще через два познакомилась со своим будущим мужем, молодым физиком. Анатолия арестовали в сентябре 1950 года, за то, что выступил на собрании в защиту своего товарища-еврея, очень талантливого ученого.

Конечно, после ареста мужа из университета Соню исключили. Помня о печальной судьбе своих близких, она не стала дожидаться, когда за ней придут, и вместе с новорожденной дочкой переехала в маленький городок с неблагозвучным названием Болотное, в ста тридцати километрах от Новосибирска, почти на границе с Кемеровской областью. Устроилась работать библиотекарем в местный Дом культуры. Ей выделили комнатку в ветхом деревянном бараке, где дуло изо всех щелей, а печка больше чадила, чем грела.

Соня боялась, что дочка не переживет суровую сибирскую зиму, но тут на помощь новой сотруднице пришла директор дома культуры, которая пожалела молодую мать и разрешила ей занять кладовку, примыкающую к библиотеке. Подшивки старых газет уложили поплотнее на стеллаже вдоль одной стены, а второй стеллаж служил и нарами, и столом, и сервантом. В комнатенке не было окна, зато имелась батарея парового отопления. Для приготовления еды служила электроплитка с открытой спиралью, роскошная вещь по тем временам. Плитка была не покупная, ее в свое время смастерил Анатолий, он же научил жену, как чинить этот простейший электроприбор, в запасе имелись новые спиральки. Несмотря на отсутствие электрической розетки, Соня дважды в день готовила на плитке еду. Правда, для этого надо было вывинтить лампочку, вставить другой патрон – с двумя дырочками для вилки, и после приготовления еды проделать обратную процедуру.

Директор смотрела на это сквозь пальцы, но предупредила о строгих пожарниках, которые могут нагрянуть с проверкой в любую минуту. Поэтому Соня готовила только рано утром и поздно вечером. Но все равно она считала, что по сравнению с жизнью в ссылке и даже в новосибирском общежитии, ей ужасно повезло. Воду от колонки таскать не надо, печку топить не надо, имеется настоящий теплый туалет. Детские воспоминания о жизни в двух просторных комнатах на Васильевском острове, в квартире, которую ее семья до революции занимала целиком, ей давно казались волшебным сном.

До открытия библиотеки и после конца рабочего дня Софья успевала погулять с Любочкой, в остальное время девочка спала или тихо играла. Дверь из кладовки в библиотеку всегда была приоткрыта, но Соне редко приходилось покидать свой пост, Люба была на редкость спокойным ребенком.

При карточной системе на небольшую зарплату библиотекаря прожить было трудно. Но Софья с детства знала, что ее золотые руки всегда дадут ей кусок хлеба, так еще мама говорила, научившая ее шить, вязать, вышивать гладью и крестиком, делать сложные узоры в стиле «ришелье». С десяти лет Соня помогала ей делать красивые подзоры на кровати, нарядные наволочки, украшать вышивкой праздничные скатерти. Потом научилась рассчитывать выкройки, шить платья, и даже пальто. Деревенские женщины расплачивались с ссыльными мастерицами яйцами, салом, молоком и маслом, и уносили от них отлично пошитые платья, стопки нарядного белья в приданое, перелицованные пальто.

После переезда в Болотное мамин «Зингер» – едва ли не единственная вывезенная из Ленинграда вещь – опять помог Сонечке. Вначале она сшила блузку и перелицевала костюм директору дома культуры. Потом к ней стали обращаться другие сотрудницы. Директрисе Сонечка шила даром, в благодарность за то, что обеспечила теплым жильем, товарищам по работе – за небольшую плату или продукты. А из остающихся обрезков ткани она сооружала своей дочке комбинированные платьица. Любочка все детство проходила в нарядах из лоскутов, зато одежду с чужого плеча не носила никогда.

Вскоре болотнинские модницы заметили, что работницы дома культуры щеголяют в отлично пошитых платьях и костюмах, и к Софье потянулись женщины со стороны. Одна из таких заказчиц, жена председателя горисполкома, помогла ей сменить комнату в бараке, где она была прописана, на другую – в кирпичном двухэтажном доме со всеми удобствами, то есть с водопроводом и канализацией. Это было фантастическим счастьем, потому что таких домов в городе было всего несколько, в основном он был застроен деревянными бараками и дореволюционными домами частного сектора. При этом в годы войны за счет эвакуированных население Болотного значительно увеличилось.

Письма от Анатолия Софья получала редко и с большим опозданием, поскольку переписка велась через бывших соседей из Новосибирска. В начале 1953 года они переслали извещение о том, что ее муж умер в лагере от гриппа. С этого момента Софья всю свою жизнь посвятила дочке.

Любочка, практически выросшая в библиотеке, оказалась очень усидчивой и способной девочкой. Училась почти на одни пятерки, но особенно хорошо ей давались точные науки. Софья Аркадьевна решила, что дочь должна пойти по стопам отца и поступать на мехмат или на физический факультет и, окончив школу, Люба стала студенткой Новосибирского университета. На пятом курсе родила дочку, а еще через полтора года попала под машину.

Вот и все, что было известно Наде об истории своей семьи. Да и эти сведения пришли к ней постепенно. Она знала, что бабушка родилась в Ленинграде. Книги об этом городе, которые имелись в библиотеке Дома культуры, где бабушка проработала всю жизнь, были изучены вдоль и поперек. Вместе с бабулей Соней она мысленно «гуляла» по Невскому, по стрелке Васильевского острова, любовалась панорамой Невы, Зимним дворцом, Петропавловкой, Исаакием. Она заочно полюбила этот город и в детстве часто спрашивала у бабушки: почему бы туда не вернуться? Софья Аркадьевна непонятно фыркала в ответ: «Для лимитчицы я старовата, а ты слишком молода».

Вначале Надя списывала то, что бабушка оказалась в Сибири, а также гибель всей ее семьи, на войну. Настоящую правду узнала, окончив десятый класс. В девяностом году уже вовсю осуждали сталинские репрессии, «отец народов» был заклеймен, как один из самых страшных палачей в истории человечества.

На следующий день после выпускного вечера бабушка поведала ей все, как было. Надя была сражена ее рассказом.

– Почему ты молчала, бабуля? – спросила она, немного отойдя от шока.

Софья Аркадьевна постучала «беломориной» по столу, вытряхивая случайные крошки табака, сдавила бумажный мундштук и закурила.

– Когда меньше знаешь, моя дорогая, не только крепче спишь. Еще не имеешь возможности навредить другим. Ты была слишком мала. Сейчас, я надеюсь, ты способна все правильно оценить и не трепать языком там, где не надо.

– Но ведь у нас теперь гласность! – уверенно воскликнула Наденька.

– Хрущев на двадцатом съезде тоже доклад делал. Потом его среди коммунистов зачитывали и передавали из уст в уста. И что?.. Всей правды народу так и не сказали. И осталось в учебниках истории только словосочетание «сталинские репрессии». Поверь, очень многие всегда знали, что это такое, но молчали, поэтому и выжили… Конечно, столько много народу не открывали никогда. Но вдруг власть изменится, и новое министерство Правды – помнишь, у Оруэлла? – опять надумает переписать историю? Деточка моя, я много пережила всякого, и могу с уверенностью сказать: лучше жить тихо, думать о себе и своих близких. А близких у нас – только ты да я.

Надя мечтала продолжить учебу, поехать в Ленинград, но бабушка не отпустила ее даже в Новосибирск.

– Куда тебе в университет? Не поступишь, способности у тебя весьма средние. К тому же в такое время надо друг за друга держаться. Ты что думаешь, на одни талоны проживешь студенткой? Это практически невозможно. А здесь огород: картошка, овощи, ягоды… И мне в моем возрасте одной с ним не справиться. Так что, если ты уедешь – обе голодать будем. Вон в детском хоре концертмейстер уволилась – иди на ее место. Твоей музыкальной школы для такой работы хватит. Если повезет, еще частными уроками подрабатаешь. Я пока шить могу. Проживем.

Надежде и в голову не пришло ослушаться. Бабуля всегда была для нее непререкаемым авторитетом. Она не отпускала от себя внучку ни на шаг. В младших классах водила в школу и встречала из нее. Став постарше, Надя сама шла после уроков в Дом культуры и проводила там весь день: в бабушкиной библиотеке, в кружках, в музыкальной школе. К одноклассницам в гости она не ходила, и к себе бабушка никого не позволяла приводить. Вечерами Софья Аркадьевна, как всегда, шила на заказ. Надя, сделав уроки, тоже садилась за рукоделие. Телевизора дома не имелось, обычно в их однокомнатной квартире бубнила радиоточка.

После окончания школы Надина жизнь не слишком изменилась: работа концертмейстером, несколько частных учеников… Остальное время девушка проводила дома с бабулей. Та старела, и то ли уже не могла шить хорошо, как прежде, то ли клиентки стали более требовательными, но заказов у нее становилось все меньше. Впрочем, и оставшиеся заказчицы умирали одна за другой. Если бы не участок в четыре сотки, бабушке с внучкой пришлось бы очень туго в начале девяностых. Пять месяцев в году они чуть ли не ежедневно совершали получасовой поход до своего огородика. Надя копала и поливала, бабушка сажала и пропалывала. Зимние вечера они, как всегда, проводили дома, за рукоделием. Только в девяносто шестом у них появился телевизор. Сосед, купив себе «Самсунг», всучил им свой «Горизонт».

– Смотрите на здоровье, а то сидите тут, как в каменном веке!

Он был добрый дядька, всегда помогал пожилой соседке, если требовались мужские руки по хозяйству, а еще перевозил с огорода картошку, овощи. И всегда наотрез отказывался от денег:

– Теть Сонь, я что, не помню, как вы мне свои талоны на водку отдавали?

После Надиного фортеля с попыткой устроить личную жизнь бабушка получила инвалидность и ушла из библиотеки, в которой проработала без малого пятьдесят лет. Шить она уже не могла. У Нади частных уроков почти не осталось – прошла мода обучать детей игре на фортепиано. Она устроилась на вторую работу – музыкальным руководителем в детский садик, но денег на жизнь все равно не хватало. Хотела сменить специальность, найти другую работу – только как быть с бабушкой? Если раньше Софья Аркадьевна не отпускала ее от себя из-за своей строгости, то теперь уже Надя сама опасалась надолго оставлять бабулю одну.

Несколько раз за последние пять лет бабушка спрашивала у Нади: «Что, худо? Совсем денег нет?» Затем выгоняла ее из комнаты и, повозившись там, вручала ей золотой царский десятирублевик. «Найдешь, кому продать? Это мамины еще… Я за всю жизнь только три продала, дантистам на зубы».

Год назад, порывшись в своем тайнике, бабушка сообщила, отдавая монетку: «Седьмая, последняя. Только сережки остались, но это уж – когда совсем край…»

Вскоре после того, как Надя продала последнюю золотую монету, с бабушкой что-то произошло. Она стала капризной, как ребенок, ни на чем не могла сосредоточиться, перестала читать даже газеты, потеряла интерес к музыке и телевизору. Припадая на левую ногу, придерживая парализованную руку, старушка все что-то шарила по квартире. То ей казалось, будто мельхиоровых ложек не хватает, то искала банку с чайным грибом, хотя уже лет пять, как его перестали разводить. Целую неделю она доставала внучку вопросами, куда та дела гриб.

– Бабуля, ты сама его выбросила! Мы его пить перестали, он совсем закис! Не помнишь, что ли?

Надя обошла всех соседей, спросила у знакомых – ни у кого чайного гриба не осталось. Вот ведь удивительно – раньше банка, накрытая марлей, украшала подоконник на каждой кухне!

А то вдруг бабушке мерещилось, что пропали карточки на продукты.

– Бабуля, карточек давно нет! – уверяла внучка.

– Должны быть! Ты их потеряла? – хмурилась Софья Аркадьевна.

– Отменили карточки, – терпеливо объясняла Надя.

– Карточки были всегда. Как их могли отменить? Я еще помню, в Ленинграде на всех давали жировки, и на детей тоже. Потом в войну, потом после войны. Да мы же с тобой вместе в ЖЭК ходили получать карточки!

– Бабуля, мы ходили за карточками, но это было давно, больше десяти лет назад. Сейчас в магазинах все есть – были б деньги!

Бабушка смотрела на Надю испуганным непонимающим взглядом, но, осознав, что она сказала, на время успокаивалась.

Когда начали прибавлять старикам пенсию, Надежда обрадовалась. Но бабушка обрадовалась еще больше. Всю прибавку она прятала в свой тайничок.

– Это на похороны. Мне уже ничего не надо, а у тебя все есть.

– Что есть, бабуля?.. У меня сапоги разваливаются!

– В валенках походишь. Зимой мы всегда в валенках ходили. И очень даже прекрасно! На работу придешь, валенки скинешь, туфельки наденешь.

– В валенках сто лет никто не ходит! – стонала Надя.

– Глупости! Мы в Сибири живем. Как это – без валенок! – фыркала в ответ Софья Аркадьевна.

Но такие мирные перепалки были не самым страшным. Порой на старушку находила жуткая подозрительность. Среди ночи она могла подняться, сорвать с внучки одеяло и кричать:

– Где он?.. Куда ты спрятала своего мужика?.. Совсем стыд потеряла! Водишь кавалеров в мою комнату!

Приходилось вставать, показывать, что в кровати и под кроватью никого нет, и в шкафу нет, и в ванной, и в кладовке…

Проверив все углы, несколько раз обозвав внучку потаскухой, бабушка успокаивалась, усаживалась на кухне, просила валокордин. Выпив из старинной граненой рюмочки лекарство, она требовала подать ей папиросы.

– Бабуля, ты бросила курить после инсульта, пять лет прошло.

– Не было у меня никакого инсульта!

– У тебя был инсульт, ты лежала в больнице, у тебя была парализована вся левая сторона, видишь, рука плохо двигается? Тогда врачи запретили тебе курить, и ты бросила.

– Я курю всю жизнь, с тех пор как получила известие о смерти мужа! – не сдавалась бабушка.

– Папирос у нас нет. Мне нечем тебе помочь. Давай, вставай уже и пошли спать.

Поворочавшись на своей кровати за шкафом, бабушка звала:

– Наденька, пойди ко мне…

Вздыхая, Надя поднималась и присаживалась к ней.

– Милая моя, прости, я так тебя измучила! Но ты потерпи немного, недолго уж мне осталось, – жалобным голосом начинала Софья Аркадьевна.

– Бабуля, кончай эти разговоры. Живи на здоровье. Ничуть ты меня не измучила, вот только если бы по ночам спать давала – цены бы тебе не было!

– Я ведь вижу, ты меня уже совсем не любишь, – продолжала канючить бабушка. – А помнишь, как маленькая всю дорогу за мою юбку держалась, отойти даже на шаг боялась?

– Попробовала бы я отойти… – бормотала Надя, а бабушке говорила: – Я тебя всегда любила, и сейчас люблю, бабуля. Только спать очень хочется. Это ты днем прикорнешь, а мне с утра сначала в садик, потом в дом культуры, потом к ученикам.

– К каким ученикам?

– Я даю уроки музыки, – в сотый раз объясняла Надя. – В прошлом году у меня было три ученика, а сейчас пять. По два раза в неделю. Десять занятий в неделю по три доллара.

– Доллара? – не понимала старушка.

– Три доллара – это чуть меньше девяноста рублей.

– А почему ты говоришь про доллары? – продолжала интересоваться Софья Аркадьевна.

– Деньги мне отдают в рублях, в зависимости от курса. Короче, почти девяносто рублей в час.

При упоминании рублей бабушкин интерес к Надиным заработкам повышался, взгляд становился более осмысленным.

– Так сколько, ты говоришь, часов?

– Десять в неделю.

– Девятьсот рублей, это в месяц – три тысячи шестьсот… Громадные деньги!

– А на что мы с тобой живем? – почти срывалась в истерику Надя. – Две с половиной тысячи мне платят в детском саду, три – в доме культуры. Ты от пенсии мне только две двести даешь – итого двенадцать с хвостиком! Это в лучшем случае, потому что уроки иногда срываются из-за болезни детей, а летом их вовсе не бывает.

– Куда ты деваешь такие большие деньги? – начинала возмущаться бабушка.

Тут в ход шли счета за квартиру, свет и телефон. Потом чеки из аптеки. Потом чеки из магазинов, потом объяснения, сколько на рынке стоят фрукты и овощи. Устав подсчитывать, бабушка смирялась, бормоча:

– Картошку можно и на участке вырастить…

– Когда? – взрывалась Надя. – Я же возле тебя все время, как привязанная!

Она бросалась на свою постель и закрывалась с головой одеялом. Из-за шкафа неслось:

– Прости меня, Наденька, девочка моя….

– Прощаю, только спи давай.

Такие концерты с небольшими вариациями случались два-три раза в месяц. Надя терпела, понимая, что бывает и хуже. Как-никак бабушка сама передвигается по квартире, правда, на улицу второй год не выходит, но пока еще помнит, где находится туалет. И соседей они ни разу водой не залили, и газ бабуля, если включает, то и спичку к горелке не забывает подносить. Но что будет дальше?

Помаявшись, погадав минут пятнадцать над смыслом приснившегося, Надежда решила потихоньку, чтобы не разбудить бабушку, встать с постели. Но оказалось, что она тоже не спит.

– Что это ты так рано вскочила? – Софья Аркадьевна указала взглядом на часы, – еще сорок пять минут могла поваляться.

Надя и не подозревала, что бабушка помнит, во сколько она встает по утрам. И глаза у нее сегодня ясные, взгляд осмысленный.

– Да что-то не спится, бабуля. Может, чайку попьем, уж если мы обе проснулись?

– Сейчас до туалета добреду, умоюсь и попьем.

Внучка была удивлена таким хорошим состоянием бабушки. В последнее время с трудом удавалось покормить ее завтраком до ухода на работу. Софья Аркадьевна капризничала, говорила, что ничего ей уже не надо, умереть бы поскорее, чем так жить… А сегодня она с удовольствием съела баночку йогурта, взялась за бутерброд.

– Так что ж тебе не спалось, милая моя? Замуж пора, измучила я тебя, – начала бабушка.

– Не хочу я замуж, да и не за кого, – успокоила ее Надя и, чтобы сменить тему разговора, решила рассказать про свой сон. – Мне сон чудной снится, уже не в первый раз. Все зеркала да зеркала, и во всех мое отражение, а в то же время как бы не мое… Прическа другая, одежда – то платье вечернее, то рваные джинсы и камушек в пупке.

Скажи она такое пару лет назад, услышала бы в ответ: «Я тебе дам – камушек в пупке!» Интересно, отреагирует ли в нынешнем состоянии? Может, уже пора джинсы покупать, бабушка и не заметит?

Но Софья Аркадьевна смотрела на внучку пристально и серьезно:

– Зеркала? И в них ты, да не ты?..

– Да, бабуля, вроде я, но как бы и не я.

Бабушка смотрела на внучку, и постепенно глаза ее заволакивались слезами.

– Прости меня, внученька…

«Начинается, – мысленно вздохнула Надя, – ненадолго же ее просветления хватило».

– Я очень виновата перед тобой, – Софья Аркадьевна вытащила из-за рукава халата платочек и утерла катившиеся по морщинистым щекам слезы. – Правду пишут, близнецы друг друга чувствуют, нельзя их разлучать…

Надя жалостливо смотрела на бабушку. «Как теперь говорят? Крыша протекла?.. Маразм крепчал?.. Мне на работу через час – а как ее в таком состоянии оставить? Успокоить побыстрее надо, снотворного, что ли, дать?»

Она кинулась к буфету, открыла аптечную полку, стала перебирать коробочки.

– Бабуля, ты еще лекарства не пила, – сообщила она бодрым голосом.

– Да не надо мне никакого лекарства, со мной все в порядке. Голова сегодня на удивление ясная, и я говорю совершенно серьезно. Я виновата перед тобой: столько лет скрывала, что у тебя есть сестра-близнец.

Надя ошарашено выглянула из-за дверцы буфета.

– Брось лекарства, садись. Надо, наконец, все тебе рассказать.

Не глядя пододвинув ногой табуретку, Надежда уселась у стола.

– У Любочки две дочки родилось: ты, Наденька, и Верочка – твоя сестра-близнец. Нам даже и думать не надо было, как вас назвать…

Надя не знала, верить или нет. Может, у бабули помутнение?

– Принеси из-под моей кровати палисандровую шкатулку, – приказала бабушка Соня своим прежним, твердым голосом.

Внучка послушно пошла в комнату. Ей всегда нравилась эта красивая резная вещица, принадлежавшая еще ее прапрабабке. Но внутрь ей никогда не позволялось заглядывать. Маленький ключик бабуля прятала, а в последние годы носила на шнурке на шее.

Когда она поставила шкатулку перед бабушкой, та передала ей ключ:

– Сама открой, руки трясутся, не попаду.

Надя открыла крышку. На внутренней ее стороне было зеркальце, а на дне какие-то бумаги и фотографии. Софья Аркадьевна порылась и достала снимки.

– Вот. Здесь вам по месяцу. Это вы с Любочкой, вам по полгодика. А здесь со своим отцом. Снимали, когда вам год исполнился.

Надю всегда удивляло, что у нее очень мало младенческих снимков. Всего несколько, да и те как-то странно обрезаны – на одном у мамы даже уха нет. Хотя, у них не было фотоаппарата, и кто делал эти любительские снимки – неизвестно.

Сейчас она взяла фотографию, на которой молодой мужчина держал их с сестрой на руках. Смотреть на детей особого смысла не было, две абсолютно одинаковые девочки. Она разглядывала того, кто был ее отцом. Симпатичный молодой мужчина, правильные черты лица, русые волосы, открытый взгляд.

Не выпуская из рук фотографию, Надя потянулась к верху буфета, нашарила спрятанные там от бабушки сигареты и зажигалку. Она давненько покуривала тайком на работе, а иногда и после ночных «концертов», когда бабушка, накачанная валокордином, засыпала, а сама она мучилась бессонницей. Сейчас она закурила не скрываясь, а бабушка попросила:

– И мне дай.

Не думая ни о чем, она сунула бабушке сигарету и поднесла зажигалку.

– Как его звали?

– Владимир. В метрике у тебя его отчество. Да и почему – звали? Ему сейчас должно быть лет шестьдесят с небольшим. Жив, наверное, – довольно равнодушно ответила Софья Аркадьевна, с удовольствием выпуская струю дыма.

Надя смотрела на курящую бабушку, боясь задать вопрос:

– Он… бросил маму? А моя сестра, что с ней случилось?

– Надеюсь, Верочка жива и в полном здравии. Ее забрал твой отец после смерти Любы.

Софья Аркадьевна затушила сигарету, провела ладонью по лицу и, собравшись с духом, начала свой рассказ.

– Любочка познакомилась с ним в университете, он какие-то семинары там вел, а вообще работал в институте прикладной физики. Я не возражала против того, что они встречаются, он казался хорошей партией. Старше Любы на семь лет, научный сотрудник, к тому же образование получил в Ленинграде, хотя по рождению – сибиряк. Мы с ним много о Ленинграде разговаривали. Владимир был всегда очень прилично одет, в гости приезжал с букетом и конфетами. Когда они решили пожениться, я мысленно перекрестилась. Дочка выходит замуж за приличного, образованного, симпатичного мне человека – чего еще желать?

У него в Новосибирске имелась отдельная квартира, роскошь по тем временам для такого молодого человека. Да и материально он был неплохо обеспечен, я была рада этому и не задавалась вопросом, откуда эти блага. Когда вы родились, он от счастья чуть не прыгал. Все было прекрасно больше года, почти полтора. Я, конечно, редко вас с Верочкой видела, пару раз в месяц. Три часа на поезде в один конец – не наездишься! Мечтала, что, когда вы постарше станете, смогу иногда вас к себе привозить.

Однажды приезжаю вас навестить, а Любочка, радостная такая, возбужденная, кричит:

– Мама, Володю в Ленинград переводят!

Я удивилась: что же, в Ленинграде своих физиков нету? Или его фамилия Иоффе? Ведь понятно, что только выдающегося ученого могут перевести в северную столицу, его ведь с семьей жильем обеспечить надо. На мои слова Люба ответила:

– Так его не институт переводит, а Комитет!

– Какой комитет? – не поняла я.

– Госбезопасности. Ведь Володя не только физик, но еще и офицер КГБ.

– И ты знала об этом? – ужаснулась я.

Люба сказала, что знала, почти с первого дня. Только муж просил не трепать об этом языком. Он следит за соблюдением секретности, поскольку в институте занимаются разработками для Министерства обороны. Для всех он обычный физик.

– Не физик он, а сексот! – гневно выкрикнула я.

На что моя глупая дочь спросила, что это за слово такое.

Пришлось объяснить, что из-за таких засланных казачков-предателей погибли все мои родные, и ее отец тоже.

Я рассказала ей все. До этого она ничего не знала: ни про деда с дядей, ни про то, что я все детство и юность в ссылке прожила, ни про то, где умер ее отец. Я считала, что узнав, она может озлобиться на советскую власть, еще в диссидентство ударится – пусть уж растет девочка, как все.

На Любу мой рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем в свое время на тебя, ведь ты была подготовлена, кое-что уже читала о сталинских временах.

Вначале Люба даже не хотела мне верить. Ей было трудно представить, что по навету какого-то холуя человека могли сослать, отправить в лагерь, а то и расстрелять. Я сказала, что могу показать справку из лагеря, в котором умер ее отец, и объяснила, что он пострадал всего лишь за поддержку своего талантливого товарища. Кто-то следил за его высказываниями и доносил куда следует… И ее муж внедрен в институт физики с такой же целью – следить за лояльностью ученых.

– Знай я все с самого начала – никогда не позволила бы тебе выйти за него замуж! Если ты не разведешься – я знать тебя не хочу! – заявила я напоследок.

Люба решила все правильно. Не дожидаясь возвращения ее мужа, мы собрали кое-какие детские вещи и поехали сюда, домой. Он явился на следующее утро. Я с порога сказала, что ноги его в моем доме не будет. Он потребовал объяснений. Любочка, заверив меня, что твердо решила развестись, вышла с ним на улицу. Уж не знаю, о чем они там говорили, но через час Люба вернулась и сообщила, что Владимир уедет в Ленинград один.

Целый день она провела дома, с вами, а когда я вернулась с работы, сказала, что хочет прогуляться перед сном. Спокойно так сказала, я ничего и не подумала… А она дошла до улицы и бросилась под грузовик.

– Бросилась? – закричала Надя.

Софья Аркадьевна опустила глаза.

– Да. Суд ведь над водителем был. Свидетели показали, что она нарочно долго стояла, дождалась большой машины и шагнула под колеса.

– А что было потом? Где моя сестра и отец?..

– Он устроил Любочкины похороны… я была не в состоянии этим заниматься. А на девятый день пришел и сказал, что забирает вас. Я стала кричать, что не отдам ни за что… Владимир ответил, что никаких прав на это у меня нет. Он – отец, в разводе они с Любой не состояли, по закону дети должны быть с ним. Представив, что останусь совсем одна, я заревела… Тогда он сказал:

– Софья Аркадьевна, я понимаю, как тяжело потерять дочь. Не знаю, что уж вы обо мне думаете, но я очень любил Любу, и мои девочки – все, что от нее осталось. Через несколько дней я еду в Ленинград. С двумя маленькими детьми мне будет тяжело. Но ведь и вы с ними обеими не справитесь! Давайте я возьму с собой одну, вторая останется с вами, вам не будет так одиноко. Если вы согласны, я помогу оформить опекунство. Если не согласны – заберу обеих, и вы мне помешать не сможете!

Надя смотрела на бабушку остановившимися глазами.

– Наденька, – всхлипнула она, – у меня не было другого выхода! Я боялась остаться совсем одна. Они уехали буквально через неделю… Он выбрал твою сестру, почему-то она к нему всегда больше, чем ты, тянулась.

– Вы переписывались?

– Нет, я не хотела ничего знать о человеке, виновном в смерти моей дочери!

– Ты считаешь виноватым его? Они с мамой жили себе спокойно, любили друг друга, и тут явилась ты со своей правдой! А была ли она нужна моей маме?.. Если бы не это, мы бы все уехали в Питер, и мама была жива!

Бабушка испуганно смотрела на внучку.

– Может, потом поговорим? Ты на работу опоздаешь…

– К черту работу! Сейчас позвоню, скажу, что заболела. Поговоришь с тобой потом, как же! Или опять в маразм впадешь, дурочкой прикидываться станешь, или врать начнешь! Всю жизнь ты от меня правду скрывала! Но сейчас все мне расскажешь…

Никогда Надя не разговаривала так с бабушкой.

Позвонив в детский сад и предупредив, что на работу сегодня не придет, Надя вернулась на кухню. Бабушка, всхлипывая, перебирала бумаги в шкатулке.

– Ты что, действительно не понимаешь, что натворила?

– Наденька, я боялась остаться одна… – бабушка выглядела жалкой и больной.

– Бразильский сериал устроили: разлучили сестер и тридцать лет правду скрывали… Папаша тоже хорош! О второй дочери и не вспомнил!

– Вначале были письма, но я их выбрасывала. А потом я квартиру поменяла.

– Замечательно! Тебя даже не интересовало, как там твоя вторая внучка? Давай, выкладывай все, что знаешь о моем отце!

Софья Аркадьевна потерла лоб и медленно сказала:

– Его фамилия Обичкин, Обичкин Владимир Васильевич, сорок четвертого или пятого года рождения, родился где-то в этих краях, в рабочем поселке. Вот копия твоей первой метрики, – она достала документ со дна шкатулки.

– А почему мама – Белоцерковская? – спросила Надя, читая бумагу.

– Это фамилия моего отца. Выходя замуж, я ее не поменяла. И Любочку упросила так поступить. Что ж делать, если у нас в семье мужчин не осталось? А так – вроде бы род не прервется…

– Род не прервется! Ты сама, своими руками все разрушила! Где мне теперь их искать?

– Ты хочешь их найти?

– А ты как думаешь? У меня где-то есть отец и сестра, а я всю жизнь без них прожила. Ты хоть не понимаешь, чего меня лишила?

Софья Аркадьевна опять заплакала.

Надя залпом допила свой остывший чай, собрала со стола посуду и принялась ее мыть.

– Может, в передачу обратиться? На первом канале, «Найди меня», там стольким людям помогли… – осторожно предложила бабушка.

– Они найдут мою сестру, и мы на глазах у всего мира обнимемся в прямом эфире! Очень трогательно… А ты будешь сидеть у телевизора и плакать от умиления?

Надя была так зла, что даже чашку разбила, чего с ней никогда не случалось. Бабушка вздрогнула от резкого звука.

Надя замела осколки в совок, закрыла кран и опять схватилась за сигареты. Перед ней на столе лежали фотографии и какие-то конверты. В глаза бросился обратный адрес на одном из них: «С-Петербург, Большой проспект В. О., д. 53, кв. 3».

– А это что? – взяла она конверт.

– Это я года три назад наобум в Питер написала, на свой прежний адрес. Оказалось, что там из старых жильцов осталась одна Фаня Нейман. Кто-то погиб на фронте, кто-то не пережил блокаду, другие переехали… Фаина была старше меня на год, пишет, что живет теперь в одной из наших комнат, их туда во время войны переселили… Она страшненькая такая с детства была, сутулая, на одну ногу припадала. Семьи не завела, детей не родила, доживает свой век, нянча соседских отпрысков. Всю жизнь проработала лаборанткой в соседнем роддоме Видемана. Я тоже там родилась…

Надя отложила конверт и снова стала рассматривать фотографию с отцом.

– А может, мне Фаню попросить навести в Ленинграде справки? Все-таки ей там ближе… – заискивающе заглянула внучке в глаза Софья Аркадьевна.

– Твоей Фане сто лет в обед! Когда она тебе писала? Может, ее уже и на свете нет!

– В письме телефон указан, можно позвонить. Мы с ней только двумя письмами обменялись…

Бабушка умолкла и опять стала перебирать конверты и бумаги.

Надя собрала со стола снимки и пихнула их в свою сумку. Почувствовав, что не может сейчас оставаться в одной квартире с бабушкой, сунула ноги в сапоги, накинула свое драповое пальтецо с вытертым песцовым воротником и выскочила из квартиры, бросив в дверях:

– Я ушла!

Глава 2

Два часа Надежда бесцельно бродила по улицам.

«Вот так жила-жила себе спокойно, – думала она, – и самым страшным, что могло произойти в моей жизни, была неизбежная смерть бабушки, единственного близкого человека… И вдруг оказывается – я не одна, у меня где-то есть сестра и отец… Почему они не искали меня? Я не нужна сестре, или от нее тоже скрывают правду?.. Конечно, я должна их найти. Не может быть, чтобы сестра отказалась от меня… Но как это сделать? На телевидение написать или самой в Петербург поехать?.. На какие шиши? И на кого бабушку оставить? Конечно, я зла не нее так, что видеть сейчас не могу, но это не повод, чтобы бросать старуху на произвол судьбы…

Господи, холодно-то как! Ноги совсем окоченели, мороз, наверное, градусов под двадцать. Потеплеет не раньше начала апреля. Тащить сапоги в ремонт или купить самые дешевые, авось на месяц их хватит?..

Детский сектор дома культуры откроется только через час. Может, в поликлинику пойти погреться? Вон она, через два дома всего. Раздеться и посидеть там перед каким-нибудь кабинетом, делая вид, что ожидаю врача… Да ну, еще вирус подцеплю – только этого мне и не хватает!»

Вспомнив, что в кошельке больше двухсот рублей, Надя решила, что этого хватит на чашку кофе и какую-нибудь выпечку, и завернула в сторону кафе.

Она редко бывала в таких местах. Когда-то пару раз сходила с Игорем, да руководительница хора в этом году надумала справлять свой день рождения в кафе. Скромное заведение, переделанное из бывшего овощного магазина, показалось тогда Наде верхом изысканности. Встроенные светильники на потолке, причудливые бра и картины в рамках на окрашенных в теплые тона стенах; легкие на вид стульчики с изогнутыми спинками, блестящая стойка бара в углу, приглушенная музыка. Запах кофе, сигарет, вкусной еды и достатка, которого у нее никогда не будет…

По утреннему времени в кафе оказалось почти пусто. Только компания выходцев с Кавказа сидела за столиком у окна, что-то громко обсуждая на своем гортанном языке. За последние годы в городе появилось немало кавказцев. И городской рынок, и автосервис, и многие магазины принадлежали им. Среди Надиных учениц была одна девочка – Мадина, дочка торговца фруктами. Ее мать всегда к конверту с деньгами присовокупляла несколько мандаринов, яблоко или гранат. Женщина, в отличие от дочери, плохо знала русский язык, но всегда говорила: «На, свой бабушка угости». При отсутствии симпатии к лицам южной национальности Надя признавала, что детей они любят, и стариков жалеют.

Пристроив на вешалке свое потертое пальто, она прошла к пустой стойке и стала изучать меню. Когда появилась буфетчица, Надя уже сосчитала свои ресурсы и попросила кофе, слоеную булочку с ветчиной и сыром, и салат. Через пару минут она сидела в глубине зала. Как только отогрелась немного – опять вспомнила об отце и сестре. И о матери, конечно…

Почему все-таки мама Люба бросилась под машину, почему хотела умереть? Неужели она в тот момент не вспомнила о двух маленьких девочках, которые останутся сиротами? Она не могла простить отцу, что он сотрудничал с органами?.. Для нее таким шоком была правда, которую поведала ей бабуля?..

Сейчас Надя уже не слишком хорошо помнила начало перестройки и эры гласности. Когда стали открывать архивы и публиковать мемуары людей, прошедших через сталинские лагеря, она была слишком молода, чтобы серьезно все осознать. А потом эти знания уже воспринимались как данность. Да, были времена, когда могли посадить за слово, за опечатку, просто по оговору. Но сама она не жила в такое время, ей исполнилось восемнадцать в девяносто первом, на ее памяти последними, кого посадили за несогласие с властью были Руцкой и Хасбулатов, да и тех быстро выпустили. А в начале семидесятых еще сажали. Да, сейчас она припомнила. Многие публичные личности с гордостью рассказывают, как их притесняли в годы советской власти. Одному фильм снять не дали, другому – диссертацию защитить. Кого-то заперли в психушку, а кого-то и на зону. Как госпожу Новодворскую, например. Бродский, опять же… Явлинского чуть не залечили… Да тот же Сахаров! И ведь кто-то следил за этими людьми, докладывал, дела заводил… Неужели ее отец?.. Конечно, для мамы было шоком узнать такое о человеке, которого любила… А если бы бабушка промолчала? Все равно, когда-нибудь мама узнала бы, но, может, к тому времени она стала бы сильнее и мудрее, и не шагнула под колеса КАМАЗа?..

«И зачем я так накричала на бабулю? – уже раскаивалась Надя. – Не меня в детстве выслали из родного города, я не катила в теплушках через всю страну неизвестно куда, не переезжала по приказу оперуполномоченного из деревни в деревню посреди зимы, не зная, будет ли на новом месте кров и заработок… Не я в семнадцать лет осталась на свете одна, похоронив на деревенском погосте свою мать… Не у меня среди ночи увели мужа, с которым едва полгода вместе прожили… Не я жила с грудным ребенком в темной кладовке за библиотекой… Не я в одиночку, трудясь день и ночь, вырастила дочь, а потом и внучку. Не я, не я, не я…

Я живу в другое время. Мне не приходилось тянуть руку на собраниях, чтобы «единодушно» осудить или поддержать. Я не вздрагивала по ночам, когда к дому подъезжала машина и на лестнице раздавался топот. Да, времена тоже непростые были, и сейчас жизнь не сахар, но я никогда не боялась, что на меня кто-нибудь донесет. А люди жили с этим страхом всю жизнь… И могу ли я осуждать бабулю, которая не желала иметь ничего общего с сексотом?

А я? Нужен ли мне такой отец?.. Даже не знаю. Но я хочу увидеть сестру, она нужна мне, я должна ее найти!»

К моменту, когда, выпив свой кофе и выкурив две сигареты, она вышла из кафе, Надя приняла решение написать на телевидение и еще в какой-нибудь питерский архив или горсправку, надо только узнать, как точно называются такие учреждения. А когда она получит ответ – накопит денег и приедет к сестре. На время ее поездки за бабушкой соседка может присмотреть. Надя твердо решила, что обязательно должна увидеть Веру.

Кое-как проведя занятия с хором и один частный урок, она возвратилась домой. С порога ее поразил холод в квартире. В комнате было темно и дуло из открытого окна. Включив свет, Надя охнула. Под самым окном, скрючившись, лежала бабушка. Вначале Наде показалось, что бабуля умерла, такая она была холодная. Но, приложив голову к ее впалой груди, она уловила слабое сердцебиение.

– Бабуля, ну что же ты?.. – заревела она. – Кто тебя просил окно открывать? Бабуля!!!

Софья Аркадьевна слабо вздохнула. Надя потащила ее на кровать, с трудом подняла, уложила, укрыла двумя одеялами, бросилась к телефону…

До приезда «скорой» она закрыла окно, растерла не приходящую в сознание старушку спиртом, это было не лишним, потому что, лежа без памяти на полу, бабушка успела обмочиться. С трудом натянула на нее сухую ночную сорочку. И все приговаривала сквозь слезы:

– Ну, как же ты так? Ну что же ты?.. Зачем тебя понесло окно открывать? Да еще на табуретку залезла… Вот и свалилась…

Приехавшие врачи констатировали: инсульт.

Из реанимации бабуля не вышла. Инсульт осложнился общим переохлаждением и воспалением легких. В результате случилось второе обширное кровоизлияние в мозг.

Надя просидела в больнице почти двое суток, надеясь, что ее пустят, и она успеет попросить у бабули прощения.

Врач, сообщивший, что бабушки уже нет, как будто оправдывался: если бы не переохлаждение, не высокая температура, не повторное кровоизлияние…

Но Надя знала, что виновата только она одна.

Выслушав, куда и когда прийти за справкой о смерти, она побрела домой. Слезы тихо катились по щекам, платка с собой не было, приходилось утирать их рукавом.

Едва она вставила ключ в замочную скважину, как из соседней двери выглянула Антонина Гавриловна:

– Ну что, Наденька, как бабушка?

– Бабушки больше нет, – прошептала серыми губами Надя, и разрыдалась на груди у соседки.

– Ах ты, господи, боже мой!.. Софья Аркадьевна, царство ей небесное! Наденька, бедная ты моя, одна совсем осталась… – запричитала пожилая женщина, поглаживая девушку по голове. – Пойдем к нам, что ж ты одна в квартире будешь? Чайку попьем, по рюмочке выпьем, помянем новопреставленную рабу божью Софью… Пойдем, пойдем.

Три дня до похорон Надя провела как в тумане. Она достала из шкатулки отложенные бабушкой деньги – там оказалось почти девять тысяч. Полторы тысячи материальной помощи дали на работе. В доме культуры хорошо помнили Софью Аркадьевну. Все ритуальные приготовления помогла сделать Антонина Гавриловна, сама Надя не знала ни правил, ни обычаев, ни обрядов.

Похоронили Софью Аркадьевну рядом с дочерью.

– Ты пока памятник не ставь, – советовала заботливая соседка. – К середине лета закажи, не раньше, а то покосится. Вон, видишь, у мамы-то твоей заваливаться стал – место низковатое, сырое. Дерево надо посадить, березку. Она будет расти и воду-то на себя возьмет. А под березкой скамеечку поставишь. Будешь ты своих родных навещать, а березка листиками над тобой шелестеть… Ты Наденька, не убивайся так, не надо. Бабушка, слава богу, пожила. Семьдесят девять лет, шутка ли! И считай, на своих ногах. А если б жива осталась, но парализованная?.. Не дай бог! А там ей хорошо. По ее беспорочной жизни ей в раю место. И смотрит она на тебя оттуда, и хочет, чтобы ты счастлива была. Так что ты не убивайся. Старым – помирать, а молодым – жить…

Надя кивала на слова соседки, а слезы все лились и лились. Последний раз коснувшись деревянного креста, поставленного в изголовье свежего холмика, она прошептала:

– Прости меня, бабуля.

В девять часов вечера Надя осталась в своей квартире одна. Делать было совершенно нечего. Соседки не только приготовили и собрали поминальный стол, но и вымыли посуду, когда все разошлись. Народу было не очень много. Большинство бабушкиных ровесниц умерли, кое-кто был так стар и слаб, что уже не выходил из дому. На поминки явились с десяток соседей, да несколько работников дома культуры. Нынешняя заведующая библиотекой произнесла такую прочувствованную речь, что многие прослезились. Она сказала, что еще школьницей, приходя в читальный зал, мечтала вырасти похожей на Софью Аркадьевну, которая была для нее эталоном интеллигентности и порядочности; что благодаря Софье Аркадьевне выбрала профессию, работала под ее началом больше тридцати лет, и считает для себя честью, что была ее подругой.

«Анна Федоровна проработала у бабушки около тридцати лет, – сообразила Надя, – и пять лет бабушка была на пенсии. Она, наверное, знала мою маму! А может, и отца… Она что-то может мне рассказать! Надо пойти к ней завтра же с утра».

Библиотека располагалась там же, что и пятьдесят лет назад, только стала немного меньше. Первый зал отдали под торговлю. Миновав прилавки с бельем, канцелярскими принадлежностями и видеофильмами, Надя вошла в зал, где не бывала около шести лет.

На абонементе работала незнакомая молоденькая девушка. Она вызвала Анну Федоровну, и через несколько минут Надя уже сидела в крошечном кабинете, а его хозяйка включала чайник.

– Хорошо, Наденька, что ты зашла. Решила вспомнить, где бабушка работала? У нас все осталось, как при ней.

– Нет, – покачала головой Надя, – торговли при ней не было.

– Что поделать, времена такие, это раньше храмы культуры строили с размахом, не думая, что когда-то за аренду земли под ними придется платить. Дом детского творчества ведь тоже потеснили?

– И еще как! Половину под офисы отдали. Системы кондиционирования, сигнализации, отопительное оборудование… Знать бы еще, кто все это может себе позволить?

– Да-да! Как все изменилось, и буквально на наших глазах! Когда я начинала работать, библиотека была очагом культуры. Люди в очередь записывались, чтобы прочитать интересную книгу, спрашивали классику, русскую и зарубежную. Генрих Манн, Ремарк, Джек Лондон были зачитаны до дыр. А теперь?.. Телевидение заменило все. Да еще этот Интернет… Зато посмотри, что мне в коллекторе подобрали: «Кровавая свадьба», «Продажные твари», «Смерть в прямом эфире», «Волкодав», «Зона»… Кошмар! Мне, прочитавшей все в этой библиотеке, глядя на обложки, и открывать эти книги не хочется! А переводная литература? То же самое: секс и насилие! Вот ты, Наденька, что ты читаешь?

– Улицкую, Устинову, Маринину, Дашкову, Нестерову, Акунина. Из зарубежных – Дена Брауна, Евгенидис мне понравился….

– Я думала, бабушка привила тебе вкус к хорошей литературе, – поджала губы Анна Федоровна. – Дашкова такие страсти пишет! Про Брауна и говорить нечего – описывать кровавые убийства в таких подробностях…

Возникла небольшая пауза и Надя решилась спросить о том, за чем пришла.

– Анна Федоровна, вы помните мою сестру?

Пожилая женщина вздрогнула, поставила чашку на стол и некоторое время пристально рассматривала ее, потом подняла глаза и вздохнула:

– Я видела ее, вернее вас вместе, буквально пару раз, после смерти твоей матери. С Любочкой мы когда-то общались на литературные темы. Она ведь много времени проводила в библиотеке, пока не уехала в Новосибирск и не поступила в университет. Ее мужа я видела только однажды, на похоронах. А потом, не знаю уж, что случилось, но ты осталась у бабушки одна. Софья Аркадьевна сказала, что отец увез твою сестру навсегда, и просила не говорить тебе о ней, и не упоминать об отце. Она всех предупредила. Ее так уважали, что не посмели ослушаться, все делали вид, что ты всегда была ее единственной внучкой.

– А вы не знаете кого-нибудь, кто был знаком с моим отцом?

– Нет, деточка, они ведь жили в Новосибирске. Пока вы не родились, приезжали иногда. Софье Аркадьевне зять очень нравился, она гордилась, что он ученый. А потом, когда твоя мама погибла… Может, Софья Аркадьевна считала его виноватым? Поговаривали, что Любочка умышленно шагнула под колеса… Он уехал, куда – Софья Аркадьевна не говорила. Наверное, они решили поделить вас, чтобы не быть одинокими…

– Только о нас никто не подумал, – пробормотала Надя.

– Что? – не расслышала Анна Федоровна.

– Они уехали в Ленинград. Я хочу их найти.

– Прошло столько лет!.. – всплеснула руками заведующая. – Хотя, бывают такие трогательные истории. Ты смотришь передачу «Найди меня»? Я каждый раз плачу, когда показывают людей, нашедших друг друга спустя многие годы. Вот буквально месяц назад: девушка во время войны полюбила солдата. Потом он попал в плен, и после остался на немецкой территории…. Они встретились через шестьдесят лет…

Надя не слишком тактично прервала:

– Я смотрела эту передачу. Извините, Анна Федоровна, я пойду.

– Наденька, ты приходи, я всегда на месте. Я так любила и уважала Софью Аркадьевну… Может, я загляну к тебе как-нибудь? Наверное, тебе очень тяжело без бабушки?

– Да, конечно, заходите, Анна Федоровна. До свидания.

Дни тянулись скучно и одиноко. Надежда ходила на работу, давала частные уроки, а потом возвращалась в пустую квартиру. Было непривычно и тяжело проводить вечера в полном одиночестве. Она скучала без бабушки, к тому же ее тяготило чувство вины: бог знает, зачем старушка полезла на табуретку открывать окно – может, ей стало дурно после Надиных обвинений? Может, останься она дома, ничего бы не произошло?

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, Надя взялась было за уборку, собрала все бабушкины лекарства, стала перебирать ее вещи, думая, что оставить на память. За этим занятием ее застала Антонина Гавриловна и настрого приказала ничего не трогать до сорока дней.

– Нельзя, пока душа на небо не отлетела, вещи покойной выбрасывать. Потом все приведешь в порядок. Конечно, многое тебе не понадобится, вон хлама-то сколько! А ты женщина молодая, теперь, когда за бабушкой ухаживать не надо, может, и замуж выйдешь.

Отремонтируешь свою квартирку, мебель поменяешь… На девушку без жилищных проблем охотники найдутся!

Наверняка бесхитростная соседка хотела подбодрить Надю, но ее слова вызвали только раздражение:

– Нет уж, охотники за жильем мне не нужны!

– Чего кипятишься? Ты и сама по себе девушка приятная и образованная, но ведь действительно, если бы не старенькая бабушка, давно уж замуж вышла, и детки, может, были…

– Не нужны мне никакие женихи и никакие дети! Лучше бы бабушка была жива! – Надя заплакала.

– Тяжко тебе без нее? – погладила по плечу Антонина Гавриловна. – А ты в церковь-то ходила? Сходи, поставь свечечку, помолись за упокой души. И тебе спокойнее станет, и бабушке там легче.

Надя редко бывала в церкви, да и молиться не умела, однако послушалась совета.

В небольшом храме было почти безлюдно. Одна старушка молилась у иконы Пресвятой Богородицы, часто крестясь. Две женщины в темных платках деловито сновали, поправляя свечи, протирая стекла на иконах. Надя встала перед распятым на кресте Спасителем, поставила свечку, неумело перекрестилась.

«Прости меня, Господи! – зашептала она. – Я виновата в смерти бабушки. Если бы она не разнервничалась тогда, если бы я не убежала, а побыла с ней… Прости меня, Господи!»

– Чтобы снять тяжесть с души, надобно исповедаться.

Надя вздрогнула от неожиданности. Рядом с ней стоял священник, благообразный старичок лет семидесяти.

– Православная? – ласково спросил он.

– Да. Но я никогда не исповедовалась.

Она огляделась вокруг, ища какую-нибудь кабинку с решеткой, как в кино показывают. Потом вспомнила, что это у католиков. Как же исповедуются в наших церквях? Она не знала.

– Пойдем, дочь моя.

Священнослужитель отошел в сторонку. В углу было мало икон, и свет из окон не достигал туда.

– Наверное, у причастия давно не бывала, ну да Бог простит, – сказал священник и, пробормотав что-то и перекрестившись, предложил:

– Рассказывай, что на душе у тебя, дочь моя.

«Прямо так и рассказывать, или перекреститься сначала надо?» – пронеслось в голове у Нади, но перекреститься она постеснялась.

– Я думаю… что виновата в смерти своей бабушки… – тихо начала она и взглянула на попа.

Его лицо осталось бесстрастным.

– Мы с бабушкой жили вдвоем, ей было семьдесят девять лет. В последние годы она болела, была слаба и уже не выходила на улицу.

Слово за слово, подбадриваемая наводящими вопросами священника, она рассказала ему все.

– Ты раскаиваешься, что в нужную минуту не смогла оказать помощь. На тебе нет греха, ибо никто не знает часа своего. Твоя бабушка в силу возраста и болезни могла умереть в любой момент. За то, что она столько лет скрывала от тебя правду, ее Бог простит. И тебя простит, потому что раскаяние твое искреннее. Ты заботилась о бабушке многие годы, продолжала бы заботиться и впредь. Отпускаю тебе грехи твои. Иди с миром и посещай храм Божий. Я отслужу сорокоуст по новопреставленной рабе Божьей Софье. Записочку напиши и отдай сестре Марии в окошечко.

– Спасибо, батюшка.

Надя покинула церковь с облегченным сердцем.

Она была крещеной, но не считала себя верующей. А может, в этом действительно что-то есть? И кто-то смотрит на нас сверху и определяет, что есть добро, а что зло, направляет нас?.. Ведь почему-то ей стало легче после исповеди, и она почувствовала утешение от простых слов священника… Или пребывание в намоленном месте принесло ей такое успокоение? Церковке полторы сотни лет, и службы в ней не прерывались даже во времена оголтелой борьбы с опиумом для народа.

Теперь, когда чувство вины отступило, Надя ощущала лишь тихую скорбь от потери единственного близкого человека.

Она стала заходить в храм почти ежедневно: ставила свечки, молилась, как умела, бросала в церковную кружку монеты. С тех пор как не стало бабушки, ей казалось, что в кошельке остаются лишние деньги…

Глава 3

Наступил сороковой день. Антонина Гавриловна собиралась поехать вместе с Надей на могилку Софьи Аркадьевны, но накануне слегла с простудой.

Пришлось ехать одной. Кладбище располагалось за городом, в десяти километрах. В ту сторону от городского автовокзала ходил рейсовый автобус, но он вовремя не пришел. Надя с небольшой толпой мерзла на апрельском ветру. Какая-то деловая тетка сбегала навести справки, вернулась за своими баулами и сообщила:

– Следующий через сорок минут, а этот отменили.

Народ, поругиваясь на нынешний всеобщий бардак, потянулся к небольшому зданию автовокзала.

– В прежние времена предупредили бы, по радио объявили, – выпускала пар тетка с баулами. – А теперь: справочной нет, касса не работает, я до них еле достучалась! Люди без толку на ветру мерзнут, а им хоть бы хны!

Надя, у которой в руках был только сумочка и полиэтиленовый пакет, предложила женщине помочь поднести ее багаж. Когда они вошли в здание, на скамейках оставалось всего одно свободное место, его и заняла деловая тетка.

– А тебе и сесть некуда! – продолжала возмущаться она, придвигая свои клетчатые сумки поближе. – Вот как о людях заботятся – от зала ожидания четверть осталась!

Надя огляделась. Действительно, большая часть зала отгорожена. Аляповато разукрашенная граффити стенка сверкает гирляндами разноцветных огней. Над дверью мигает английская надпись. «Сумасшедшая касса» – дословно перевела Надя. Зал игровых автоматов.

Заглянуть, что ли, подумала она. Все равно ждать около часа, а присесть негде.

Едва она открыла дверь, как на нее обрушился шквал ритмичной музыки, щелканья и звона. Она хотела вернуться в зал ожидания, но тут к ней обратилась девушка, сидевшая за конторкой у входа:

– Здравствуйте, сколько денег вам разменять?

Отказываться показалось неудобным. Надя порылась в кошельке и вытащила пятидесятирублевую бумажку. Может, хватит? Она понятия не имела, сколько стоит поиграть.

На удивление, девица высыпала на тарелочку целую пригоршню пятирублевых монет. И что с ними делать?

– Вы можете воспользоваться любым свободным автоматом. Бросать по одной монете или сразу несколько. Разовый выигрыш может составить от пяти рублей до пятидесяти тысяч. Кроме того, наш зал игровых автоматов включен в систему «Джек-пот», – заученно тараторила девица.

Не дослушав – все равно ничего не поняла, – Надя пошла к автомату в дальнем углу зала. Бросила монетку в щель. Автомат сыто хрюкнул, что-то защелкало и завертелось у нее перед глазами, потом остановилось. Картинки оказались разными. Не выиграла, что ли? Бросила еще одну – опять проиграла. Так и стоять здесь, как идиотке, бросать в щель пятаки, пока не кончатся?.. Надя представила, как глупо она выглядит со стороны. Вспомнила, что девица разрешила бросать по несколько монет и решила избавиться от оставшихся разом.

Автомат с удовольствием заглотил горсть пятирублевиков.

– Что, вкусно? – прошептала Надя, усмехаясь.

Устройство ответило щелканьем, сверканием и мельканием картинок, которое долго не прекращалось.

«И сколько ты их переваривать будешь?» – мысленно спросила она, не ожидая выигрыша, но решив дождаться конца.

Вдруг все прекратилось, на экране перед Надей застыли пять нарисованных лимонов и заискрился салют. Аппарат сверкал разноцветными огоньками, будто чему-то радовался. В глубине чрева машины зазвенели денежки.

«Это я выиграли, что ли?»

Надя обернулась и посмотрела на девушку. Та стояла, ошарашенная. Тут только Надя заметила, что ритмичная музыка смолкла, зазвенели праздничные колокола, а на бегущей строке через всю дальнюю стену появились буквы: «Поздравляем, вы выиграли Джек-Пот – 1 000 220 рублей!!!»

Девица на кассе, с восторгом глядя на Надежду, повторила:

– Поздравляем, вы выиграли Джек-пот – один миллион двести двадцать рублей!

Несколько пацанов лет пятнадцати, игравших в другом углу, загомонили:

– Клево! Вот тетке повезло!

– Я говорил, что можно лимон выиграть! А ты – туфта, туфта!

– Да ничего я такого не говорил!

– А что, я, что ли, говорил?

Все пялились на нее, а Надя ничего не понимала.

Тут возле кассирши материализовался молодой человек лет двадцати, в костюме, в белой рубашке с галстуком – прямо как из глянцевого журнала.

– Примите поздравление от нашей сети игровых залов! – обратился он к Наде. – Выигрыш Джек-пота – редкая удача, в нашем зале его выигрывают впервые…

До Надежды начало доходить понемногу. Она выиграла большую сумму?.. Миллион с лишним?..

Она глянула на табло, чтобы проверить. Один миллион двести двадцать.

– Как вас зовут? – поинтересовался глянцевый молодой человек.

– Надежда.

– Многообещающее имя! – с энтузиазмом воскликнул он. – Надежда, у вас документы при себе? Оформление выигрыша потребует соблюдения некоторых формальностей. Сами понимаете – такая сумма!

– У меня с собой только паспорт, – пролепетала не пришедшая в себя Надя. – Подойдет?

– Конечно! Если есть паспорт, то никаких других документов не требуется. Пройдемте в мой кабинет.

Молодой человек аккуратно взял Надю под локоток и повел в противоположный угол зала, к незаметной дверце. По пути представился:

– Меня зовут Дмитрий Ржанников. Я старший менеджер этого зала.

– Очень приятно, – ответила воспитанная Надя. – А я Надежда Белоцерковская.

– Очень приятно, – повторил вслед за ней вежливый менеджер.

Они оказались в небольшом кабинете. Несмотря на отсутствие окна, он казался светлым. Все здесь было новеньким и вылизанным. Хозяин кабинета усадил Надю в белое кожаное кресло. Она тут же застыдилась своей драповой куртки, сшитой из старого бабушкиного пальто, и постаралась глубже задвинуть под кресло ноги в сто раз латаных сапогах, прикрывая их длинной черной вязаной юбкой.

– Чашечку кофе? А может, коньячка?..

– Я не пью! – испугалась она.

– Солидарен с вами! Я тоже придерживаюсь концепции здорового образа жизни. Тогда только кофе!

Парень засуетился возле кофейного аппарата. Через пару минут перед Надей стояла небольшая чашка, дивный аромат поплыл по комнате.

Дмитрий Ржанников долго рылся в ящиках своего стола, наконец нашел несколько бланков и сказал:

– Попрошу ваш паспорт, Надежда. Белоцерковская Надежда Владимировна, – прочел он вслух, взяв в руки документ. – Уроженка Новосибирска, постоянно проживаете в нашем городе. Замечательно… Извините, я немного волнуюсь, впервые мне доводится оформлять получение Джек-Пота.

Неужели ей сразу выдадут деньги? Вдруг прямо сейчас этот лощеный парень достанет из сейфа в углу миллион?

Дмитрий старательно выводил что-то на бланках, сверяясь с данными Надиного паспорта. Между делом он задавал вопросы.

– Вы часто посещаете залы игровых автоматов, выигрывали когда-нибудь?

– Нет, – засмущалась Надя. – Я вообще никогда… Впервые зашла…

– Новичкам везет! Надеюсь, теперь вы станете частым гостем в игровых залах нашей сети. По паспорту вы не замужем. Вы живете одна, Надежда Владимировна?

– Да, теперь одна. Раньше жила вдвоем с бабушкой, но она недавно умерла.

– Соболезную. А кем вы работаете?

– Я музыкальный работник. Работаю в доме детского творчества, в хоре, а еще в детском садике. Кроме того, даю частные уроки музыки.

– То есть вы обыкновенный человек, не завсегдатай казино и игровых залов, оказались здесь случайно и сразу выиграли? Замечательно! – вновь воскликнул старший менеджер. – Вы пейте кофе, если хотите, я еще налью.

– А… деньги… – Надя запнулась, стесняясь спросить, – я прямо сейчас получу?

– Нет, дорогая Надежда Владимировна. Такие большие выигрыши выплачиваются не сразу. Оформление документов, налоги, все такое… Где-то через пару недель. Скажите-ка ваш телефончик, – он вновь схватился за ручку.

Надя продиктовала номер.

– И сотовый, пожалуйста…

– У меня нет сотового, – Наде стало так стыдно, как будто отсутствие трубки в кармане – преступление. Она принялась зачем-то объяснять:

– Я или дома, или на работе. Бабушка всегда это знала. А теперь, когда ее нет, меня вообще искать некому.

Молодой человек глянул на нее, как на убогую, но тут же улыбнулся дежурной улыбкой, демонстрируя тридцать два здоровых зуба.

– Если вас не смогут застать дома в течение двух недель – позвоните по указанному здесь номеру, – он вложил в паспорт какой-то бланк и возвратил его Наде.

– Все? Больше ничего не нужно?

– Подпишитесь, пожалуйста, вот здесь и здесь.

– А теперь я могу идти? – Надя чувствовала себя неуютно в этом светлом кабинете, в присутствии вежливого молодого красавца.

– Вы торопитесь? Можно еще кофейку попить, поболтать… – Дмитрий глянул на часы. – Примерно через час подъедут с областного телевидения…

– Нет, я спешу! – Надя зажала в руках паспорт и вскочила с кресла. Только телевидения ей не хватает! – Спасибо вам, Дмитрий. До свидания.

– Постойте! – менеджер вытянул вперед руку с мобильным телефоном.

– Нет-нет! Мне надо ехать!

Она не заметила, как пролетела через игровой клуб и зал ожидания, и оказалась на улице. Кучка людей толпилась у недавно подошедшего автобуса.

– Куда ты запропастилась? – крикнула ей тетка с клетчатыми баулами.

Кладбище располагалось неподалеку от шоссе. Лет сорок назад возле городской церкви хоронить запретили. Лесной погост не имел ограды, кресты и надгробия стояли просторно, не тесня друг друга. Недавно на окраине кладбища появилась бревенчатая часовенка. Надя зашла в нее, помолилась за бабушку и поблагодарила Бога за неожиданно свалившееся богатство.

В будний день здесь было пустынно. Погода стояла чудесная, светило солнце, высокое небо по-весеннему голубело. Каркали вороны, еще какие-то черные птицы устраивали переполох в пока еще голых кронах лиственниц. По тропинке Надя спустилась с небольшой горушки к своим могилкам. Убрала увядшие цветы, достала из пакета свежие, поставила их в баночки.

– Ну вот, теперь получше выглядит, – она обращалась к бабушкиной могиле. К маминой давно привыкла, а бабуля совсем недавно была рядом, живая. – Ты не обижаешься, что я редко приезжаю, только по воскресеньям? В субботу занятия хора, а по будням детсад и уроки. Но сегодня я отпросилась, и урок отменила. Меня отпустили, все ведь тебя помнят…

Ее внимание привлекла голубка, почти белая, только головка и хвост дымчатого оттенка. Она появилась неизвестно откуда и теперь, утробно курлыкая, деловито вышагивала между маминой и бабушкиной могилами. Надя огляделась: откуда она взялась? Нигде ни одного голубя, только карканье ворон где-то в вышине.

– Бабуля, ты не представляешь! Я сегодня миллион выиграла! Я знаю, ты никогда не одобряла игры на деньги, но так случайно получилось: первый раз сыграла – и выиграла!

Голубка, до этого выискивающая что-то в прошлогодней траве, замерла. Надя покосилась на нее и продолжала:

– Знаешь, что я на эти деньги сделаю? В Петербург поеду! И там постараюсь найти свою сестру. Даже если не удастся найти – в Питере побываю, навещу твою соседку Фаню, а когда вернусь, все тебе расскажу. Мне до сих пор не верится, что выиграла, но у меня в сумочке бумага с печатью, на которой это написано. Вот, – она зачем-то помахала бланком перед могилой. – Так что скоро я стану богатенькая… Конечно, целый миллион не получу, Дмитрий Ржанников про какие-то налоги говорил. Но все равно много! Кажется, я не в себе сегодня… Рассказываю тебе, а ты, наверное, и так знаешь?.. Антонина Гавриловна говорила, что сорок дней душа умершего землю не покидает, и только потом оставляет своих близких и возносится на небо.

Голубь смело приблизился к самым Надиным ногам, клюнул пару раз что-то невидимое на земле, повернулся и вдруг, после небольшого разбега, взмыл ввысь, хлопая крыльями. Надя следила за его полетом, пока он не скрылся из виду в лазурной дали.

– Бабушка, а может, это ты мне в последний раз с деньгами помогла? Помнишь, как по одной золотой монетке доставала, когда совсем туго было? Ведь если бы я сегодня к тебе не собралась, да автобус не отменили – никогда бы я в зал игровых автоматов не заглянула… Ты не думай, я эти деньги зря транжирить не стану. Вот в Петербург съезжу, а потом займусь устройством своей жизни. В институт поступать уже поздно, но, может, на курсы какие-нибудь пойду, другую специальность приобрету. Есть же места, где люди получают приличную зарплату? А то зависеть от частных уроков – ненадежно это… Ладно, бабуля, мне пора, а то на автобус опоздаю.

Надя ласково погладила бабушкин крест, прикоснулась рукой к памятнику на могиле матери и пустилась в обратный путь.

Домой она вернулась засветло, еще шести часов не было. Вначале зашла к соседке – Антонина Гавриловна просила ее купить по пути каких-нибудь леденцов от кашля.

Пожилая женщина обрадовалась ее приходу.

– Ну, рассказывай, как съездила? Навестила бабушкину могилку?

– Хорошо съездила. Там уже совсем просохло. В часовню зашла, свечку поставила. Представляете, пока я там была, прилетела голубка, почти совсем белая, и все прогуливалась рядом. Притом вокруг – ни одного голубя, только вороны и галки какие-то. А перед тем, как мне уходить, эта голубка улетела высоко-высоко, выше всех деревьев.

– Это тебе прямо как знак, – покачала головой соседка. – Голубь – библейская птица. И смотри-ка: как раз на сороковой день он к тебе явился и улетел на небо. Как будто душа ангельская вознеслась. Тебе и самой-то, видать, спокойнее стало, как сорок дней прошло. Выглядишь сегодня значительно веселее. Конечно, бабушку ты не забудешь, но знаешь, Наденька, траур пора кончать. Займись потихоньку своей жизнью, девочка. Вот помянешь бабушку, и с завтрашнего дня займись. Сегодня к тебе кто-нибудь придет?

– Не знаю. Я немного приготовила закусить и выпить. Может, кто и заглянет.

– Я бы помянула Софью Аркадьевну, да не могу. Антибиотиков врачиха напрописывала, а с водкой их нельзя.

– Да что вы извиняетесь, Антонина Гавриловна? Ну, я пойду, а вы выздоравливайте поскорее.

В своей квартире она накрыла на стол, на всякий случай на пять приборов. На одну из тарелок поставила рюмку, прикрытую кусочком хлеба.

В шесть часов пришли Анна Федоровна и Ксения Петровна, художественный руководитель хора.

Сели за стол, выпили, по обычаю. Стали вспоминать покойную. Ксения Петровна говорила о том, как много бабушка сделала для своей внучки, сокрушалась, что теперь Наденька осталась совсем одна. Анна Федоровна высоко оценивала вклад в культуру города, который на протяжении всей своей жизни делала Софья Аркадьевна.

– Благодаря таким преданным делу людям повышается общий образовательный и культурный уровень населения, – зав. библиотекой говорила с пафосом, как на собрании. – К Софье Аркадьевне обращались читатели из разных социальных слоев: рабочие, интеллигенция, студенты и ученики школ. И всем она старалась помочь: не только выдавала заказанную книгу, но и подбирала другую литературу, чтобы осветить вопрос, так сказать, в целом. Она знала библиотеку, как свои пять пальцев! Порой мне казалось, что даже ночью, в полной темноте, на ощупь, Софья Аркадьевна сумела бы найти нужный том – конечно, если бы возникла такая необходимость…

Ксения Петровна смотрела в рот Анны Федоровны, изображая живейшее внимание, а Надя уставилась в тарелку, стараясь не улыбаться. Бывают же такие люди – даже для аудитории из двух человек произносят прочувствованную речь! Такое впечатление, что она накануне заучивала ее наизусть.

Когда библиотекарша, наконец, умолкла, Надя вновь наполнила рюмки. И тут раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Игорь. Сняв кепку, он пригладил обрамлявшие лысину кудри и, стесняясь, проговорил:

– Я узнал, что сегодня сорок дней, и вот решил зайти…

Конечно, живя в небольшом городке, они довольно часто сталкивались, и в ДДТ, и просто на улице. После смерти бабушки Игорь выразил соболезнование и даже предложил посильную помощь. Но Наде не нужна была никакая помощь от него, и он сам давно не нужен. Да и был ли нужен когда-нибудь? Ведь и шесть лет назад, сознательно решившись жить с Игорем, она так и не полюбила его, просто радовалась самостоятельности, упивалась свободой от бабушкиного ига. Неужели сейчас он рассчитывает восстановить отношения? Но в такой день гнать неудобно, поэтому, впуская его в квартиру, Надя просто сказала:

– Проходи. Куртку можешь сюда повесить.

С появлением мужчины обе дамы оживились. Они с интересом посматривали на Надю, рада ли она его приходу? И Ксения Петровна, и Анна Федоровна прекрасно помнили ту историю с Надиным «замужеством». Уж не их ли рук дело этот неожиданный визит?

Не успели усадить Игоря, наполнить ему тарелку, налить водки, как раздался еще один звонок.

В квартиру буквально ввалилась Антонина Гавриловна.

– Там… По телевизору… – начала она взахлеб.

– Что? Что случилось?..

Все уставились на женщину с пуховым платком на шее. Из-под кое-как накинутого халата торчала мятая ночная сорочка. Антонина Гавриловна одной рукой держалась за стену, а другой указывала на выключенный телевизор.

– Да что такое?

– Террористы? Война?

Никто ничего не мог понять.

– В местных новостях сказали, ты миллион в какую-то лотерею выиграла, – наконец смогла сформулировать обалдевшая от известия соседка.

«Что? Еще и в лотерею? Но я никаких лотерейных билетов не покупала!» – пронеслось в голове у Нади. Потом сообразила, что это о выигрыше Джек-пота – соседка просто не поняла.

Все молча смотрели на Надю. Пришлось признаться:

– Я сегодня выиграла миллион двести двадцать рублей в зале игровых автоматов…

Реакция присутствующих на это известие была разной.

Антонина Гавриловна, не глядя, плюхнулась на ближайший стул, выдохнув:

– Господи, на все воля твоя!

Игорь застеснялся, отчего-то начал подворачивать обтрепанные рукава свитера и пробормотал:

– Поздравляю…

Ксения Петровна, улыбаясь, заметила:

– Мне что теперь, другого концертмейстера искать? Хоть до конца учебного года доработаешь, миллионерша?

А Анна Федоровна выдала, поджав губы:

– Я и не знала, что ты, Надежда, подвержена этому страшному пороку – игромании.

– Да я впервые в жизни! – зачем-то начала оправдываться Надя. – Просто надо было автобус ждать, а присесть негде!..

– Расскажи все по порядку, – предложила руководительница хора.

И Надя все рассказала. Как случайно заглянула в игровой зал, как не знала, сколько стоит поиграть, как сыто хрюкал автомат, поглощая ее денежки, как на табло появилась надпись: «поздравляем, вы выиграли Джек-пот»…

– А я-то не поняла, думала, Джек-пот – это «Русское лото», – пояснила соседка по окончании Надиного рассказа.

– А я тоже не поняла, о какой лотерее вы толкуете. Может, думаю, еще миллион выиграла?

– Мало ей одного! – засмеялась Ксения Петровна.

– Аппетит приходит во время еды, – изрек Игорь.

– Тебе действительно повезло, девочка. Ты должна с умом распорядиться этими деньгами, – смягчилась Анна Федоровна.

Обстановка разрядилась. Все улыбались и совсем забыли про поминки.

– Это надо обмыть! – предложил единственный мужчина.

– За это и я выпью! – решилась Антонина Гавриловна. – И плевать на антибиотики. Авось, не помру! Может и хворь быстрее отступит. Пусть простит нас Софья Аркадьевна, но сейчас мы выпьем за ее внучку, – проговорила она, поднимая рюмку. – Пускай Наденьке всегда улыбается удача и счастье!

Глава 4

В ближайшие дни Надя поняла, что значит стать известной личностью.

Через день после выигрыша городская газета «Вечерний сибиряк» напечатала статейку в несколько строк о том, что обыкновенная учительница музыки из их города, Надежда Владимировна Белоцерковская, выиграла в зале игровых автоматов миллион. Земляки поздравляют и так далее. Над статейкой красовалась фотография Нади с разинутым ртом и выпученными от страха глазами. Вероятно, когда она, услышав о телевидении, решила спасаться бегством, менеджер Дима успел щелкнуть ее фотокамерой своего телефона. Конечно, на снимке ее нельзя было узнать, и слава богу, а то бы случайные, совершенно посторонние люди указывали на нее пальцем и останавливали поболтать.

Неожиданно свалившаяся на голову популярность не давала Наде спокойно жить. На улице с ней заговаривали соседи, на работе расспрашивали сослуживцы, донимали вопросами родители детей из хора и детского садика. Телефон дома трезвонил не переставая. Объявились люди, о которых Надя и думать забыла: бывшие одноклассники, бывшие бабушкины заказчицы, читатели библиотеки, с которыми в свое время Софья Аркадьевна была в хороших отношениях, ее приятельницы. Все хотели удостовериться, что это правда.

– Наденька, я слышала в новостях…

– Наденька, я видела статью…

– Наденька, я газет не читаю, но мне сказали…

Так начинались эти разговоры. А затем Надежда заученно выдавала урезанный вариант сказки о том, как Золушка превратилась в принцессу. Рассказывать подробно ей быстро надоело, но не подходить к телефону она боялась. Вдруг позвонят, что деньги пора получать?

Звонок раздался лишь на шестнадцатый день, когда Надя начала сомневаться, что получит выигрыш. Мало ли аферистов на свете? А игорный бизнес – самое им место. Она уже почти набралась смелости сама позвонить по телефону, указанному в бланке, когда сообщили, что можно подъехать за своим выигрышем в центральный офис сети игровых автоматов «Крейзи кэш» в Новосибирске.

Поинтересовались, желает ли она получить деньги наличными или оформить на ее имя банковскую карточку. Надя решила, что лучше получит деньги и сама отнесет в банк.

Ксения Петровна предложила для сопровождения и охраны своего мужа. Надя согласилась. Семен Семенович, инженер местного завода – человек солидный, к тому же довезет ее до места на своем автомобиле.

Для поездки за миллионом Надя нарядилась в свой самый приличный темно-синий костюм, и все равно, очутившись в сверкающем мраморными полами и светлыми стенами офисе, среди модно одетых, успешных, уверенных в себе мужчин и женщин, она почувствовала себя ущербной. Даже то, что Семен Семеныч не отходил от нее ни на шаг, не помогло. Надя держалась скованно, жалась, мялась, лепетала что-то невразумительное в ответ на вопросы, и почти ничего не соображала от волнения. Если бы не Семен Семеныч, ей могли бы всучить в два раза меньшую сумму, она бы и не заметила, и считать деньги не стала. Но он проверил все бумаги, потыкал в кнопки на своем калькуляторе, потом пересчитал тугие пачки тысячных купюр и сколько-то денег россыпью. Получилось семьсот тысяч сто сорок два рубля. Семен Семеныч сгреб их в заранее подготовленный пакет и пихнул его в Надину сумку. Но в руки сумку ей больше не давал.

Потом было мученье с выбором банка. Надя доверяла только Сбербанку, ее сопровождающий доказывал, что в других проценты по вкладам выше. В конце концов, он махнул рукой: деньги-то ее!

В отделении банка встал вопрос: сколько на счет положить, а сколько себе оставить. Надя решила оставить наличными пятьдесят тысяч. Рассудительный Семен Семеныч посоветовал тогда вначале железную дверь в квартиру поставить. Всем известно, что она разбогатела – точно обворуют!

Потом кассирша долго проверяла и считала деньги.

Потом выбирали карточку. Внимательная и вежливая сотрудница говорила вроде бы на русском языке, но иностранных терминов было столько, что Надя отчаялась что-либо понять. Дебитовые, кредитные, рублевые, валютные, «Виза», «Мастер кард», «Маэстро»… Пошли цифры о процентах на вклады, стоимости карты, годового обслуживания и операций. Голова шла кругом…

– У нас в городе всего два банкомата, при сберкассах, – сообщил Семен Семеныч банковской работнице.

– Вы из Болотного, – девушка заглянула в Надин паспорт. – Тогда я советую вам взять «Визу». С этой карточкой вы сможете обналичить деньги в любой точке мира.

Весь обратный путь, который «Жигули» Семена Семеныча проделали чуть больше, чем за два часа, Надя сидела, вцепившись в свою сумку. Периодически она украдкой засовывала в нее руку и щупала толстенький конверт с деньгами и холодную на ощупь твердую глянцевую карту.

– У тебя вид, как у счастливой идиотки, – заметил Семен Семеныч. – Проставляться-то будешь?

– Да, конечно, – очнулась Надя. – Я приглашаю вас с Ксенией Петровной сегодня в ресторан. Какой у нас в городе самый дорогой?

Семен Семеныч усмехнулся:

– Дорогой ей подавай! Да их всего два – восточной кухни и «У Михалыча», остальные кафешки! Ты к восточной кухне как относишься?

– Я не знаю, – промямлила Надя. – Я там не была.

– Да ну этих азербайджанцев, шумно у них. Решено: ведешь нас к Михалычу!

Но и «У Михалыча» оказалось не тихо. В зале отдыхали две развеселые компании. Они по очереди заказывали местному барду русский шансон. Такая музыка была Наде не по вкусу. Интерьер тоже вначале не понравился.

Оформленное в стиле не то деревенской избы, не то охотничьего замка помещение казалось темноватым.

Бордовые скатерти и салфетки, такого же цвета стулья только усугубляли впечатление. В Надином представлении ресторан – это что-то изысканное, белоснежное, с бронзовыми канделябрами, сверкающим хрусталем и тихой классической музыкой.

Зато кормили здесь обильно и вкусно: поджарка из кабана, натуральный бифштекс из лосятины, редька с медом, вкуснейшие расстегаи, белая рыба и красная икра. Ничего подобного Надя никогда не пробовала. После нескольких тостов она немного расслабилась. «Владимирский централ» доносившийся из динамиков, уже не резал уши. Ее гостям тоже все нравилось, они выглядели довольными.

– Что ж ты, Надюха, кавалера с собой не привела? – приставал к ней с расспросами Семен Семеныч.

– Да нет у меня никого, – отмахивалась совсем переставшая стесняться Надя.

– Ты бы мне сказала! Я б тебе привел кавалера. У нас в конструкторском отделе парень есть, сорок лет, развелся недавно – чистое золото, а не мужик!

– А что ж от него жена ушла, коль он такое золото? – иронически заметила Ксения Петровна.

– Может, он сам ушел…

– Дорогой мой, только женщина способна уйти от кого-то, мужчина уходит к кому-то.

Слегка захмелевший Семен Семеныч долго соображал, что изрекла жена.

– Если его никто сразу не подобрал, значит, его бросили за ненадобностью, – продолжала усмехаться мудрая Ксения. – Нашей Наденьке такой не нужен.

– А кто же ей нужен? – допытывался муж.

– Сказочный принц на белом коне. Надя, я пью за твое счастливое будущее! Я, конечно, много старше тебя, в подруги и конфидентки не гожусь, но, если нужно посоветоваться – всегда можешь ко мне обратиться. И вообще, пора нам перейти на «ты», столько лет вместе работаем. Все, пьем на брудершафт!

Увидев, как женщины поцеловались, Семен Семеныч завопил:

– Я тоже хочу на брудершафт! Будешь со мной на «ты»!

Надя и с Семеном выпила. Тот смачно поцеловал девушку и изрек:

– Надо тебе хорошего жениха найти!

– Да отстань ты со своими женихами! – одернула его жена. – В наше время женщина и одна может прекрасно жить, особенно если средства позволяют. Наде сейчас надо думать, чем она действительно в жизни заняться хочет.

– Вы правы, – согласилась Надя.

– Ты… – поправила ее Ксения.

– Ты права, – повторила Надя, улыбаясь. – Действительно, я ведь не самый хороший концертмейстер. У меня слуха идеального нет, все заучивать приходится, играю только по нотам. Вот ты – действительно настоящий музыкант, и детей учить умеешь, а я – просто пытаюсь этим деньги зарабатывать.

– Пока тебе надо осмотреться, может, гардеробчик сменить, ты уж извини, что я это говорю. Просто вижу, что симпатичная молодая женщина одета, как пенсионерка. Квартиру в порядок нужно привести и заняться поиском новой работы, – наставляла Ксения.

– Я уже думала об этом. Просто еще не определилась с выбором.

Услышав слово «выбор», Семен обернулся. До этого он наблюдал за танцующими.

– Выбор у нас большой. Вот начальник транспортного цеха, сорок пять лет, и ни разу женат не был. Правда, говорят, бабник, но если его строгой женщине в руки…

– Уймись! – оборвала Ксения. – Лучше пригласи Наденьку танцевать.

– Ноу проблем! Надежда, разрешите? – Семен склонился в поклоне.

Надя улыбнулась. Чудесный у Ксении муж! На все готов: хоть охранником и водителем, хоть кавалером для танцев. И видно, что жену свою обожает.

В общем, вечер прошел очень неплохо. Надя все-таки напилась, впервые в жизни. Она два раза танцевала с Семеном, вела с Ксенией задушевные разговоры, поведала ей страшную тайну, что скоро отправится в Петербург разыскивать свою сестру. Смутно помнила, как рассказывала ей трагическую историю своей семьи. Кажется, плакала, а Ксения гладила ее по голове и приговаривала: «Бедная девочка».

За ужин Надя выложила пять с лишним тысяч. Семен, как настоящий гусар, пытался добавить официанту чаевые, а жена его одергивала:

– Уймись, до зарплаты еще неделя…

Они поймали машину, хотя Надин дом был в двадцати минутах ходьбы пешком.

– Сама дойдешь, подруга? – спрашивала Ксения, выгружая ее у парадной. – Семен, давай-ка мы ее до квартиры проводим.

Надя проснулась в первом часу дня, еще пьяная. Никогда с ней такого не случалось! Слава богу, сегодня воскресенье и на работу идти не надо, подумала она. И вообще, ей осталось работать всего пару недель, а потом – в Петербург. За эти две недели надо купить билет на самолет, одеться с ног до головы. Ксеня обещала съездить с ней в Новосибирск, она знает там отличный вещевой рынок. Не будет же Надя транжирить деньги в бутиках, так от них быстро ничего не останется. Вот вчера поужинали – и пять тысяч как не бывало…

– Кажется, я становлюсь скрягой, как все богачи, – пробормотала она, бредя в сторону ванной.

Глава 5

Надежда ожидала, когда появится ее багаж. Самолет приземлился в Пулково почти полчаса назад, но ее до сих пор слегка покачивало. Она никогда в жизни дальше ста пятидесяти километров на электричке не ездила, и пятичасовой перелет оказался тяжелым испытанием. Войдя в сверкающий стеклом аэропорт, она даже забыла искать везде свое отражение, чем постоянно занималась в Новосибирске перед отлетом.

Ксения не только подобрала ей новый гардероб, но и в парикмахерскую сводила. Неопределенного русого цвета волосы, после того как их подстригли до плеч и сделали косую челку, оказались благородного пепельного оттенка. К тому же они, по крайней мере визуально, стали гуще.

– Ну и что мы держались за эту красоту? – спросила мастер, показывая Надежде тощий хвостик, который отстригла сразу. – У вас нормальные волосы, только тонкие. Сами видите, какой объем получился в стрижке. А было что?

Косичка до лопаток на прямой пробор? И ведь наверняка длинней отрастить не удавалось?

Надя не узнавала себя в зеркале.

– Спасибо вам большое, – благодарно пролепетала она.

Бабушка никогда не разрешала ей носить челку, а оказалось, если прикрыть большой лоб – овал лица совершенно меняется. И рваные пряди, падающие на высокие скулы, ей очень идут. Из парикмахерской Надя вышла в приподнятом настроении.

– Класс! – приветствовала ее у дверей салона подруга. – Совсем другое дело! Особенно в этой новой юбочке и куртке.

Ксения действительно помогла ей недорого одеться. На весеннюю и летнюю экипировку потратили всего двадцать тысяч. Всего… Сказали бы Наде такое месяц назад!

Наконец появился ее чемодан. Надежда придирчиво осмотрела его: не попортился ли? Потом, сверяясь с указателями, двинулась в сторону посадки на автобус.

Фаина Абрамовна, которой она позвонила незадолго до поездки, оказалась в добром здравии, мало того, похоже, с головой у восьмидесятилетней бабульки тоже все в порядке. Она сокрушалась о смерти Софьи Аркадьевны, радовалась тому, что Надя собирается приехать в Питер, уговаривала остановиться только у нее. В тридцатиметровой комнате места, безусловно, хватит, а в гостиницах такие цены… Объяснила, как добраться от аэропорта до Большого проспекта, настрого приказала не брать такси, там целая мафия – обдерут, как липку! Голос у старушки был молодой, и тараторила она без умолку.

Подумав, Надя решила, что действительно, лучше пожить у Фаины Абрамовны, старая женщина поможет ей сориентироваться в незнакомом городе, подскажет что-нибудь.

Она пристроилась в очередь на автобус. Предыдущий отъехал только что, до следующего десять минут. Надя с любопытством осматривалась вокруг, только ничего интересного не видела. Аэровокзал, толпы народу – вот и все. Вдоль очереди проходил молодой мужчина и что-то негромко спрашивал.

– Возьму одного человека в сторону Васильевского, – услышала Надя, когда он приблизился.

«Может, лучше с этим парнем? Автобус, метро с пересадками… А так хочется скорее город посмотреть».

– А сколько это будет стоить? – решила она на всякий случай спросить. Денег много, но вдруг он тысячу запросит? Она еще с ума не сошла!

– Четыреста.

И Надя решилась. Спустя пару минут они подошли к слегка потрепанному «Форду», припаркованному на стоянке. Чемодан шофер положил в багажник, Надя со своей сумкой пристроилась на переднем сиденье. Парень сел рядом, прицепил на правое ухо какую-то штуку, завел машину, и они двинулись.

Едва вырулили на широченное шоссе, как водитель рявкнул:

– Да!

Надя от неожиданности вздрогнула. Через несколько секунд парень продолжил:

– Обрезеть! Кнопку, говорю, нажми!.. Нажал?.. Все равно висит?.. А чего ты до этого делал?.. Козел! Вируса, наверное, подхватил!.. Что значит – откуда? Может, из почты, может из Интернета… Не лазил? В суде оправдываться будешь… Через часик, не раньше.

– Повисло у них там. Я сисадмином работаю, – непонятно объяснил парень Наде.

«Это он по телефону разговаривал? А ни одного проводка на нем не висит, наверное, через эту штуковину на ухе. Вот до чего техника дошла!»

По причине отсутствия собственного сотового телефона Надежда никогда не интересовалась новинками на этом рынке.

– Да, Владимир Сергеич, – опять заговорил парень в пространство.

Выглядело это со стороны диковато. Парень разговаривает с каким-то мужчиной, не отрывая рук от руля, а в машине кроме него только женщина.

– Да звонил он мне! Я ему сказал, что делать, но не получается… И другие повисли? Засада!.. Владимир Сергеевич, я минут через пятьдесят буду, если без пробок… Постараюсь.

– Это ж надо! Один-единственный раз с работы отпросился – и на тебе! Представляете, целый офис висит!

Машина уже въехала в город и мчалась по широченному проспекту с запрещенной по Надиным представлениям скоростью. Водитель игнорировал желтые мигающие сигналы светофора, втискивался в любой просвет между впереди идущими машинами и, казалось, лишь с трудом сдерживался, чтобы не ругаться вслух. Надя, на всякий случай вцепившаяся рукой в широкую дверную ручку, решила отвлечь парня от беспокойства о таинственной зависшей системе.

– Скажите, а почему вы предлагали только одного пассажира подвезти? Заднее сиденье у вас свободно.

– Из осторожности, – кинул водитель, не оборачиваясь. – Возьмешь так компашку, а тебе сзади по башке! Нерусского тоже не взял бы, и мужика здорового. Сколько таких случаев! Я ж вообще-то не бомблю… Просто маман в аэропорт подвозил. Путевку ей устроил, в Турцайку, двести пятьдесят бачей всего, прикинь! На две недели и все включено. У меня подруга в турагентстве работает, горящую достала. Маман вначале ехать не хотела, все равно, говорит, дорого. Я ей полторы сотни подкинул, катись, говорю, отдыхай! Для чего загранпаспорт оформляла? Он через полтора года кончится, а ты так никуда и не съездила! Короче, мамашу сплавил, а сам без бабок остался. До зарплаты пять дней еще. Если не бомбить – то машину на прикол ставить, самому на троллейбусе до работы шлепать и макаронами одними питаться.

«Турцайка – это, наверное, Турция, – догадалась Надя. – А бачи – доллары, от слова баксы. Всего семь тысяч за две недели! Интересно «все включено» – это что значит? Авиабилеты, или что?»

Спросить она постеснялась.

Машина неслась по широкому, совершенно прямому проспекту, которому, казалось, не будет конца. У Нади дома имелась старая, еще советских времен, карта Ленинграда.

Перед поездкой она часами ее рассматривала и знала, что это самая длинная магистраль в городе, Московский проспект, упирающийся в площадь Мира, или Сенную, как называла ее бабушка. Но до Сенной они не доехали. Перед тем, как свернуть направо, водитель нервно буркнул:

– На Благовещенском мосту вечно пробки.

Они миновали старинный вокзал и вскоре повернули налево. «Гороховая», прочитала на табличке Надя, пока автомобиль стоял у светофора. Здесь был дом у кого-то из героев Достоевского, вспомнила она, в начале двадцатого века на этой улице жил Распутин – совсем недавно она смотрела передачу по телевизору, там об этом говорили. В этом городе все – история, каждый дом был свидетелем жизни знаменитых людей. Вон, сколько мраморных табличек на домах, жаль, не прочесть, слишком быстро они едут…

– Блин! – ругнулся водитель. – Это не езда, а ерзанье! Надо было на Невский выруливать! А теперь уж не свернуть, только кренделями!

А Наде казалось, что они едут достаточно быстро. Конечно, стоят перед светофорами на каждом перекрестке.

Нетерпеливый парень все-таки решил прорваться на Невский проспект. Они выехали на набережную какой-то речки. По ней сплошь стояли удивительной красоты старинные особняки.

«Вот он, настоящий Петербург!» – мысленно восхитилась Надя.

Слева мелькнул знаменитый Дом книги. Это же Невский! Но водитель проехал прямо, повернул направо за сказочной красоты собором, пронесся мимо просторной площади со сквером посередине; еще раз направо, по улице, до отказа заполненной автомобилями – и вот опять Невский проспект. Конечно, Надя узнала по фотографиям и Гостиный двор, и Думу.

– Совсем другое дело, здесь хоть как-то двигаются! – вздохнул облегченно парень.

Опять мелькнули Дом книги и Казанский собор. Впереди сиял золотом один из петербургских символов – шпиль Адмиралтейства. Надя смотрела во все глаза.

Необыкновенный город! Не зря она так стремилась сюда. Адмиралтейство приблизилось, еще один поворот. Она чуть не вскрикнула от восторга. Дворцовая площадь! Какая огромная! Александрийский столб! Она чуть не вывихнула шею, оборачиваясь, чтобы разглядеть арку Генштаба. А Зимний дворец совсем не успела рассмотреть. Зачем они так быстро несутся? Но тут перед ней предстала грандиозная панорама Невы. Конечно, она видела ее, и на фотографиях, и в кино, но даже представить себе не могла, какое впечатление произведет на нее воочию этот величественный простор в обрамлении архитектурных ансамблей. От созерцания ее отвлек водитель:

– На Ваське куда?

– Что? – не поняла Надя.

– На Васильевском острове, спрашиваю, куда?

– Большой проспект, дом пятьдесят три, – сказала Надя заученный адрес, и зачем-то добавила: – квартира три.

Она не отрывалась от окна. Ростральные колонны, Кунсткамера, Университет, Меньшиковский дворец, сфинксы на набережной… А по другую сторону Невы сияющий золотым куполом Исаакиевский собор, будто могучий воин в шлеме, охраняющий своего государя, который по воле Фальконе взлетел на коне на Гром-камень и вечно будет обозревать прекрасный город, построенный по его указу.

Перед собором, украшенным многочисленными мозаиками, они свернули с набережной и буквально через пару минут машина остановилась возле пятиэтажного старинного дома.