Читать онлайн Позывной «Матрос». Водяной бесплатно

Отзывы

Сценаристу очень тяжело оценивать бытовую или окопную прозу, сразу хочется крикнуть «автор, стой, вот здесь нужно добавить драматизма, эмоций!» или «не-ет, так не пойдет, зритель (читатель) не поверит, ведь в жизни все намного проще!» Как там учил Станиславский? Но в том-то и дело, что истории Владимира Аграновича – реальны до последней запятой. Поступки, мысли и желания бойцов ополчения с такими простыми позывными – «Матрос», «Водяной»… Ничего намеренно показного и маскулинного, всего лишь шершавая неудобная правда, щепотка юмора и чуточку неуклюжая мужская искренность. Жизнь всегда в чем-то сложнее наших представлений о ней и, конечно, намного эмоциональнее и честнее, чем экранное воплощение чьих-то ночных бдений с сигаретой и кофейным аппаратом. А особенно – жизнь на войне. Зачастую, до обидного короткая.

Сергей Чекмаев, 2024

Говорят, если человек талантлив, то он талантлив во всем. Ну, а если этот талант еще и из Донбасса… Владимир Агранович – яркий, самобытный режиссёр, оператор, сценарист – пробует себя на ниве прозы. На мой взгляд, дончанин, который пропустил через себя все долгие годы воюющего Донбасса, а особенно если эти годы, как через мясорубку, прокрутили его семью, имеет право, как когда-то Эмиль Золя заявить: «Я обвиняю!». Заявить в своих фильмах, книгах, воспоминаниях. И мир обязан хотя бы ознакомиться с этими обвинениями. Книга сильная, пронзительная и, что главное, максимально правдивая и искренняя. Через историю войны одного человека, как сквозь призму, для нас открываются подробности самой страшной войны 21го века. Читайте, знайте и никогда не забывайте, чтобы не повторять.

Александр Кофман, 2024

Постоянно приходится слышать, что у нас толком не происходит осмысления трагедии Донбасса в искусстве. Мол, есть Z-поэзия и на этом, пожалуй, и все. На самом деле это не так. Тема поднимается и в кино, и в литературе, и в музыке. Другое дело, что поднимается она сейчас в лучшем случае языком «лейтенантской прозы», чаще языком плаката. И это совсем не плохо, как кто-то может подумать, это закономерно.

Большое видится на расстоянии, потому замахиваться переосмысление такой трудной, многогранной, неоднозначной темы сложно. Еще не то, что не отболело, не отгремело даже. И не у всякого творца есть моральное право на такое творческое осмысление.

Я в себе такого права не чувствую. У Владимира Аграновича такое право есть. Во-первых, потому что он все это прожил – история под обложкой непридуманная. Во-вторых, потому что с момента этой истории прошел уже не один год. Она относится к тому времени, когда еще не прозвучала с экранов аббревиатура СВО, когда трагедия воюющего Донбасса еще не прописалась в новостях, а большая часть населения «большой России», как называют ее теперь в новых регионах, знать не знала о том, что творится у самого порога, или не хотела знать.

Читайте. Это честно, это больно, это правда. И эта та литература, которая нужна и есть, чтобы не говорили о ее существовании скептики.

Алексей Гравицкий, 2024

Это, конечно же, никакая не проза, а то, что называется «человеческий документ».

О литературе здесь говорить не приходится, зато мы имеем уникальное свидетельство.

Свидетельство это, в сущности, документального толка.

Сын одного из героев «русской весны» все эти 10 лет находился на кромке великих событий. Он в буквальном смысле – рос на войне, возле войны.

Лет, кажется, в 17, он сделал эту запись, маскируя её под повесть, чего, на мой взгляд, не стоило бы делать; но уж – как вышло.

По известным причинам Арсен «Моторола» Павлов никаких мемуаров не оставил; и никто из бойцов и офицеров легендарного батальона «Спарта» тоже ничего, судя по всему, писать о своём житье-бытье не собирается.

Жаль!

Зато у нас есть этот текст: с одной стороны бесхитростный и чуть, по-юношески, пафосный, а с другой – честный.

Тут слышны живые голоса, тут имеются замечательные в своей простоте свидетельства того, как всё было на самом деле.

И это – эхо настоящей легенды. Отблеск складывающегося мифа. Так – было. Ну или примерно так – со скидкой на юношеский, а то и совсем ещё детский взгляд автора.

В любом случае, автору – спасибо: за то, что запомнил, за то, что подсмотрел, услышал, записал.

Захар Прилепин, 2024

Предисловие

История остаётся в памяти народной как текст. В частности и в особенности – как текст художественный. Потому автор, пишущий об исторических событиях, взваливает на себя тяжёлую ношу ответственности за правду, которую он должен донести до современников и потомков. Такую ответственность взял на себя Владимир Агранович, написавший повесть «Позывной „Матрос“», о судьбоносных событиях 2014-го года на Донбассе. И правда в этом тексте представлена во всей своей полноте и с высокой художественностью.

Иные говорят, что для создания значимых произведений нужна солидная временная дистанция. Мол, почти невозможно написать хорошую повесть или роман о той истории, что творится прямо сейчас, это будет «актуальщина», нет ещё объективной оценки и трезвости взгляда, каковые может дать отстранённость на годы и десятилетия. Что ж, может и так. Может быть, о нашей современности кто-то сочинит великий эпос, талантливый и даже гениальный, через десять, двадцать или пятьдесят лет.

А, с другой стороны, есть ли у нас эти двадцать или пятьдесят лет? Будет ли существовать человеческая цивилизация и останется ли в ней литература? Сейчас, когда мы снова стоим на пороге, быть может, большой войны, эти вопросы не кажутся ни риторическими, ни чересчур алармистскими. Похоже, нашу нынешнюю реальность надо осмыслять сейчас, другого времени может не быть. И, кстати, чем лучше мы понимаем происходящее, тем больше шансов, что у человечества всё-таки есть будущее.

Потому верно и то, что первые произведения о переломных исторических моментах могут и должны создаваться по горячим следам, когда это движение истории ещё слышно, видно, обоняется и осязается. Повесть «Позывной „Матрос“» появилась вовремя, в свой срок. Ещё слишком мало текстов о войне на Донбассе, о Русской весне, и повесть отчасти закрывает эту лакуну.

Я уже говорил о правде, так вот, правда, высказанная с помощью художественных образов, наиболее сильна и убедительна. Читатель повести не только узнает, осознает, но и прочувствует правду о начале народных республик Донбасса. Враги убеждают самих себя и свою зомбированную аудиторию в том, что восстание на Донбассе было инспирировано «из Москвы», что это «спецоперация Кремля», что воевали российские военные, которые «оккупировали» Донбасс. Но мы видим, и повесть Аграновича важное тому свидетельство, что восстание против нацистской диктатуры было истинно народным, что оружие в руки взяли вчерашние шахтеры, шоферы, учителя, встали в ряды народного ополчения без призыва, без контракта. Просто потому, что так надо. Потому, что кроме тебя никто не защитит твою родную землю.

Повесть рассказывает о боевом пути двух родных братьев, с позывными Водяной и Матрос. Перед нами разворачивается, в том числе, классическая драма о братской любви. Люди, в суете мирной жизни не придававшие особого значения своей связи, на грани смерти начинают понимать, как нужна и важна им эта братская нерушимая дружба.

Автор весьма вовлечён в перипетии сюжета, ведь герои повести – его отец и дядя, ставший к тому же его крестным отцом. И эта вовлечённость помогает ближе понять и лучше почувствовать героев. И ещё, важно то, что, как оказывается, героев не надо далеко искать. Они не в фильмах-боевиках и не на страницах запыленных книг. Наши родные, самые близкие нам люди, становятся героями, сказочными богатырями, на которых держится земля русская, по-своему святыми. Когда приходит лихая година, они встают, чтобы грудью защитить Родину. Поэтому сам автор говорит: «Я благодарен Матросу и Водяному за то, что мне выпала честь увидеть настоящую отвагу и мужество не в кино, а в жизни. Раньше моими героями были звезды боевиков. Сейчас – мой отец и мой крестный».

В повести есть элемент некоторой «житийности», в смысле «жития святых», так как она про святых нашего времени – отрекшихся от себя во имя высшей цели ополченцах. Она также продолжает традиции советской прозы о героях таких произведений, как поэма Константина Симонова «Сын артиллериста», «Повесть о Зое и Шуре» Любови Космодемьянской, «Как закалялась сталь» Николая Островского и других. Казалось, этот пласт нашей традиции совсем ушёл в прошлое. Но новое время, время героев, породило и героическую прозу, и к таковой прозе мы можем со всей уверенностью отнести книгу Владимира Аграновича.

Есть у повести и своеобразный поколенческий, социологический срез. Мы видим, что именно сорокалетние мужики вынесли на себе Русскую весну и стали основой построения государственности в народных республиках. Это люди, не утратившие советское воспитание и ценности русского советского строя. Они почувствовали в киевском режиме злое, убивающее народную память, разлагающее, направленное на уничтожение основ нашего бытия, и восстали, жертвуя своей жизнью во имя сохранения жизни народной.

Об этом сказано в повести: «На экране компьютера шёл клип на песню Гарика Сукачева, а в клипе была нарезка видеофрагментов Великой Отечественной Войны. Молодые моряки шли с оружием в руках на фронт.

– Сынок, – искренне начал Матрос, – посмотри на их светлые лица. В их глазах столько искренности, столько веры в Родину. Столько веры в победу. Посмотри, какая у всех выправка, как все они красивы, – продолжал Матрос, описывая моряков. – Вот за них я и воюю. Им отдаю дань уважения за их подвиги. Они для меня герои. Никто другой. Они построили ту страну, в которой я жил двадцать лет. А их дети и наши отцы эту страну разрушили, хоть и жили на всём готовом. Люмпены и ренегаты. А теперь руками разводят и говорят о том, что война – это плохо. А деды воевали. Деды знали, что такое честь. И мы их наследники, сынок. Нас немного, но пока жив хотя бы один из нас, мы будем бороться за правду, за честь и за свою Родину».

Повесть написана языком точным, мускулистым, образным. Автор хороший рассказчик и увлекает читателя за своими героями из Славянска в Донецк, затем на блокпосты, боевые выходы и в госпитали. Перед нами разворачивается живая реальность войны.

Литературная критика наверняка найдёт в произведении некоторые изъяны с точки зрения композиции, стиля и следования канону художественного слова. Есть в повести некоторое мальчишество. Написана она автором молодым и является его дебютным текстом, так что мы едва ли можем ожидать от него совершенства и мастерства. Однако, как сказал о повести критик Алексей Колобродов, такие тексты – сами по себе канон, за которым приходит настоящая литература.

Герман Чекмаев, 2024

Позывной «Матрос»

Пролог

До прорыва оставались считанные минуты. Нервное напряжение и жар июльского солнца высушивали глотки бойцов. Смерть медленно и неумолимо подкрадывалась к последнему оплоту «русской весны» – народному ополчению Донбасса.

На глазах у защитников Николаевки системой реактивного залпового огня «Град» был выжжен дотла соседний поселок. Еще недавно жилые районы сравнивались с землей, падали, как карточные домики. Такая же участь ждала Николаевку.

Украинская армия работала грамотно и беспристрастно, пуская в ход артиллерию, от которой было трудно укрыться даже в трехуровневых окопах. Превосходство противника было очевидным, но это не могло сломить дух людей, готовых отдать жизни за свои семьи, за свою Родину.

Нужна была перегруппировка. Это понимали как ополченцы, так и Стрелков. Вражеские танки и БТРы уже двигались в сторону укреплений, в которых осталось всего лишь несколько бойцов, прикрывающих отход своих товарищей.

Один из ополченцев с пулеметом в руках выждал нужный момент и крикнул гранатометчику: «Пора. Стреляй!» Ответом ему была тишина. Боец обернулся и увидел на месте своего товарища лишь брошенное оружие. Разочарование внезапно было прервано оглушительным залпом из БТРа, пули которого прошили кирпичную баррикаду.

Воин остался один на один с врагом. Три его товарища покинули позиции и укрылись на обочине дороги. БТР был уже в пятидесяти метрах от пулеметчика и вновь начал стрелять, разбивая перед собой баррикады. Ополченец злился на себя за бессилие перед бронетехникой противника. Он знал, что это конец и что пути назад нет.

Безысходность… Безысходность рождает героев. Все мосты были сожжены, и боец, дождавшись завершения стрельбы вражеской машины, выскочил из укрытия и поднялся в полный рост. Не было страха в глазах, воспоминания о прошлой мирной жизни остались где-то далеко; неясно, где теперь проходит грань между реальностью и нереальностью. Наяву остались лишь два противника – БТР и Человек. Собрав всю свою волю в кулак, боец надавил спуск пулемета, стреляя в упор со всей человеческой яростью.

Человек против машины… Пули рикошетили от брони, едва царапая обшивку, но человек знал, что не отпустит курок, пока из ствола не выйдет последний патрон. Холодная ярость пронизывала каждую клетку тела, затмевая в голове всё, кроме одной мысли: что дома осталась семья, к которой нужно вернуться. Последняя пуля угодила в броню. Это могло означать только одно – конец… Пулеметное дуло уже двигалось в направлении храброго бойца, который один на один вышел против вражеского БТРа. Воина, который без страха смотрел смерти в глаза. Мужчины, который восстал против системы. Советского человека с позывным «Матрос»…

Глава 1

Жизнь от смерти отделяет лишь мгновение. Шальная пуля, случайная мина, небольшой осколок разорвавшегося снаряда – и конец войны уже никогда не увидеть. Кто-то, не имея военного опыта, прощался с жизнью, готовясь к атаке, а кто-то, не зная того, попал в прицел снайпера во время высадки на блокпост.

Матрос понимал, что у него всего лишь одна жизнь и один шанс. Права на ошибку не было, но как раз в этот момент дуло пулемета повернулось в его сторону.

Время остановилось. Все вокруг перестало иметь значение. Дрожь в ногах сменилась удивительным спокойствием, а сознание никогда еще не было столь ясным. Даже если бы боец мог выпрыгнуть из укрытия на несколько метров вправо или влево, это не спасло бы его: пулемет БТРа настиг бы в одно мгновение прицельным выстрелом.

Раздалась очередь. Звук был невообразимо страшным, особенно для того, кто слышал его впервые. Но все произошло так быстро, что боец не успел испугаться. Его взгляд упал на небольшое углубление теплотрассы. Оно могло бы стать для него спасением. Громкий взрыв, от которого сердце ушло в пятки, рывок – и Матрос мгновенно очутился в спасительном окопчике. В мирной жизни он наверняка бы переломал себе обе руки, но сейчас инстинкт выживания затмевал разум, в экстремальной ситуации проявились необыкновенные способности. Матрос, очутившись в неожиданном убежище, посмотрел через отверстие теплотрассы на пулемет БТРа, направленный на него.

Только бы не кинули гранату…

Боец осознавал, что жить, возможно, оставалось недолго. От этой мысли на коже выступил холодный пот. Хотелось исчезнуть, испариться, оказаться где угодно, но только не здесь. Было страшно… И вдруг внутри, где-то за грудиной родилась отчаянная мысль: «Заберу с собой столько, сколько смогу!»

Прошла всего минута, может, две, но Матросу казалось, что он пролежал с пальцем на курке больше часа.

Боец прислушивался к каждому звуку, но шум колес постепенно удалялся, слышался уже вдали. Никто не подошел проверить, жив он или нет. Колонна техники прошла мимо. Ополченец понимал, что уже можно выбираться из укрытия, но тело было слишком тяжелым, чтобы сделать хотя бы малейшее движение.

– Матрос, ты живой? – с удивлением и радостью выкрикнул один из бойцов, который успел спрятаться на обочине.

Удивление товарища было понятным: на месте, где еще пару минут назад стояла баррикада, остались лишь пыль и кирпичная крошка.

«Удача», – подумал Матрос и спросил:

– А Дизель где?

– Вон он, у обочины.

– Матрос! Живой! – кричал напарник.

– Нужно отходить. Где командир?

– Мачете на другой позиции.

Времени оставалось мало, и, не теряя ни минуты, трое бойцов выдвинулись на позиции командира. Матрос не хотел отступать, как и каждый, кто тут находился, но обстоятельства складывались не в их пользу.

«Внуки победителей Великой Отечественной войны – и должны отступать!..» – терзала Матроса тяжелая мысль.

Он так глубоко погрузился в себя, что не заметил подбежавшего командира. На лице того отражалась неподдельная тревога.

– Вы трое, берите тех пятерых, что за мной, и идите на возвышенность. Туда колонна техники движется. Гранатометы не сработали, придется бить их пулеметами.

«Снова», – подумал Матрос.

Меньше десятка бойцов выстроились по флангу в окопах вдоль дороги. Окопы были вырыты таким образом, что для орудий бронетехники ополченцы были вне зоны досягаемости, но при этом могли вести прицельный огонь.

Тревога… Бездонная тревога наполняла сердца восставших. В тот вечер царили полнейший хаос и неорганизованность. Кроме стрелкового оружия, которого и так было мало, ополченцы не могли противопоставить украинской армии ровным счетом ничего.

Николаевка была почти потеряна. Бойцам был отдан приказ отступать на высоту к своим сразу же после того, как отстреляют последние патроны по колонне.

Матрос перезарядил пулемет и приготовился к еще одной обороне. Это было безумием, но еще большим безумием было бы ничего не предпринимать.

Колонна уже заходила на трассу. Шквальный огонь, словно проливной дождь, зазвенел об металл. Вражеские пулеметы стреляли по бойцам сопротивления, но пули пролетали выше над головами, издавая страшный свист.

Каждый удерживал свой курок из последних сил. Пули царапали броню и рикошетили, словно мяч от стены. Бессилие… Бессилие и обреченность охватывали защитников, которые видели, что враг уже повсюду. Бессилие и обреченность шептали им, что это конец. И лишь голос совести, голос прадедов, отстоявших свою землю, из глубины веков кричал им: «Нет, это не конец, это только начало…»

Колонна прошла, почти не тронутая снарядами, а бойцы отправились на высоту, чтобы попытаться дать отпор войскам киевского режима.

– Брат, можешь идти? – крикнул Матрос, увидев, что у Дизеля из ноги сочится кровь.

– Смогу, – ответил воин, не чувствующий ничего из-за болевого шока.

На высоте почти никого не было. Лишь трое сидели в окопах, и поникшие взгляды говорили о том, что на них не стоит рассчитывать в этом бою. Бойцы рассредоточились по периметру, пытаясь сохранять спокойствие, но почти каждого выдавал суетливый взгляд.

– Будем стоять до конца! – сказал Матрос.

– До конца, брат, – согласился Дизель.

Они не успели договорить: издалека послышались пулеметные очереди, пробивавшие насквозь «броню» из мешков с песком.

Матрос занял позицию и начал вести хаотичный огонь в ответ, наблюдая за техникой в зоне досягаемости. Дизель отошел левее и отстреливался из подствольного гранатомета, нанося врагу едва видимый урон.

Бойцы, которые ранее были на высоте, спрятались на дне окопа и молили Бога о спасении. С каждой автоматной очередью они все больше вжимались в землю, пока один из них со слезами на глазах не выкрикнул:

– Хватит! Не надо стрелять. Иначе они увидят, откуда огонь, и придут прямо сюда.

– Не стреляй! – попросил другой.

Матрос увидел в глазах этого человека беспросветный страх. Страх смерти. Страх быть убитым. Ему было больно смотреть на такую слабость, но в его взгляде не было осуждения. Не каждый был готов к этой войне. И тем более не каждый был готов умереть.

Боец вернулся к своей работе, безжалостно посылая пули врагу. Сломавшиеся бойцы, бросая оружие, покидали позиции. Матрос отстрелял очередной магазин и посмотрел по сторонам. На высоте остался только раненый Дизель.

– В порядке?

– Живой, – ответил Дизель.

«Что теперь делать?» – подумал Матрос.

Вдвоем держать высоту было подобно самоубийству. Пули не долетали до врага, а если и достигали цели, то не поражали ее. Враг наступал, оставляя за собой лишь пепел вчерашней мирной жизни.

К счастью для бойцов, на высоту прибежал Мачете:

– Все! Отходим! – крикнул он. – Позади вас кто-то еще есть?

– Не знаю, – сказал Дизель, – может быть.

– Понял. Тогда ждите остальных. Будете прикрывать отход. Сюда стягивается вся их техника. Мы не выстоим.

Матрос опустил глаза, на секунду подумав, что его затея с войной была ошибкой, но в ту же самую секунду больно прикусил себе губу за такую мысль.

– Если никого не будет – тоже отходите. К супермаркету.

– Да мы не местные. К какому супермаркету? – спросил Дизель.

– Он там один. Разберетесь, – сказал Мачете и уже собрался уходить. А потом добавил:

– Удачи, мужики!

Матрос очень злился. Он злился на превосходство противника, на расхлябанность командования, злился на себя, потому что мало что мог сделать в данной ситуации. Но…

«Стоять – значит стоять!»

Бойцы стояли на высоте еще около часа, наблюдая, как вражеские танки появляются на горизонте и становятся реальной угрозой для жизни.

– Высоту окружают.

– Вижу, – подтвердил Матрос.

Дым от горящих домов поселка застилал и небо, и местность вокруг, мешая видеть приближающегося врага. Уже подкрадывалась ночь. Она беcцеремонно забирала свет, оставляя за собой лишь мрак.

«Как будто в аду», – подумал Матрос.

– Мы уже больше часа стоим. Если никто не пришел до этого момента, то уже вряд ли придет. Нужно отходить к магазину, – объявил Дизель.

– Я без понятия, где он.

– Я тоже, брат. Но надо уходить.

– Иди. Я за тобой следом.

В руках у Матроса был пулемет, и желания отступать не было. Он хотел побежать на танки и лично задушить каждого, кто пришел на его землю, чтобы убивать. В груди чувствовалась ноющая боль, нужно было ломать себя. Нужно остановиться и сдержаться сейчас, чтобы нанести удар, когда придет время.

Матрос смирился со своим положением, повесил пулемет на плечо и взял автомат, брошенный одним из бойцов. Он развернулся, чтобы направиться к Дизелю, который уже изрядно прихрамывал, но в этот самый момент за его спиной раздался звонкий выстрел танка.

Тот, кто однажды услышал звук стреляющего танка, никогда не спутает его с чем-то другим. Для Матроса это был «дебют». Ополченец слегка дернулся на звук. Он даже не представлял, что могло бы произойти в следующую секунду. Рассекая воздух со страшным свистом, снаряд угодил в пятиэтажный дом, стоящий на высоте.

Матросу показалось, что пространство сжалось и превратилось в сферу размером с грузовую машину. Немного запоздавший жуткий грохот пытался догнать сильную ударную волну, которая снесла бойца с ног. Это была его первая контузия.

Боец упал и не мог понять, что происходит. В десятке метров от него рушилось огромное здание. Пятиэтажный дом, словно не имея опор, осел до самого своего основания, поднимая вокруг облако пыли.

Матрос пытался прийти в себя, но чувствовал лишь сильную тошноту и желание сбежать от жуткого звона в голове.

– Матрос! Ты живой? – не на шутку испугался Дизель, который уже второй раз за этот день заочно похоронил своего товарища. – Я думал, что все. Крышка.

– Живой, – почти неразборчиво пробормотал Матрос, пытаясь открыть глаза.

– Давай. Выкарабкивайся. Надо выбираться отсюда.

– Секунду. Дай еще полежать немного, – уже более внятно произнес боец.

Голова шла кругом. Ночь была близко, а вечерние сумерки уже растворялись во мгле. Оставаться на месте было нельзя. Преодолевая тошноту, Матрос встал на ноги, глубоко вдохнул и попытался оценить ситуацию. Никто из них не знал, как выбираться отсюда, поэтому было принято решение двигаться в сторону города в надежде встретить кого-то из своих.

Горящие руины Николаевки освещали путь. Вокруг была тишина. Бойцы спускались с высоты и видели, как украинские танки замыкали кольцо, из которого скоро будет невозможно выбраться.

Через сто или двести метров медленной ходьбы по выжженной земле у Дизеля подвернулась раненая нога, и это могло значить лишь одно – дальше своим ходом он идти не сможет. Матрос понимал, что сам бы он выбрался гораздо быстрее, но у него не возникло даже и мысли о том, чтобы оставить раненого товарища. Автомат перекинут через плечо, левая рука поддерживает боевого друга, а правая намертво обхватила пулемет. В любой момент Матрос был готов вступить в бой.

Боец не чувствовал ни усталости, ни боли, хоть и понимал, что в своей прошлой жизни он не выдержал бы и десятую часть тех испытаний, которые выпали на его долю сейчас.

«Никогда не подумал бы, что в сорок шесть лет придется брать в руки оружие и смотреть, как в тебя стреляет танк».

С Дизелем за спиной Матрос медленно переставлял ноги, вслушиваясь в каждый шорох. Шансов найти своих ребят практически не было, но и сдаваться было нельзя.

Разрушения и обжигающий огонь остались позади. Теперь перед бойцами была лишь ночная улица, освещаемая луной.

Матрос знал, что сейчас можно надеяться лишь на себя, поэтому был готов к тому, что при любом подозрительном шорохе он сбросит Дизеля, припадет на правое колено и откроет огонь на поражение.

Жуткий стресс держал мышцы в постоянном напряжении. В воздухе чувствовалась вонь сгоревшей резины, а мрак окутывал своим равнодушием. Дороги не знал ни один из бойцов – как и того, что их ожидает. Бойцы старались приглушать шаги, чтобы не привлекать лишнего внимания, но с раненым бойцом на плечах это было сложно. Оба знали, что уже в окружении, но надеялись, что кольцо еще не полностью сомкнулось.

Шестьдесят минут, мучительный час, который длился целую вечность, застрял в памяти Матроса на всю его жизнь. Час безнадежности и святой веры в чудо. Они шли всего час, но каждый успел вспомнить лучшие моменты своей жизни, потому что потом могло быть слишком поздно.

– Слышишь? – прошептал Дизель, сдерживая сквозь зубы боль.

– Укропы?

– Да вроде по-русски говорят.

– Укропы тоже по-русски говорят.

– Давай подойдем поближе, форму рассмотрим.

– Это могут быть диверсанты, переодетые в нашу форму.

– Выбора у нас нет.

– Ложись, – сказал Матрос, опуская боевого товарища на землю, – я разведаю.

Ополченец подкрался к бойцам, чтобы услышать, о чем они говорят.

– Все вышли? Еще кто-то есть?

После одной этой фразы стало понятно, что это свои.

– Мужики! – крикнул Матрос.

В ту же секунду на него направилось несколько автоматов.

– Мужики, свои! Отряд Мачете. Выходили с высоты.

– Выходили?

– Нас двое. Раненый лежит в кустах. Подумали, вдруг вы укропы, – пытался объяснить боец.

– Мы из отряда Моторолы.

– Моторолы? – повторил Матрос.

Едва успев перевести дух, Матрос вновь ощутил, как внутри все сжалось. Сердце стало биться чаще, а пульсирующие удары в виски отгоняли любые здравые мысли. Тремя днями ранее в Славянск уехал его родной брат, принявший позывной «Водяной». Матрос знал лишь то, что брат попал к Мотороле, больше он выяснить ничего не успел. Связь была заглушена врагом, и братья не могли поговорить друг с другом. Насторожило ополченца то, что среди присутствующих он не мог разглядеть брата.

«Погиб?»

Матрос почувствовал ком в горле, осознавая, что его единственный родной брат, возможно, уже закончил свою войну. Стараясь успокоиться, Матрос глубоко вдохнул и ровным голосом спросил:

– А есть кто из Константиновки?

Глава 2

– Это кассетные бомбы? – спросил Водяной.

– Похоже на то.

Все удивились, когда Водяной неожиданно проявил свою эрудированность. Удивился и сам боец. Когда-то в детстве он смотрел военную передачу, где рассказывали о разновидностях бомб. И именно сейчас эти знания вырвались откуда-то из подсознания.

Ямполь. В тот вечер в Ямполе взрывы не утихали ни на минуту. Украинские войска применяли любые методы борьбы с противником, который был меньше по численности и практически не вооружен. Не брезговали они использовать и кассетные бомбы, которые были запрещены международным законодательством.

Это был один из сильнейших обстрелов за все время сопротивления в Славянске. Огромную территорию было практически невозможно удерживать столь малым количеством бойцов ополчения. Ямполь, как и Николаевка, готовился к сдаче. Именно в тот вечер многие бойцы решили сложить оружие и сохранить себе жизнь, сбежав с поля боя.

Водяной видел, как один за другим люди покидали позиции и разбегались в разные стороны. Все казалось уже совсем не таким романтичным, как показывали по телевизору, но Водяной понимал, что если не он и не его товарищи, вставшие на защиту вместе с ним с оружием в руках, то никто больше не отстоит Родину. Боец знал, что вернется домой только с победой.

Взрывы не стихали. Командир отделения, в котором служил Водяной, собрал оставшихся бойцов и отдал приказ двигаться к блокпосту для ночного патрулирования.

Пять ополченцев отправились выполнять команду.

– Пока не закончится обстрел, передвигаться будем ползком, – сказал один из бойцов.

– Да, – почти без эмоций произнес Водяной, забыв позывной товарища.

Водяной двигался вдоль окопа. До блокпоста оставалось около сотни метров, но бойцу пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание, потому что в боку начались колики.

«Зачем я пил столько воды?»

Ругать себя не было ни времени, ни сил. Задержав дыхание, Водяной сделал небольшой рывок, чтобы подбежать к следующему окопу.

– Берегись! – послышался громкий голос боевого товарища.

На место, где еще несколько секунд назад сидел Водяной, прилетела мина. Мгновенный страх сковал бойца, введя в ступор и тело, и сознание. Когда подобное видишь со стороны или слышишь из рассказов других, то кажется, что с тобой такого никогда не произойдет: каждый пришел сюда, чтобы не только выполнить до конца и с честью свой воинский долг, но и выжить, и победить. А когда видишь, что секунду назад смерть могла забрать тебя, становится не по себе.

– Пошли скорей! – раздался знакомый крик.

Слова боевого товарища вернули ополченца в реальность. Страх для него за последние пару дней стал нормой, а смерть – шумной соседкой, звуки которой то и дело доносились через стенку.

Артобстрел прекратился. Ямполь был в огне. Бойцы обустраивались на посту: кто-то следил за дорогой, кто-то рыл окопы, а кто-то выставлял пулемет.

Водяной уселся проверять оружие, чтобы немного отвлечься от происходящего. Мысли были обо всем сразу и ни о чем одновременно. Вдалеке были слышны прилеты мин, выстрелы и крики раненых. Все было так далеко и так близко, что можно было сойти с ума. Запах горелого пороха ощущался у бойца в носу. Водяной ни разу в жизни не держал оружие, а теперь должен был не только взять его, но и идти убивать ради спасения близких, знакомых и незнакомых людей.

Патронов практически не было. Несколько гранат и пара магазинов для АК-47 – это все, что оставалось в распоряжении бойцов. Ни гранатометов, ни пулеметов, ни ПТУРов. Отчаяние захлестывало с новой силой, но воля к победе была сильнее, жгла пламенем сердце.

– Машина, – крикнул кто-то.

– Свои?

– Давай подпустим поближе.

– Блин, бинокля нет.

Бойцы перезарядили автоматы и были готовы стрелять. Каждый из пяти ополченцев держал машину на мушке. Водяной был на взводе, а потому боялся раньше времени спустить курок. За все это время ополченец еще ни разу не видел врага в лицо, потому одинокая машина без сопровождения очень смутила бойца.

– Стойте, – крикнул он. – Это свои.

– С чего ты взял?

– Я знаю.

Интуиция не подвела бойца. В машине ехал Стрелков.

– Как ситуация? – без лишних церемоний спросил командир.

– Критическая. Оружия нет. Постоянные обстрелы. Долго не продержимся.

– Понял. Вы двое, – показал он на бойцов, – за мной. Выгружаем оружие.

В машине было как раз все то, о чем думал Водяной: пулеметы, гранатометы ПТРД и ПТУРы. Стрелков приказал отвезти оружие на базу и уехал в Славянск.

Столько оружия, находясь на окраине Ямполя, донести своими руками было практически невозможно, но и не выполнить приказ непосредственного начальника ополченцы не могли. Нужно было решать, кто останется на посту, а кому придется нести оружие на базу.

Водяной оценил обстановку и уже хотел взять ответственность за доставку оружия на себя, как вдруг из-за спины послышался сигнал машины. Стекло в кабине опустилось, и оттуда выглянул боец:

– Пропустите, нам нужно раненого доставить в Славянск.

– Сильное ранение?

– Не смертельное, но лучше поспешить.

– Давайте вернемся в Ямполь. Нам оружие нужно доставить, – предложил Водяной.

– Мужики, мы бы с радостью, но у нас раненый.

– Но он же не умирает, – продолжал Водяной. – Тут до базы десять минут.

Ситуация могла накалиться и стать критической, ведь каждый стоял на своем, а нервы были на пределе у всех. Решать вопрос силой на радость врагу никто не хотел. Повисла неловкая тишина, но в ту же самую секунду в машине зазвонил телефон, и после недолгого разговора водитель сказал:

– Тащите оружие. У нас там еще один раненый.

Через десять минут машина была уже около базы. Бойцы начали разгружаться, а местные пошли за раненым бойцом. Водяной достал из машины пулемет и, оглянувшись налево, увидел небольшой отряд бойцов. Это был отряд Моторолы. В этот день Водяной впервые увидел одного из самых храбрых бойцов сопротивления.

– Ребята, мы противотанковая группа, – начал Моторола. – поступила информация, что на подходе несколько танков. Мы идем на них, а вы должны нас прикрывать в зеленке.

Водяной почти сразу сообразил, что под «зеленкой» Моторола подразумевал лес.

– Ты! – обратился он к Водяному. – Тебе другая задача. Бери ПТУР. Всего одна ракета. На мосту стоит БТР. Нужно его уничтожить.

– Понял.

Бойцы засели в зеленке, а отряд Моторолы пошел в атаку на приближающиеся танки. Водяной, чувствуя ответственность, повесил на плечо автомат и с противотанковой управляемой ракетой выдвинулся к мосту. Он наконец-то ощутил, что может принести реальную пользу на этой войне, выполняя приказы настоящего, опытного командира.

Боец подобрался к мосту. Между ним и бронемашиной было не более сотни метров. Водяной начал передвигаться ползком, чтоб не попасть в зону видимости вражеских прицелов.

Ямполь был на грани окружения, и любые дороги и мосты были тактически важными объектами, потому что давали шанс на отход к Славянску.

У бойца была всего одна попытка, чтобы выполнить приказ. Он улыбнулся, понимая всю неестественность ситуации: с детства у Водяного были проблемы со зрением, из-за чего ему приходилось носить сначала очки, а потом линзы. Сейчас у него не было ни того, ни другого…

От успеха этой операции зависела судьба бойца и его боевых товарищей, но сделать прицельный выстрел с этой дистанции было непосильной задачей.

Боец выждал, пока дуло развернется в другую сторону, и встал на одно колено. Пот заливал его лицо, напряжение достигло предела, а сердце было готово выскочить из груди. Детские игры остались позади. Он был на войне… Выход из укрытия, упор коленом в землю, наводка на мишень – враг на мушке. Еще есть три секунды, прежде чем наводчик заметит бойца.

Не стал, а встал на одно колено. Это очень распространенная ошибка, поэтому хочу объяснить на будущее. Стать – это стать кем-то, в кого-то превратиться. Стать человеком, стать хулиганом, рабочим, бомжом, профессором, президентом, другом или врагом, кем или чем угодно. Встать – это совершить некие телодвижения и занять или принять какую-то определенную позицию. Встать прямо, встать у стены, у дерева, встать с колен и т. д. Стать – кем? Встать – как?

Для того, чтоб это усвоить и больше не ошибаться, достаточно вспомнить старый добрый анекдот.

– Ах, поручик, мне бы так хотелось стать рыбкой…

– Натали, лучше встаньте раком.

«Сейчас!»

Водяной затаил дыхание и нажал на курок. Глухой щелчок…

Дикий ужас поразил бойца, и тот не сразу понял, что произошло. В ту же секунду в его сторону стремительно полетели пули крупного калибра. ПТУР не сработал! Осечка!

В Водяного впервые в жизни практически в упор стреляли из БТРа. Боец успел спрятаться за холм, прижав руками каску. Земля и трава разлетались от выстрелов, осыпая бойца, попытавшегося сползти с холма. Нужно было возвращаться к своим и прикрывать атаку. Задание он провалил!

Через окопы и посадки, ползком и короткими перебежками Водяной стремился к своим бойцам, ощущая дикое жжение в груди. Он задыхался и сейчас искренне сожалел о том, что не посещал тренажерный зал.

Водяной добрался до окопа. У него опускались руки, потому что несогласованное сопротивление не давало практически никакого результата в борьбе с сильной и значительно превосходящей по всем показателям украинской армией.

– Я вернусь на базу. Нужно найти пулеметы, – крикнул Водяной и, не дожидаясь ответа, выдвинулся вперед. Снова начался минометный обстрел. Чувство страха и злости не покидали бойца ни на секунду. Водяной вжимался в землю, спасаясь от падающих снарядов, но медленно и уверенно подбирался к базе, где забрал свой рюкзак и пулемет.

Небо было таким черным от дыма, что, не имея часов, сложно было разобрать, вечер сейчас или ночь.

Водяной осторожно пробирался к лесу, вглядываясь в каждый куст. Глаза так напряженно глядели под ноги, что он не услышал, как в километре от него раздался залп. Расплатой за такую оплошность была контузия от мины, разорвавшейся над землей в двадцати метрах от бойца. Ударная волна повалила Водяного на землю, перепонки, казалось, вот-вот лопнут. Ополченец максимально открыл рот, чтобы нормализовать давление.

«Еще бы чуть-чуть – и…» – подумал Водяной и перекрестился. Поднявшись в полный рост, он сделал несколько шагов и почувствовал, как рюкзак упал с его плеч. Водяной обернулся и увидел, что весь рюкзак буквально рассыпался из-за попавших в него мелких осколков.

Боец испугался и начал осматривать себя, пытаясь убедиться, что он цел. Несколько осколков торчали в броне, а один, на уровне сердца, пробил карман и встрял в мобильный телефон, спасший жизнь бойца. Второй раз за последний час у Водяного прошла дрожь по телу.

Трудно собраться с мыслями, когда между жизнью и смертью такая тонкая нить. Водяной бросил свои вещи и понес пулемет к зеленке, стараясь не думать ни о чем.

– Ты где ходишь? – спросил один из бойцов.

– Я пулемет достал, – ответил Водяной.

– Отступаем. Приказ был. Идем на высоту.

– А где Моторола?

– Все ушли. Ничего не сказали.

Водяной кивнул в ответ, взял еще сумку с гранатами и пошел на высоту вместе с остальными бойцами.

Артиллерийские удары прекратились. Всю ночь бойцы рыли окопы, набивали магазины патронами и периодически постреливали в невидимого противника.

С высоты был виден весь Ямполь. У Водяного обливалось кровью сердце от картины, которую он наблюдал. Референдум прошел, жители подтвердили желание отделиться, попросили помощи у России, а сейчас он смотрел на горящий поселок, которому уже не могли помочь и сами ополченцы, вынужденные отступать от превосходящей вражеской армии.

Поражения расстраивали бойцов, но вера в то, что правда на их стороне, что впереди ждет победа, пусть и не так быстро, как хотелось, вселяла надежду.

Выйти в меньшинстве на бой с более сильным противником могут либо очень мужественные люди, либо глупцы, либо те, кому нечего терять. И тогда было неважно, кто есть кто. Важно, что каждый был готов идти до конца.

До трех часов ночи, находясь в постоянном напряжении и стрессе, ополченцы держали высоту и принимали весь минометный огонь на себя. Голод и усталость, которые испытывали бойцов, были на стороне врага, забирая понемногу последние силы.

Водяной отстреливался из пулемета, паля нещадно, с яростным желанием победить. Он не видел, куда точно летят его пули, но надеялся, что они найдут врага. Вдалеке раздался залп. Водяной не успел понять, что произошло, но как раз в этот момент прямо перед окопом бойца с громким треском приземлилась мина. Сильная воздушная волна отбросила Водяного в стенку окопа и повалила на землю.

Тело и мозг отказывались слушаться. Дикая боль в груди, тошнота и душераздирающий писк в ушах заставляли страдать каждую клетку тела. Это снова была контузия.

– Отступаем! Приказ по рации. Отходим к Славянску, – слышался сквозь шум в голове голос одного из бойцов. – Ямполь мы не удержим.

Водяной не мог сфокусироваться на чем-либо: так сильно болела голова.

– Ты живой? Вставай! Нужно отступать.

Ополченца подняли за руки и помогли спуститься с высоты. Водяной едва перебирал ногами, пытаясь удержать равновесие. Кто-то нашел машину, в которую погрузили все тяжелое вооружение и трех раненых. Водяной сел на землю и начал глубоко дышать, чтобы прийти в себя и подавить чувство тошноты.

– Давай. Садись. Нужно уезжать.

Ночь длиннее вечности, когда понимаешь, что рассвета уже может и не быть. Легко геройствовать, сидя у телевизора либо в баре с друзьями, попивая светлое пиво. Куда сложнее признаться себе в трусости и перестать оправдываться за бездействие. Еще год назад Водяной был ярким представителем тех, кто предпочитает действию слово, а сейчас делил патроны с братьями по духу, презирая всю свою прошлую жизнь.

Машина двигалась напролом. Бугристая грунтовая дорога замедляла движение, но водитель выжимал до сотни километров в час. Впереди лишь подъем и мост, который откроет дорогу на Славянск. Водяной не сразу узнал дорогу, и лишь когда машина полетела с трамплина, оторвавшись четырьмя колесами от земли, боец вспомнил, что это был тот самый мост, где стоял БТР, который он так и не смог взорвать.

Водяной не успел открыть рот, чтобы сказать об этом, как в ту самую секунду машина на всей скорости врезалась в БТР. Наступила тишина. По совершенной случайности или по божьему велению бойцы остались живы и отделались лишь разбитым носом водителя.

Машина начала дымиться, а БТР не подавал никаких признаков жизни.

– Скорее из машины и в зеленку! Все! Быстрее! – крикнул водитель.

– А оружие?

– Какое, мать его, оружие? Выметайтесь – и в зеленку. Он очухается и стрелять начнет.

Дальнейшие слова были излишни. Бросив все тяжелое оружие, придерживая раненых, бойцы ринулись в зеленку, спасаясь от пулеметных очередей стрелка, пришедшего в себя.

Мышцы ног ныли из-за скопившейся в них молочной кислоты, а в легких ощущалось дикое жжение. Водяной за несколько дней ополчения пробежал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Сил было ровно столько, чтобы зарядить автомат и выстрелить себе в голову, но нужно было выжить и дойти пешком до Славянска, находясь без еды и сна уже вторые сутки.

«Хорошо, что мы не в пустыне», – подумал Водяной, передвигая ногами из последних сил. Колени ныли, стопы горели, а сухость во рту мешала дышать. Бойцы поняли, что такое счастье, когда спустя три часа набрели на грязную неглубокую лужу, из которой, припав к земле, жадно пили воду.

Час за часом ополченцы искали путь к спасению, все больше переставая чувствовать свои тела. Они вышли на проселочную тропу, когда начало светать. Сил уже не было. Ноги двигались сами по себе.

– Давайте передохнем, я больше не могу, – сказал водитель.

– Давай, – согласился Водяной и упал на землю, не в силах стоять на ногах.

Его примеру последовали и остальные. Бойцы, изнеможденные и до смерти уставшие, лежали на траве, пытаясь уснуть.

Прошла, может быть, минута, а может, целый час. Водяной уже не ориентировался во времени. Его сознание было где-то далеко, дома, где осталась его единственная дочь. Глаза мутнели, а небо казалось таким близким, что еще несколько вдохов – и можно будет к нему прикоснуться.

В траве послышался шорох. Сквозь дремоту Водяной рассмотрел темный мужской силуэт.

«Укропы», – подумал ополченец.

Открыть до конца глаза и тем более вступить в последний бой с врагом у Водяного уже не было сил. Ему было жаль, что все закончится именно тут и именно так, но сделать что-либо он уже не мог.

– Брат, ты из какого отряда? – спросил мужской силуэт.

«Свои?» – подумал Водяной.

– Ямполь, – еле выдавил из себя боец, почти не раскрывая рта.

Больше никаких вопросов не поступало. Бойцы так и остались лежать на земле, а через полчаса за ними приехала машина и отвезла их в Степановку. Как позже узнал Водяной, их нашел и спас разведчик ополчения ДНР.

Два дня без боев и сражений помогли вышедшим из Ямполя встать в строй. Душ и полевая кухня привели Водяного в чувство. Ему, как и остальным ополченцам, казалось, что война вот-вот закончится победой с приходом российских войск. Каждый ждал повторения крымского сценария, но в глубине души понимал, что это лишь начало долгой и мучительной войны.

Ямполь пал. На очереди была Николаевка, куда уже перевезли оставшихся ополченцев. В день, когда возобновились бои, Водяной узнал, что его брат Матрос тоже ушел воевать и был на линии огня.

Водяной сидел в расположении Стрелкова, как и каждый, кто выходил из Ямполя. Кого-то выгоняли из ополчения, кто-то был арестован, но это не имело никакого значения для бойца, который все время думал о брате.

Ополченцу не нужно было врать. Он честно отвечал на вопросы лидера сопротивления, не задумываясь о том, какая ждет его участь.

– Будешь служить у Моторолы, – подытожил Стрелков.

Боец, задумавшись, не сразу расслышал последние слова командира.

– Держи автомат.

– Вас понял, – обрадовался Водяной. Теперь вероятность договориться с Моторолой по поводу Матроса была куда выше.

Смеркалось. Командиры планировали отход, а бойцы начинали перегруппировку. Водяной подошел к своему командиру с просьбой взять брата в их отряд.

– Брат? Родной?

– Да, командир.

– Под Николаевкой?

– Да.

– Брат – это святое. Будет служить у нас, – без лишних слов сказал Моторола.

Радостная новость омрачилась очередным, но на этот раз самым сильным артобстрелом Николаевки. Водяной стоял на окраине и видел пылающее село. Счет шел уже на часы и, возможно, выполнять приказ об отходе было уже некому. В голове бойца мелькали картинки раненого брата, который не может вырваться из окружения.

Водяной наблюдал за падением Николаевки еще около часа, после чего не выдержал и стремглав кинулся в село, чтобы найти брата. Он долго бегал по улицам, выкрикивая имя Матроса и заглядывая в оставленные дома. С каждым шагом тревога нарастала. Несколько раз Водяного накрывало минами, и он чудом избегал смерти.

– Матрос! – рвал глотку Водяной. Но ответа не было слышно. Лишь вдалеке, на одной из высот, боец увидел, как рушится пятиэтажный дом.

«Как же так?..»

Вокруг не было ни души. Село пылало всеми оттенками отчаяния и разочарования, обнажая жестокость правительства по отношению к своим гражданам.

После трех часов бега по Николаевке боец отчаялся, оставил поиски и вернулся к своим, низко опустив голову.

«Может, уже вышел?» – утешал он себя.

Поступил приказ выдвигаться в Семеновку. Бойцы стояли у дороги, всматриваясь в темноту и встречая последних выходящих из окружения людей.

Местным добровольцам, чьи дома превратились в пепел, давали оружие, раненых бинтовали, а вышедших бойцов расспрашивали о количестве единиц вражеской техники.

На Водяном не было лица. Он понимал, что шансы увидеть брата, который когда-то в далеком теперь детстве учил его, как играть с солдатиками, сводятся к нулю.

Так бывает в жизни: живешь год за годом, погружаясь в повседневную рутину, и вдруг перестаешь замечать близких, которые находятся рядом. Они становятся частью быта, периодически раздражая своим присутствием. До войны братья жили в пяти минутах ходьбы друг от друга, но виделись в лучшем случае раз в месяц. Почему не каждый день или хотя бы не раз в неделю? Водяной не мог найти ответ. Можно корить себя за то, что ничего не сделал, а можно смириться и уповать на судьбу. Но горечь от невнимания к близким в груди не унять.

– Есть кто из Константиновки? – послышался родной голос.

«Брат…»

Водяной не мог поверить своим ушам. Это как вновь получить контузию: у бойца подкосились ноги, а дыхание перехватило.

– Брат! – с силой выдавил из себя Водяной.

Он сделал несколько неуверенных шагов, всматриваясь в то место, откуда слышался голос. Сердце готово было выскочить из груди, но Водяной уже мчался навстречу брату, радуясь, будто ему семь лет и он бежит открывать подарки под новогодней елкой.

– Брат! – крикнул Водяной и набросился на Матроса.

– Братуха!

У бойцов невольно выступили слезы на глазах, но смущение длилось недолго. В свете догорающего поселка два брата крепко сжимали друг друга в объятьях, благодаря судьбу за эту встречу. Николаевка была окружена, а ополчение было готово отступать в Донецк, но все это сейчас казалось неважным для двух людей, которые вышли из ада и остались живы.

Глава 3

Очень страшно потерять на войне брата, но еще страшнее понимать, что самая главная в жизни битва уже проиграна.

Неожиданная встреча Матроса и Водяного открыла в них столько любви друг к другу, сколько не было во всей их жизни до войны. Матрос впервые ощутил всем сердцем, что у него есть младший брат, за которого он несет ответственность. В ту секунду, когда он увидел Водяного живым, он дал себе слово, что будет оберегать брата, пока бьется сердце.

Но теплая встреча омрачалась мыслями о поражении бойцов сопротивления.

Наступление врага продолжалось еще активнее. От переживаний у бойцов пересохли губы, а глаза слезились из-за стекающего со лба пота, усталость, казалось бы, сковала тела и разум. Десятки людей уже ушли в вечность, а смерть беспристрастно заигрывала с каждым бойцом, радуясь каждой новой жертве.

Моторола дал указание Водяному и оказавшемуся рядом бойцу с позывным «Шарнир» собрать все оставшееся оружие.

– Давно тут? – спросил Водяной, подскакивая на переднем сиденье грузовика.

– Служил по контракту у укропов, а как нас подогнали к Краматорску, чтобы навести порядки, понял, что к чему, и перешел на сторону наших, – рассказывал Шарнир, перекрикивая рев двигателя.

– Сильно, – восхитился Водяной.

– Мне повезло. Не все, кто хотел перейти, смогли это сделать. Расстреливали сразу. Без разбора.

Бойцы болтали, собирая все тяжелое оружие, которое только могло поместиться в машине, после чего решили поехать через поле.

– Так быстрее будет, – подытожил Шарнир.

Легкий шум рассекающей воздух машины был прерван глухим залпом орудия, который донесся издалека. В пяти метрах от машины прошла звуковая волна от танкового выстрела. Снаряд прошел мимо и угодил в лесополосу, которая простиралась вдоль поля.

– Блин, танк, – возмутился Шарнир.

– Давай быстрее, – крикнул Водяной, – успеем.

Под танковую канонаду, подлетая на кочках, машина мчалась к точке сбора. Еще три или четыре снаряда попали в землю и осыпали машину мелкой пылью.

– Не веди по прямой, – крикнул Водяной, понимая, что следующий снаряд может угодить в машину, – тормози и уходи влево. К дороге!

Шарнир последовал указаниям, и в тот самый миг, когда машина сделала резкий поворот, снаряд пролетел перед автомобилем, в очередной раз обдав бойцов волной горячего воздуха. Спасением для ополченцев стали деревья, за которыми машина успешно скрылась от преследования.

– Все! Выкуси! – выругался Шарнир.

Водяной еще несколько минут смотрел назад, убеждаясь, что опасность миновала, а затем выдохнул и закрыл глаза, пытаясь представить, как лежит дома в горячей ванне, думая о том, что нужно бы еще достроить к дому второй этаж. На несколько секунд он ушел в себя, и уголки губ заиграли легкой улыбкой. Машина уже начала замедлять ход.

– Все собрали? – спросил один из бойцов.

– Все, что смогли, – отозвался Шарнир.

– Мужики, – обратился к Водяному и Шарниру один из ополченцев, – а вы что, по полю ехали?

– Ну да, – ответил Водяной.

Ополченец посмотрел на парочку удивленными и шальными глазами:

– Так оно заминировано!..

Все, кто был в точке сбора, начали смеяться, а Водяной посмотрел на Шарнира с недоумением. Но, увидев аналогичную реакцию боевого товарища, начал смеяться со всеми. Это был истерический смех. Сама смерть отступила бы перед таким вызовом.

К вечеру было собрано все тяжелое оборудование. Образовалось несколько колонн, которые должны были организованно отойти к Краматорску, а оттуда уже направиться в Донецк.

Первая колонна двинулась незамедлительно. Водяной и Матрос находились в хвосте второй колонны, выполняя новый приказ: им нужно было прикрывать отход.

Панорама догорающих поселков отразилась в глазах Матроса, запала надолго в душу. Здесь началась его война, но где ее конец, не знал даже Господь Бог. Сердце сжималось от боли, а в голове была единственная мысль: «Мы еще вернемся!»

Матрос вернулся к действительности, увидев перед собой часть колонны, которая должна была идти впереди. Уже позже боец узнает, что вторая колонна запуталась в улицах и вклинилась в первую, что и сбило порядок. А на тот момент он заметил, как ночное небо озарила вспышка из летящих на колонны «Градов».

– Братуха, что за дела?

– Не знаю, – растерянно ответил Водяной.

– Быстрее, скажи нашему водиле, чтоб поднажал.

Водяной начал медленно вставать.

– Быстрее, – стал кричать Матрос, махая рукой водителю напротив. – «Грады»! Сзади «Грады»! Быстрее!

Грузовик, в котором находился Матрос, начал двигаться быстрее.

– Дави в пол! – продолжал кричать Матрос. – Где телефон? Рация? Передайте им, что сейчас накроет!

Было слишком поздно. Боец видел, как маленькие огоньки приближались к грузовикам. Видел и понимал, что выйдут не все. Два грузовика, в которых должны были быть Матрос и Водяной, скрылись в пламени разрывающихся снарядов, забравшем с собой несколько десятков защитников. Им уже никогда не вернуться домой к своим семьям.

Лицо ополченца исказилось от боли.

«Уже 3:0», – подумал Матрос и молча помолился за ребят, не отрывая взгляд от горящей колонны.

Ночь отступала, забирая за собой тревогу, но оставляя лишь печаль и скорбь в душах. Машины с бойцами сопротивления двигались в сторону Донецка, подбирая по дороге оставшихся в живых ополченцев.

Почему дали выйти колоннам, никто из бойцов не знал. Ходили слухи, что существовала некая договоренность между воюющими сторонами, но наверняка обо всем этом станет известно еще совсем не скоро.