Читать онлайн Мокрое волшебство бесплатно

Глава первая. Сабрина прекрасная

Все началось с путешествия к морю… Только тогда казалось, что у этого пути не будет конца, как у дорог на Суссекских холмах: сперва они похожи на дороги, после – на тропинки, потом превращаются в овечьи тропы, и в конце концов перед вами остается только трава, пучки дрока, колокольчики, кролики и меловая земля.

Дети отсчитывали дни до Того Самого Дня. Бернард сделал настоящий календарь на куске картона, вырезанного из коробки, в которой прибыли домой его новые белые сандалии. Он очень аккуратно разделил недели красными чернилами, дни пронумеровал синими, и ежедневно вычеркивал одну из цифр кусочком зеленого мелка, оказавшегося в жестянке для мелочи.

Мавис выстирала и выгладила все кукольные платья по меньшей мере за две недели до Того Самого Дня. Конечно, она поступила продуманно и дальновидно, но это доставило немало огорчений Кэтлин, которая была намного младше и предпочла бы и дальше играть своими куклами, пусть и привычно грязными.

– Попробуй только, – сказала Мавис, слегка разгоряченная и сердитая после глажки, – тогда я никогда для тебя ничего не вымою, даже твое лицо.

Кэтлин показалось, что такое она сможет пережить, но она сказала только:

– Почему бы мне не взять всего одну куклу, самую маленькую-премаленькую? Дай мне лорда Эдварда. У него и так почти отвалилась голова, и я могла бы одеть его в чистый носовой платок – как будто на нем килт.

Против этого Мавис не смогла возразить: она стирала все что угодно, только не носовые платки. Поэтому лорд Эдвард получил свой жалкий килт, а остальных кукол сложили рядком в угловом ящике стола Мавис. Именно после этого Мавис и Фрэнсис долго совещались тайком, а когда младшие приставали с вопросами, ответом было только:

– Секрет. Вы все узнаете в свое время.

Это, конечно, крайне взволновало малышей, а когда настало «свое время», секрет обернулся разочарованием, оказавшись всего лишь большим пустым аквариумом. Двое старших детей купили его вскладчину на Олд-Кент-Роуд, потратив все свои деньги (восемь и девять пенсов). Пошатываясь, они протащили ношу по садовой дорожке, очень разгоряченные и усталые.

– Но что вы собираетесь с ним делать? – спросила Кэтлин, когда все собрались вокруг столика в детской, глядя на аквариум.

– Наполнить морской водой, – объяснил Фрэнсис, – чтобы посадить туда актинии.

– О да! – восторженно сказала Кэтлин. – А еще посадим крабов, морские звезды, креветки, желтых моллюсков… Ну все, что обычно встречается на морском берегу.

– И выставим аквариум на окне, – добавила Мавис. – Это придает комнатам такой изысканный вид!

– И тогда, может, какой-нибудь великий ученый джентльмен, вроде Дарвина или Фарадея, проходя мимо, увидит аквариум и так обрадуется приятному сюрпризу – встрече с нашей медузой – что предложит обучать Фрэнсиса всем наукам забесплатно… Мне так думается, – с надеждой сказала Кэтлин.

– Но как вы довезете его до моря? – спросил Бернард, опершись руками о стол и тяжело дыша в аквариум, отчего сияющие стенки стали тусклыми и туманными. – Он слишком большой, чтобы положить его в коробку, вы же понимаете.

– Тогда я буду держать его в руках, – сказал Фрэнсис. – Он совсем не будет мешаться… Я ведь сегодня донес его до дома.

– Мы везли его на автобусе, как ты знаешь, – возразила правдивая Мавис, – и мне пришлось тебе помогать.

– Быть не может, чтобы тебе вообще позволили взять его с собой, – сказал Бернард.

И если вы хоть немного знаете взрослых, вы поймете, что он оказался совершенно прав.

«Взять аквариум на море? Вздор!» – вот что они сказали. И, не дожидаясь ответа, добавили: «С какой стати?»

«Они» в данном случае – это тетя Энид.

Фрэнсис всегда страстно любил воду. Даже в младенчестве он всегда переставал плакать, как только его сажали в ванну. И он был маленьким мальчиком четырех лет от роду, когда потерялся на три часа, после чего его доставила домой полиция. Фрэнсиса нашли сидящим в лошадиной поилке перед «Виллинг Майнд», мокрым с головы до ног и совершенно счастливым; вокруг стояли, забавляясь, возчики с кружками пива в руках. В корыте для лошадей было очень мало воды, и самый разговорчивый возчик объяснил, что ребенок с самого начала был мокрым, поэтому он и его товарищи решили, что мальчику в корыте не опасней, чем где-то еще – при такой-то погоде, да еще с разъезжающими повсюду мерзкими машинами и трамваями.

Для Фрэнсиса, страстно увлеченного водой во всех ее видах – от простой грязной лужи до сложного механизма, способного лишить всю квартиру запаса воды – было настоящей трагедией, что он никогда не видел моря. Всегда случалось что-нибудь, мешавшее ему попасть к нему. Он проводил каникулы в зеленой сельской местности с реками, колодцами и прудами, глубокими и широкими, но вода в них была пресной, к тому же окруженной со всех сторон зеленой травой. А судя по тому, что слышал Фрэнсис, одним из главных достоинств моря был его простор: оно тянулось вдаль «настолько, насколько хватало глаз». О море часто говорилось в стихах, а Фрэнсис, как ни странно, любил стихи.

Покупка аквариума была попыткой позаботиться о том, чтобы наконец-то найдя море, больше его не потерять. Фрэнсис представил себе аквариум с настоящей скалой посередине, к которой цеплялись сияющие актинии и прилипали моллюски. Еще в аквариуме должны быть желтые ракушки, морские водоросли, золотые и серебряные рыбки (между прочим, такие рыбки не живут в море, только Фрэнсис этого не знал), мелькающие в сияющем чешуйчатом великолепии среди тенистых водных растений. Он уже все продумал – как сделать крышку, очень легкую, с резиновой прокладкой внизу, наподобие крышки бутылки, чтобы вода не расплескалась, когда аквариум поедет в почтовом вагоне к восхищению пассажиров и носильщиков на обеих станциях. А теперь ему не позволяли взять аквариум с собой.

Он поделился своими горестями с Мавис, и та согласилась, что это стыд и срам.

– Но вот что я скажу, – проговорила она, потому что была не из тех утешителей, которые просто кидают: «Мне очень жаль», но даже не пытаются помочь. Обычно она придумывала, как хоть немного исправить ситуацию. – Давай нальем в аквариум свежую воду, купим золотых рыбок, песка и водорослей. И я заставлю Элизу пообещать, что она будет кидать туда муравьиные яйца, чтобы рыбкам было что кушать. Это хоть как-то смягчит ужасное потрясение, когда нам придется уехать с моря и вернуться домой.

Фрэнсис признал: в предложении Мавис что-то есть, и согласился наполнить аквариум водой из ванны. После чего аквариум сделался настолько тяжелым, что даже совместными усилиями всех четырех детей не удалось сдвинуть его с места.

– Ничего страшного, – сказала утешительница-Мавис. – Давайте выльем из него всю воду, отнесем аквариум в общую комнату, а потом потихоньку наполним с помощью кувшинов. Будем носить в них воду поодиночке, ну, вы понимаете.

Эта затея могла бы увенчаться успехом, но тетя Энид застукала первый «секретный кувшин» – и запретила нести второй.

– Дурака валяете, – сказала она. – И речи быть не может, чтобы я позволила вам тратить деньги на рыб.

А мама была уже на морском побережье, готовила им жилье. На прощание она сказала: «Обязательно слушайтесь тетю Энид». Поэтому, конечно, приходилось слушаться. А еще мама сказала: «Не спорьте». Поэтому дети не получили даже печального удовлетворения – возможности сказать тете Энид, что она совершенно не права и что они вовсе не валяют дурака.

Тетя Энид была не настоящей тетей, а просто старой бабушкиной подругой, получившей название «тетя», привилегии тети и власть, простиравшуюся куда дальше тетиной. Намного старше настоящей их тети и вовсе не такая милая, она, что называется, держала детей «в ежовых рукавицах», и никто никогда не называл ее тетушкой. Только тетей Энид. Это все объясняет.

Вот почему аквариум остался обескураживающе сухим – ведь даже несколько капель, оставшихся после того, как его сначала наполнили, почти сразу высохли.

Однако и без воды аквариум был прекрасен. Без единой уродливой железяки, окрашенной свинцовым суриком, – возможно, вы иногда замечали такие между железом и стеклом в аквариумах ваших друзей. Нет, это был сплошной толстый кусок прозрачного стекла, слегка зеленоватого, а если наклониться и посмотреть сквозь него, могло показаться, что внутри и вправду есть вода.

– Давайте положим в него цветы, – предложила Кэтлин, – и представим, что это актинии. Ну же, Фрэнсис.

– Делайте, что хотите, мне плевать, – буркнул Фрэнсис. – Я буду читать «Детей воды»[1].

– Тогда мы сами все сделаем, и пусть для тебя это будет приятным сюрпризом, – весело сказала Кэтлин.

Фрэнсис сидел прямо, положив на стол локти и «Детей воды», а остальные из уважения к его печали тихонько ушли. Только Мавис, вернувшись, спросила:

– Послушай, Фрэнс, ты не против, если они положат туда цветы? Понимаешь, чтобы сделать тебе приятное.

– Я же сказал – мне плевать. Пусть делают, что хотят, – грубо буркнул Фрэнсис.

Когда троица закончила трудиться, аквариум действительно выглядел очень мило, и, если нагнуться и посмотреть сбоку через стекло, смахивал на настоящий.

Кэтлин взяла несколько камешков из задней части сада камней («Там, где их не хватятся», – пояснила она), и Мавис соорудила из них арку посередине стеклянного квадрата. Пучки длинной травы, довольно редкие, выглядели почти как водоросли. Бернард выпросил у кухарки мелкого песка, которым та драила кухонные столы и буфеты, а Мавис разрезала свое ожерелье из австралийских ракушек – подарок дяди Роберта на прошлое Рождество – чтобы на песке лежали настоящие мерцающие, серебристые раковины. Это был самоотверженный поступок, потому что девочка понимала: ей придется снова нанизать ракушки на нить, а вы знаете, какая это морока. Ракушки восхитительно сияли сквозь стекло. Но самым большим триумфом стали актинии – розовые, красные и желтые, цеплявшиеся за каменистую арку так, словно на ней росли.

– О, какая прелесть, какая прелесть! – вскричала Кэтлин, когда Мавис прикрепила последний венчик нежных цветов телесного цвета. – Иди, посмотри, Фрэнс!

– Еще рано, – поспешно отозвалась Мавис, обвязывая ниткой от ожерелья оловянную золотую рыбку (вынутую из коробки с уткой, лодкой, макрелью, омаром и магнитом, который заставлял все эти фигурки двигаться), которую затем подвесила к центру арки. Рыбка выглядела так, будто плыла – нить была почти незаметна.

– Теперь пора, Фрэнсис! – позвала Мавис.

И Фрэнсис медленно подошел, заложив большим пальцем «Детей воды». К тому времени почти стемнело, но Мавис зажгла четыре свечи из кукольного домика в позолоченных подсвечниках и расставила на столе вокруг аквариума.

– Посмотри сбоку, – сказала она, – разве он не великолепен?

– Ну и ну, – медленно проговорил Фрэнсис, – вы налили в него воду… И там настоящие актинии! Где, скажите на милость?..

– Они не настоящие, – призналась Мавис. – Жаль, но это всего лишь георгины. Но смотрится очень красиво, правда?

– Похоже на Сказочную Страну, – заметила Кэтлин, а Бернард добавил:

– Я рад, что ты купил аквариум.

– Просто теперь можно увидеть, каким все будет, когда мы добудем морских обитателей, – сказала Мавис. – Ну, Фрэнсис, тебе нравится? Ведь правда?

– Еще как нравится, – ответил он, прижавшись носом к толстому стеклу. – Но мне бы хотелось, чтобы там были колышущиеся водоросли и таинственные воды, как на картине с Сабриной.

Остальные трое детей посмотрели на картину над камином: Сабрина и водяные нимфы, плывущие среди водорослей и водяных лилий. Под картиной были написаны слова, и Фрэнсис начал мечтательно их читать:

– Эй… что это было? – спросил он совсем другим голосом и подпрыгнул.

– В каком смысле – «что»? – само собой, отозвались остальные.

– Вы сунули в аквариум что-то живое? – спросил Фрэнсис.

– Конечно, нет, – ответила Мавис. – А в чем дело?

– Ну я увидел, как там что-то шевельнулось, вот и все.

Все столпились вокруг аквариума и вгляделись внутрь сквозь стеклянные стены. Конечно, кроме песка, травы, ракушек, камешков, георгинов и маленькой подвешенной на нить золотой рыбки там ничего не было.

– Наверное, золотая рыбка немного качнулась, – сказал Бернард. – Вот и все.

– Нет, не похоже, – ответил Фрэнсис. – Скорее похоже на…

– На что?

– Не знаю… Не заслоняйте свет. Давайте посмотрим еще разок.

Он наклонился и снова всмотрелся сквозь стекло.

– Это не золотая рыбка, – сказал он. – Рыбка неподвижна, как снулая форель. Нет… наверное, тень или что-то такое.

– Расскажи, как оно выглядело, – попросила Кэтлин.

– Оно было похоже на крысу? – поинтересовался Бернард.

– Ничуть. Скорее на…

– На что, к примеру? – спросили три раздраженных голоса.

– На Сабрину – только очень-очень маленькую.

– Куколка Сабрина, – воскликнула Кэтлин. – Как чудесненько!

– Она совсем не была похожа на куклу, и это вовсе не чудесненько, – огрызнулся Фрэнсис. – Только мне хотелось бы, чтобы она появилась снова.

Но ничего подобного не случилась.

– Послушайте, – сказала Мавис, осененная новой идеей, – а вдруг аквариум волшебный?

– Давайте играть, что он волшебный, – предложила Кэтлин. – Давайте играть, что через его волшебное стекло мы можем увидеть все, что захотим. Я вижу сказочный дворец со сверкающими шпилями из хрусталя и серебра!

– А я вижу футбольный матч, и наши выигрывают, – медленно сказал Бернард, присоединяясь к новой игре.

– Заткнись, – велел Фрэнсис. – Никакая это не игра. Там и вправду что-то было.

– Предположим, это волшебство… – снова начала Мавис.

– Мы так часто играли в волшебство, и никогда ничего не случалось, – напомнил Бернард. – Даже когда мы развели костер из ароматной древесины, восточной камеди и тому подобного. Нет, лучше с самого начала только вообразить, будто мы что-то видим. Все равно в конце концов всегда приходится притворяться. Волшебство – пустая трата времени. На самом деле никакого волшебства нет, правда, Мавис?

– Заткнитесь, говорят же вам! – только и ответил Фрэнсис, снова прижавшись носом к гладкому зеленому стеклу.

И тут на лестничной площадке послышался голос тети Энид:

– Младшие, в постель!

Ее тон не терпел возражений.

Двое заворчали, хотя и тихо, но умолять тетю Энид было бесполезно, и они послушались. Их ворчание становилось все слабее, пока они шли по комнате, и сменилось безнадежным молчанием, когда они внезапно столкнулись с тетей Энид на верхней площадке лестницы.

– Закрой дверь, – напряженно велел Фрэнсис.

Мавис послушалась, хотя он и не добавил: «Пожалуйста». Она и вправду была прекрасной сестрой. В минуты слабости Фрэнсис заходил так далеко, что признавал: она не так уж плоха.

– Послушай, – сказала Мавис, когда щелчок замка дал знать, что они остались одни, – откуда здесь взяться волшебству? Мы же не читали никаких заклинаний.

– И ничего такого не делали, – подтвердил Фрэнсис, – разве что… Кроме того, все это чепуха, конечно, насчет волшебства. Мы просто так играем, верно?

– Да, конечно, – с сомнением согласилась Мавис, – но что ты имел в виду, когда сказал «разве что»?

– Мы не произносили никаких заклинаний, правда?

– Конечно, мы… Мы ничего такого не говорили…

– Когда это случилось, я говорил.

– Что говорил? Когда?

– Когда все произошло.

– Что произошло?

Трудно поверить, но тетя Энид выбрала именно этот момент для того, чтобы приоткрыть дверь достаточно широко, чтобы сказать:

– Мавис – в постель.

И Мавис пришлось послушаться. Но, уходя, она снова спросила:

– Так что же произошло?

– Это, – ответил Фрэнсис, – чем бы оно ни было. Я как раз говорил…

– МАВИС! – позвала тетя Энид.

– Да, тетя Энид… И что же ты говорил?

– Я говорил: «Сабрина, прекрасная», – напомнил Фрэнсис. – Как думаешь… Но, конечно, ничего подобного не могло быть… И ведь в аквариуме сухо, ни капли воды.

– Может, волшебство как раз и должно быть сухим? – задумалась Мавис. – Иду, тетя Энид! Хотя магия обычно заключена в горящих предметах и, конечно, она не сработала бы в воде. Так что ты там увидел?

– Оно было похоже на Сабрину, – ответил Фрэнсис, – только очень маленькую. Не маленькую куклу, понимаешь, а живую – как будто я глядел через неправильный конец телескопа. Хотелось бы мне, чтобы ты тоже ее увидела.

– Скажи еще раз, быстренько: «Сабрина, прекрасная», а я посмотрю.

Ох, Мавис, да! Получилось! Там действительно что-то есть. Смотри!

– Где? – спросила Мавис. – Я не вижу… Ой, дай-ка взглянуть.

– МАВИС! – позвала тетя Энид очень-очень громко, и Мавис оторвалась от аквариума.

– Надо идти. Ничего страшного, завтра еще посмотрим. Ой, Фрэнс, если это и вправду оно… Волшебство, в смысле… Вот что я тебе скажу…

Но она так ничего и не сказала, потому что тетя Энид влетела и вылетела, утащив Мавис прочь – так сказать, в вихре нетерпеливого раздражения. На ходу, едва приостановившись, тетя задула четыре свечи, а в дверях обернулась и бросила:

– Спокойной ночи, Фрэнсис. Твоя ванна уже готова. Не забудь хорошенько вымыть за ушами. Утром у нас будет мало времени.

– Но Мавис всегда купается первой, – возразил он. – Я же самый старший.

– Ради бога, не спорь, дитя мое, – отрезала тетя Энид. – Мавис для экономии времени помоется в тазу в моей спальне. Ну же, без глупостей, – сказала она уже из-за порога. – Дай мне увидеть, как ты уходишь. Быстро, развернись – и шагом марш!

И мальчику пришлось подчиниться.

«Если ей обязательно надо изображать сержанта, могла бы хоть научиться команде: «Кругомм!» – размышлял он, борясь с пуговицей воротничка в полной пара ванной. – А, ладно. Завтра я встану пораньше и, может, снова увижу русалку».

Так он и сделал – но, хотя пришел очень рано, тетя Энид и слуги побывали здесь еще раньше. Аквариум был пуст: чистый-чистый, сверкающий и совершенно пустой.

Тетя Энид никак не могла понять, почему Фрэнсис за завтраком так мало ест.

– Что она сделала со всем, что было внутри? – позже гадал он.

– Я знаю, – серьезно сказал Бернард. – Она велела Эстер поставить все на кухонную плиту. Я только что спас свою рыбку.

– А мои ракушки? – ужаснувшись, спросила Мавис.

– Она их забрала, чтобы самой о них позаботиться. Сказала, что ты еще слишком мала, чтобы привести их в порядок.

Вы, возможно, удивитесь, почему дети сразу не спросили саму тетю Энид, что сталось с содержимым аквариума. Да просто вы не знаете тетю Энид. А кроме того, в самое первое утро нашей истории, еще до того, как случилось то, о чем стоит рассказывать (ведь Фрэнсис мог просто напридумывать, будто что-то видел) в сердцах Мавис и ее брата возникло некое смутное, странное, трепетное ощущение: лучше не говорить об аквариуме и о том, что в нем появлялось, никому из взрослых, а уж тем более тете Энид.

Труднее всего было оставить аквариум дома. Дети подумывали, не послать ли телеграмму матери с просьбой все-таки разрешить его привезти. Но, во-первых, трудно составить телеграмму так, чтобы мама все поняла и не сочла это безумием или розыгрышем, а во-вторых, их десять пенсов полупенсовиками не оплатили бы даже самого приблизительного изложения фактов.

«Миссис Десмонд,

живущей у миссис Пирс,

вилла на Ист-Клиф,

Льюис-Роуд,

Уэст-Бичфилд-на-море, Сассекс» – только адрес стоил бы восемь пенсов. А оплата самой простой просьбы, к примеру: «Можно мы привезем аквариум разреши телеграммой» безнадежно превышала пределы их сбережений.

– Ничего не выйдет, – уныло сказал Фрэнсис.

– В любом случае, – рассудила Кэтлин, – мы не успели бы получить ответ до отъезда.

Об этом никто не подумал. Что ж, какое-никакое, а утешение.

– Зато подумай, как мы к нему вернемся, – сказала Мавис. – Будет ради чего жить, когда мы приедем с моря, и кругом будет одна скукота.

Так и произошло.

Глава вторая. Пленница

Нежный розоватый налет новизны лежал на деревянных лопатках, гладкую поверхность зеленых и алых ведерок не уродовали царапины и вмятины, сетки для ловли креветок были такими целыми и пушистыми, какими никогда уже не станут после встречи с водой и песком. Ведерки, лопатки и сетки лежали наверху груды багажа… Ну сами знаете, какого: большие коробки внизу; дорожная сумка, раздувшаяся от пледов и накидок; старый чемодан, сквозь трещину которого видна полосатая подкладка: он прекрасно подходит для того, чтобы положить в него сапоги, непромокаемый мешочек с умывальными принадлежностями и никуда больше не поместившиеся мелочи. В этот старый чемодан почти всегда можно втиснуть мяч, коробку с красками, коробку с мелками и многое другое, что, по словам взрослых, тебе не понадобится до возвращения. А когда в конце путешествия чемодан распакуют, самое худшее, что может случиться – тебе скажут: «Я, вроде, велел тебе этого не брать». Если ты промолчишь, на том все и кончится. Но, скорее всего, в суете распаковки и обустройства твой теннисный мяч или пенал, или что там еще, пройдут незамеченными. Конечно, аквариум в старый чемодан не засунешь (как и пару кроликов или ежа) но в разумных пределах туда можно впихнуть что угодно.

С вещами, которые едут в багажном вагоне, нет особых хлопот. Конечно, их нужно упаковать, перетянуть ремнями, подписать и присматривать за ними на железнодорожной станции, но в остальном крупный багаж ведет себя прилично, самостоятельно и, подобно вашим старшим братьям в колледже, не причиняет своим друзьям ни малейшего беспокойства. Зато младшие члены багажной семьи, вещи, что вы берете с собой в вагон, доставляют много хлопот: связка зонтов и тросточек, клюшки для гольфа, коврики, пальто, корзинка с едой, книги, которые собираешься почитать в поезде, но чаще всего ни разу в них не заглядываешь, газеты (взрослые от них устали и все же не хотят выбрасывать), маленькие сумочки, чемоданчики, портфели, визитницы, шарфы, перчатки…

Дети путешествовали под присмотром тети Энид, всегда обраставшей этими скучными мелочами куда больше, чем мама. В последний миг, когда уже вот-вот должно было подъехать такси, тетя Энид бросилась в лавку на углу и вернулась с четырьмя новыми лопатками, четырьмя новыми ведерками и четырьмя новыми сетками для ловли креветок. Она вручила все это детям как раз вовремя, чтобы добавить покупки к куче мелочей, заполонивших салон.

– Надеюсь, с моей стороны не будет неблагодарностью, если я спрошу, почему она не могла купить их в Бичфилде? – сказала Мавис на вокзале, где дети стояли у горы багажа, пока тетя Энид ходила за билетами.

– Из-за них мы выглядим просто младенцами, – отозвался Фрэнсис.

Он был не прочь воспользоваться деревянной лопаткой в нужное время и в нужном месте, но не хотел, чтобы весь вокзал Ватерлоо заклеймил его как одного из детей, которые отправляются на море с лопаточками и ведерками.

Однако Кэтлин и Бернард были еще достаточно маленькими, чтобы с удовольствием поглаживать гладкие изогнутые лопатки… Пока тетя Энид не вернулась с билетами и не велела, бога ради, надеть перчатки и постараться не выглядеть уличными детьми.

Увы, но первое, что вы должны узнать об этих детях: они не любили свою тетю Энид. К сожалению, так и было. И если вы начнете их осуждать, мне остается только напомнить: вы не знаете тетю Энид.

Последовали короткая, резкая перебранка с носильщиком, торопливый проход по платформе, и дети оказались в безопасности в купе с надписью «ЗАБРОНИРОВАНО» – брошенные в него, так сказать, вместе со всем мелким багажом, который я только что описала. После чего тетя Энид удалилась, чтобы обменяться с носильщиком последними горькими истинами, и дети остались одни.

– Мы снова дышим, – сказала Мавис.

– Еще нет, – ответил Фрэнсис. – Как только она вернется, суматоха начнется снова. Я почти готов не ехать к морю, лишь бы не ехать вместе с ней.

– Но ты же никогда не видел моря, – напомнила Мавис.

– Знаю, – угрюмо буркнул Фрэнсис, – но как посмотрю на все это, – он показал на груду пожитков, разбросанных по сиденьям и полкам, – так и хочется…

Он замолчал, потому что в открытом проеме дверей купе появилась голова в круглой шляпке, очень похожей на шляпку тети Энид. Только это была не тетя Энид: лицо под шляпкой выглядело гораздо моложе и добрее.

– Боюсь, купе забронировано, – сказала владелица шляпки.

– Да, – ответила Кэтлин, – но здесь полно места, если вы захотите войти.

– Не знаю, понравится ли это нашей тетушке, – сказала более осторожная Мавис. – Ну, а нам-то, конечно, понравится, – добавила она, встретившись со взглядом добрых улыбчивых глаз, смотревших из-под полей шляпки, похожей на шляпку тети Энид.

– Я тоже тетя, – сказала леди. – Я собираюсь встретиться на станции со своими племянниками. Поезд ужасно переполнен… Если бы я смогла уговорить вашу тетю… Возможно, в силу того, что мы обе тетушки. Поезд отправится через минуту. У меня нет багажа, который вас побеспокоит… Только одна газета.

Она действительно держала сложенную газету.

– О, пожалуйста, входите, – сказала Кэтлин, тревожно пританцовывая. – Я уверена, что тетя Энид не будет возражать. – Кэтлин всегда надеялась на лучшее. – А то вдруг поезд тронется!

– Ну, если вы считаете, что можно…

И леди бросила свою газету в угол с беззаботным видом, который показался детям очаровательным.

Ее милое лицо приподнялось в продолговатом проеме, нога была уже на подножке, как вдруг она подалась назад и вниз – как будто кто-то ее сдернул.

– Извините, – раздался голос, – но это купе забронировано.

Милое личико леди скрылось, и его место заняло… Ну конечно, лицо тети Энид. Дама исчезла. Тетя Энид наступила Кэтлин на ногу, задела жилетку Бернарда, села – частично на Мавис, частично на Фрэнсиса – и сказала:

– В жизни не видывала такой наглости!

Потом кто-то захлопнул дверь… Поезд задрожал, затрясся, собрался с силами – все мы хорошо знаем, как это происходит – крякнул, фыркнул, засвистел и тронулся. Тетя Энид встала, расставляя вещи на багажной полке, так что дети даже не смогли увидеть, нашла ли та милая дама место в поезде или нет.

– Ну… я думаю… – не удержался Фрэнсис.

– Да неужто? – сказала тетя Энид. – Вот не ожидала, что ты на такое способен.

Расставив как следует вещи на полке, она сделала детям несколько замечаний из-за пустяков и уселась читать книгу мисс Марии Корелли[3]. Дети с несчастным видом переглянулись. Они не могли понять, почему мать отдала их под начало этой неприятнейшей насмешливой тетки.

Конечно, для этого имелась причина. Если ваши родители, обычно добрые и веселые, вдруг делают то, чего вы не можете понять и с трудом можете вынести, не сомневайтесь: у них есть веская причина. В данном случае причина заключалась в том, что только тетя Энид предложила позаботиться о детях в то время, когда все хорошие люди, которые обычно за ними присматривали, заболели гриппом. Кроме того, она была старой бабушкиной подругой. Фрэнсис решил, что бабушка, наверное, или очень странно относилась к выбору друзей, или тетя Энид сильно изменилась со времен своей юности.

И вот она сидит и читает свою скучную книгу.

Детей тоже снабдили книгами: «Эрик, или Тихоня»[4], «Элси, или Маленький огонек», «Храбрая Бесси» и «Изобретательная Изабель» были розданы, как игральные карты, перед выходом из дома. Таскать их с собой было очень хлопотно, а читать – невозможно. Кэтлин и Бернард решили смотреть в окно, а двое старших попытались прочесть газету, по недосмотру оставленную леди в купе.

Так вот, именно с этого момента и начинается все по-настоящему интересное, имеющее отношение к нашей предыстории. Если бы дама случайно не заглянула в купе и не оставила газету, Фрэнсис и Мавис никогда бы ее не прочли, потому что они были из тех детей, которые читают газеты только в самом крайнем случае.

Вам будет нелегко в такое поверить, я и сама не понимаю, почему это должно было случиться, но первое слово, которое они увидели в газете, было «Бичфилд», второе – «на», третье – «море», а пятое – «русалка». Четвертое слово между «море» и «русалка» оказалось «обнаружена».

– Послушай, – сказала Мавис, – давай почитаем.

– Тогда не тяни, ты же все прекрасно видишь, – ответил Фрэнсис, и вот что они вместе прочли:

Бичфилд-на-море – предполагаемая русалка. Удивительная история

В это время года, которое стали называть пустым сезоном, прессу наводнили детские, старые как мир истории о гигантском крыжовнике и огромных морских змеях. Поэтому вполне в духе странных традиций нынешнего времени года увидеть историю о каком-нибудь чуде из бездны, появляющемся даже в таком известном месте, как Бичфилд. Расположенный рядом с отличным полем для гольфа, в окружении множества красивых мест, с тщательно налаженным водоснабжением, недавно окрашенным пирсом и тремя конкурирующими кинотеатрами, Бичфилд давно известен как набирающий популярность курорт с исключительными достопримечательностями. Его причудливое очарование…

– Погоди, – сказал Фрэнсис, – тут ничегошеньки о русалке.

– Я же еще не дочитала, – ответила Мавис. – Наверное, сюда напихали всю эту чепуху, чтобы не обидеть Бичфилд. Давай пропустим… «Приятный променад, все современные удобства, в то же время сохраняет свой причудливый…» Что означает «причудливый» и почему они всюду вставляют это слово?

– Вряд ли оно что-то такое означает, – ответил Фрэнсис. – Просто слово, типа «странный» или «изящный». Его всегда пишут в газетах. А-а, вот и про русалку! «Волнение лучше представить, чем описать…» Нет, это про спортивные игры… Ага, вот:

«Мастер Уилфред Уилсон, сын известного и уважаемого местного жителя, вчера вечером вернулся домой в слезах. В ответ на расспросы он заявил, что плескался в водоеме, где вода бывает только во время прилива – такие водоемы в изобилии встречаются под западным утесом – как вдруг что-то слегка ущипнуло его за ногу. Он испугался, что это может быть омар (он читал, что данные ракообразные иногда нападают на неосторожного незваного гостя) и закричал. До сих пор его история, хоть и необычная, не содержит ничего принципиально невозможного. Но когда мальчик перешел к утверждению, что голос, «похожий на женский», велел ему не плакать, и что, посмотрев вниз, он увидел удерживающую его руку, «тянущуюся от одной из подводных скал», его заявление, естественно, было воспринято с некоторым недоверием. Лишь после того, как один лодочник, вернувшийся из увеселительной поездки с запада, заявил, что видел странного белого тюленя с темным хвостом, шнырявшего в прозрачной воде под его лодкой, рассказ мастера Уилфреда получил некоторый кредит доверия…»

– Что такое «кредит доверия»? – спросила Мавис.

– Да неважно. Думаю, это то, во что ты веришь. Давай дальше, – сказал Фрэнсис.

– «…доверия. Мистер Уилсон, который, по-видимому, ранее, считал, что пораньше отправить сына спать – лучшее средство от рассказывания баек про промокшие ноги, позволил ему встать и показать место событий. Но хотя мистер Уилсон поплескался в нескольких водоемах, он не увидел и не почувствовал никаких рук и не услышал никаких голосов, ни женского, ни какого-либо еще. Без сомнения, версия с тюленем является правильной. Белый тюлень стал бы ценным приобретением для города и, несомненно, привлек бы посетителей. Несколько лодок вышли в море, некоторые с сетями, некоторые с лесками. Мистер Карреррас, приезжий из Южной Америки, отправился в море с лассо, что в здешних широтах, конечно, в новинку».

– Вот и все, – прошептал Фрэнсис и взглянул на тетю Энид. – Смотри, она спит.

Он поманил остальных, и все втиснулись в дальний от дремлющей тетушки конец купе.

– Только послушайте, – сказал Фрэнсис и хриплым шепотом прочел всю статью о русалке.

– Знаете, – заявил Бернард, – очень надеюсь, что это тюлень. Я еще никогда не видел тюленя.

– Надеюсь, ее поймают, – сказала Кэтлин. – Забавно увидеть настоящую живую русалку.

– Если это и вправду живая русалка, очень надеюсь, что ее не поймают, – отозвался Фрэнсис.

– И я тоже, – согласилась Мавис. – Я уверена, что в неволе она умрет.

– Но вот что я скажу: завтра первым же делом пойдем и поищем ее, – предложил Фрэнсис. И задумчиво добавил: – Наверное, Сабрина была кем-то вроде русалки.

– Ты же знаешь – у Сабрины нет хвоста, – напомнила Кэтлин.

– Главное в русалке не хвост, – возразил Фрэнсис. – Главное – она может жить под водой. Если бы все дело было в хвосте, макрели были бы русалками.

– А они, само собой, не русалки, – поддакнула Кэтлин.

– Мне бы хотелось, чтобы нам дали луки и стрелы вместо ведерок и лопаток, – начал Бернард, – тогда мы смогли бы поохотиться на тюленей…

– Или пострелять по русалкам, – подхватила Кэтлин. – Да, это было бы потрясающе.

Не успели Фрэнсис и Мавис заявить, как их потрясла мысль о стрельбе по русалкам, тетя Энид проснулась и забрала у них газету, потому что детям не годится читать газеты. Тетя относилась к тем людям, рядом с которыми никогда нельзя говорить о том, что тебя по-настоящему волнует, а значит, невозможно обсуждать ни тюленей, ни русалок. Похоже, лучше всего было читать «Эрика» и остальные книги. Нелегкое дело.

Но последние два замечания Бернарда и Кэтлин запали в головы старших детей. Вот почему, когда они добрались до Бичфилда, нашли маму и обрадовались ей, а тетя Энид неожиданно уехала тем же поездом к своим настоящим родственникам в Борнмут, Фрэнсис и Мавис больше не говорили малышам о русалках и тюленях, а просто открыто присоединились к хору, который радовался отъезду тети Энид.

– А я думала, она все время будет с нами, – сказала Кэтлин. – О, мамочка, я так рада, что ее не будет!

– Но почему? Разве тебе не нравится тетя Энид? Разве она не добрая?

Все четверо подумали о лопатках, ведерках и сетях для ловли креветок, об «Эрике», «Элси» и других книгах – и сказали:

– Добрая.

– Тогда в чем же дело? – спросила мама.

И дети ничего не смогли ответить. Иногда бывает ужасно трудно рассказать что-то своей маме, как бы сильно ты ее ни любил. Самое лучшее, что смог выдать Фрэнсис, это:

– Ну… понимаешь, мы к ней не привыкли.

А Кэтлин сказала:

– Думаю, она не привыкла быть тетей. Но она была доброй.

И мама, будучи очень умной, больше не задавала вопросов. А еще она сразу отказалась от идеи пригласить тетю Энид погостить в Бичфилде на время каникул, и это прекрасно, потому что если бы тетя Энид не ушла из нашей истории именно сейчас, не было бы никакой истории, из которой можно было бы уйти. А так как теперь она покидает наше повествование, я скажу, что она считала себя очень доброй и имела самые благие намерения.

Фрэнсис и Мавис немного пошептались сразу после чая и еще немного перед сном, но тактично, и младшие этого не заметили.

Съемное жилье оказалось очень хорошим. Дом стоял немного в стороне от города – никакая не вилла, чего все боялись. Наверное, хозяйка решила, что лучше назвать это виллой, хотя на самом деле в доме из сероватого дерева с красной черепичной крышей раньше жил мельник. Поодаль стояла старая мельница, тоже серая и красивая. Нынче ею пользовались не по назначению: в ней просто хранили рыболовные сети, тачки, старые кроличьи клетки, ульи, упряжь, всякий хлам и мешок с кормом для хозяйских кур. Еще там стоял огромный ларь с зерном (такому место в большой конюшне), валялось несколько сломанных стульев и старая деревянная колыбель, в которой не лежали младенцы с тех пор, как мать хозяйки была маленькой девочкой.

Во время любых обычных каникул мельница с ее чудесной коллекцией пригодных для игры симпатичных и странных вещей приобрела бы для детей очарование волшебного дворца, но сейчас все их мысли были заняты русалками. И двое старших решили, что утром первым делом отправятся вдвоем искать русалку.

Мавис и вправду разбудила Фрэнсиса очень рано, они встали и оделись тихо-тихо (с сожалением скажу, что умываться они не стали, потому что вода льется слишком громко). Боюсь, причесались они тоже не очень тщательно. Когда они вышли, на дороге не было ни души, не считая мельничного кота, который ночь напролет где-то шлялся и крался домой очень усталый и пыльный, да птички овсянки, сидящей на дереве в сотне ярдов от дома и повторяющей свое имя снова и снова самодовольно, как все овсянки. Только когда дети подошли к ней вплотную, она нахально помахала им хвостиком и перелетела на соседнее дерево, где принялась все так же громко рассказывать о себе.

Желание найти русалку, должно быть, охватило Фрэнсиса со страшной силой, потому что полностью победило страстное многолетнее желание увидеть море. Прошлой ночью было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, кроме мелькающих фасадов домов, мимо которых они мчались. Но теперь, когда они с Мавис в туфлях с резиновой подошвой бесшумно пробежали по песчаной дорожке, а потом завернули за поворот, мальчик увидел огромное бледно-серое нечто, раскинувшееся впереди, освещенное точками красного и золотого огня там, где его касалось солнце.

Фрэнсис остановился.

– Мавис, – сказал он очень странным голосом, – это море.

– Да, – ответила она и тоже остановилась.

– Совсем не то, чего я ожидал.

И он побежал дальше.

– Тебе что, не нравится? – спросила Мавис, устремившись за ним.

– О… нравится… Это не то, что может просто «нравиться».

Когда они добрались до берега, песок и галька были все мокрые, потому что недавно закончился отлив. На берегу было полно камней и оставленных отливом водоемчиков, и ракушек, и улиток, и маленьких желтых моллюсков, похожих на крошечные зернышки индийского маиса, разбросанных среди красных, коричневых и зеленых водорослей.

– А вот это потрясающе! – сказал Фрэнсис. – Потрясающе, если хочешь знать. Я почти жалею, что мы не разбудили остальных. Это кажется не совсем честным.

– Так они уже видели море раньше, – совершенно искренне ответила Мавис, – и вряд ли есть смысл идти искать русалку вчетвером, верно?

– Кроме того, – высказал Фрэнсис ту мысль, которая не покидала их со вчерашнего дня в поезде, – Кэтлин хотела стрелять в русалок, а Бернард считал их тюленями.

Они сели и торопливо стянули обувь и чулки.

– Конечно, – сказал Фрэнсис, – мы ничего не найдем. Это невозможно.

– Ну, судя по всему, ее вполне могли уже найти, – отозвалась Мавис. – Осторожней иди по камням, они ужасно скользкие!

– А то я не знаю, – отозвался Фрэнсис, побежал по узкой полоске песка, отделявшей скалы от гальки, и впервые ступил в Море. Всего лишь в неглубокую зеленовато-белую лужу, но все равно в море.

– Слушай, холодно! – Девочка поджала розовые мокрые пальцы ног. – Не забывай, когда пойдешь…

– А то я не… – повторил Фрэнсис и вдруг шумно плюхнулся в большой прозрачный сверкающий водоем.

– Думаю, теперь надо немедленно возвращаться домой, чтобы ты переоделся, – не без горечи сказала Мавис.

– Чепуха! – Фрэнсис с трудом поднялся и, весь мокрый, вцепился в сестру, чтобы не упасть. – Я совсем сухой… Почти.

– Ты же знаешь, что такое простуда. Весь день сидишь дома или даже лежишь в постели. Не говоря про горчичники и овсянку с маслом. Пошли домой, никогда нам не найти русалку. Здесь слишком ярко, светло и буднично, чтобы случилось что-то вроде волшебства. Пошли домой, ну же.

– Давай доберемся только до конца камней, – настаивал Фрэнсис, – просто чтобы посмотреть, какое все там, где вода становится глубже, и водоросли колышутся – длинные, тонкие, похожие на траву, как на картине с Сабриной.

– Полпути, и ни шагу дальше, – твердо сказала Мавис. – Там опасно… За камнями сразу глубоко – так сказала мама.

И они прошли полпути. Мавис все еще осторожничала, а Фрэнсис, после того как вымок, чуть ли не рисовался своей беззаботностью: какая разница, плюхнется он снова или нет. Это было очень весело. Знаете, каково идти по мягким, пружинящим водорослям или по гладким, как атлас, ленточным водорослям? Знаете, какими острыми бывают моллюски, особенно когда они облеплены маленькими рачками? А наступать на бледно-желтые полушария улиток вполне терпимо.

– А теперь, – сказала Мавис, – возвращаемся. И будем бежать всю дорогу, как только наденем туфли и чулки, чтобы не простудиться.

– Я почти жалею, что мы пришли, – мрачно повернулся к ней Фрэнсис.

– Ты ведь не ожидал, что мы и вправду найдем русалку? – Мавис рассмеялась, хотя на самом деле ее очень злило, что Фрэнсис промок и прервал эту захватывающую утреннюю игру. Но она была хорошей сестрой. – Мы вели себя ужасно глупо. Плюхнуться в водоем, болтать, нести чепуху, бродить туда-сюда вместо того, чтобы прийти сюда при лунном свете, быть очень тихими и серьезными и сказать: «Сабрина прекрасная, меня услышь…».

– Ой… Подожди минутку. Я за что-то зацепился ногой.

Мавис остановилась и взяла брата за руку, чтобы его поддержать, и в этот миг они отчетливо услышали голос, который не принадлежал ни одному из них. Им показалось, что это самый милый голос на свете, и он произнес:

– Спасите ее. Мы умираем в неволе.

Фрэнсис посмотрел вниз и вдруг увидел что-то белое, коричневое и зеленое – оно двигалось и быстро нырнуло под камень, на котором стояла Мавис. Больше ничто не держало его за ногу.

– Ну и ну, – сказал он с глубоким вздохом, полным благоговения и удивления, – ты слышала?

– Конечно, слышала.

– Не могли же мы вдвоем такое напридумывать! Жаль, она не сказала, кого спасать, где и как…

– Как думаешь, чей это был голос? – тихо спросила Мавис.

– Русалки, чей же еще? – отозвался Фрэнсис.

– Значит, волшебство и вправду началось…

– Русалки не волшебные. В них не больше волшебства, чем в летучих рыбах или жирафах.

– Но она появилась, когда ты сказал «Сабрина прекрасная», – возразила Мавис.

– Сабрина не была русалкой, – твердо сказал Фрэнсис. – Бесполезно пытаться сложить кусочки головоломки, которые не подходят друг к другу. Ну, пошли, теперь можно и домой.

– А вдруг была? – настаивала Мавис. – Я имею в виду – русалкой. Вроде лосося, живущего в реках, но спускающегося в море.

– Слушай, я никогда об этом не думал. Вот будет потрясающе, если она окажется настоящей Сабриной, правда? Но которая, по-твоему, из них Сабрина – та, что с нами говорила? Или та, что погибает в неволе и нам нужно ее спасти?

Они уже добрались до берега, и Мавис, поворачивая коричневые чулки правильным концом, оторвала от них взгляд и спросила:

– Думаю, мы не могли оба такое вообразить? Или могли? Разве нет какого-нибудь научного волшебства, которое внушает людям одно и то же, хотя на самом деле все совсем не так? Вроде индийских трюков, когда кажется, что из косточки мгновенно вырастает манго. Дядя Фред рассказывал об этом, помнишь. Такое называется: «Втирай очки кому-нибудь другому».

– Вот что я тебе скажу, – сказал Фрэнсис, торопливо завязывая шнурки, – если мы будем и дальше твердить, будто ничего не было, хотя прекрасно знаем, что было, скоро у нас не останется ни малейшего шанса на волшебство. В книгах тебе разве попадались такие люди? Там все просто говорят: «Да это волшебство!» – и ведут себя так, как и положено вести себя с волшебством. Они не притворяются неуверенными. Такого никакое волшебство не выдержит.

– Тетя Дороти как-то раз сказала, что все волшебство похоже на стеклянную каплю принца Руперта[5], – призналась Мавис. – Если однажды ее разбить, останется только немного пыли.

– А я о чем! Мы всегда чувствовали, что волшебство существует, верно? Ну а теперь, когда мы с ним встретились, не будем глупить и притворяться, что ничего подобного нету. Давай верить в него изо всех сил. Мавис… Давай, а? Если во что-то веришь, оно становится прочнее. Тетя Дороти и об этом говорила, ты же помнишь.

Они встали, уже обутые.

– Расскажем остальным? – спросила Мавис.

– Придется. Промолчать было бы подлостью. Но они не поверят. Мы должны быть, как Кассандра[6], и не возражать.

– Хотелось бы мне знать, кого мы должны спасти, – сказала Мавис.

Фрэнсиса охватило сильное и прекрасное чувство, что они все узнают в свое время. Он не смог бы объяснить, почему так решил, он просто ощущал это. И ответил только:

– Бежим.

И они побежали.

Кэтлин и Бернард встретили их у ворот, пританцовывая от возбуждения и нетерпения.

– Где вы пропадали? – кричали они.

И:

– Что же это такое?

А еще:

– Ой, ты весь мокрый, Фрэнс!

– Там, у моря… Заткнись, я знаю, что я мокрый…

Старший брат вошел и направился по дорожке к дверям.

– Вы могли бы нас позвать, – сказала Кэтлин скорее печально, чем сердито. – Но в любом случае вы кое-что потеряли, уйдя в такую рань без нас.

– Кое-что потеряли? Что же?

– Не услышали великие новости, – ответил Бернард и добавил: – Ага!

– Какие новости?

– Можно подумать, вам интересно! – Бернард, естественно, был раздосадован тем, что его не взяли в первую вылазку каникул. И любой был бы раздосадован, даже ты или я.

– Выкладывай, – сказал Фрэнсис, ухватив Бернарда за ухо.

Бернард завопил, и из окна донесся мамин голос:

– Дети, дети!

– Все в порядке, мамочка. Ну-ка, Мишка[7], не будь юным паршивцем. Какие новости?

– Ты отрываешь мне ухо! – только и ответил Бернард.

– Ладно, – сказал Фрэнсис, – у нас тоже есть новости. Но мы никому не скажем, правда, Мавис?

– Ой, не надо, давайте не будем вредничать в первый же день, – попросила Кэтлин. – А новости вот какие: русалку поймали, и я боюсь, что она умрет в плену, как ты и говорил. А у вас что?

Фрэнсис отпустил ухо Бернарда и повернулся к Мавис.

– Вот, значит, как, – медленно проговорил он. – Кто же ее поймал?

– Люди из цирка. А у вас какие новости? – нетерпеливо спросила Кэтлин.

– После завтрака, – пообещал Фрэнсис. – Да, мама, секундочку! Прошу прощения за ухо, Бернард. Мы вам все расскажем. О, это совсем не то, что вы думаете. Встретимся и все обсудим на мельнице, как только расправимся с завтраком. Согласны? Отлично. Да, мама, идем!

– Значит, должны быть две русалки, – прошептала Мавис Фрэнсису. – Они не могут обе быть Сабриной… Так которая же из них?

– В любом случае одну мы должны спасти, – ответил Фрэнсис с огоньком большого приключения в глазах. – Они умирают в неволе.

Глава третья. Спасение

Главный вопрос, конечно, заключался в следующем: возьмет ли их мама в цирк, а если сама туда не пойдет, отпустит ли их одних? Однажды в Бакингемшире она разрешила им пойти в бродячий зверинец, заставив сперва пообещать не прикасаться ни к каким животным. Дети пожалели о своем обещании, когда директор зверинца предложил им погладить своего ручного дрессированного волка, очень похожего на колли. Пришлось ответить:

– Нет, спасибо.

И тогда директор сказал:

– Испугались, да? Ну так бегите домой к мамочке!

И зеваки очень обидно смеялись.

В цирке, конечно, лошади и все остальные звери не настолько близко, чтобы их можно было погладить, поэтому с детей могут и не взять такого обещания. Если бы с ними пошла мама, ее присутствие, хоть и приятное, наверняка добавило бы сложностей, которых и без того будет полно (даже Мавис это понимала) в деле спасения русалки. Но, предположим, мама с ними не пойдет.

– Вдруг нам придется пообещать, что мы не прикоснемся ни к одному животному? – сказала Кэти. – Нельзя кого-то спасти, не прикоснувшись к нему.

– В том все и дело, что русалка – не животное, – возразила Мавис. – Она – личность.

– Но предположим, там другая разновидность русалки, – сказал Бернард. – Предположим, там разновидность, которую называют тюленями, как писали в газете.

– Ну это не так, – отрывисто ответил Фрэнсис. И добавил: – И все тут!

Они разговаривали в палисаднике, вися на зеленой калитке, пока мама наверху распаковывала багаж, который вчера, на вокзале Ватерлоо, был похож на холм с лопатками наверху.

– Мавис! – крикнула мама в открытое окно. – Я нашла только… Но лучше тебе подняться сюда.

– Я должна помочь маме распаковать вещи. – И Мавис нехотя поплелась к дому.

Некоторое время спустя она вернулась бегом.

– Все в порядке! Сегодня днем мама встретит папу на станции и купит нам шляпы от солнца. А потом мы возьмем лопатки и пойдем к морю до обеда… На обед будет жареный кролик и яблоки в тесте, я спросила у миссис Пирс… И мы сможем сами пойти в цирк, и мама ни словом не обмолвилась об обещании не трогать животных.

Итак, они отправились по белой дороге, где овсянка, как обычно, толковала о себе на дереве чуть подальше от места, где они шли. И так до самого пляжа.

Очень трудно всерьез беспокоиться о русалке, которую ты никогда не видел, не слышал и не трогал. С другой стороны, стоит однажды ее увидеть, прикоснуться к ней и услышать ее голос, и тебя уже вряд ли будет заботить что-нибудь другое. Вот почему, когда они добрались до берега, Кэтлин и Бернард сразу принялись рыть ров для песчаного замка, а старшие ходили взад-вперед, волоча за собой новые лопаты, как некие новые разновидности хвоста, и говорили, говорили, говорили – до тех пор, пока Кэти не попросила помочь копать, не то они не успеют достроить замок до начала прилива.

– Ты понятия не имеешь, какие они забавные – песчаные замки, Фрэнс, – ласково добавила девочка, – ты же раньше никогда не видел моря.

Итак, после этого они рыли все вместе, складывали песок в кучу, прихлопывали и лепили с помощью своих ведерок башни замка, выкапывали подземелья, туннели и мосты. Только крыша в конце концов всегда проваливалась, если песок заранее очень плотно не утрамбовывали. То был великолепный замок, хоть и не совсем законченный, когда до него добралась первая тонкая плоская волна. Дети принялись работать вдвое усерднее, стараясь удержать море снаружи, пока все не стало безнадежно. Тогда строители сгрудились в замке, а море постепенно смывало его, и в конце концов остался только бесформенный островок. Все промокли насквозь, и им пришлось полностью переодеться, как только они вернулись домой. Теперь вы понимаете, как они были довольны.

После жареного кролика и запеченных в тесте яблок мама отправилась в экспедицию по добыванию шляп и встрече папы. Фрэнсис пошел с ней на вокзал и вернулся слегка грустным.

– Мне пришлось пообещать, что я не прикоснусь ни к одному животному, – сказал он. – А вдруг русалка – животное?

– Она не животное, раз умеет говорить, – ответила Кэтлин. – Слушай, тебе не кажется, что мы должны надеть свою лучшую одежду? Я лично надену. Из уважения к чуду глубин. Ей понравится, если мы будем выглядеть красиво.

– Я не собираюсь ни для кого наряжаться, – твердо заявил Бернард.

– Хорошо, Мишка, – сказала Мавис. – Только мы с Кэти переоденемся. Помни, это волшебство.

– Эй, Фрэнс, как думаешь, мы должны переодеться?

– Не знаю, – ответил Фрэнсис. – Я не верю, что русалок заботит, как ты одет. Видишь ли, сами они не носят ничего, кроме хвостов, волос и зеркал. Если нужно навести красоту, они прекрасно справляются без помощи одежды. Но это не значит, что тебе повредит еще раз вымыть руки и попытаться вычесать песок из волос, а то они смахивают на метлу.

Сам Фрэнсис зашел так далеко, что надел синий галстук, подаренный тетей Эми, и начистил серебряную цепочку часов, которые носил в кармане жилета. Это помогло ему скоротать время в ожидании, пока девочки будут готовы. Наконец сестры закончили наряжаться, надев свои лучшие вещи, и все двинулись в путь.

Овсянка продолжала говорить о себе – эта тема никогда ее не утомляла.

– Птица как будто потешается над нами, – сказал Бернард.

– Думаю, ничегошеньки мы не найдем, – заметила Кэтлин, – но в цирке все равно будет весело.

Пустырь раскинулся сразу за Бичфилдом, с самой неприглядной стороны этого городка – там, где стоят лавки с плоскими фасадами и желтые кирпичные дома. В более привлекательном конце Бичфилда у магазинов есть маленькие выпуклые эркеры с зеленоватыми стеклами, сквозь которые почти ничего не видно. На плохой стороне Бичфилда торчат заброшенные афишные щиты, оклеенные потрепанными, уродливыми цветными плакатами, где красными буквами призывают носить настоящие ботинки Рамсдена, а синими буквами – проголосовать за Уилтона Эшби. Некоторые уголки плакатов вечно отклеиваются и уныло хлопают на ветру. В этом конце городка всегда полно соломы, рваной бумаги и пыли, а под изгородями, где положено расти цветам, валяются грязные тряпки, старые сапоги и жестянки. А еще там очень много крапивы и колючей проволоки вместо милых разноцветных изгородей.

Вы никогда не задумывались, кто виноват в том, что места, которые могли бы быть такими красивыми, настолько уродливы? И не хочется ли вам потолковать с виновниками и попросить их больше так не делать? Возможно, в детстве им никто не говорил, как нехорошо разбрасывать апельсиновые корки, обертки от шоколадок и бумажные пакеты из-под булочек. А самое ужасное – дети, разбрасывающие мусор, эти маленькие шалопаи, вырастают законченными монстрами и строят отвратительные желтые кирпичные коттеджи, ставят рекламные щиты, продают настоящие ботинки Рамсдена (красными буквами), страстно голосуют за Уилтона Эшби (синими буквами), и им плевать на поля, некогда зеленые-презеленые, и на живые изгороди, где раньше росли цветы. Такие люди есть, и они не понимают, за что можно ненавидеть уродливый пустырь за этим непривлекательным концом города. На этом пустыре и открылась ярмарка в тот незабываемый день, когда Мавис с Кэтлин в своих лучших нарядах и Фрэнсис с Бернардом отправились спасать русалку, потому что русалки «умирают в неволе».

На ярмарке не было ни одного из старомодных ларьков и киосков, украшавших былые ярмарки – тех, где продавались игрушки, позолоченные пряники, кнуты для возчиков, чашки и блюдца, пироги с бараниной, куклы, фарфоровые собачки, шкатулки для ракушек, подушечки для булавок, игольницы и перьевые ручки с видами острова Уайт и Винчестерского собора, которые так ярко и четко видны, если поднести глаз к маленькому круглому отверстию на верхушке ручки.

Паровые карусели на ярмарке были – но едва ли на худых спинах пятнистых лошадей кто-нибудь катался. Там нашлись качели, но никто на них не качался. Ни шоу, ни зверинца, ни боксерских палаток, ни марионеток. Никаких балаганчиков с дамой в блестках и толстяком, бьющим в барабан. И никаких лотков. Здесь торговали только розовыми и белыми бумажными хлыстами и мешками с мелкой резаной разноцветной бумагой – английским заменителем конфетти, а еще маленькими металлическими трубочками с мутной водой, чтобы брызгать людям в лицо. Но если не считать этих грубых приспособлений, созданных для того, чтобы заставить кого-нибудь почувствовать себя неловко, на ярмарке ничего не продавалось. Честное слово, ни одной вещи, которую можно было бы купить – ни пряников, ни конфет, ни фарфоровых собачек, ни даже апельсина на полпенни или пакетика орехов. Да и пить там было нечего – ни единого прилавка с лимонадом или ларька с имбирным пивом. Гуляки, без сомнения, пили в другом месте. И здесь царила гробовая тишина, которую только подчеркивали отвратительные гудки паровой карусели.

Мальчик с очень грязным носом, подслушав торопливые переговоры детей, сообщил, что цирк еще не открылся.

– Ну и ладно, – сказали они друг другу и занялись аттракционами.

Все здешние развлечения были на одно лицо – такие, где надо что-то бросить или покатить в цель, а если попадете, вам выдадут приз вроде тех, что продаются в Хаундсдиче по девять пенсов за упаковку.

Большинство этих аттракционов устроены так, что приз получить невозможно. Например, оскорбительный ряд масок с разинутыми ртами, в которые воткнуты трубки. В золотые стародавние времена, если вы попадали по трубке, она ломалась – и вы получили «приз» ценой… Хм, у меня плохо с арифметикой… Короче, в сто сорок четвертую девятипенсовика. Но дети обнаружили, что когда их деревянный шар ударился о трубку, она не сломалась. Почему? – удивились они. А потом присмотрелись повнимательней и увидели, что трубки сделаны не из глины, а из раскрашенного дерева. Их невозможно было сломать – жестокая насмешка над надеждой.

Аттракцион «Брось в кокос» тоже стал не таким, как раньше. Раньше бросали палки, по три броска за пенни. Теперь за пенни разрешали сделать всего один бросок – легким деревянным шариком. Кокосовый орех выдавался только тогда, когда игрок случайно попадал в орех, не прикрепленный к подставке. Если вам действительно хочется выиграть один из этих нелюбезных фруктов, лучше немного постоять, понаблюдать и не целиться в кокосы, при попадании не падающие с подставок. Приклеивают их, что ли? Остается надеяться, что нет. Но если приклеивают, что толку удивляться или упрекать? Зарабатывать на жизнь нелегко.

Но один аттракцион возмутил детей – главным образом потому, что его владельцы были чисто одеты, не похожи на полуголодных, а это отбивало всю жалость к ним, оставив лишь неприязнь. Аттракцион представлял собой круглый стол, понижающийся к центру. На столе были разложены всякие штуковины. Заплатив пенни, вы получали два обруча. Если бы вам удалось накинуть обруч на какую-нибудь штуку, она стала бы вашей. Но, похоже, никто из местных посетителей ярмарки не мог этого проделать или не захотел. С виду задание было совсем не трудным. Да оно таким и оказалось. С первой же попытки кольцо было наброшено на маленький подсвечник. Колеблясь между гордостью и стыдом, Мавис протянула руку.

– Неудача, – сказала одна из двух молодых женщин, слишком чисто одетых, чтобы их жалеть. – Нужно, чтобы кольцо легло плашмя, понимаешь?

Потом сделал попытку Фрэнсис. На этот раз кольцо легло вокруг спичечного коробка, «плашмя».

– Неудача, – повторила дама.

– А теперь-то почему? – недоуменно спросили дети.

– Обруч должен лечь красной стороной вверх, – сказала дама. И снова осталась в выигрыше.

Тогда дети перешли на противоположную сторону стола и получили еще на пенни обручей от другой слишком чистой молодой женщины. И произошло то же самое. Только после второго попадания та сказала:

– Неудача. Обручи должны лечь синей стороной вверх.

Тут Бернард завелся. Он твердо решил очистить стол.

– Хорошо, синей так синей, – мрачно сказал он и взял обручей на пенни.

На этот раз он попал в жестяной подносик для булавок и в маленькую коробочку, в которой, надеюсь, что-то было. Девушка немного поколебалась, затем вручила призы.

– Еще обручей на пенни, – входя в раж, сказал Бернард.

– Неудача, – ответила девушка. – Мы не даем обручей больше чем на два пенни одному и тому же лицу из одной и той же компании.

Призы были не такими, какие захотелось бы сохранить, даже в качестве трофеев – особенно тем, кому предстоит спасать русалку. Дети отдали их маленькой женщине, наблюдавшей за игрой, и отправились в тир. Там, по крайней мере, все должно было быть без дураков. Если прицелиться в бутылку и попасть, она разобьется. Ни один жалкий корыстолюбивый смотритель не мог лишить вас приятного звона разбитой бутылки. Даже если оружие плохое, возможно прицелиться и попасть в бутылку.

Так-то оно так, но проблема со здешним тиром была не в том, чтобы попасть в бутылку. Бутылок было так много, и они висели так близко друг к другу… Дети сделали четырнадцать выстрелов и услышали тринадцать звонких ударов. Бутылки были подвешены в пятнадцати футах от них, а не в тридцати. Почему? Места на ярмарке хватало с избытком. Может, жители Сассекса настолько плохо стреляют, что тридцать футов для них – запредельное расстояние?

Они не бросают шарики в кокосовые орехи, не катаются на карусельных лошадках и не взлетают на головокружительную высоту на качелях. У них не осталось азарта для таких приключений. А кроме того, все на ярмарке, кроме самих братьев и сестер, маленькой женщины-зрительницы и девушек, выдающих кольца, были невообразимо грязными. Полагаю, в городке имелся водопровод. Но если бы вы побывали на бичфилдской ярмарке, вы бы в этом усомнились.

Здесь не слышалось ни смеха, ни веселых разговоров, ни дружеского праздничного перешучивания. Глухая тяжелая тишина висела над этим местом; тишина, которую не могла разогнать натужная фальшивая веселость паровой карусели. Смех и песни, музыка и дружеское общение, танцы и невинные пирушки – ничего этого не было на ярмарке в Бичфилде. Музыку заменяли доносившееся с паровой карусели звуки, похожие на эхо низкопробной позапрошлогодней комедии. Ни смеха… Ни веселья… Только угрюмо сгрудившиеся грязные смотрители приспособлений для выманивания пенни, да несколько групп подавленных девочек и мальчиков, дрожавших на холодном ветру, который поднялся с заходом солнца. На ветру плясали пыль, солома, газеты и обертки от шоколада. Единственные танцы этой ярмарки.

Большой шатер, в котором размещался цирк, стоял в самом конце пустыря, и люди, суетившиеся среди веревок и колышков, между опиравшимися на оглобли яркими фургонами, казались веселее и чище, чем хозяева мелких аттракционов, созданных для того, чтобы люди не выигрывали призов.

Но вот наконец цирк открылся; полог шатра откинулся, и похожая на цыганку женщина с маслянистыми черными локонами и глазами, как блестящие черные бусины, вышла и встала сбоку, чтобы принять деньги у тех, кто хотел посмотреть представление. Теперь люди тянулись к шатру по двое и по трое. Наша четверка успела прежде остальных, и цыганистая женщина взяла четыре теплых шестипенсовика из четырех рук.

– Входите, входите, мои милые крошки, и посмотрите на белого слона, – сказал тучный черноусый человек в зеленоватом, с лоснящимися швами, вечернем костюме.

Человек с шиком размахивал длинным бичом, и дети, хотя уже заплатили по шесть пенсов, остановились, чтобы послушать, что они увидят, когда войдут.

– Белый слон! Хвост, хобот, бивни – весь целиком белый, всего за шесть пенсов. Посмотрите также на верблюдов, которых называют кораблями арабов или кораблями пустыни! Верблюд пьет в три горла, когда есть шанс, но ничего не пьет во время перехода через пустыню. Входите же, входите! Посмотрите на дрессированных волков и росомах, исполняющих великий национальный танец с флагами всех стран. Входите же, входите! Посмотрите на дрессированных тюленей и на единственную в своем роде Лотос из Хиста: она исполнит свой знаменитый трюк сразу на трех неоседланных лошадях – предмете восторга и зависти королевской семьи. Войдите и посмотрите на знаменитую русалку, пойманную у ваших берегов только вчера – такой нигде больше не сыщешь!

– Благодарю вас, – сказал Фрэнсис. – Думаю, мы войдем.

И все четверо прошли за брезентовый полог, в царивший внутри квадратного шатра приятный желтый пыльный полумрак. За пологом был проход, в конце которого виднелся посыпанный опилками манеж со скамьями вокруг; два человека только что закончили покрывать передние ряды красными хлопчатобумажными полосами.

– А где же русалка? – спросила Мавис у маленького мальчика в трико и шапочке с блестками.

– Там, – мальчик показал на маленькую парусиновую занавеску сбоку. – Но лучше вам к ней не лезть. Она жуть до чего злая. Так и хлещет своим хвостищем… Забрызгала старую Мамашу Ли с ног до головы, вот чего сделала. И она опасна: наш Билли вывихнул запястье, пытаясь ее удержать. А еще надо заплатить трехпенсовик, чтобы увидеть ее вблизи.

Все мы знаем, что порой лишние три пенса являются серьезным препятствием, жестокой преградой для исполнения желаний. Но, к счастью, не в этот раз. У детей было много денег, потому что мама дала им две полкроны – пусть тратят, на что захотят.

– Все равно у нас останется еще два шиллинга, – сказал Бернард, намекая на дополнительные траты в три пенса.

Итак, Мавис, их казначей, заплатила лишние три пенса девушке со светлыми, как конопля, волосами и смуглым, круглым, как пирог, лицом – девушка сидела на кухонном стуле у занавески, закрывающей путь к русалке. Потом дети друг за другим вошли в узкий проход и, наконец, оказались в маленькой комнатке с брезентовыми стенками и с резервуаром, в котором держали… Ну, большая табличка, явно написанная в спешке, потому что неровные буквы стояли вкривь и вкось, гласила:

«НАСТОЯЩАЯ ЖИВАЯ РУСАЛКА. СЧИТАВШАЯСЯ СКАЗАЧНОЙ, НО НАСТОЯЩАЯ. ПОЙМАНА ЗДЕСЬ. ПРОСЬБА НЕ ТРОГАТЬ. ОПАСНА».

Маленький Мальчик с Блестками, последовавший за четверкой, показал на последнее слово и гордо спросил:

– Ну, что я говорил?

Дети переглянулись. При свидетеле ничего нельзя было сделать. По крайней мере…

– Возможно, если начнется волшебство, – прошептала Мавис Фрэнсису, – посторонние его не заметят. Иногда они не замечают… Мне так думается. Положим, ты просто прочитаешь кусочек из «Сабрины», чтобы началось волшебство.

– Это будет опасно, – так же тихо ответил Фрэнсис. – А вдруг он не «посторонний» и заметит?

Итак, они беспомощно стояли, глядя на большой цинковый бак с табличкой – вроде тех водяных баков, что находятся на крышах домов. Вы, должно быть, часто видели, как лопаются трубы в морозную погоду, и тогда ваш отец поднимается на крышу дома со свечой и ведром, и вода капает с потолка, и посылают за водопроводчиком, который приходит, когда ему вздумается.

В цинковом резервуаре было полно воды, а на дне виднелась какая-то темная масса, отчасти похожая на коричнево-зеленую рыбу, отчасти – на зеленовато-коричневые водоросли.

– Сабрина прекрасная, – вдруг прошептал Фрэнсис, – отошли его.

И тут же снаружи раздался голос:

– Руб… Рубен… Черт бы побрал этого мальчишку, куда он запропастился?

И маленькому незваному гостю с блестками пришлось уйти.

– Ну разве это не волшебство? – спросила Мавис.

Возможно, так и было, но темная рыба и куча водорослей в баке не шевельнулись.

– Прочитай до конца, – попросила Мавис.

– Да, давай, – подхватил Бернард, – тогда мы точно узнаем, тюлень там или нет.

Итак, Фрэнсис начал:

Дальше он не успел прочитать. Стало слышно, как вздымаются и шевелятся водоросли, как двигается рыбий хвост. Мелькнуло что-то белое, раздвинуло коричневые водоросли… Их раздвинули две белые руки, а потом на поверхности довольно грязной воды появилось лицо и – в том не было сомнений – существо заговорило:

– Тоже мне, «прозрачная вода»! Как тебе не стыдно произносить заклинание над этой жалкой цистерной. Ну, чего вам?

Каштановые волосы и водоросли все еще скрывали большую часть лица, но дети, оправившись от первого потрясения, снова подались ближе к резервуару и увидели, что лицо чрезвычайно сердитое.

– Мы хотим, – сказал Фрэнсис дрожащим голосом, хотя снова и снова повторял себе, что он не ребенок и не собирается вести себя как ребенок, – мы хотим тебе помочь.

– Помочь мне? Вы? – Русалка приподнялась чуть выше и презрительно посмотрела на ребят. – Разве вы не знаете, что я – владычица всей водной магии? Я могу поднять бурю, которая сметет это ужасное место, моих отвратительных похитителей и вас вместе с ними и унесет меня на гребне огромной волны вниз, в глубины морей.