Читать онлайн Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года бесплатно

От составителей

В апреле 1964 г. Маршал Советского Союза Ф. И. Голиков, начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии в 1940–1941 гг., обратился в ЦК КПСС с предложением подготовить к изданию доступную широкому кругу читателей книгу о деятельности советской военной разведки накануне и в годы Великой Отечественной войны. При написании данной книги маршал Голиков собирался использовать не только свои личные воспоминания, но и документы военной разведки, будучи убежден, что это можно сделать, отнюдь не раскрывая того, что не должно быть раскрыто. В то же время бывший начальник Разведывательного управления Генштаба Красной армии хотел, чтобы советские люди узнали о том, чем занималась военная разведка, «что имела и что дала политическому и военному руководству нашей страны перед нападением гитлеровской Германии»[1].

Надеясь дать в книге объективную оценку деятельности советской военной разведки, исключив тем самым многочисленные догадки и домыслы по данному вопросу, маршал Ф. И. Голиков сумел проделать большую подготовительную работу – выявил писательский актив из числа крупных, опытных и знающих военных разведчиков, разработал проект плана книги, наметил состав авторского коллектива. Вместе с тем, для того чтобы практически приступить к подготовке задуманного издания, требовались принципиальное согласие ЦК КПСС и содействие со стороны ГРУ.

Однако, к сожалению, в середине 1960-х гг. инициатива Ф. И. Голикова подготовить на основе архивных материалов книгу о деятельности советской военной разведки не была поддержана руководством КПСС и Министерства обороны СССР. Весной 1965 г. идеологический отдел ЦК КПСС согласился с мнением начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота генерала армии А. А. Епишева о нецелесообразности выпуска каких-либо открытых изданий по истории советской военной разведки на том основании, что данные о ее деятельности «в допустимых для широких кругов читателей содержатся в шестом томе “Истории Великой Отечественной войны”», о чем и было сообщено маршалу Голикову[2].

В дальнейшем Ф. И. Голиков неоднократно обращался в различные инстанции с просьбами дать разрешение рассказать в открытой печати о результатах работы военной разведки накануне и в годы Великой Отечественной войны, поскольку считал, что в военно-исторической литературе этот вопрос, как правило, старательно обходится, хотя советские разведчики того времени внесли огромный вклад в дело обороны страны. И тем не менее ни одна попытка маршала не увенчалась успехом: при жизни ему удалось опубликовать только две книги мемуаров – о своем участии в Гражданской войне в России и в Московской битве.

Вместе с тем Ф. И. Голиков не оставил намерения поделиться с читателями воспоминаниями о своей деятельности на ответственном посту начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии. Так со временем появилась рукопись мемуаров, хронологически охватывающая период с июля 1940 г. по октябрь 1941 г., когда Ф. И. Голиков возглавлял советскую военную разведку. Рукопись не была издана при жизни маршала, но она сохранилась в семейном архиве и теперь, в год 100-летия со дня образования Регистрационного управления Полевого штаба РВСР, выходит в свет под названием «Записки начальника Разведупра. Июль 1940 – июнь 1941 года».

Основу книги составили воспоминания Маршала Советского Союза Ф. И. Голикова о его деятельности накануне и в начале Великой Отечественной войны, а также тематическая подборка архивных документов (в качестве второй, самостоятельной, части издания), включающая в себя документы советской военной разведки за 1940–1941 гг.[3] и дневниковые записи начальника Разведывательного управления Генштаба Красной армии генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова о пребывании советской военной миссии в Англии и США в июле – сентябре 1941 г.[4] Кроме того, в издание включены аналитическая статья кандидата исторических наук О. В. Каримова о работе советской военной разведки под руководством Ф. И. Голикова, приложения, именной комментарий, содержащий краткие биографические сведения о советских разведчиках, список сокращений и иллюстративный материал.

Составители выражают сердечную благодарность и признательность семье маршала Ф. И. Голикова, и в первую очередь его внучке – Вере Олеговне Шелястиной, которая бережно сохранила творческое наследие своего деда и поддержала инициативу подготовки к изданию подобной книги. Слова благодарности составители адресуют также главному специалисту РГВА И. С. Месяц, оказавшей большую помощь в археографической обработке документов.

Книга маршала Ф. И. Голикова, издание которой приурочено к 100-летию создания советской военной разведки, рассчитана на самый широкий круг читателей, и прежде всего на тех, кто интересуется историей нашего Отечества.

Филипп Иванович Голиков: жертва обстоятельств или виновник трагедии 1941 года?

Внезапность нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, несмотря на обилие научной и публицистической литературы, всегда привлекала внимание отечественных и зарубежных исследователей, простых читателей. Зачастую это связано с желанием найти главного виновника в трагедии 1941 г. Так уж сложилось, что обычно на эту роль выдвигают трех человек – генерального секретаря ЦК ВКП(б) и председателя Совета народных комиссаров СССР И. В. Сталина, народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности Л. П. Берию и начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова.

Кроме того, ряд зарубежных исследователей, в частности немецкий историк Й. Хоффман, возлагает ответственность на бывшего наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова и его преемника С. К. Тимошенко, а также на начальника Генерального штаба Красной армии Г. К. Жукова. Основным же виновником называется начальник РУ ГШ КА Ф. И. Голиков, «который интерпретировал поступавшую разведывательную информацию таким образом, чтобы она соответствовала взглядам Сталина относительно намерений Гитлера, считавшего, что тот до завершения борьбы с Великобританией не рискнет на открытие второго фронта против Советского Союза»[5]. Вместе с тем исследование Й. Хоффмана появилось достаточно давно и, естественно, не учитывало того, что когда-нибудь будет рассекречено огромное количество архивных документов военной разведки, что позволит посмотреть на данную проблему с другого ракурса. К сожалению, лишь немногие историки вступились в защиту бывшего начальника советской военной разведки Ф. И. Голикова. Среди них – доктор исторических наук, профессор В. А. Сахаров; доктор исторических наук, доцент, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации В. И. Лота и доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации Д. В. Гаврилов[6].

Первым в нашей стране официальным обвинителем И. В. Сталина в трагедии начала Великой Отечественной войны стал Н. С. Хрущев, выступивший 25 февраля 1956 г. на закрытом заседании делегатов XX съезда КПСС со своим знаменитым докладом «О культе личности и его последствиях». Позволим себе привести обширную цитату из этого выступления: «…Еще 3 апреля 1941 г. Черчилль через английского посла в СССР Криппса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз. […] Черчилль настойчиво подчеркивал это и в телеграммах от 18 апреля, и в последующие дни. Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода, с тем чтобы-де не спровоцировать начало военных действий. Следует сказать, что такого рода информация о нависающей угрозе вторжения немецких войск на территорию Советского Союза шла и от наших армейских и дипломатических источников, но в силу сложившегося предвзятого отношения к такого рода информации в руководстве она каждый раз направлялась с опаской и обставлялась оговорками (выделено мной. – О.К.).

Так, например, в донесении из Берлина от 6 мая 1941 г. военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносил: “Советский подданный Бозер… сообщил помощнику нашего морского атташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Латвию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…” В своем донесении от 22 мая 1941 г. помощник военного атташе в Берлине Хлопов докладывал, что “…наступление немецких войск назначено якобы на 15.06, а возможно, начнется и в первых числах июня…” В телеграмме нашего посольства из Лондона от 18 июня 1941 г. докладывалось: “Что касается текущего момента, то Криппс твердо убежден в неизбежности военного столкновения Германии и СССР, – и притом не позже середины июня. По словам Криппса, на сегодня немцы сконцентрировали на советских границах (включая воздушные силы и вспомогательные силы частей) 147 дивизий…”. Несмотря на все эти чрезвычайно важные сигналы, не были приняты достаточные меры, чтобы хорошо подготовить страну к обороне и исключить момент внезапности нападения»[7].

Другим виновным был объявлен Л. П. Берия. В докладе «О культе личности и его последствиях» его имя напрямую с событиями 1941 г. не связывалось, однако в исторической литературе периода 1950–1960-х гг. это было отражено. Например, таким образом: «В деле поддержания повышенной боевой готовности войск приграничных округов пагубную роль сыграла вражеская деятельность Берия»[8].

Во время выступления Н. С. Хрущева в зале в качестве делегата XX съезда присутствовал и генерал-полковник Ф. И. Голиков, который, как и все остальные, слышал обвинения в адрес бывшего Верховного Главнокомандующего. Мы никогда не узнаем, что думал Голиков в этот момент, но можем предположить, что обвинения в адрес И. В. Сталина не могли не затронуть бывшего начальника советской военной разведки. Однако в этот раз «буря» пронеслась мимо: его фамилия в докладе не упоминалась.

В мае 1956 г. командующий отдельной механизированной армией генерал-полковник Ф. И. Голиков получил повышение и был назначен начальником Военной академии бронетанковых войск, а через полтора года – начальником Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота. В 1959 г. Ф. И. Голиков получил звание генерала армии, а в 1961 г. стал Маршалом Советского Союза. Все это подтверждает тот факт, что при первом секретаре ЦК КПСС Н. С. Хрущеве никто претензий к Голикову не предъявлял. Вместе с тем, когда в 1962 г. маршал Голиков был переведен в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, он начал постепенно сдавать позиции и отходить на второй план. Окончательно Ф. И. Голиков утратил влияние в 1966 г., когда был выведен из состава ЦК КПСС. Незадолго до этого как раз и появилась новая точка зрения на виновников в тяжелых поражениях Красной армии в начале Великой Отечественной войны.

Стоит немного подробнее рассказать о герое данной статьи.

Филипп Иванович Голиков родился 3 (16) июля (по другим сведениям, 16 (29) июля) 1900 г. в деревне Борисово Зырянской волости Камышловского уезда Пермской губернии (ныне это Зырянский сельсовет Катайского района Курганской области). Отец Филиппа Голикова был военным, затем – сельским фельдшером, мать – крестьянка. Филипп окончил три класса сельской школы в 1911 г. и семь классов уездной гимназии в г. Камышлове Пермской губернии в 1918 г. В апреле 1918 г. вступил в РКП(б), а в мае того же года – в Рабоче-крестьянскую Красную армию. В октябре 1918 г. стал полковым корреспондентом дивизионной, а затем армейской газеты. В январе 1919 г. откомандирован на двухмесячные военно-агитаторские курсы в Петрограде. С марта 1919 г. был агитатором в полковой пулеметной команде 10-го Московского стрелкового полка Особой бригады 3-й армии Восточного фронта. В июле 1919 г. стал секретарем политотдела бригады, а в августе – инструктором-организатором политотдела 51-й стрелковой дивизии того же фронта. С сентября 1919 г. – работник Екатеринбургского военного комиссариата, с мая 1921 г. – начальник политотдела 217-й стрелковой бригады, с июня 1922 г. – начальник отделения политотдела Приуральского военного округа, с октября 1923 г. – начальник отдела политуправления Западно-Сибирского военного округа.

Последующие годы выдались такими же беспокойными и щедрыми на перемену мест. Ф. И. Голиков то преподавал в Военно-политической академии им. Н. Г. Толмачева в Ленинграде, то сам учился: в 1929 г. окончил Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава, в 1931 г. сдал экстерном экзамены за военную школу. Помимо этого, занимал ответственные посты начальника агитационно-пропагандистского отдела Ленинградского и Приволжского военных округов.

С ноября 1930 г. – военный комиссар, начальник политотдела и командир 95-го стрелкового полка 32-й стрелковой дивизии. В 1933 г. заочно окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. При этом бывший политработник хорошо характеризовался уже и как строевой командир: «Будучи очень способным командиром с большим кругозором, с пытливым и не допускающим шаблона умом, с твердым и решительным характером, т. Голиков, несмотря на большие трудности, сумел стать грамотным командиром полка и вывести свой полк на первое место в ПриВО»[9]. С октября 1933 г. – командир 61-й стрелковой дивизии Приволжского военного округа. С сентября 1936 г. – командир 8-й отдельной механизированной бригады, а с июля 1937 г. – командир 45-го механизированного корпуса Киевского военного округа. С января 1938 г. – член военного совета Белорусского военного округа.

Будучи членом военного совета БВО, комкор Ф. И. Голиков принимал участие в работе аттестационных комиссий для назначений высшего командного состава округа. В 10-м издании (1990 г.) мемуаров Маршала Советского Союза Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» есть рассказ о том, как прошла беседа Ф. И. Голикова с комдивом Жуковым перед назначением последнего на должность командира 3-го кавалерийского корпуса. В процессе разговора собеседники перешли на повышенные тона в связи с тем, что были затронуты некоторые репрессированные лица, близко знакомые Жукову: комдив Д. Ф. Сердич (расстрелян 28 июля 1938 г.), комкор Е. И. Ковтюх (расстрелян 29 июля 1938 г.), комкор И. С. Кутяков (расстрелян 28 июля 1938 г.), комкор И. Д. Косогов (расстрелян 1 августа 1938 г.), комдив К. К. Рокоссовский (находился под арестом с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г.). Г. К. Жуков якобы заявил, что «по-прежнему считает их большими патриотами и честнейшими коммунистами»[10].

Трудно сказать, говорил или не говорил эти слова комдив Жуков – подтвердить это можно, лишь проверив протокольную стенографическую запись, если она сохранилась в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации, в фонде Белорусского военного округа или политических органов. (Возможно, кого-то из исследователей это заинтересует.) Тем не менее, согласно воспоминаниям Г. К. Жукова, назревающий конфликт погасил комкор В. М. Мулин, заявивший, что в донесении комиссара 3-го кавалерийского корпуса Н. А. Юнга, на которое опирался в разговоре Ф. И. Голиков, много необъективного[11].

Жуков, конечно, был назначен командиром корпуса, но эту историю не забыл. В 1964 г. он писал Н. С. Хрущеву и А. И. Микояну: «В 1937–1938 гг. меня пытались ошельмовать и приклеить ярлык врага народа. И, как мне было известно, особенно в этом отношении старались бывший член военного совета Белорусского военного округа Ф. И. Голиков (ныне маршал) и начальник ПУ РККА Мехлис, проводивший чистку командно-политического состава Белорусского ВО»[12]. Сейчас неважно, заступался ли Жуков за репрессированных военачальников или нет, важно, что если бы Голиков пытался «ошельмовать» Жукова, то легко мог бы использовать его слова в защиту «врагов народа». Однако этого не случилось.

Ф. И. Голиков был не согласен с обвинениями Жукова в свой адрес. Еще в 1944 г. он писал И. В. Сталину об одном из разговоров с будущим маршалом Победы: «Жуков считал и считает меня виновником попытки подвергнуть его партийным и служебным репрессиям. Я немедленно опроверг это мнение, указав, что, наоборот, я занимал обратную как раз позицию и что благодаря моему запрещению его большое партийное дело не было поднято»[13]. На наш взгляд, этим словам можно верить, и вот почему: с момента конфликта, якобы произошедшего в 1938 г., прошло не так много времени, поэтому его материалы должны были еще сохраниться и при любой проверке комиссия легко могла бы их получить и установить истину.

Но и сам Ф. И. Голиков в конце 1930-х гг. находился под угрозой ареста. Со слов его дочери – Нины Филипповны Голиковой – его «постигла участь многих наших выдающихся полководцев – в 1938 г. он был уволен из Красной армии»[14], однако вскоре восстановлен в РККА. С ноября 1938 г. – уже командующий Винницкой армейской группой войск, с сентября 1939 г. – командующий 6-й армией, с которой участвовал в Польском походе РККА.

11 июля 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков был назначен начальником 5-го Управления Красной армии (но, в отличие от И. И. Проскурова, прежнего начальника управления, заместителем наркома обороны не стал). 26 июля 1940 г. 5-е Управление было переименовано в Разведывательное управление Генштаба. Так Ф. И. Голиков стал начальником Разведуправления – заместителем начальника Генерального штаба Красной армии[15]. Генерал Голиков впервые оказался не просто в центральном аппарате Народного комиссариата обороны, а в весьма специфическом его подразделении, служба в котором должна была предусматривать либо наличие специальной подготовки, либо опыт работы в разведке (или в революционном подполье). Ни того, ни другого у Голикова не было. Но это не смутило тех, кто назначил его руководить Разведывательным управлением Генштаба Красной армии, тем более что Ф. И. Голиков сменил И. И. Проскурова, который в октябре 1936 г. – накануне командировки в Испанию – был еще старшим лейтенантом, а в июне 1940 г. уже генерал-лейтенантом авиации[16].

Вот что писал по поводу своего назначения сам Голиков: «Летом 1940-го я был назначен начальником центрального органа военной разведки – Разведывательного управления Наркомата обороны. Произошло это в июле месяце едва ли не в день моего сорокалетия. Полученный из Москвы приказ был столь же категоричным, сколь неожиданным для меня. Я командовал 6-й армией в городе Львове. Оставлять любимое дело не хотелось, тем более менять строевую работу на любую другую я не собирался, а жить в Москве вообще не помышлял. […] О новом назначении со мной никто не беседовал, но приказ был получен и, вполне понятно, беспрекословно выполнен».

Заместителями генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова стали генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов (в разведку пришел 22 июня 1940 г. с должности помощника начальника Автобронетанкового управления Красной армии) и генерал-майор И. Г. Рубин (в разведку пришел в июле 1940 г. с должности командира 8-го стрелкового корпуса). Заместителем по политической части – начальником отдела политической пропаганды – стал бригадный комиссар И. И. Ильичев (в разведку пришел в мае 1938 г. после окончания Военно-политической академии им. В. И. Ленина).

Напомним, что Разведывательное управление Генерального штаба Красной армии занималось агентурной разведкой за рубежом и руководило деятельностью разведывательных отделов штабов Киевского, Западного, Прибалтийского особого, Одесского, Ленинградского и других военных округов. Организацией зарубежной агентурной разведки занимались специалисты европейского, балканско-восточного, американского и дальневосточного отделов. Они осуществляли руководство работой более чем сотни зарубежных резидентур РУ ГШ КА, действовавших в 32 странах. Общая численность центрального аппарата советской военной разведки составляла 759 человек. Ее резидентуры действовали в Афганистане, Англии, Бельгии, Болгарии, Венгрии, Германии, Голландии, Италии, Иране, Ираке, Китае, Корее, Маньчжурии, Польше, Румынии, США, Швеции, Швейцарии, Франции, Чехословакии, Югославии, Японии и ряде других стран[17].

В составе штабов перечисленных выше пяти военных округов на северо-западном, западном и юго-западном направлениях было пять агентурных отделений разведывательных отделов и тридцать приграничных разведывательных пунктов. Их агентурная сеть насчитывала около 850 разведчиков и агентов, действовавших в приграничных с Советским Союзом государствах[18].

Таким образом, на территории некоторых стран находилось по две-три и более резидентур, которые добывали сведения военного, военно-политического, военно-экономического и военно-технического характера, крайне необходимые для укрепления обороноспособности СССР и развития отечественной оборонной и гражданской промышленности.

Однако деятельность органов НКВД по выявлению истинных и мнимых врагов народа отразилась и на военной разведке. Как докладывал генерал-лейтенант авиации И. И. Проскуров, за 1937–1940 гг. работниками внутренних органов было арестовано свыше 200 человек из агентурной сети Разведывательного управления, отчислено из частей центрального подчинения 365 человек. В органы военной разведки пришло свыше 326 новых сотрудников, большинство из которых не имели соответствующей подготовки[19]. «…Они были абсолютно не подготовлены решать задачи, поставленные перед разведкой. В Центральном Комитете партии считали, что в разведке, как, впрочем, и повсюду, самое главное – пролетарское происхождение, все остальное может быть легко восполнено. Такие мелочи, как понимание государственной политики, уровень культуры, военная подготовка, знание иностранных языков, значения не имели», – вспоминал генерал-майор в отставке В. А. Никольский[20].

Один за другим были репрессированы начальники Разведуправления РККА: армейский комиссар 2-го ранга Я. К. Берзин, комкор С. П. Урицкий, старший майор госбезопасности С. Г. Гендин, комдив А. Г. Орлов. Практически полностью сменился состав заместителей и помощников начальника управления: были репрессированы корпусной комиссар А. Х. Артузов, полковой комиссар А. Л. Абрамов-Миров, старший майор госбезопасности М. К. Александровский, корпусной комиссар Л. Н. Захаров-Мейер, комдив А. М. Никонов и многие другие опытные разведчики.

Из-за репрессий сотрудников советской военной разведки возможности большинства добывающих резидентур РУ ГШ КА по выполнению заданий командования были серьезно ограничены. Это нашло свое отражение в Акте о приеме Народного комиссариата обороны СССР Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко от Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. В этом документе, который датируется 7 мая 1940 г., отмечалось следующее: «Организация разведки является одним из наиболее слабых участков в работе Наркомата обороны. Организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется. Работа Разведуправления не связана с работой Генерального штаба. Наркомат обороны не имеет в лице Разведуправления органа, обеспечивающего Красную армию данными об организации, состоянии, вооружении и подготовке к развертыванию иностранных армий. К моменту принятия Наркомат обороны такими разведывательными данными не располагает. Театры военных действий и их подготовка не изучены»[21].

Филипп Иванович Голиков после назначения на новую должность заметно активизировал работу по укреплению зарубежных аппаратов советской военной разведки, от которых напрямую зависели количество и качество добываемых разведывательных сведений.

В то же время назначение генерала Голикова вызвало далеко не однозначную реакцию у ряда сотрудников Разведуправления. При этом они не всегда были объективны – здесь, скорее всего, срабатывал корпоративный «дух» и замкнутость разведывательного сообщества. Так, М. И. Полякова, сама относительно недавно пришедшая в разведку (в 1932 г.), но, правда, имевшая за плечами одногодичную нелегальную командировку в Швейцарию (в 1936–1937 гг.), охарактеризовала Ф. И. Голикова следующим образом: «Это был неплохой вояка, но совершенно не понимающий специфики нашей работы. Сталина он очень боялся. Работать стало трудно. Мнение Сталина для начальника разведки значило больше, чем донесения собственной агентуры. Когда Кегель (наш человек в немецком посольстве в Москве) за несколько часов до войны в очередной раз подтвердил точную дату нападения немцев, Голиков собственной рукой написал на этом донесении: “Видимо, дезинформация…”»[22].

Насколько М. И. Полякова была права и объективна в своих оценках? Разве она обладала всей полнотой информации, которая проходила через начальника РУ ГШ КА? Нет. Она занималась только своим важным, но достаточно узким участком работы, будучи старшим помощником начальника одного из отделений одного (выделено мной. – О.К.) из отделов РУ ГШ КА, отвечавшего за организацию разведки в нескольких европейских странах. Рассуждать в послевоенное время о том, что сделал и что не сделал начальник Разведупра накануне войны, достаточно легко и безопасно…

Любопытно также, что предыдущего начальника Разведуправления М. И. Полякова характеризовала несколько по-иному: «Проскуров – человек еще молодой, прошедший Испанию, не имевший понятия о нашей работе, но умный, способный и серьезно относившийся к делу, старавшийся изучить и освоить его… Проскуров быстро входил в курс дела, становился талантливым руководителем»[23].

По приведенным цитатам видно, что отношение Поляковой к Проскурову гораздо более лояльное, чем к Голикову, хотя уровень военного образования у генерала Голикова был выше и позволял осуществлять руководство Разведывательным управлением, невзирая на его специфику. Другое дело, что Голиков с высоты своего опыта был, вероятно, и гораздо жестче с подчиненными, что могло вызвать естественную неприязнь. Проскуров же подвергся репрессиям, и это также добавило сочувственных ноток в характеристику, данную ему М. И. Поляковой.

Другой бывший сотрудник Разведуправления, в описываемый период подполковник, В. А. Новобранец в 1950–1960-е гг. писал: «Близко соприкасаясь по работе, почти ежедневно бывая на докладе, я изучал нового начальника Разведупра. И у меня сложилось тогда о нем определенное мнение. […] На лице всегда дежурная улыбка, и не знаешь – то ли потому, что хорошо доложил, то ли потому, что доложил плохо. Я не заметил у него проявлений определенного своего мнения. Давая указания, он говорил: “Сделайте так или можно так…” Уходя, я так и не знал, как же сделать. Если я делал по своей инициативе или по его указанию, но неудачно, он всегда подчеркивал: “Я вам таких указаний не давал” или “Вы неправильно меня поняли”. За такое руководство мы его не уважали. Поступал он так, потому что просто не знал, какие дать указания. Он часто ходил на доклад к Сталину, после чего вызывал меня и ориентировал в том, как думает “хозяин”, и очень боялся, чтобы наша информация не разошлась с мнением Сталина»[24]. По тексту мемуаров Новобранца хорошо видно, что они достаточно тенденциозны, едки, злы, и их детальному разбору необходимо посвятить отдельную работу[25].

К послевоенным воспоминаниям Василия Андреевича Новобранца, впервые опубликованным в 1990 г., можно было бы отнестись как к объективному изложению событий, если бы он сам к моменту прихода Голикова в РУ был опытным разведчиком или аналитиком. Однако в разведку В. А. Новобранец пришел лишь в апреле 1940 г., то есть на три (!) месяца раньше Ф. И. Голикова[26]. Поменяв несколько военно-учетных специальностей, волею судеб оказавшись в достаточно молодом возрасте на одном курсе Военной академии им. М. В. Фрунзе с будущими Маршалами Советского Союза И. Х. Баграмяном и И. С. Коневым, генералом армии А. С. Жадовым, маршалом бронетанковых войск П. С. Рыбалко, генерал-лейтенантом А. Г. Самохиным и позднее вновь на одном курсе с И. Х. Баграмяном уже в Академии Генерального штаба, В. А. Новобранец после Великой Отечественной войны, очевидно, ощутил себя недооцененным и ущемленным в своем профессиональном росте. Отсюда, скорее всего, и критика практически всех и вся.

Объективный читатель обратит внимание, что в мемуарах Новобранца почти все его начальники, за редким исключением (с ними подполковник был, как говорится, «на дружеской ноге» или на «ты»), были сплошь недоумками, которые не прислушивались к его «компетентному» мнению. Вот и Ф. И. Голиков попал в число таких «недальновидных» начальников. В особенности ему досталось за пресловутую разведывательную сводку № 8 (декабрь 1940 г.), посвященную подготовке Германии к войне.

К этому мы вернемся чуть позже, а сейчас отметим: с учетом того, что с середины 1930-х гг. Германия воспринималась как основной противник Советского Союза на Западе, добыванию сведений о ней и ее вооруженных силах уделялось огромное внимание.

Еще летом 1937 г. военный атташе при полпредстве СССР в Германии комбриг А. Г. Орлов предупреждал, что пока позиция немецкого генерального штаба[27] является для Гитлера сдерживающим фактором, но в будущем эта позиция может измениться, поскольку «полная готовность армии предполагается к осени 1938 г., а всего плана подготовки страны к войне – к 1940 г. В дальнейшем следует ожидать с началом войны активной обороны на Западе и основного удара на Восток, главным образом в юго-восточном направлении и по прибалтам»[28]. Однако к моменту прихода Ф. И. Голикова в разведку бывший советский военный атташе в Германии, а позднее исполняющий обязанности начальника РУ РККА комдив А. Г. Орлов уже полгода как был расстрелян.

В условиях начавшейся Второй мировой войны основной задачей Разведуправления Генштаба Красной армии являлось добывание упреждающих сведений об угрозах, которые могли исходить от Германии и ее союзников. За период с 1 июня 1940 г. по 22 июня 1941 г. в РУ ГШ КА от руководителей зарубежных резидентур советской военной разведки поступило около 270 донесений, в которых было отражено нарастание угрозы войны со стороны гитлеровской Германии. Из этих 270 донесений 129 были доложены высшему политическому и военному руководству страны[29]. В указанный период Разведывательным управлением как раз и руководил генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, который, по мнению М. И. Поляковой и В. А. Новобранца, докладывал И. В. Сталину лишь то, что тому хотелось услышать.

Кроме того, именно Голиков обратил внимание руководства Наркомата обороны на то, что не разведка виновата в ряде прошлых неудач Красной армии, а отсутствие интереса у комначсостава к документам разведки. В одной из докладных записок начальник Разведупра отмечал: «Командно-начальствующий состав в своей практической работе не использует информационный материал по опыту современных войн и недостаточно изучает организацию, тактику и технику иностранных армий. Изучение опыта войн будет тем более плодотворным, когда командно-начальствующий состав ЦУ НКО будет изучать справочно-информационную литературу, издаваемую Разведупром (Разведсводки по Западу и Востоку, справочники по иностранным армиям)»[30]. За подобный демарш в июле 1940 г. был переведен на другое место службы начальник 5-го Управления Красной армии – заместитель наркома обороны СССР генерал-лейтенант авиации И. И. Проскуров. Справедливость требует сказать, что Ф. И. Голиков проинформировал не наркома обороны или начальника Генерального штаба напрямую, а начальника Управления делами НКО СССР, который отвечал за доведение до органов военного управления приказов, директив и других документов.

Начальник РУ ГШ КА направлял высшему политическому руководству страны специальные сообщения (далее – спецсообщения) по конкретным военным и военно-политическим вопросам, донесения отдельных резидентов (доклады или шифртелеграммы), разведывательные сводки и сводки по военно-технической информации. Как установил доктор исторических наук В. И. Лота, информационные сообщения советской военной разведки направлялись по двум спискам. В 1940 г. в первый список входили: И. В. Сталин, В. М. Молотов (председатель СНК СССР и нарком иностранных дел СССР), Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко (нарком обороны СССР) и генерал армии К. А. Мерецков (начальник Генерального штаба Красной армии). С февраля по июль 1941 г. вместо Мерецкова в первый список был включен новый начальник Генштаба генерал армии Г. К. Жуков. Во второй (расширенный) список входили: И. В. Сталин, В. М. Молотов, Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов (заместитель председателя СНК СССР и председатель Комитета обороны при СНК СССР), С. К. Тимошенко, генеральный комиссар государственной безопасности Л. П. Берия (нарком внутренних дел СССР), адмирал Н. Г. Кузнецов (нарком ВМФ СССР), А. С. Щербаков (первый секретарь Московского обкома и горкома ВКП(б)), А. А. Жданов (первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б)), Г. К. Жуков. Иногда во второй список включались Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников (с августа 1940 г. заместитель наркома обороны СССР) и Маршал Советского Союза С. М. Буденный (первый заместитель наркома обороны СССР).

Однако, по нашему мнению, такое однозначное разделение военного и политического руководства СССР на два списка неверно. Списков должно быть больше, поскольку в расчете рассылки документов можно увидеть фамилии таких государственных и военных деятелей, как А. И. Микоян (заместитель председателя СНК СССР), Маршал Советского Союза Г. И. Кулик (заместитель наркома обороны СССР), армейский комиссар 1-го ранга Л. З. Мехлис (заместитель наркома обороны СССР и начальник Главного политического управления Красной армии, а с сентября 1940 г. – заместитель председателя СНК СССР), армейский комиссар 1-го ранга Е. А. Щаденко (член Главного военного совета Красной армии), генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин (начальник Оперативного управления Генштаба Красной армии), генерал-лейтенант И. В. Смородинов (заместитель начальника Генштаба Красной армии), генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич (генерал-инспектор ВВС Красной армии), генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов (начальник Главного управления ВВС Красной армии, а в феврале – апреле 1941 г. еще и заместитель наркома обороны СССР по авиации), армейский комиссар 2-го ранга А. И. Запорожец (начальник Главного управления политической пропаганды Красной армии), генерал-лейтенант авиации П. Ф. Жигарев (первый заместитель, а с апреля 1941 г. – начальник Главного управления ВВС Красной армии) и др.

В фундаментальной 12-томной «Истории Великой Отечественной войны 1941–1945 годов», вышедшей в свет в 2012–2015 гг., приведено условное разделение документов, раскрывавших подготовку Германии к нападению на Советский Союз, на три группы. К первой группе отнесены донесения о предварительной подготовке Германии к войне (июнь – декабрь 1940 г.), в которых содержалась информация об укреплении блока профашистских государств, принятии Гитлером решения о войне против СССР, перебросках германских войск с Запада на Восток, ограничении советско-германских торгово-экономических связей.

Во второй половине 1940 г. зарубежные резидентуры в Берлине, Будапеште, Бухаресте, Варшаве, Женеве, Софии и Токио более 25 раз сообщали в Центр о том, что военно-политическое руководство Германии изменило отношение к СССР. На основе донесений резидентов, поступивших в РУ ГШ КА, было подготовлено пять специальных сообщений и восемь разведывательных сводок[31]. Однако количество спецсообщений в 6-м томе «Истории Великой Отечественной войны» указано неточно: только за период с 28 сентября по 30 декабря 1940 г. их насчитывается не менее 10 (спецсообщения от 28 сентября, 18 и 30 октября, два – от 4 ноября, 5, 9 и 22 ноября, 10, 14 и 30 декабря 1940 г.)[32].

В Разведуправление Генштаба Красной армии с различной степенью регулярности поступала информация от таких сотрудников разведки и агентов, как Курт и Маргарита Велкиш (псевдонимы «АБЦ» и «ЛЦЛ»), И. Венцель («Герман»), капитан К. Л. Ефремов («Паскаль»), Р. Зорге («Рамзай»), Г. Кегель («ХВЦ»), У. Кучински («Соня»), полковник Н. Г. Ляхтеров («Марс»), Ш. Радо («Дора»), полковник Н. Д. Скорняков («Метеор»), Л. Треппер («Отто»), генерал-майор В. И. Тупиков («Арнольд»), Р. фон Шелиа («Ариец»), И. Штебе («Альта»), а также от других разведчиков, действовавших в Англии, Бельгии, Болгарии, Румынии, Франции, Швеции и Японии.

Сообщения о нарастании угрозы войны со стороны фашистской Германии и ее потенциальных союзников подвергались тщательному анализу для выявления дезинформационных материалов. В частности, этой работой занимался и подполковник В. А. Новобранец. Вот что по этому поводу он написал в своих мемуарах: «…Поступающая информация из-за рубежа накапливалась на определенных направлениях. Ее нужно было критически оценить, сопоставить с имеющимися данными, отсеять недостоверные факты и вскрыть возможную дезинформацию (“дезу”). […] Мне пришлось начать работу с “азов”. Целыми днями до позднего вечера просиживал я в управлении, присматривался к людям и изучал технику работы. […] Они (товарищи по работе. – О.К.) хорошо знали свое дело, но, как это часто случается, у них установились некие шаблоны и традиции, мешавшие гибкости информационной работы. Я, будучи свежим человеком, довольно быстро отметил некоторые недостатки этой работы. Все сведения находились в распыленном состоянии по отдельным вопросам. Не было сводных документов, отвечающих, например, на такие вопросы: сколько дивизий может выставить против нас та или иная страна, как они могут быть вооружены, в какой группировке и на каких направлениях развернуты»[33].

Лишь после глубокого анализа добытого материала и на его основе сотрудники информационного отдела РУ готовили соответствующие разведывательные сводки и спецсообщения. Так, 29 августа 1940 г. было подготовлено специальное сообщение «Состав и группировка немецких войск в Восточной Пруссии и на территории Польши на 25 августа 1940 г.»[34]. В нем отмечалось, что «всего свыше 70 дивизий, то есть 1/3 сухопутных войск германской армии, сосредоточено на Востоке против СССР, из них до 50 дивизий, все танковые и моторизованные дивизии расположены в приграничной с СССР полосе в плотной группировке»[35].

Добытые зарубежными резидентурами разведывательные сведения направлялись в Генеральный штаб и использовались для оценки сил вероятных противников СССР на Западе и Востоке. Так, 18 сентября 1940 г. нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии К. А. Мерецков представили И. В. Сталину и В. М. Молотову докладную записку «Об основах развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940 и 1941 гг.». В ней указывалось, что основным, наиболее сильным противником СССР является Германия, имеющая развернутыми до 205–226 пехотных дивизий (в том числе до 8 моторизованных), 15–17 танковых дивизий, а всего – до 243 дивизий, 10 000 танков и от 14 200 до 15 000 самолетов.

Ход военных действий в Западной Европе позволял Германии перебросить большую часть сил к границам СССР. Сообщалось, что всего против СССР Германия может развернуть 173 пехотные дивизии, 10 000 танков и 13 000 самолетов; Румыния – 30 пехотных дивизий, 250 танков, 1100 самолетов; Венгрия – 15 пехотных дивизий, 300 танков, 600 самолетов; Финляндия – 15 пехотных дивизий, 400 самолетов. Всего: 233 пехотные дивизии, 10 550 танков, 15 100 самолетов[36].

Вместе с тем в докладной записке от 18 сентября 1940 г. отмечалось, что Генеральный штаб Красной армии не располагал к этому времени документальными данными, отражающими оперативные планы вероятных противников как на Западе, так и на Востоке. Это был серьезный недостаток, явившийся следствием репрессий.

Позднее в деле добывания важных сведений о гитлеровских планах в отношении СССР наиболее существенных успехов достигла И. Штебе. Так, 29 сентября 1940 г. ее информация со ссылкой на источник «Ариец» (Р. фон Шелиа) поступила в Центр: «Гитлер намерен весной разрешить все вопросы на Востоке военными действиями»[37].

2 октября 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков подписал очередную разведывательную сводку «О переброске германских войск на Восток, их составе и группировке в Восточной Пруссии и на территории бывшей Польши на 25 сентября 1940 г.» и направил ее И. В. Сталину, В. М. Молотову, К. Е. Ворошилову, Л. П. Берия, Н. Г. Кузнецову, Н. Ф. Ватутину и Т. Ф. Корнееву. Сводка явилась логическим продолжением спецсообщения от 29 августа 1940 г. и показывала динамику роста численности немецких войск на приграничной с СССР территории: «На 25 сентября в Восточной Пруссии и на территории бывшей Польши установлено – 70 пех[отных] дивизий, 5 моторизованных дивизий, 7–8 танковых дивизий и 19 кав[алерийских] полков, что в сравнении с августом дает увеличение на 8 пех[отных] дивизий, 2 моторизованные дивизии (выделено мной. – О.К.)»[38].

11 октября 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков был впервые принят И. В. Сталиным для доклада. Встреча происходила с глазу на глаз и длилась 40 минут – с 21:45 до 22:25[39]. К сожалению, сейчас невозможно сказать, что именно Ф. И. Голиков мог докладывать, почему состоялась эта встреча, что экстраординарного он сообщил советскому лидеру. Можно только предположить, что это был доклад, подготовленный на основе упомянутой выше разведывательной сводки, или доклад, основанный на информации источника в германском посольстве в Москве об экономических отношениях Германии и Советского Союза[40]. Как теперь стало известно, этим источником был Герхард Кегель («ХВЦ»).

После того как Голиков вышел, к Сталину одновременно, в 22:30, зашли: Жданов, Андреев, Маленков, Молотов. С небольшим опозданием – Микоян, Булганин, Вознесенский. Позднее, в 23:05, прибыл Берия. Все перечисленные вышли от Сталина в 00:50. Смеем предположить, что первые полчаса в кабинете советского лидера обсуждалась информация, полученная по линии военной разведки, а после этого был заслушан доклад наркома внутренних дел, подготовленный на основе сведений, добытых внешней разведкой.

Где же здесь боязнь Сталина, которая якобы была присуща Голикову?

Тем не менее В. А. Новобранец в своих мемуарах продолжает утверждать: «О положении дел на наших границах я регулярно докладывал генералу Голикову. Он внимательно меня выслушивал, но первое время своего мнения не высказывал. Я объяснял это тем, что он в разведке человек новый (пишет более «опытный» разведчик. – О.К.) и не успел еще во всем разобраться. Правда, однажды он проявил особый интерес к группировке немецких войск в Румынии. Мы называли ее тогда “группой Бласковица”. Наличие ее в Румынии также красноречиво свидетельствовало о намерениях Германии»[41].

Очевидно, автор мемуаров имел в виду одно из следующих спецсообщений РУ ГШ КА:

– «О перевозках и сосредоточении германских войск на Балканах» от 30 октября 1940 г.;

– «Ход сосредоточения германских войск в Румынии» от 5 ноября 1940 г.;

– «О перебросках немецких войск на Балканы и возможном выступлении Германии против Греции» от 9 ноября 1940 г.;

– «О новых перегруппировках немецких войск на Балканах» от 10 декабря 1940 г.[42]

Все эти спецсообщения были разосланы с разным расчетом рассылки, но Сталин, Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Берия, Кузнецов, Кулик, Шапошников, Щаденко, Буденный, Мерецков, Рычагов, Ватутин, Виноградов, Смородинов, Корнеев и Запорожец свои экземпляры получили, что опровергает, таким образом, обвинения В. А. Новобранца.

Осенью 1940 г. советская военная разведка установила и доложила, что Германия осуществляет скрытые перевозки своих войск в Чехословакию, Польшу и Восточную Пруссию. При этом «военнослужащие были переодеты в гражданскую одежду, а военные грузы маскировались под сельскохозяйственные»[43].

В ноябре 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков трижды находился на докладе у И. В. Сталина:

20 ноября – с 23:40 до 00:15 (докладывал вместе с Герасимовым[44]), на этом докладе присутствовал только В. М. Молотов. Там, вероятно, обсуждалось агентурное сообщение о задачах германской делегации на хозяйственных переговорах между СССР и Германией[45].

22 ноября – с 19:45 до 20:45, на этом докладе присутствовали Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Микоян, Берия, Мерецков и Серкин.

25 ноября – совместно с Тимошенко и Мерецковым с 19:30 до 20:35[46].

Во время двух последних посещений, вероятно, обсуждались переброски немецких войск на Балканы и в Румынию для возможного вторжения в Грецию, а также сосредоточение на границе с Грецией болгарских войск[47].

По подсчетам В. И. Лоты, подготовленные в течение 1940 г. восемь разведывательных сводок по Западу содержали в общей сложности 186 статей, освещавших положение в европейских странах. Из них государствам гитлеровского блока было посвящено 125 статей: Германии – 56; Италии – 22; Румынии – 16; Финляндии – 18; Венгрии, Словакии и Болгарии – 13. Из 56 статей по Германии: 12 освещали боевой состав германских войск, их группировку и численность; 3 – боевые действия немецких войск в Европе; 2 – военно-стратегические планы Германии; 2 – мобилизационные мероприятия; 4 – инженерную подготовку театра военных действий и строительство укрепрайонов, 12 – состояние военно-воздушных сил; 1 – состояние военно-морских сил; 6 – экономику Германии; 1 – политическую пропаганду в немецких войсках; 3 – боевую подготовку войск; 2 – военную технику вермахта; 1 – положение в оккупированных странах[48] и 7 – по другим вопросам.

Ни одна из упомянутых выше сводок не получила такой известности, как разведсводка № 8. Это произошло благодаря мемуарам В. А. Новобранца, в которых их автор описывает себя борцом с «лакированием действительности», а Голикова – перестраховщиком, боящимся собственной тени. Ранее мы уже давали характеристику воспоминаниям Новобранца, поэтому к приведенным ниже цитатам необходимо отнестись с определенной долей скепсиса.

В своих мемуарах В. А. Новобранец, в частности, описал ситуацию, когда он в ноябре-декабре 1940 г. подготовил некую «мобзаписку», в которой «для молниеносной войны мы определяли количество дивизий (противника. – О.К.) около 220, для длительной – 230. И приложили карту-схему, на которой были показаны существующие группировки немецких войск на наших границах и возможные варианты направления их действий. […] Начальник Разведупра долго с видимым интересом рассматривал схему. Наши мнения с ним во многом разошлись. Он считал, что на первом этапе войны главный удар будет нанесен по Украине в направлении Киева, а на схеме главный удар показан, исходя из группировки, – на Москву. Просмотрев “записку” и схему, Голиков сказал: “Ваши соображения верны, но это только ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ! (выделено в тексте мемуаров. – О.К.). Реально этих группировок нет”. […] Генерал молча взял мою “мобзаписку”, положил в сейф и сказал: “Можете идти, вы свободны”. Много позже, уже после войны, мне стало известно, что эта “мобзаписка” пролежала у него без движения до самого начала войны. […][49]После этого между мною, вернее, между информотделом и генералом Голиковым установились весьма странные отношения. На каждом докладе генерал “срезал” у меня по нескольку дивизий, снимая их с учета, как пешки с шахматной доски. Никакие мои возражения на него не действовали. Мне стало неприятно ходить к нему на доклад. Для докладов я стал посылать начальника немецкого отделения полковника Гусева. Они старые сослуживцы, и я полагал, что Гусеву удастся убедить Голикова в реальности немецких дивизий, в реальности непрерывно нарастающей угрозы»[50].

Однако дивизии были «срезаны» и у Гусева. Это очень не понравилось подполковнику Новобранцу, и он с возмущением пришел к генералу Голикову выразить свое недовольство. «Я не согласен с вашей практикой “срезать” количество дивизий, которые мы указываем. Уже подошло время выпускать очередную сводку по Германии, а я не могу ее выпускать в искаженном виде», – заявил В. А. Новобранец[51]. На эту тираду Ф. И. Голиков, достав из сейфа лист бумаги, ответил: «Вот действительное положение на наших границах. Здесь показано 35–40 дивизий, а у вас сто десять. […] Это дал нам югославский атташе полковник Путник. Эти же данные подтвердил и наш агент из немецкого посольства в Москве (очевидно, Г. Кегель. – О.К.). Этим же данным верит и наш “хозяин” […]. Поэтому не будем спорить, выпускайте сводку по этим данным»[52].

В свою очередь, Новобранец заявил Голикову, что без проверки этих данных не может выпускать разведывательную сводку, и попросил схему для внимательного изучения в отделе. Как пишет далее Новобранец, при изучении схемы Путника «для всех нас стало ясно, что перед нами обыкновенная немецкая “деза”. […] Не знаю, был ли полковник Путник немецким агентом, но совершенно очевидно, что он подсунул нам немецкую дезинформацию. Мы подозревали, что наш агент из немецкого посольства тоже явный дезинформатор»[53]. По мнению подполковника, сначала дезинформация попадала в агентурную сеть НКВД, затем через наркома внутренних дел Берию докладывалась Сталину, а оттуда уже навязывалась Разведывательному управлению Генштаба[54].

Как пишет далее В. А. Новобранец, «подходило время выпускать сводку по Германии, а у нас еще продолжались долгие и мучительные дискуссии о том, сколько же немецких дивизий на наших границах и куда Гитлер нацеливает удар – на Англию или СССР?»[55]. Согласно утверждениям автора, он не мог отправить в войска и органы военного управления неверные данные и решил отправить сводку без ведома начальника Разведупра, т. е. нелегально отпечатать тираж и начать рассылку сводки в войска. Лишь потом с сигнальным экземпляром Новобранец прибыл к генерал-лейтенанту Ф. И. Голикову для утверждения сводки. Вот как это описано в мемуарах:

«Я стою молча и внимательно изучаю его лицо. Сначала увидел на нем удивление, потом недоумение и, наконец… грозу! […]

– Вы что-о? Вы хотите спровоцировать нас на войну с Германией? […] Я не утверждаю эту сводку! Запрещаю ее рассылать в войска! Приказываю уничтожить весь тираж!

Спокойным ровным голосом говорю:

– Товарищ генерал, это невозможно сделать. Сводка уже в войсках. […]

– Ка-ак? Вы… вы отправили сводку без моего разрешения?

– Да, товарищ генерал, отправил. Я считаю это дело серьезным, всякое промедление в данном случае – преступление. […] Я начальник информационного отдела. Я подписываю сводку и отвечаю за нее головой. Положение на западной границе весьма серьезное, и молчать об этом нельзя. А так как наши взгляды на положение дел разошлись, прошу вас устроить мне личный доклад начальнику Генштаба. Если же вы это мне не устроите, буду искать другие пути. […]

– Хорошо, товарищ подполковник, я устрою вам личный доклад начальнику Генерального штаба! – в тоне голоса слышалась скрытая угроза. – Можете идти. Вы свободны»[56].

Насколько правдива эта история? Нет ничего особенного в том, что исполняющий обязанности начальника информационного отдела подполковник В. А. Новобранец подписал саму сводку (выделено мной. – О.К.). Для генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова не составило бы никаких проблем отозвать сводку обратно для уничтожения – такая практика существует для утративших свою актуальность документов. Удостовериться же в том, кто прав, а кто нет, можно лишь в том случае, если удастся найти сопроводительное письмо к данной разведсводке и установить, кто (выделено мной. – О.К.) подписал его. Если В. А. Новобранец, то история правдива, если сопроводительное письмо подписал Ф. И. Голиков, то мемуарист лжет. Надеемся, что кто-нибудь из исследователей разберется в этом вопросе.

Как далее вспоминает Новобранец, после разговора с начальником Разведупра он приступил к подготовке очередного спецсообщения в адрес высшего военного и политического руководства с приложением разведсводки № 8, основная мысль которой была такова: «Установлено увеличение германских войск против наших западных границ. Это требует к себе серьезного внимания, так как общее количество германских сил на Востоке во многом превосходит силы, необходимые для охраны границ»[57].

То, как командование Красной армии учитывало данные разведки и опыт ведения боевых действий в ходе Второй мировой войны, можно увидеть на следующем примере. В декабре 1940 г. в Москве состоялось Совещание руководящего состава Красной армии, а в январе 1941 г. были организованы две оперативно-стратегические игры на картах. Эти мероприятия сыграли важную роль в повышении уровня подготовки высшего командного состава Красной армии в области тактики, оперативного искусства, военной стратегии, наступательных и оборонительных действий всех родов войск. Уже после Великой Отечественной войны о своем участии в Совещании руководящего состава Красной армии маршал Ф. И. Голиков писал так: «На нем (т. е. на совещании. – О.К.) мне была предоставлена возможность двукратного выступления. В первом из них, основном, мною от имени ГРУ участники совещания были обстоятельно ознакомлены с тем, как велось немецкое генеральное наступление […] против объединенных сил Франции, Англии, Бельгии и Голландии в мае 1940 г. в отношении состава и характеристики немецких сил, их сосредоточения, группировки и размаха операции; были приведены точные данные о плотности сил и средств немцев и на всем тысячекилометровом фронте наступления, и на сковывающих направлениях, и в двухсоткилометровой полосе главного удара. При этом было доложено, что “между Намюром и Седаном плотность была доведена от 2,5 до 3 км на пехотную дивизию”, а также что в этой 200-километровой полосе немецко-фашистским главнокомандованием были сосредоточены четыре полевые армии в составе шестидесяти пехотных дивизий и три танковые группы (армии) под командованием Гудериана, Гота, Клейста, а также главные силы авиации»[58].

А вот что вспоминал о данном совещании Маршал Советского Союза А. И. Еременко: «На рассмотрение этих вопросов было затрачено четыре дня – с 25 по 29 декабря. По первому докладу развернулись весьма острые прения. […] Было высказано много ценных и правильных соображений, некоторые положения доклада подверглись критике. Так, генерал-полковник Г. М. Штерн […] критиковал соображения Жукова о сроках ввода в прорыв танковых корпусов и некоторые другие мысли докладчика (Г. К. Жукова. – О.К.). […] Особенно интересным было выступление генерал-лейтенанта Порфирия Логвиновича Романенко, командира 1-го механизированного корпуса. В его выступлении содержались обоснованные критические замечания в адрес докладчика. […] Он сказал следующее: “Я позволю себе высказать сомнения относительно трактовки тов. Жуковым характера и движущих сил современной наступательной операции. Я считаю, что эта трактовка была бы правильной для периода 1932–1934 гг., ибо она отражает тогдашний уровень военной мысли, основанный на сравнительно слабом насыщении войск техникой. Но с того времени многое изменилось. Опыт, имеющийся на Западе, подвергся анализу в докладе, но выводы из этого, на мой взгляд, сделаны неверные. […] Решающим фактором в успехе германских операций на Западе явилась механизированная армейская группа Рейхенау. Это подвижное объединение […] разрезало фронт французской и бельгийской армий (между Намюром и Седаном. – О.К.) и в дальнейшем завершало окружение группы армий союзников, действовавших в Бельгии. Оно в конечном итоге и сыграло решающую роль в окончательном разгроме Франции. […] Немцы, располагая значительно меньшим количеством танков, нежели мы, поняли, что ударная сила в современной войне слагается из механизированных, танковых и авиационных соединений, и собрали все свои танки и мотовойска в оперативные объединения, массировали их и возложили на них осуществление самостоятельных решающих операций. Они добились, таким образом, серьезных успехов. Я считаю, что необходимо в связи с этим поставить и разрешить вопрос о создании ударной армии в составе трех-четырех механизированных корпусов, двух-трех авиакорпусов, одной-двух авиадесантных дивизий, девяти – двенадцати артполков”. […]

П. Л. Романенко критиковал Жукова и по ряду других вопросов. […] Как и предполагал Порфирий Логвинович, оппонентов у него нашлось немало. Против смелого массирования механизированных войск выступил Ф. И. Голиков (выделено мной. – О.К.) и др. В действительности предложения генерала Романенко были очень дельны и своевременны, хотя и не во всем бесспорны. […] Это подтвердилось в ходе Великой Отечественной войны и вынудило нас в трудных условиях создавать подвижные танковые армии. Характерно, что ни Жуков, отказавшийся от заключительного слова, ни нарком обороны маршал С. К. Тимошенко ни слова не сказали о предложении Романенко. Это значило, что те, кто стоял во главе вооруженных сил, не поняли до конца коренных изменений в методах вооруженной борьбы, происходивших в это время»[59], то есть не учитывали опыт европейской войны.

В конце декабря 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, как и обещал, организовал доклад подполковника В. А. Новобранца начальнику Генерального штаба генералу армии К. А. Мерецкову и заместителю начальника Оперативного управления Генерального штаба генерал-майору А. М. Василевскому. Голиков позвонил Новобранцу около двух часов ночи (благо все в это время еще работали) и сообщил, что подполковника ждет начальник Генерального штаба. Весь доклад занял около часа.

Согласно воспоминаниям В. А. Новобранца, в заключение генерал армии К. А. Мерецков спросил его: «Когда, по вашему мнению, можно ожидать перехода немцев в наступление? «Немцы, – отвечаю, – боятся наших весенних дорог, распутицы. Как только подсохнут дороги, в конце мая – начале июня можно ждать удара»[60].

«Да, пожалуй, вы правы. – Мерецков и Василевский начали накоротке обмениваться между собой мыслями, прикидывать необходимое время для развертывания армии и приведения страны в боевую готовность. […]

– Да, времени у нас в обрез, – сказал Мерецков. – Надо немедленно будить Тимошенко, принимать решения и докладывать Сталину.

– Товарищ генерал! – обрадованный удачным исходом доклада воскликнул я. – Если вы думаете изложить ему этот доклад, то он у него будет через два часа. Я направил ему такой же доклад фельдъегерской связью. В шесть часов утра он его получит, а два часа погоды не сделают и ничего не изменят.

– Ах так! Вы уже направили ему доклад?

– Да, конечно. И не только ему. Доклад и сводки посланы Сталину, Ворошилову, Маленкову, Берия и другим, – начал перечислять[61].

– Значит, к утру все будут знать о положении дел на границе?

– Конечно.

– Очень хорошо! Спасибо! – Мерецков пожал мне руку. – Вы свободны. Идите отдыхайте.

Из Генштаба я не шел, а летел на крыльях. Вот хорошо, думаю, не все такие твердолобые, как Голиков, есть в Генштабе светлые головы. […] Сегодня утром, думаю, Мерецков и Василевский доложат Тимошенко, а затем Сталину о положении дел на границе. Будет, конечно, созвано экстренное заседание Политбюро и будут приняты важные решения о скрытой мобилизации, о развертывании армии и перестройке промышленности. […]

Через несколько дней после моего доклада сняли с должности начальника Генштаба Мерецкова[62]. […] Новый начальник Генштаба повел совершенно отчетливую и твердую линию “мирного сосуществования” с фашистами и дружбы с ними в духе доклада Молотова. Он начал борьбу с “провокаторами” и “паникерами войны”. Эта борьба коснулась и моего отдела»[63].

В начале января 1941 г., когда многие участники Совещания руководящего состава Красной армии разъехались по местам службы, нарком обороны организовал две оперативно-стратегических игры на картах, по окончании которых был проведен их разбор. Для этого все участники игр были вызваны к И. В. Сталину.

Начальник Генерального штаба К. А. Мерецков приступил было к разбору, но Сталин перебил генерала и стал задавать вопросы. Как вспоминал впоследствии сам К. А. Мерецков, «суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван. Слово пытался взять Н. Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В. Сталин обратился к народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал. Более никто из присутствовавших военачальников слова не просил. И. В. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал: “Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся!” Возражений, естественно, не последовало. Доволен был и я. Пять месяцев тому назад И. В. Сталин при назначении моем на тот же пост обещал заменить меня, когда найдет подходящую кандидатуру. И вот он сдержал обещание. Я возвратился на должность заместителя наркома обороны и опять погрузился в вопросы боевой подготовки войск»[64].

Обозначив, что приход Г. К. Жукова в Генштаб ознаменовался крутой расправой со всеми «паникерами» и «провокаторами войны», В. А. Новобранец в своих мемуарах утверждает, что он, несмотря на это, продолжал действовать вопреки мнению и указаниям начальника военной разведки и нового начальника Генерального штаба. Например, решил довести в войска для изучения ими боевого опыта официальный отчет о франко-германской войне, предварительно рассекретив, размножив и разослав его[65].

Вместе с тем, как пишет Новобранец, «расправа коснулась и разведки. Начали вызывать из-за рубежа всех “провинившихся”. Из Берлина вызвали помощника военного атташе по авиации полковника Скорнякова, дали ему основательную “нахлобучку”. Отозвали и другого помощника военного атташе по бронетанковому делу, полковника Бажанова. Тоже дали нахлобучку и демобилизовали. От нервного потрясения Бажанов умер»[66].

В целом же резидентуры РУ ГШ КА, действовавшие в европейских государствах, продолжали своевременно выявлять переброски германских войск с Западного театра военных действий на Восток и информировать о них Центр. Командование РУ Генштаба Красной армии в лице генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова сразу же докладывало об этом военному и политическому руководству СССР. Это видно по составу второй группы документов советской военной разведки, к которым относятся сообщения, поступившие в период с января по апрель 1941 г. В них отражена непосредственная подготовка Германии к войне против Советского Союза, а именно: деятельность государственных структур, оборудование театра военных действий, создание ударных группировок и стратегических резервов.

Помимо нелегальных резидентур, в получении всех этих данных участвовали и кадровые офицеры: в Берлине – генерал-майор В. И. Тупиков («Арнольд»), полковник Н. Д. Скорняков («Метеор»), капитан Н. М. Зайцев («Бине») и «Кремень»[67]; в Париже – генерал-майор И. А. Суслопаров («Маро») и «Рато»; в Будапеште – полковник Н. Г. Ляхтеров («Марс»); в Бухаресте – полковник Г. М. Еремин («Ещенко»), М. С. Шаров («Корф») и «Дантон»; в Софии – полковник Л. А. Середа («Зевс»), «Боевой» и «Коста»; в Белграде – генерал-майор А. Г. Самохин («Софокл»); в Праге – полковник А. В. Яковлев («Савва»); в Стокгольме – полковник Н. И. Никитушев («Акасто»); в Лондоне – генерал-майор И. А. Скляров («Брион»); в Финляндии – полковник И. В. Смирнов («Оствальд»); в Токио – подполковник К. П. Сонин («Илья»). Ценные сведения поступали в Центр и от таких источников, как К. Велкиш («АБЦ»), И. Венцель («Герман»), Ш. Радо («Дора»), Л. Треппер («Отто»)[68] и многих других.

Важные разведывательные сведения добывались в Берлине. Так, 29 декабря 1940 г. полковник Н. Д. Скорняков телеграммой доложил в РУ ГШ КА: «“Альта” сообщила, что “Ариец” от высокоинформированных кругов узнал о том, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 г. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений»[69]. У этой телеграммы имеется достаточно оригинальная рассылка, которая существенно отличается от рассылки спецсообщений: «экз. № 1 – адрес; № 2 – т. Панфилову; № 3 – т. Дубинину; № 4 – т. Тимошенко; № 5 – т. Мерецкову; № 6–7 – т. Сталину; № 8 – т. Молотову».

На документе сохранилась резолюция Ф. И. Голикова: «НО-1. Потребовать более внятного освещения вопроса; затем приказать проверить. Первое сообщение телеграфом получить от “Метеора” дней через 5 и дать мне. 30.XII. Голиков». Затем чуть выше он дописал: «НО-9. Дать копию наркому и НГШ». Заместитель начальника РУ ГШ КА генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов дал указания: «НО-1. 1) Кто это высокоинформированные круги? Надо уточнить. 2) Кому конкретно отдан приказ? А. Панфилов»[70].

По приведенным выше цитатам видно, что изначально сотрудники шифровального отдела разослали шифртелеграмму только руководству РУ ГШ КА. Голиков же распорядился ознакомить с ней руководство Наркомата обороны, а затем и страны. Тем самым, вопреки утверждениям В. А. Новобранца о «твердолобости» Голикова, начальник Разведупра эту коротенькую телеграмму, приведенную здесь целиком, довел до высших должностных лиц и дал указания на дальнейшее уточнение сведений. Кстати, подписи самого подполковника Новобранца на этом экземпляре документа нет. Но, возможно, она есть на копии генерал-майора Н. И. Дубинина – начальника информационного отдела.

Таким образом, несмотря на то, что директива № 21 о подготовке нападения на СССР (так называемый «план Барбаросса») была подготовлена лишь в девяти экземплярах и предназначалась только для высшего командования вооруженных сил Германии, советская военная разведка уже через 11 дней после подписания Гитлером узнала ее основное содержание.

В следующей телеграмме от 4 января 1941 г. «Метеор» подтвердил информацию «Альты», переданную прошлым сообщением. Он проинформировал, что «подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на Востоке»[71].

А вот как в своих мемуарах (которые имеют интересную особенность – появление все новых и новых дополнений с каждым новым изданием) работу разведки под руководством Ф. И. Голикова оценивал маршал Г. К. Жуков: «Что мы знали тогда о вооруженных силах Германии, сосредоточенных против Советского Союза? По данным Разведывательного управления Генштаба, возглавлявшегося генералом Ф. И. Голиковым, дополнительные переброски немецких войск в Восточную Пруссию, Польшу и Румынию начались с конца января 1941 г. Разведка считала, что за февраль и март группировка войск противника увеличилась на девять дивизий: против Прибалтийского округа – на три пехотные дивизии; против Западного округа – на две пехотные дивизии и одну танковую; против Киевского округа – на одну пехотную дивизию и три танковых полка. Информация, которая исходила от генерала Ф. И. Голикова, немедленно докладывалась нами И. В. Сталину. Однако я не знаю, что из разведывательных сведений докладывалось И. В. Сталину генералом Ф. И. Голиковым лично, минуя наркома обороны и начальника Генштаба, а такие доклады делались неоднократно. Одно лишь могу сказать: И. В. Сталин знал значительно больше, чем военное руководство. Но даже из того, что докладывалось ему по линии военной разведки, он мог видеть безусловное нарастание угрозы войны, но этого им сделано не было, и он, переоценив свои возможности, шел дальше по ложному пути»[72].

Естественно, что Г. К. Жуков упоминает только о тех перебросках немецких войск, которые происходили при нем как начальнике Генерального штаба. О том, что в течение всей осени и зимы 1940 г. РУ ГШ КА практически ежемесячно по несколько раз докладывало о сосредоточении немецких войск на территории Румынии и бывшей Польши[73] руководству Наркомата обороны и руководству государства, в том числе и И. В. Сталину, он не упоминает ни слова.

Известный отечественный историк, доктор исторических наук М. И. Мельтюхов, в свою очередь, изучил хранящуюся в РГВА рукопись мемуаров Г. К. Жукова, и оказалось, что в ней вместо приведенного выше написано следующее: «Я не знаю, что давала Сталину разведка, находившаяся не в руках Генштаба, но разведка, которую возглавлял перед войной генерал Голиков Ф. И., не смогла вскрыть мероприятий, которые в глубокой тайне отрабатывались в штабах немецких войск по плану войны. Разведка не сумела проникнуть в тайники, где планировались цели и задачи немецких войск в войне с Советским Союзом. Обо всем этом мы узнали только после войны, читая трофейные документы. […] Сейчас бытуют разные версии о том, что мы знали о выдвижении войск противника на исходные рубежи и даже конкретно о дне нападения немцев. Эти версии лишены основания и не могут быть подтверждены официально. Военному руководству были известны лишь общие предположительные сведения, которые были известны многим»[74]. При этом не только Жуков, но и Василевский свидетельствовали, что не знали ни о сроках нападения немцев, ни даже о том, может ли состояться это нападение вообще![75]

31 января 1941 г. Гитлер одобрил секретную директиву Главного командования сухопутных войск (ОКХ) по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск вермахта. В ней отмечалось, что «операция должна быть проведена таким образом, чтобы посредством глубокого вклинения танковых войск была уничтожена вся масса русских войск, находящихся в Западной России. При этом необходимо предотвратить возможность отступления боеспособных русских войск в обширные внутренние районы страны»[76].

Краткое содержание этой директивы стало известно «Альте», и 28 февраля 1941 г. она доложила: «Сформированы три группы армий, а именно: под командованием маршала Бока, Рундштедта и Риттера фон Лееба. Группа армий “Кенигсберг” должна наступать в направлении Петербург, группа армий “Варшава” – в направлении Москва, группа армий “Позен” – в направлении Киев. Предполагаемая дата начала действий якобы 20 мая. Запланирован, по всей видимости, охватывающий удар в районе Пинска силами 120 немецких дивизий. Подготовительные мероприятия, например, привели к тому, что говорящие по-русски офицеры и унтер-офицеры распределены по штабам. Кроме того, уже строятся бронепоезда с шириной колеи, как в России. […] [Гитлер] намерен разделить российского колосса на 20–30 различных государств, не заботясь о сохранении всех экономических связей внутри страны, чтобы… вызвать там недовольство на долгие времена»[77]. В конце донесения И. Штебе отметила, что информация получена «Арийцем» от человека из окружения Геринга и подтверждается общением с другими немецкими военными.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский (в 1941 г. заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба) вспоминал, что с получением сведений об активизации в феврале 1941 г. перебросок немецких войск к советским границам «Генштаб в целом и наше Оперативное управление вносили коррективы в разработанный в течение осени и зимы 1940 г. оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных сил для отражения нападения врага с Запада. План предусматривал, что военные действия начнутся с отражения ударов нападающего врага, что удары эти сразу же разыграются в виде крупных воздушных сражений, с попыток противника обезвредить наши аэродромы, ослабить войсковые, и особенно танковые, группировки, подорвать тыловые войсковые объекты, нанести ущерб железнодорожным станциям и прифронтовым крупным городам. […] Одновременно ожидалось нападение на наши границы наземных войск с крупными танковыми группировками […]. К началу вражеского наступления предусматривался выход на территорию приграничных округов войск, подаваемых из глубины СССР. Предполагалось также, что наши войска вступят в войну во всех случаях полностью изготовившимися и в составе предусмотренных планом группировок, что отмобилизование и сосредоточение войск будет произведено заблаговременно»[78].

С января 1941 г. в Германии находился новый советский военный атташе генерал-майор В. И. Тупиков. К концу марта он подготовил и представил в РУ ГШ КА «Доклад о боевом и численном составе развернутой германской армии и ее группировке по состоянию на 15.03.1941» объемом более 100 страниц с приложением 30 схем организации боевых частей германской армии, общей схемы группировки войск германской армии, схемы группировки военно-воздушных сил Германии, схемы организации немецкого армейского корпуса, сводных таблиц боевого состава артиллерийских частей вермахта и т. д.[79]

В конце апреля 1941 г. Тупиков подготовил для Центра доклад «О группировке германской армии по состоянию на 25.04.1941». В нем советский военный атташе сообщил, что война с Германией для нашей страны – «вопрос сроков, и сроков не столь отдаленных». В подтверждение этого Тупиков сообщил о развернувшейся в Третьем рейхе открытой антисоветской пропагандистской кампании.

Советский военный атташе акцентировал внимание своего руководства на том, что «группировка германской армии с осени 1940 г. неизменно смещается на Восток. Сейчас на Востоке (Восточная Пруссия, Польша, Румыния) – до 118–120 дивизий… качественное состояние вооруженных сил по признакам политико-моральным, обученности и оснащенности сейчас пребывает в зените, и рассчитывать, что оно продержится на этом уровне долгое время, у руководителей рейха нет оснований, так как уже теперь чувствуется, что малейшие осложнения, намекающие на возможную затяжку войны, вызывают острую нервозность среди широких слоев населения»[80]. К докладу генерала Тупикова прилагалась графическая «Схема возможных вариантов действий Германии против СССР», отражавшая несколько возможных направлений главных ударов германских войск в случае начала войны против СССР. В выводной части В. И. Тупиков писал: «1. В германских планах СССР фигурирует как очередной противник. 2. Сроки начала столкновения возможно более короткие и, безусловно, в пределах текущего года»[81].

Следующей по значимости информацией, поступившей в Центр, были сведения, полученные советским военным атташе в Бухаресте (Румыния) полковником Г. М. Ереминым («Ещенко»). Основным его информатором был агент Курт Велкиш («АБЦ»), являвшийся пресс-секретарем германского посольства в столице Румынии. Велкиш имел доступ к закрытым материалам министерства иностранных дел Германии. В период с января по июнь 1941 г. от «АБЦ» были получены несколько обширных сообщений о подготовке Германии к войне против СССР. Несколько донесений от этого источника генерал-лейтенант Ф. И. Голиков направил непосредственно И. В. Сталину.

24 марта 1941 г. полковник Г. М. Еремин проинформировал Москву о том, что «при встрече Антонеску с Герингом в Вене обсуждался вопрос о роли Румынии в предстоящей войне Германии с СССР… Геринг… дал ему ряд указаний по согласованию плана мобилизации румынской армии с планом мобилизации германской армии, который является планом войны Германии против СССР… Война должна начаться в мае»[82].

26 марта 1941 г. «Ещенко» передал информацию о беседе «АБЦ» с советником германского посольства в Бухаресте Гофманом. Последний рассказал, что «имел разговор с государственным министром Михаилом Антонеску». По сведениям Гофмана, глава «национального легионерского правительства» маршал И. Антонеску еще в январе 1941 г. был посвящен Гитлером в план войны Германии против СССР, и на эту же тему состоялся детальный разговор при встрече Антонеску с Герингом в Вене[83].

Количество поступавших из всех европейских государств сведений о нарастании угрозы войны с Германией увеличивалось с каждым месяцем. Так, 5 марта 1941 г. Ф. И. Голиков подписал специальное сообщение, в котором говорилось: «В министерствах Берлина… убеждены в предстоящей войне против СССР. Сроком нападения считается 1 мая 1941 г. В последнее время в связи с событиями в Югославии срок начала войны отнесен на 15 июня»[84].

Более того, советской военной разведкой были отмечены изменения в торговых отношениях между СССР и Германией. В частности, резиденту в Праге полковнику А. В. Яковлеву стало известно, что, «по данным работников министерства торговли Германии, 20 марта отдано секретное распоряжение приостановить выполнение заказов для СССР промышленными предприятиями Протектората. Атташе югославского торгового агентства Церович показывал марки “Украинской Народной Республики”, подготовленные немцами. В Кракове генерал Войцеховский формирует славянский антибольшевистский полк»[85].

Таким образом, обвинения В. А. Новобранца в адрес начальника Разведуправления генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова в необъективных докладах руководству не подтверждаются фактами и документами. В те годы, когда отставной полковник писал свои мемуары, он, вероятно, и подумать не мог, что разведывательные сводки и спецсообщения РУ ГШ КА когда-то будут рассекречены и их опубликуют. Расчет рассылки этих документов является важнейшим свидетельством правоты Филиппа Ивановича Голикова.

20 марта 1941 г. начальник Разведуправления Генштаба Красной армии подписал доклад «Высказывания (оргмероприятия) и варианты боевых действий германской армии против СССР», который содержал 16 пунктов и 2 вывода[86]. При этом в нескольких пунктах доклада отмечалось, что главной задачей Германии является достижение победы над Англией, и лишь в седьмом пункте говорилось, что «Гитлер намерен весной 1941 г. разрешить вопрос на Востоке». В докладе также указывалось, что подготовка Германии к войне против СССР началась еще до визита В. М. Молотова в Берлин (ноябрь 1940 г.), но была приостановлена, так как «немцы просчитались в своих сроках победы над Англией. Весной немцы рассчитывают поставить Англию на колени, развязав тем самым себе руки на Востоке». В докладе было упомянуто и о том, что «в Берлине говорят о каком-то крупном разногласии между Германией и СССР. В связи с этим в германском посольстве говорят, что после Англии и Франции наступит очередь СССР». Кроме того, в докладе были изложены вероятные варианты военных действий Германии против Советского Союза. Из них только третий заслуживал особого внимания. Фактически он повторял содержание донесения «Альты» от 28 февраля 1941 г. Сообщив имевшиеся в РУ ГШ КА сведения, Ф. И. Голиков в своем докладе пришел к следующим выводам:

«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[87].

Именно за первый вывод (о том, что наиболее вероятным сроком начала действий против СССР будет момент после победы Германии над Англией или после заключения между ними мирного договора) Ф. И. Голикову и «достается». Данный вывод является отражением дезинформационных мероприятий, проводившихся немцами: германское командование пыталось убедить руководство СССР и Красной армии в том, что главное – это победа над Англией. Второй вывод также заслуживает сожаления. Тем не менее сама текстовая часть доклада содержала немало ценных сведений о возрастании угрозы военной агрессии против СССР.

В 1965 г. историк В. А. Анфилов встретился с Ф. И. Голиковым и попросил его прокомментировать выводы в упомянутом докладе. «По словам Голикова, – вспоминал историк, – он лично был не очень уверен в правильности своих выводов относительно того, что Гитлер не рискнет начать войну против СССР, не покончив с Англией. Но, так как они соответствовали точке зрения Сталина, доложить сомнения побоялся…»[88]. Голиков не счел нужным заверять Анфилова в том, что он, как начальник Разведупра, приложил все усилия для переубеждения Сталина, и не стал сваливать на того всю ответственность.

Доклад от 20 марта 1941 г. был направлен наркому обороны С. К. Тимошенко и начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову, а кроме того, доложен в ЦК ВКП(б) и СНК СССР. И как уже после войны признавал сам Ф. И. Голиков, этот доклад содержал выявленные советской военной разведкой варианты «стратегических планов наступления Германии на Советский Союз. В число их (вариантов. – О.К.) входил своим существом и план “Барбаросса”. При этом мы заявили, что из всех сообщаемых вариантов главным считаем именно его»[89].

Однако в 1990-е гг. тот же В. А. Анфилов писал, что, когда во время беседы с Г. К. Жуковым (в 1965 г.) он показал ему доклад Голикова[90], маршал заявил, что видит этот документ впервые, так как начальник Разведупра «не подчинялся мне и докладывал непосредственно Сталину, а иногда и Тимошенко. Но об этом документе он, по-видимому, наркома не информировал, потому что тот делился со мной основными сведениями разведки, полученными от Голикова»[91].

Вместе с тем, несмотря на то что маршал Г. К. Жуков негативно относился к Ф. И. Голикову и частенько говорил о том, что он не был знаком со многими документами военной разведки (что опровергается архивными материалами), он вынужден был признать (и это есть в его мемуарах), что в упомянутом выше докладе «излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана “Барбаросса”, а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана. В докладе говорилось: “Из наиболее вероятных военных действий, намечаемых против СССР, заслуживают внимания следующие: Вариант № 3, по данным… на февраль 1941 г.:…для наступления на СССР […] создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая”»[92]