Дерни смерть за саван

Читать онлайн Дерни смерть за саван бесплатно

Пролог

Все начиналось как банальный, пусть и со вкусом обставленный, адюльтер.

Стояла ночь, безлунная и беззвездная. Затянутое тучами небо набрякло и кое-где прохудилось – на землю сочился мелкий противный дождь. В блеклых огоньках редких масляных фонарей поблескивали листья деревьев, шлифованные плиты дорожек, обрамленные кирпичом клумбы, скульптуры античных персонажей, утопающие в зарослях густого парка.

Из-за статуи Аполлона вышел человек в широком плаще с капюшоном. На шее плащ был стянут сапфировой застежкой. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, оставляя его в густой тени. Впрочем, о присутствии человека в парке никто не догадывался, так что и видеть его было некому.

Сам же он долго разглядывал длинное здание, выступающее из-за ветвей. Здание не выглядело слишком высоким – всего два этажа. Лишь в центральной части был надстроен третий уровень с фронтоном, украшенным изображением щита Фердинанда VI. Над портиком виднелся балкон с каменным парапетом. По углам дворца, выстроенного из красного и белого камня, возвышались две башенки, увенчанные куполами.

Человек в плаще с драгоценной застежкой знал, что скромный внешний облик здания обманчив. Внутри размещалось около двух тысяч комнат, в них легко было заблудиться, не имея точной карты. У ночного созерцателя такая карта имелась. Кроме того, он бывал в этом здании уже много раз, и, что важнее всего, рассчитывал на помощь прелестной проводницы.

Он всмотрелся в балкон над портиком. Сердце трепетало в ожидании условного сигнала. Есть! Когда мимо фасада прошел часовой с факелом в руке, отблеск пламени выхватил из мрака привязанную к балкону бежевую ленту. Это означало: все в порядке, путь свободен. Человек в плаще заметно повеселел и направился к левому крылу здания. Обогнул его и оказался позади дворца, там, где зелень парка подступала к стенам почти вплотную.

В двух шагах от таинственного господина, спрятавшегося за тумбой выключенного на ночь фонтана, прошествовал еще один стражник в мундире королевской гвардии. В руках он держал алебарду – дань многовековой традиции. Однако на плече у него висело оружие куда более современное и действенное – немецкое нарезное ружье со скользящим затвором.

Человек в плаще замер. С юных лет он имел непосредственное отношение к армии, даже служил военным министром в одном временном правительстве, поэтому достоинства и недостатки различных типов вооружения были ему хорошо ведомы. Под такое ружье, каким располагал часовой, подставиться рискнул бы разве что законченный глупец.

Но вот гвардеец отдалился на безопасное расстояние. Небольшая высота дворцовых сооружений с лихвой компенсировалась их протяженностью. Человек в плаще быстро прикинул: чтобы дойти до угла и повернуть назад, охраннику потребуется никак не меньше трех минут. Этого было более чем довольно для задуманного таинственным господином маневра.

Досчитав для верности до десяти, он рванулся из-за тумбы, мигом пересек освещенное фонарем пространство и очутился у каменной кладки, в которой над самой землей обнаружилась маленькая дверка, – один из запасных выходов, оборудованных на случай пожара. Обычно дверка запиралась изнутри на прочные замки, за этим неусыпно следили служители дворца. Но сейчас замки почему-то оказались не заперты, а петли смазаны чьей-то заботливой рукой.

Еще миг – и человек в плаще оказался внутри дворца. Осторожной, но уверенной походкой он поднялся по винтовой лесенке на второй этаж и попал в объятия той, которая и устроила его проникновение в охраняемую резиденцию.

– Франсиско! – прошептала она счастливо. – Наконец-то! Я уж думала, вы не придете…

Посетитель, чье полное имя звучало как Франсиско Серрано-и-Домингес, снял мокрый от дождя плащ и предстал во всем своем великолепии. Это был бравый мужчина лет тридцати пяти – сорока, с английскими усами и залысиной на лбу, которая не старила его, а лишь добавляла солидности.

Любовнице кабальеро Франсиско не исполнилось еще и восемнадцати, но выглядела она на все тридцать: крупная, дородная, с не по годам развитой грудью и – увы – наметившимся вторым подбородком. Ее манеры недвусмысленно указывали на то, что она привыкла повелевать и видеть, что ей подчиняются.

– Идемте же! – Она схватила гостя за руку, обнаружив недюжинную для женщины силу, и повлекла его темными коридорами в глубь дворца.

Они миновали пять или шесть залов, в том числе тот, где стоял трон в стиле Людовика XVI. Стены здесь были выстланы алыми бархатными тканями, а потолок расписан помпейскими фресками. Попадались также залы с мавританскими, неаполитанскими и китайскими интерьерами. Пышногрудая молодка не задержалась ни в одном из них. Она шла быстро, а славный сеньор, имевший, между прочим, чин генерала, следовал за ней, как на привязи.

Наконец, едва не столкнувшись с внутренней стражей, совершавшей ночной обход дворца, они добрались до маленькой комнатки, где стояла двуспальная кровать с балдахином. Комнатку украшали гобелены с фривольными сюжетами, а в углу ютилась гипсовая статуэтка, изображающая нагого Амура. На прикроватном столике горела тонкая рифленая свеча.

– Это спальня Луизы, моей сестры, – пояснила любодейка. – С тех пор как Луиза с мужем… этим негодником, который метит на испанский престол… переехала в Севилью, сюда никто не заходит.

– А прислуга?

– Уборка бывает раз в неделю. Но не сегодня. Так что нам никто не помешает.

– А ваш супруг?

– Он в Мадриде, приедет только завтра после обеда… Да что же вы такой робкий! – Она в нетерпении топнула каблучком. – Я изнемогаю от страсти, а вы рассуждаете!

Тут уж генерал, отбросив всяческие сомнения, обнял прелестницу так, что она заверещала от восхищения, а после принялся освобождать ее тело от многочисленных предметов одежды, свойственных ранней викторианской моде. На пол полетели газовая накидка, легкое домашнее платье из муслина, нижняя юбка, украшенная воланами и вышивкой, кофточка-безрукавка с круглым вырезом…

– Скорее, Франсиско, скорее! – изнывала сладострастница. – Я вся горю!

Генерал вспомнил, что и сам упакован в несколько слоев разнообразной материи. Оставив полураздетую красотку, он сорвал с себя шейный платок, выпростался из двубортной куртки с отложным воротником, стянул с плеч шелковый жилет, содрал манишку, отстегнул подтяжки.

– Черт бы вас побрал, Франсиско! Что вы так долго копаетесь?

– Одну минуту, моя Исабель, я уже почти готов!

Генерал потянул книзу брюки, но, взглянув на раскрасневшееся лицо конкубины, решил сначала вызволить ее из тугого корсета. Он как раз возился с многочисленными крючочками у нее на спине, когда распахнулась дверь и в спальне явился тощий господин с вытянутым лошадиным лицом, на котором застыло яростное и вместе с тем уныло-обреченное выражение.

– Та-ак, – протянул он, созерцая даму в кокетливых панталончиках и ее кавалера со спущенными до колен штанами. – Какой пассаж!

– Кхм! – кашлянул сконфуженный генерал и поддернул брюки.

Дама если и была смущена, то не подала виду.

– Сударь, – обратилась она к вошедшему, – что вы изволите делать во дворце? Вы же сказали, что ревизия градостроительного комитета задержит вас в столице до завтрашнего дня?

– Это была маленькая хитрость, сударыня, – ответил тощий, еле сдерживая кипящее в нем бешенство. – Я давно подозревал вас в порочных связях, – полный презрения кивок в сторону генерала, – и вот выдалась возможность проверить эти подозрения.

– Монсеньор, – подал голос генерал, – вышло некоторое недоразумение, и я почитаю своим долгом разъяснить вашей светлости…

– А я почитаю своим долгом смыть вашей кровью свой позор! – вскричал тощий и выхватил из-под полы лондонского сюртука пистолет настолько архаичного вида, что в руке современного денди он смотрелся по меньшей мере забавно.

Зная вспыльчивый характер мужа, дама не сомневалась, что сейчас грянет выстрел. Она схватила с кровати подушку и метнула ее в стрелка. Раздался гром, подушку разорвало в клочья, по спальне полетел пух, как будто осыпался разом десяток тополей. Военная выучка позволила генералу уклониться от пули.

Тощий люто шмякнул пистолет о гобелен с изображением соития Зевса и Данаи. Выдвинул из ножен шпагу. Безоружный генерал тоскливо оглядывался в поисках спасения. И только та, которую он называл Исабель, не теряла самообладания. Она подошла к супругу, сильной рукой вырвала у него шпагу и переломила ее об колено.

– Что вы себе позволяете? – задохнулся он от негодования.

Из коридора долетел оглушительный топот, и в спальню ворвались два гвардейца с изготовленными для стрельбы немецкими ружьями.

– Ну вот, – проронил тощий на минорной ноте, – теперь и челядь осведомлена…

– Ваше величество, – гаркнул один из гвардейцев, выкатив глаза на царственную гризетку в полуразвязанном корсете, – здесь кто-то стрелял, и мы подумали…

– Кто вам велел думать? – Она дрыгнула ногой, и войлочная туфля, сорвавшись со ступни, полетела в гвардейцев. – Убирайтесь вон!

Пунцовые от стыда, гвардейцы ретировались. Пух из растерзанной подушки медленно оседал на паркет.

– Что будем делать, сударыня? – спросил тощий, немного успокоясь.

И получил ответ:

– Я королева, мне все равно.

– В таком случае поступайте, как будет угодно вашему королевскому величеству. А я удаляюсь в Эль-Пардо.

Он стряхнул с себя прилипшие пушинки и, хрястнув дверью, покинул спальню. Легкомысленная монархиня и ее любовник вновь остались наедине.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – засуетился генерал и потянулся к скомканной жилетке.

Королева ударила его по руке.

– Вот еще! Я не виновата, что мне навязали в мужья слизняка, неспособного удовлетворить женщину.

– Но теперь он знает о наших свиданиях…

– Пусть знает! Это и к лучшему: больше не надо скрываться… Идите же ко мне, мой рыцарь!

Королева совлекла с пышного, как сдобная булка, тела опостылевший корсет, разорвала льняную сорочку и, не стесняемая более ничем, по-кошачьи прыгнула на своего любовника.

Они слились в страстном обжигающем поцелуе.

Глава первая

Чертовщина в Аранжуэце

На дорогах Кастилии. – Городок с неприличным названием. – Сестры похожие и непохожие. – Каменные быки и козлиная кожа. – Принц на паровой телеге. – Письмо-загадка. – Уединенный домик. – Максимов славит технический прогресс. – История о корабле-призраке. – Трагедия на мосту через Тахо. – Ночь, полная кошмаров. – Вероника сеет панику. – Мертвая голова. – Соседи Кончиты. – Бородач на кауром коне. – Выстрел из французского карабина. – Поиски вокруг дома. – На прицеле.

Февральским днем – таким лучистым и теплым, какие в это время года бывают лишь на просторах Новой Кастилии, – по мосту через реку Тахо катилась рессорная двуколка. В ней, помимо кучера – немногословного арагонца с банданой на голове, – находились трое пассажиров: уроженка Испании, а ныне подданная Российской империи Анита Моррьентес, ее супруг, отставной военный инженер Алексей Максимов, и их служанка – девица из тверских крестьянок по имени Вероника.

Анита и Алекс, не обремененные никакими служебными обязанностями, уже третий год путешествовали по Европе. Средств, получаемых с имений, которые перешли Максимову по наследству от родителей, хватало на то, чтобы ощущать себя в достаточной степени свободными. Путь лежал через германские земли во Францию, а затем по крутой дуге вниз – в Швейцарию и Австро-Венгрию. Наконец, пресытившись впечатлениями и приключениями, среди коих выдалось немало опасных, они решили вернуться домой. Однако в румынской Констанце Анита получила письмо от своей сестры, которая просила ее срочно приехать. Тон письма был таков, что Анита не раздумывала ни секунды.

Супруги покинули побережье Черного моря в первых числах ноября. Пассажирский пароход «Альдебаран», шлепая гребными колесами, доставил их в Константинополь, где довольно долго пришлось ждать судна, с которым можно было бы выйти в Средиземноморье. Лишь к концу декабря удалось попасть в греческий порт Пиреус, но и там вышла задержка. Зимнее Эгейское море бушевало, и все корабли недели две стояли на приколе, пережидая непогоду. После Нового года Максимов уговорил шкипера одного из пакетботов подбросить их хотя бы до Италии. Но в дороге пакетбот дал течь и по этой причине завернул в Ираклион, где его поставили в док для починки. Таким образом, к подошве Апеннинского сапога Анита и Алекс причалили уже на православное Крещение, а там еще ждали оказии, чтобы достичь испанских берегов.

В конце концов в начале февраля они ступили на каталонскую землю в гавани Барселоны и тут же наняли экипаж, чтобы попасть в самое сердце Кастилии – городок Аранхуэс, отстоящий всего на сорок с небольшим верст к югу от Мадрида. Максимов называл городок Аранжуэцем, согласно принятым тогда правилам русской транскрипции. Аните первое время не нравилось такое вопиющее искажение, отдававшее португализмом, но она, прожившая более десяти лет под мощным влиянием русской культуры, не могла не согласиться, что на языке Пушкина оригинальное название городка звучит слегка неприлично. Поэтому вскоре притерпелась к жужжаще-цокающему варианту и сама стала употреблять его в речи.

Итак, двуколка с четой Максимовых въезжала в Аранжуэц. Деревянный настил моста прогромыхал под колесами, самая крупная водная артерия Пиренейского полуострова осталась позади, и перед путниками открылся вид на величественный королевский дворец, загородную резиденцию испанских монархов, окруженную обширным парком. Это монументальное творение, задуманное как достойный ответ французскому Версалю, поражало своим размахом и барочной вычурностью.

Но Анита не испытывала желания любоваться живописной постройкой. Сидя на жесткой скамье, на которую заботливая Вероника положила для удобства шелковую подушечку, она погрузилась в раздумья о сестре и о внезапном призыве в родные края, так давно покинутые и наполовину позабытые.

Они с Кончитой родились в один день. Однако природа, наделив девочек разительно схожей внешностью, позаботилась о том, чтобы характеры их существенно отличались. Анита с раннего детства была бесстрашной и любознательной, всюду совала свой нос, старалась докопаться до сути явлений, а Кончита слыла ленивой созерцательницей, глядевшей на мир не через призму критического ученого разума, а скорее через магический кристалл волхва. Суеверная, воспринимавшая с трепетом любые небылицы, она больше всего на свете обожала сидеть у камелька и слушать мамины сказки об оживших каменных быках Гисандо, роковой девушке Кармен и блаженном острове Антилия, будто бы затерянном в Атлантическом океане. Так как мама была родом из Астурии, она особенно любила тамошние легенды и могла часами повествовать о русалке-обольстительнице Ксане, которая расчесывает свои каштановые кудри гребнем, сделанным из лунного света, или о густобородом Нубейро, который носит козлиную кожу, катается на облаке и посылает с неба бури и ненастья.

Кончита слушала байки с разинутым ртом. Именно такой – простодушной и инфантильной – Анита запомнила ее, когда в возрасте семнадцати лет уехала учиться в Саламанку. Учеба, к сожалению, длилась недолго. По всей Испании полыхала гражданская война между сторонниками малолетней королевы Изабеллы и другого претендента на престол – ее родного дяди инфанта Дона Карлоса. Кровопролитие разрасталось, охватило всю страну, карлисты то стояли у стен Мадрида, грозя вот-вот захватить власть, то терпели поражения и вновь собирались с силами для следующего удара. Свистопляска продолжалась шесть лет. Анита не выдержала беспрестанного грома выстрелов и запаха крови и весной 1839 года, едва достигнув девятнадцати лет, покинула отчизну, переселившись сначала во Францию, а затем и в Россию. Родители к тому времени скончались, Кончита осталась хозяйкой родового поместья в Галисии. Анита накануне бегства из страны приехала к сестре и предложила отправиться в эмиграцию вдвоем. Она не представляла, как Кончита – этот большой ребенок – будет жить одна, да еще в такой тревожной обстановке.

И что же? К удивлению Аниты, сестра объявила ей, что никуда не поедет, потому что выходит замуж. Такого поворота никак нельзя было ожидать, тем не менее все произошло, словно в сказке. Кончита встретила своего принца – и прибыл он не на белом коне, а на самоходном паровом тарантасе, окутанном влажными клубами и пыхтящем, подобно стаду запыхавшихся носорогов. Хорхе (так звали наездника), строго говоря, принцем не являлся, он служил по инженерной части и занимался прокладкой железных дорог. Мотался туда-сюда по стране, изучал рельефы местности и набрасывал планы проведения рельсовых путей.

Он покорил впечатлительную Кончиту с первого взгляда. Да и она, нежная, застенчивая, с распахнутыми глазами, чем-то зацепила его. Они наспех поженились, и Хорхе увез свою возлюбленную в Аранжуэц, где как раз начиналось строительство железнодорожной линии для сообщения городка со столицей. Там он, получавший от правительства неплохую зарплату, выстроил просторный дом, где молодые и поселились, дабы жить в любви и согласии.

С тех пор Анита ни разу не видела сестру. Связующей нитью между ними служила переписка, редкая и нерегулярная. Письма Кончиты, переполненные многословной чепухой, содержали мало конкретики. Анита знала только, что Хорхе по-прежнему занят на строительстве чугунки, и оно совсем скоро подойдет к концу. А потом его, по всей видимости, перебросят на какой-нибудь другой участок. Потомством пара так и не обзавелась – на семейную жизнь у Хорхе катастрофически не хватало времени, а Кончита и не рвалась становиться матерью, она понятия не имела, как ухаживать за детьми.

Последнее письмо, то самое, что пришло в Констанцу, оказалось самым коротким и наиболее бестолковым. Кончита умоляла о помощи, писала, что надеяться ей не на кого, кроме Аниты, заклинала приехать как можно скорее. Но – ничего определенного. Вот и терзалась Анита всю дорогу, все три месяца, гадая, что же такое случилось с великовозрастной малышкой. И еще думала о том, как различно сложились их судьбы. Единственное пересечение состояло в том, что мужья у обеих – инженеры. На этом все. Зря говорят, что близнецы идут по жизни одной и той же тропой…

В Испании, несмотря на то что гражданская война завершилась подписанием мирного договора, и сейчас было неспокойно. Три года назад поднял новый мятеж сторонник Дона Карлоса генерал Кабрера. Несколько месяцев он сеял смуту в Каталонии, но был разбит и, тяжело раненный, скрылся за границей. И хотя, по словам кучера-арагонца, в стране стояло относительное затишье, напряженность прямо-таки витала в воздухе. Была она неоднородной, и ее концентрация зависела от определенной точки на географической карте. Когда отъехали от Барселоны, этого котла с вечно кипящим варевом людского недовольства, сделалось поспокойнее. Но в считаных часах езды от Мадрида Анита вновь ощутила тревогу. Хотя, может быть, ее так волновала предстоящая встреча с Кончитой?

Аранжуэц Анита посетила впервые. Он оказался совсем маленьким, меньше иных русских деревень. Миновав Тахо, двуколка уже через четверть часа подкатила к нужному дому. Он стоял одиноко, как скит отшельника, а позади возвышался покатый холм. Анита сверилась с адресом, написанным на конверте письма Кончиты. Все верно, вот он – пункт назначения.

Максимов расплатился с кучером, сошел с повозки, помог Веронике спустить на землю багаж. Кучер, не попрощавшись, стегнул лошадей и уехал. Новоприбывшие остались стоять перед входом в обнесенный ажурной изгородью зеленый дворик.

Анита толкнула вихлявшуюся на ветру калитку, прошла по выложенной гравием дорожке. Максимов следовал по пятам, шествие замыкала Вероника, тащившая дощатые, обшитые кожей чемоданы.

Анита с интересом оглядела дворик. Газончик, клумбочки, низенькие деревца – все выглядело кукольным, и во всем чувствовалась детская натура Кончиты. Поди, и по сей день в игрушки играет, а ведь по возрасту и статусу – считай, матрона.

Максимов, в свою очередь, разглядывал дом. Он рассчитывал увидеть нечто высокохудожественное, исполненное в старинном архитектурном стиле и перенасыщенное декоративными финтифлюшками. Но вместо этого увидел сугубо практичное строение из дерева, стали и стекла, где напрочь отсутствовали бесполезные излишества. Параллелепипед с крытой железом двускатной крышей, горизонтальные сосновые жалюзи на квадратных окнах, жало громоотвода, поблескивающие водосточные трубы без единой вмятины. Во всем – рациональность и идеальная геометрия. Как человек, обладающий математическим складом ума, Максимов оценил увиденное по достоинству:

– А этот Хорхе не лаптем щи хлебает. Обустроил все по высшему разряду!

Возле входной двери не наблюдалось ни молотка, ни колокольчика, чтобы подать хозяевам сигнал о прибытии гостей. Зато торчала изогнутая медная рукоятка. Анита взялась за нее, покрутила, и за дверью звонко забарабанил по металлической пластине специальный боек.

– Механический звонок! – восхитился Максимов. – Что-то похожее мы видели в Берлине, помнишь? Давно хотел смастерить такой у нас в петербургской квартире.

Из дома никто не отозвался. Анита крутанула рукоятку еще раз – с тем же успехом. Подождав, она толкнула дверь, и та отворилась.

– Да здесь не заперто! – Максимов шагнул в прихожую, еще раз оглянулся на дверь – А замок-то американский… Надежная конструкция.

– Толку с нее, раз не позаботились запереть, – хмыкнула Анита. – Как это похоже на мою сестренку! Она всегда была рассеянной.

В прихожей сияли водородные светильники, пахло чем-то горелым. Анита пошла на запах и попала в кухню, где на конфорке над вырывающимися из узких отверстий язычками голубоватого пламени фырчала и плевалась во все стороны турка с кофе.

– Английская газовая плита системы Шарпа, – констатировал Максимов. – Их начали выпускать лет двадцать тому назад, но до нас они дойдут еще не скоро.

– Алекс, как ее выключить? Сейчас тут все зальет этой бурдой…

Максимов перекрыл вентиль на трубке, которая соединяла плиту с бочкообразным сосудом, стоящим в углу. Голубые язычки под туркой погасли.

– Чудная кухня, – проговорила Вероника, озираясь.

Чемоданы она бросила в прихожей и проследовала за господами. Здесь ей многое было в диковину.

– Экий сундучище! – Так она охарактеризовала возвышавшийся напротив плиты шкаф, весь опутанный шлангами, внутри которого что-то булькало.

Максимов открыл дверцу шкафа, снабженную каучуковыми уплотнителями, и увидел решетчатые полочки, на которых лежали продукты: ломтики сыра манчего, изрядный шмат традиционного испанского хамона, бадейка с зелеными оливками. Из шкафа ощутимо потянуло холодом.

– Холодильная машина? – удивилась Анита. – Я такой никогда не видела.

– Я тоже. – Максимов присел на корточки, изучая систему шлангов. – Но читал о ней. В прошлом году один врач из Флориды получил патент на механический рефрижератор… Ага! Вот как она действует. Видишь баллон? В нем сжатый эфир. Он при расширении дает охлаждающий эффект. Внутри рефрижератора есть змеевик, от него холод распространяется по всему шкафу… оригинально! По крайней мере, это лучше, чем наши русские ледники и айс-боксы, которые придумал Мур.

Вероника повела носом.

– Еще откуда-то паленым тянет. Никак из комнаты?

Пошли туда. В просторной гостиной, заставленной книжными стеллажами, увидели стол, похожий на верстак, а на нем – разложенную для глажки блузку, придавленную тяжелым спиртовым утюгом. Из-под утюга валил дым, блузка горела, по ней с треском разбегались черные полосы.

– Вот разиня! – воскликнула Анита. – Где же она?

Максимов сдернул утюг с материи, обжегся, уронил массивную болванку на пол. Откинулась латунная крышечка, и наружу потек полыхающий спирт.

– А, черт… Вероника, тащи воду!

Вероника заметалась по гостиной, воду не нашла, выбежала в прихожую. Сунулась в первую попавшуюся дверь, там оказалась уборная. Вероника миг-другой тупо таращилась на чугунную посудину, над которой нависал бачок с рукоятью для неведомых целей, после чего выскочила вон.

Анита смахнула со стола тлеющую блузку, принялась затаптывать огонь ногами. Максимову надоело ждать, он сбегал на кухню и приволок оттуда что-то наподобие бидона, в который вмещалось ведра три. Опрокинул эту емкость на раскаленный утюг. Вместе с водой на пол посыпалась посуда – чашки, тарелки, соусница. Осколки глазурованного фарфора разлетелись по углам.

– Что ты делаешь! – вскричала Анита.

Максимов поставил емкость на пол, с недоумением оглядел ее.

– Откуда я знал, что там не только вода! С чего вдруг твоей сестрице вздумалось складывать в этот ушат грязную утварь?

Бидон оказался хитрым. Внутри виднелось что-то типа центрифуги, приводившейся в движение посредством рычага.

– Устройство для мытья посуды! – догадался Максимов. – Его запатентовал американец Гоутон. Ну да, вот и насадка для поршневого насоса, чтобы подавать чистую воду. Сиди себе, крути ручку да на педаль нажимай… Знаешь, я все больше уважаю этого Хорхе. Радикально облегчил своей жене хлопоты по хозяйству.

– О тебе такого не скажешь, – проворчала Анита. – У нас дома все по старинке, как будто не в девятнадцатом веке живем.

– Тебе ли жаловаться? – огрызнулся он. – У нас, слава богу, прислуга есть.

Залитый огонь потух, но в гостиной висело черное смрадное облако. Анита поскорее распахнула оконную раму, чтобы впустить свежий воздух.

– Давай откроем все окна. Надо проветрить.

– А техника на что? – отозвался Максимов. – Этот дом – средоточие новаторства, – он показал на висящую под потолком штуковину с шестью растопыренными лопастями. – Это ветрогон. Я знавал инженера Саблукова, который установил похожий механизм на Чагирском руднике. Не знал, что это и для домашних условий подходит… О, да тут еще и паровой привод! Запустить?

– Не надо, – поспешно отказалась Анита. – Мне от этого новаторства уже не по себе.

Они обошли все комнаты и везде открыли окна. По дому загуляли резвые сквозняки, чад начал потихоньку выветриваться.

Максимов не переставал восхищаться.

– Фантастика какая-то! Барометр-анероид, мясорубка Дреза, электрические часы с питанием от вольтова столба… Твой зять подхватил все самое передовое, довел до ума и воплотил на практике. Снимаю шляпу!

Анита не разделяла восторгов мужа. Ее волновало отсутствие Кончиты. Они обошли все помещения, звали, еще раз воспользовались дверным звонком – бесполезно. Меж тем обстоятельства указывали на то, что хозяйка только что, аккурат перед их приходом, была на месте. Поставила на плиту кофе, затеяла глажку… И что? Если выскочила на минутку по какому-либо неотложному делу, то давно бы должна вернуться. Они провели в ее апартаментах более часа – никто не показывался. Ни Кончита, ни Хорхе.

– Где они? – вопрошала себя Анита – Исчезли? Испарились?

Максимов затруднился подобрать происходящему какое-либо вразумительное толкование. Тогда Анита припомнила читанные в прессе заметки о кораблях-призраках.

– В прошлом году писали про парусник «Сиберд». Он шел на полном ходу, пока не наткнулся на мелководье. Когда люди с берега поднялись на борт, на корабле никого не оказалось. В камбузе кипел кофе, в салоне были расставлены тарелки, ни одной вещи не пропало… а экипажа нет!

– Нелли, – мягко упрекнул ее Максимов. – Ты же никогда не верила в мистику. Еще «Летучего голландца» сюда пристегни.

– При чем здесь «Летучий голландец»? Я просто указываю тебе на сходства. И здесь, и там люди пропали, хотя вовсе не собирались этого делать. Теперь я уверена, что Конни не ради забавы выдернула меня с другого конца Европы. Тут что-то неладно, Алекс.

Максимов не стал спорить и спросил, каковы дальнейшие планы. Самое разумное было – пройтись по соседям, разузнать, чем и как жили в последнее время Кончита и Хорхе. Но уже сгустились сумерки, и прогулка по незнакомому городу, где творилось нечто необъяснимое, могла стать небезопасной. Решили отложить до утра.

Аните не очень хотелось оставаться в этом доме, но куда деваться? К тому же все еще теплилась надежда на то, что Кончита и Хорхе вернутся.

Поужинали найденными в рефрижераторе сыром и хамоном, причем ужин прошел в напряженном молчании. Анита без охоты двигала челюстями, прислушиваясь к каждому шороху.

Ее дорожное платье, равно как пиджак и брюки Алекса, прокоптились во время тушения пожара, поэтому сразу после ужина Вероника устроила постирушку. Максимов указал ей на еще один мудреный агрегат, смонтированный в чулане и представляющий собой вместительную кадь с цинковым барабаном внутри. К барабану крепилось вертикальное колесо.

– Это для чего же такая махина? – не поняла Вероника.

– Для стирки белья. – Максимов толкнул колесо, в кадке зачавкало. – Смотри: барабан крутится. В него кладется одежда и стирается автоматически. Принцип действия примерно тот же, что и в посудомоечном аппарате, что стоит на кухне. А между этими валиками надо пропустить ткань после стирки, и она прекрасно отожмется. Попробуй!

В ответ на это Вероника выказала себя безнадежной ретроградкой и наотрез отказалась испытывать самоновейшее изобретение. Налила в корыто горячей воды и принялась жамкать пропахшую гарью одежду руками.

Анита тем временем перебирала в доме вещи – все, какие попадались. Чаяла найти ключ к сегодняшней загадке. Ключа не нашла, зато испытала умиление, отыскав в завалах чертежей, явно принадлежавших Хорхе, свои детские рисунки и совместный семейный портрет, сделанный одним нищим живописцем за горсть монет четверть века тому назад. Вот отец и мать, еще молодые, улыбающиеся, вот старший брат, унесенный оспой в отроческом возрасте, а вот и они – две сестры в одинаковых платьицах. Хрупкие ангелочки с пухленькими губками и завитушками на головах. Сколько времени утекло с той поры… Кончита вывезла все это пожелтевшее добро из родительского имения и оставила у себя.

На глаза Аниты навернулись непрошеные слезы, она смахнула их рукой, стала ворошить бумаги дальше. Попалась пачка писем, перевязанных розовой ленточкой. Анита пролистнула их, узнала почерк. Это были ее собственные эпистолы, которые она отправляла Кончите из своего добровольного изгнания. Три с лишним десятка писем, сложенных в аккуратную стопочку, рассортированных по датам. Похоже, Кончита не потеряла ни одного. Аните стало совестно. Затянутая в водоворот новой жизни в другой стране, она очень редко вспоминала о сестре, а та, получается, все это время тосковала по ней, даже невзирая на счастливый брак. Звала в гости, ждала… Анита все собиралась, а приехала вот только сейчас. Не слишком ли поздно?

Сами собой нахлынули воспоминания о детстве. Близняшки-сестры были неразлейвода, вместе придумывали проказы, доводившие взрослых до белого каления, но вместе же веселили всех, играя в домашних спектаклях. О, эти любительские постановки на полуосвещенной вечерним солнцем террасе! Дурачились, устраивали кунштюки с переодеванием, вводили всех в заблуждение своим невероятным сходством и получали в награду аплодисменты благодарных зрителей – родных и знакомых, – заглушаемые криками «Браво!», причем громче всех кричал дедушка Санчо, девяностолетний старик, служивший некогда в труппе бродячих комедиантов…

А это что? Анита взяла в руки пластинку с дагерротипом. С бледной поверхности на нее глядел Хорхе – молодцеватый, с подкрученными усами, в лихо заломленной шапочке с козырьком. Анита видела его всего раза два, но запомнила хорошо. Дагерротип, по-видимому, был сделан не слишком давно, на щеках Хорхе появились морщинки, которых прежде не было, но выглядел он свежо и привлекательно. Еще бы бедняжке Кончите не влюбиться в такого кабальеро!

Анита перевернула пластинку, и в глаза бросилась надпись, сделанная рукою Кончиты: «Для чего пережила тебя любовь моя, милый? Буду помнить о тебе вечно, и несчастное сердце никогда не успокоится».

Анита нахмурила брови. Что это значит? Хорхе умер? Когда? И почему Кончита ничего об этом не написала?

Анита разворошила оставшиеся бумаги. Среди них оказалась вырезка из местной газеты, где говорилось о несчастном случае, произошедшем в Аранжуэце в августе прошлого года. Сеньор Хорхе Рамирес, главный специалист по железнодорожному транспорту, переезжал на своей паровой телеге через Тахо. Подгнившие доски моста не выдержали, экипаж провалился сквозь них и ухнул в воду. Произошел взрыв котла, обломки машины разбросало в радиусе пятнадцати футов, а от самого инженера остались лишь окровавленные клочки кожаной куртки. Весь город скорбит о талантливом земляке и соболезнует безутешной вдове сеньора Рамиреса.

Вот оно что! Кончита овдовела. Анита вообразила себе, какое непомерное горе свалилось на сестру после известия о гибели Хорхе. Теперь понятна ее настойчивая просьба приехать и помочь. Речь, конечно же, о помощи моральной, об утешении и поддержке. И все же остается необъяснимым, почему Кончита не написала обо всем прямо, ограничилась более чем туманными намеками на какую-то опасность.

В голове у Аниты все окончательно спуталось. Она решила не делать поспешных выводов, проверить информацию и только потом принимать решения. Сгребла бумаги в кучу, водворила на место.

Вошел Алекс и предложил ложиться спать. Дорога была утомительной, вечер – беспокойным, а завтра хорошо бы встать пораньше. Анита согласилась. О своих открытиях, сделанных в архиве Кончиты, она не сказала ничего, сочла за благо повременить.

Одна из угловых комнат была отведена под гостевую спальню (в отличие от хозяйской, там скопилось внушительное количество пыли), ее и избрали местом ночлега. Широкая кровать, как и многие другие предметы в доме, таила в себе секрет – регулировалась высота ее ножек и угол наклона подголовника. Максимов выставил все параметры согласно желаниям Аниты. Сон на таком ложе обещал стать комфортным.

Заснуть, однако, не удалось. Сперва Анита нервно ворочалась с боку на бок, строя самые ужасные предположения относительно участи любимой сестры, а затем, около полуночи, послышался странный звук. Окна все еще оставались раскрытыми, и нельзя было с точностью определить, откуда он шел: с улицы или из недр дома. Не то поскуливание, не то подвывание – жалобное и вместе с тем зловещее.

Анита приподнялась на локте.

– Алекс… спишь?

Он не спал, тоже прислушивался к звукам. Встал, зажег миниатюрную водородную горелку, укрепленную вместо ночника над изголовьем кровати, прошелся по спальне. Звуки не стихали, даже стали громче, а к скулежу прибавилось еще и повизгивание.

– Нет ли в здешних краях живности, которая так голосит по ночам?

Анита пожала плечами.

– Не знаю, я никогда не жила под Мадридом. Но это не животное… Слушай!

Перекрывая ее слова, раздался демонический хохот, который, без сомнения, принадлежал человеческому существу… вот только живому или явившемуся из потустороннего мира?

Максимов вынул из ящика прикроватной тумбочки револьвер, который сам туда положил перед тем, как улечься. Раньше он доверял исключительно револьверам марки Colt Paterson, но пришел к выводу, что оружие техасских ковбоев устарело, и купил в Италии только что выпущенный прусскими мастерами шестизарядный «Дрейзе» с игольчатым ударником и регулируемой мушкой. Этот-то элегантный удлиненный ствол и охранял теперь покой Максимова и его ближних.

Хохот нарастал, в него вплелись лязг, скрежет… словом, звуки слились в какофонию. Максимов подошел к окну, высунул наружу руку с револьвером, гаркнул во все горло:

– Эй, кто там балует?

На улице царила тьма, густая, непроницаемая.

– Почему фонари во дворе не горят? Ведь они есть!

– Потому что ты забыл их зажечь, – подсказала Анита, зябко кутаясь в одеяло.

– Тогда пойду и зажгу! Надеюсь, запасов газа у сеньора Хорхе хватит, чтобы освещение горело до утра.

– Не ходи! – Анита соскочила с постели. – Лучше закрой окно и запри на задвижку.

Максимов послушался – затворил наглухо раму и опустил жалюзи. Звуки стали тише, но были все еще слышны.

Хлопнула дверь – в спальню влетела перепуганная Вероника.

– Там это… плитка сама… и пятна на стенках!

– Какие пятна? Ты о чем?

Выяснилось, что служанка, намаявшись со стиркой, пошла на кухню попить водички, да и прикорнула там на табурете, привалившись плечом к туше рефрижератора. Сквозь сон ей что-то померещилось, она вздрогнула, открыла глаза и узрела синее дьявольское пламя, плясавшее над газовой конфоркой. Кто запалил – неведомо. Хуже того, заходил ходуном рефрижератор – так, что в его утробе запрыгала на полке плошка с оливками. А в довесок ко всему на стене супротив окна возникла желтая блямба, которая заколыхалась, подобно медузе. Этого Вероника выдержать не смогла и опрометью бросилась в опочивальню господ.

– Вот бестолочь! – крякнул Максимов. – Все-то тебе ерундовина мнится…

– А вот и не ерундовина! – запротестовала Вероника. – Своими глазами видела, вот вам крест!

И размашисто задвигала перед собою правой рукой, будто гимнастику делала или отгоняла надоедливых комаров.

Анита накинула на плечи шифоновый пеньюар.

– Алекс, сходим проверим. Что, если правда?..

Алекс насупился.

– Если тебе так хочется…

Он снял со стены переносной фонарь на спирту, зажег его и, держа в другой руке револьвер, прошествовал на кухню. Анита и Вероника теснились в арьергарде.

На кухне в самом деле горел газ и трясся рефрижератор. Максимов повернул вентиль, конфорка погасла. Окинул взором путаницу шлангов, идущих от холодильного шкафа, задержался на манометре.

– Кто-то увеличил подачу эфира. Могло и змеевик разнести!

Он быстро отрегулировал механизм и напустился на Веронику:

– Растяпа! Сама небось пока дрыхла, что-нибудь задела!

– Да не задевала я, Лексей Петрович… вот вам крест! – И опять замахала рукой.

– Я ей верю, Алекс, – поддержала горничную Анита. – В этом доме творится что-то странное.

Как бы в подтверждение ее слов, гогот и вой на улице усилились, а на стене напротив окна, забранного, как и все другие окна, деревянными жалюзи, расплылось бесформенное пятно цвета молодого одуванчика. Вероника вскрикнула и вытянула дрожащий палец.

– Вот оно! Видите? Я же говорила…

Желтая клякса ширилась, покуда не расползлась на полстены. Анита и Максимов завороженно следили за ней. Внезапно на одуванчиковом фоне само собой написалось черными рваными буквами слово Muerte.

– Смерть, – прошептала Анита.

Слово растаяло, и на его месте нарисовалась человеческая голова. Одна, без тела. Круглое лицо с загнутыми кверху усиками стало гримасничать, строя мины одна другой жутче. От такого представления Аниту взяла оторопь, но она все же сохранила достаточно самообладания, чтобы признать в бестелесном призраке покойного мужа Кончиты.

– Это Хорхе!

– Какого лешего? – взревел Максимов. – Где он прячется?

– Нигде. Он умер… – И Анита в двух словах, не отрывая глаз от паясничающей физиономии на стене, поведала о том, что вычитала в газете.

Вероника закрыла глаза руками и завыла, вторя тому, кто издавал похожие звуки на улице. А с головы Хорхе вдруг начала лохмотьями сползать кожа и сползала до тех пор, пока не обнажился череп. Он оскалил зубы, сверкнул красными бликами, вспыхнувшими в черноте пустых глазниц, и растворился. Вслед за тем медленно погасло желтое пятно. Жуткие звуки стихли, только продолжала тянуть свою пронзительную ноту Вероника. Анита отвесила ей несильную затрещину, и служанка заткнулась.

– Все, – объявила Анита. – Спектакль окончен, зрители могут расходиться.

– Да уж… – Максимов обалдело потер лоб рукоятью револьвера. – Что это было?

– Завтра узнаем.

Вероника ни в какую не желала уединяться, поэтому ее взяли с собой, в гостевую спальню, и уложили на полу, на соломенном тюфяке. Впрочем, о принадлежностях для сна можно было не беспокоиться, ибо до рассвета никто из троих не сомкнул глаз. Максимов лежал с засунутой под подушку рукой, из которой не выпускал револьвера. Анита как будто закаменела и скороговоркой твердила про себя: «Нечистой силы не бывает, нечистой силы не бывает… Все это – розыгрыш, и завтра мы обязательно узнаем, кто над нами подшутил».

Едва позднее зимнее солнце показалось над горизонтом, все встали с таким облегчением, точно восход избавил их от тяжкой физической работы. Анита отказалась от завтрака и сразу же засобиралась на улицу – пройтись по соседям, как и намечала с вечера. Выстиранное Вероникой платье еще не просохло, одежда в чемоданах помялась и требовала проглаживания, а терять время не хотелось. Поэтому Анита поступила проще – надела то, что висело в гардеробе Кончиты.

С утра дул прохладный ветер, поэтому она выбрала из скромной коллекции сестриных костюмов теплую кофту с оборкой-баской, напоминавшую русскую кацавейку, и надела ее поверх нижней рубашки. Прибавила мягко облегавшую стан и расклешенную книзу юбку, закрытые туфли на низком каблуке. Яркий финальный штрих – вколотый в прическу высокий гребень, именуемый в Испании пейнетой. Анита посмотрелась в зеркало и не без удовлетворения отметила, что выглядит как самая что ни на есть коренная жительница Пиренеев. В таком виде она могла ходить по улицам любого испанского города, не рискуя привлечь внимание зевак.

Максимов вызвался сопровождать ее, но она ответила отказом. Сказала ему, что днем, среди людей, на оживленных улицах, опасаться нечего, тем более что ее в Аранжуэце никто не знает и, стало быть, ни у кого нет причины желать ей зла. Алекс не очень-то и настаивал. Он усиленно размышлял о чем-то своем и все зыркал по сторонам. Анита пришла к заключению, что он намерен вырвать у заколдованного дома все его тайны. Ну и пускай вырывает. Анита отправилась в одиночку еще и потому, что хотела без помех подумать над всем тем, чему стала свидетельницей после приезда.

Дом Хорхе, как уже говорилось, размещался на отшибе, у подножия живописного холма, откуда должен был хорошо просматриваться королевский дворец. Знать, дорожило правительство Изабеллы Второй своим железнодорожным специалистом, раз отвело ему этот участок и позволило выстроить высокотехнологичный особнячок. В строительство, несомненно, вложены немалые деньги, что позволяет судить о размере заработной платы покойного супруга Кончиты. А и то – ее величество Изабелла, по слухам, поддерживает все прогрессивные начинания. Вон и водопровод в Мадриде при ней протянули, и Академию наук основали. Если верить афишам, попадавшимся Аните на глаза, когда вчера ехали через город, то и первую в стране стальную магистраль откроют нынешней весной. Дело уже почти завершено, гибель Хорхе не может ничему помешать.

Анита обошла холм и направила стопы к ближайшему домику, окруженному палисадником. Скверно то, что от усадьбы Хорхе до соседей не докричишься – расстояние не позволит. И уж конечно, никто не слыхал сегодняшнего ночного концерта. А жаль.

В домике с палисадником Анита побеседовала с почтенной дуэньей, после чего навестила еще три семейства, живших по той же улочке. Она не юлила – честно поясняла, что прибыла издалека погостить у своей сестры, но не застала ее дома и теперь хочет установить, куда та запропастилась. Не скрыла и сведения, вычитанные в газетной заметке. А что тут скрывать? Городок еще и сейчас помнил прошлогоднюю трагедию. Аните подтвердили: да, Хорхе нет в живых… а ведь он столько сделал для Аранжуэца… какая непоправимая потеря! Благодаря спроектированной им железнодорожной ветке в город потекли деньги, необходимые для прокладки путей и возведения станционных объектов, а сотни мужчин получили работу. Говорят, станцию хотят назвать его именем, и это справедливо. Королева обещала лично приехать на открытие, хотя в Аранжуэце ее видят крайне редко, поскольку она предпочитает коротать досуг в другой загородной резиденции – дворце Ла-Гранха в Сан-Ильдефонсо.

Что касается Кончиты, то сведений о ней набралось негусто. Соседи сетовали, что она и так-то была нелюдима, а после смерти мужа совершенно замкнулась в себе. Выбиралась раз в неделю на церковную службу и еще раз – в поход по продуктовым лавкам. Ни с кем не общалась, ходила поникшая, иссушенная своей бедой. Вроде как собиралась податься в монахини. Где она теперь? Да кто ж ее знает… Пожилая дуэнья осторожно, чтобы не задеть родственные чувства, намекнула Аните, что у Кончиты, кажется, не все в порядке с психическим здоровьем. Старушка слышала однажды, как та шла по тропинке мимо холма и разговаривала сама с собой: поминала каких-то духов, ухмыляющиеся черепа, трубные голоса… в общем, несла откровенную чушь. Была у вдовы прислуга – рябая кухарка да мастеровой, некогда помогавший Хорхе возиться с железками. Перед Рождеством оба сбежали из города, след их простыл. Отчего сбежали? Явно не от хорошей жизни.

В глубь городка Анита не пошла. Возвращалась, охваченная самыми дурными предчувствиями. Как же плохо было Кончите одной тоскливыми зимними вечерами слоняться из угла в угол – и ни единой души поблизости! Если повредилась рассудком, то что ей стоило бросить разом, по сиюминутному наитию, начатые повседневные дела, выйти из дома и удалиться невесть куда. Может, и сейчас бредет где-то, не разбирая дороги, а когда иссякнут силы, упадет и больше не поднимется…

Безрадостные помыслы прервал гуркот лошадиных копыт. Анита уже подходила к холму, и тут ее нагнал всадник на горячем кауром коне – приземистый, заросший бородой чуть ли не до нижних век, с гривой лохматых волос. Бандитское обличье дополнялось облачением, какое обычно носили махос – авантюристы из низших слоев общества: короткий пиджак фасона «фигаро», плотно облегающие цветастые штаны и ботинки с пряжками. За широким кушаком у бородача торчала наваха, а на левом плече болтался французский карабин.

– Наконец-то! – просипел он. – Вы изрядно надоели мне, сеньора. Я желаю решить вопрос с вами немедленно.

Речь волосатого отдавала театральщиной, что как нельзя лучше гармонировало с его опереточной наружностью.

– Но я вас не знаю, – пролепетала Анита.

– Зато я знаю вас! И вы уже давно стоите у меня поперек дороги. Биготе – слюнтяй, распустил сопли… Не надо было его слушать. Я привык действовать по-другому!

Прежде чем Анита успела поинтересоваться, кто такой Биготе, бородач сорвал с плеча карабин и с расстояния пяти футов выстрелил ей в грудь.

* * *

Анита ушла в город, а оставшиеся в доме приступили каждый к своему занятию. Вероника после ночных происшествий категорически отказалась притрагиваться к переполнявшим дом техническим новинкам. Когда потребовалось вымыть тарелки, она украдкой сплюнула в сторону посудного аппарата и принялась за дело по старинке – с лоханью и тряпочкой. В кухне ей подвернулся брусок превосходного марсельского мыла, но и его она остереглась брать в руки. А когда покончила с мытьем, взялась за глажку стираной одежды. Максимов предложил раскочегарить утюг, с помощью которого процесс пошел бы быстрее. Вероника отшатнулась от утюга, как от ядовитой гадюки. Углей, чтобы насыпать на сковороду, не оказалось, да и зажигать газовую плиту она бы не стала ни за какие коврижки. Поэтому выудила из угла чемодана допотопный рубель, который возила с собою скорее как талисман, нежели как практическое приспособление, и стала орудовать им, подобно древнерусским бабам, понятия не имевшим о благах цивилизации.

Максимов махнул рукой на ее причуды и углубился в исследование кухонного помещения, где несколькими часами ранее имела место небывалая чертовщина. Действовал хладнокровно, как закоренелый материалист, стремящийся в любом, даже самом невероятном явлении открыть земную природу. Исследовав окно и стену, в которую оно было встроено, он довольно потер ладони. Вышел из дома, обошел его кругом и минут десять сосредоточенно ползал на коленках по газону, где посреди стеблей жухлой травы отпечатались три неглубокие вмятины. Тщательному осмотру подверглась наружная поверхность стен. После этого на губах Максимова заиграла широкая улыбка – он все для себя установил и готов был поделиться своим открытием с окружающими.

Насвистывая что-то озорное, он направился ко входу в дом. Стукнула калитка, Максимов обернулся. Во двор, мелко ступая, вошла Анита. Она вела себя необычно: вжатая в плечи голова, бегающий взгляд затравленного зверька. На ней было то же одеяние, в котором она ушла утром, только отсутствовал гребень и кофта имела несколько иной оттенок, будто выцвела на солнце. Но куда более странно смотрелся стиснутый в ее руке громоздкий турецкий пистоль с кремневым замком. Такого диковинного оружия Максимов у нее никогда не видел.

– Нелли! – Он двинулся ей навстречу, предвкушая, какой фурор произведет, когда поведает о только что сделанных находках и умозаключениях.

Но супруга мало того что отпрыгнула назад, точно увидела перед собой смертельного врага, так еще и пистоль свой нелепый на него наставила. Рот ее плотно сжался, в очах сверкнула безумная решимость. Максимов остановился.

– Нелли, ты что? Это же я!

Он протянул к ней руки, а она вместо того, чтобы кинуться в его объятия, как делала обыкновенно, прищурила левый глаз, приподняла дуло пистоля так, чтобы оно смотрело точно в лоб обожаемому мужу, и с силой надавила на спусковой крючок.

Глава вторая

С того света

Последнее предупреждение. – Мужской разговор. – Идальго из Наварры. – Анита сдерживает порыв. – Как две капли воды. – Семейная реликвия. – За бокалом риохи. – Печальная история Хорхе и его супруги. – Несостоявшаяся монашка. – Неизвестный в сомбреро. – Несколько слов на дешевой бумаге. – Кельтская пещера. – Рискованный поход. – Познавательная информация о хранении черепов в кедровом масле. – Интересные свойства флюорита. – Кое-что становится понятным. – Падение в бездну.

Грохот, произведенный карабином бородатого разбойника, оглушил Аниту. Все звуки как будто отрезало, она решила, что наступила смерть, что было бы вполне логично вследствие выстрела, сделанного в упор. Пошатнулась, собралась упасть, ибо мертвым стоять на ногах не положено, однако поймала себя на мысли, что не испытывает боли в том месте, куда следовало бы угодить пуле. Пошарила на груди. Крови нет, кофта и рубашка целы.

– Считай, что это последнее предупреждение, – донесся до нее прорвавший завесу тишины голос патлатого. – Если сегодня же ты не уберешься отсюда, следующий заряд будет боевым.

Едва он произнес эту тираду, как последовал еще один выстрел – теперь он грянул позади Аниты. Она съежилась, как сделал бы всякий смертный, очутившийся меж двух огней. Но через миг из-за ее спины раздался выкрик:

– Эй, ты! Оставь ее в покое!

Язык был испанский, с легким баскским акцентом. Анита хотела обернуться, но этого не понадобилось. В поле ее зрения выехал на тонконогом жеребце бравый молодец, облаченный в белые брюки и белую полотняную сорочку с блестящими серебряными пуговицами. Ухарь! – и февральская прохлада ему нипочем… На фоне снежной белизны ярким пятном выделялось красное кашне. Вооружение молодца состояло из висящего на поясе кинжала в кожаном чехле и револьвера нестандартной конструкции – с горизонтальным диском на месте барабана. Тыльную сторону руки, сжимавшей оружие, украшала pintados – татуировка хризантемы.

– Ты кто такой? – окрысился бородач.

– А ты кто такой? – в тон ему ответил смельчак.

Анита, видя, что у нее появился заступник, почувствовала себя увереннее. Она ожидала, что сейчас между бородачом и лихим красно-белым кавалеристом завяжется перепалка (возможно, не только словесная), но бородач, что-то прикинув в уме, круто развернул своего коня, гикнул, поднял тучу пыли и скрылся из глаз.

Красно-белый повел себя как настоящий идальго – не стал стрелять и улюлюкать вслед струсившему противнику, а подъехал к Аните и в учтивом поклоне свесился со своего жеребца.

– Вы целы, сеньора? – осведомился он. – Этот висельник не причинил вам вреда?

– Не успел, – ответила Анита. – Могу я узнать ваше имя?

– Дон Рамон Мигель Ольмос к вашим услугам. Если не секрет, что он от вас хотел?

– Сама не знаю.

– Не думал, что в окрестностях дворца испанских монархов можно встретить таких типов… Позвольте вас проводить?

– Я живу недалеко, – замялась Анита. – Но если вы настаиваете…

Он без лишних уговоров взял ее за руку, поднял, как перышко, над землей и усадил на круп жеребца перед собой. Зажатая между жарким телом незнакомого мужчины и не менее жаркой шеей лошади, Анита испытывала неловкость, но еще меньше ей хотелось снова встретиться с лохматым гайдамаком.

Дон Рамон Мигель Ольмос пустил жеребца мелкой рысью и за те несколько минут, что длилась поездка, сообщил Аните основные сведения о своей персоне. Он из Наварры, отпрыск разорившегося дворянского рода. Получил в наследство от отца коня и немного денег и, по примеру д´Артаньяна, отправился искать счастья в столице. Помыкался там с месяц, никому не пригодился, и далее ветер удачи понес его на юг, в сторону Малаги, откуда открывались маршруты как в Америку, так и в Африку с их романтической атмосферой и малоизведанными богатствами. Аранжуэц лежал на его пути, он завернул сюда, чтобы отдохнуть и запастись провизией.

– Ваше появление оказалось весьма своевременным, – признала Анита. – Я вам очень благодарна.

– Не нужно благодарностей, сеньора! – воскликнул Ольмос, который был младше своей спутницы минимум лет на восемь и обладал всею пылкостью влюбчивого юноши. – Это я должен быть признателен небесам за то, что они надоумили меня заехать в Аранхуэс.

Стоп, приструнила себя Анита. Полюбезничали, и будет. Играть сердцем первого попавшегося мальчика в ее планы не входило. И так забот полон рот.

Она попросила дона Рамона остановить жеребца, проскользнула под мускулистым предплечьем своего кавалера и спрыгнула на землю.

– Куда вы? – растерялся он. – Я вас обидел?

В изысканных выражениях она объяснила ему, что является замужней дамой и при всем почтении, которого заслуживает благородный рыцарь, ей бы не хотелось компрометировать себя, находясь непозволительно долго в его компании.

Ее провожатый моментально скис.

– У вас есть муж? Хотя чему я удивляюсь… Но это ровным счетом ничего не значит!

Упрямый! И совсем еще мальчишка… «Дон Рамон»! Молоко на губах не обсохло, за душой ни полушки, а туда же – метит в особы высокого полета.

– Да, у меня есть муж, – Анита подпустила в голос суровости. – Я ценю то, что вы сегодня для меня сделали, но если вам не угодно искать ссоры, извольте уважать мое мнение.

Произнеся это, она повернулась и с гордо вскинутой головой пошла прочь.

– Тогда прощайте! – услышала сзади восклицание, в котором звучала почти детская обида. – Мы больше не увидимся.

Заключительная фраза была заглушена топотом копыт. Анита не оглянулась и не сбавила шага. В ней зрела убежденность, что это не последняя ее встреча с доном Рамоном Мигелем Ольмосом.

Случай с коварным лиходеем и доблестным спасителем вверг ее в некоторое смятение. Причем думы вертелись большей частью вокруг лиходея. Откуда он ее знает? И отчего с такой настойчивостью велит убираться из Аранжуэца? Ведь она здесь меньше суток и никому не успела перейти дорогу.

Есть, правда, еще одно объяснение, и оно видится куда более вероятным.

Анита готовилась поточнее сформулировать пришедшую на ум идею, как вдруг ее глазам предстала прямо-таки сцена из приключенческого романа. Во дворе дома, спиной к ней, стояла особа женского пола и целилась из древнего, покрытого тусклой бронзой пистолета в ошалевшего Алекса. Пистолет дернулся, но выстрела не последовало. Анита пинком распахнула калитку и налетела на незнакомку, словно орлица, защищающая свое гнездо.

От сильного толчка несостоявшаяся убийца качнулась и кулем упала на дорожку, зарывшись носом в гравий. Выпавший пистолет отлетел к ногам Максимова. Анита в воинственном порыве насела на нее, схватила за волосы. Женщина взвизгнула, и в этом вопле Аните послышалось что-то знакомое. Она мигом вскочила и перевернула противницу лицом вверх.

– Кончита?!

– Анни?!

Аните почудилось, что она смотрится в зеркало, только у отражения была поцарапана щека, а на верхней губе алела вытекающая из разбитого носа кровь.

– Господи, я тебя поранила… Прости! – Анита ласково взяла лицо сестры в ладони, поцеловала ее в лоб. – Зачем ты стреляла в Алекса?

– В Алекса? – Кончита всхлипнула и перевела подернутый дымкой взгляд на Максимова. – Это твой муж?

– Ах да, вы же никогда не виделись…

Максимов уже сообразил, что к чему.

– Меня зовут Алексей Петрович. Нелли много рассказывала о вас.

– Алексей Петрович… Алекс… – бормотала ошеломленная Кончита. – Хорошо, что я вас не убила! Я думала, вы залезли в мой дом, чтобы ограбить… Или еще хуже: вас послал Сатана…

– Конни, что ты городишь? – спросила Анита, насупясь. – Какой Сатана? И где ты пропадала всю ночь? Мы приехали вчера, а тебя нет.

Кончита, не отвечая, уткнулась лицом в ее плечо и горчайше разрыдалась. Анита помогла сестре подняться, стояла, обнимая ее и поглаживая по макушке, не знала, как утешить и, что важнее, как добиться от нее внятных ответов на назревшие вопросы.

Максимов подобрал с дорожки пистоль, осмотрел полку с порохом, кремень.

– Мне повезло. Мишель когда-то писал, что азиатские курки крайне ненадежны, все время осекаются.

Мишелем он называл своего приятеля Лермонтова, с которым служил в начале сороковых годов в Тенгинском пехотном полку на Кавказе.

– Это пистолет нашего деда, – пояснила Анита. – Хранится в семье как реликвия. Полвека назад дед ездил с ним в Мексику на поиски золота.

Кончитой овладел истерический припадок – она сотрясалась от плача, хлюпала носом и не могла вымолвить ни слова.

– Пошли в дом, – предложил Максимов. – Твоей сестрице срочно требуется глоток риохи… или чего покрепче.

Полчаса спустя они втроем сидели в гостиной за низким столиком, пили вино и разговаривали. Максимов нескоро свыкся с тем, что перед ним рука об руку с женой сидит точный ее репликат.

– У вас даже одежда почти одинаковая, – заметил он.

– Вкусы у нас всегда были разные, – ответила Анита. – Но в гардеробе у Конни я не нашла того, что мне нравится.

– Извини, – проговорила Кончита сквозь уже подсыхающие слезы. – Я не смогла как следует подготовиться к твоему приезду.

Успокоившись, она обрела способность говорить вразумительно. Первым делом рассказала о драме полугодовой давности. По ее словам, гибель Хорхе выглядела подозрительно.

– Он всю жизнь разрывался между мной и работой. Я видела его так редко, так редко! – сетовала она, прихлебывая рубиновую жидкость из бокала. – Особенно в последнее время. Он говорил, что чем ближе срок сдачи этой треклятой железной дороги, тем больше у него работы. Пропадал целыми днями, а то и ночами… Приходил уставший, задумчивый, сразу ложился спать. А потом… это было где-то в середине лета… заявил, что надо отсюда уезжать.

– Уезжать? – изумилась Анита.

– Он ничего не объяснял. Твердил только, что мне надо переехать в другое место – например, в Мадрид. У него хватит денег, чтобы купить там хороший дом.

– А сам он планировал остаться здесь?

– Да. Сказал, что до окончания строительства его никто не отпустит, но потом он присоединится ко мне.

– И ты согласилась?

– Я сказала, что не оставлю его одного. Я же чувствовала, что у него какие-то неприятности.

– Связанные с работой? – уточнил Максимов.

– Мне показалось, не только с работой… Короче говоря, я осталась. Мне жалко было покидать этот дом, я так к нему привыкла! А теперь он наводит на меня жуть…

Далее Кончита поведала о том, как потрясла ее внезапная гибель Хорхе. У нее нет ни малейших сомнений в том, что это был не несчастный случай.

– Он всегда был осторожен, и технику держал в исправности. С ним не могло ничего случиться… разве что все было кем-то подстроено.

– По-твоему, его убили?

– Да… Но в полиции мне не поверили, сказали, что нет никаких оснований для расследования. Я ничего не сумела им доказать.

А затем начался ад. К Кончите стали приходить разные темные личности, уговаривали продать дом. Она уперлась, деньги ее не прельщали. Твердость характера вообще была фамильной чертой Моррьентесов, обладала ею и Кончита – за обликом плаксы с богатым воображением и слабыми нервами скрывалось редкое упрямство.

Она воспротивилась продаже дома, и тогда на нее обрушились кошмары. В уютных комнатах, где она провела столько покойных и счастливых дней, как будто поселились бесы. Сами собой включались приборы, оставшиеся в наследство от Хорхе, ночами кто-то завывал и дико хохотал, а вчера, когда Кончита, оторвавшись на минутку от глажки белья, поставила на плиту турку с кофе, на стене кухни нарисовалась мертвая голова Хорхе. Этого Кончита вынести не смогла, схватила фамильный пистолет, который с недавних пор лежал у нее под рукой, и, выпалив в белый свет как в копейку, опрометью кинулась вон из дома. Она нашла приют в монастыре сакраменток, в двух милях от города. Там переночевала, переговорила с аббатисой и приняла решение остаться в обители навсегда. Но прежде надо было еще раз вернуться в злополучный дом, чтобы забрать необходимые личные вещи и документы.

– Это дух Хорхе явился сюда! – закончила она свое повествование. – Когда Хорхе умер, я дала обет, что постригусь в монахини. Как мне жить одной? Но время шло, а я все не решалась. Вот он и спустился с небес, чтобы поторопить меня.

– Конни, – Анита взяла ее за руку, – ты же взрослый человек. У нас даже Вероника в такое не верит…

По части мракобесия Вероника слыла крупной специалисткой – знала великое множество народных легенд и верила в них безоговорочно.

Максимов дождался своего звездного часа и с авторитетным видом вступил в дискуссию:

– Нелли права: мистика ни при чем. Вас… а вчера и нас… просто дурачили.

– Как ты это выяснил? – заинтересовалась Анита.

– Нет ничего проще. В стенах просверлено несколько отверстий, диаметром в полдюйма, не больше. Снаружи они заткнуты заглушками, а изнутри замаскированы стенными панелями, поэтому обнаружить их нелегко. Но я знал, что они есть. А на газоне с восточной стороны дома остались следы от трехногой подставки.

– Что же на ней стояло?

– Вариация волшебного фонаря. Камера-обскура с мощной линзой, позволяющая через сравнительно маленькую дырку в стене проецировать нарисованную человеческую голову и другие изображения. Согласен, впечатляюще… Недаром иезуиты использовали волшебные фонари для религиозной пропаганды – показывали обывателям мерзости ада. Источником света служит свеча или масляная лампа, усиленная рефлектором.

– Но волшебный фонарь дает неподвижную картинку, а лицо на стене шевелилось, – высказала сомнение Анита.

Максимов самодовольно парировал:

– Сразу видно, что ты не читаешь научных журналов. Ты что-нибудь слышала об опытах Плато и Штампфера? Они изобрели стробоскоп, который позволяет ряд последовательных рисунков превратить в движущееся изображение. Если стробоскоп соединить с волшебным фонарем, то вполне можно устроить балаган, подобный тому, который мы видели сегодня ночью.

– Я в этом ничего не понимаю, – жалобно промолвила Кончита.

– Тебе и не нужно, – успокоила Анита. – Я верю выводам Алекса. Я и сама что-то такое предполагала, но мне не хватило технических познаний. Теперь все встало на свои места. Кто-то дурачится над тобой, только и всего.

– Если это и дурачество, то очень злое, – заметил Максимов. – У него должна быть определенная цель.

– Я знаю, – Кончита уронила в бокал слезу, – меня хотят свести с ума. После его смерти мне достались и его сбережения, и этот дом… Я хочу все завещать монастырю, но, видно, есть кто-то, кого это не устраивает.

– А кому все перейдет, если, не дай бог, тебя не станет? – полюбопытствовала Анита.

– Я никогда над этим не задумывалась. По идее, тебе… У меня нет других близких родственников.

– А у Хорхе?

– Он не знакомил меня с родней, говорил, что рассорился с родителями, которые хотели сделать из него цирюльника, уехал в Мадрид получать образование и перестал поддерживать связь с семьей.

– И все же нельзя исключать козней с их стороны. Проведали, что Хорхе больше нет, позарились на его имущество и деньги и решили сжить тебя со света.

– Сомнительный способ они выбрали, – произнес Максимов со скепсисом.

Анита видела все недостатки этой теории, но другую, более убедительную, которая уже оформилась в ее воображении, озвучивать не стала. Следовало многое обдумать, достроить детали.

Кончиту насилу уговорили не возвращаться в обитель. Анита упирала на то, что не видела сестру более десяти лет, им есть о чем поговорить, насмотреться друг на друга. К тому же теперь Кончита будет находиться под охраной, и родные люди, в случае чего, защитят ее лучше, чем горстка набожных сакраменток.

– Уйти в монастырь всегда успеешь, – огласила Анита финальный довод. – Ты молодая, красивая… Жизнь еще подарит тебе счастье!

Последнее утверждение Кончита отвергла напрочь, она уже отнесла себя к категории самых несчастных людей на земле, и будущее представлялось ей совершенно беспросветным. Тем не менее согласилась остаться. Она постелила себе в той спальне, где еще в прошлом году делила брачное ложе с любимым Хорхе. Там в углу стоял его письменный стол с чернильным прибором, арифмометром «Кольмар», логарифмической линейкой и пачкой копировальной бумаги. Кончита, свято храня память о муже, не трогала ничего.

Готовясь ко сну, она сама расстелила постель. Анита спросила, отчего сестра не набрала новых слуг после бегства прежних. Кончита сказала, что к ней никто не хочет наниматься, а хитроумные приспособления, которыми Хорхе насытил их семейный быт, прекрасно позволяют вести домашнее хозяйство без помощи вороватых и плутоватых слуг. Анита сочла, что это резонно, уточнила лишь, имелись ли у кого-либо из посторонних ключи от входной двери. Кончита отвечала отрицательно.

Они еще часа полтора сидели в хозяйских покоях, говорили, свободно перескакивая с темы на тему. Вспоминали прошлое, возвращались к настоящему. Анита как бы невзначай поинтересовалась, не было ли среди потенциальных покупателей дома бородатого человека в одежде махо. Кончита такого не вспомнила, зато рассказала об одной эксцентричной дамочке – в туфлях на высоченном каблуке, непозволительно короткой юбке и вызывающе декольтированном синем платье, с копной огненно-рыжих волос. Дамочка приходила в числе прочих претендентов на дом, предлагала в качестве уплаты дорогущие алмазные серьги, причем говорила на ломаном испанском, вставляя немецкие словечки. Кончита еле от нее отвязалась.

Анита ушла в спальню к Алексу, когда перевалило за полночь. Максимов храпел, посапывала и Вероника на своем тюфяке. Анита проверила, крепко ли заперты оконные рамы (после вчерашнего она опасалась оставлять на ночь окна открытыми), уронила голову на подушку, и треволнения последних суток тотчас сморили ее.

Пробудилась под утро, словно от того, что кто-то ткнул ее кулаком в ребра. Возможно, это спросонья сделал Алекс, но не тычок, а чувство тревоги заставило ее подняться и тихонько выйти в коридор. Она пошла проверить, в порядке ли Кончита, и застала последнюю стоящей возле окна, жалюзи на котором были раздвинуты. Сестра вглядывалась во мрак, еще не тронутый рассветными лучами.

Услышав скрип отворяемой двери, Кончита испуганно повернула голову.

– Не бойся, это я, – молвила Анита полушепотом. – Ты почему не спишь?

– Там… – Кончита показала рукой за окно. – Там кто-то есть.

Запасов светильного газа в доме оказалось немного, и, не будучи уверенным, что их удастся пополнить в ближайшее время, Максимов зажег на ночь лишь те фонари, что стояли перед входом. С этой стороны двор был погружен в непроглядную темень. Анита глянула в направлении, указанном Кончитой, но не разобрала ничего.

– Ты кого-то видела?

– Да. Я лежала, пробовала заснуть, не получалось… А потом услышала такой вот звук: тук, тук… – Она два раза стукнула ногтем по стеклу. – Встала, подошла к окну, а за ним – человек в сером. Знаешь, длинная такая накидка из меха, как носят у нас на севере… На голове сомбреро, лица под полями не видно…

– Надо было сразу позвать меня и Алекса!

– Я хотела, но он замахал руками, стал делать вот так… – Кончита изобразила призывный жест. – Наверное, просил, чтобы я вышла. Тогда я сделала вот так. – Она энергично замотала головой. – Он бросил что-то на клумбу и ушел.

– Давно это было?

– С четверть часа назад.

– Чего же мы стоим? Пошли! – Анита потащила сестру к двери.

Кончита упиралась.

– На улицу? А если он где-нибудь притаился?

– Тогда мы его застрелим! – Анита мимоходом цапнула с ночного столика дедов пистоль и с Кончитой на буксире покинула спальню.

В прихожей на приступке стояла переносная лампа. Кончита зажгла ее и подняла над головой, но первой выйти наружу побоялась. Анита, вооруженная пистолем, смело отомкнула замок и шагнула на гравиевую дорожку.

Их встретила тишина. Крадучись, прошли вдоль фасада, свернули за угол. Возле дома не было никого. Напротив окна хозяйской спальни, на клумбе, где по зимнему времени еще ничего не росло, Анита углядела что-то белое. Подняла. Это оказался бумажный комочек величиной с орех. Прежде чем развернуть его, Анита отметила про себя немаловажное обстоятельство – на газоне виднелись следы грубых ботинок. Вчера они отсутствовали, в этом она могла поклясться, ибо перед тем, как отправиться на боковую, они с Алексом обошли весь двор. Выходит, ночной гость Кончите не пригрезился.

– Что там такое? Записка?

Кончита поднесла к комочку лампу, Анита развернула его, и в колеблющемся свете на дешевой ветошной бумаге проступили начертанные угольным карандашом слова: «Приходи завтра в одиннадцать вечера в Кельтскую пещеру. Предстоит важный разговор. Если придешь не одна, разговор не состоится».

– А он немногословен! – воскликнула Анита негромко.

Делать во дворе было больше нечего, вернулись в дом. Анита при свете большой водородной горелки еще раз перечла записку.

– Что за Кельтская пещера?

– Есть такая. Это недалеко, в том месте, где Харама сливается с Тахо. Там крутой откос, в нем выдолблена нора не нора, но что-то наподобие… Говорят, в ней кельты три тысячи лет назад хранили в бочонках с кедровым маслом отрезанные головы врагов. Ты ведь читала про этот обычай?

– Да, что-то такое из древней истории припоминаю… Ты пойдешь туда?

– В Кельтскую пещеру? Ночью? Одна? Ни за что!

Анита призадумалась.

– Ладно. Поговорим утром.

Оно уже почти и настало – утро. Спать Анита не легла, просидела пару часов на кухне, под мерное побулькивание рефрижератора. Скоротав время за чтением романа Гюго, дождалась, когда окончательно рассветет, вышла на улицу и тщательно присыпала рыхлой землей следы ботинок возле клумбы. Не надо пока Алексу и тем паче Веронике знать о визитере в меховой накидке.

Завершив сей труд, Анита вызвала во двор сестру.

– Значит, так. Я пойду в пещеру вместо тебя.

Глаза Кончиты округлились.

– Ты?!

– Мы похожи как две капли сангрии, даже Алекс не сразу распознал. Я представлюсь тобой и выведаю, что от тебя хотят.

– Ты не пойдешь! – заволновалась Кончита. – Я тебе запрещаю.

– По какому праву?

– Я старшая, я родилась на три минуты раньше. Ты должна меня слушаться.

– Конни, ты старше, а я опытнее. Пока ты в своем захолустье сажала тюльпаны, я исколесила пол-Европы и пол-России, побывала в сотне переделок… Пещерой меня не напугаешь.

– Анни, разве ты не понимаешь? Это же ловушка! Никакого разговора не будет, тебя возьмут и прихлопнут…

Анита вспомнила вчерашнего махо и подумала, что сестренка, пожалуй, недалека от истины. Вот только зачем такие сложности? Если бы хотели прихлопнуть, сделали бы это еще вчера, на дороге.

– Я не прощу себе, если мы упустим такой шанс. Или ты хочешь жить в постоянном неведении?

Этого Кончита не хотела. Однако отпускать сестру на верное заклание ей тоже не улыбалось.

– Возьми с собой Алекса. Так безопаснее.

– Алекс непременно выдаст себя, я его знаю. И тогда все насмарку… Надо идти одной.

Днем Анита, сославшись на непреодолимое желание подышать свежим воздухом, упросила Кончиту прогуляться с ней по округе. Еще раз подивилась тому, как обособленно поставил Хорхе свое жилище. Абсолютное безлюдье вокруг, если не считать одинокого рисовальщика, взгромоздившегося на холм. Его силуэт виднелся на фоне солнечного диска. Рисовальщик был комичный – сутулый, плюгавенький, а на носу у него, когда он поворачивался к солнцу в профиль, поблескивали очки. На вышедших из дома женщин он внимания не обратил – что-то увлеченно малевал кистью, яростно тыча ею в мольберт, как тамплиер, разящий копьем сарацина.

– Давно он тут обосновался? – спросила Анита.

– Не помню, – ответила Кончита вяло. – С месяц или два… Здесь красивая натура, к нам часто приезжают из Мадрида на этюды.

Кельтская пещера оказалась малоприметной дырой, черневшей в откосе над речным берегом. Кончита показала ее издалека, близко подходить не захотела ни под каким предлогом. Анита и не настаивала. Важно было провести рекогносцировку и убедиться, что место для приватной беседы выбрано удачно. Голая глинистая осыпь, в окружности диаметром шагов сто – ни деревца, ни строения, ни завалящего валуна, словом, ничего такого, за чем мог бы укрыться соглядатай. К отверстию пещеры вел только импровизированный спуск с береговой кручи – ряд щербатых камней, выложенных в виде ступенек. Под отверстием – гладь реки, до нее сажени три. Подплыви снизу на лодке – все равно не поднимешься наверх и не услышишь, о чем говорят в зловещем черном чреве.

– Я боюсь за тебя, – призналась Кончита.

– Мне нагадали, что я умру в глубокой старости и за тысячи миль от своей родины. А я еще не стара, да и родина – вот она, – Анита топнула ногой по густому покрову дорожной пыли.

Вечером разыграли все как по нотам. Анита наврала Алексу, что Кончита еще не оправилась от душевного потрясения и боится спать одна. Он флегматично кивнул и остался ночевать вдвоем с Вероникой. Была бы Анита поревнивее, ее фантазия нарисовала бы сцены пошлого мезальянса… хотя вообразить себе Веронику в любовницах у Максимова было смешно.

Время тянулось медленно, напряжение росло, и Анита едва дождалась, пока дзенькнет установленный на двадцать минут одиннадцатого умный хронометр. Она была уже одета и готова к вылазке. Кончита, несмотря на боязнь ходить по темноте, вызвалась сопроводить ее.

– Хоть половину пути, а? И пистолет возьми, пригодится.

От сопровождения Анита отказалась, равно как и от раритетного пистоля, чьи боевые кондиции, как показала практика, оставляли желать лучшего. Настрого запретила Кончите высовываться из дома, взяла с собой только кожаные ножны с острым ножом, которые пристроила на пояске плотно сидящего английского платья, – и шагнула в потемки.

Воинственный пыл улетучился довольно скоро. Чем ближе она подходила к берегу, тем отчетливее сознавала, что поступила глупо. Расправиться с ней сейчас – проще пареной репы. Вокруг – никого, пустынный берег дышит злом. Налитое чернотой небо, никакого света, кроме тусклого мерцания звезд в прорехах туч. Разве заметишь что-нибудь? А враги где-то поблизости… Им и шуметь не нужно – подкрадутся, тюкнут по голове и сбросят тело в воду.

Остановилась, прикинула: не разумнее ли, пока не поздно, повернуть назад? Постояла чуть-чуть и возобновила свой рискованный поход. Прийти к Кончите с видом побитой собаки, протявкать униженно, не обессудь, мол, не смогла себя пересилить, страх одолел… Фу! Анита ненавидела позориться. Когда-то она соединила для себя две русские поговорки и сделала их жизненным кредо: взялся за гуж – полезай в кузов.

Поправив на поясе ножны, стала спускаться по камням к пещере. Из обвислых, как коровье вымя, облаков, закапал дождь. Ступни скользили, приходилось цепляться за длинные стебли, оплетшие склон. Стебли немилосердно резали пальцы.

Анита оказалась на уровне мрачного зева пещеры. Передохнула, положила руку на рукоять ножа и нырнула в еще более плотную тьму. Надеялась, что ее уже ждут и гостеприимно зажгут свечи. Как бы не так: пещера была безжизненна, хотя и не совсем темна. Вместо свечей тут и там на ее сводах, полу и выступах горели крошечные светлячки – желтые, голубые, фиолетовые. Это магическое свечение делало атмосферу в гроте завораживающей и какой-то неземной.

Конец пещеры терялся вдали, Анита туда не пошла, сделала всего три-четыре шага, немного удалившись от входа. Ее внимание привлекли квадратные ниши, вырубленные в стенах. Верно, в них-то кельты и держали корчаги с кедровым маслом, в котором плавали отсеченные вражьи черепа.

А еще в пещере возвышался, упираясь в потолок, большой обломок базальта, испещренный неразборчивыми рунами. Анита протянула руку – дотронуться, но в тот же миг из-за обломка выдвинулась фигура, на голову которой был накинут белый погребальный холст, усеянный такими же светящимися точками, какие окропляли пещерный интерьер. Из-под холста высунулись два рукава, в которых – о небо! – болтались не верхние конечности живого человека, а обглоданные дочиста тленом и червями фаланги скелета.

Анита стояла не шевелясь. Выходец из незнамо какого мира сбросил с себя холст и открыл взору гостьи мертвенно-белый лик с обведенными черным глазницами. Этот лик Анита видела сутками ранее на стене кухни в доме Кончиты и Хорхе.

– Приш-ш-шла? – прошелестел уродец. – Хорош-ш-шо… Слуш-ш-шай!

Он, не отрываясь, смотрел на нее, и, казалось, ему не нравилась ее реакция. По всей вероятности, он ожидал чего-то иного. Анита же глядела на него если не безучастно, то, во всяком случае, спокойно.

– Хочеш-ш-шь знать, зачем я тебя позвал?

– Хочу. Но для начала сними, пожалуйста, этот маскарад. Мы не дети, и сейчас не День Всех святых.

Мертвяк оторопел, перестал шипеть, приблизился к Аните вплотную и произнес надтреснутым голосом:

– Ты не Кончита! Кто ты?

– Хорхе, Хорхе… – вздохнула Анита сокрушенно. – Ты меня не помнишь?

– Анита? – вскричал он после короткого замешательства. – Так вот кто гостит у Конни! Каким ветром тебя занесло в Аранхуэс? Я слышал, ты обосновалась где-то в Сиберии, среди медведей…

– Ага. Пью водку, хожу в тулупе и играю на балалайке. Хорхе, я приехала к Кончите в гости и узнала, что ты умер.

– Но не поверила?

– Видишь ли… Мне доводилось сталкиваться со случаями, когда люди по каким-либо причинам инсценировали собственную смерть. Твоя авария на мосту превосходно укладывалась в классическую схему. Взрыв, груда обломков, но при этом ни единого фрагмента тела. И ни одного свидетеля. Это всегда настораживает.

Хорхе стянул с рук перчатки с виртуозно нарисованными на них пальцевыми костями. Нагнулся над выемкой в полу, зачерпнул горстью собравшуюся там влагу, смыл с лица сажу и пудру и перестал быть похожим на оживший труп. В довершение вынул из кармана миниатюрную расчесочку и подвил ею свои щегольские усики.

Анита покосилась на валявшуюся у его ног погребальную холстину, усыпанную разноцветными светлячками.

– Фосфор?

– Флюорит. Есть такой минерал, он при нагревании излучает сияние. Я измельчил его, перед твоим приходом прокалил на противне и разбросал вокруг. Для эффекта.

Анита прикоснулась к сверкавшим крошкам. Они были теплыми.

– Неужели ты меня нисколько не испугалась? – спросил Хорхе, и в его голосе прозвучала досада, какую испытывает иллюзионист, устроивший неудачный фокус и разоблаченный публикой.

– На Конни все это, может быть, и подействовало бы, но я не суеверна. И я знала уже, что ты жив и что все проделки в доме – плоды твоей фантазии.

– Откуда ты это узнала?

– Элементарная логика. Кто-то незаметно просверлил в стенах дырки, кто-то проникал в дом и запускал приборы, назначение и устройство которых известно далеко не каждому. Заметим, что замок на входной двери очень надежный, а следов взлома не видно. Получается, шутник пользовался ключом. У тебя он имелся. Ну и главное… Постонать и повопить в водосточную трубу может любой дурак, а вот организовать сеанс посредством усовершенствованного стробоскопа под силу разве что одаренному специалисту. Иными словами, все сходилось на тебе.

Хорхе одобрительно покивал.

– За двенадцать лет, что мы не виделись, ты не утратила остроты ума. Не зря Конни постоянно тебя нахваливает, говорит, что ты – непревзойденная мастерица распутывать тайны… Да, все это делал я.

– И разумеется, не для того, чтобы засадить Конни в сумасшедший дом?

– Разумеется.

Теперь уже кивнула Анита. Одобряла не поступки Хорхе, а правильность собственных умопостроений.

– Предполагаю, что тебе нужно было выжить ее из дома. Ты начал с того, что предложил ей переехать. Она не согласилась. Но мотивы, двигавшие тобой, оказались настолько сильны, что ты пошел на крайние меры. Разыграл катастрофу на мосту, добился того, что тебя сочли погибшим. А затем стал изводить Кончиту фарсами из загробной жизни, чтобы она поскорее продала дом и съехала. Так?

– Ну-ну, – проронил Хорхе неопределенно. – Дедуктируй дальше.

– Дом должен был купить один из твоих сообщников. Рыжеволосая женщина, гайдамак с бородой… еще кто-нибудь… Они и сейчас осаждают усадьбу.

При упоминании о сообщниках Хорхе помрачнел. Воодушевленная Анита пустилась в еще более смелые рассуждения:

– Каковы же они, твои мотивы? Я допускаю, что ты никогда не любил Конни и тебе наплевать на нее. Ты без сожаления бросил ее на произвол судьбы, сгинул в небытии. Но терзать ее нервы, лишить покоя, издеваться… Что у тебя на кону – баснословное состояние? Чин при королевском дворе?

Хорхе, давая выход злости, скомкал светящееся покрывало и зашвырнул его в нишу, куда перед тем бросил перчатки. Заговорил на эмоциях, свирепо и желчно:

– Крайние меры, говоришь? Это не крайние… Я оставил ей все свои деньги, вещи… Если прибавить к этому стоимость дома, она могла бы до конца дней ни в чем не нуждаться. Я и волоса на ее голове не тронул! Все, что требовалось, – чтобы она сменила жилье, а еще лучше, покинула бы Аранхуэс.

– Зачем? Скажи!

– Не могу. Это не мой секрет, и я тебе советую: не пытайся его разгадать. Во-первых, при всей твоей проницательности у тебя все равно ничего не выйдет, а во-вторых, это опасно. И для тебя, и для Конни, и для всех, кто живет сейчас с вами под одной крышей.

– Ты именно это собирался ей сказать, когда запиской вызвал сюда, в пещеру?

– Да. И даже хорошо, что пришла не она, а ты. Ты не упадешь в обморок и выслушаешь меня внимательно. Я хочу, чтобы Конни… и вы все… как можно скорее избавились от принадлежавшего мне дома и уехали.

– Куда?

– Куда хотите. В Мадрид, в Париж, в Сиберию… И постарайся внушить Конни, что я ее любил. Поэтому поступаю так гуманно.

Флюоритное сеево остывало, свет в пещере постепенно мерк. Анита уже не без труда различала очертания своего собеседника.

– Гуманно… – повторила она. – Твои сообщники просто-напросто лишили бы ее жизни, да?

Хорхе содрогнулся.

– У меня нет сообщников, я не преступник.

– Кто же они? Твои друзья? В таком случае у вас своеобразные отношения. Они считают тебя слюнтяем.

– Кто тебе сказал? – взвился Хорхе и взмахнул сжатыми кулаками.

– Тот самый, с бородой. «Биготе распустил сопли, не надо было его слушать…» Это ведь твое прозвище?[1] – Анита указала на причесанные волосок к волоску усы Хорхе.

– Пустая болтовня, – прошептал он, склонив голову, чтобы скрыть от Аниты выражение лица, хотя она и так не смогла бы ничего различить. – Почешут языками и перестанут. Слишком они нетерпеливы.

– Кто они и сколько их? Что тебя с ними связывает?

Хорхе что-то промычал, но не ответил.

– Скажи! – настаивала Анита. – Обещаю: это останется между нами.

– Нет! Я уже сказал: это не мой секрет. Никто не должен знать…

Он прошел мимо нее и остановился у выхода из пещеры. Дождь снаружи усилился, лил как из ведра. Анита поняла, что Хорхе сейчас уйдет, растворится в мутной пелене и унесет с собой сведения, которые так много значат для Кончиты.

– Они тебя обманывают! – бросила она ему вслед. – Ты думаешь, Конни в безопасности? А бородатый вчера стрелял в нее… то есть в меня…

– Что?..

– Он принял меня за нее и выстрелил из карабина. Твое мнение не имеет значения. Кончиту убьют!

Хорхе взревел и затряс волнистой шевелюрой.

– Они не посмеют! Я не позволю!

Он продавил завесу ливня, и она вобрала его в себя так стремительно и жадно, что Анита не успела ничего сделать.

Крупицы флюорита гасли, словно отгоревшие звезды на утреннем небосводе. Пещера погружалась в вязкий сумрак. Оставаться здесь дольше Аните не хотелось, да и не имело смысла. Она вышла под дождь. Снаружи было немногим светлее, вдобавок обзору мешали обильные струи, лившиеся сплошной стеной. Анита поискала глазами Хорхе, да где там! Если он и находился еще неподалеку, то увидеть его в таких условиях не представлялось возможным.

Аниту беспокоила его судьба. Он наверняка пошел к своим экзальтированным приятелям – высказывать претензии. Чем это закончится, оставалось только предполагать. Нет, она не стала бы скорбеть по Хорхе, случись с ним что-нибудь, однако он, как ни крути, являлся единственным человеком, который по ту сторону зла хоть как-то оберегал Кончиту.

Впрочем, заботиться в данный момент следовало не о Хорхе, а о себе. Выйдя из логова допотопных кельтов, Анита начала трудное восхождение по береговой круче. Дождь залеплял глаза, камни-ступеньки предательски скользили под ногами. Она шла вслепую. Хотя «шла» – сказано неверно. Правильнее – карабкалась, падая на колени и впиваясь то одной, то другой пятерней в раскисшую глину.

Сколько же еще взбираться? Ей чудилось, что она проползла мили две, а склон все никак не заканчивался. И дождь все так же хлестал, стремясь опрокинуть навзничь безрассудную горе-альпинистку.

Еще фут, еще два… Очередной выпуклый булыжник под ногой шатнулся, отделился от склона и покатился вниз. Анита, потеряв опору, упала на живот, и сила тяжести, открытая Ньютоном без малого двести лет назад, повлекла ее вслед за кувыркавшимся камнем.

Чтобы не перекувырнуться самой, она растянулась плашмя, раскинув руки и ноги. Это замедлило скорость скольжения, но, увы, не прекратило его. Стараясь и в этой критической ситуации сохранить спокойствие, Анита глянула туда, куда несла ее гравитация. По-быстрому произвела несложные физико-математические подсчеты. Получалось, что минуты через полторы, край через две, она окунется в волны Тахо.

Какой же студеной должна быть вода в это время года, пускай и на благодатной субтропической широте! Конечности сразу сведет, а вблизи нет ни малейшей полоски побережья, на которую можно выбраться. Только покатый склизкий склон, где у воды и удержаться не за что… В полумиле по течению плещет колесами водяная мельница, Анита приметила ее днем, когда гуляла с сестрой. Но до мельницы не доплыть – раньше утонешь в ледяной купели.

Когда бугристая поверхность Тахо была уже саженях в десяти под ногами, на спину Аниты шлепнулось что-то мокрое и ворсистое. Она наугад, повинуясь инстинкту, ухватилась за это «что-то», и в ладонь впились скрученные волокна. Веревка! Длинная, прочная, она могла стать той соломинкой, что спасает утопающих.

Анита задействовала вторую руку и перестала скатываться в бездну. Теперь бы подтянуться, снова поползти к изрядно отдалившейся вершине, однако мышцы закоченели, отказываясь повиноваться. Анита висела над обрывом, вцепившись в веревку, клацала зубами от холода и являла собой, должно быть, картину смешную и жалкую. Ни дать ни взять наживка на крючке у рыбака. Вынырнет сейчас из воды исполинский сом, один из тех, которые, как говорят, достигают здесь восьми пудов весу, и проглотит дрожащую гусеницу…

Там, наверху, тоже сообразили, что ждать самостоятельности от кандидатки в утопленницы бесполезно. Веревка туго натянулась, и Аниту потащило по склону к косматым свинцовым облакам. Она всецело отдалась на волю Провидения и своего избавителя, кем бы он ни оказался. Пока тащили, подумала, что это может быть только Хорхе. Кто еще стал бы искать ее глухой дождливой ночью на берегу реки? Видать, заела зятя совесть, решил вернуться… Как кстати!

Последний рывок, и Аниту выдернули на горизонтальную площадку. Она отпустила веревку и поспешила принять стоячее положение, чтобы не выглядеть перед Хорхе распластанной лягушкой. Но к ее удивлению и радости, стоял перед ней не Хорхе, в ненаглядный Алекс. Промокший, как и она, до нитки, со слипшимся на лбу чубом, извозившийся в глине, но такой родной и такой своевременный! От избытка чувств после пережитого она кинулась ему на шею и расцеловала.

Глава третья

Осада

Объяснение Максимова. – Ночная атака. – Пуленепробиваемые ставни. – Когда дом превращается в крепость. – «Разбежалась нечистая сила». – Что хранилось в чулане. – Сеньор Альфонсо Гарсия Лопес. – Яблоки из Сеуты. – Еще один противник. – Ракетки и волан. – Инцидент с живописцем. – За стволом платана. – Пять реалов. – Вымершая деревня. – Тайна заброшенной часовни. – В овраге. – Отчаяние Кончиты. – Ни одной живой души. – Цена секунд.

Вот как объяснилось появление Максимова в нужном месте в нужный час.

– Никогда ничего от меня не скрывай, – говорил он наставительно, сопровождая продрогшую Аниту до дома и держа над нею вощеный швейцарский зонт. – Я сразу понял, что вы с Конни что-то затеяли. Уж больно таинственно шушукались.

– Ты нас подслушал?

– С большим удовольствием. Дом прямо-таки к этому располагает – дырки в стенах годятся не только для того, чтобы пускать через них световые лучи. Вы стояли во дворе, а я сидел в гостиной. Вынул заглушки и все прекрасно расслышал.

– Обиделся?

– Немного. Это когда ты сказала, что я неуклюжий как бегемот.

– Я такого не говорила!

– Подразумевала. Дескать, всегда себя выдаю… Неправда! Я осторожен, как индеец мапуче.

– Сегодня не могу не согласиться, – признала Анита. – Где ты прятался?

– Нигде. Я решил подстраховать тебя, знал, что от своего намерения ты все равно не откажешься, а предприятие намечалось рискованное. С вечера не ложился, вышел из дома следом за тобой. Спасибо темноте, ты меня не заметила. Но на берегу я чуть отстал. Там не скроешься… Залег, стал наблюдать. Вижу: спустилась по скосу. Я за тобой, ты в пещеру…

– Ты тоже спустился?

– Нет. Решил подождать наверху. Тут как раз начался дождь. Мне подумалось, что подъем размоет и неплохо бы на всякий случай запастись веревкой.

– Алекс, ты гений предусмотрительности!

– Я умею просчитывать наперед. Правда, за веревкой пришлось бежать на мельницу. Я очень боялся, что, пока меня не будет, с тобой что-нибудь случится. Но, как видишь, все обошлось.

– А ты видел человека, который вышел из пещеры передо мной?

– Разве кто-то выходил? Я думал, ты там одна. Решила, по обыкновению, что-то поискать… тайком от меня.

– Плохо же ты подслушивал нас с Кончитой! С чего бы мне ночью лазить по пустым пещерам?

– Признаться, я слышал не все, – сконфузился Максимов. – Если б знал, то, конечно, спустился бы вместе с тобой.

– И поступил бы правильно. Мы могли бы изловить этого любителя ночных прогулок, а так он ускользнул…

– Кто же это был?

– Не поверишь. Воскресший Хорхе!

И Анита передала Максимову содержание беседы с мужем Кончиты.

Алекса поразило как громом.

– Он жив? Вот новость! Представляю, что скажет твоя сестрица…

Несостоявшаяся вдова ждала их на пороге. После ухода Аниты она шаталась по дому, маясь от тревоги, и уже трижды прокляла себя за то, что не отправилась в пещеру сама.

Максимов успокоил свояченицу, заявил, что все было под контролем. А далее Кончиту пришлось отпаивать бурбоном, поскольку, услыхав известие о том, что Хорхе не покоится с миром, а здравствует, она лишилась чувств. Анита употребила все свое красноречие, чтобы убедить Кончиту поверить в правдивость этого факта. Кончита поверила, но не могла взять в толк, отчего Хорхе так жестоко обошелся с нею.

– Что есть необычного в вашем доме, помимо того, что он напичкан техникой? – спросила Анита, когда все трое вошли в гостиную и уселись за стол.

– Необычного? – Кончита прижала к мокрым глазам кружевной платочек. – Ничего…

– Значит, ты чего-то не знаешь. А ведь заваруха как раз из-за дома. Насколько я поняла, эти люди не остановятся ни перед чем.

– По-твоему, нас могут убить?

– Запросто.

Кончита раскрыла рот, чтобы произнести «ох!», но восклицание так и не слетело с ее уст, потому что в окно гостиной ударил пистолетный выстрел. Пуля вдребезги разнесла стекло и угодила в газовый светильник, он разорвался с оглушительным хлопком.

– Ложись! – с опозданием рявкнул Максимов.

Все попадали на пол. Грянул второй выстрел, снесший со стола чашку, из которой Кончита пила кофе с цикорием. Бурая жижа залила скатерть, заструилась по складкам и бахроме.

– Вот вам и подтверждение, – молвила Анита и, отодвинувшись к стене, залегла под клавесином. – Алекс, они сейчас возьмут нас штурмом…

– Пусть попробуют! – Максимов вытянул из кармана револьвер и пальнул в скалящееся кривыми стеклянными клыками окно.

Едва ли этот ответ возымел действие, ибо уже в следующий миг звук лопнувшего стекла донесся из соседней комнаты. Во всю силу голосовых связок заблажила почивавшая там Вероника.

Максимов скрипнул зубами.

– Если их много, нам не справиться!

– Погодите! Я знаю, что делать… – Кончита на четвереньках потопала в угол, дернула там свисающий с потолка шнур с кисточкой на конце, и на оконный проем изнутри надвинулся ребристый металлический лист.

– Броня!

– Хорхе говорил, что это многослойное кованое железо, оно гораздо прочнее, чем обычные ставни.

Снаружи выстрелили еще раз, пуля щелкнула о преграду, но металлический лист даже не прогнулся.

– Другое дело! – оживился Максимов. – Теперь повоюем…

Он встал и выскочил в комнату, где беспрерывно и монотонно, как пароходный гудок, голосила Вероника. Оттуда послышался лязг закрываемой защитной заслонки. Максимов прикрикнул на служанку, и она умолкла.

Анита выбралась из-под клавесина, помогла подняться Кончите.

– Стены тоже пуленепробиваемые?

– Конечно! Хорхе говорил, что дом в случае чего должен превращаться в крепость. Как у англичан. Тем более мы живем в стороне от других… Мало ли кто забредет.

У Аниты язык чесался сказать, что, если нападавших консультирует сам Хорхе, то он отыщет способ взломать им же созданную оборонительную систему. Но нет, Хорхе при всей неоднозначности своей натуры не решился бы на такую низость. Напротив, он дал понять, что намерен защищать Кончиту от физической расправы. Таким образом, объяснений всего два: либо Хорхе экстренно передумал и пошел на поводу у своих агрессивных дружков, либо с ним что-то стряслось. Учитывая отнюдь не мирный настрой чернобородого разбойника, последнее представлялось вполне вероятным.

Анита не стала делиться с сестрой своими пессимистичными выводами. Незачем лишний раз драконить ее расшатанные нервы. Между прочим, нельзя не отметить, что Кончита в момент обстрела повела себя мужественно и расторопно – сразу сообразила насчет бронированного заслона. В противном случае и она, и ее гости уже лежали бы изрешеченные пулями.

– Ты молодчина! Я тобой горжусь.

– Ах, Анни, прости, что я втравила тебя в скверную историю! – Кончита покаянно обвила руками шею сестры. – И уезжайте отсюда! Я не хочу, чтобы вы пострадали…

– Мы тебя не бросим, – произнесла Анита с решимостью. – Мы и приехали для того, чтобы тебя поддержать.

Вошел Максимов, привел за руку Веронику, трепещущую как свежеприготовленный галантин. Толкнул ее в угол.

– Конечно, не бросим, – подтвердил, перезаряжая револьвер. – Я закрыл все окна, теперь сюда никто не пролезет. А дом я завтра укреплю, будет настоящий бастион.

Анита подозвала уже успокоившуюся служанку, вдвоем они сняли со стола испорченную скатерть.

– Так и станем жить в осаде?

– Зачем же? Завтра поставим в известность полицию, пусть оградят нас от вторжений.

Остаток ночи прошел без эксцессов. Максимов просидел до утра в гостиной, держа револьвер наготове. Не спали и остальные. Вероника совершила вылазку на кухню и принесла всем подкрепиться – нарезанный ломтиками сыр и бутылку ранси. Приступив то ли к позднему ужину, то ли к раннему завтраку, вернулись и к прерванному разговору.

– Раз у них свет клином сошелся на этом доме, то вот она – нить. Потянем за нее – вытянем всю правду, – заявил Максимов, набивая рот пахучим манчего. – Нелли уже немного знакома с соседями, они что-нибудь да расскажут… Имеются среди них старожилы?

– Да. – Кончита ничего не ела, сидела, сосредоточившись. – Например, донья Эспиноса, которая живет с другой стороны холма. Ее предки поселились в Аранхуэсе в позапрошлом веке. Она все про всех знает – и про людей, и про дома…

– Тогда с нее и начнем.

– Но сначала – в полицию.

Когда пробило семь, Максимов с предельной осторожностью открыл дверь и выглянул во двор. Там никого не было, по газонам скакали веселые солнечные зайчики – блики, отраженные от разбитых стекол. Держа в согнутой руке верный «Дрейзе», Максимов обошел дом по часовой стрелке и не обнаружил ни малейших признаков присутствия врага.

– Разбежалась нечистая сила… Надолго ли?

Из соображений безопасности окна решили покуда не раскупоривать. Выполняя свое обещание, Максимов предпринял еще кое-что: навесил на дверь дополнительный засов, деревянные заглушки в стенных отверстиях заменил на стальные болты (благо в мастерской Хорхе имелся избыток разнообразных деталей и инструментов), а слуховое окошко на чердаке забил четырехдюймовыми гвоздями.

– Теперь нам никто не страшен!

Лишь после этого он засобирался в город. Требовалось известить о ночной перестрелке полицию Аранжуэца, однако Алекс опасался, как бы в его отсутствие не произошло повторного нападения. В доме оставались три женщины… так себе гарнизон.

– Жаль, что Хорхе не позаботился о каком-нибудь средстве передвижения! Я бы сейчас и за полудохлую клячу полцарства отдал.

Анита напомнила, что клячу инженеру Хорхе с успехом заменял модернизированный паромобиль, чьи бренные останки нынче покоятся на дне Тахо. Максимов наладился уже идти пешком, но Кончита порылась в чулане и протянула ему две дощечки с прикрепленными к ним железными колесиками и кожаными ремешками.

– Это не подойдет?

– Инлайн-ролики! – обрадовался Максимов. – Еще и не французские, а английские. Модель Тайерса с пятью колесами на каждой подошве!

– Умеешь ты на них ездить?

– Обижаешь! На обычных коньках я обгоню любого, а уж на этих и подавно.

Максимов прикрепил ролики к своим ботинкам при помощи ремешков и выкатился на улицу. Минуту-другую он приноравливался, балансировал, размахивая руками, как сигнальщик на судне, но быстро освоился и шустро попылил по дороге.

* * *

Королевская полиция в Испании была учреждена указом его величества Фернандо Седьмого в 1824 году. Два десятилетия спустя издерганная мятежами страна обзавелась гражданской гвардией, а проще говоря, жандармскими корпусами, призванными следить за порядком в небольших городах и сельской местности. Четкая организация в корпусах пока не наладилась, работали там люди самые разносортные.

Расследовать происшествие в «доме на куличках», как называли обыватели жилище Хорхе и Кончиты, отправился пожилой, медлительный и тучный служака с пышным именем Альфонсо Гарсия Лопес. Он лениво осмотрел расколотые окна и пулевые отверстия в стенах, выслушал отчет Максимова о недавней передряге и спросил, растягивая слова:

– Что вы от меня хотите?

– Как что? Хочу, чтобы вы провели следствие, нашли виновных…

– Но ведь никто не пострадал? А ущерб, нанесенный дому, по моей оценке, минимален.

Вмешалась Анита:

– То есть вы считаете нормальным, что в европейском городе запросто разгуливают вооруженные шайки?

– Сеньора, – ответствовал Лопес, сонно смежив веки, – Испания еще не преодолела последствия гражданских войн. Знаете, сколько таких бандолерос промышляет в наших провинциях? Мы их обязательно переловим, но дайте срок. Не все сразу…

– А если они нападут на нас снова?

– Уверяю вас, это были заезжие гастролеры. Пробирались из Мадрида или в Мадрид, завернули по дороге к нам, увидели дом на окраине. Вы дали им отпор, и они уже далеко, искать их бесполезно… А своих мы всех знаем, это не их работа, ручаюсь.

Тут-то Анита и выложила перед жандармом заготовленного джокера – рассказала о воскрешении Хорхе и обо всем, что узнала в Кельтской пещере. Рассчитывала ошеломить, заставить проснуться. Ан нет – сеньор Лопес пожевал губами, причмокнул и выдал следующее:

– Вы переволновались, сеньора. У моей жены тоже такое бывает – на почве стресса ей однажды привиделся спрут, вылезающий из обоев… Господин Хорхе мертв, к годовщине его смерти на почетном участке кладбища будет установлен кенотаф, это решение алькальда.

– Какой, к черту, кенотаф! – вспылила Анита. – Вы слышите, о чем я говорю?

Он не слышал. Не выходя из сомнамбулического состояния, пробормотал, что жандармерия сделает все от нее зависящее, чтобы разобраться в этой истории. Затем откланялся и колобком выкатился из гостиной. Максимов провожал его до крыльца. В прихожей сеньор Лопес задержался и свистящим шепотком спросил, не страдает ли госпожа душевными расстройствами. Отповедь оказалась столь резкой, что толстяк-жандарм поторопился удалиться.

– Никого они не найдут. И искать не станут, – подытожила Анита после ухода следователя.

– Тогда возьмемся за дело сами, – решил Максимов.

Но не судила им судьба в тот день приступить к осуществлению задуманного. К калитке подкатила тележка зеленщика, запряженная мулом, и правивший ею задорный малый в залихватски сдвинутом на ухо берете и с черной повязкой на левом глазу простуженным голосом осведомился, кто здесь сеньора Рамирес.

Кончита в сопровождении Аниты вышла к нему.

– Вы от сеньора Карнеро? А где он сам?

– Приболел, – ответил малый и закашлялся. – Зима… вторую неделю всего плюс пятнадцать по Цельсию… Я вот тоже что-то подхватил, а сеньора Карнеро продуло вчера на огороде, с утра в горячке, с постели не встает.

– Какая жалость… Вы у него работаете?

– Я его новый помощник, меня зовут Хосе.

Анита уже знала, что сестра не любит лишний раз ходить по продуктовым лавкам, да и далековато отсюда без транспорта. Поэтому у Кончиты имелась договоренность с зеленщиком, и он дважды в неделю доставлял ей свежие овощи и фрукты, равно как мясник привозил парную вырезку и готовый хамон.

– Что желаете? – спросил Хосе, указывая на сложенные в тележку ящики с товаром.

Кончита выбрала вилок капусты, три морковины, пару головок чеснока и одну большую свеклу.

– С вас два серебряных реала, сеньора, – подсчитал Хосе и жизнерадостно осклабился.

– Почему так дорого? Карнеро всегда делал мне скидку.

– Сегодня он просил вам передать подарок. Ему прислали из Сеуты отменные яблоки, вот они. – И Хосе протянул Кончите лукошко, в котором лежал с десяток краснобоких кругляшей.

– Какие чудесные! – воскликнула Кончита. – Скажите сеньору Карнеро, что я ему премного благодарна.

– Непременно скажу. Buen provecho[2], сеньора! – Одноглазый весельчак стегнул мула кнутом, и тележка потрюхала дальше.

Сестры вошли в дом, Кончита несла лукошко с яблоками, Анита все прочее. На кухне вывалила овощи на стол перед Вероникой и потерла пальцами запачканную манжету на рукаве.

Кончита выбрала самое спелое яблоко, поднесла ко рту.

– Ты раньше не видела этого Хосе? – спросила Анита.

– Нет. Но Хавьер вечно меняет помощников, характер у него склочный, дольше месяца с ним никто не уживался… – Кончита с сочным хрустом вгрызлась в яблоко. – М-м-м, вкуснота… Попробуй!

Анита посмотрела на оставшиеся в лукошке фрукты, взяла один, повертела в руке. Что-то в нем ей не понравилось. Возможно, микроскопический прокол в тонкой кожице? Она разломила яблоко пополам и увидела, что сахаристая мякоть окрашена чем-то синеватым.

– Выплюнь сейчас же!

Анита отшвырнула яблоко и огрела Кончиту кулаком по спине. Недожеванный кусок полетел на пол, Кончита захлебнулась кашлем. Вероника от неожиданности остолбенела, не понимая, что такое вдруг нашло на барыню.

– Это яд! – кричала Анита. – Ты успела что-нибудь проглотить?

Кончита жалобно замычала. Анита схватила ее за волосы.

– Открой рот!

Кончита повиновалась. Анита засунула ей в горло два пальца и тут же отскочила вбок, чтобы не попасть под фонтан извергшейся утробной массы.

Примчался Максимов. Анита показала ему на яблоки и купленные овощи и приказала:

– Выбрось! Нет, лучше закопай в землю… подальше от дома.

Он все понял, поспешил выполнить распоряжение. Кончита сидела на корточках, стонала и посекундно сплевывала. Анита и Вероника подхватили ее под руки, увели в спальню, уложили на кровать. Анита накапала ей в стакан лауданума, заставила выпить. Это должно было умягчить желудок и помочь расслабиться.

– Я умираю? – шевельнула Кончита побелевшими губами.

– Надеюсь, что нет. Будь это цианид, мы бы уже с тобой распрощались. Скорее всего, какая-то растительная отрава, но тебе повезло освободиться от нее раньше, чем токсины впитались в кровь.

Авторитетная речь сестры слегка успокоила Кончиту. Анита велела Веронике сварить некрепкий бульон, а сама осталась в спальне – читать больной вслух сентиментальный роман Руссо.

Максимов, похоронив привезенное лже-зеленщиком в выгребной яме, спросил, как же теперь быть с пропитанием. И выказал намерение сходить в город за продуктами.

– Это самый надежный способ. Не отравили же они все продукты в лавках!

Он запасся деньгами, нацепил вместительный армейский ранец, встал на уже обкатанные утром инлайн-ролики и, как вихрь, понесся к центру города.

Не проехал и полверсты, как увидел выползающего из придорожной канавы мужика в замызганном фартуке и с запекшимся на лбу кровавым пятном. Притормозил. Готовый к любым каверзам, вынул из кармана «Дрейзе». Мужик взмолился о пощаде, назвался зеленщиком Хавьером Карнеро и сказал, что ехал к сеньоре Рамирес, но был избит и ограблен. Максимов, зная продолжение этой истории, спросил лишь, как все произошло.

– Я ехал по дороге, – начал Карнеро, трогая разбитый лоб, – меня остановил бродяга в лохмотьях и с котомкой за плечами. На глазу у него была повязка…

– На левом?

– Да… кажется, на левом. Он попросил милостыню, а я всегда подаю бедным. Я полез в карман за монетой, но он вдруг ударил меня вот сюда… и на руке у него было что-то твердое, по-моему, кастет… Очнулся я уже во рву. А рядом ни моего мула, ни тележки, ни бродяги…

Максимов довел злосчастного зеленщика до его лавчонки, помог промыть рану. А вскоре туда же приволокся и мул с тележкой, брошенный одноглазым грабителем за ненадобностью. Товар был почти не тронут, за исключением той мелочи, которую мошенник продал Кончите. Максимов не поленился и спросил зеленщика, не присылали ли ему яблок из Сеуты. Тот ответил, что знакомых в Африке у него нет и весь товар он получает от окрестных селян, людей проверенных и добропорядочных.

– Яснее ясного: этот одноглазый заранее заготовил отравленные яблоки и сменную одежду, они у него лежали в котомке, – рассуждал Максимов, вернувшись домой с полным ранцем снеди. – Он знал, по каким дням зеленщик наведывается к Кончите, устроил засаду, забрал у него тележку… далее известно.

Анита отложила сочинение Руссо и помассировала затекшие предплечья.

– Похоже, наши недруги усталости не знают. Не получилось взять нас приступом, и они сменили тактику. Что-то будет дальше?

– Как знать… Но уже смеркается, пойду еще разок осмотрю редуты.

Отлежавшись, Кончита почувствовала себя гораздо лучше, самостоятельно дошла до гостиной, где Вероника накрыла для всех легкий ужин. Анита выдохнула с облегчением, видя, что смерть, лишь едва задев сестру черным опахалом, убралась прочь. Максимов трапезничал позже остальных, так как задержался – собственноручно запер дверь и окна. Но несмотря на все меры предосторожности, он до утра спал очень беспокойно, то и дело вставал, обходил с револьвером в руке комнаты и прислушивался к звукам, доносившимся извне.

Зато Анита спала как дитя – раскинулась на кровати, разметала в стороны руки и сладко посапывала. Набиралась сил перед новыми приключениями.

Зная ее деятельный характер, Максимов полагал, что наутро, прямо с рассвета, она отправится по намеченному маршруту – судачить с соседями и продолжать свои изыскания. Ошибся. В эту ночь обитателей «дома на куличках» никто не побеспокоил, и после нескольких бессонных суток Анита позволила себе проваляться в постели до полудня. Не заговорила она о важном и днем. Вместо этого предложила Кончите поиграть на лужайке за домом в battledore. Кончита отнекивалась, ссылалась на недомогание после вчерашней порции яда, но Анита предположила, что она либо ленится, либо боится выходить на улицу, а скорее всего, и то и другое. Кончита тяжко вздыхала, но в конце концов Анита ее уговорила, напомнив, как в детские годы они славно развлекались вместе на свежем воздухе.

Взяли ракетки, волан, сделанный из корковой пробки и гусиных перьев, и игра началась. Анита делала все, чтобы расшевелить квелую сестру. Волан метался над землей, как птица с подбитым крылом, – то взлетал к небу, то падал и тут же вновь подскакивал. Кончита мало-помалу повеселела, раскраснелась, забыла о своем нездоровье и от души махала ракеткой, а Анита увлеклась настолько, что выбежала за пределы лужайки и шажок за шажком поднималась на травянистый пригорок. Оттуда было удобнее лупить ракеткой сплеча, в то время как Кончите приходилось отбивать волан снизу вверх, да еще и задирать голову, щурясь от слепящего солнца.

– Эй! – крикнула она. – Сойди сюда, так нечестно!

Анита как будто опомнилась, но волан уже летел ей в лицо, и она сделала непроизвольное движение ракеткой – точно от мухи отмахнулась. Пробковый снаряд описал дугу и впечатался в мольберт сутулого живописца, стоящего на гребне холма.

Живописец недовольно сморщился, взял волан и размахнулся, чтобы зашвырнуть его обратно, но Анита уже бежала к нему, рассыпаясь в извинениях.

Продолжить чтение