Шарм, или Последняя невеста

Читать онлайн Шарм, или Последняя невеста бесплатно

Глава 1

=Валерия=

– Лера, ты должна ему понравиться, – небрежно поправляя мою прическу, ворчит мачеха. Заплетенные косы неприятно стягивают кожу, а булавки больно впиваются в затылок.

– А он мне нет?

Отстраняюсь и недовольно шикаю, но, столкнувшись с гневным, почти черным взглядом мамаши, покорно киваю.

– Не смей даже думать! – Валентина грозит ухоженным пальцем. Длинный ноготь под цвет алого платья такой же кривой, как ее нос.

Сколько грима не накладывай, лучше рожа мачехи не станет.

Опускаю глаза и сжимаю губы, сдерживая порыв высказаться. Коварная дрожь страха пробирает меня от шеи до поясницы. Знаю, что выхода нет, потому и терплю папину стерву-жену.

Запахи лака для волос, приторного парфюма Валентины и растаявшего снега забивают нос. Хочется приложить ладонь к груди – вытащить тягучую боль, что будто лапой дикого зверя сковала сердце.

Я знаю, на что иду, грех жаловаться.

Сама виновата.

Смотрю сквозь мутные слезы в боковое окно, впускаю в себя холод и безразличие. Любить мне теперь не положено, а богач, которому меня приготовили, вряд ли окажется принцем и нормальным человеком. Это вам не сказка о Золушке. Это вообще не сказка…

Если честно, Генри Север не вызывал во мне негативных эмоций, ведь я его лично не знаю, а слухи и обрывочная информация из сети – это не то, чему стану верить. Другое дело, что сама ситуация с желанием мачехи быстрее меня выдать замуж – по-настоящему раздражала и унижала.

Было бы просто его соблазнить, олигарх давно бы женился. Значит, что-то за этим кроется.

Глотая встречные неоновые огни, наша машина тащится по ночному городу, унося меня дальше и дальше от дома. Страшно дышать, до дрожи коленей боязно шевелиться. Пальцы рук немеют, когда я пытаюсь вытолкнуть обиду на жизнь через сжатые кулаки. Чем ближе банкетный зал, тем глуше под горлом бьется сердце, острее ногти впиваются в ладони, прокалывая кожу.

Я – кукла, которую собрались выгодно продать, а, точнее, подсунуть под богача, как элитную проститутку. И он дал на это согласие, скорее всего, потому что мачеха выглядела очень счастливо и уверенно, словно наш брак – дело времени, и все давно решено.

Я не задавала вопросов, не перечила, лично мне все равно – только бы отцу помочь и вытащить его из больницы.

– А если я Северу не приглянусь? – из последних сил цепляюсь за шанс отступить – все еще живы иллюзии о взаимности и хочется выйти замуж по любви.

В пролетающих огнях города вылавливаю взглядом широкую и яркую афишу с надписью «Блеск». Мое время блистать закончилось. И почему я не плачу, не сопротивляюсь, не пытаюсь найти выход?

Потому что его просто нет. Что я могу предложить в девятнадцать лет, вместо себя?

– Дура, – запоздало отсекает Валентина и, глядя в карманное зеркальце, поправляет помаду на сморщенных губах. – Пока Анатолий жив, у тебя есть возможность все исправить. Или решила повесить долги папаши на мою шею? – Она даже не поворачивается, но я и так знаю, что в глазах пылает неприязнь.

– Нет, – отвечаю тихо и опускаю голову. – Но вы же знаете, как…

– Какая ты тряпка? Знаю. – Валентина с хлопком закрывает зеркальце, отчего я вздрагиваю. – Вся в отца. Включай мозги, доченька, – ее перекашивает на этих словах, будто она случайно горький перец разжевала. – Иначе вылетишь вместе с инвалидом-родственничком на улицу! – Она стучит ногтем по виску.

Вот бы пробила там дырку!

Но мачеха правду говорит. Ей ничего не стоит оставить нас ни с чем и выбросить на улицу. Папа хоть и жив, но слаб. Защитить меня не может, а счета контролирует мачеха – исполнительный директор сети магазинов «Sun-sound». Она и свою дочь подложила бы под первого встречного, да только та мала еще, вот и приходится мне платить за все.

Около пяти лет назад Валентине понадобилось две недели, чтобы совратить отца и навсегда изменить мою спокойную жизнь. После отдыха в Париже они сразу поженились, а у меня появилась вредная и несносная десятилетняя сестра Клава. Следом потянулись тяжелые годы нового этапа. Половину этого времени мы боролись с папиной болезнью, а в перерывах я пыталась учиться и свыкаться с тем, что не такая, как все.

– Не умею соблазнять, в отличие от некоторых, – опрометчиво смелею я. – Предлагаете раздеться прямо на приеме?

Терять все равно нечего. Моя школа – несправедливая жизнь, без возможности поступить в университет счастья.

Валентина замахивается, а я по привычке прикрываюсь локтем. Ее ладонь замирает у моей щеки, сжимается в кулак, а в страшных глазах мачехи загорается ядовитая ярость. Знакомая, горькая, обжигающая. Так и хочется съязвить: «Слабо?», но я сжимаю челюсть до хруста и упорно молчу.

– Жалко потраченных денег на твой марафет. – Мачеха поджимает и без того тонкие губы мачеха и отворачивается. – И зачем я на это согласилась? Неблагодарная ты…

А я снова радуюсь, что не поддалась на уговоры и не стала называть ее мамой.

– Я не заставляла, – вырывается у меня. – Это была ваша идея.

– Думай, что ляпаешь языком, – шипит мачеха. – Я тебе подобрала завидного жениха. Да, не красавец, но богат и влиятелен. Свободен, что для нас очень выгодно.

– Так берите его себе, – выплескиваю остатки смелости и сутулюсь. Для меня эта наглость несвойственна. Обычно я терплю унижения до последнего, а здесь, от переживаний и усталости, сорвалась. Все сегодня идет не так, как хочется.

– Предлагаешь отправить твоего отца на тот свет?

Мучительница ехидно скалится, а у меня холодеет в груди. Валентина может все, даже самое страшное.

– Молчишь? Правильно, молчи, а то обнаглела. Лучше сопи в две дырки и делай, что говорю. Как обжиматься с озабоченным и пустоголовым, так ты не против, шлюха малолетняя, а здесь струсила перед богачом раздеться? Сиськи свои покажешь, покрутишь задом – мужики это любят.

От мерзости к горлу подступает тошнота. Что она несет?

Да и вовсе я не малолетка. Мне давно полные восемнадцать, скоро девятнадцать будет. И Вася, мой парень, да, бывший, хоть и поверхностный, но очень хороший. Правда, после того случая избегал встреч со мной и не отвечал на звонки. А позже Валентина решила выдать меня замуж, мол, кандидат выгодный попался – тот самый, знаменитый Генри Север. Здесь мои любовные похождения закончились.

Мне пришлось согласиться на ее план, оставить подростковые увлечения, потому что на прошлой неделе папе стало намного хуже. Валентина намерено забросила его лечение, поставив мне жесткое условие. Мол, жизнь отца – теперь моя забота. Смогу выгодно выйти замуж – вытащу его из больницы.

И шаг во взрослую жизнь оказался прыжком в бездонную пропасть.

Машина тормозит у входа, ныряя под огни фонарей. Стискиваю пальцами колени до сильной боли, заставляя себя принять настоящее, отбросить страх и скованность, забыть о чистоте тела, прекратить мечтать о взаимной любви.

Как же у меня замерзли руки! Да и сердце тоже.

– Ты все запомнила? – по раздраженному тону понимаю, что Валентина говорит это не первый раз. – Не перечь, побольше флиртуй, двигайся плавнее, эротичней, облизывай губы, говори томно, чуть с придыханием. Не вздумай отсебятину нести и умничать, слышишь? Прогибайся и слушайся, если попросит, мужчины любят покорных. Поняла?

– Да. – Опустив голову, смотрю на руки и сжимаю холодные и побелевшие пальцы в кулаки. Снова и снова. Пытаясь вернуть им тепло.

Зима в этом году злющая, как и моя мачеха, и я продрогла до глубины души.

– Назад дороги нет, – продолжает мачеха нравоучение. – Или ты очень быстро станешь его женой, или отправляешься на все четыре стороны, бесполезная дрянь. Кормить я тебя не собираюсь, да и папины долги – твоя проблема.

Хочу возразить, ведь именно Валентина подбила приболевшего отца вложить большие средства в ненадежный проект, но, сталкиваясь с ядовитым взглядом, беспомощно выдыхаю.

– Только посмей ляпнуть лишнее: в зал пойдешь с красной щекой, неблагодарная, – злобно договорив, мачеха галантно протягивает водителю руку и выходит из авто.

Мне, конечно, никто не помогает. Выхожу на расчищенную плиточную дорожку, держа в кулаке тяжелый шлейф противного малинового платья. В нем я, как Барби – пластиковая и искусственная, да и декольте чересчур открытое… А все Валюша постаралась, чтобы игрушка была в блестящей упаковке. Только бантика не хватает.

Зябко кутаясь в меховую накидку, иду к зданию. Ноги кусает жуткий холод, а дыхание превращается в пар.

У широкой стеклянной двери нас встречает подтянутый худой парень в темно-синем строгом костюме, на плечах золотом горят нашивки. Пока он проверяет нас в списке гостей, Валентина наклоняется и скрипуче шепчет мне на ухо:

– Поедешь к Северу после бала или ночуй на улице. Вообще не возвращайся без официальной помолвки! Чтобы все телеканалы гудели о вашей скорой свадьбе! Что хочешь делай – хоть на всех у виду трахнись с ним. Это ясно?

Так просто – будто снежинку смахнуть с плеча.

Уткнувшись взглядом в носки лакированных серебристых туфель, молча отстраняюсь. Я знаю, что нельзя позволять на себе ездить, но позволяю.

Глава 2

=Генри=

– Север, уснул? – Женя хлопает меня по плечу и вполоборота разворачивается к гостям. – Что ты там высматриваешь?

Не скажу же, что будущую невесту? Улыбаюсь коварно, загадочно и неопределенно качаю головой. Пусть думает, что я просто устал или впал в уныние.

Сладкий мартини касается языка и разливается теплом по глотке, а в груди, заводясь в странном резонансе, стучит сердце.

Тревожно что-то. А вдруг тетка обманула?

– Генри, шухер! – шепчет на ухо друг и прячется за колонной. Показывает мне жестом «молчать» и замирает. Он всегда такой: некультурный, импульсивный, никакого постоянства. Обманул девушку, обнадежил, а теперь прячется.

У него есть все, живи в свое удовольствие. Люби. Но он не ценит.

Моя же судьба предсказуема, а чувства заранее бесполезны. Я даже привык.

Девушка друга уверенно идет ко мне, покачивая пышной бальной юбкой цвета мокрой травы, и глаза ее мечут молнии.

– Где этот слизень? – Она бросает на меня равнодушный взгляд, а я киваю в сторону Женьки. Я для женщин – невидимка, и в этом вся проблема.

– Предатель! – шипит Ильховский и, отбиваясь от своей пассии, трясет мне кулаком.

– А ты думал, я не смогу тебя найти? – пищит Оля. – Полгорода знает, что у Севера прием по случаю открытия галереи. А где он, там и ты всегда околачиваешься.

– Я работаю, – оправдывается друг и взглядом просит подыграть.

Мотаю головой – «нет», допиваю одним махом мартини, а Женька обиженно тычет в меня пальцем. Типа, отомщу! Ну удачи.

Пока я наливаю себе добавки, голоса друзей затихают за широкими стеклянными дверями, а фигуры тускнеют в неоновых огнях уличных украшений. Я смотрю парочке вслед, делаю глоток сладкого напитка с травяной нотой и, повернув голову, замираю.

Стройные ноги обнимает малиновое платье, ласково оглаживает фактурные бедра вошедшей девушки. Ее плечи покрывает черная меховая накидка, а золото волос безбожно спрятано в прическе. Поднимаю взгляд и всматриваюсь в черты лица. Это же Валерия, моя будущая купленная невеста.

Мастихин тебе в лоб! Тюбик дырявый! Валентина сказала, что падчерица страшная. Да и на фото казалась серой мышей. Судьба точно издевается надо мной. Аккуратные губки, синие глаза, ресницы как веера. А руки… Худенькие, но крепкие. Чем там тетка говорила, девица увлекается? Кажется, она не говорила.

Проглатывая недовольство и отмахиваясь от назойливых гостей, иду Валерии навстречу.

Вдох. Залпом допиваю второй бокал мартини. Морщусь не то от вкуса, не то от мысли, сколько отвалил за уродину-не-уродину. Денег не жалко, а вот разбитые надежды не склеиваются.

Выдох. Но это еще не все: игра продолжается, ведь дело не только в красоте. Вдруг очаровашка тупая и неинтересная? У такой-то мачехи хорошие дети вряд ли вырастут. Хотя о чем я? Лера ей ведь неродная, а кто знает, какая там кровь и генетика. Вдруг она дочь гения?

Я изучил ее семью поверхностно: отец в прошлом держал неплохой бизнес – сеть музыкальных инструментов, а сейчас слег с сердцем. Мать померла во время вторых родов. Ребенок тогда не выжил, а убитый горем бизнесмен долгое время не занимался делами. Вернулся к этому после второй женитьбы. О его родной дочери информации почти нет. Со слов мачехи Лера закончила закрытую школу с английским уклоном, после поступила в университет на филологический, но уже два года не учится. Выяснить официальные подробности я не успел, Валентина же сказала, что падчерица провалила экзамены и поленилась их пересдавать.

Почему сейчас, когда я смотрю на ее осознанный и цепкий взгляд, направленный в толпу, это не прибавляет уверенности в успехе?

Замираю около соседнего столика с вином и закусками и даже затягиваю скучную беседу ни о чем с нелепо накрашенной дамочкой за сорок. В клубке ее волос, кажется, выводок синиц поместится.

Слушаю вполуха и наблюдаю из-под ресниц. За невестой, конечно, а не теткой с гнездом.

Валентина тут как тут, рядом с падчерицей. Зажигает, точно новогодняя елка. Улыбается гостям, будто этот вечер – ее личный перформанс. Белые зубы сверкают, а длинные пальцы, как щупальца Горгоны, скользят по одежде одного из моих инвесторов: немолодого и лысоватого Григория Николаевича, с толстым брюшком и безразмерным счетом в банке. Глаз у тетки хорошо наметан, быстро крупную рыбешку выловила среди гостей. Но она же замужем! И так противно видеть, как продажная клуша выстилает фальшивыми словами и улыбками дорожку в чужую постель.

И это не только мне неприятно. Падчерица стискивает плотно губы, смотрит в пол и сжимает кулачки. Она прекрасно слышит, что щебечет Валентина своему потенциальному кавалеру, и по румяному личику девушки я понимаю, что она сейчас сорвется, как рыба с крючка, и сбежит.

Она мне уже симпатична. Одной только реакцией на происходящее располагает к себе.

А я так надеялся, что обойдется без этого.

Но проверить стоит, вдруг еще не все потеряно, и Лера – пустая, продажная кукла. Мне такая и нужна. Выбор невелик, мало кто рискнет даже постоять со мной рядом, не то, что даст согласие на интим, а времени все меньше. Если падчерица Валентины такая не претензионная и не особо разборчива в связях, как женщина обещала, то стоит пойти дальше.

Пью маленькими глотками что-то терпкое, уже все равно что – сейчас даже водка сойдет.

Глаз от невесты не оторвать. Не сшибает красотой, но взгляд удерживает, будто есть в ней что-то волшебное.

Белокурые волосы подобраны наверх. Длинная шея открыта, в ушах скромные серьги-цепочки. Девушка что-то ищет взглядом, изучая толпу с какой-то надеждой. Поздно спохватываюсь: замечает меня. Неужто Валентина ее предупредила о нашей маленькой договоренности? Хотя, кто меня в этом зале не знает, наверное, Лера просто увидела знакомое лицо.

Жду, что отвернется, а она смотрит. Бесконечно долго. Заставляет считать про себя до десяти… Правое плечо непроизвольно подрагивает, мышцы на шее зажаты, хочется тряхнуть хорошо головой, но я давно научился сдерживать эти порывы на публике.

Голубые радужки девушки наливаются тьмой, губы утончаются, а кулаки белеют. Она точно не задушит меня во сне?

Глава 3

=Валерия=

Здесь ярко и тесно. Куча напомаженных лиц, взгляды голодные, хмельные. Зализанные лаками и гелями волосы, белые зубы, блестящие серьги и роскошные колье, как только шеи не обрываются, платья разных фасонов, с россыпью дорогих камней.

Отворачиваюсь, чтобы не ослепнуть. Ненавижу весь этот напыщенный лоск. Не перевариваю богатых толстосумов, к которым липнут худенькие симпатичные девушки, готовые продать свое тело за лишний доллар.

А чем я лучше?

Иду сквозь липкую и плотную толпу, чтобы стать подстилкой олигарха. Оправдываюсь отцом, проблемами, долгами, а на деле – такая же пустышка, как большинство.

Взгляд Генри Севера среди толпы кажется светлой нитью, протянутой сквозь темень. Я стою, как окаменевшая, и таращусь на высокого, крепкого мужчину. Моего возможного мужа, если все сложится. Я знаю его по фото, видела множество раз в новостях, но никогда не встречала лично. И мне не нравится то, что я чувствую. Это плохо, очень плохо.

У меня есть маленькая тайна: я чувствую шарм. И заранее знаю, что мой брак с этим человеком обречен.

В шестнадцать думала, что все это сказки, что нет никакого шарма – и у меня больное воображение, но сейчас знаю правду. Я – особенная.

Север, удивленно распахнув глаза, идет ко мне. Его губы трогает мягкая улыбка. Очаровательная, с загадкой. Темные брюки острыми стрелами зрительно вытягивают и без того длинные ноги мужчины, а белоснежная рубашка, выглаженная до хруста, почти трещит, натягиваясь на массивных мускулах.

Шарм разливается вокруг невидимой для остальных рекой, ползет по полу тонким шлейфом, чтобы схватить меня за ноги.

Отступаю.

Мне не победить в этой войне, лучше уйти немедленно.

Разворачиваюсь на каблуках и бегу через зал. Прочь. Не стоит начинать этот фарс. Потому что я впутаюсь навечно, а потом никто не поможет. Жить бок о бок с человеком, не способным тебя полюбить – это издевательство.

Расталкивая локтями пышногрудых дам, выбегаю в коридор. Каблуки скользят по кафелю и замедляют бег. Здесь дышать легче, но сердце стоит под горлом. Нужно уйти. Быстрее.

Впереди темнота, стены уходят высоко под потолок, а над головой будто бездна разверзлась.

– И куда мы так спешим? – раскатывается из-за спины прямо под ноги бархатистый голос. Замираю, как замороженный воск. Еще рывок, и растрескаюсь на куски.

– Куда нужно! – срываюсь, чтобы сбежать, но крепкие пальцы стискивают локоть и тянут на себя.

– Здесь опасно ходить одной… – Север показывает на ребра леса, что возвышаются над головой. – Ремонт еще идет.

– Может, тут есть выход на улицу? Мне нужно на воздух. – Не поднимая глаз, разглядываю острые носки черных начищенных туфель. Я не хочу с ним знакомиться, пусть Валентина хоть четвертует!

Мужчина порывисто подходит ближе, на опасное расстояние – вытянутой руки. Так всегда: те, что природой мне не предназначены, замечают меня в толпе раньше всех. Да только чувств от них не дождешься. Никаких. Шарм путает их мысли, заставляет играть со мной, как с мышкой. Они все хищники, а я жертва. Как хорошо, что таких мужчин очень мало и попадались мне единицы.

Мягкие, теплые пальцы приподнимают мой подбородок, заставляя задержать дыхание и плотнее закрыть глаза.

– И что испугало тебя? Не любишь столпотворения? – добродушно спрашивает Генри, но в голосе слышится стальной призвук. От него по плечам разбегаются мурашки.

Киваю, ресницы щекочут щеки, но я терплю. Нельзя смотреть в глаза Северу. Чувствую, как близко подобралась его магия. Все тело сжимает приятно-болезненным давлением, кровь несет по венам сладкий яд и замирает в пояснице знакомым током. Это все шарм…

– Пойдем, – мягко шепчет Генри и сжимает руку на моем локте, второй все еще придерживает подбородок, будто я на смотринах. Его приятный голос продолжает мучить: – Я покажу тихое и уютное место. Там нет пыли и нет людей. Тебе понравится.

Хочу отодвинуться, но мужчина не дает. Почему из нескольких сотен людей на балу именно он пошел за мной? Тот, кого я должна была соблазнить. Валентина строгие указания дала, как привлечь его внимание, но это не понадобилось. Один шанс на миллион, что мне попадется именно такой. Мачеха не знает о моем секрете, не знает, чего я больше всего боюсь – мужчин с шармом.

– Все в порядке? – спрашивает густой баритон из-за спины Генри.

Я неосознанно открываю глаза, чтобы увидеть там высокую тень.

Это охранник – коротко стриженный мужчина лет тридцати, с тяжелым подбородком и очень пронзительным серым взглядом, направленным на меня.

– Да, – жестко отрезает Генри, не оборачиваясь к вошедшему, и я каменею, потому что Север поймал мой взгляд.

Смотрит в глаза пронзительно, в висках тикает сердечный пульс, приглушая внешние звуки и музыку. Брови Генри чуть сведены, высокий лоб прикрыт шелком смоляных волос. Припечатывает взглядом, впивается, как горпун, и я даже не трепыхаюсь, не пытаюсь увести глаза в сторону. Мужчина разрушает защитные барьеры, впускает в мое сердце первую нить шарма. Его ноздри знакомо трепещут, впитывая аромат жертвы, а крепкие пальцы сильнее сжимают мой локоть. Руку от лица убирает, плавно соскользнув на мое плечо, и безмолвно обещает: «Не сбежишь».

И я беспомощно ныряю в глубину его тепло-золотистых глаз, чтобы утонуть.

Леденею. Умираю на месте. Не сбегу. Бесполезно.

Глава 4

=Генри=

Таки сорвалась. Крутанулась перед носом, и будь здоров. Я даже зарычал от негодования. Но уговор – есть уговор: девушка не узнает, что мы с ее мачехой спелись. Я заплатил кучу денег за призрачный шанс снять проклятие, а Валентине захотелось побыстрее сплавить бездельницу. Ну а вдруг повезет?

Как Лера бежала! На каблуках, в длинном платье. Как еще туфлю не потеряла для полного счастья? Чтобы уж точно, как Золушка. Да только я – принц сомнительный.

И понесла ее нелегкая в ту часть галереи, что я приказал закрыть. Головы поотрываю охранникам, что не уследили. Сказал же с Леры глаз не спускать! Уволю всех к чертям!

Застываю возле девушки и первый миг не знаю, что делать. Как подросток, теряю дар речи. Некрасивая серая мышь? Тетка свихнулась, наверное или ослепла. Гладкая кожа Валерии переливается перламутром, густые ресницы прячут глаза. Губы дрожат и белеют от напряжения.

Касаюсь острого локтя и ловлю трепет через кожу: боится. Меня? Я должен сделать вид, что не знаю ее, ни словом не обмолвиться о договоре с неродной мамашей Леры. Похоже, я здесь и сейчас теряю пару миллионов долларов вложенных в провальное мероприятие.

– Я покажу тихое и уютное место. Там нет пыли и нет людей. Тебе понравится.

Может, лучше замертво упасть на месте, чем вообще пытаться? Пока жив – есть шанс спастись.

Охранник вклинивается в наш диалог не вовремя, но я все-таки замечаю короткий кивок Валерии. Нервно отвечаю Егору «нет» и, когда он скрывается за дверью, застываю льдом.

Она смотрит в мои глаза не моргая. Синь радужек безупречна, глубока, как дно океана.

Говорите мне что хотите, но я придурок и добровольно лезу в пламя. Отчет до часа икс пока не пошел, могу еще отказаться, но мне все сильнее кажется, что я уже подписал приговор.

Когда мы идем через зал, я безнадежно надеюсь, что Валерия тупая, дурная или бешеная стерва. Чтобы уж наверняка был холостой выстрел. Нарочно выбрал с виду самую неприличную и корыстную мать, глянул фото дурнушки, но так глупо промахнулся, точнее лоханулся. Подозреваю, что Валентина решила меня обмануть. Или ей срочно нужно было избавиться от падчерицы, причем любым способом, даже обманом. Ладно, эти заморочки мне не интересны. Пусть дамочка наслаждается лишними нулями на счету. Одно меня смутило: перевод оказался на имя второй, родной дочери моей соучастницы этой клоунады – Клавдии. Видно, мачеха заранее побеспокоилась, чтобы Валерии ничего не досталось. Но если девушка снимет проклятие, я ее озолочу и сам. Только бы все получилось.

Мужчины поворачивают за нами головы и глазами, блестящими жадностью и завистью, почти раздевают Валерию.

Женщины остаются равнодушны, на меня никто не смотрит. Я не просто невидимка, я человек, к которому противоположный пол может испытывать только отвращение. Исключения случаются – но слишком на короткий срок.

Не буду вдаваться в подробности, когда это началось. Пока скажу одно: я успел заключить две помолвки, и обе закончились плачевно. Первая невеста погибла в аварии, а вторая свихнулась. На третью я решился через пять лет после того, как остался один. Этого достаточно, чтобы понимать, насколько важно, чтобы Валерия была последней.

Мы проходим через арку, где музыканты играют джаз-фанк. Пары пляшут, зал кружится в ритме зеркальных отблесков, а я тяну свою спутницу дальше, в темноту, отрезанную от всего глухой тишиной.

За ширмой с потолка льется синеватый свет, раскрашивая золотистые волосы Валерии легкой изморозью. Кажется, проведи ладонью, и капли воды окропят пальцы. Кто так стянул ее пряди? Кто поиздевался над природной красотой?

Девушка молчит. Смотрит туманно в никуда и молчит. Ее ничто не восхищает. Люди, наряды, гламур. Сдается, ее пальцы сейчас разорвут к хренам розово-ванильное платье и выпустят из его плена настоящую Валерию. Чистую и нежную.

Впору бежать от судьбы, но пока рано делать выводы. Я все еще надеюсь на то, что девушка окажется совсем другой. Плоской, как этот наряд, искусственной, как мудреная прическа из золотых локонов.

Я готовился, да. Должен был соблазнить девушку и подбить ее на помолвку. Официальную. Сделать это в моем положении слишком сложно, но деньги многое решают, а Валентина явно темнит и подготовила падчерицу ко всему. Да уже без разницы, процесс запущен.

Впереди нас ждет украшенная лампочками беседка и личный официант.

Подтянутый паренек кланяется, слушает мой заказ и быстро скрывается в темном коридоре для прислуги.

Прежде чем позволить девушке сесть, я подхожу со спины, завожу руки вперед и аккуратно снимаю ее меховую накидку. Валерия немного ежится. От неприязни, знаю. Другой реакции на меня и быть не может. Удивительно, что она вообще согласилась со мной пойти, а не дала пощечину и не смоталась в первые минуты. Так делают почти все.

– Как тебя зовут? – решаюсь спросить и сажусь напротив.

– Можно подумать, что вы не знаете, – отвечает она и стыдливо опускает глаза.

– Что ты имеешь в виду?

Валерия ведет плечом.

– Меня многие знают.

– Интересно, – складываю руки перед собой и приподнимаю бровь.

Внутри закипает злость. Выдала-таки продажная тетка. Если разнесется, что я буквально купил невесту, мне грозит скандал. Ни один инвестор не согласиться вкладывать деньги в мои школы, если меня поймают на такой гадости. Хотя уже все равно, хоть потоп.

– И за какие заслуги? – Все еще надеюсь, что Лера начнет хвалиться, заливать о том, какая она известная и незаурядная личность. Знает же меня в лицо, в курсе количества нулей на счету. А еще говорят, что под одной крышей вырастают разные люди. Как бы не так!

Но Валерия искренне удивляет. Синие глаза расширяются, а ресницы дрожат, как снежинки на еловых колючках.

– Неважно. Меня зовут Валерия, а вас?

– А вот это было смешно, – откидываюсь назад, почти опрокидывая стул. Держусь на носочках. – Можно подумать, ты меня не знаешь?!

– Знаю, – отвечает спокойно и смотрит прямо, даже дерзко. – Просто познакомиться лично, мне кажется, правильно.

Глава 5

=Валерия=

Зачем пошла, сама не понимаю. Повелась на какое-то чутье, что стояло под горлом. Запуталась в удушающем запахе шарма. Фантомном, несуществующем, но причиняющем боль. Генри тащил меня, заманивая в ловушку, и я соглашалась.

Если бы не больной отец, я бы замуж никогда не пошла. Смысла в этом просто нет. От шарма мне не избавиться, а кромсать сердце и жить с нелюбимым – ниже моих жизненных принципов и гордости.

Но почему Север пошел за мной? Не как Вася, который по сути бегал за деньгами моего отца.

Когда парень узнал, что мы на грани банкротства, а папа лежит при смерти, его сдуло, как пепел, с моего порога.

Оказалось, что я ему все это время была противна. Мол, он так мучился, так страдал. Несколько месяцев кривился-плевался, чтобы после заметки в газете о папином скором банкротстве, вбить невидимый кол в мое сердце, признавшись, что я некрасивая и омерзительная.

Хорошо, что Васин шарм был слабым и быстро выветрился. Но пострадала я прилично, еле ноги переставляла, жить не хотелось.

Только мать-мачеха не позволяла расслабиться: нагружала меня не только работой, но и своими нравоучениями – пришлось даже университет бросить, я просто не тянула ни морально, ни физически. Валентина – любительница пройтись по слабым местам бульдозером, а еще она очень глазастая – мое психологическое состояние ловила на раз. Всегда знала, плохо мне или хорошо. Если первое – неприкрыто ликовала, на второе – подсовывала новую пакость.

С отцом я никогда не делилась переживаниями. Они ему во время болезни не нужны, потому скрывала чувства и эмоции от всех. Всегда цвела, улыбалась, научилась чудно притворяться.

– Валерия, скажи, чем ты так популярна, что я обязан тебя знать? – спрашивает Генри. Вот кто настоящий сердцеед – он же меня живьем слопает и косточки повыплевывает. Шарм у него такой сильный, что я на секунду забываю, что вообще здесь делаю.

Я ведь должна его соблазнить, а не он меня!

– Не обязаны, – отвечаю спокойно, улыбаясь через силу, а у самой коленки дрожат. И от холода, и от возбуждения. Шарм всегда бьет в нужное место. Мне почти девятнадцать, гормоны в самом разгаре, хочется любви и прикосновений, а я этого лишена.

– Извини, – отвечает Генри и всматривается в мое лицо.

– Не стоит.

Его взгляд темнеет, губы замирают в недовольной гримасе, и на скуле дергается жилка. В янтарных глазах пляшут огоньки, отражение лампочек, и я не могу понять эмоцию мужчины.

Смотрит, какая я уродина?

Опускаю голову, чтобы не нервничать, утыкаюсь взглядом в скатерть и столовые приборы. Наткнувшись на сомкнутые в тугие узлы руки мужчины, соскальзываю взглядом по белому рукаву его рубашки, замираю на крепких плечах, и чтобы не сталкиваться с пронзительными глазами собеседника, возвращаюсь вниз.

На мизинце у Генри золотое кольцо, плоское и без камней. Рядом, на безымянном, похожее, словно они пара. Выраженный рисунок вен, широкая кость, ладонь, как у громовержца. И не верь, что среди нас не живут необычные люди. Он будто принц из сказки. Изысканный, подтянутый, сдержанный и головокружительно привлекательный.

От подброшенных воображением картинок, где Генри этими руками ласково изучает мое тело, становится нехорошо. Шарм! Это все он!

Тяжело выдыхаю и хватаю бокал с водой. Жадно пью, но не напиваюсь. Не этого я хочу, не нужны мне такие проблемы. Мачеха будто в яблочко попала, выбрав именно Генри в женихи.

– Валерия, ты слышишь? – окликает мужчина и хмурится.

– Да, – вздрагиваю.

– И?

Понимаю, что он задал вопрос, но я пропустила его мимо ушей, которые сейчас наверняка краснее вареных раков.

– Я… – Прячу глаза за решеткой ресниц. Может, притвориться дурочкой, и он отстанет?

– Тяжело говорить об отце? – подталкивает Север. Темные волосы падают на высокий лоб и прикрывают одну сторону его аристократичного лица.

Киваю. Не могу говорить: жажда стоит под горлом и делает меня уязвимой. Особая жажда.

– Я понимаю.

Его ответ ласкает слух. Мало кто представляет, что я испытываю, а понять никто не способен, но слова Герни внушают доверие.

И прежде, чем успеваю среагировать, он тянется и легко касается моих сложенных перед собой рук. Я вспыхиваю и молниеносно прячу ладони под стол, но кожа к коже успевает прикоснуться и обжечь меня.

Север, сдержанно улыбнувшись, отклоняется, а я, не шевелясь и не дыша, слежу за каждым его движением. Боюсь, что шарм заставит его действовать быстрее. Мужчина и сам не поймет, что им движет.

Генри складывает руки, сцепляя их в тугой узел. Мышцы выделяются бугорками, а канаты вен становятся выразительней на молочно-шоколадной коже.

Он какое-то время молчит, отрешенно смотрит вниз.

И я молчу. Собираясь с духом, думаю, как выбраться из этой паутины.

Когда нам приносят еду, хочу не просто смотаться, а испариться. Раствориться снежинкой на месте, превратиться в воду, пар и улететь в небеса.

– Кушай, – очень ласково, но с легкой хрипотцой в голосе просит Генри. Он отрезает себе кусочек прожаренного мяса и, прикрыв глаза, с удовольствием пережевывает, а я глотаю слюну и жмурюсь. Беспощадно комкаю на коленях дурацкое платье, набираю побольше воздуха в грудь, чтобы встать и уйти.

Не могу рядом с ним сидеть. Голова совсем не работает, слишком сильная доза шарма, слишком много у Генри особенной магии. Он и сам не осознает, насколько я в его плену.

Свадьба в этом случае невозможна: чуда не произойдет.

Я не смогу помочь отцу, не смогу оплатить его лечение и содержание.

Приподнимаюсь с шумным выдохом, но Генри, отбрасывая вилку, резко подается вперед и кладет руку на мое плечо. Заставляет сесть.

– Мы просто ужинаем. Не беспокойся, – придерживает, а по коже под его пальцами мчится огонь.

Сглатываю, напряжение от его близости такое мощное, что я еле контролирую себя. Мачеха меня сгноит, если хотя бы не попытаюсь что-то сделать.

Опускаю взгляд на его руку, намекая, что он перешел личные границы, и Генри резко убирает ее, будто обжегся.

Глава 6

=Генри=

Она кажется призрачной, будто стеклянная фигурка: тронь и раскрошится под пальцами. Я боюсь ее спугнуть, сломать, испортить. Когда касаюсь прохладной худой руки, у девушки расширяются зрачки. Это странно, но не обнадеживает: давно в чудеса не верю.

Она хочет уйти, я это вижу. По натянутой спине, едва заметной кривизне губ, по прикрытым ресницами глазам. Ей неприятно мое общество, но она не уходит. Знает, как я баснословно богат? Да мне это только на руку. Меркантильная девица никогда не станет моей возлюбленной – то, что нужно.

– Ешь, – говорю строже.

Она опускает плечи и смотрит в тарелку. Ковыряет вилкой салат, ловит зеленую оливку и кладет в рот. Делает это так сексуально, что я готов поклясться – совращает меня. Юная, испорченная, или мне мерещится?

Лера много пьет, но только воду, и все время молчит. К мясу не притрагивается, от вина отказывается.

– Ты вегетарианка? – спрашиваю.

– Что? – Девушка поднимает глаза, вилка сильно упирается в фарфор и ввинчивается в него с мерзким скрипом.

– Не ешь мясо? – показываю на тарелку.

Она скромно пожимает плечом, от легкого движения приподнимается налитая грудь. И я в который раз убеждаюсь, какое мерзкое платье выбрала ей мачеха. А что это была она – никаких сомнений.

– Не хочется, – шепчет Валерия и почему-то краснеет. – Не голодна.

– Тогда, – вытирая салфеткой губы, поднимаюсь, подхожу и протягиваю ладонь.

Девушка смотрит испуганно и задерживает дыхание.

– Идем. – Я понимаю, что нужно брать инициативу в свои руки. Растрясти этот бутон, позволить ему раскрыться и проявить себя. Уйти – не уходит, но первый шаг не сделает.

Жесткие мысли лезут в голову. Тебе нужны деньги? Бери, я же сам предлагаю. Только согласись немного побыть со мной. Пожить. Понежиться в постели в страстных объятиях. Разве я многого прошу?

Мне ее не жаль. Нисколечко.

Валерия незаметно мотает головой и влипает в спинку стула, но руку все равно подает.

Как же она дрожит. Холодная и вспотевшая кожа соприкасается с моей, и я чувствую трепет иначе: позволяю ему прошить меня насквозь.

Неприятно? Потерпит, не так уж много времени мне отмерено.

– Что вам нужно? – спрашивает, а в распахнутых глазах плавится синий лед.

– Потанцевать тебя приглашаю.

– А вдруг ноги вам оттопчу?

– Я переживу, – усмехаюсь и веду ее на площадку перед столом. С беседки свисают искусственные лианы из лампочек. Они золотят волосы Валерии, подкрашивают ресницы бронзой, отливают оранжевым на алых губах.

Музыка льется из соседнего зала. Широкая, тягучая, в самый раз. Легко поворачиваю Валерию а танце и сплетаю наши пальцы. Платье обнимает мои ноги и волочится по полу. Слишком откровенное и пошлое, совсем ей не подходит. Она как кукла в нем, пластиковая, испорченная. Но почему же не пытается меня захомутать, не строит глазки? Хотя бы фальшиво, хотя бы театрально. Хоть как-то.

Двигается невесомо, как ласточка, что летит над землей перед дождем. Идет за моей рукой, повторяет повороты и наклоняется, когда я ее принуждаю. Выпадами, силой, властью.

– Так ты скажешь, чем занимаешься? – шепчу, нависая над ней. Валерия сильнее распахивает синие глаза, а я договариваю низким голосом: – Мне интересно.

– А мне – нет, – отрезает сипло.

Она странная, и ее образ совсем не вяжется с портретом испорченной падчерицы.

– Ты мне нравишься, – улыбаюсь, позволяя себе взгляд на ее приоткрытые от удивления губы. – Даже больше – я хочу тебя.

Она кусает губы, пытается подняться, но я все еще держу ее на весу, принуждая прогибаться в спине.

– Вы не по адресу, – неожиданно гневно огрызается, снова пытаясь меня оттолкнуть.

– Отказываешь мне?

Краснеет и зло шипит:

– Именно.

– Валерия, ты или слишком самоуверенная, или полная дура, – проверяю ее реакцию, внимательно считываю эмоции. Что-то подсказывает мне, что эта девушка не пройдет мой тест.

По сомкнутым губам и вспотевшим пальцам в моей ладони, понимаю, что немного перегнул, но интересно – что будет дальше.

Приподнимаю Леру, позволив ей выпрямить спину, и, будто ничего не случилось, снова веду по широкой дуге в танце. Уважающая себя женщина развернется и уйдет после таких слов, а продажная – останется.

Ее пальцы нервно сжимают мою руку, девушка криво улыбается, а потом ставит мне подножку.

Удерживаюсь, балансируя руками, но отпускаю ее на миг.

Лера быстро отступает и бросает мне в лицо:

– Я думала, что вы другой, и сильно ошибалась…

Глава 7

=Валерия=

Бегу прочь, Север не преследует. Высказал свое гадкое отношение и единственное желание, я другого не ждала. Плачу беззвучно, потому что больно от его слов. Банальная, но такая неожиданная и резкая фраза. Я пустышка. Дура. Думала, что справлюсь, но шарм сильнее меня. Эти жестокие слова зацепили струнку в моей душе и подорвали на моральной мине.

Через зал, заполненный людьми, выбегаю к главному фойе. Стараюсь держаться около стены, чтобы Валентина не заметила, потому что принудит вернуться.

Все плывет перед глазами от слез, в горле ком, будто рот набит ватой. Паренек в форме шарахается и без слов пропускает меня на улицу. Видит, что морду расцарапаю, если остановит.

Снаружи холодно. Снег валит. Лопатый, красивый, нежный. Мир прикрывается туманной пеленой, кажется сказочным и невероятным. А меня еще сильнее вздергивает на виселице эмоций. Домой хочу, к папе, прижаться щекой к его теплой руке, уткнуться носом в шероховатую ладонь, услышать его запах, что теперь переплелся с больничным.

Полушубок остался в беседке, плечи обжигает морозом и колючими снежинками. Они тают на коже и ледяными дорожками заползают под ворот платья.

– Ненавижу… Ненавижу шарм! Откуда ты взялся?! – шепчу яростно, выпуская изо рта густой пар и скручиваясь от холода. Хочу вернуться назад за одеждой, но дверь распахивается и наружу вылетает Генри. Взъерошенный, с возбужденным взглядом.

Срываясь с места, бегу по улице, не оборачиваюсь. Не хочу с ним заигрывать, не буду. Нет-нет-нет! Пусть мачеха другого найдет, толстого, уродливого. Мне все равно, только не того, кто привяжет к себе, заставит полюбить, а сам не сможет.

Туфли скользят по морозному асфальту, на повороте чуть не улетаю лицом в заставленную игрушками витрину, спасает фонарный столб, но пальцы обжигает колючим холодом. Отрываю руки от металла и мчу дальше.

Генри приближается, его быстрые шаги пугают, страх сковывает плечи. Почему он меня преследует? Зачем я ему? Все проклятый шарм!

Поскальзываюсь – высокий каблук не годится для пробежек. В горле горит, в груди стучит, а из глаз слезы ручьем. Они застывают на щеках колючими льдинками. Я не позволю кому-то увидеть себя такой слабой.

Скидываю туфли и бегу босиком. Ноги охлаждаются за несколько секунд, но я не могу остановиться. Рвусь вперед, уже не обращая внимания на крики за спиной.

– Лера! Стой! Да остановись ты!

А дальше – дома в глубокой тени. Я ныряю в нее, как в холодное озеро с монстрами. Поскальзываюсь и больно врезаюсь ступней в камень или кирпич. Лечу головой вперед прямо в стену. От боли не могу удержаться на ногах, падаю на холодную землю и сворачиваюсь клубком. Платье вздувается, а затем медленно опадает, как лопнувший шарик. Вместе с ним – мои силы и желание шевелиться.

Сцепляю зубы и затихаю. Когда глаза привыкают к темноте, понимаю, что залетела в тупик с мусорными баками и где-то между ними упала.

– Валерия, где ты? – Мужчина проходит мимо.

Вижу край его рукава – так и вышел в одной рубашке. Слышу стук каблуков.

– Замерзнешь же, дуро… – откашливается. – Глупая. Выходи.

Да, я дура. Та, что никогда не сделает тебя счастливым, Генри Север, потому что ты не сможешь почувствовать ко мне любовь. Не хочу и пытаться. Шарм беспощадный, жестокий, необратимый. Я слышу его даже сейчас и будто схожу с ума от фантомного аромата. Закрываю глаза, но все равно не могу успокоиться, прячусь под руками и сжимаюсь до маленькой пружинки.

Уходи, уходи, уходи, пожалуйста…

Генри зовет еще несколько раз, а затем проходит мимо баков и исчезает в морозной дымке улиц.

Облегченно выдыхаю, выпуская облако пара. Наши пути не должны больше пересечься. Плачу и грызу кулак, чтобы не скулить. Мне жутко холодно и невыносимо больно из-за того, что подвела отца. Я не смогу ему помочь. Не смогу спасти…

Глава 8

=Генри=

Когда Валерия выкрикивает: «Я думала, что вы другой!» – меня пробивает током. Затапливает цунами. Оглушающим, удушающим.

Прихожу в себя, когда девушка уже выпорхнула в общий зал и растворилась среди потно-пьяных и разодетых гостей приема.

Понимаю, что нельзя идти за ней: очень хороша. Осознаю горечь наших отношений – невозможно будет оградиться от чувств, я слишком уязвим сейчас. Нервы на грани, потому лучше держаться подальше от рисков и продолжать ждать лучший вариант. Невеста не должна мне нравится – это самоубийство.

Опускаюсь на стул и сжимаю руки перед собой до острой боли в пальцах. Не зашло с Лерой далеко – могу только порадоваться. Стираю с лица усталость: провожу ладонью вниз, цепляя прикрытые веки и холодный нос.

Неожиданно взгляд, будто кто-то направляет ярким лучом фонарика, цепляется за темный полушубок на спинке стула.

– Твой ж мать! – грохаю кулаком по столу. Приборы звеня расползаются в разные стороны и толкают бокал Валерии. Он подпрыгивает и переворачивается. Вода выплескивается совсем рядом со мной, успеваю отодвинуться и поймать бокал на лету. Только пальцы сжимаются резко и сильно, и тонкая ножка с хрустом отламывается, а головешка падает на кафель, разлетаясь на осколки.

Вот так разбивается моя жизнь. Но разве не треснула она со смертью родителей?

Время лечит. Частично правда, частично заблуждение. Потому что близкие люди никогда не забываются, раны от потерь не заживают – разве что ты привыкаешь к боли, оттого и кажется, что ее меньше.

Осторожно снимаю со стула лоскут меха, что укрывал плечи Валерии. В порыве тягучих и болезненных воспоминаний тяну его к губам и вдыхаю легкий запах цитрусов и полевой ромашки. Она даже пахнет по-особенному, нельзя мне с ней, чувствую, что цепляет. Крепко так, волшебно.

Если бы не проклятие. Если бы не оно…

Выглядываю в зал, ищу взглядом малиновое облако, но не нахожу. Куда она пропала? В уборной?

Проверяю, но Леры нигде нет. Отбрыкиваюсь от гостей занятым видом и короткими «конечно», «позже», «благодарю».

Ищу взглядом квадратную голову Егора, но охранника и след простыл. Да и не надо, я сам должен решить этот вопрос. Не хочу никого вмешивать, лишние глаза и уши ни к чему.

Может, Лера на машине?

Валентина все еще совращает моего инвестора, чтобы добраться до его штанов и желательно – кошелька. Так противно от этого, что я стремительно ухожу, только бы скрыться с ее глаз.

На мой вопрос о белокурой девушке консьерж кивает в сторону улицы, где сквозь стекло видна снежная декабрьская ночь.

Лера на мороз выбежала в одном платье?

Меня толкает в грудь острое чувство вины. Зря я так резко, нужно было аккуратней проверить ее порядочность. Вот же идиот!

С душой нараспашку, зажимая в руке меховую накидку, вылетаю на улицу. Холод проникает под ткань рубашки, отчего меня бросает в дикую дрожь.

Валерия бежит далеко впереди по улице, как будто летит. И до меня долетает мерное постукивание каблуков. Тук-тук-тук-тук…

Кажется, мое сердце умирает в этот момент: она так похожа на танцующую куколку. Нет, бегущую куколку, что захватила мою душу одним взглядом. Не ведьма ли? Какие глупости лезут в голову от усталости и перенапряжения.

На улице глубокий минус, а Лера в тонком шелковом платье, но ее облик и очертания такие… Такие волнующие, что я снова замираю. Сдохну ведь от этих отношений, перестану дышать, но все равно лезу на рожон. Полный крах!

Не замечая холода, бегу за Валерией. Волнистые волосы частично выбились из прически и золотыми лентами вьются за ее спиной. Быстрая, как горная лань. Приподняв юбку, скользит по морозной улице и не оборачивается. Ну, дорогуша, даже если я тебе противен, не по-человечески будет бросать тебя одну.

Еще несколько секунд – и Лера растворяется в темноте между зданиями. Только слышится легкий шелест юбки в тихом морозном воздухе.

Найду, отдам полушубок, отвезу домой и можно будет забыть о вложенных попусту средствах. Ни грамма не жалею: в этой встрече есть свой необыкновенный шарм, и я запомню этот день надолго.

Натыкаюсь на светлые туфли: каблук высокий, модель вычурная, как и малиновое платье. Развалились в снегу и еще теплые от ее ножек. Смеюсь, прижимая их к себе, и спешу дальше. Так и хочется заорать на всю улицу: «Золушка, выходи!» А она, глупая, прячется.

Долго ищу и упираюсь в тупик.

– Валерия, где ты? Замерзнешь же, дуро… – спохватываюсь. Обидится же! Поправляюсь: – Лера, выходи.

Но она не отвечает. Растворилась в темноте улиц, словно снежинка, что упала мне на нос и вмиг стала водой.

Я иду назад и понимаю, как промахнулся. Стоит ли пробовать, чтобы потом жалеть? Мачеха слишком плохо знает свою приемную дочь. Чтобы не сказать больше: она совсем не знает девочку и осознанно хочет от нее избавиться. Или за счет слабости падчерицы мечтает пополнить карманы младшей дочери. Нечестно ведь.

Уже на выходе из тупика мне слышится короткий, едва различимый всхлип.

Глава 9

=Валерия=

Тело пронзает холодными стрелами, но я стискиваю губы до боли, сжимаюсь как пружина, стараясь не шуметь и не выть от беспомощности. Я привыкла идти по жизни, сцепив зубы. Терпела удары мачехи по лицу за мелкие проступки, молчала, когда она орала на меня за то, что я – любимая дочь отца. Бесконечное: «Ты сделаешь папочке только хуже, попробуй только пожаловаться, пошла вон с моих глаз, страшилище!» И удары, бесконечные удары по щекам, иногда по губам. Даже сейчас я словно чувствую, как под кожей растекается жар от ее прикосновений. И я молча уходила, потому что не могла себя защитить. Не могла дать сдачи. Пять лет личного ада превратились в настоящую школу жизни.

Комкая в кулаках холодную ткань платья, молюсь, чтобы Север не услышал мое дыхание. Это гиблое спасение мне ни к чему. Лучше на улице замерзнуть, чем потом душу рвать. Знаю, что мамаша не оставит меня в покое и все равно бросит кому-то в койку, только бы выплыть из долгов, но сейчас я до ужаса боюсь одного – столкнуться снова с золотым взглядом и утонуть в нем.

Тихие шаги умирают в глубине домов, я облегченно выдыхаю и позволяю себе всхлипнуть. Получается слишком громко. Быстро замыкаю боль в себе и сворачиваюсь в клубок еще плотнее: меня не должны заметить.

Пусть Генри отойдет подальше, тогда можно будет выбраться из укрытия и побежать домой. Не представляю, как я это сделаю без обуви и одежды, но мне уже все равно. Всего-то несколько кварталов вверх по проспекту: там живет тетя Леся – единственный чужой человек, что ближе всех родных.

– Зачем ты так? – вдруг пролетает над головой басистый голос Генри.

Я сжимаюсь, как тугой бутон ночного цветка.

Теплые руки тянут вверх и прижимают к себе, заставляя подчиниться. Север накрывает меня меховой накидкой и приговаривает, как глупо получилось. В окоченевшие ладони, как птица, влетает биение чужого сердца.

Меня ведет от неожиданной близости, шарм стремительно опоясывает, будто канатом обматывает шею и грудь, и я трясусь, не в силах унять волнение.

– Ну-у-у, совсем замерзла, – шепчет Генри в мои выбившиеся из прически локоны и, придерживая за плечо, приседает. Почти падает на колени. Долго путается руками в ткани юбки, а я не понимаю, что он хочет сделать, но не могу противиться – заледенела совсем.

Цепляюсь за широкие плечи Генри и тянусь к его теплу. Неосознанно. Шелковое платье напоминает корку льда, и каждое движение тысячами лезвий царапает кожу.

– Что в-в-вы делаете? – выдыхаю сиплым шепотом и стараюсь удержать равновесие.

– Золушка туфли потеряла, пытаюсь их вернуть. – Север смеется, но как-то сдавленно и глухо…

– А м-м-может, я хотела замерзнуть?

Он поднимает глаза, бросает юбку, так и не добравшись до моих ног из-за сотен слоев, и встает. Подцепив двумя пальцами, тянет подбородок вверх и заставляет смотреть ему в лицо. Изучает меня: ныряет в глубину глаз, скользит взглядом по ресницам, пересчитывая их, гладит по щекам и застывает на губах. От невидимого прикосновения по коже мчится колкая щекотка, отчего приходится стиснуть губы. Я задерживаю дыхание, но унять дрожь не получается, и зубы звучно цокают друг о друга. Сжимаю рубашку на груди Севера и прикрываю ресницы, чтобы не смотреть в прищур его золотых глаз.

– Мне уйти? – как-то злобно и натянуто говорит Генри.

Мотаю головой.

– Тогда зачем этот цирк? Ты решила убиться? Неподалеку мост есть.

– Я д-до него не д-д-добежала, – подрагиваю и сильнее сцепляю пальцы: ткань хрустит и трещит. В кончиках пульсирует ток, виски сжимает от понимания, что я попалась. Шарм у Генри – настоящая паутина, я теперь не выпутаюсь.

– Совсем свихнулась? – Темная бровь приподнимается. – Лера, так поступают только маленькие девочки без головы на плечах.

Адреналин в крови закипает, получается лишь выдать на одном дыхании:

– Я же самоуверенная дурочка – кроме себя, никого вокруг не вижу и в жизни ничего не понимаю, – хочу оттолкнуть его, но не могу разорвать крепкие объятия.

– Глупости! Я просто спровоцировал тебя! – Генри тянет меня из тесного угла, но руки не размыкает, прячет от холода своим широким телом, пытается завернуть в себя, как в одеяло.

Чтобы выйти из укрытия, нам приходится прижаться друг к другу еще плотней. Его тепло приятное и не отталкивающее, от этого подкашиваются ноги.

– Ох и место выбрала, здесь же вонь жуткая, – ворчит Север. Его руки не дают упасть и согревают спину сквозь шелк платья.

– Я н-не успела выб-б-рат-ть получше, – заикаясь, говорю я и растягиваю задубевшие губы в улыбку. – А зачем провоцировали?

Он улыбается, накрывает крепкими руками, прячет от мороза. Генри тоже дрожит, а я виню себя за то, что вынудила его рискнуть собой. Глупо получилось.

– Понравилась ты мне, я же говорил. – От его слов меня качает. Да врет же! Но Генри не перестает откровенничать: – Надо было проверить почву: рыхлая она или болотистая.

– И? – вжимаюсь в его плечо. Мы медленно идем мимо витрин с игрушками, я еле ступаю, потому что ноги от холода превратились в два бревнышка.

– Держи, Золушка. – Север протягивает мне туфли, а я отшатываюсь. Вряд ли смогу туда впихнуть деревянные от мороза колодки. – Что? Не твой фасон?

– Матушка постаралась, – опускаю глаза и растягиваю ненавистную юбку окоченевшими пальцами.

– Ну, она, видимо, хотела, чтобы ты выделялась в толпе ярким малиновым пятнышком. Пойдем, Лера, а то заболеешь, – широкая ладонь зазывает и качается перед лицом. – Ну же!

– Я не хочу назад. Не заставляй… – впервые перехожу на «ты» и замечаю в глазах цвета крепкого чая блеск победы. Но он тут же гаснет, будто на смуглое лицо Севера наползла маска равнодушия.

– Тогда ко мне? Здесь недалеко. – Генри наклоняет немного голову, черные волосы рассыпаются по высокому лбу, а я пытаюсь прочитать его эмоции. Ни единой, словно он сделан из камня. Только теплого камня. И так хочется согреть возле него руки, но я прячу задубевшие ладони за спиной.

Меня грызут сомнения и страх. Не влезу ли я в петлю еще больше? Шарм давно заплел душу, как мощные лозы актинидии, но есть еще мизерная возможность уйти. Попросить подвезти меня к тете Лесе? За пару недель вся магия мужчины выветрится, и я попытаюсь жить дальше. Но как же папа? Получить возможность помочь самому важному человеку и отступить в последний момент? Да и Валентина задушит своими обвинениями, подкинет новую змею мне в кровать.

– Обещаю вести себя прилично, – говорит Север и легко касается моих волос на плечах, пропускает указательный палец в завиток и дает ему спружинить.

Я непроизвольно отступаю. Это «прилично» меня и пугает. Его «хочу тебя» – правда или проверка? И мне слишком приятна его близость, да и Генри не кажется испорченным мажором, как я представляла.

– Так, – неожиданно фыркает он, выбрасывает туфли в снег и подхватывает меня на руки. – Пока мы будем болтать, ты лишишься ног, а я буду виноват. Твоя же мать меня потом и сожрет.

– Она будет только благодарна, – понимаю, что ляпнула лишнее. Утыкаюсь в широкое плечо и прячу глаза.

Как же тепло в его руках, как же хочется замереть в этом мгновении, пока он не разобрал, что я ему совсем не подхожу.

– Неродная тебе? – тихо спрашивает Генри и уверенно шагает по дороге к частному поселку. Прижимает меня к себе, как что-то ценное.

Страшно, что будет дальше, но я не сопротивляюсь. И сил нет, и желания.

– Мачеха, – мое дыхание проникает сквозь тонкую ткань его рубашки, и я чувствую, как Генри вздрагивает.

Обнимаю мужчину за шею и стараюсь укутать своей меховой накидкой, чтобы передать ему хоть немного тепла. Он мягко улыбается на этот жест, но почему-то мне кажется, что на его губах застывают печаль и боль.

Золотистый взгляд сползает по моему лицу на губы, и я пялюсь на Генри, не в силах отвести глаз. Высокий лоб, выраженные поперечные морщинки, скос ровного носа и слегка посеревшая от холода смуглая кожа. От света фонарей темные волосы кажутся с синим отливом. Тонкая линия губ прячет белую нить ухоженных зубов, а ресницы прикрывают глаза цвета сухой травы.

Морозное дыхание стягивает кожу, обвожу языком обветренные губы и замечаю взгляд Генри.

– Тогда не позволим ей злорадствовать, – говорит он хрипловато и, сворачивая к охранному корпусу, стучит ногой по воротам.

Знаю, что галерея – это его дом, только вход в жилую часть с другой стороны.

Я любуюсь мужественным углом чисто выбритого подбородка Севера, а он строго бросает в сторону:

– Игорь, набери Егора: пусть валит домой!

– Да, конечно, – отвечает кто-то, а меня от слабости неожиданно накрывает темнотой.

Я прижимаюсь к Генри и почти задыхаюсь от терпко-мускусного запаха его кожи.

Глава 10

=Генри=

Что я творю? Петля на шее все туже, гвоздь в сердце все глубже, а надежд меньше и меньше…

Несу Валерию в гостиную, а сам подыхаю от эмоций. Почему не предложил просто отвезти ее домой, ведь машина была на стоянке? Я. Не. Знаю. Хотелось растянуть время и позволить себе побыть рядом с мечтой, наверное.

Вдруг это первое ошибочное впечатление, вдруг она играет и манипулирует мной? Как мачеха с престарелым инвестором. Яблоко от яблони… Или рядом выросла гибкая ива: роскошная и незабываемая?

Я же искал совсем другую невесту, мне не нужна была симпатия! Вот же, очередная пакость Вселенной, что привыкла ставить мне персональные подножки. Пять лет прятался в толстой корке равнодушия и в один миг позволил себе слабость.

С одной стороны договоренность с Валентиной провалилась, а с другой эти синие глаза, что, не закрываясь, следят за мной, словно пытаются вынуть душу из тела, рождают во мне странные новые ощущения. Мне безумно страшно, но хочется зайти немного дальше. Совсем малость, на миллиметр, потому что я изголодался по теплым и нежным рукам женщины.

Жарко от взгляда Валерии, и меня немного трясет от прохладных пальчиков на груди. Я совсем не замерз несмотря на глубокую десятку мороза на улице. Плевать – я сейчас внутри не хуже разжаренного камина, но за гостью беспокойно. Ведь она была босая и на холоде просидела намного дольше меня. Это еще хорошо, что я побежал следом. Идиот, сначала довел, а потом спасать бросился, должен был не допустить, а навлек на нее беду.

От горячего дыхания девушки, что касается моей щеки, хочется расколоться на части. Тугой узел, сжимая до приятной боли бедра, заставляет меня прибавить шаг и осторожно опустить Леру на диван. Быстро отхожу за барную стойку, чтобы спрятать возбуждение.

– Ты какой чай любишь? – мой голос будто льется из подмороженного динамика. Клацаю по панели электрочайника, достаю закуски и фрукты из холодильника и оборачиваюсь, когда девушка долго не отвечает.

Она странно дрожит и скручивается на диване. Светлые волосы падают в сторону и касаются пола тонкими кисточками прядей. Щеки бледные, влажные от слез, а глаза плотно закрыты.

Подхожу и касаюсь худеньких ладоней. Холодная, как лед, кожа синевато-сиреневая. Сильно прихватило, осознаю, что чай не поможет.

– Лера? Как ты себя чувствуешь? – приподнимаю ее за дрожащие плечи, но она вяло откидывается назад, почти потеряв сознание от переохлаждения – резкое тепло вызвало сильный приток крови. Платье как доспехи облепляет ее, но не греет, а лишь мешает. Шелк под пальцами мокрый и мерзкий.

Соображаю туго, но спохватываюсь и стаскиваю с Валерии меховую накидку.

– Извини, Золушка, но я должен тебя раздеть, – шепчу и вдыхаю запах полевых ромашек.

Она отвечает слабым стоном, пытается схватить меня за руку, но ладонь соскальзывает.

– Лера, ну давай же, – приговариваю и тяну ее на себя. Где это чертово платье расстегивается?

Молния на спине. Нащупываю кончиками пальцев «собачку», но в зубья застежки немыслимо и не вовремя попадает ткань. Ругаюсь благим матом, снова положив Леру на диван. Вдох, вдох, еще один. Долгий и болезненный выдох. Только бы потом не жалеть о сделанном.

Ножницы в кухонном столе нахожу быстро, режу швы на плечах платья Леры и освобождаю ее от тяжелого наряда. Валерия закатывает глаза, светлая кожа наливается багрянцем.

Стараюсь не смотреть на высокую грудь в нежно-персиковом лифчике и не опускать взгляда ниже. Трогаю Леру везде, знаю, что эти прикосновения врастут под кожу и впечатаются в память, но все равно – я должен убедиться, что она в порядке.

Лера холодная и горячая одновременно. Пальцы ног и рук больше всего пострадали: они насыщенно-бордовые, с синюшными пятнами на кончиках. Уверен, что жжение и покалывание сейчас затмевают все другие ощущения Валерии.

– Идиот! Еще бы дольше думал! – ворчу и злюсь на себя. – Лера, держись…

Звать на помощь некогда.

Беру девушку на руки и несу в ванную. Сам не раздеваюсь. Прижимая ее к себе, встаю под прохладную воду в душе. Это поможет. Должно помочь. Бабушка всегда так делала, когда я отмораживал промокшие на горке ноги.

Вода, обнимая, остужает меня, выталкивает из тела похотливые мысли. Держу девушку на руках и сползаю на пол кабинки. Откидываюсь на стену и прикрываю глаза. Хочется запереться и спрятаться, но нельзя сейчас оставить Леру, я должен взять себя в руки.

– Это глупо… – Вода переплетает мои слова с порывистым дыханием девушки, а я понимаю, что прыгнул с обрыва в пропасть. Вот что значит – коварная женщина обвела вокруг пальца! А как Лере жилось с ней под одной крышей? От предчувствия, что Валентина еще не все сказала, не весь яд выплеснула, стискиваю зубы до хруста.

Ведь самое сложное впереди.

Выползаю из душа, стараясь не рухнуть на скользком кафеле. Лера неосознанно прижимается ко мне, губы сжаты до бледной кривой, глаза плотно закрыты. Она в горячечном сне, я знаю. И надеюсь, не вспомнит, как мне пришлось приводить ее в чувства.

Несу девушку в комнату, а по дороге набираю полную грудь воздуха. Последний штрих, а потом можно и убежать в свою личную темноту.

Мы оба мокрые, липкие. Стаскиваю ногой покрывало с кровати и устраиваю Леру сначала на нем, стараясь не намочить постель. На миг отстраняюсь, чтобы найти махровый халат в шкафу, на ходу сбрасывая рубашку и выжимая из волос влагу. Еще нужна сухая простыня, беру и ее тоже.

Лера поворачивается на спину, дышит в потолок и, не открывая глаз, что-то говорит одними губами. Я не слышу, но сердце екает от этой уязвимости гостьи.

Несколько вдохов – и решаюсь снять остатки ее одежды. Быстро. Глаза держу в мертвой точке, в самом темном углу комнаты, но от взгляда все равно не ускользают насыщенно-розовые соски и мелкие кудри волос ниже пупка.

Обтираю девушку сухой тканью и заворачиваю в халат. Машинально, стараясь представлять, что она просто пациентка. Только под мокрой тканью брюк неоднозначная реакция на женское тело. Вот извращенец!

Когда Лера спрятана под халатом, осторожно расплетаю ее волосы и сушу их простыней. Тяжелые кудри, длинные, пахнут ромашковым полем.

– Поспи немного, – перекладываю девушку на подушку и закутываю в одеяло. Все равно сегодня не усну, потому еще какое-то время стою над Лерой и мучаюсь от угрызений совести. Если бы не моя выходка, ничего бы не случилось. Только бы не воспаление… Что там еще делала бабушка, когда я приходил домой с гулек, похожий на сосульку? Горячее вино, точно!

Глава 11

=Валерия=

Открыв глаза, сталкиваюсь с золотым знакомым взглядом. Зрачки Генри расширяются, мне кажется, что я снова проваливаюсь во тьму. Задыхаюсь в ней, путаюсь в нитях шарма, ввязываясь в ловушку.

– Как ты?

Север виновато поджимает губы, приподнимает меня и помогает сесть. Вкладывает в руки что-то теплое и гладкое, а я отстраняюсь, стараясь глубоко не вдыхать. Аромат мужчины сводит с ума – черные мушки разлетаются перед глазами, низ живота стягивает томной болью.

– Лера? – присев на край кровати, Генри придерживает за донышко невысокий стакан.

Север переоделся в легкую футболку и домашние брюки, волосы его небрежно распушились, но по глазам видно – он все тот же строгий и властный собственник и хозяин.

– Где я? – хриплю и подтягиваю одеяло до подбородка, судорожно пытаясь вспомнить, что случилось.

– У меня дома, – спокойно отвечает Генри и прикладывает к моим губам стакан. Я слышу мускатный и пряный запах. – Пей. Ты переохладилась, нужно восстановить силы.

– Что это? – осторожно пробую и стараюсь не замечать прикосновения рук Генри. Но его пальцы, как нарочно, скользят по тыльной стороне моей ладони, придерживая стакан, чтобы не упал. Я вздрагиваю и вжимаюсь в спинку кровати.

– Бабушкин рецепт. – Мужчина натянуто улыбается и встает. Отходит к двери и прячется в тени. – Извини, что так получилось. Я не думал, что ты…

– Такая слабая?

– Нет. – Он переходит в круг света и, зажмурившись, резко отступает назад, словно боится попасться мне на глаза. Выдыхает: – Нежная.

Последние сказанные слова растекаются на его чутких губах легкой улыбкой. Минуты и секунды застывают, словно время останавливается.

Мы молчим и смотрим друг на друга, будто огорошенные чем-то тяжелым. Мне и правда так плохо, словно я головой ударилась, а от его взгляда совсем становится душно. Все это шарм: он всегда такой сильный первые минуты, часы, дни… Вплетается под кожу дикими лозами вожделения, вливается слабым ядом в кровь. Постепенно убьет, не сразу, по чуть-чуть. Потом вся тяга мужчины окажется миражом, сказкой, что заканчивается не хеппи-эндом, а моим разбитым сердцем. Нужно просто не допустить этого. И дернуло же мачеху выбрать именно Генри.

Север оттаивает первым. Обрывает взгляд и прячет руки в карманах.

– Ты хочешь есть? – спрашивает, глядя в пол.

– Разве ковры страдают чувством голода? – говорю серьезно и делаю первый глоток. Давлю смех в груди, потому что он сейчас будет похож на истерику. Теплое терпкое вино с привкусом гвоздики и лимонной цедры приятно щекочет язык и согревает горло.

– Ковры? – переспрашивает Генри и все-таки смотрит в глаза.

Я перевожу взгляд вниз и показываю на высокий белый ворс. Сглатываю, стараясь не думать, как оказалась без платья, что валяется у кровати.

– Ты же у паласа спрашивал?

Легкий хмык Генри кажется сдавленным и печальным. Что тебя мучает, Север?

– Лера, если тебе неприятно мое общество, скажи сразу. Как только будешь хорошо себя чувствовать, я отвезу тебя домой.

– А как мне понять, что тебе приятно со мной рядом? – последние слова тонут в глубине пустого стакана. Глинтвейн неожиданно на вкус мягко-острый, и теперь я слабо соображаю от легкого опьянения.

– С чего ты решила, что…

– Иди сюда, Генри, – зову его и протягиваю руку.

Он мнется, жует губы и снова отступает.

– Можно добавки? – показываю ему стакан, качая им из стороны в сторону. Я прекрасно умею делать вид, что все хорошо. Могу в душе выть волком от боли, но этого никто не заметит. И сейчас отключаю свои чувства и думаю об отце, ведь я смогла заинтересовать Севера, как и требовала мачеха. Насколько далеко все зайдет – другой вопрос. И смогу ли я с этим жить – еще один.

– Конечно. – Генри решительно подходит ближе.

Я рассматриваю высокую фигуру мужчины, хмурое лицо, а когда Север протягивает широкую ладонь, чтобы взять стакан, прижимаю его к себе.

– Ты не ответил.

– Ответил. – Он наклоняет голову. – Еще вчера.

Его рука оказывается слишком близко, теплые пальцы переплетаются с моими, и Генри мягко забирает стакан. Я помню, что он сказал на улице, но хотелось бы услышать это снова.

Мужчина исчезает из комнаты, как настоящий северный ветер. Стоит прикрыть глаза от волнения – и в комнате я уже одна.

Приподнимаю одеяло. На мне только халат. Белье аккуратно сложено на стуле с высокой спинкой. Еще никто не видел меня голой: от этого кровь ударяет в лицо, становится жарко.

Справляясь с дыханием, выбираюсь из кровати. Она пропитана ненавистным шармом: это почти как добровольно лечь в постель из свежей крапивы.

Качаясь, отхожу подальше, но не могу удержаться на ногах. Хватаюсь за угол и прижимаюсь к стене всем телом. Сейчас рухну…

– Зачем ты встала? – подлетает Север.

Я хочу отступить, но сильная слабость подкашивает ноги, и мне приходится вцепиться в мягкий трикотаж его футболки.

– Я… – не знаю, что ему сказать. Не знаю, как выпутаться из этого. Наслаждаться сейчас, а потом пожалеть? Я боюсь. Так сильно боюсь, что едва держусь, чтобы не разрыдаться. – Генри, мне нужно выйти, – прикусываю губу и прячу взгляд.

– Идем, – он придерживает меня за талию и ведет в конец огромной комнаты.

– Спасибо, – шепчу и дышу через раз.

Убедившись, что я твердо стою на ногах, Генри оставляет меня одну. Его улыбка, такая же странная, как и наклон головы, замирает перед глазами. Что его тревожит? Чувство вины? Глупости! Я сама виновата. Тогда что?

Пока умываюсь, замечаю, как осунулось лицо и растеклась тушь, я похожа сейчас на страшилище. Волосы завились от влаги, спутались от лака. Расправляю локоны пальцами и наспех привожу себя в порядок.

– Неудивительно, – говорю, выйдя из ванны, – что ты так испугался. – Ловлю горячий взгляд Севера. – Я похожа на ведьму из страшной сказки.

– Неправда, – глухо смеется Генри и подходит ближе. Кладет руки на стену над моей головой и прижимается всем телом. – Мне пришлось тебя раздеть, – говорит он тихо, а я чувствую каждую напряженную мышцу, каждый изгиб и выступ его мускулов. Он возбужден, а в глазах горит предсказуемый голод.

– Это плохо? – сглатываю.

– Смотря как посмотреть. – Его взгляд ныряет в вырез туго запахнутого халата, а я не знаю, куда деть руки. Упираюсь в крепкую грудь пальцами и боюсь пошевелиться. Под ладонями мощно толкается его сердце.

– Генри… – его имя так приятно ложится на язык, оно раскатывается бархатистым звучанием в груди, застывая между лопаток. – Почему Генри?

– Что – почему? – шепчет он, и горячее дыхание касается моего лба, шевелит волосы.

– Почему тебя так назвали?

– Мой папа – англичанин, женился на русской.

– Точно, я где-то это слышала, – тихо отвечаю, понимая, что больше не могу находиться в кольце его рук. С ума схожу.

Теплое дыхание дразня вплетается в волосы, а сухие губы неожиданно прижимаются ко лбу.

– Ты какой-то сладкий сон, Золушка.

– Не боишься проснуться в холодном поту, вдруг все это превратится в ночной кошмар?

– Боюсь.

– Зачем тогда… – запинаюсь. Манящие губы оказываются слишком близко. Обжигают, невесомо прикасаются к моим губам. Я падаю, сползаю по стене, держусь только за сильные руки и свое слабое самообладание.

– Я не знаю. Ты, как росянка, манишь меня ароматом. Валерия…

– А ты совсем не похож на комара, – шепчу, и Генри запечатывает смешливые слова поцелуем. Скользит языком по моим губам, настойчиво их раскрывая, и давит, давит до стона своей властью. Горячей страстью, смешанной с помешательством. Пока я не отрываюсь, хватая ртом воздух, и не отталкиваюсь что есть сил. Чтобы не позволить Генри снова напасть, отворачиваюсь и блокируюсь ладонью.

Он отступает, смотрит исподлобья и сухо проговаривает:

– Вино на тумбочке, – и пулей вылетает из комнаты, словно я обвинила его в страшных грехах.

Глава 12

=Генри=

Лера будто ежа поцеловала. Скривившись, оттолкнула меня и отвернулась. Закрыла глаза и сжалась в комочек у стены. Замерла, как льдинка, словно боялась, что я ее еще раз трону.

А меня это так бабахнуло по голове, что я чуть не отъехал. Больно ведь видеть в глазах девушки вместо симпатии отвращение. Я не смогу через это пройти еще раз, лучше пусть все остается как есть. Прожить до старости в одиночестве – хороший выход. Я ведь заслужил? Заслужил…

Вылетаю в холл и жмурюсь от собственной дурости и слабости. Кол в штанах и дыра в мозгах. Я – идиот!

Марина ведь почти так же морщила губы и похоже комкала рубашку на груди. И отпихивалась, и сопротивлялась. Оди-на-ко-во.

Не могу больше, не хочу. Жить бок о бок с человеком, которому нужны только твои деньги, а душа сто лет сдалась – мне неинтересно. Да и будь я моральным уродом, я бы пользовался: подкидывал женщин ногами, менял, как перчатки, покупал бы их в прямом смысле, но я не могу. Мне одна нужна: теплая, нежная и моя. Больше не надо. Я – однолюб.

Хоть первая невеста и не запала глубоко в душу, но она мне нравилась по-настоящему. Я готов был надеть на ее палец кольцо, пока не узнал, что Марина со мной ради денег. В тот день она и погибла.

Никто не виноват, просто не справилась с управлением, но совпало так, что я ел себя на завтрак, обед и ужин несколько лет, прокручивал наш последний разговор и пытался понять, в чем же был неправ. Да во всем: я просто не должен был с ней связываться. И с Дашей тоже.

Доказать мою вину за изломанные судьбы девушек невозможно, но голос бабки до сих пор звенит в ушах: «Та невеста будет последней, которую ты не сможешь полюбить! Все, к кому прикипишь сердцем, пострадают!»

Замкнутый круг не разорвать, жизнь не изменить щелчком пальца – я такой, какой есть, с этой невидимой ношей на плечах.

Несколько часов стою в гостиной у окна и смотрю на разодетый в снежную шубу город. Огни гаснут, один за другим, а я не могу оторвать взгляд от темного горизонта. Звезды и месяц подрагивают в морозной дымке, а у меня все плывет и качается перед глазами.

Я должен отказаться от этой затеи и отпустить девушку. Ничего не получится, я привязываюсь быстрее, чем хотелось бы. Не выдержу три месяца, не смогу.

Когда ноги уже не держат, сажусь у окна прямо на пол и до рассвета смотрю в одну точку. Нет сна, нет воли сказать «нет» своему сердцу, но я должен.

Нужно найти ту, которую точно не смогу полюбить. С Валерией дело не в красоте, а в какой-то силе ее синего взгляда, в тонком запахе полевых ромашек, в золоте волос. От-пе-ча-та-лось навечно где-то в моей глубине. Почему? Почему именно она?

Ныряю лицом в ладони и мычу от безвыходности. Я не смогу теперь выбрать еще одну невесту, не переступив через себя. Это невозможно. Спать с другой, а думать о Валерии? Пропускаю сквозь пальцы горячий воздух. Как? Как она смогла так сильно меня зацепить? Так быстро зацепить! Никто пять лет не мог, а она взмахнула ресницами – и я у ее ног. Ну точно ведьма, приворожила! Бред, конечно, я в такое не верю.

Трясущимися руками достаю из-под дивана широкую коробку. Вытряхиваю содержимое на пол и несколько часов монотонно складываю одинакового размера кубики, сортирую их по цветам. Перемешиваю, а затем снова и снова создаю разноцветные башни и столбы. Это успокаивает, это умиротворяет.

Шорох чужих шагов застывает за спиной. От неожиданности я сталкиваю сложенные пирамиды, сдерживаю дрожь и снова начинаю складывать. Сначала. Снизу доверху. Красный, оранжевый, желтый....

– Генри?

Не буду смотреть ей в глаза, не буду. Не могу, не могу. Пусть думает, что хочет. Отвезу ее домой, и на этом все. Зеленый, голубой, синий… Снова все падает. Начинаю заново.

Она подходит ближе, и каждый шаг отдается волной мурашек на моих плечах. Я даже колебание воздуха чувствую. Вот Лера встает совсем рядом, край длинного халата почти касается моего бедра. Красный, красный, красный…

Лера складывает руки на груди и, глядя на растянутое утреннее небо за окном, тихо проговаривает:

– Ты совсем не спал.

Молчу. Уплываю в себя, прячусь от ее голоса, взгляда, очертаний на фоне окна.

И девушка больше не роняет и слова. Стоит еще несколько минут, а затем разворачивается и идет в кухню, которая смежная с гостиной, разделена только барной стойкой.

Слышу, как стучат шкафчики, шелестят пакеты.

Играем в молчанку около часа, пока дом не наполняется ванильно-сладкими запахами жареных оладий и терпко-ячменным ароматом крепкого колумбийского кофе. Глаза щиплет от недосыпа, тело ломит от усталости, а желудок уже не против перекусить. Предатель.

Но я не могу говорить. Особенность такая: когда сильно волнуюсь, словно в камень превращаюсь, и чтобы меня расшевелить, нужно подождать. Психолог говорит, что у меня начальная стадия аутизма, Синдром Аспергера, что не развился в детстве и при сильных потрясениях может немного мешать жить. В эти моменты я понимаю, что происходит, но ничего не могу сделать. Ухожу в себя, будто черепаха, прячусь под панцирь.

– Генри, – садится рядом девушка и берет кубик из моей ладони.

Мой кубик.

Не могу смотреть, скольжу взглядом по полу, изучаю ее худые руки, вытянутые пальцы, аккуратные ногти.

Лера передвигает маленькие детали и, выкладывая их на паркете в узор, шепчет:

– Я раньше очень любила строить. Только у меня был конструктор с болтиками. Знаешь, железный такой?

Смотрит на меня, чувствую, что взгляда не отрывает, но головы не поднимаю.

– А когда Валентина к нам переехала, я отдала конструктор сводной сестре. Только она его через месяц затаскала по дому, и мачеха заставила выбросить. Мол, мусор. Я тогда так расстроилась, ревела в подушку, как дурочка. Вроде и играть уже не хотелось, потому что выросла, но жалко было расставаться с любимыми вещами. Тем более это был подарок отца.

Я тянусь взять синий кубик, чтобы дополнить радужную башню, и сталкиваюсь с ее пальцами. Прошибает током, отодвигаюсь. Моя личная темнота идет трещинами.

– Генри, скажи, зачем ты пристал ко мне на приеме?

Не могу говорить. Сжимаю в кулаке кубик и слышу, как он скрипит под пальцами.

– Зачем пригласил на ужин? – допрашивает Лера, а я увожу взгляд в сторону.

– Зачем позвал на танец? – еще вопрос.

Каждый – словно ведро холодной воды на голову. Отрезвляет.

– Зачем гнался за мной? Спасал, домой привез? Отогревал… – Она сипит, но продолжает: – Ухаживал…

Молчать так жестоко, я знаю, но рот не открывается. Я в коконе своей психики, и будет лучше, если Лера сейчас просто оставит меня в покое.

– Генри? – Она чуть повышает голос и касается моей руки.

Настойчиво, и я не успеваю убрать.

– Зачем ты целовал меня? Не делай вид, что не слышишь. Отвечай!

Последнее громкое слово вырывает меня из оцепенения. Я поднимаю гневный взгляд и разбрасываю одним движением руки построенные башни. Лера садится на колени, подминая под себя халат, и начинает поправлять квадратики.

– Тебе неприятно быть рядом со мной?

– Тебе нужно уйти, – отвечаю сухо.

Она водит руками туда-сюда, перекладывает с места на место кубики, а потом говорит:

– Мне некуда идти.

– И чем я могу помочь? – холодным чужим голосом спрашиваю я.

Лера пожимает плечом, молча встает и идет к выходу. Я смотрю ей в спину и не понимаю, что делать дальше. Остановить? Или позволить уйти? Егор отвезет ее домой, и я просто забуду об этом дне. Опускаю взгляд на разложенные на полу деревянные кубики.

«Женись» – складывают они слово.

Глава 13

=Валерия=

– Тебе нужно уйти. – Генри не смотрит в глаза и говорит нейтрально, отчего во рту становится совсем сухо.

А чего я ждала? Что брак по расчету окажется сладкой сказкой?

Утром решила для себя, что сделаю все возможное, чтобы помочь отцу. Я буду плохой дочерью, если откажусь сейчас. Генри – хороший мужчина, а что полюбить меня не сможет, ничего, моей любви хватит на двоих. Потому последнее, что могу сделать, чтобы удержать его – это выложить слово из кубиков на полу и ждать, что Север меня не оттолкнет и остановит. Но в спину упирается жестокое молчание.

На одеревеневших ногах возвращаюсь в комнату. Она пропитана его запахом, силой, властью. Пронизана шармом, как весь дом. Мне одновременно и плохо, и приятно здесь. Хочу надышаться. Хочу насладиться. Хоть чуть-чуть. А потом встану и уйду.

Север не спал всю ночь, осунулся. Из крепкого мужчины за эти часы превратился в измученного и брошенного ребенка. Кубики складывал, молчал.

Жалость и беспокойство сковывают мои плечи холодными объятиями, но я не стану сейчас спрашивать у Генри о его слабостях – это жестоко и некультурно. Если он решится, если потом захочет, поделится сам.

Как он знакомо прятал глаза, сопел, когда я трогала части конструктора, и отдернулся, стоило мне случайно коснуться его пальцев. Что его так взволновало? Поцелуй?

У сына тети Леси, которому почти шестнадцать, есть что-то похожее. Он часто замкнут, молчалив и отстранен. Будто закрыт сам в себе. Мы знакомы с рождения, я выросла с ним бок о бок, он мне почти брат. Я видела, как он дергался от чужих прикосновений, как неосознанно качал телом, стоило нам выйти в магазин или общественное место. Будто улитка, что прячется в панцирь от малейшего вмешательства в ее внутренний мир. Поймать взгляд Артура, особенно когда он волнуется, очень сложно, но я за долгие годы научилась с ним общаться и понимать. Я всегда пыталась привлекать его теплыми разговорами. Плавно и осторожно заставляла на себя смотреть. И мальчишка раскрывался. А сейчас он – мой самый лучший и верный друг, как и тетя Леся.

Это давняя папина знакомая. Я всегда мечтала, что однажды она станет мне мамой, но сердцу не прикажешь – отец любил совсем других женщин. Роковых, таких, как Валентина. Я злилась на него, пока была маленькой, и не понимала многих вещей, а сейчас просто принимаю все, как должное. Это его жизнь и его выбор.

– Ты правда хочешь этого? – Тихий голос Севера заставляет меня подпрыгнуть.

Обнимаю себя в попытке спрятать волнение, волосы падают на лицо и частично перекрывают видимость.

– Это поспешно, знаю, но…

– Ничего не говори, – обрывает Генри и подходит ближе.

Я слышу три четких шага.

– Я и так понимаю, что жить с мачехой – не сахар. – Он будто читает мои мысли.

Вижу его краем глаза, боюсь поднять голову, чтобы не испугать своей резкостью и неподходящими поступками. Мне нравится, когда он говорит, тогда я чувствую себя под защитой.

– У нас все странно началось, – произносит Генри и придвигается еще ближе. Я чувствую его тепло спиной и почти влипаю в панорамное окно, ткань прозрачного тюля скользит по щеке.

– Ты сказал, что я тебе понравилась, – лепечу, а от страха ноги еле держатся.

– Так и есть. – Низкий с хрипотцой голос пролетает над плечом, и я замечаю мутное отражение мужчины на стекле. – Но я не тот, кто нравится женщинам с первого взгляда. Ты обманываешь меня?

Набираю побольше воздуха и разворачиваюсь к Северу лицом. Не смотрю в глаза, упираюсь взглядом в высокую и широкую грудь.

– Лера? – Он знакомым жестом тянет подбородок вверх, и я позволяю себе нырнуть в золотисто-карамельные радужки.

– В любовь с первого взгляда ты не веришь? – шепчу я, а сама боюсь, что звучит это фальшиво, хотя частично правда. Он – безумно красив, и странно, что не женат до сих пор. – Я буду примерной женой, только дай повод проявить себя, Генри.

Хмурится, но не отпускает. Изучает меня, в душу заглядывает, словно пытается что-то найти.

– Ради жареных блинчиков по утрам я согласен хоть сейчас жениться, но…

– Слишком быстро… – дополняю его мысль, прорываясь в паузу его речи.

Генри еще выше поднимает мое лицо, отчего мне приходится тянуться к нему на носочках.

– Есть две вещи, которые мы должны сделать, – говорит он строго. – Только тогда я смогу принять решение.

Сглатываю, потому что ловлю пожирающий взгляд на своих губах. Сколько у меня времени до того, как шарм повернет вспять, и я окажусь в глазах этого мужчины совсем не такой, как сейчас? Месяц или два, три?..

Но это ведь шанс помочь отцу, я должна за него хвататься.

– Надеюсь, ничего криминального? – спрашиваю и опускаю взгляд.

Губы Генри немного приоткрыты, горячее дыхание совсем рядом.

– Совершенно ничего незаконного, – говорит он беззвучно, и от шевеления крупных губ у меня внутри взрывается новая порция ядовитого, но такого сладкого шарма.

Если он предложит мне сейчас переспать, я не смогу отказать…

Глава 14

=Генри=

Одно желание на уме, уверен, и в моем взгляде оно же – завалить ее на аккуратно застеленную постель и трахнуть. Но я не потерял еще гордость и самообладание, потому просто прижимаю угловатое плечо к стеклу, а сам стараюсь не раскрошиться на кусочки от возбуждения и тяги к этой девушке.

Сначала нам нужно выяснить все до конца, а потом я готов дарить себя бесконечно.

Как теперь я закрою сердце, не представляю, но постараюсь. Три месяца не так уж и много, но другой вопрос – как остановить себя и не влюбиться по уши за сутки?

План действий я примерно выработал, осталось только реализовать.

Валерия смотрит на мои губы, коротко и призывно облизывается, а меня после бессонной ночи сминает новыми горячими эмоциями. Они затягивают в темноту и норовят снова запереть в глухом мраке, но я изо всех сил сопротивляюсь, даже головой подергиваю, чтобы прогнать это мерзкое ощущение морального паралича.

Я должен ей помочь. И себе заодно.

Лера не просто так просит жениться на ней. Вспоминая, что ее отец серьезно болен, я частично понимаю мотивацию девушки. Поможем друг другу. Даже если я ей не нравлюсь, и она сейчас лихо и так правдоподобно обманывает, я готов рискнуть. Обоюдная выгода.

– Сначала это, – наклоняюсь и касаюсь губами ее приоткрытых губ. Глотаю длинный выдох, наполненный сладким медовым запахом, и замечаю, как Лера прикрывает глаза. Что это? Неприятие или симпатия? А, плевать!

Языком раздвигаю мягкую, слегка шероховатую кожу, скольжу им по зубам и ныряю в горячий и влажный рот. Лера дрожит и оседает в моих руках, стискивает плечи до острой боли. Тяну ее к себе и проталкиваюсь глубже, неистовей. Я хочу понять, насколько долго смогу не подпускать ее к своей душе, отдавая без оглядки тело.

Это безумие. Безумие…

Острая огненная стрела летит по позвоночнику и натягивает ткань брюк, а меня ведет прямо в пасть забытья. Лера хватает меня за футболку, словно хочет врасти, словно ей нужно пробраться внутрь. Когда тонкие пальцы вплетаются в волосы, я понимаю, что еще шаг – и меня не остановит наше безумное и скоропостижное знакомство. Я просто возьму ее здесь и сейчас, даже если будет сопротивляться.

Отстраняюсь и придерживаю девушку, обвив ладонями узкую талию. Лера смотрит распахнутыми глазами, затянутыми дымкой возбуждения, и сипло говорит:

– А второе?

Прячу в своей ладони ее руку и веду из комнаты по коридору на второй этаж.

В кабинете пахнет старой кожей и книгами. Единственное окно прикрыто темными римскими шторами. На диван не смотрю, чтобы не воображать, как Лера садится на него, раздвигает ноги и подается навстречу мне.

Дыхание рвет грудь и, сцепив зубы до боли, я веду девушку к столу.

А на столе, дубовом столе…

Стоп!

Не бывает так, чтобы первый пробный шаг оказался нелепой промашкой и ошибкой. Хотя у меня все бывает. Деньги льются в руки без особых усилий, а вот с личной жизнью не везет.

Я давно готовился, знал, что наступит время, и я решусь попробовать освободиться от проклятия, но сейчас, когда достаю документы из сейфа, понимаю, что рискну даже умереть ради всего этого. Три месяца приятной боли мне обеспечены, а дальше хоть трава на могиле не расти – все равно. Потому что бесконечно жить в одиночестве, работать, не зная цели, бесполезно тратить воздух, наполняя им грудь, и надеяться, что следующий день или ночь станут последними – это еще хуже.

Одним взглядом прошу девушку присесть.

Валерия туже заворачивается в мой халат и осторожно опускается в кресло напротив. Я в прямом смысле прячусь за стол, потому что очевидное возбуждение, навеянное мыслями, может девушку испугать. Держу руки на папке и долго не могу решиться толкнуть ее немного вперед.

Лера не сводит глаз с моих рук, кусает губы, а потом раскрывает правую ладонь.

– Я готова, Генри, что бы там ни было.

Ее голос льется по венам, и на миг мне кажется, что я все еще сплю. В пальцах стучит ток, а под горлом желание взять краски и увековечить ее облик именно таким: трогательно-задумчивым, но открытым. Края халата распахиваются, когда она наклоняется вперед и касается пальцами уголка папки. Не дышу, потому что еще одно движение – и я просто разорвусь.

– Что там? – настойчиво тянется вперед Лера.

И вот я уже вижу округлости ее груди и полумесяцы сосков, что выглядывают из халата. Увожу взгляд немного выше и натыкаюсь на ее губы.

– Ты должна дать слово, что подумаешь, – придерживаю рукой и пропускаю через зубы горячий воздух. Выжидаю, когда девушка кивнет, и только тогда отдаю папку. – Я оставлю тебя на несколько часов, мне нужно по работе отъехать.

– Я могу это взять домой? – Она не отводит глаз и слабо улыбается. – Хочу отца увидеть. Пожалуйста.

Думаю несколько секунд, а вдруг засмеет и откажется? Как я потом сохраню все это в тайне? Доверять девице, что росла рядом с чудовищем, опрометчиво, но я доверяю.

– Конечно. Я отвезу тебя.

На углу стола лежит забытый рабочий мобильный. Включаю его и ловлю сотни пропущенных сообщений. Быстро набираю сообщение Егору с указаниями, и, убедившись, что он прочитал, снова выключаю телефон. Не люблю я эти девайсы, чувствую себя пленником электронного мира. Хватит с меня душевной клетки и без сотовых.

– Только у меня, кроме платья, ничего нет. – Лера опускает голову и стискивает пальцами кожу папки.

– Я знаю. Иди в комнату, а я что-то придумаю.

Она поднимается, а я не успеваю отвести глаза. Замечаю, как разлетаются полы халата, и нежная белая кожа бедра оголяется. Сглатываю и прячу взгляд.

– Спасибо, Генри, – сумбурно говорит Лера, убегая из кабинета. И, когда она исчезает в коридоре, передергиваю плечи и ныряю лицом в ладони. Хочется заорать, но терплю. Хочется спать, но не сплю. Меня просто трясет от глупости, которую я сейчас творю. Это ведь петля, настоящая петля вокруг шеи, но я, идиот, ведусь на долбанное влечение и коварную интуицию. А вдруг все получится?

Глава 15

=Валерия=

Владелец десятков картинных галерей, нескольких деревообрабатывающих мастерских, магазинов «Кисти и краски», а еще известной на всю страну арт-школы «Арктика». У Севера есть выставочные залы, студии за рубежом, клубы для одаренных – столько всего, что я даже не вспомню, а сам как настоящий испуганный ребенок. Прячется, не договаривает, отмалчивается.

Даже дом его напоминает логово заблудшей души: пустой и холодный. Цветы, ковры, картины, но все такое мрачное и темное, будто среди этих стен он всегда ходит один.

Я не успеваю открыть папку, как Генри стучит в дверь комнаты и, не дожидаясь ответа, заходит внутрь. Хозяин. Властно бросает на меня взгляд, и моя кожа покрывается мурашками от невидимого прикосновения его глаз.

– Это одежда. Прошу, поторопись. Мне нужно на встречу успеть, – его тон поменялся с бархатисто-теплого на прохладно-льдистый.

Или он такой и есть, или прячется, как улитка в надежном домике. Подозреваю, что второе.

Перехватываю пакет: это так неожиданно, что кто-то беспокоится обо мне без просьб, понимает без слов, видит сам, в чем я нуждаюсь. Я привыкла, что меня только пинают за помощь, за надуманные оплошности, а здесь…

– Не стоило, Генри, – шепчу и опускаю взгляд в пакет. Джинсы, свитер, светлый пуховик.

– Ты собиралась ехать домой босиком и в шелковом барби-платье? – Он не меняет положения тела, на лице каменная маска, руки спрятаны в карманах брюк.

Север переоделся. Темный кардиган расстегнут, под ним – серая выглаженная рубашка из плотного хлопка, которая застегнута наглухо до самого верха, а черные джинсы обтягивают широкие бедра и прячут руки. Смотрю на медную пряжку ремня и сглатываю, соскальзывая взглядом ниже. Генри тут же отступает и разворачивается боком.

– Спаси…

– Не стоит, – обрывает он мои слова и бесшумно выходит. Бросает через плечо: – Поторопись, я опаздываю.

– Но ты совсем не спал, – вспоминаю я и, поймав его удивленный взгляд, тушуюсь. – Тяжело работать в таком состоя…

– Ты переодеваешься, или я поеду один? – жестко, хлестко.

Он такой переменчивый, что мне немного страшно.

Дверь хлопает, оставляя меня в замешательстве. На душе кошки скребут, а перед глазами пряжка и… Ох, как все это сложно, как волнительно, что я едва сдерживаю стон.

Через минуту выхожу из комнаты. Сапоги приятно постукивают невысокими каблуками по паркету. Джинсы немного великоваты в поясе, но на дне пакета нашелся кожаный ремень, он спас положение, и я не потеряла брюки при ходьбе. Свитер из мягкой ангоры ласково обнимает плечи и грудь – возле зеркала в комнате я позволила себе изучить одежду ладонями.

Как он угадал, что мне подойдет? О том, как угадал размер, я пока не вспоминаю – краснею от одной мысли, что Генри видел меня обнаженной, – но вкус… Генри меня не знает, но попал в точку. Так приятно было найти в незнакомом человеке что-то близкое, не вычурное и помпезное, как у многих богачей, а родное и теплое.

В руках сминаю перчатки и небесно-голубой берет. Генри окидывает меня беглым взглядом, замечает, как я любовно прижимаю к себе папку, и отходит к двери.

– Просто позвони мне, когда решишь, а не решишь – не звони никогда, – говорит он сухо, не поворачиваясь, а меня бросает в холод.

Почему я так волнуюсь рядом с ним и так боюсь его огорчить? Потерять. Разочаровать.

– Я не знаю твоего номера, – почти шепотом, глотая странный трепет и сдерживая сердечный ураган под ребрами, выдавливаю я.

Генри оборачивается, и я любуюсь его очерченным профилем.

– В папке все есть. Только… – ждет, когда я подойду ближе. Молчит, и я понимаю без слов.

– Никто об этом не узнает, – хочу увидеть его глаза, но он не смотрит. Избегает зрительного контакта, а правая рука вдруг сжимается в кулак.

Несколько долгих секунд он стоит неподвижно, мнется, будто хочет еще что-то сказать, а затем поворачивается и нависает надо мной. Мягко и невесомо ведет большим пальцем по подбородку, замирает возле губ.

– Я буду ждать. Сколько понадобится.

Глава 16

=Генри=

В машине Валерия молчит и смотрит вперед. За всю дорогу ни разу не поворачивает головы, словно я просто водитель. А меня выламывает, мучает: я хочу ее внимания, но знаю, что не могу этого требовать. Не должен просить, да и принимать – тоже. Потому что увязну в чувствах и не выберусь. Не знаю ее, как человека, совсем ведь не знаю, но в душе что-то шевелится, когда смотрю и прислушиваюсь к тихому порывистому дыханию.

Поддерживаю игру в молчанку, хотя очень хочу слышать голос Валерии.

Направляю авто к воротам загородного поселка и притормаживаю у проходной.

– Я дальше сама, – вдруг говорит девушка и побелевшими руками стискивает папку.

– Мне не сложно, – хочу сказать мягче, но цежу сквозь зубы, будто зол. Зол! Только на себя.

– Ты опаздываешь, – отвечает Лера и, глядя в боковое окно, беспощадно грызет губы.

Я довольствуюсь изгибом ее затылка, кудрями светлых волос и хрупкими плечами под курткой. Знаю их объем, форму, чувствую под пальцами. Это невыносимо – быть до мозга костей визуалом. Помню все до единой родинки на ее животе и груди… и одну на большом пальце правой ноги. Когда проверял обморожение, успел заметить. За несколько секунд, пока переодевал, вживил в себя каждую деталь ее тела.

После затяжной тишины в салоне, девушка поворачивается к ручке, но я блокирую дверь.

– Лера, – голос крошится. Тянусь к ней и провожу подушечками пальцев по худенькой кисти.

Валерия не вздрагивает, не дергается, сдерживает дыхание.

Поворачивает голову, но смотрит не на меня, а куда-то вниз. Будто в замедленной съемке, приподнимает синий, наполненный печалью, взгляд.

– Я нужна тебе, Генри?

Вопрос заводит меня в тупик.

Нужна и не нужна. Я. Не. Знаю!

Сглатываю и хаотично думаю, как правильно ответить. Вдох, вдох, еще глубже. Мрак наступает и хочет снова затолкнуть меня в тесную каморку, где царит мертвая тишина. Мышцу на шее сводит, будто кто-то дергает за струну, от этого я мелко подрагиваю.

Я устал, переволновался, без сна вторые сутки, а девушка, что должна стать купленной на три месяца любовницей, слишком меня волнует. Так сильно, что я приоткрываю губы и хватаю ими воздух.

Теплая ладонь ложится на щеку, и Лера заставляет меня посмотреть ей в глаза. За невидимую нить она вытягивает душу, припечатывая, удерживая в реальности своим взглядом.

– Я изучу документы и позвоню тебе, – говорит почти беззвучно, но я читаю по ее губам. И немного громче добавляет: – Только дождись, Север.

Киваю. Моя фамилия звучит по-особенному, наполняется хрипотцой голоса Валерии. И я застываю, как соляной столб. Вдохнуть хочу, но маленькая рука примораживает меня, заставляет замереть, будто бабочку – иголка. Тонкие пальчики скользят по щеке и поглаживают суточную щетину. И взгляд. Этот взгляд все понимает. И губы. Ничего не спрашивают, только манят.

– Поцелуй меня на прощание, – говорит Лера, а я просто разрываюсь между «нельзя» и «умираю без этого». – Если хочешь, конечно, – добавляет она и нежно, позволяя снова дышать, снимает ладонь с моей щеки, словно боится поранить.

Валерия сидит рядом, натянувшись, словно канат над пропастью, и смотрит вперед. Ждет, знаю, но я не могу пойти навстречу – это как медленно рыть себе могилу и понимать, что через три месяца твое холодное тело опустят в черную яму и забросают сырой землей.

Снимаю блок с двери. Легкий щелчок, и девушка слегка вздрагивает. Несколько коротких вдохов, задержка, длинный выдох.

И Валерия срывается: дергает за ручку и выскакивает в морозный день.

Отсчитываю несколько секунд, закрываю плотно глаза и сдавливаю до хруста рулевое колесо.

– Тварь… Не могу… Лера! – вылетаю следом. Ботинки скользят по льду, но я настигаю девушку в несколько шагов. Хватаю за локоть, разворачиваю к себе и позволяю ей уткнуться лицом в мою в грудь.

– Почему с тобой так сложно? – говорит она глухо, сминая кардиган маленькими ручками. Хрупкие плечи подрагивают, а густые волосы лезут в мои глаза от порыва льдисто-сухого ветра. Целую пряди, кусаю, хочу запомнить их вкус и запах, потому что вряд ли Лера вернется ко мне. Это какое-то внутреннее предчувствие, что ломает меня, как подошва тяжелого сапога тонкую корку льда.

Даже если бы я захотел, не смог бы сказать сейчас и слова. Волнение сжимает меня, превращая в пружинку. Просто обнимаю Валерию, ничего другого не могу себе позволить, запоминаю тепло и вдыхаю ромашковый аромат, смешанный с цитрусовой нотой.

– Я не понимаю, – шепчет она и ищет губами мои губы. – Ты словно просишь остаться, но заставляешь уйти. Генри-и-и… – Мое имя утопает в поцелуе.

Я сбрендил, если решил, что так сниму проклятие.

Этот благотворительный прием, этот договор с Валентиной… Все это перевернуло мою привычную жизнь. Мрачную, но жизнь. А теперь что?

Припухшие губы не позволяют мне выбраться из сладкого плена. Изучаю податливый рот, проталкиваюсь глубоко, переплетаясь с мякотью ее языка, и слышу, как колотится неровный пульс под моими пальцами на ее тонкой шее. Мой сердечный ритм выходит из привычной скорости и лупит в грудь так, что я еле стою на ногах. Лера горячая, открытая. Мне теперь не забыть вкус этого морозного поцелуя. Я считаю каждый вздох, глотаю сладость ее губ и позволяю эмоциям войти в мою душу и пустить корни. Волосы заплетают мою руку, согревают, щекочут кожу. Я хочу эту девушку, как безумец.

Смогу ли вылечиться потом, когда она уйдет? Нужно ли продолжать? Или разорвать этот узел и прогнать ее?

Хочу вырвать папку из худых рук Валерии. Выдираю себя из ее объятий и тянусь, но девушка прищуривается и неожиданно отступает.

– Нет, Генри! – чеканит она и сводит брови. – Решил отказаться, не дав шанс?

– Ты не понимаешь, – рычу и снова тяну за талию к себе. Налетаю на ее приоткрытые губы, потому что хочу в последний раз утолить жажду. А она отталкивает, не впускает.

Так упорствует, что мне приходится отстраниться, а она взрывается:

– Как я могу понять, если ты ничего не говоришь?! Что здесь?! – показывает на папку и выставляет в защиту руку. – Говори!

– Договор на помолвку.

– Срок?

– Три месяца.

– Я изучу, а ты, – Лера опускает взгляд и сильно прикусывает нижнюю губу. – А ты дождешься моего ответа, Генри Север!

Киваю, но затем мотаю головой.

– Валерия, нет… Верни. Ты меня возненавидишь.

– Я сама решу, кого любить, а кого ненавидеть! Мне хватило мачехи с жестокими нравоучениями и подменой моих решений ее указаниями. Позволишь узнать тебя – так и будет, а нет – три месяца не так и много.

Стискиваю губы, я еще в силах промолчать и не сказать, как она метко и осознанно мыслит. Если бы Лера знала, как я хочу услышать «Я тебя люблю», как хочу позволить впустить в душу кого-то важного. Но это невозможно, пока не очищусь от прозорливой гадости. Ведьм на свете не бывает? Я тоже так думал. Думал, пока первая невеста не оказалась продажной, а когда я неосторожно проявил чувства, Вселенная наказала меня ее смертью. А вторая невеста – навсегда теперь напоминание о том, что я не смею распахивать душу, потому что это опасно для близких. Я не верю в совпадения, но знаю, что они есть. Дарья попала под машину, когда решила от меня уйти, но выжила, а после перестала кого-либо узнавать. Обе невесты не дотянули и до месяца помолвки.

Глава 17

=Валерия=

Генри больше ничего не говорит. Легко скользит по руке ладонью, будто запоминает прикосновения и, быстро спрятавшись в авто, хлопает дверью.

Я провожаю его взглядом, а под колени вонзаются невидимые спицы – так и хочется упасть прямо в снег, чтобы остыть и привести нервы в порядок. Стою на морозе и не чувствую холода, только жар, что растревожил мое тело витыми, путаными лианами страсти.

Понимаю, что этот мужчина не просто отпечатается в сердце: он замрет наскальной живописью под ребрами и навечно закроет от меня другие чувства. Согласна ли я на это? Что же это за брак по расчету по любви? Но до него еще бы дожить. Перекладываю папку в другую руку. Три месяца. Вот какой срок нужен Генри, чтобы разобраться, сможет ли он на мне жениться. А есть ли это время у моего отца?

В глазах Севера горел голод, я такой уже видела, и не раз. Вася тоже первый месяц с ума сходил, признавался в любви, под юбку лез, а я… Как я тогда не сдалась, сама не знаю, просто остановило что-то.

Но Генри все равно реагировал на меня иначе: от одного его взгляда у меня волосы на теле приподнимались и дыхание учащалось. Даже его небольшая особенность закрываться меня не пугала. Он – просто другой, не такой, как все.

Прохожу мимо соседских домов и прячу румяное лицо за сетью волос, кусаю припухшие губы.

Дядя Володя все равно замечает меня и машет из высокого окна. Друг семьи, но после болезни отца стал к нам приходить очень редко. Раньше приносил прекрасные букеты из конфет, которые мастерила его жена – тетя Зоя – и мне даже жалко было их есть. Но теперь мачеха никого на порог не пускает, все шипит, что папе нужен покой, а я знаю, как он страдает от недостатка внимания. А сейчас, когда он в больнице, все стало еще хуже.

Спешу по тропинке мимо каменных клумб. Я хочу только переодеться, взять деньги и телефон и уехать к папе. Молюсь, чтобы у меня получилось это сделать очень быстро.

Дом встречает тишиной. Надеясь, что все разъехались по своим делам, я, стараясь не шуметь, снимаю берет и перчатки. Но не успеваю даже сложить вещи на полку и расстегнуть куртку, как в спину прилетает мерзкий голос:

– Явилась. – Валентина, не скрывая отвращения, выходит из тени высокой пальмы, что растет в кадке в центре холла. Под четырехметровый потолок уходит ровный ряд мерцающих диодных лампочек. Новый год на носу.

Мачеха кривится и окидывает меня черным прищуренным взглядом: царапающим, будто коготь ястреба.

Я прячу папку за спиной и не знаю, что сказать. Сцепляю зубы и напяливаю на лицо безразличную маску.

– О, шлюшка вернулась, – в халатике ядовито-вишневого цвета, едва прикрывающем тощую попу, в гостиную выплывает Клава. Она что-то жует и грязными руками заводит черные патлы за ухо.

– Зачем ты так? – тихо говорю я и утыкаю взгляд в пол. Зря ляпнула. Плечи жмет от усталости и страха, а в голове полный кавардак.

Валентина делает несколько резких шагов ко мне, а я отступаю к стене и шарахаюсь немного в сторону, отчего щекой влетаю в наряженную елку.

– Только не говори, что мне за это барахло еще платить придется, – фыркает мачеха и снова колет взглядом, окидывая меня презрением с ног до головы.

Я делаю вид, что не заметила яда в ее голосе, отвечаю сдержанно и без тени злорадства:

– Не переживайте, я сама все оплачу.

– Если такая самостоятельная, зачем приперлась? Неужто жених после первой ночи выгнал? Надо было тебя под опытного мужика сначала подсунуть, чтобы не позорила семью.

– Мне нужно вещи взять, – терпеливо-осторожно говорю я и слежу за каждым ее движением. Она быстрая, как кобра. Я боюсь мачеху, но сейчас ниточка по имени «Генри» помогает мне не сдаваться.

– Может, тебя еще обедом угостить? – ехидничает Валентина.

Сестрица вторит ей мерзким смешком.

– Я ничего не хочу, спасибо, – стараюсь вкладывать вежливость в интонацию, хотя меня выворачивает наизнанку от неприятия и ярости. Держусь только ради отца и…

– Да кому эта мыша нужна? Я тебе говорила, мать, что она провалит мероприятие! – Сводная сестра запрокидывает голову и трясет черными волосами, они, как щетка для пола, трут худощавые плечи.

Клаве всего пятнадцать, но выглядит она уже зрело: формы округлились, а на лице «блядский» налет. По-другому и не скажешь. Я даже подозреваю, что она давно уже женщина, в отличие от меня. Неосторожно пропускаю смешок, и мачеха подступив ближе, бросает короткий, но разоблачающий взгляд мне за спину.

Стискиваю папку сильнее, будто храню сокровище нибелунгов. Хочу разуться, но замечаю движение мамаши: она явно хочет забрать у меня документы. Мне приходится увернуться и выставить перед собой ладонь.

– Нет! – отхожу и жмурюсь. Знаю, что сейчас будет взрыв, но не могу подставить Генри. Грудью лягу – не отдам этой змеюке папку!

– Что?! – Мачеха расширяет и без того выпученные глаза и замахивается.

Я успеваю отпрыгнуть. Кривые ногти, как лапа тигра, пролетают возле носа. Вторая рука мачехи все же толкает меня в плечо и, пока я ловлю равновесие и пытаюсь не свалить елку, Валентина смачно бьет меня по щеке. Кожа трещит от удара и в миг нагревается.

– Это не ваше, не смейте! – вою от боли и прячу лицо под ладонью, не выпуская папку из рук. Отступаю, не обращая внимания на колючее дерево, пробираюсь на другую сторону холла.

– Какая важная стала, – кривляется сестрица. – Мам, лови ее!

Лечу на второй этаж и захлопываю дверь в комнату перед носом Клавы, отрезая себя от ее хамства и матов мачехи.

Оседаю на пол. Жалеть себя я не стану, но слезы все равно ползут по щекам от ужаса.

– И что здесь? За что я буду тебя ненавидеть, Генри? – кладу папку на колени и, поглаживая по корочке кончиками пальцев, втягиваю тонкий запах кожи. Мне слышится аромат его рук: особенный, терпкий – тот, что остался на губах, подбородке, в волосах. Я пропиталась запахами дома Севера, пока спала в его постели, куталась в его простыни и одеяло.

Вот сейчас мне реально страшно. Что если внутри этой папки что-то похуже, чем за дверями?

И, не обращая внимания на ор и грохот за спиной, я открываю первую страницу.

Продолжить чтение