Читать онлайн Отечник: Избранные творения бесплатно

Вступление

Внимательное чтение этих изречений и повестей навевает на читателя – как из рая – из первых веков христианства благоухание святой простоты и истинного служения Богу, осененных обильно Божественною благодатию. Оно может направлять деятельность монаха на истинный путь Богоугождения, доставляя на эту деятельность самые верные взгляды; оно может приносить утешение в разнообразных скорбях, восстающих в душе монаха, – устремляющихся на него извне; им может питаться и поддерживаться мирное и молитвенное настроение монаха, как елеем питается и поддерживается горение светильника. Кто усвоит себе предложенное здесь учение Отцов, тот, находясь и среди общества человеческого, стяжет сердечное безмолвие. Кто же останется чуждым этого учения, тот и в уединеннейшей пустыне, и в неисходном затворе будет возмущен молвою помыслов и живописью мечтаний, будет проводить жизнь мирскую. Приводится сердце в безмолвие душевным деланием, соединенным с болезнованием или плачем сердца.[1] Постараемся привести сердце в безмолвие: в этом – сущность монашеского подвига. От сердечного безмолвия рождается истинное смирение: истинное смирение соделовает человека обителиею Бога.[2] Наставят на такой подвиг изречения Отцов, примеры точного исполнения евангельских заповедей, составляющего отличительную черту их деятельности. Кратки и просты изречения; деятельность Отцов – деятельность младенцев о Господе; но и изречения и деятельность их имеют глубокий смысл и глубокое значение. Они драгоценны, как плоды святого опыта, как точное, непорочное выражение воли Божией. К некоторым изречениям и повестям присовокуплены объяснения: потому что смирение Отцов, нравственные правила и учения их не всегда ясны для незнакомых с духовною монашескою жизнию.[3] Братия, читайте и перечитывайте предложенное здесь учение! Вскоре вы усмотрите в нем чудное свойство: оно преисполнено жизни и силы; оно – присно юно: оно читается каждый раз, как бы читалось в первый раз, изливая в душу читателя обильные струи духовного разума и благодатных ощущений.

Предисловие

Читатель, знакомый с преданием Православной Восточной Церкви, легко усмотрит, что в предлагаемых его вниманию Опытах изложено учение святых Отцов – о науке из наук,[4] монашестве, примененное к требованиям современности. Главная черта, которою отличается деятельность древнего монашества от деятельности новейшего заключается в том, что монашествующие первых веков христианства были руководимы боговдохновенными наставниками, а ныне, как замечает преподобный Нил Сорский согласно с другими позднейшими Отцами, монашествующие должны наиболее руководиться Священным Писанием и писаниями Отеческими по причине крайнего оскудения живых сосудов Божественной благодати. Объяснение этого направления и необходимости в нем составляет основную мысль Опытов на всем их пространстве.

Статьи, из которых состоит моя книга, написаны в разные времена, по разным причинам, преимущественно по поводу возникавших аскетических вопросов в обществе иноков и боголюбивых мирян, находившихся в духовном сношении со мною. Оканчивая земное странствование, я счел долгом моим пересмотреть, исправить, пополнить, собрать воедино и издать печатно все статьи, написанные мною в сане архимандрита.[5] Счел я долгом моим сделать это по двум причинам: во-первых, по той, что многие статьи распространялись в рукописях с большими или меньшими погрешностями; во-вторых, по той, что признаю себя обязанным представить христианскому обществу отчет по согляданию мною земли обетованной, точащей духовные дары и блага, – монашеской жизни, какою она является в святом предании Православной Восточной Церкви и какою Промысл Божий привел созерцать ее в некоторых живых представителях ее.

Затем остается мне просить у читателя снисхождения к моему скудоумию и молитв о убогой душе моей.

Епископ Игнатий

1863-го года.

Николаевский Бабаевский монастырь.

Отечник

Избранные изречения Отцов, преимущественно Египетских, которых имена дошли до нас, и повести из жития этих Отцов

Aнтоний Великий

1. Антоний Великий, преподобный авва, Египетский пустынножитель, сказал: «Братия! будем веровать в Господа нашего Иисуса Христа и поклоняться Ему. Покорим себя Ему и потщимся исполнять волю Его во всякое мгновение. В другого Бога, кроме Него, не будем веровать: Он – Бог великий, Господь господствующих. Будем славословить Его во истине и правде; не приуподобим Его никакой из тварей, ни из находящихся на небеси горе, ни из находящихся на земли низу, потому что все это сотворено Им, и Он есть прежде всего, и пребудет вечно, не будет иметь никакого конца. Будем веровать в Него и поклоняться Ему, чтоб царствовать с Ним и в вечности наслаждаться Его благами: Он – Царь царей, и все царства от Hero суть. Будем веровать в Него от всего сердца нашего и жительствовать по заповедям Его, потому что вера без дел мертва есте;[6] и Он помилует нас в Царствии Своем, когда изыдем из странствования, определенного нам в мире сем.[7]

2. Истинно блажен тот, кто бодрствует над собою и исполняет заповеди Господа нашего Иисуса Христа: он сподобится истинного разума, исходящего от Господа, и возможет сказать: удивися разум Твой от мене.[8] Не погреши в вере, чтоб не прогневался на тебя Создатель наш: кто не содержит правой веры, тот приуготовляет пищу неспящим червям и жертву князю темниц адских; дух его чужд жизни вечной; он – явный отступник от Бога.[9]

3. Страшитесь отступлений от веры как начала всех зол. Будем веровать во имя Господа Бога Отца, и Сына, и Святого Духа, чтоб исполнилось над нами сказанное в Писании: те, которые веруют в Господа, яко гора Сион: не подвижится в век живый во Иерусалиме.[10] Твердое основание всех святых – вера: ею они заключили уста львов и угасили пламень огненный.[11]

4. Сколько непостижима сила и могущество Божии, столько непостижимы и действия Его. Как неизмерима Его премудрость, так и путие Его неизследовани.[12] Может Бог исполнить то, что обетовал; почему не допустим себе неверия, чтоб не подвергнуться осуждению более за неверие, нежели за беззаконные дела. Погрешить делами – это признак немощи; допускать себе неверие – признак дерзкого легкомыслия и безрассудности. Доколе имеем время, пощадим самих себя и будем умолять Бога о прощении согрешений наших, чтоб Он не повелел, связавше нам руце и нозе, ввергнуть нас во тьму кромешнюю, в которой – плач и скрежет зубом.[13] Что означают плач и рыдание, как не безмерность жестоких и ужасных мучений? и что изображается скрежетом зубов, как не величайшее сожаление о содеянных грехах? Тогда – а это случится наверное, – тогда начнем негодовать на самих себя, раскаиваться, скрежеща зубами, когда покаяние не будет иметь места, когда не будет от него никакой пользы, когда время, данное на покаяние, минует. Имея возможность умилостивить Бога в краткое время земной жизни служением Ему, имея возможность освободить себя от геенны и вечных мук, зачем пребываем в нерадении и, презирая заповеди Бога, служим нашим похотениям, подвергаем себя неизбежной казни? Бог наш, великий и человеколюбец, богатый сый в милости,[14] всемогущий в действовании Своем, Сам да поможет немощи нашей, да ниспровергнет скоро сатану под ноги наши, да дарует нам силу и духовный разум, чтоб мы, в оставшееся нам время, послужили Ему с верностию, во истине, и сподобились милости Его в страшный день Суда Его.[15]

5. Великую силу имеет тот, кто подвизается в течение всей жизни и ежедневно, до последнего издыхания, находится в осторожности от искусителя, которым преследуется. Я молил Бога, чтоб Он показал мне ополчение, окружающее и защищающее монаха, и увидел монаха, окруженного светильниками: множество Ангелов с обнаженными мечами в руках охраняли его как зеницу ока, и вот – голос с неба, говорящий: «Не допустите ему покоя, доколе праведный живет в сем мире». Увидев такое ополчение, отвсюду объемлющее монаха, я вздохнул и сказал сам себе: «О Антоний! все это дано монаху, и при всем этом превозмогает его диавол; монах нередко падает». И пришел ко мне глас от милосердого Господа: «Диавол никого не может ниспровергнуть. Такой власти он не имеет, потому что Я пришел, восприяв на Себя человечество, и стер в прах могущество его; но человек сам, своим похотением и сладострастием, сокрушает себя и падает». Я сказал: «Неужели каждому монаху дана такая сила?» И были показаны мне многие монахи, сподобившиеся ее. Тогда я воскликнул и сказал: «Блажен – род человеческий, в особенности же иноческое воинство, имея столь милосердого, столь человеколюбивого Бога». По этой причине озаботимся о спасении нашем, не будем пренебрегать им, чтоб удостоиться Небесного Царства, при содействии благодати и милосердия Господа нашего Иисуса Христа, Которому с Отцом и Святым Духом да будет слава вовеки.

Здесь, с одной стороны, служит величайшим утешением свидетельство об обильной помощи Божией, споспешествующей каждому подвижнику благочестия, в особенности истинному иноку, за его особенное самоотвержение; с другой стороны, свидетельство о том, что во все время земного странствования рабу Божию не предоставлено успокоения, предоставлены борьба и подвиг, служит вразумлением, чтоб мы не предавались унынию, видя, что непрестанно подвергаемся разнообразным скорбям. Такова о нас воля Господа Бога нашего.

6. Будем совершать земное странствование наше в страхе Божием: нам предписано служить Богу в страхе и трепете[16] и таким образом изработать спасение наше. Ничего нет драгоценнее страха Божия в Господе нашем Иисусе Христе.[17]

7. Начало всех добродетелей и начало премудрости – страх Господень.

8. Страх Господень слава, благодать великая.[18]

9. Страх Господень искореняет из души все грехи и всякий вид лукавства.[19]

10. Свет, войдя в темный дом, изгоняет из него тьму и освещает его; так страх Господень, вошедши в сердце человеческое, разгоняет мрак его, наполняет его всеми добродетелями и премудростию.

11. Гордость и высокоумие низвергли диавола с неба в преисподнюю, – смирение и кротость возносят человека с земли на небо.

12. Чада мои! рыба, вынутая из воды, умирает; так уничтожается и страх Божий в сердце монаха, попускающего себе частые выходы из келлии.

13. Страх Господень соделовает человека свободным и спасает его от грехов, от уготованных грешникам вечных казней и от злейшего дракона.[20]

14. Страх Господень, пребывая в человеке, хранит его и сберегает до того времени, в которое человек скинет с себя тягостную ношу – тело; тогда страх Господень соделает питомца своего наследником блаженства святых для радования с ними радостию вечною, как и Писание возвещает: Страха ради Твоего, Господи, во чреве прияхом, и поболехом, и родихом дух спасения Твоего.[21]

15. Страх Господень и памятование смерти да будут непрестанно пред очами нашими. Возненавидим мир и удалим от себя все, чем приносится плоти нашей наслаждение. Эту краткую жизнь проведем так, чтоб нам жить в Боге, Который потребует от нас отчета в день Суда, – алкали ли мы, жаждали ли, претерпевали ли наготу, пребывали ли в плаче, воздыхали ли из глубины сердец наших, рассматривали ли себя, достойны ли мы Бога? Будем погружаться в плач и сетование, чтоб обрести Бога. Презрим плоть для спасения душ наших![22]

16. Делание монаха, превосходящее все другие, самые возвышенные делания его, заключается в том, чтоб он исповедовал грехи свои пред Богом и своими старцами, чтоб укорял себя, чтоб был готов, до самого исхода из земной жизни, встретить благодушно всякое искушение.[23]

От постоянного исповедания грехов пред Богом и отцами открывается зрение греховности своей; напротив того, грехи неисповеданные как бы не признаются грехами и удобно повторяются; постоянным самоосуждением и самоукорением усиливается сознание и ощущение греховности; вполне ощутивший греховность свою и сознавшийся в ней естественно признает себя достойным всякого попустительного наказания от Бога.

17. Будьте мужественны и вместе великодушны; Бог пребывает в человеке великодушном. Великодушный соответствен воле Божией во всякое время.[24]

18. Святые соединены с Богом простотою своею. Простоту найдешь в человеке, исполненном страха Божия. Имеющий простоту совершен и подобен Богу; благоухает он благоуханием сладчайшим и благодатным; исполнен он радости и славы; покоится в нем Святой Дух, как в Своей обители. Как густой лес, когда небрегут о нем, истребляется пожаром, так лукавство, будучи допущено в сердце, губит душу, вместе – оскверняет тело, приносит многие нечистые помыслы. Насмехается лукавый над простыми и всеми добрыми; сердце его объемлется многочисленными сквернейшими помышлениями, насеянными диаволом, понуждавшими ум скитаться повсюду, возбуждающими в душе внутреннюю борьбу.[25]

19. Гордость сердца ненавистна Богу, Ангелам и святым Его. Имеющий в себе гордость – причастник диаволу. По причине гордости преклонились небеса и поколебались основания земли, возмутились бездны, пришли в смятение ангелы и претворились в демонов по причине гордости сердца. Прогневан гордостию Всемогущий; повелел Он бездне низвергнуть из себя огнь и огненному морю воскипеть огненным волнением. По причине гордости Он учредил ад и муки. По причине гордости учреждены темницы и биение, которыми терзается диавол за гордость сердца своего. По причине гордости устроена преисподняя, сотворен червь неумирающий и неусыпающий.[26]

20. Будем подвизаться о чистоте даже до смерти и храниться от всех нечистот, которые не свойственны естеству, по словам первенца между пророками – Моисея. В особенности будем остерегаться от дел разврата. Ангелы пали и извергнуты из своего состояния славы и чести, дозволив очам непозволительное воззрение.[27] Нет ничего хуже, как смотреть с вожделением на женщину. Многие погибли из-за жен. Некоторые убиты по причине супруг своих, другие по причине сестер, иные – по причине дочерей; всему же этому поводом было нечистое вожделение. Не будьте рабами сквернейших, нижеестественных страстей, ни срамных похотений, столько мерзостных пред Богом. Имя Божие напишите на сердцах ваших; непрестанно да раздается внутри вас глас: вы есте церкви Бога жива[28] и место Святого Духа. Человек, обольщенный нечистым вожделением, подобен пред Богом бессловесным скотам, лишенным всякого сознания.[29]

21. Знай, что в душе находится естественное движение вожделения; но оно не производит своего действия, если не последует на то согласия души; потому что вожделение только усвоено телу и движется; но не движется греховно и понудительно. Находится в душе также и другое действие, которое рождается из покоя и наслаждения телесных, воспламеняет кровь и движется с производством своего действия. По этой причине Божественный апостол Павел говорит: не упивайтеся вином, в немже есть блуд.[30] Также Господь заповедал Своим Апостолам в Святом Евангелии: внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством.[31] Кроме этих двух движений имеется еще движение, которое возбуждается в подвижниках от зависти и коварства демонов. Итак, надо знать, что возбуждение телесного вожделения бывает троякое: одно естественное, а два другие – привходящие; из этих двух одно происходит от излишества в пище и питии, – другое производится демонами. Зависит, следовательно, от нас, от нашего свободного произволения, исполнение и отвержение требований вожделения.[32]

Сведение, сообщенное здесь Великим Антонием, имеет особенную важность для каждого монаха, внимающего своему спасению. В первом случае должно с трезвением наблюсти за собою, – не позволить себе никаких размышлений и мечтаний сладострастных, к которым является расположение при движении телесного вожделения, и оно прекратится само собою. Во втором – должно обратить внимание на качество и количество пищи, также на количество сна, обуздать действие вожделения воздержанием. Действие демонов познается из усиленного, иногда внезапного и кратковременного, иногда постоянного и продолжительного, нашествия блудных помыслов и мечтаний, покушающихся привлечь ум в общение с собою и возбудить в теле вожделение, к которому тело, усмиренное подвигом, не склонно или малосклонно. Потому-то святой Антоний и говорит, что последнее случается ни с кем иным, а именно с подвижниками. Тогда нужно осмотреться, не осуждение ли братий, не вкравшееся ли самомнение дают повод демонам искушать блудом неспособного к блуду. Во всяком случае, попущением такой брани подвижник призывается Промыслом Божиим к преуспеянию; и потому да станет мужественно против невидимых врагов!

22. Если случится кому, по наущению диавола, подвергнуться падению, тот да восстанет покаянием, – да прибегнет к Тому, Который нисшел на землю для спасения одной овцы, увлеченной грехом в заблуждение.[33]

23. Сам Господь повелел нам взыскивать мира, чтоб стяжать его. Тщательно познаем значение мира Божия и устремимся к нему, как и Господь сказал: мир Мой даю вам, мир Мой оставляю вам, чтоб никто не мог укорить нас, что мир наш – мир грешников.[34]

24. Будем убегать ненависти и распрей. Кто находится в дружбе с зараженным ненавистию и сварливым, тот находится в дружбе с хищным зверем. Точно, доверяющий себя зверю безопаснее того, кто доверяет себя сварливому и зараженному ненавистию. Не отвращающийся от сварливости и не гнушающийся ею не пощадит никого из человеков, ниже друзей своих.[35]

25. Господствуй над языком и не умножай слов, чтоб не умножить грехов твоих. Наложи перст на уста твои и узду на язык твой; многоглаголивый человек никогда не оставит в себе места во обитель Святого Духа.[36]

26. И ночью и днем да обращается в устах твоих имя Господа, и будь заслажден духовною солию. Если кто из новоначальных начнет говорить с тобою и спросит о чем-либо, относящемся к душевной пользе, – отвечай ему. Если же заговорит о неполезном для души, – будь подобен глухому, который не слышит, и немому, который не говорит.[37]

27. Похотение злое превращает сердце и изменяет ум. Удали его от себя, чтоб не огорчился живущий в тебе Дух Божий.[38]

28. Господь дотоле хранит душу твою, доколе ты хранишь язык твой.[39]

29. Не будем глупы: глупый ставит все ни во что. Почему и говорится, что глупый и безрассудный одинаково погибают.[40]

30. Все грехи мерзостны пред Богом, но мерзостнее всех гордость сердца.[41]

31. Если будем благословлять злословящих нас, то есть говорить о них доброе, – этим возложим уже узду на уста наши.[42]

32. Будем бодрствовать! установим благое трезвение в храме духа нашего! Если будешь иметь трезвение – благоустроишь дух твой. Имеющий трезвение соделался уже храмом Божиим. Блажен бдящий при вратах мудрости! Против трезвящегося и бодрствующего не имеют никакой силы страсти. Если даже он падет по злохитрости искусителя, то его немедленно подымут трезвение и бодрствование его. Напротив того, невнимательный и ленивый, не пребывающий бодренно в служении Богу, если падет, увлеченный искушением диавола, – не видит даже совершаемого им греха; сердце его ожесточенно; оно подобно камню; оно подобно объезженному и обузданному коню, на которого непрестанно садятся разные всадники, которым он не может противиться.[43]

33. Стяжите трезвение, чтоб каждое столкновение с врагом не низлагало вас. Нерадивый подобен разрушенному дому без жителей, не имеющему никакого значения ни для кого, презираемому всеми, как жилищу змей, скорпионов и диких зверей; никто о нем не заботится, как о находящемся в разрушении и падении. Таково состояние нерадивого; ныне не найдешь в нем никакой Божественной добродетели, которая охраняла бы его или жительствовала в нем.[44]

34. Старайтесь сохранять трезвение, не оставляйте его, чтоб не подвергнуться преобладанию врагов. Доколе пребывает в человеке изящное душевное делание – трезвение и попечение о богоугождении, дотоле оно предохраняет его от преткновений и падений, восставляет из них, – и соделовается этот человек местом упокоения Святому Духу, совершает путь свой благополучно, удостаивается в мире достигнуть страны упокоения святых и услышать славный и сладостный глас: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит.[45]

35. Девство есть знамение неповреждаемое, – совершенное и непременяемое подобие, духовное, святое жертвоприношение, высота, место, с которого удобно усматривается путь, ведущий к крайнему пределу совершенства; оно – венец, сплетенный из высших добродетелей.[46]

36. Уничижающий девство наносит бесчестие Богу и Ангелам.[47]

37. Никто, никто из воинства противников не дерзает нападать на девство, не имеет сил напасть на него. Однако никто из девственников не должен хвалиться девством: оно – благой дар Самого Бога.[48]

38. Девственник устраняет от себя мысль о женщинах, плотские помышления, гордость сердца и любовь ко всему, что вводит в общение с диаволом; девственник прогоняет от себя ропот, ненависть к человекам и славу мира. Он прилежит благочестивым подвигам, воздерживает язык, чрево укрощает постом; украшенный этими подвигами, он соделовается жертвоприношением без порока и скверны.[49]

39. Смерть обитает в том, у кого язык – меч обоюдоострый. Таковой вступил в союз с вечною смертию и приготовил себе погибель и жилище во аде; он не будет иметь наследия в земле живых, творящих волю Божию. Рассмотри и найдешь, что человек двуязычный губит душу свою, смущает знакомых и друзей, расстраивает общество, содействует совершению всякого зла и принимает в нем участие, непрестанно устрояет ближнему козни. Удаляйтесь, возлюбленные братия, от двуязычного! никак не вступайте в дружбу с ним: вступивший в дружбу с ним вместе с этим подчинился смерти.[50]

40. Лукавый человек, во-первых, обманывает свою собственную душу; лукавство его обращается на главу его, как написано в псалмах: обратится болезнь его на главу его, и на верх его неправда его снидет.[51] Не своди знакомства с человеком лукавым. Дружба с лукавым – дружба с диаволом.[52]

41. Настанет некогда время, – и человеки вознедугуют. Увидев не подверженного общей болезни, восстанут на него, говоря: «Ты по преимуществу находишься в недуге, потому что не подобен нам».[53]

Здесь весьма не лишним будет заметить, что этому одному надо очень остеречься помыслов ложного смиренномудрия, которые не преминут быть предъявлены ему демонами и человеками – орудиями демонов. Обыкновенно в таких случаях плотское мудрование возражает: «Неужели ты один – прав, а все или большая часть людей ошибаются!» Возражение – не имеющее никакого значения! всегда немногие, весьма немногие шествовали по узкому пути; в последние дни мира этот путь до крайности опустеет.

42. Помышляй всегда и говори себе: «Не останусь в этом мире долее этого дня». И не будешь согрешать пред Богом.[54]

43. И днем и ночью болезнуй о грехах твоих.[55]

44. Непрестанно печалься о грехах твоих, как бы ты имел постоянно мертвеца в доме твоем.[56]

45. Возжги светильник твой елеем очей твоих: слезами.[57]

46. Прежде всего приносите молитву непрестанную, не прерывая ее, и за все, случающееся с вами, благодарите Бога.[58]

47. Всеусильно старайся приносить непрестанные молитвы со слезами, чтобы Бог умилосердился над тобою и совлек с тебя образ ветхого человека.[59]

48. Наблюдай установленные часы для молитвословий и не пропускай ни одного из них, чтоб не подвергнуться за это суду.[60]

49. Хранись, чтоб ум твой не осквернился воспоминанием прежних согрешений и чтоб не обновилось в тебе ощущение их.

50. Помышления твои открывай не всем, но только тем, которые могут спасти душу твою.

51. Никого, ни по какой причине, не обличи в недостатке его.

52. Отнюдь не употребляй божбы, ни в том, что сомнительно, ниже в том, что верно.

53. Люби смирение; оно покроет тебя от грехов.

54. Будь готов отвечать на всякое слово, которое услышишь: прости меня, потому что смирение разрушает все козни врагов.

55. Прилежи делам, которые здесь предложу тебе, а именно: труду, нищете, странничеству, злостраданию и молчанию, потому что они соделают тебя смиренным. Смирением же доставляется оставление всех грехов. Смирение состоит в том, когда человек признает себя грешником, не делающим никакого добра пред Богом; когда он тщательно наблюдает молчание; когда вменяет себя за ничто; когда не усиливается, чтоб кто-либо принял его слово; когда отвергает собственную свою волю, удерживает зрение, имеет смерть пред глазами, воздерживается от лжи, не произносит пустых слов, старшему не противоречит, терпеливо переносит бесчестия и понуждает себя переносить труды и скорби.

56. Во всем поведении твоем наблюдай скромность.

57. Лицо твое да будет постоянно печальным, кроме тех случаев, когда посетят тебя странные братия. Тогда прими веселый вид, и поселится в тебя страх Божий.

58. Отнюдь не знакомься с мирянами и не подражай фарисею, который все делал напоказ человекам.

59. Делами твоими, каковы бы они ни были, не превозносись.

60. Не считай себя мудрым: иначе гордостию вознесется душа твоя, и ты впадешь в руки врагов твоих.

61. Если увидишь, что брат впал в грех, то не соблазнись на него, не презирай и не осуждай его, иначе впадешь в руки врагов твоих.

62. Отнюдь не тщеславься и не смейся.

63. Избегай любопрения и спора.

64. В церкви отнюдь не говори.

65. Спи мало, в меру, и будут наблюдать над тобою Ангелы.

66. Не ешь до сытости.

67. Мяса вовсе не ешь.

68. Не будь сластолюбив и предан объядению, чтоб не возобновились в тебе прежние твои согрешения.

69. Не разрешай посты иначе, как по величайшей болезни.

70. Ежедневно умерщвляй себя.

71. Если посетишь кого-либо из братий, то не оставайся долго в его келлии.

72. Не имей свидания с твоими родственниками; не позволь им приходить к тебе и не ходи к ним.

73. Если идешь с братиями, то иди несколько одаль от них, чтоб сохранить молчание.

74. Путешествуя, не озирайся направо и налево, но внимай псалмам твоим, молись умом Богу во всяком месте, где бы ты ни находился; не позволяй себе свободного обращения с жителями того места.

75. Понуждай себя к рукоделию, и будет обитать в тебе страх Божий.

76. Возлюби труд, и скоро пошлется тебе спокойствие от Бога.

77. Не надевай одежды, которая приводит тебя в тщеславие.

78. Как развалина, находящаяся вне города, служит к складу всех смрадных нечистот, так душа ленивого и слабого в исполнении монашеских постановлений соделовается вместилищем всех страстей и всякого зловония.

79. Сын мой! келлию твою обрати в темницу для себя, потому что совершилось все, относящееся к тебе, как вне, так и внутри тебя. Настоит, настоит разлучение твое с этим миром.[61]

80. Как рыбы, замедля на суше, умирают, так и монахи, пребывая вне келлии с мирскими людьми, утрачивают способность к безмолвной жизни. Как рыбы стремятся в море, так и нам должно стремиться в свои келлии, чтоб не забыть о внутреннем делании, замедляя вне их.[62]

81. Помни, что согрешения твои достигли полноты своей, что юность твоя уже прошла. Настало, настало время твоего отшествия, время, в которое ты должен дать отчет в делах твоих! Знай, что там не искупит брат брата, не освободит отец сына.[63]

82. Сын мой! прежде всего не вменяй себе ничего; из невменяемости рождается смирение.[64]

Невменяемость, по учению Отцов, состоит в том, чтоб не признавать себя имеющим какую-либо добродетель и какое-либо достоинство.[65] Признание за собою добродетелей и достоинств есть пагубное самообольщение, называемое святыми Отцами мнением. Мнение отчуждает человеков, зараженных им, от Искупителя.

83. Отвергни око лукавое – стяжи око простое.[66]

84. Не страшись бесчестий, наносимых человеками.[67]

85. Не оставь воли Божией для исполнения воли человеков.[68]

86. Не ропщи и не позволь себе оскорбить кого-либо.[69]

87. Не завидуй тому, кто преуспевает при посредстве неправд; но считай всех человеков высшими себя, и Сам Бог будет с тобою.[70]

88. Не подражай тем, которые пристрастились к наслаждению мира сего, потому что они никогда не преуспеют; но подражай тем, которые скитались в горах и пустынях ради Бога, и осенит тебя сила Свыше.[71]

89. Сын мой! не умножай слов: многословие удалит от тебя Духа Божия.[72]

90. Сын мой! не живи с гордыми, – живи со смиренными.[73]

91. Не будь лицемером или притворщиком; не будь лжецом.[74]

92. Не говори с гневом. Да будут слова твои, так как и молчание твое, исполнены благоразумия и мудрости. Слова мудрейших отцов наших были разумны и премудры; подобным было и молчание их.[75]

93. Не оправдывай себя пред человеками, но в душе твоей будь мудр, кроток, великодушен, терпелив, тщалив, исполнен любви к человекам.[76]

94. Не допусти сердцу твоему сделаться непотребным, питая в нем помышления злые; постарайся сделать его благим, взыщи благости и мира, стремись совершать все святые добродетели.[77]

95. Не возвышай голоса твоего.[78]

96. Находясь в обществе братий, сохраняй молчание. Если понадобится тебе отнестись к ним о чем-либо, то скажи им об этом кратко и со смирением.[79]

97. Обесчещенный, не возненавидь обесчестившего, – скажи сам себе: я достоин того, чтоб все братия осыпали меня бесчестиями.[80]

98. Если кто укорит тебя в каком-нибудь виде греха, которому ты не причастен, – смири себя пред укорившим, и наследуешь нетленный венец.[81]

99. Не преклони слуха, чтоб услышать зло о ближнем; будь другом человеков, и стяжешь жизнь.[82]

100. Не воздавай зла на зло, укоризны за укоризну. Написано негде: если ты не смиришь сам себя, то Я смирю тебя, сказал Господь.[83]

101. Не возносись гордостию, не провозглашай и не кричи, не говори громко и поспешно. Кто умножает слова, тот не может пребыть чистым от греха.[84]

102. Нищета – не что иное, как воздержание и довольство своим положением. Странничество и пустынножительство заключаются в удалении от молв. Странствовать ради благочестия – значит благочестно пребывать в келлии.[85]

103. Странничество заключается в том, когда человек воздерживает уста свои.[86]

104. Уста да говорят всегда правду.[87]

105. Некоторые измождили тела свои постом и прочими телесными подвигами, но пребывали далекими (устраненными) от Бога, потому что не имели духовного разума.[88]

106. Сын мой! люби бесчестия более, нежели почести; люби телесные труды более, нежели упокоение тела; люби ущерб в стяжаниях мира сего более, нежели приобретение.[89]

107. Возлюбленный сын! доколе ты находишься в состоянии подчинения, внимай тому, что говорится тебе, старайся понять говоримое и тщательно исполняй его по значению и смыслу его.[90]

108. Если посетишь общество подобных тебе верных – христиан и иноков, – преимущественно избери для себя слушание и молчание; старайся понять то, что говорится тебе; приобретение от этого превосходнее приобретения от речей, если б ты позволил себе произносить их. Любитель празднословия и многословия не способен ни к какому доброму делу.[91]

109. Сын мой! великая слава – приобучиться молчанию. Молчание – подражание Господу нашему, Который ничтоже отвеща, яко дивитися Пилату.[92]

110. Чада мои, нет нечестия, которое было бы выше того нечестия, когда человек наносит скорбь ближнему и возносится над ближним.[93]

111. Язык твой да руководится разумом твоим; слова, произнесенные необдуманно, – волчцы и терние.[94]

112. Никому не предлагай того, никого не учи тому, чего прежде сам не исполнил на деле.[95]

113. Молитва, совершаемая с небрежением и леностью, – празднословие.[96]

114. Отступи – ускори это сделать – от человеков, чуждых благоразумия и духовного разума.[97]

115. Если изучишь какие-либо добродетели, не хвастай, не говори: то и то я сделал и исполнил. Такое хвастовство – признак величайшего неразумия.[98]

116. Муж мудрый основательно знает значение и обстановку пути своего; по этой причине он не спешит говорить, но выжидает и рассматривает, что следует ему сказать и что выслушать; напротив того, не воспитанный правильным иноческим воспитанием не останавливается объявлять даже поверенные ему тайны.[99]

117. Тому, кто не внимает словам твоим, не говори их.[100]

118. Друзей твоих предварительно подвергай испытанию и не своди со всеми близкого знакомства. Если заведешь обширное знакомство, – не доверяй всем, потому что мир всквашен на лукавстве. В друга себе избери одного брата, боящегося Господа, и прилепись к Богу, как сын к отцу, потому что все человеки, за исключением немногих, предались лукавству; земля преисполнилась суетности, попечений и скорбей.[101]

119. Если любишь безмолвие, – не примешивай себя к тем, которых сердце всецело устремлено к суетности. Если случится нечаянно быть с ними, – будь как чуждый им.[102]

120. Если желаешь благоугодить Богу, – почти Христа. Он освободит и защитит тебя.[103]

121. О добром деле, которое желаешь сделать, отнюдь не говори, – исполни его, не разгласив о нем предварительно.[104]

122. Не люби похотений; любящего похотения свои, когда он просит чего у Бога, Бог не слушает.[105]

123. Во всем наблюдай смирение: в наружности своей, в одеждах твоих, в сидении, стоянии, хождении, лежании, в келлии и принадлежностях ее. Во всем жительстве твоем усвой себе обычай нищеты; не тщеславься ни в речах твоих, ни в славословии и песнопениях, приносимых Богу; когда случится тебе быть с ближним твоим, – слова твои да не будут растворены хитростию, коварством и обманом.[106]

124. Не обвини и не укори кого-либо необдуманно и поспешно; в этом – падение твое.[107]

125. Предваряй действия твои воспоминанием исшествия твоего из тела и не забывай памятствования о вечном осуждении; поступая так, не согрешишь вовеки.[108]

126. Пустыня – удобное место для размышления о смерти, убежище от причин, возбуждающих плотские вожделения.[109]

127. Употребляй простейшую пищу.[110]

128. Ощутив гнев, тотчас отвергни его далеко от себя, чтоб радость твоя о Господе пребыла ненарушенною до конца. Умоляю как юношей, так и старцев, чтоб они не дозволяли гневу обладать собою.[111]

129. Мужество – не что иное, как пребывание в истине при твердом противоборстве невидимым врагам; если будешь постоянно противоборствовать им, то они отойдут, исчезнут окончательно и никогда не возвратятся.[112]

130. Будь мудр: молчанием загради уста клевещущих на тебя. Не оскорбись, если кто будет говорить худо о тебе: это – действие нечистейших духов, старающихся устраивать препятствия человеку к получению духовного разума.[113]

131. Удали от себя ненависть, охраняй себя от вожделений твоих, равно как и от скверных помышлений.[114]

132. Апостол Иоанн, соделавшись обителию Святого Духа, совмещает в следующем премудрейшем изречении человеческие вожделения в три подразделения: все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская.[115] Похоть плотская – в насыщении чрева и во множестве разнообразных яств, чему по необходимости последуют осквернения сладострастием. Похоть очес – когда, по причине зрения, увлекаемся к совершению дел мира сего, или напечатлеваются в сердце нечистые образы. Гордость житейская – это тщеславие, которым наветуется наш дух и влечется к гибнущим и суетным попечениям.[116]

133. Радуйся в искушениях, которые будут допущены тебе; при посредстве их приобретается духовный плод.[117]

134. Не наслаждайся наслаждениями мира, иначе умрешь несчастною смертию.[118]

135. Непрестанно бодрствуй над собою, чтоб не быть обольщенным и сведенным в заблуждение, чтоб тебе не впасть в леность и нерадение, чтоб не быть отверженным в будущем веке. Горе ленивым! приближился конец их, и некому помочь им, нет им надежды спасения.[119]

136. Ежедневно умирай, чтоб жить вечно, потому что боящийся Бога жив будет вовеки.[120]

137. Не забывай трудов, понесенных тобою ради добродетели, не впади в леность, чтоб не оказаться в последний час твой нерадивым и заблудшим с пути правого; но возлюби Господа до конца, чтоб наследовать милосердие.[121]

138. Каждую ночь омывай ложе твое слезами, – обливай слезами рогозину, на которой спишь; смиряй себя пред Господом Иисусом Христом, чтоб Он простил тебе грехи твои, обновил тебя, даровал тебе силу к совершению добродетелей и, наконец, предоставил в наследство тебе бесконечное Царство Свое.

139. Если брат придет к тебе и откроет тебе свои помышления, то остерегись, не перескажи о них кому-либо; но помолись за брата и за себя, чтоб вы оба освободились от влияния греховного.

140. Предстой всегда в присутствии Бога в истине и правде.

141. Если отлучишься куда-либо из монастыря твоего, – старайся скорее возвратиться в него, чтоб продолжительное отсутствие не ослабило твоего молитвенного настроения.

142. Жительствующий в пустыне успокаивается от трояких борений, а именно: от тех, которые посреди мира стужают сердцу при посредстве ссор и тяжб, при посредстве слуха и при посредстве зрения.

143. Инок, желающий спастись, да не входит в свой мирской дом, да не живет в том городе, в котором согрешил. Да не дозволяет он себе свиданий с родителями и прочими ближайшими родственниками, потому что от этого зарождается повреждение в душе и утрачивается плод жизни.[122]

144. Не дозволь себе разделить трапезы с женщиною и никак не сведи близкого знакомства с отроком.[123]

145. Будучи здоров, не разрешай пояса твоего.[124]

Древние иноки так строго бодрствовали над собою, что даже ложились на одр для краткого отдохновения одетыми и препоясанными.[125]

Этот обычай сохранился поныне в некоторых монастырях Афона.

146. Не возьмись за руку ближнего твоего и не прикоснись к коленям его.[126]

147. Не дозволь себе нарушить Божественной заповеди ради дружбы человеческой.[127]

148. Тщательно прилежи чтению Писания: это извлечет тебя из порочной жизни.[128]

149. Безмолвствуя в келлии твоей, занимайся рукоделием, притом не оставляй моления именем Господа Иисуса. Обращай это имя во уме твоем, поучайся ему в сердце, восхваляй языком, говори: Господи Иисусе Христе, помилуй меня. Также: Господи Иисусе Христе, помоги мне. Также: Славословлю Тебя, Господь мой, Иисус Христос.[129]

150. Возлюби труд: он, в соединении с постом, молитвою и бдением, освободит тебя от всех скверн. Телесный труд доставляет сердцу чистоту; чистота сердца служит причиною того, что душа приносит плод.[130]

151. Отнюдь не суди ни о ком, но пребывай в плаче о грехах твоих.[131]

152. Остерегись рассердиться на кого-либо, – прощай всем.[132]

153. Прочь – ложь! она изженет из тебя страх Божий.[133]

154. Удали от себя греховные помышления и предай себя Богу, Который защитит тебя десницею Своею.[134]

155. Не открывай помышлений своих всем, чтоб не ввести брата твоего в соблазн.[135]

156. Люби смирение; оно покроет все грехи твои.[136]

157. Не будь непослушен. Иначе соделаешься орудием и сосудом всех зол и всякого нечестия.[137]

158. Имей постоянным залогом в сердце твоем послушание отцу твоему, и будет обитать в тебе страх Божий.[138]

159. Не злословь брата твоего, хотя бы ты видел его преступающим все заповеди. Иначе сам впадешь в руки врагов твоих.[139]

160. Преждесодеянных грехов не укрепляй в душе твоей размышлением о них, чтоб они не возобновились в тебе. Будь уверен, что они прощены тебе с того времени, как ты предал себя Богу и покаянию. В этом не сомневайся.[140]

161. Не считай себя ученым и премудрым: иначе погибнет труд твой, и корабль твой совершит тщетное плавание.[141]

162. Приучись, чтоб язык твой говорил при всех встречающихся случаях, всегда, во всякое время, всем братиям и Самому всевышнему Богу: прости меня. Если будешь всегда говорить: прости меня, – стяжешь смирение.[142]

163. Не осуждай никого, чтоб не отступил от тебя страх Божий и ты не был предан в руки невидимых врагов.[143]

164. Вожделений твоих и удовольствий сего мира, которым ты предавался во время нерадивой жизни твоей, не вспоминай и не говори о них. Не скажи: я сделал то и то, я преступил ту и ту заповедь. Это послужит тебе во вред.[144]

165. Безмолвствуя в келлии, прилежи к следующим трем занятиям: к чтению Писания, к молитве и к рукоделию.[145]

166. Непрестанно и тщательно пребывай в покаянии; ни одной минуты не приноси в жертву лености.[146]

167. Смиренно и со слезами проси отца твоего, не стыдясь это делать, чтоб он поучил тебя тому, чего ты не знаешь.[147]

168. При наступлении каждого дня устраивай себя так, как бы этот день был последним в твоей земной жизни, и сохранишь себя от грехов.[148]

169. Знай: смирение состоит в том, чтобы ты признавал всех человеков лучшими тебя и был удостоверен в душе твоей, что ты более всех обременен грехами. Главу твою держи опущенною, и язык твой да будет всегда готов сказать укоряющему тебя: владыко мой! прости меня. Предметом же постоянного размышления твоего да будет смерть.[149]

170. О делах мира сего отнюдь не говори.[150]

171. Похотений и желаний твоих не исполняй.[151]

172. Отжени от себя гордость; ближнего твоего и всех человеков признавай лучшими тебя.[152]

173. Грех, соделанный тобою, не скрой от духовного отца твоего.[153]

174. Пустых слов не произноси и не слушай произносящего пустые слова, чтоб ими не запечатлелась душа твоя.[154]

175. Убегай стремления к собранию имущества, убегай непокорности. Еще более убегай объядения, чтобы не увязнуть в сети плотского вожделения: объядением отъемлется страх Божий у сердца и благообразие скромности у лица; подвижник подчиняется постыдным и скверным страстям, ум отчуждается от Бога.[155]

176. Не тщеславься. Не обращай в сердце хвастливых мыслей, не произноси хвастливых слов: я сделал то и то, я понес такие и такие трудности, я не обеспокоил и не потревожил никого. Всем этим вводится тщеславие, и тот, кто заражен такими и подобными помышлениями, соделался жилищем диавола и нечистых духов.[156]

177. Помышления твои всегда да вращаются в Божественных заповедях; исполнять их старайся всеми силами, не упускай ни одной из них.[157]

178. Не порицай никого из смертных, чтоб молитвы твои не соделались мерзостными пред Богом.[158]

179. От шуток и от препровождения времени в смехословии и забавах всячески остерегайся.[159]

180. Если будешь постоянно и тщательно заниматься чтением Писаний и исполнять заповеди, то милосердие Божие будет неотлучно с тобою.[160]

181. Пребывай всегда в плаче и слезах; Бог умилосердится над тобою и облегчит все скорби твои.[161]

182. Ненавидь все мирское и удаляй от себя. Будь уверен, что оно изгоняет нас от лица Божия на дальнейшее расстояние.[162]

183. Люби труд, подчиняй себя всем, имей уста заключенными, и стяжешь смирение; истинное смирение доставляет человеку прощение всех грехов его.[163]

184. Знаю монахов, которые после многих трудов пали и обезумели, потому что надеялись на свои дела и презрели заповедь Того, Кто сказал: вопроси отца твоего, и возвестит тебе.[164]

185. Подобает юному монаху совещаться со старцем о каждом шаге, который он делает даже в своей келлии, о каждой капле воды, которую он выпивает; говорю это потому, что знаю некоторых монахов, низвергшихся в падение именно оттого, что признавали себя угождающими Богу. Если тебе будет что повелено согласно с заповедями Господа Бога нашего, – соблюди и исполни это с тщательностию, чтоб совершалось над вами сказанное Апостолом: повинующеся друг другу в страсе Божии.[165] Напротив того, если будет приказано что-либо противное Божественным заповеданиям, тогда должно отвечать приказывающему: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком;[166] аще праведно есть пред Богом вас послушати паче, нежели Бога, судите.[167] Будем помнить слова Господа: овцы Мои по чуждем не идут, но бежат от него, яко не знают чуждаго гласа.[168] Подобно этому небесный Павел увещевает нас и говорит: аще мы, или Ангел с небесе, или кто бы ни был другой, благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет.[169] Не примите его.[170]

186. Я, Антоний, говорю тебе истину. Внимательно выслушай слова мои и сложи их в сердце твоем; знай, что этими наставлениями и завещаниями я предаю тебя Творцу. Если ты будешь соблюдать их, то возвеселишься со всеми Ангелами и посрамишь всех злых духов. Если будешь исполнять их на деле и проводить по ним жительство, то Бог будет с тобою и Ангелы Его будут окружать тебя; душа твоя наполнится благоуханием, которое издают из себя святые; возблистает светом блаженных лицо твое, – подобно всем святым; соделаешься жертвоприношением Богу и услышишь глас, говорящий тебе: добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего,[171] Которому да будет слава вовеки. Аминь».

187. Брат спросил святого Антония: «Что делать мне, чтоб очиститься от грехов моих?» – Старец отвечал: «Желающий освободиться от грехов плачем и рыданием освобождается от них; желающий стяжать добродетели плачем и слезами стяжевает их. Вся книга псалмов – не что иное, как плач. Вспомни о Езекии, царе иудейском, который, как написано о нем пророком Исаиею,[172] при посредстве плача не только исцелился от болезни, но и удостоился получить продолжение жизни на пятнадцать лет; в то время, как изливались его слезы, сила Божия поразила смертию сто восемьдесят пять тысяч человек из войска, нападавшего на него. При посредстве плача святой апостол Петр возвратил то, что потерял отречением от Христа. Мария, обливавшая слезами ноги Христа, удостоилась увидеть воскресение своего брата, четверодневного Лазаря».

188. Некоторый брат спросил авву Антония: «Что делать мне, чтоб обрести милосердие у Бога?» – Святой старец отвечал ему: «Что скажу тебе, то сохраняй тщательно: где бы ты ни был, – имей Бога пред очами твоими; делай только то, на что имеешь свидетельство Писания; остерегись скоро оставлять место, в котором ты живешь, каково бы это место ни было».

Из ответа преподобного Антония видно, что Священное Писание издревле признавалось основным руководством для монашества. Только те советы и те наставления старцев принимались за правило жизни, которые были согласны со Священным Писанием.

189. Спросил некогда авва Памво авву Антония, как ему вести себя, чтоб наследовать спасение. – Блаженный старец отвечал: «Не доверяй своей праведности; искренно раскаивайся в преждесодеянных согрешениях; воздерживай язык, сердце и чрево».

190. Будучи спрошен, позволительно ли иногда смеяться, он отвечал: «Господь осуждает смеющихся. Восплачетеся и возрыдаете вы, сказал Он ученикам Своим, а мир возрадуется.[173] Истинному монаху не должно смеяться, – должно плакать о тех, которые проводят всю жизнь в творении грехов. Будем рыдать и плакать, непрестанно умоляя Бога, чтоб не попустил их пребыть в греховной жизни, чтоб не восхитила их смерть прежде, нежели они успеют принести покаяние».[174]

191. Однажды некоторые братия пришли в монастырь аввы Антония, чтоб посоветоваться с ним о привидениях, которые являлись им, и чтоб спросить его, с десной ли стороны эти видения или от диавола. Братия, отправляясь в путь, взяли с собою осла, который дорогою умер. Когда они пришли к старцу, и прежде нежели успели что сказать ему, он спросил их: «Отчего осел ваш умер на дороге?» Братия отвечали: «Откуда знаешь это, отец?» – Старец: «Демоны поведали мне». – «А мы и пришли, – сказали братия, – спросить тебя и посоветоваться с тобою о подобном: нам являются привидения, которые иногда говорят по видимому правду; но мы боимся быть обманутыми». Тогда старец сделал им увещание, чтоб они нисколько не внимали этим привидениям, потому что они – от диавола.

Общее правило для всех: никак не увлекаться явлениями из мира духов, – признавать всякое такое явление тяжким искушением для себя. Ангелы являются одним святым человекам, и одни святые способны, будучи просвещаемы Божественною благодатию, различать святых Ангелов от диаволов. Диаволы, являясь человекам, наиболее облекаются в вид святых ангелов, окружают себя всевозможною благовидностию, чтоб тем удобнее обольстить, обмануть и погубить неопытных, самомнительных, глупо-любопытных. Великое бедствие – вступить в общение с демонами, принять в себя впечатления от них, – даже подчиниться одному влиянию их, которое, будучи привлечено собственным произволением человека, имеет особенное действие.

192. Некоторый брат в общежитии своем был ложно обвинен в прелюбодеянии; он оставил общежитие, пришел в монастырь аввы Антония. За ним последовали братия общежития, желая утешить его и возвратить в общежитие; но, пришедши, начали обличать его, говоря: ты сделал то и то. Брат утверждал, что он ничего этого не делал. Когда они препирались, случилось тут быть авве Пафнутию. Он сказал спорящим следующую притчу: «Видел я на берегу морском человека, увязшего в топь по колена; некоторые пришли, чтоб оказать ему помощь, и погрузили в топь по плеча». Авва Антоний, выслушав притчу аввы Пафнутия, воскликнул: «Вот – муж, могущий исцелять и спасать души». Братия пришли в умиление от сказанного старцами, начали просить прощения у брата, – взяли его обратно с собою в общежитие.[175]

193. В монастыре аввы Лота случилось искушение с некоторым братом. Брат, по причине этого искушения, был выслан из монастыря. Он пришел в гору аввы Антония и пробыл тут несколько времени, по прошествии которого блаженный послал брата в монастырь его. Там брата не приняли, – выслали снова. Он, возвратясь к авве Антонию, сказал ему: «Не захотели принять меня!» Авва опять послал его, поручив ему сказать отцам монастыря: «Корабль претерпел крушение и потерял груз свой; с большим трудом корабль этот достиг пристанища, а вы хотите потопить и то, что спаслось от потопления!» Отцы, узнав, что авва Антоний прислал к ним брата, немедленно приняли его с радостию.[176]

194. Рассказывают о святом авве Антонии, что он, жительствуя в пустыне, однажды подвергся душевному смущению, унынию и особенному нашествию мрачных помыслов. Находясь в этом состоянии, он начал изливать печаль свою пред Богом. «Господи, – говорил он, – хочу спастись, но помышления мои никак не допускают меня совершить это. Что мне делать со страстями моими? как мне спастись?» Встав с того места, на котором сидел, и немного отошедши, он сел на другом месте, и – вот – видит неизвестного ему человека, тщательно занятого трудом рук своих. Этот человек то вставал, оставляя рукоделие, и молился, то опять возвращался к рукоделию: он сшивал листья пальмы. Потом он опять вставал и молился; после молитвы опять принимался за рукоделие. Поступавший таким образом был Ангел, посланный Богом ободрить Антония и возбудить его к мужеству. И услышал Антоний глас, исшедший от Ангела: «Антоний! поступай так и спасешься». Услышав это, Антоний очень обрадовался и ободрился: он начал поступать так, и спасся.[177]

Превосходное наставление и правило, особливо для жительствующих в безмолвии! Ум не может непрестанно пребывать всецело в молитве и других деланиях душевного подвига: как ограниченный, он утомляется; ему необходимо отдохновение. Отдохновение это доставляется умеренным рукоделием, при котором делание ума хотя и продолжается, но не так напряженно. Нужна осторожность, чтобы не увлечься пристрастием к рукоделию, не отдать ему слишком много времени, слишком много сил души и тела в ущерб молитве, составляющей существенное делание безмолвника.

195. Рассказывают, что авва Антоний, будучи однажды приведен в недоумение глубиною Домостроительства Божия (управления миром) и судов Божиих, помолился и сказал: «Господи! отчего некоторые из человеков достигают старости и состояния немощи, другие умирают в детском возрасте и живут мало? Отчего одни бедны, – другие богаты? Отчего тираны и злодеи благоденствуют и обилуют всеми земными благами, а праведные угнетаются напастями и нищетою?» – Долго был он занят этим размышлением, и пришел к нему глас: «Антоний! внимай себе и не подвергай твоему исследованию судеб Божиих, потому что это – душевредно».[178]

Необходимо подвижнику и каждому христианину отличить то, что предоставлено его пониманию, от того, что предоставлено лишь его созерцанию. Уму ограниченному не естественно понимать со всею удовлетворительностию действия ума неограниченного, ума Божия; тщетное усилие к пониманию и объяснению того, что превыше понимания, ведет единственно к заблуждениям, к богохульству, к ересям и безбожию.

196. Ловец диких зверей пустыни пришел для ловли в гору аввы Антония. Увидев, что Авва утешает братию, он соблазнился этим. Старец, желая успокоить его и показать, что нужно иногда предоставлять братии некоторое послабление, сказал ему: «Вложи стрелу в лук твой и натяни его». Охотник сделал это. Старец сказал: «Еще натяни». Охотник натянул лук туже. Старец опять говорит ему: «Натяни еще более». Охотник отвечал: «Если сверх меры натянуть лук, то он переломится». На это авва Антоний сказал: «Так бывает и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братий, то они скоро отпадут от дела Божия; необходимо по временам давать им послабление». Ловец, услышав это, выразил свое согласие и пошел от старца с большою пользою, а братия, утвердившись в правильном воззрении на свой подвиг, разошлись по келлиям.[179]

Повесть необыкновенной важности! Все подвиги, предпринятые несоответственно силам, оставляются. Так вредно впечатление, производимое несоразмерным, оставленным подвигом, что подвижники, оставившие неумеренный подвиг, обыкновенно оставляют всякий подвиг и переходят к нерадивой жизни, к душевному расстройству. «Безмерному деланию, – говорит святой Исаак Сирский, – последует уныние; унынию – исступление», т. е. расстройство![180] – Здесь не лишним будет заметить, что утешением называется некоторое послабление братии, вне обычного порядка и правила для их жительства, преимущественно в пище. Когда на трапезу подадут или рыбу, или вино, или плоды – это называется утешением; когда в великий праздник все это предложится на трапезе, тогда утешение называется велиим, великим. Когда больному или старцу дадут одежду более спокойную, нежели какую носят вообще братия, – это называется утешением. Никак не должно думать, чтоб послабление состояло в празднословии, шутках и смехе, воспрещенных заповедями Господа и преданием Апостольским. Всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный: от словес твоих оправдишися, и от словес твоих осудишися.[181] Горе вам, смеющимся ныне: яко возрыдаете и восплачете.[182] Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших: но еже есть благо к созиданию веры, да даст благодать слышащим.[183] Ниже именуется в вас сквернословие и буесловие, или кощуны (смехословие, шутки), яже неподобная.[184] Плач – жизнь монаха: рождает его мысль сознания своей греховности, мысль покаяния. По этой причине празднословие и смехословие, как истребляющие плач в самом корне его – в святых мыслях покаяния, как уничтожающие сущность и весь плод монашеского жительства, строго преследовались и преследуются во всех благоустроенных монастырях.

197. Говорят об авве Антонии, что он сказал: «Я видел Духа Божия нисходящим на трех человеков: на авву Афанасия, – и дано ему патриаршество; на авву Пахомия, – и дано ему начальство над общежитиями; на авву Макария, – и дана ему благодать исцеления недугов».[185]

Замечательное видение! Вот какими орудиями поддерживалась Церковь Божия! Вот какими орудиями установлялись учреждения ее! Основал Бог Церковь Свою действием Слова и Духа Своего, – и поддерживает Он Церковь этим действием. Сами Апостолы из себя единственно не могли сделать ничего. Господь заповедал им пребывать неисходно во Иерусалиме, доколе они не облекутся силою Свыше, то есть доколе не низойдет на них Святой Дух. Облеченные силою Свыше, не прежде, они вышли на проповедь, насадили во вселенной истинное Богопознание. Деятели в Церкви – Слово Божие и Дух Божий; благодатные человеки – только орудия. Человек, чуждый благодати, не может быть орудием. Ошибаются, тяжко ошибаются те, которые хотят действовать в деле Божием силою и средствами своего падшего естества. Падшее естество заражено враждою к Богу, находится в общении и сродстве с падшими духами; как же может оно действовать в пользу дела Божия? Это – противоестественно ему! это – невозможно для него! Опыты согласно показали, что человеки, вздумавшие действовать из себя в пользу дела Божия, действовали во вред его, в пользу дела демонов.

198. Однажды пришли старцы к авве Антонию; между ними был и монах Иосиф. Старец, желая искусить их, завел речь от Писания и стал спрашивать объяснение у каждого, начиная с младших. Каждый давал объяснение по своему разумению, а старец находил объяснение каждого неудовлетворительным; потом, обратясь к монаху Иосифу, сказал ему: «Ты как объяснишь это слово Писания?» Иосиф отвечал: «Я не знаю». Тогда авва Антоний сказал: «Однако монах Иосиф нашел тот путь, на котором говорят не знаю».[186]

Святые наставники иноков, желая, чтоб Священное Писание служило всецелым руководством в монашеском жительстве, вместе с тем желали, чтоб иноки, зная его по букве, наиболее изучали делами,[187] особливо смирением. Это видно в житии преподобного Досифея,[188] Иоанна Дамаскина[189] и других.

199. Однажды блаженный Антоний молился в келлии своей, – и был к нему глас: «Антоний! ты еще не пришел в меру кожевника, живущего в Александрии». Услышав это, старец встал рано утром и, взяв посох, поспешно пошел в Александрию. Когда он пришел к указанному ему мужу, муж этот крайне удивился, увидев у себя Антония. Старец сказал кожевнику: «Поведай мне дела твои, потому что для тебя пришел я сюда, оставив пустыню». Кожевник отвечал: «Не знаю за собою, что б я сделал когда-либо и что-либо доброе; по этой причине, вставая рано с постели моей, прежде нежели выйду на работу, говорю сам себе: все жители этого города, от большого до малого, войдут в Царство Божие за добродетели свои, а я один пойду в вечную муку за грехи мои. Эти же слова повторяю в сердце моем прежде, нежели лягу спать». Услышав это, блаженный Антоний отвечал: «Поистине, сын мой, ты, как искусный ювелир,[190] сидя спокойно в доме твоем, стяжал Царство Божие; я, хотя всю жизнь мою провожу в пустыне, но не стяжал духовного разума, не достиг в меру сознания, которое ты выражаешь словами твоими».[191]

Глубина смирения есть вместе и высота преуспеяния. Нисходя в бездну смирения, восходим на небо. Покушающийся взойти на небо без посредства смирения низвергается в бездну самомнения и погибели.

200. Однажды некоторые ученики божественного аввы Антония, видя в пустынях бесчисленное множество монахов, прилежащих с великою ревностию по Боге и с соревнованием друг другу всем добродетелям и святым подвигам, спросили его: «Отец! долго ли будут продолжаться эти ревность и усердие к уединению, к нищете, к смирению, к любви, к воздержанию и ко всем прочим добродетелям, которым так тщательно прилежит все это множество монахов, почти без исключения?» Муж Божий так отвечал им, воздыхая и проливая обильные слезы: «Наступит некогда время, сыны возлюбленные, в которое монахи оставят пустыни и вместо их устремятся к богатейшим городам; там, вместо вертепов и хижин, которыми усеяна пустыня, они воздвигнут, стараясь превзойти одни других, великолепные здания, препирающиеся пышностию с царскими палатами. Вместо нищеты вкрадется стремление к собранию богатства; смирение сердца превратится в гордость; многие будут напыщены знанием, но чужды добрых дел, предписываемых знанием; любовь иссякнет; вместо воздержания явится угождение чреву, и многие из монахов озаботятся о доставлении себе изысканных яств не менее мирян, от которых они будут отличаться только одеждою и клобуком. Находясь посреди мира, они не устыдятся неправильно присваивать себе имя монахов и пустынников. Не престанут они величаться, говоря: аз есмь Павлов, аз же Аполлосов,[192] – как будто вся сущность благочестия заключается в значении предшественников, как будто позволительно и справедливо хвалиться отцами, как хвалились иудеи предком своим, Авраамом! Однако между монахами тех времен некоторые будут далеко лучше и совершеннее нас, потому что блаженнее тот, кто могл преступити, и не преступи, и зло сотворити, и не сотвори,[193] нежели тот, который увлекается к добру примером многих добрых. Так Ной, Авраам и Лот, проводившие святую жизнь посреди нечестивых, справедливо прославляются Писанием».[194]

201. По кончине Великого Антония некоторый духовный старец, упрошенный монахами, сделал объяснение на изречения Великого.[195] Так например, на изречение: поди, живи в пустыне, и изучи брани демонов, дано упомянутым старцем следующее истолкование: совершенство монаха проистекает от духовного делания, а духовное делание приобретается чистотою сердца, чистота же сердца – умною молитвою. Преуспеянием в умной молитве доставляется непрестанная молитва. Но демоны производят борьбу посредством помышлений и мечтаний, также при посредстве привидений, и эта борьба возбуждается сильнее в пустыне и безмолвии.[196]

202. Поведал о себе авва Антоний: «Я видел все сети диавола распростертыми поверх земли; увидев это, я вздохнул и сказал: «Горе роду человеческому! кто возможет освободиться от этих сетей?» На это сказано мне: «Смиренномудрие спасается от них, и они не могут даже прикоснуться к нему»». – Извлечение из объяснения, сделанного старцем: авва Макарий старший, египтянин, ученик аввы Антония, также видел во внутренней пустыне скита все сети страстей, которые видел в свое время авва Антоний. Макарий видел диаволов в подобии двух человеков; это видение было чувственное; он видел телесными очами, но авва Антоний видел очами духа по закону видений, и проч.[197]

203. Сказал авва Антоний: «Мы не приходим в преуспеяние по той причине, что не знаем ни мер наших, ни того порядка, который необходим для преуспеяния; мы не понимаем, какие дела приличествуют нам, – хотим стяжать добродетели, не употребив труда к стяжанию их. Каждый раз, когда восстает борьба против искушения в том месте, в которое мы призваны для жительства, – переселяемся в другое, полагая, что находится какое-либо место, в котором нет диавола. Кто имеет духовное знание борьбы с искушениями, тот с твердостию и постоянством сражается против них в Боге, как и Господь сказал: се бо, Царствие Божие внутрь вас есть».[198] Объяснение старца: слов этих смысл – таков. Мы переходим на жительство с одного места на другое, ища такого места, в котором не было бы диавола; когда же и в том месте, на которое переселились, видим возникающее беспокойство от искушения, то снова переходим. Но кто опытен в духовных бранях, тот не ищет другого места, но противоборствует о Господе искушению в месте жительства своего. Он укрепляется удостоверением Господа, что Царство Божие – повсюду, что оно внутри нас. Это значит: нам, монахам, исшедшим из мира, приявшим на рамена свои крест по заповеди Господа нашего, последующим стопам Господа, подобает пребывать в одном месте, заботясь о спасении душ наших и выдерживая все потрясения, производимые искушениями. Ради любви к Богу, ради исполнения Его воли, опытно доказываемых соблюдением заповедей Его, мы должны великодушно претерпеть все потрясения и искушения – возникнут ли они из страстей наших, или от бесов, или от злых людей. Одни неопытные в духовной брани – да будет это нам известно – часто вскакивают, подобно молодым коням, не приученным носить на хребтах своих ношу, стремятся в другие места, полагая найти отраду и успокоение от борьбы и от напора злых помыслов при посредстве переселения из одного места в другое, из одной страны в другую. Будем терпеливо пребывать в месте жительства нашего. Если восстанет брань или искушение, – прибегнем к посту, молитве, коленопреклонениям, будем со слезами и сердечною болезнию просить у Господа помощи и спасения: Он во всякое время – с нами, Он обитает в нас. Говорит Писание: близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет.[199] Так же и Господь сказал, что Царство Божие внутри нас. Это значит: Я обитаю в вас. Царство Божие, по объяснению святого Макария, – Христос, Который всегда обитает в нас. Блаженный Павел сказал: или не знаете, яко Христос в вас есть.[200] Не только Он жительствует в нас, но и мы пребываем в Нем, как Он Сам говорит: будите во Мне, и Аз в вас.[201] Будь храмом Моим, в который Я мог бы входить во всякое время, и получи от Меня спасение. Обитая в Боге, мы вместе – и обитель Его. Не будем оставлять Господа во время искушения, смущения и борения; не будем искать утешения и помощи от мест и стран, переходя с места на место и из страны в страну. Пребывая в месте жительства нашего, взыщем у Господа, живущего в нас, чтоб Он защитил нас, чтоб Он помог нам. В дополнение к этому будем открывать помышления наши отцам нашим и просить у них, чтоб они споспешествовали нам молитвами своими. Пребывая терпеливо в месте жительства нашего, будем постоянно прибегать под покров Спасителя нашего, и Он непременно соделает нас победителями во всех бранях наших.[202]

204. Вопрос. Что значит сказанное аввою Антонием: рыбы, будучи вынуты из воды, умирают; то же случается и с монахом, если он пребывает вне келлии продолжительное время? – Ответ. Жизнь души есть непрестанное памятование и любление Бога. Это по преимуществу должно быть именуемо жизнию души и духа. По этой причине, если монах будет подолгу оставаться в городах, – он умирает, убиваемый зрением соблазнов и обращением среди них; он лишается духовной жизни, удаляясь от Бога и забывая Его, изгоняя из сердца своего любовь ко Христу, приобретенную многими трудами в келейном безмолвии. В нем ослабевает ревность к удручению себя подвигами, – он предается лености и увлекается вожделениями. Возмущается чистота его сердца от действия на него страстных впечатлений, входящих чрез чувства, – чрез зрение, слух, разговоры, осязание, вкус, обоняние. Этими впечатлениями он усиленно влечется к любодеянию и другим порокам, которые для монаха – смерть и погибель. Итак, справедливо сказал блаженный Антоний: как рыбы умирают, будучи вынуты из воды на сушу, так умирает и монах, оставивший свою келлию и живущий в городах.[203]

Авва Арсений

1. Авва Арсений Великий приведен к монашеской жизни чудными судьбами Божиими. Он был наставником Аркадия и Гонория, сыновей Феодосия Великого, императора византийского, и назывался отцом их. По такому значению своему, по личным достоинствам, по учености своей Арсений пользовался особенным почетом между придворными. По положению мира он принадлежал к сенаторам, и вместе принадлежал к церковному клиру, имея сан диакона. Из дошедших до нас изречений его и событий из его жизни видна в его характере необыкновенная прямота и откровенность. Он действовал сообразно своей цели, своей решительной благонамеренности, не допуская себе соображений, которые могли бы отвлечь от такого действования. Однажды он нашел нужным наказать Аркадия за некоторое юношеское увлечение, и наказать так сильно, чтоб питомец не позволил себе снова этого увлечения. Злоба объяла Аркадия. Он задумал убить Арсения. Умысел царевича был открыт Арсению. Арсений ночью снял с себя одежду царедворца, облекся в рубища нищего, ушел из дворца, сел на корабль, отправлявшийся из Константинополя в Александрию. В окрестностях ее находилась дикая пустыня Скит, в которой тысячи монахов проводили самое возвышенное жительство; туда направился Арсений. Он сопричислился к многочисленному лику святых подвижников и вскоре, под руководством преподобного Иоанна Колова, достиг особенного духовного преуспеяния.[204]

2. В характере Арсения Великого отмечена жизнеописателями еще особенная черта. Когда он находился при дворе императорском, – никто из придворных не окружал себя таким великолепием, как Арсений, а в Скиту никто не наблюдал так строго иноческой нищеты, никто не носил столь рубищного одеяния, как Арсений; обилие благовонных мастей он заменил смердящею водою, в которой намачивались пальмовые ветви для его рукоделия, и которая, постоянно не пременяемая, но только добавляемая, была в его келлии.[205] И при дворе Арсений, сияя по наружности роскошию, проводил жительство подвижника, постоянно помышлял о монашеской жизни, стремился к ней всем желанием сердца.

Подобная черта замечена в характере Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Этот святитель, строгий подвижник, был вполне нестяжателен, нестяжателен до совершенной нищеты; но во время богослужения он обставлял себя необыкновенным порядком и необыкновенным блеском. Что это за явление? явление ли тщеславия и суетности по обычаю и в духе мира? Нет! это было проявлением бескорыстного и высокого сочувствия к изящному. По этой причине пышность стояла возле нестяжания, блеск прикрывал строгое подвижничество, – и легко оставил преподобный Арсений тени и образы изящного, к которым сердце его не было пристрастным, – устремился всецело к существенно изящному. Единое, истинно изящное – Бог.

3. Узнав о замысле Аркадия и находясь еще при царском дворе, Арсений молился Богу так: «Господи! научи меня, как мне спастись?» И был к нему глас: «Арсений! бегай человеков, и спасешься».[206]

4. В Скиту Арсений опять молился Богу, говоря: «Господи! научи меня, как мне спастись?» И услышал он голос, говоривший ему: «Арсений! бегай человеков, молчи, безмолвствуй: это – корни безгрешия».[207]

Так сердцеведец Бог призвал избранный сосуд Свой к отшельнической жизни, ведая его способность к ней.

5. Прибыв в Скит, святой Арсений объяснил о намерении своем принять монашество пресвитерам. Они отвели его к старцу, исполненному Святого Духа, Иоанну Колову. Старец захотел подвергнуть Арсения испытанию. Когда они сели за трапезу, чтоб вкусить хлеба, старец не пригласил Арсения, но оставил его стоять. Он стоял, устремив глаза в землю и помышляя, что стоит в присутствии Бога пред Его Ангелами. Когда начали употреблять пищу, старец взял сухарь и кинул Арсению. Арсений, увидя это, обсудил поступок старца так: «Старец, подобный Ангелу Божию, познал, что я подобен псу; даже хуже пса, и потому подал мне хлеб так, как подают псу: съем же я хлеб так, как едят его псы». После этого размышления Арсений встал на руки и на ноги, в этом положении подошел к сухарю, взял его устами, отнес в угол и там употребил. Старец, увидев великое смирение его, сказал пресвитерам: «Из него будет искусный инок». По прошествии непродолжительного времени Иоанн дал ему келлию близ себя и научил его подвизаться о спасении своем.[208]

6. Вопросил однажды авва Арсений одного из Египетских старцев о своих помыслах. Это увидел некоторый брат и спросил его: «Авва Арсений! почему ты, будучи столько сведущ в учености Греции и Рима, вопрошаешь о твоих помыслах этого, чуждого всякой учености?» Арсений отвечал: «Науки Греции и Рима я знаю, но еще не узнал алфавита, который преподается этим, ничего не знающим в учености мира».

Познания, которые сообщал египтянин, были доставлены ему исполнением евангельских заповедей. Эти познания приобретаются в самой душе, в ней имеют опытное, неоспоримое доказательство себе; они представляются поразительной новостию для ученого по стихиям мира, получившего все познания свои извне, лишенного правильного самовоззрения, которое открывается исключительно при свете учения Христова. Блажен авва Арсений, почтивший должным образом Премудрость, нисшедшую к человекам Свыше, и уничиживший пред нею премудрость, возникшую из падения человеческого. Многие, весьма многие предпочли вторую первой, погубили себя и своих последователей, устранив от себя свет Христов, оставшись при своем собственном свете.

7. Однажды авва Евагрий сказал авве Арсению: «Отчего мы, при всей нашей учености и нашем развитии, не имеем ничего, а эти грубые египтяне имеют такое возвышенное духовное делание?» Авва Арсений отвечал: «Мы ничего не почерпаем для духовного жительства из учений мира, а они подвигами стяжали свое духовное жительство».[209]

Христианское преуспеяние доставляется исполнением евангельских заповедей в самоотвержении; очевидно, что земная ученость, имеющая своим началом падение человечества, не может принимать никакого участия в деле обновления человечества Искупителем. Она делается великим препятствием в этом деле, если не будет решительно подчинена Премудрости Божией, если в дело спасения человеков, в дело Божие, внесем свое тлетворное начало, свой дух гордыни и вражды на Бога.

8. Брат просил авву Арсения дать ему наставление. Старец сказал: «Всеусильно подвизайся, чтоб внутренним твоим деланием по Боге побеждено было все внешнее».[210]

Внутреннее делание есть тоже душевное делание. Оно состоит: в внимательной молитве устной и умной, в плаче сердца, в памятовании смерти, в самоукорении, в сознании и исповедании греховности своей и в тому подобных деланиях, совершаемых подвижником внутри души, в самом себе.

9. Сказал авва Арсений: «Если взыщем Бога, то Он явится нам, – и если будем удерживать Его в себе, то Он пребудет с нами».[211]

Изречение – из возвышеннейшего иноческого подвига! оно знаменует, что истинным подвигом должно привлечь в себя благодать Божию и, получив ее, удерживать ее в себе истинным подвигом. Предавшиеся лености и беспечности по получении благодати утратили ее.

10. Некоторый монах сказал авве Арсению: «Помыслы беспокоят меня, говоря: ты не можешь выносить ни поста, ни подвигов; посещай, по крайней мере, больных, потому что это – дело любви». Старец, поняв, что помыслы насеяны бесами, сказал ему: «Иди, ешь, пей, ничего не делай, только не оставляй келейного безмолвия». Старец сказал так, зная, что келейное безмолвие приведет монаха к должному жительству, если монах пребудет терпеливо в безмолвии.[212]

11. Поведали о некотором брате, приходившем в Скит с целию увидеть авву Арсения, следующее: брат этот пришел в скитскую церковь и убедительно просил священнослужителей, чтоб доставили ему возможность видеть старца. Они сказали ему: «Побудь здесь некоторое время, и увидишь его». Брат отвечал: «Я не вкушу никакой пищи прежде, нежели увижу его». Тогда священнослужители послали одного из скитских братий проводить странного брата до келлии старца, которая находилась в весьма дальнем расстоянии от скитской церкви. Достигши келлии и постучавшись в двери, они вошли в келлию; приветствовав старца, сели, и сидели долго, пребывая в молчании. Наконец скитский брат сказал: «Я ухожу, – помолитесь о мне». Странный брат не осмелился начать разговора со старцем и сказал скитскому: «Я иду с тобою». Они вышли оба вместе, и попросил странный брат скитского: «Отведи меня к авве Моисею, который вступил в монашество из разбойников». Когда они пришли к авве, то он принял их очень приветливо, преподал им мудрое и святое наставление, – отпустил, выразив великую любовь. Тогда скитский брат сказал страннику: «Вот! Я водил тебя к чужестранцу и к египтянину: который из двух тебе понравился более?» Он отвечал: «Однако египтянин мне пришелся более по сердцу». – Некоторый из Отцов, услышав это, помолился Богу, говоря: «Господи! открой мне тайну дела: один убегает всех ради имени Твоего, а другой принимает всех ради Твоего имени». И вот! в видении явились ему два великие корабля на обширных водах. В одном корабле он видел авву Арсения, безмолвно плывущего, и Духа Божия с ним, а в другом авву Моисея, плывущего в обществе Ангелов, которые питали его медом, истекавшим из сотов.

Таково было свидетельство Божие о истинно безмолвствующем иноке.

12. Сказал авва Марк авве Арсению: «По какой причине ты избегаешь общества и беседы с нами?» Арсений отвечал: «Знает Бог, что я люблю вас, но не могу быть вместе и с Богом и с человеками. На небе тысячи и тысячи тысяч имеют одну волю, а у человеков воля многообразна; и потому не могу, оставив Бога, быть с человеками».

Когда иноку усвоится его делание и соделается его существенною необходимостию, тогда он не имеет возможности перейти к другому деланию, хотя бы это другое делание имело свое духовное достоинство. Оставление усвоившегося делания – как бы оставление жизни.

13. Однажды некоторые отцы пришли из Александрии к авве Арсению для свидания с ним. Один из них был дядя старшего Тимофея, архиепископа Александрийского, прозванного нестяжателем. Авва Арсений был тогда болен и отказался от свиданий, опасаясь, чтоб и другие не начали приходить и беспокоить его; в то время он находился в каменистой горе Тройской. Отцы возвратились огорченные. За этим последовал набег варваров; старец оставил гору и перешел для жительства в Нижний Египет. Услышав это, отцы опять пришли для свидания с ним. Старец принял их радушно. С отцами был брат. Этот брат сказал авве Арсению: «Известно ли тебе, авва, что мы приходили к тебе для посещения в Тройскую гору?» Старец отвечал ему: «Вы после того, как я не принял вас, ели хлеб и пили воду, а я – поверь мне, сын мой, – не вкусил ни хлеба, ни воды, даже не присел, но пребыл в молитвенном подвиге о вас, доколе мне не было открыто, что вы возвратились к себе благополучно. Так поступил я по той причине, что вы потрудились ради меня. Впрочем, – простите меня». Посетители пошли от него утешенные.[213]

Чтоб исцелить плотское суждение о поступке духовного мужа, о поступке, который по наружности своей мог показаться резким нарушением заповеди Божией о любви к ближнему, святой Арсений поведал тайну своего поведения относительно не принятых им посетителей и бывшее ему о них Божественное откровение, из которого явствовала сила его молитвы и то исполнение заповеди, к которому способны одни Духоносцы.

14. Брат пришел к хижине аввы Арсения – это случилось в Скиту – и увидел сквозь дверную скважину старца всего как бы огненным. Брат достоин был видения. Он постучался в дверь; старец вышел и, заметив изменение в лице брата, спросил его, давно ли он тут и не видел ли чего. Брат сказал, что ничего не видел. Старец, побеседовав с ним, отпустил его.[214]

15. Поведал авва Арсений о некотором скитянине, великом по подвижничеству и славном по вере, но погрешавшем в ней по невежеству, следующее: скитянин говорил, что в Святом Причащении мы приемлем не Тело Христово, но образ Тела Христова в виде хлеба. Об этом услышали два старца. Зная, что говоривший велик по жительству, они поняли, что он говорит это не по злонамеренности, а по неведению и простоте. Они пришли к нему и сказали: «Отец! мы слышали о некотором брате, что он произнес мнение, не согласное с учением правой веры, именно, что в Святом Причащении мы принимаем не Тело Христово, но образ Тела Христова в виде хлеба». Старец отвечал: «Говорил это я». Они начали его убеждать: «Не думай так, отец, но исповедуй по Преданию Святой, Соборной, Апостольской Церкви. Мы веруем, что хлеб есть самое Тело Христово, а в чаше – самая Кровь Христова, – отнюдь не образы. Хотя непостижимо, каким образом хлеб может быть телом, но так как Господь сказал о хлебе: сие есть тело Мое, то мы веруем, что хлеб есть истинное Тело Христово». Старец на это сказал: «Если я не буду удостоверен самым опытом, то пребуду в сомнении». Они предложили ему: «Будем молиться Богу в течение всей следующей недели, чтоб Он объяснил нам Таинство, и веруем, что Бог откроет». Старец с радостию принял предложение; он молил Бога так: «Господи! Ты знаешь, что я не верю не по злонамеренному упорству. Господи Иисусе Христе! открой мне об этой тайне, чтоб я не пребывал в заблуждении по причине неверия». Также и старцы, пришедши в хижины свои, молили Бога в течение всей недели об этой тайне и говорили: «Господи Иисусе Христе! открой об этой тайне старцу, чтоб он не пребывал в неверии и не погубил труда своего». И послушал их Бог. По прошествии недели они пришли в церковь, сели все трое на одной циновке, и отверзлись им очи. Когда был предложен хлеб на Святой Трапезе, тогда увидели они, одни эти три старца, младенца вместо хлеба. Когда же иеромонах простер руку, чтоб преломить хлеб на Святой Трапезе, то сошел с неба Ангел Господень с ножом в руке, заклал младенца; кровь из него излил в чашу. Когда иеромонах преломлял хлеб, – Ангел резал младенца на малые части. Когда приступили к принятию Святых Таин, неверовавшему старцу подано было кровавое мясо. Увидев это, старец испугался и возопил: «Господи! верую, что хлеб есть Тело Твое!» И немедленно мясо на руке его оказалось хлебом по обычаю Таинства. Он причастился, славословя Бога. Старцы сказали ему: «Бог ведает, что человеки не могут употреблять сырого мяса, а потому Он прикрыл тело Свое видом хлеба, а кровь видом вина». Два старца возблагодарили Бога, не попустившего подвигу третьего старца сделаться тщетным.[215]

16. Когда настало для аввы Арсения время кончины, тогда братия, бывшие при нем, увидели, что он плачет. Братия сказали ему: «Отец! неужели и ты страшишься?» Он отвечал: «Страшусь! Страх, ощущаемый мною в настоящий час, пребывал со мною с того времени, как я сделался монахом».

17. Сказывали об авве Арсении, что он постоянно имел платок на коленях в то время, как сидел за рукоделием, по причине слез, падавших из очей его.

18. Блаженной памяти архиепископ Феофил пред тем, как ему умереть, сказал: «Блажен, авва Арсений! ты всегда имел пред взорами твоими этот час».

Авва Агафон

1. К числу великих Отцов принадлежал старец по имени Агафон, знаменитый по добродетелям смирения и терпения. Однажды посетили его некоторые братия. Они слышали о его великом смирении и захотели испытать, точно ли он имеет смирение и терпение. Для этого они сказали ему: «Отец! многие соблазняются на тебя за то, что ты одержим в сильной степени страстию гордости и столько презираешь других, что считаешь их за ничто; также ты непрестанно осыпаешь злоречием братию. Очень многие утверждают, что тайною причиною такого поведения твоего есть блудная страсть, которою ты объят: с целию прикрыть собственную порочную жизнь ты постоянно занимаешься оклеветыванием других». На это старец отвечал: «Сознаю в себе все эти пороки, в которых вы обличили меня, и не могу допустить себе запирательства в толиких беззакониях моих». С этими словами он пал к ногам братий и сказал им: «Умоляю вас, братия, молитесь прилежно ко Господу Иисусу Христу о мне, несчастном, обремененном бесчисленными грехами, чтоб Он простил мне многие и тяжкие беззакония мои». Но братия к преждесказанным словам присовокупили и следующие: «Не скроем от тебя и того, что многие признают тебя еретиком». Старец, услышав это, сказал им: «Хотя я обременен многими другими пороками, но отнюдь не еретик; чужд душе моей этот порок». Тогда братия, пришедшие к нему, пали ему в ноги и сказали: «Авва! просим тебя сказать нам, почему ты нисколько не смутился, когда мы обвиняли тебя в таких важных пороках и грехах, а обвинение в ереси встревожило тебя? Услышав его, ты не мог вынести и отверг его с решительностию». Старец отвечал им: «Первые обвинения в грехах я принял для приобретения этим смирения и желая, чтоб вы имели мнение о мне как о грешнике: мы удостоверены, что в сохранении добродетели смирения – великое спасение души. Господь и Спаситель наш Иисус Христос, когда иудеи осыпали Его многими укоризнами и клеветами, претерпел все это и предоставил нам Свое смирение в образец подражания. Приведенные против Него лжесвидетели свидетельствовали против Него много ложного, но Он переносил терпеливо клеветы, возведшие Его на крест. Апостол Петр, указуя на это, говорит: Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его.[216] Подобает нам терпеливо, со смирением переносить все противности. Но обвинение в ереси я не мог принять, – с великим омерзением к нему отверг его, потому что ересь есть отчуждение от Бога. Еретик отлучается от Бога живого и истинного и приобщается диаволу и ангелам его. Отлученный от Христа уже не имеет Бога, Которого он мог бы умолить о грехах своих, и, во всех отношениях, есть погибший. Если же еретик обратится к вере, содержимой истинною, Вселенскою, Святою Церковию, то он приемлется благим и милостивым Искупителем, воссоединяется с истинным Богом Творцом и Спасителем нашим, Христом, Который всегда был и есть единосущен Отцу и Святому Духу. Ему слава во веки веков. Аминь».[217]

2. Агафон был мудр по естественному свойству своему, чужд лености в отношении к телу, наблюдал должную соразмерность в рукоделии, пище и одежде.[218]

3. Сказывали о авве Агафоне, что он стремился к исполнению всякой заповеди Божией: когда случалось переправляться чрез реку, – он сам, первый, принимался за весла; когда приходили к нему для посещения братия, – он, по совершении обычной молитвы, немедленно собственными руками поставлял трапезу, потому что был исполнен любви Божией.[219]

4. Однажды братия в присутствии аввы Иосифа начали разговор о любви. Старец сказал: «Мы не знаем, что такое – любовь. Вот образец любви: авва Агафон имел ножик, необходимый ему для его рукоделия. Пришел к нему брат и, увидев ножик, похвалил эту вещь. Авва Агафон немедленно начал упрашивать брата, чтоб он принял ножик в подарок, и не дал брату выйти из келлии, пока не уговорил его принять понравившуюся ему вещь».[220]

Надо принять в соображение, какого труда стоило вновь приобрести в глубокой пустыне орудие, необходимое для рукоделия, составлявшего и часть келейного подвига и единственное средство к содержанию себя. При таком только соображении можно оценить должным образом поступок старца, строго внимательного к себе, дорожившего своим безмолвием. Преподобный авва Агафон хотя и проводил жизнь безмолвника, но предпочитал безмолвию исполнение заповедей любви к ближнему, подобно преподобному Моисею Мурину и в противоположность преподобному Арсению Великому. Последний совместил в любви к Богу любовь к ближнему и возвел вторую на высоту таинственного подвига, превысшего дел, совершаемых при посредстве тела.

5. Говорил авва Агафон: «Если б возможно было мне взять тело у кого-либо из прокаженных и передать ему мое, то сделать это было бы для меня наслаждением». Такова совершенная любовь.[221]

6. Поведали о авве Агафоне, что он, отправляясь однажды в город для продажи своего рукоделия, нашел там больного странника, поверженного на улице, – и никто не принял на себя попечений об этом страннике. Старец остался при нем; на цену, полученную за свое рукоделие, нанял хижину, оставшиеся деньги от найма келлии употреблял на нужды больного. Так провел он четыре месяца, до выздоровления странника. Тогда Агафон возвратился в свое место.[222]

7. В другой раз шел авва Агафон в город для продажи скромного рукоделия и на дороге увидал лежащего прокаженного. Прокаженный спросил его: «Куда идешь?» – «Иду в город, – отвечал авва Агафон, – продать рукоделие мое». Прокаженный сказал: «Окажи любовь, снеси и меня туда». Старец поднял его, на плечах своих отнес в город. Прокаженный сказал ему: «Положи меня там, где будешь продавать рукоделие твое». Старец сделал так. Когда он продал одну вещь из рукоделия, – прокаженный спросил его: «За сколько продал ты это?» «За столько-то», – отвечал старец. Прокаженный сказал: «Купи мне хлеб». Когда старец продал другую вещь, прокаженный спросил его: «Это за сколько продал?» «За столько-то», – отвечал старец. «Купи мне еще хлеб», – сказал прокаженный. Старец купил. Когда авва распродал все рукоделие и хотел уйти, – прокаженный сказал ему: «Ты уходишь?» «Ухожу», – отвечал авва. Прокаженный сказал: «Окажи любовь, отнеси меня туда, где взял». Старец исполнил это. Тогда прокаженный сказал: «Благословен ты, Агафон, от Господа на небеси и на земли». Авва оглянулся на прокаженного, – и не увидел никого: это был Ангел Господень, пришедший испытать старца.

8. Авва Агафон говорил: «Монах не должен допускать себе, чтоб совесть обвиняла его в чем-либо».

9. Также говорил: «Без соблюдения заповедей Божиих невозможно ни малейшее преуспеяние».

10. Он говорил: «Сколько зависело от меня, – я никогда не засыпал с скорбию в сердце моем на кого-либо и никому не допустил заснуть с какою-либо скорбию на меня».

11. Говорили о авве Агафоне, что все действия его истекли из духовного рассуждения. Так поступал он в отношении к рукоделию своему и в отношении к одежде своей. Не носил он одеяния, которое можно было бы назвать излишне хорошим, ни излишне худым. Для продажи рукоделия он ходил сам в город и с сохранением внутреннего безмолвия продавал рукоделие желавшим купить его. Цена решету была сто медниц, цена корзине – двести пятьдесят медниц. Покупателям он сказывал цену; деньги, которые они подавали ему, принимал молча, никогда не пересчитывая их. Он говорил: «Что полезного для меня в том, если буду препираться с ними и дам им повод к употреблению божбы, даже если б при этом я получил излишние деньги и роздал их братии? Бог не хочет от меня такой милостыни; Ему не благоугодно, чтоб примешивался грех в дело любви». На это братия сказали: «А откуда будет покупаться хлеб для келлии?» Он отвечал: «Какой хлеб для инока, безмолвствующего в келлии».[223]

12. Говорил он и это: «Не помню, чтоб я возвратился в мою келлию после выхода из нее и внес в нее какой-либо посторонний помысл; не помню, чтоб я занялся рукоделием с нарушением безмолвия моего; не помню, чтоб я предпочел занятие рукоделием моим исполнению заповеди, лишь только представлялось обстоятельство, требовавшее исполнения заповеди».[224]

13. Сказывали о авве Агафоне, что он в течение трех лет носил камень во рту, доколе не приобучил себя к молчанию.

14. Брат спросил авву Агафона о блудной страсти. Старец сказал ему: «Пойди, повергни пред Богом силу твою, и найдешь успокоение».

Вот средство, преподанное из сокровищницы духовного разума и указывающее, что основание блудной страсти – гордость. Адам, когда восхотел быть равным Богу и доказал желание делом, тогда утратил духовное ощущение непорочности, нисшел к плотскому ощущению вожделения жены, этим вожделением приложился к скотам несмысленным и уподобился им.

15. Авва Агафон сказал: «Человек непрестанно должен быть как бы предстоящим суду Божию».

16. Он сказал: «Если порабощающийся страсти гнева воскресит мертвеца, то и тогда пребудет чуждым Бога по причине порабощения своего гневной страсти».

17. Он сказал: «Если увижу, что самый возлюбленный мой увлекает меня в душевный вред, то немедленно отвергну его от себя, то есть прекращу знакомство и сношения с ним».

Этим изречением изображается, как тщательно истинные иноки хранили себя от заразы греховной и как они страшились ее. Зараза ужасна! Когда яд греховный, в ничтожном по видимому количестве, проникнет в живой сосуд Святого Духа и разольется в нем, то производит ужасное опустошение и превращение. Охраняясь от греховной заразы так строго и решительно, жертвуя всем для сохранения в себе добродетели, святые Отцы исполняли с точностию заповедь Господа, повелевшего отсекать руку и извергать око, когда они соблазняют.[225] Следующая повесть также служит выражением направления, нисколько не колеблемого человеческими соображениями, но с решительностию стремящегося к исполнению воли Божией и к угождению единому Богу.

18. Поведали о авве Агафоне, что он в течение долгого времени занимался с учениками своими построением себе келлии. Не прошло еще недели, как они устроили окончательно келлию и начали жить в ней, – авва увидел на месте что-то вредное для души и сказал ученикам своим то, что Господь сказал Апостолам: востаните, идем отсюду.[226] Этим ученики очень огорчились и сказали старцу: «Если у тебя было намерение переселиться отсюда, то зачем мы подверглись такому труду, строя келлию долгое время? И люди начнут соблазняться на нас, начнут говорить: «Вот они опять переселяются! не могут ужиться на одном месте!» Старец отвечал: «Если переселение наше послужит соблазном для одних, то для других оно послужит назиданием; найдутся и такие, которые скажут: блаженны эти иноки, переселившиеся ради Бога и презревшие свою собственность ради Него. Я решительно говорю вам, что немедленно иду; кто хочет, пусть идет, а кто не хочет, пусть остается». Ученики пали к ногам его, прося, чтоб он согласился взять их с собою.[227]

19. Однажды авва Агафон шел по дороге с учениками своими. Один из них нашел на дороге небольшую связку зеленого мелкого гороху и сказал старцу: «Отец! Если ты благословишь, то я возьму это». Старец внимательно посмотрел на него и, как бы удивясь, спросил: «Разве ты положил тут эту связку?» Брат отвечал: «Нет». Старец сказал: «Как же ты хочешь взять то, чего не положил?»[228]

20. Спросили авву Агафона: «Что – больше: телесный ли подвиг, или душевное делание?» Старец отвечал: «Подвижника можно уподобить древу: телесный подвиг – листьям его, а душевное делание – плоду. Писание говорит: всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо.[229] Из этого явствует, что цель всего монашеского жительства – стяжание плода, то есть умной молитвы. Впрочем, как нужны для древа покров и украшение листьями, так нужен для монаха и телесный подвиг».

21. Братия спросили авву Агафона: «Какой подвиг в монашеском жительстве труднее прочих?» Он отвечал: «Простите меня! полагаю, что подвиг молитвы труднее всех прочих подвигов. Когда человек захочет излить пред Богом молитву свою, тогда враги, демоны, спешат воспрепятствовать молитве, зная, что никакой подвиг столько не опасен для них, сколько опасна молитва, принесенная Богу от всей души. Во всяком другом подвиге, который возложит на себя посвятившийся монашескому жительству, хотя бы он нес этот подвиг настойчиво и постоянно, стяжевает и имеет некоторое упокоение; но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы».[230]

22. Авва Агафон говорил: «Я никогда не поставлял вечери любви; принимать и подавать душеспасительные наставления было для меня вечерею любви. Думаю: доставление душевной пользы ближнему заменяет собою представление ему вещественной пищи».

23. Авва Агафон, когда видел какое-либо дело и помысл побуждал его к осуждению, – говорил сам себе: «Агафон! ты не сделай этого!» Таким образом помысл его успокоивался.[231]

24. Брат сказал авве Агафону: «Мне дана заповедь, но исполнение заповеди сопряжено со скорбию: и хочется исполнить заповедь, и опасаюсь скорби». Старец отвечал: «Если б ты имел любовь, то исполнил бы заповедь и победил бы скорбь».[232]

25. Когда настало время кончины аввы Агафона, – он пребыл три дня без движения, имея отверстыми глазами и содержа их в одном направлении. Братия толкнули его, сказав: «Авва! где ты?» Он отвечал: «Предстою Суду Божию». Братия сказали ему: «Отец! Неужели ты боишься?» Он отвечал: «Хотя я старался всеусильно исполнять заповеди Божии, но я человек, – и не знаю, угодны ли дела мои Богу». Братия сказали: «Неужели ты не уверен, что дела твои благоугодны Богу?» Старец сказал: «Невозможно удостовериться мне в этом прежде, нежели предстану Богу; потому что иной суд Божий и иной – человеческий». Когда братия хотели еще сделать вопрос, – он сказал им: «Окажите любовь, не говорите со мною, потому что я занят». Сказав это, он немедленно испустил дух с радостию; братия видели, что он кончился, как бы приветствуя своих возлюбленных друзей.

26. Авва Агафон во всех отношениях строго наблюдал за собою и охранял себя. Он говаривал: «Без строжайшей бдительности над собою человеку невозможно преуспеть ни в какой добродетели».[233]

Авва Аммон

1. Брат сказал авве Аммону: «Скажи мне что-нибудь в наставление». Старец сказал: «Стяжи такие помышления, какие имеют преступники, заключенные в темнице. Они постоянно осведомляются: где судия? когда придет? и от отчаяния – плачут. Так и монах непрестанно должен внимать себе и обличать свою душу, говоря: горе мне! как предстану я на Суд пред Христа? что буду отвечать Ему? – Если будешь непрестанно занимать себя помышлениями, то спасешься».[234]

2. Авва Аммон пришел в такое преуспеяние, что от многой благости уже не знал о существовании зла.[235]

Такое настроение является в душе от постоянного внимания себе, от плача о своей греховности, от действия умной благодатной молитвы. Эта молитва исполняет сердце умиления. Умиление есть ощущение обильной милости к себе и ко всему человечеству.

3. Авва Аммон никогда не осмеливался осуждать кого-либо.

4. Некоторый из Отцов поведал: в келлиях был старец-подвижник, имевший одежду из рогожи. Пришел он однажды к авве Аммону. Авва увидел его в одежде из рогожи, сказал ему: «Это не принесет тебе никакой пользы». И спросил его старец: «Три помысла приходят мне. Первый предлагает скитаться по пустынным местам; второй – уйти в страну, в которой никто не знает меня; третий – затвориться в хижине, никого не видеть и употреблять пищу через день». Авва Аммон отвечал: «Исполнение каждого из этих предположений будет неполезным (то есть душевредным) для тебя. Напротив того, безмолвствуй в хижине твоей, ежедневно употребляй пищу с умеренностию, имей в сердце твоем слово мытаря (Боже!милостив буди мне грешнику), и возможешь спастись».

Очевидно: ношение странной одежды, бросавшейся всем в глаза, намерение проводить особенный род жизни, долженствовавший привлечь к себе внимание многих, внушены были подвижнику высокоумием, которое не было понято им. Преподобный Аммон преподал ему подвиг смирения, единый благоугодный Богу, единый способный привлечь милость и благодать Божию к подвижнику.

5. Авву Аммона спросили: какой путь – путь тесный и прискорбный? Он отвечал: «Путь тесный и прискорбный есть обуздание своих помыслов и отсечение собственных пожеланий для исполнения воли Божией». Это и значит: се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом.

6. Авва Аммон сказал: «Я препроводил четырнадцать лет в Скиту, моля Бога денно-нощно, чтоб Он даровал мне победить гнев».[236]

7. Однажды авва Аммон пошел к авве Антонию Великому и потерял дорогу. Он присел и заснул немного. Проснувшись, помолился Богу так: «Господи, Боже мой! молю Тебя: не погуби создания Твоего!» – и явилась рука человеческая, как бы ниспускавшаяся с неба: она неслась по воздуху и указывала путь Аммону до того времени, как он пришел к авве Антонию. Тогда рука остановилась над входом в вертеп Антония. Аммон постучался в двери; отворил их Антоний. Они занялись беседою о душевной пользе. После беседы авва Антоний предсказал Аммону, что он преуспеет в страхе Божием. Произнесши это пророчество, Антоний вывел Аммона из келлии и, показав на камень, сказал: «Нанеси оскорбление этому камню и ударь его». Аммон сделал это. Тогда авва Антоний спросил его: «Дал ли тебе какой ответ, оказал ли тебе какое противодействие этот камень?» Аммон отвечал: «Нет». «Так и ты, – сказал ему авва Антоний, – достигнешь в подобную меру бесстрастия», – что и исполнилось.[237]

8. Некоторые братия подверглись скорби на месте жительства своего и по причине этой скорби вознамерились оставить это место. Для совещания они пошли к авве Аммону. Они шли по берегу реки, а старец в это время находился в лодке, плывшей по реке. Поравнявшись с ними и увидев их, старец просил лодочников пристать к берегу, вышел из лодки и, подошедши к братиям, сказал им: «Я – Аммон, к которому вы идете». Он успокоил их, и, вследствие его наставления, они возвратились в место жительства своего. Скорбь, постигшая их, не была душевредною, – была лишь скорбию человеческою.

9. Пришел к авве Аммону брат из Скита и сказал ему: «Посылает меня отец мой на послушание; исполняя это послушание, боюсь впадения в блуд». Старец отвечал на это: «В то время, как подвергнешься напасти, воззови к Богу: Боже сил! За молитвы отца моего исхити меня из напасти». Однажды брат, исполняя послушание и пришедши в некоторый мирской дом, застал в нем девицу одну, которая повлекла его к греху и даже заперла за ним двери дома. Брат воскликнул к Богу громким голосом по завещанию аввы Аммона, – и немедленно очутился на пути, ведущем в Скит.

10. Авва Аммон рукоположен был во епископа. В этом сане он действовал из благодатного настроения и духовного разума, приобретенных монашеским жительством. Однажды привели к нему на суд беременную девицу и требовали от него церковного наказания для девицы. Епископ оградил ее крестным знамением и повелел дать ей шесть пар полотен, говоря: «Ей предстоит труд родов: как бы не умерла она или не умерло дитя ее; на цену этих полотен по крайней мере могут быть совершены похороны». Обвинители девицы сказали ему: «Что ты делаешь? дай ей епитимию». Он отвечал им: «Братия! разве вы не видите, что она близка к смерти? как же мне возложить на нее еще что-либо?»

Авва Аммон уклонился от действования по требованию плотской ревности обвинителей и вместе подействовал нравственно на девицу, оказав ей неожиданное ею милосердие и представив ей живо близость смерти. Смягченное милосердием сердце, при воспоминании о смерти, очень способно к покаянию.

11. Пришел однажды авва Аммон в некоторое местопребывание иноков, чтоб разделить с братиею трапезу. Один из братий того места очень расстроился в поведении: его посещала женщина. Это сделалось известным прочим братиям; они смутились и, собравшись на совещание, положили изгнать брата из его хижины. Узнав, что епископ Аммон находится тут, они пришли к нему и просили его, чтоб и он пошел с ними для осмотра келлии брата. Узнал об этом и брат и скрыл женщину под большим деревянным сосудом, обратив сосуд дном кверху. Авва Аммон понял это и ради Бога покрыл согрешение брата. Пришедши со множеством братий в келлию, он сел на деревянном сосуде и приказал обыскать келлию. Келлия была обыскана, женщина не была найдена. «Что это? сказал авва Аммон братиям. – Бог да простит вам согрешение ваше». После этого он помолился и велел всем выйти. За братиею пошел и сам. Выходя, он взял милостиво за руку обвиненного брата и сказал ему с любовию: «Брат! внимай себе».

12. Однажды, по обычаю того времени, некоторые из христиан пришли судиться пред епископом своим. Болезнуя о несогласии между христианами по причине, не заслуживающей внимания христиан, епископ представился юродивым пред пришедшим к нему собранием. Одна из бывших тут женщин сказала подруге своей: «Старец помешался в уме». Святой Аммон, услышав это, подозвал ее к себе и сказал ей: «Сколько лет подвизался я в пустынях, чтоб стяжать это помешательство, и для тебя ли потерять мне его!»[238]

13. Некоторый брат впал в тяжкий грех. Он пришел к авве Аммону и сказал ему: «Я впал в такое-то согрешение и не имею сил для покаяния; оставляю монашество и иду в мир». Старец уговорил брата остаться в монашестве, обещаясь принять на себя труд покаяния в грехе его пред Богом. Взяв на себя грех брата, старец начал приносить покаяние в этом грехе. Только один день он пребыл в покаянии, как последовало откровение от Бога, что грех прощен брату ради любви старца.[239]

Однажды авва Аммон пришел к авве Пимену и спросил его: «Если я приду в келлию брата моего или он придет ко мне по какой-либо нужде, позволительно ли беседовать с ним свободно о всех предметах?» Авва Пимен отвечал: «Не одобряю такого поведения, потому что юность нуждается в самоохранении». Авва Аммон сказал на это: «Как поступали старцы в таких случаях?» Авва Пимен отвечал: «Старцы, находясь в преуспеянии, не нуждаются в таком самоохранении: они, не имея ничего чуждого в сердце, не имеют его и в устах своих». Опять авва Аммон спросил: «Если случится беседовать с братом, – из чего лучше заимствовать беседу: из Писания или из Отеческих изречений?» Старец отвечал: «Если не можешь молчать, то говори лучше из Отеческих изречений, нежели из Писания. Объяснение Писания сопряжено с великою опасностию для души».[240]

Многие иноки тех времен, по причине неправильного объяснения, которое они давали разным местам Священного Писания, впали в ереси. Объяснение Писания даруется Божественною благодатию. Монах, не имеющий этой благодати и стремящийся к объяснению Писания из своего самомнения и невежества, непременно делается виновным пред Святым Духом, изрекшим Писание: за дерзость свою он отвергается Богом, делается добычею падших духов. Из такового толкования Писаний пророческих и апостольских возникли все ереси и расколы.

Последняя повесть относится, очевидно, к позднейшему Аммону, – не к тому, который беседовал с Антонием Великим.

В повестях о Аммонах сохранилось для нас следующее сведение о горе Нитрийской. В этой пустыне жило до пяти тысяч монахов. Они проводили различное жительство, сообразно произволению и способностям своим. Некоторые из них жили наедине, отшельниками, другие – вдвоем и втроем; иные жили и в значительном числе, составляя из себя общежития. Было до пятисот мужей, достигших христианского совершенства: они пребывали далее, в самой глубокой пустыне.[241] – Такое разнообразное жительство, удовлетворявшее свободному произволению и способностям, очень способствовало монашескому духовному преуспеянию.

Авва Аммой

1. Сказывали о авве Аммое: когда он ходил в церковь, то не позволял ученику своему идти возле себя, но приказывал следовать издали. Если ученик приближался, чтобы спросить о чем-либо, – Аммой, дав ответ, немедленно отсылал от себя говоря: «Не позволяю тебе оставаться близ меня по той причине, чтоб в беседу нашу о душевной пользе не вкралось праздное слово».

2. Авва Аммой был болен в течение нескольких лет. Ему, как больному, приносили многое. Приносимое складывалось во внутреннюю келлию. Он лежал на одре и ни разу не позволил помыслу своему посмотреть во внутреннюю келлию, что там находится. Когда ученик его, Иоанн, входил в эту келлию и выходил из нее, авва закрывал глаза, чтоб не видеть, что делает ученик во внутренней келлии, зная, что Иоанн – истинный монах!

3. Двенадцать лет авва Иоанн Фивейский служил больному старцу, авве Аммою. Хотя Иоанн много трудился для старца, но старец в течение всех двенадцати лет ни разу не сказал ему: спасайся! Когда же настало время кончины аввы Аммоя и собрались к нему старцы, – он взял Иоанна за руку и сказал ему: ты – спасен! ты – спасен! и, обратившись к старцам, присовокупил: «Это – ангел, а не человек».[242]

4. Однажды пришел некоторый брат к авве Аммою, чтоб получить наставление от него. Брат пробыл семь дней при старце, но старец не дал ему никакого наставления. Брат собрался в обратный путь; провожая его, старец сказал с воздыханием: «Брат! внимай себе! Что ж касается до меня, то мои грехи соделались мрачною стеною между мною и Богом».[243]

Авва Анув

Авва Анув сказал: «С того времени, как я принял Святое Крещение и наречен христианином, – ложь не выходила из уст моих».[244]

В те времена принимали Святое Крещение наиболее в зрелом возрасте.

Авва Авраам

Поведали о некотором старце, что он провел пятьдесят лет в великом воздержании, не употребляя вовсе хлеба и употребляя воду в самом умеренном количестве. Этот старец говорил: «Я умертвил в себе страсть блуда, сребролюбия и тщеславия». Услышав, что старец говорит это, авва Авраам пришел к нему и спросил его: говорил ли ты то и то? Старец отвечал: «Говорил». Авва Авраам сказал на это: «Вот, ты входишь в хижину твою и находишь на постели твоей женщину: можешь ли не подумать, что это – женщина?» – «Нет! но я борюсь с помыслом, чтоб не прикоснуться к ней». Авраам: «Значит, ты не умертвил страсти блудной; она жива в тебе, но связана. Опять: положим, ты идешь по пути, видишь камни и обломки глиняных сосудов, а посреди их золото. Может ли ум твой обойтись без всякой мысли о золоте?» Старец: «Нет! но я борюсь с помыслом, чтоб мне не взять золота». Авраам: «Значит, страсть жива, но связана. Опять: если придут к тебе два брата, из которых один любит тебя и превозносит похвалами, а другой ненавидит и злословит, – примешь ли их с одинаковым сердечным чувством?» Старец: «Нет! но буду бороться с помыслом моим и стараться делать добро ненавидящему меня наравне с любящим меня». Авраам: «Следовательно, страсти живы, но связаны святыми помышлениями».[245]

Авва Алоний

1. Авва Алоний передавал изречение другого Отца, что сухоядение и воздержание от приятной пищи, соединенное с возделыванием любви, скоро вводит инока в пристанище бесстрастия.[246]

2. Авва Алоний говорил: «Если человек не положит в сердце своем, что, кроме его одного и Бога, никого нет другого в мире, то не возможет обрести спокойствия душе своей».[247]

3. Авва Алоний сказал: «Если б я не разрушил всего, то не мог бы воссоздать себя».[248]

Значение этого изречения тождественно с предшествовавшим. Оба изречения изображают совершенное умерщвление ко всему и оставление всех попечений, кроме попечения о спасении. Возводится инок в такое состояние верою. Только из такого состояния он может всецело устремиться к Богу умною молитвою; только при таком состоянии умная молитва может объять собою все существо человека. Тогда она возносит делателя своего в ту любовь к Богу, которая законоположена Богом.[249]

4. Авва Пимен поведал, что брат просил авву Алония объяснить значение уничижения. Отец отвечал: «Уничижение себя состоит в том, чтоб признавать себя худшим скотов, которые не подлежат осуждению».[250]

5. Еще поведал авва Пимен: «Однажды старцы сидели за трапезою, а авва Алоний предстоял им и прислуживал. Старцы похвалили его за это. Он ничего не отвечал им. Один из них спросил его: «Почему ты не отвечал ничего старцам, когда они похвалили тебя?» Авва Алоний сказал ему: «Если б я им отвечал, то это значило бы, что я принял похвалу»».[251]

Авва Аполлос Великий

1. Авва Аполлос Великий поучал всех подведомственных ему иноков немедленно отражать мысленные сеяния диавола при самом первоначальном появлении их. «Когда сокрушится глава змея, – говорил он, – тогда соделовается мертвым все тело его». Господь повелел нам блюсти голову змея.[252] Это значит: мы должны отвергать и изглаждать из ума злые и непотребные помыслы и скверные мечтания при самом начале их.

2. Он говорил: «Знамением преуспеяния в добродетели да будет для вас то, когда вы стяжете бесстрастное и чистое помышление. Это начаток даров Божиих».[253]

3. Он очень не одобрял носивших вериги и принимавших на себя вид особенного, сочиненного благоговения. Таковые, говорил он, делают это напоказ человекам и впадают в лицемерство. Лучше постом утомлять тело, а добродетели должно творить втайне. Если же у нас нет подвигов, то, по крайней мере, сохранимся от лицемерства.[254]

В России многие святые носили вериги. При особенной простоте и при преобладании телесного подвига в русском монашестве ношение вериг не имело того значения, которое оно должно было иметь в древнем монашестве. Это монашество подвизалось по преимуществу подвигом душевным, – и были наиболее опасными этому монашеству, наветовали его наиболее душевные страсти, особливо высокоумие. Чадо высокоумия – ересь, этот страшный недуг ума, потрясавший Восточную Церковь и ее монашество в течение целого тысячелетия. Невежественный раскол – вот форма, в которую облеклось религиозное заблуждение русского человека, облеклось, основываясь на умственном религиозном развитии. По миновании времен простоты и при общем стремлении к человекоугодию и лицемерству мнение преподобного Аполлоса приобретает особенную важность.

4. Под руководством аввы Аполлоса находилось иноческое общежитие в Верхнем Египте, состоявшее из пяти тысяч братий. Из них пятьсот мужей достигли христианского совершенства и могли совершать знамения. Чудное представлялось зрелище в этом братстве. Пребывая в дикой пустыне, они пребывали в таком веселии, какого никогда не можно видеть между прочими жителями земли. Этого веселия нельзя сравнить ни с каким земным веселием. Никто между ними не был печален. Авва Аполлос, когда примечал кого-либо смущенным, – немедленно вопрошал его о причине смущения и каждому обличал его сердечные тайны. Он говорил: «Не должно быть печальным (смущенным) тому, кто предназначен к получению Небесного Царства. Да будут смущенными эллины! да плачут иудеи! да рыдают грешники! а праведники да веселятся! Размышляющие о преуспеянии в земных делах увеселяются этими размышлениями; как же не веселиться непрестанно нам, удостоившимся надежды на получение небесных благ? Апостол повелевает нам: Всегда радуйтеся, непрестанно молитеся, о всем благодарите».[255]

Святым Аполлосом порицается смущение, производимое падшими духами, то смущение, которое служит верным признаком действия этих духов на душу; порицается печаль мира сего, рождающаяся из плотского мудрования и неверия, рождающая уныние, а при продолжительном и постоянном действии даже отчаяние, эту смерть душевную. Душевредную и душепагубную печаль никак не должно смешивать с душеполезною печалью по Бозе, которая служит причиною покаяния нераскаяннаго (постоянного), во спасение,[256] которая служит причиною подаяния Богом духовной радости, соединена с этою радостию. Святые Отцы называют такое состояние духа нашего радосто-печалием, или радостотворным плачем.[257] Слезы, проливаемые из этого состояния, приносят сердцу неизреченное успокоение и утешение.

5. Авва Аполлос говорил: «Монахи должны, если то возможно, ежедневно приобщаться Святых Таин Христовых. Удаляющий себя от них удаляется от Бога; часто же приступающий к ним часто принимает в себя Христа Спасителя. Сам Христос Спаситель сказал: Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь, во Мне пребывает и Аз в нем.[258] Полезно инокам ежедневно воспоминать о Христовых страданиях, которыми мы искуплены, и постоянно быть готовыми и достойными к принятию Небесных и Святых Таин. При этом мы сподобляемся отпущения грехов.[259]

6. Авва Аполлос часто говаривал своей братии, что должно кланяться в ноги странным инокам, приходящим в монастырь их. Поклоняясь братиям, мы поклоняемся не человекам, но Богу. Видел ли ты брата твоего? ты видел Господа Бога твоего. Поклоняться братии мы приняли от Авраама,[260] а упокоивать братию научились от Лота, который понудил Ангелов.[261]

Авва Аполлос

В келлиях был старец, авва Аполлос. Если кто из братий приглашал его к труду или работе, то он немедленно шел со всею радостию, говоря: «Сегодня я иду потрудиться с Царем моим, Христом, ради спасения души моей».[262]

Авва Афанасий

1. Авва Афанасий сказал: «Некоторые говорят: ныне нет мученического подвига. Несправедливо. Можно вступить в мученический подвиг под руководством совести. Умри греху, умертви уды твоя, яже на земли,[263] и будешь мучеником по произволению. Мученики боролись с мучителями, царями и князьями; и ты имеешь мучителя, терзающего тебя – диавола, имеешь князей, преследующих тебя – демонов. Некогда были воздвигнуты диаволу и демонам капища и жертвенники, приносилось каждому кумиру ложному мерзостное идолослужение; уразумей, что и ныне могут быть в душе капище и жертвенник, может быть мысленный кумир. Капище – ненасытное сладострастие, жертвенник – сладострастные вожделения; кумир – дух вожделения. Работающий блуду и увлеченный сладострастием отвергся Иисуса, поклоняется идолу, имеет в себе истукан Венеры – мерзостную плотскую страсть. Опять: если кто побеждается гневом и яростию и не отсекает этих неистовых страстей, тот отрекся Иисуса, имеет своим богом Марса, подчинил себя гневу, что служит знамением беснования. Другой сребролюбив: затворяя сердце свое для брата своего и не милуя ближнего своего, он отрекся Иисуса, – служит идолам, имеет в себе кумира – Аполлона, и поклоняется твари, оставив Творца. Корень всем грехам – сребролюбие. Если удержишься и сохранишься от неистовых страстей, то ты попрал кумиров, отверг зловерие, соделался мучеником, исповедал святое исповедание».[264]

2. Говорил авва Афанасий: «Отцы наши хранили воздержание и нестяжание, а мы расширили чрево наше и наши кладовые».[265]

3. Опять говорил: «Отцы наши прилежали внимательной молитве в безмолвии. А мы заботимся наиболее о приготовлении пищи и о рукоделии».[266]

Александр, патриарх Антиохийский

1. Был в Антиохии патриарх именем Александр, особенно милостивый и сострадательный ко всем. Один из письмоводителей его украл у него несколько златниц и бежал в Египетскую Фиваиду. Там, в пустом месте, варвары схватили письмоводителя и завели в глубину своей страны. Блаженный Александр узнал об этом; он выкупил пленника, дав за него восемьдесят пять златниц. Когда пленник возвратился, патриарх оказал ему столько благодеяний, что некоторые из граждан говорили: благость Александра не может быть побеждена никаким согрешением.[267]

2. Однажды диакон патриарха начал укорять его пред всем клиром. Блаженный поклонился ему, сказав: «Прости меня, господин мой и брат».[268]

Александр, игумен

1. Брат пришел в лавру аввы Герасима и сказал игумену ее Александру: «Хочу оставить место жительства моего». Александр отвечал ему: «Сын мой! в уме твоем не запечатлелось памятование ни Царства Небесного, ни вечной муки. Если б это памятование соприсутствовало тебе, то ты не захотел бы выйти даже из келлии твоей».[269]

2. Игумен Александр говорит ученику своему Викентию: «Сын мой! отцы наши искали пустыни и скорби, а мы ищем городов и покоя».[270]

Антоний Новый

Преподобный отец наш Антоний Новый, сын славных и богатых родителей, оставив богатство и славу и возлюбив иноческое житие, поселился в некоторой горе. Там провел он много лет в безмолвии, удручая себя многими трудами и подвигами. После этого случилось ему однажды читать Лествицу Божественных добродетелей. В конце статьи о послушании он нашел следующие слова: «Если жительствующий в безмолвии познает свою немощь и, оставив безмолвие, предаст себя в обучение послушанию, то он, бывши слеп, без труда прозрел о Христе». Обращая непрестанно в уме эти слова, Антоний говорил сам себе: «После стольких трудов и подвигов иноческих я – еще слеп! Хочу же когда-нибудь и прозреть». Оставив келлию свою и пустынное житие, он вознамерился поступить, как в училище, в общежительный монастырь. Для этого он пришел в Вифинию, в некоторый монастырь, расположенный в горах, очень славившийся жительством иноков его. Он остановился в гостинице у ворот монастыря, как бы один из прохожих, никому ничего не говоря о себе. Несколько дней пробыл он тут с прочими странниками. Не желая употреблять монастырскую пищу безмездно, Антоний ходил в ближнюю гору, собирал на ней дрова, приносил их на плечах и полагал пред вратами монастыря. Монах, заведовавший гостиницею, увидя это, сказал ему: «Что делаешь ты, авва? Монастырь не нуждается в труде твоем; приходящие сюда употребляют монастырскую пищу в милостыню, благодаря Бога». Антоний отвечал: «Отец! и мне известен этот обычай; но, не желая оставаться праздным, я делаю это по своей доброй воле». Он продолжал жить при монастыре и ежедневно делать так, никому ничего не говоря. Брат, заведовавший странноприимством, пошел к игумену и сказал ему об Антонии. Игуменом был тогда блаженный Игнатий, построивший этот монастырь своими трудами о Господе. Игумен сказал гостинщику, чтоб он спросил Антония, чего желает он, пребывая так долго пред вратами монастыря. Антоний, будучи спрошен, отвечал брату: «Я здесь на чужой стороне; хочу же, если будет на то воля Божия, проводить жительство с вами ради моей душевной пользы». Игумен, узнав это, повелел привести его к себе, свиделся и познакомился с ним: он слышал о его высоком подвижничестве. Потом сказал ему игумен: «Авва! почему рассудилось тебе принять на себя труд, прийти к нам?» Антоний отвечал: «С целию соделаться подобным вам по добродетели». Игумен отвечал: «Прожив столько лет самочинно, ты уже не можешь жить в послушании. Многие, жившие самочинно и исправившие некоторые добродетели, как-то: воздержание, пост, нестяжание, телесное злострадание, – потом, подвергшись испытанию по законам общежития, оказались недостаточными по недостатку смиренномудрия, – оказались недостаточными даже в тех добродетелях, которыми они прежде, по мнению их, обиловали». Антоний отвечал: «Это узнал и я из учения Боговдохновенных Отцов, и, как ниже начавшего пути добродетелей, привел себя к вам, чтоб отдать себя вам в послушание и получить от вас наставление началу о Христе добродетельного жительства». Когда Антоний сказал это, то был принят. Игумен дал ему послушание при церкви, очень тяжелое, для многих невыносимое. Пробыв некоторое время в этом послушании, он не удовлетворился им, почему пришел к игумену и сказал ему: «Авва! я пришел сюда для подвига, а данное мне послушание слишком легко». Игумен, услышав это, передал его в помощники монаху, заведовавшему виноградником. Антоний, будучи несведущ в этом послушании, часто обрезывал себе пальцы; но во все время обрезывания винограда прилежно занимался возложенным на него послушанием. Опять, когда настало время копания, он трудился еще больше. Когда же виноград начал созревать, – ему было приказано стеречь его. Некоторые из братий, проводившие невнимательную жизнь, или, правильнее, желавшие искусить его, приходили и просили у него винограда. Он говорил им: «Мне не позволено делать этого. Вот! виноградник перед вами. Если хотите, то сами возьмите себе винограду. И опять, если возьмете, то мне необходимо сказать это игумену, так как я ежедневно исповедую ему мои помышления». Братия, услышав это, уходили. Однажды Антоний в полуденный час сидел и очищал одежду свою от нечистот; в это время приступили к нему бесовские помыслы и возмущали его, воспоминая ему пустынное, правильнее же – самочинное жительство, и желая исторгнуть его из училища послушания. Он отвечал им: «Когда я жил в пустыне и безмолвии, – вы говорили мне, что этот подвиг не приносит никакой душевной пользы. Когда же я пришел сюда, вы ублажаете и похваляете прежний мой подвиг безмолвия, желая отнять у меня венец, доставляемый послушанием». Колеблемый этими помышлениями, причинявшими болезнь его сердцу и исторгавшими у него слезы, Антоний доблественно терпел напасть, нанесенную бесами, ради будущего мздовоздаяния. Когда собран был виноград, поручено Антонию послушание трапезного, в котором привелось ему особенно потрудиться, – ежедневно до третьего часа ночи по причине многих, приходивших в трапезу в разное время. От этих приходивших он был часто омываем бесчестиями и досаждениями, как это обычно бывает с трудящимися в этом послушании. В течение этого времени износились одежда его и обувь, которые уговорил его надеть епископ Павел: Антоний во все годы пребывания своего в пустыне не возложил обуви на ноги свои. Одежда эта и обувь износились, как мы сказали. Между тем наступила зима; Антоний бедствовал от мороза. Игумен видел это, но не давал ему одежды телесной, желая доставить духовную опытность и духовное преуспеяние. Особливо ноги его страдали от мороза. Братия, видя его в такой нужде и в таком страдании, соболезновали ему: иной подстилал овечью кожу под ноги его; иной подавал ему сандалии, чтоб он обулся в них. Но, доблестный страдалец и гражданин Вышнего Иерусалима, Антоний ничего не принимал из подаваемого ему: он взирал на настоятеля и судию и говорил братии: «Я наверно знаю, что отец наш видит мою нужду, и на него возлагаю все попечение мое; когда Бог возвестит ему, тогда он даст мне нужное за смирение мое». Зима лютая миновала, наступило и прошло лето, прошла и осень: Антоний оставался полуобнаженным; игумен не обратил на его нужды никакого внимания. Видя себя в такой наготе и страдании и побежденный бесовскими помыслами, Антоний пришел однажды к игумену и сказал ему: «Владыко! если монастырь так недостаточен, что не может снабдить меня нужным, то позволь мне испросить нужное для меня у знакомых моих». Блаженный пастырь, услышав это, отвечал: «Монастырь мой питает всю братию о Христе, и тебя ли одного не может пропитать и одеть? Сначала мы слышали о тебе, что ты подвижник и терпеливо переносишь телесные страдания; теперь же я не вижу в тебе ничего того, что слышал о тебе. Ты расточил все имение твое ради Бога, вдался в подвиги и нищету, безмолвствовал в пустыне много лет, терпя доблественно наготу тела и всякую нужду; пришедши же к нам, ты оказался малодушным и нетерпеливым; подвергшись ничтожным лишениям для твоего духовного образования, ты немедленно начал искать упокоения, подобно всем проводящим нерадивую жизнь, нисколько не имеющим в виду великое мздовоздаяние Христа, Бога нашего». Страдалец Христов, Антоний, выслушивая эти жестокие слова от игумена, стоял и молчал, подражая Христову смирению. Осыпав его всевозможными укоризнами и досаждениями, отец прогнал его. Антоний вышел молча от игумена и ежедневно умывал себя слезами, удручая тело различными образами подвига. Настоятель разрешил ему поститься и подвизаться сколько может, чтоб ему не показалось, что он лишился того воздержания, которое стяжал в пустыне. По этой же причине он не спал на постели, но спал – очень мало – сидя на стуле; также прежде звона к утрени вставал и занимался псалмопением. Братия, усмотрев, что он способен ко всякой работе, брали его с собою и, дав ему в руки лопату, заставляли копать землю. Удручаемый трудом, омываемый непрестанно потом и слезами, он воздыхал и молился мысленно Богу: Господи! виждь смирение и труд мой, и остави вся грехи моя.[271] По прошествии довольного времени он видит во сне некоего мужа в великой славе. Муж этот держал весы в руке своей; на левой стороне весов положены были все грехи Антония, содеянные им от юности, а на правой все добродетели. Сперва обе чаши весов стояли на одной высоте; потом начала перетягивать левая, в которую положены были согрешения. Тогда славный муж, взявши лопату, которою копал Антоний, положил в правую чашу, которая и перетянула тяжесть согрешений, а славный муж, взглянув на Антония, сказал: «Вот! Бог показал тебе значение трудов твоих и простил тебе все согрешения твои». После этого игумен, удостоверившись в терпении Антония, увидев, что он достаточно был подвергнут опытам и обучению страдальческого послушания, что он положил в помысле своем претерпеть всякое искушение и злострадание, призвал его к себе и наедине сказал ему: «Отец! Бог да воздаст тебе мзду за душевную пользу, принесенную братству твоим пришествием к нам и жительством твоим по Боге. Братия мои никогда не получали такого назидания, какое получили твоим Богоподражательным послушанием». Сказав это, игумен выдал ему одежду, обувь и прочие потребности, наравне с прочию братиею, – и отселе, когда замечал, что Антоний нуждается в чем-либо, сам тайно приносил нужное к нему в келлию. Антоний, приходя к себе, неожиданно находил у себя вещь, в которой нуждался. Пожив богоугодно, он скончался о Господе и приял венец послушания.[272]

Авва Виссарион

1. Авва Виссарион родился в Египте, в отроческих летах научился священным книгам, и Божественный свет воссиял в сердце его: он возлюбил Бога всею душою с самого юного возраста своего и не осквернил никогда преподанного ему Святого Крещения никаким греховным делом. Сохранив в себе по силам своим красоту образа Божия, он удалился в пустыню и там подвизался как бы бесплотный. По этой причине он сподобился особенной благодати от Бога, Который совершал посредством его необыкновенные знамения, подобные знамениям, совершенным великими пророками. Проведши жизнь в Богоугождении и достигши глубокой старости, он отошел в горние обители.

2. Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал следующее: «Однажды мы шли по морскому берегу; я почувствовал большую жажду и сказал авве Виссариону: «Отец! меня очень томит жажда». Старец, помолившись, сказал мне: «Напейся из моря». Морская вода сделалась пресною, и я утолил жажду. Напившись, я налил воды в сосуд из предосторожности, чтоб иметь при себе воду, если снова начну чувствовать жажду. Старец, увидев это, сказал мне: «Для чего ты сделал это?» Я отвечал: «Прости меня; я сделал это из опасения, что мне опять захочется пить». Старец сказал: «Как здесь – Бог, так и везде – Бог»».[273]

3. В другое время нужно было авве Виссариону переправиться чрез реку Хризорою. Сотворив молитву, он пошел по реке, как бы по суху, и вышел на другой берег. В удивлении я поклонился ему и спросил: «Что чувствовали ноги твои, когда ты шел по воде?» Старец отвечал: «Пяты мои чувствовали воду, а прочее было сухо». Таким образом не раз переправлялся он чрез великую реку Нил.[274]

4. Однажды пошли мы к некоторому старцу. Когда мы были еще далеко, – солнце начало заходить. Старец, помолившись в себе, сказал вслух: «Господи! молю тебя: да станет солнце, пока я приду к рабу Твоему». Солнце остановилось и пребыло неподвижным, доколе мы не достигли келлии старца, к которому шли с целию получения душевной пользы.[275]

5. В скиту один из братий впал в согрешение и был отлучен от церкви иеромонахом – настоятелем.[276] Когда брат выходил из церкви, тогда авва Виссарион встал и пошел с ним, сказав: «И я – грешник».[277]

6. Брат, живший с другими братиями, просил наставления у аввы Виссариона. Старец сказал: «Наблюдай молчание и не сравнивай себя с другими».[278]

Наставление существенно полезное. В общежитиях возникают смущения наиболее от сравнения себя с другими. Брату моему дана такая-то вещь; отчего и почему не дана такая же вещь и мне, говорит неопытный инок, и изгоняет святой мир из сердца своего. Чтоб избежать самообольщения и душевного расстройства, производимых сравнением себя с другими, должно постоянно содержать себя в образе мыслей (по-монашески: в мудровании), доставляемом смирением, а для этого должно постоянно бдеть над собою, – должно пребывать сосредоточенным в себе, а для этого необходимо наблюдать молчание.

7. Авва Виссарион сказал: «Когда пребываешь в мире и не ощущаешь в себе брани, тогда особенно смиряйся, чтоб не похвалиться спокойным и радостным состоянием, принадлежащим не тебе, и за похваление не быть предану брани. Часто Бог не попускает нам брани по немощи нашей, чтоб мы не погибли окончательно».[279]

8. Умирая, он сказал: «Монах, подобно Херувимам и Серафимам, должен быть весь оком».[280]

9. Однажды в Скит приведен был некоторый беснующийся. О нем совершили молитву в церкви, но бес не выходил, потому что был жесток. Клирики говорили между собою: «Что делать нам с этим демоном? никто не будет в состоянии изгнать его, кроме аввы Виссариона; но если мы будем просить его об этом, то он даже не придет в церковь. Вот что сделаем: он приходит в церковь прежде всех; посадим же беснующегося на его место; когда войдет авва Виссарион, встанем на молитву и скажем ему: «Авва! вели встать и брату»». Они так и сделали. Когда старец пришел рано утром в церковь, они встали на молитву и сказали о брате. Старец, не подозревая ничего, сказал брату: «Встань и поди отсюда», – и немедленно вышел демон из больного; больной сделался здоровым.[281]

10. Поведал о себе авва Виссарион: «Когда мне было двадцать пять лет, я пошел поклониться в Иерусалим и другие святые места и видел святого отца Герасима Иорданского. Когда же я возвратился в Александрию, – услышал о смерти его и о том как лев, рыкая, умер на могиле его. Услышав это, я возгорелся ревностию, расточил все имение мое, оставив за собою один участок земли, чтоб отдать его в женский монастырь, находящийся близ Александрии. Но прежде я пошел к отцу Исидору Пелусиотскому и поведал ему о намерении моем, говоря: «Авва! думаю, если Бог благоволит, отречься от мира, почему я расточил все имение мое, оставив один участок земли, чтоб отдать его в женский монастырь. Между тем один из сенаторов предлагает мне за этот участок семьдесят фунтов золота; продать ли ему или нет?» Старец отвечал: «Если имение стоит семьдесят фунтов, то отдай его за пятьдесят; взяв золото, пожертвуй его в монастырь постницам, – и будешь иметь великую награду от Бога и от человеков. Если же ты отдашь им имение, то ввергнешь их в молвы, в нерадение и леность; расстройство может дойти даже до распутства; словом сказать, ты ввергнешь их в погибельную пропасть». Я не обратил внимания на наставление святого старца и, возвратившись, поступил по усмотрению и изволению моему, отдал село монахиням, скрепив пожертвование письменным документом пред всем клиром, пред патриархом и игуменом. Потом я поместился в Скит и принял монашество. Проведши в Скиту шестнадцать месяцев, увидел себя в сонном видении ночью в Вифлееме на молитве. Церковь была исполнена света. В церкви находились мужи, певшие святолепную песнь, и некоторая, облеченная в пурпуровую одежду, Жена, красоты неизреченной. Меня объял страх, и я хотел уйти оттуда. Но вот, подходит ко мне один из упомянутых мужей и, воззрев на меня гневно, сказал мне грозным голосом: «Скажи мне, Евстафий, какой дашь ты ответ о женском монастыре, которому ты дал имение и тем прогневал Господа Бога? Я поражу тебя смертию, если не исправишь поврежденного тобою». Я сказал ему: «Господин! я отдал имение с рабами и чредами волов с целию оказать вспоможение монахиням, а не с тем, чтоб прогневать Бога». Тогда облеченная в багряницу Жена отверзла свои святые уста и сказала мне: «Чадо! Бог приял твое благое произволение; но диавол и ненавистник душ наших нашел в этом деле повод, чтоб уязвить души и тела монахинь. Если б было полезно монахиням имение, то Бог мог бы послать им серебро и золото проливным дождем и покорить в услужение города и села. Но это неполезно для отрекшихся от мира ради Царства Небесного. Они должны во многом поте и труде, в смиренномудрии и безмолвии приближаться к Богу, а не в чревообъядении, тщеславии и богатстве». Потом Она, простерши свою руку и указав мне на того, кто прежде беседовал со мною, сказала: «Это – Иоанн Креститель, учитель и наставник монахов. Хотящие пребывать в единении с ним должны последовать его житию и добродетелям». Креститель сказал Ей: «Госпожа и Матерь Господня! с того времени, как этот передал имение свое в монастырь, монастырь сделался никуда не годным. В нем не стало ни страха Божия, ни трезвения, ни рассуждения, ни умиления, ни труда, ни скромности, ни поста, ни бдения, ни сердечного сокрушения, ни истязания помыслов, ни чистоты, ни кротости». Тогда сказала мне святая Богородица: «Сын Мой! поди и исправь монастырь. В этом деле будешь иметь помощницею Меня». Потом, обратясь к Иоанну Крестителю, сказала: «Знаменуй сердце его крестным знамением, чтоб он очами ума видел врагов своих и не счел этого видения пустым мечтанием». Креститель простер свою правую руку и назнаменовал сердце мое знамением честного креста. Проснувшись и пришедши в себя от действия, произведенного видением, я немедленно взял посох мой и немного хлеба на путь неблизкий, пошел к авве Исидору и пересказал ему о бывшем мне видении. Старец сказал мне: «Не говорил ли я тебе, что владение землею, на которой устроено хозяйство, вредно для иноков, в особенности для инокинь. Если начнут мужчины часто приходить к постницам, чего требует хозяйство, то диавол не оставит тех и других без язвы. Не свойственно монахам, в особенности же монахиням, прилепляться к земным попечениям». Взяв с собою старца, я пошел к монахиням. Вошедши в церковь и помолившись, мы призвали первых стариц и сказали им: «Мы слышали, что один из приближенных царя имеет намерение прийти суда и взять участок земли, который я отдал вам, с тем, чтоб передать его в патриархию. По этой причине мы пришли предупредить вас об этом, чтобы вы рассмотрели, как вам поступить в этом обстоятельстве». Старицы отвечали: «Мы поступим так, как вы признаете полезным для нас». Я сказал им на это: «С приближенным царя я не имею возможности вступить в тяжбу. Но, если вы хотите, прежде нежели прибудет приближенный царя, продадим имение сенатору, желавшему купить его; вырученные деньги вы возьмите себе, а сенатор путь уже делается с приближенным царя, как знает». Инокини сказали: «Ваш совет основателен». Немедленно мы пошли и продали землю сенатору за шестьдесят фунтов золота; рабам, рабыням я дал свободу, а золото представил в церковь постниц. Когда мы вышли от них, я сказал авве Исидору: «Отец! едва было не погиб я по причине моего преслушания. Справедливо сказали Отцы, что не должно подавать милостыни женщинам». Авва Исидор отвечал мне: «Не говори этого, сын! Так думать грешно. Истину скажу тебе: если кто хочет подавать милостыню монахиням, пусть подает. Подающий милостыню им получит большую награду, нежели подающий милостыню слепым, хромым и прокаженным. Инокини – немощнейшая часть; они отреклись от мира ради Бога и не могут выходить, как мы, для продажи своего рукоделия и испрошения милостыни. Они опасаются выходить для исправления своих нужд, чтоб не погубить себя и других. Если они выйдут за ворота монастыря, то уязвляют себя или ближних; одно из двух случается непременно. Когда пустынная лань появится на полях, прилежащих селениям, – все сбегаются, чтоб посмотреть на нее; так, когда выйдет монахиня из монастыря, диавол устремляет к ней и больших и малых, в особенности если она молода. Не говорю этого о престарелых постницах, огражденных страхом Божиим: эти не уязвляются и не уязвляют. Но юные подвергаются многим бедствиям. Как лань, пораженная стрелою, если и убежит от ловцов, то не получает от этого никакой пользы, имея в себе смертоносную стрелу, так и душа, приняв язву вожделения от блудной страсти при посредстве порочного воззрения, хотя бы и убежала от пустивших в нее эту стрелу, но, будучи смертельно ранена, умирает. Миряне, когда увидят благообразных инокинь, смотрят на них пристально и уязвляются; так же и инокини от неосторожного воззрения часто подвергают души свои неисцелимому недугу, хотя бы и избежали греховного дела. И потому подающий им милостыню примет награду в сто раз большую, нежели благодетельствующий слепым и прокаженным, по той причине, что инокини, ради любви Божией, презрели мирскую гордость, возненавидели молву и мятеж мирских селений, предпочли любовь к Христовым заповедям наслаждению прелестями мира, возлюбили нетщеславное житие, оставили неправедное богатство, стяжания, имения, всю суету мирскую, сопряглись Христовой любви, пренебрегли сребром и золотом, не захотели иметь рабов и рабынь; напротив того, поработили сами себя в служение иным ради любви Божией. Почему могущий подавать милостыню монахиням получит от Бога награду и венец великие. Таковой должен ограждать себя страхом Божиим, потому что страх Божий не попускает душе нарушать правила скромности и благоговения. Напротив того, дающий заселенные участки земли монастырю мужескому или женскому возвращает иночествующих снова в многоплетенные сети мира сего. Хотящий подавать милостыню монахам и монахиням да подает им или хлеб, или крупу, или деньги, или шерсть, или лен. Такая милостыня доставляет иноку возможность безмятежно безмолвствовать в келлии; такая милостыня есть милостыня совершенная и благоприятная Богу». Старец, сказав мне это, возвратился к себе, а я поклонился ему и пошел в Скит».[282]

11. Поведал авва Дула: «Однажды я и отец мой Виссарион, ходя по пустыне, пришли к некоторой пещере; вошедши в нее, нашли старца, который сидел и плел веревку. Он не только не приветствовал нас, но даже не произнес ни одного слова, ниже взглянул на нас. И сказал мне авва Виссарион: «Пойдем отсюда; должно быть, брат не получил извещения от Бога вступить в беседу с нами». Оттуда прошли мы для посещения аввы Иоанна. Возвращаясь от него, когда приблизились опять к пещере, в которой видели сидящего брата, старец сказал: «Войдем к нему; может быть, Бог возвестил ему побеседовать с нами». Вошедши, мы нашли его уже умершим. Старец сказал мне: «Брат! похороним тело его: видно – Бог послал нас сюда на это». Совершая погребение, мы усмотрели, что то была жена. Старец удивился и сказал мне: «Смотри, сын мой! и жены одолевают диавола в пустыне, а мы, живя в городах, не можем сохранить целомудрия». Прославив Бога, помогающего любящим Его, мы ушли оттуда».

Григорий Богослов

Святой Григорий Богослов говорил: «От каждого человека, получившего Крещение, Бог требует трех добродетелей: правой веры от всей души и от всей крепости, воздержания языка и чистоты тела».

Авва Геласий

1. Поведали братия об авве Геласии. Имел он в пергаментном переплете книгу, в которой был написан весь Новый и Ветхий Завет, стоившую восемнадцать златниц. Книга положена была в церкви, чтоб все братия, кому бы из них ни пожелалось, могли читать ее. Пришел некоторый странный брат посетить старца и, увидев книгу, прельстился ею, – украл ее и удалился. Старец, хотя и узнал о случившемся, но не пошел вслед за ним, чтоб остановить его и взять у него похищенное. Брат пришел в город и искал, кому продать книгу; нашедши покупателя, он назначил ей цену шестнадцать златниц. Покупатель, желая удостовериться в верности книги, сказал ему: «Сперва дай мне ее; я покажу кому-либо из знающих, и тогда отдам тебе деньги». Брат отдал книгу. Покупатель, взяв ее, отнес к авве Геласию, чтоб он рассмотрел, хороша ли книга и стоит ли назначенной за нее цены. При этом он сказал и о количестве денег, требуемых продавцом. Старец отвечал: «Купи ее: книга хороша и стоит приносимых за нее денег». Покупатель, возвратясь к продавцу, иначе передал ему эти слова, нежели как сказал старец. «Вот, – говорил покупатель, – я показывал книгу авве Геласию, и он сказал мне, что книга дорога и не стоит назначенной тобою цены». Услышав это, брат спросил: «Не сказал ли тебе старец еще чего-либо?» «Ничего», – отвечал покупатель. Тогда брат сказал ему: «Я уже не хочу продать этой книги». Умилившись сердцем, он пошел к старцу и просил его взять обратно книгу, раскаиваясь в своем поступке и прося прощения; но старец не хотел принять книги. Тогда брат сказал ему: «Если ты не примешь книгу, то мне не обрести спокойствия совести во всю жизнь мою». На это старец отвечал: «Если ты не возможешь успокоиться иначе, как когда я возьму книгу, то я беру ее». Брат, назданный терпением старца, пребыл при нем до кончины своей.[283]

2. Поведали о авве Геласии, что он в юности своей жил в пустыне, сохраняя нестяжание. Такое жительство проводили в этих местах и в это время многие другие. Между ними был некоторый старец необыкновенной простоты, особенно нестяжательный; он прожил в уединенной келлии своей до самой смерти, – под старость имел учеников. Он соблюдал такое нестяжание до конца жизни, что не имел двух хитонов и не заботился вместе с учениками своими о завтрашнем дне. Когда авва Геласий, по Божественному внушению, устроил общежительный монастырь, пожертвовали ему большими полями, и завел он для нужд общежития рабочий скот и волов. Споспешествовавший первоначально святому Пахомию устроить общежительный монастырь во всем споспешествовал и авве Геласию к устроению монастыря. Вышеупомянутый старец, видя его в этих занятиях и искренно любя его, сказал ему: «Боюсь, авва Геласий, чтоб ум твой не прилепился к полям и прочему имуществу общежития». Авва Геласий отвечал: «Скорее ум твой привяжется к веревкам, которыми ты работаешь, нежели ум Геласия к стяжаниям».[284]

Таково свойство усвоившегося умного делания, осененного Божественною благодатию. Оно не перестает действовать в сосуде своем при всех внешних занятиях и хранить ум в духовной свободе. Напротив того, ум, не получивший этой свободы, не может не увлекаться пристрастием к самым мелочным предметам. Не получившим духовной свободы должно наблюдать строгое нестяжание, чтоб охраниться от пристрастий.

3. Однажды принесена была для братии рыба. Повар, испекши ее, отдал келарю. Келарь, по встретившейся нужде, вышел из келарни, оставив рыбу в келарне на полу в сосуде и поручив стеречь его до возвращения своего малолетнему отроку, прислуживавшему авве Геласию. Отрок победился вожделением и начал есть рыбу с жадностию. Келарь возвратился, увидев, что отрок ест рыбу, рассердился на него и неосторожно толкнул его. Случилось так, что удар пал на место, близкое к сердцу: отрок начал дышать трудно и умер. Келарь, объятый страхом, положил отрока на свою постель и покрыл, а сам пошел к авве Геласию, пал к ногам его и возвестил о случившемся. Старец повелел ему, никому не поведая о скорби, вечером, когда все успокоятся, принести умершего в диаконик и, положив пред жертвенником, уйти. Когда это было исполнено, старец пришел в диаконик и встал на молитву. В свое время братия собрались для нощного богослужения: к ним вышел старец, за которым шел и отрок. Об этом никто не знал до кончины старца; знали старец и келарь.

4. Во время Вселенского Собора в Халкидоне некто Феодосий, первый начавший в Палестине защищать раскол Диоскора, предварив прочих епископов, возвращавшихся уже к своим Церквам (и он был в Константинополе, будучи изгнан из своего отечества за постоянное участие в возмущениях), пришел к авве Геласию в его монастырь и начал оговаривать ему Халкидонский Собор, якобы утвердивший учение Несториево, думая этим увлечь святого в сообщество своему обману и расколу. Но он, по внешнему виду Феодосия и просвещаемый Божественным даром рассуждения, понял лукавое намерение еретика и не только не был увлечен в его отступничество, что сделали почти все, но и выслал его от себя, как подобало, с бесчестием. Феодосий устремился в Святой Град и, прикрывшись личиною ревности по Боге, увлек на свою сторону все монашество, увлек и царицу, бывшую в то время там; с помощию этих сообщников своих он вступил своевольно и насильственно на патриарший престол, восхитив его убийствами и другими противозаконными и неправедными действиями, о которых и ныне помнят многие. Получив власть и достигнув своей цели, он рукоположил множество епископов на те престолы, на которые еще не прибыли епископы, возвращавшиеся с Собора. Призывает он и авву Геласия, приводит в храм; лаская и вместе угрожая, повелевает предать анафеме Ювеналия. Геласий, нисколько не устрашившись, сказал: «Иного епископа Иерусалимского, кроме Ювеналия, я не знаю». Феодосий, опасаясь, чтоб и другие не стали подражать благочестивой ревности старца, повелел скорее изгнать его из храма. Приверженцы Феодосия взяли авву, обложили его дровами и стращали, что сожгут его; но, видя, что он не боится и этого и не оказывает им повиновения, а сами, боясь народного восстания – потому что блаженный был известен и славен, а более по действию Божественного промысла, отпустили преподобного, не причинив ему никакого вреда, а он по произволению и совести сделался мучеником, принесши себя во всесожжение Богу.[285]

Авва Геронтий Петрский

Авва Геронтий Петрский сказал: «Многие, искушаемые сладострастием, не совокупляясь телесно, блудодействуют мыслию; сохраняя девство тела, растлевают девство души. Возлюбленные! необходимо отречься от услаждения блудными помыслами и мечтаниями, от общения с ними и внимания к ним, по наставлению Писания, которое говорит: Всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота.[286]

В хранении сердца от греховных помыслов заключается начальная причина и сущность спасения.

Авва Даниил, пресвитер Скитский

1. Авва Даниил, пресвитер Скитский, в юности отрекся мира и пришел в Скит. Сперва он жил в общежитии сорок лет, потом подвизался в отшельничестве.[287]

2. Авва Даниил Скитский говорил: «Я жил и в общежитии и в отшельничестве; испытав ту и другую жизнь, нахожу, что в общежитиях преуспевают скорее и больше, если проводят жительство правильное».[288]

3. Когда авва Даниил жил в Скиту, варвары напали на Скит и пленили авву. Он пробыл в плену у них два года. Некоторый христолюбец выкупил его. По прошествии краткого времени варвары опять напали на Скит и опять взяли в плен авву. Пробыв у них шесть месяцев, он бежал. В третий раз пришли варвары и, взяв авву в плен, немилостиво мучили и истязывали его. Однажды, улучив удобное время, он взял камень и ударил им варвара, господина своего. Варвар умер от удара. Авва Даниил бежал и избавился от плена. После этого он стал тужить о убийстве, которое совершил. В этих чувствах он пошел в Александрию, исповедал архиепископу Тимофею случившееся с ним. Архиепископ не одобрил его поступка, сказав: «Лучше бы тебе положиться на Бога: избавивший тебя дважды неужели не мог избавить и в третий раз? Впрочем, ты не совершил убийства, потому что убил не человека, а зверя». Не удовлетворившись этим ответом, авва Даниил сел на корабль, приехал в Рим и там исповедал папе случившееся с ним. Папа дал такой же ответ, какой дал Александрийский архиепископ. Даниил возвратился в Александрию и сказал сам себе: «Даниил, совершивший убийство, и сам да будет убит». Он пошел в претор и предал себя гражданской власти, сказав: «Я поссорился и, будучи увлечен гневом, ударил моего противника камнем, отчего тот умер; почему прошу предать меня суду; пусть умру за убийство, мною сделанное, чтоб наказание во времени избавило меня от наказаний в вечности». Авва был посажен в тюрьму; по истечении тридцати дней доложено о нем правителю. Правитель, удивившись рассуждению аввы Даниила, отпустил его, говоря: «Иди, авва, и моли Бога о мне: жалею, что ты убил одного, а не шесть». Тогда старец сказал сам себе: «Уповаю на человеколюбие Бога моего, что простится мне совершенное мною убийство. Отселе даю обещание Христу моему служить во все дни жизни моей прокаженному за сделанное мною убийство». Он положил в себе: «Если умрет этот прокаженный, которого я взял, то пойду в Египет и возьму другого». Никто из скитских не знал, что старец имеет в келлии прокаженного, потому что прокаженный находился во внутреннем отделении келлии, и никто, кроме старца, не мог иметь свидания с ним. Но однажды, в шестой час, старец позвал к себе ученика разделить трапезу по обычаю, и, по усмотрению Божию, случилось так, что старец забыл затворить дверь во внутреннее отделение келлии; он оставил их отворенными на то время, как прислуживал прокаженному. У прокаженного сгнило все тело от множества лютых ран. Ученик вошел в то время, когда были отворены упомянутые двери, и увидел, как старец прислуживает прокаженному, как приносит ему пищу, как возлагает пищу в уста, потому что у прокаженного не было рук; а как он не мог жевать пищу, потому что у него сгнил рот, то старец влагал пищу во уста его своими руками, и чего прокаженный не мог съесть, старец ел сам. Ученик, увидя чудный подвиг старца, удивился и прославил Бога, даровавшего такое терпение старцу в служении прокаженному.[289]

4. Рассказывали о авве Данииле. Когда варвары напали на Скит, – братия бежали из него. Но старец сказал: «Если Бог не печется о мне, то зачем мне и жить?» И он прошел посреди варваров, а они не видели его. Тогда старцы сказали ему: «Бог помог тебе, и ты не умер; сделай же и ты подобающее человеку: беги, как бежали отцы».[290]

5. Сказал авва Даниил: «Любящий безмолвие пребывает неуязвленным стрелами врага: смешивающийся же со многими непрестанно подвергается язвам».[291]

6. Поведал некоторый Отец, что авва Даниил пришел однажды в селение для продажи рукоделия. Молодой человек, житель того селения, упросил его войти в дом свой и сотворить молитву о жене его, которая была бесплодна. Старец оказал ему послушание, вошел в дом его и помолился о жене его. По благоволению Божию жена его сделалась беременною. Некоторые, чуждые страха Божия, начали злоречить, говоря: «Молодой человек не способен к чадорождению! Жена его зачала от аввы Даниила». Дошли эти толки и до старца; он послал сказать молодому человеку: «Когда жена твоя родит, извести меня». Когда жена родила, муж ее пришел в Скит и сказал старцу: «Бог, по молитвам твоим, даровал нам дитя». Авва сказал ему: «Когда будут крестить дитя, сделай в этот день обед и угощение, призови меня, сродников и друзей твоих». Молодой человек сделал так. Во время обеда, когда все сидели за столом, старец взял дитя на руки и пред всеми спросил его: «Кто твой отец?» Дитя протянуло руку и, показав пальцем на молодого человека, сказало: «Вот отец мой». Дитяти было двенадцать дней. Все, видевшие это, прославили Бога, а старец встал из-за стола и бежал в Скит.[292]

7. Говорил авва Даниил: «Чем тучнее тело, тем немощнее душа, а чем суше тело, тем сильнее душа». Также говорил: «Чем более иссыхает тело, тем душа делается утонченнее; душа чем делается утонченнее, тем она делается пламеннее».[293]

8. Авва Даниил поведал. В Вавилоне дочь одного из идолопоклонников имела в себе беса. Отцу ее был знаком некоторый монах. Этот монах говорил ему: «Никто не возможет исцелить дочери твоей, кроме известных мне отшельников; но и те, если будешь просить их, не захотят сделать этого по смирению. Вот как поступим: когда они придут на торг, то представимся, что хотим купить у них рукоделие их. Когда они придут в дом для получения денег за купленные у них вещи, то скажем, чтоб они сотворили молитву, и я верую, что исцелеет дочь твоя». Они пошли на торг; там ученик некоторого старца сидел и продавал корзины. Они пригласили его с корзинами в дом, чтоб там отдать ему деньги за них. Когда монах вступил в дом, беснующаяся выбежала ему навстречу и ударила его по щеке. Он обратил ей другую щеку по заповеди. Демон ощутил муку и возопил: «О беда! Заповедь Иисуса Христа изгоняет меня!» Девица немедленно очистилась. О случившемся поведали старцам. Они прославили Бога, сказав: «Обычно гордыне диавола падать пред смирением заповеди Христовой».[294]

9. Авва Даниил, проходя однажды чрез некоторое место, увидел, что несколько мирян задержали монаха, обвиняя его в совершении убийства. Старец остановился и, узнав, что брат оклеветан, сказал задержавшим его: «Где убитый?» Ему показали. Приблизившись к убитому, он сказал: «Помолимся». Когда же старец воздел руки горе к Богу, – убитый встал. Старец сказал ему пред всеми: «Скажи мне, кто убил тебя!» Он отвечал: «Вошедши в церковь, я дал много золота бывшему тут пресвитеру, а он убил меня и, вынесши, поверг в монастырь этого старца; но умоляю вас, возьмите у него золото и отдайте детям моим». Тогда старец сказал: «Теперь усни до того времени, как Бог воскресит тебя». Воскресший лег и снова сделался мертвым.

10. Поведал авва Палладий. «Однажды, при встретившейся нужде, авва Даниил пошел в Александрию, взяв и меня с собой. Когда мы входили в город, – встретил нас очень юный монах, выходивший из бани, в которой он мылся. Увидев его, старец очень вздохнул и сказал мне: «Очень жаль этого брата! Похулено будет имя Божие из-за него! Но пойдем за ним и увидим, где пребывает он». Мы пошли за ним. Старец отвел его в сторону и сказал ему: «Сын мой! ты молод и здоров телом: тебе не должно мыться в бане. Поверь мне, сын мой, что ты многих соблазняешь, не только мирских, но и монахов». Брат отвечал старцу: Аще бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был.[295] Писание говорит: не осуждайте, да не осуждени будете.[296] Тогда старец поклонился ему, сказав: «Прости меня, сын мой: я согрешил как человек». Оставив его, мы пошли. Я сказал старцу: «Авва! не точно ли болен брат, и в поступке его нет греха?» Старец вздохнул и, прослезившись, сказал мне: «Брат, да удостоверит тебя в истине самое дело: я видел, что более пятидесяти бесов последуют ему и посыпают его смрадом; один мурин сидел у него на плечах и целовал его, а другой мурин, малого роста, шел пред ним, разжигая его и научая разврату. Многие бесы окружали его и радовались о нем, а святого Ангела я не видел ни близ его, ниже вдали; почему я заключаю, что этот брат исполнен некоторой бесовской деятельности. Свидетельствует о жительстве его изысканная одежда его и то, что он, будучи молод, так бесстыдно пребывает среди города, в который с осторожностию входят постники и отшельники и стараются скорее уйти из него. Если б он не был сластолюбив и миролюбив, то не входил бы нагой в баню и не смотрел бы бесстыдно на обнажение других. Святые Отцы наши – Антоний Великий, Пахомий, Аммоний, Серапион и прочие – заповедали, чтоб никто из иноков не обнажал тела своего иначе, как по причине великой болезни или нужды. Видим в житиях их, что при встретившейся надобности обнажиться, чтоб перейти чрез реку, когда не случалось лодки, они, не будучи видимы никем, стыдились сопутствовавшего им святого Ангела и сияющего на них солнца. Когда приводилось кому-либо из Отцов переправляться чрез реку, и с ним находился ученик его, то они не обнажали себя иначе, как разлучившись друг от друга на достаточное расстояние, при котором они не могли бы видеть наготы друг у друга». Сказав это мне, старец замолчал. Мы возвратились в Скит. По прошествии немногих дней пришли в Скит некоторые братья из Александрии и поведали, что монах, прибывший из Константинополя и живший при храме святого Исидора, пойман на любодеянии с женою епарха; изувеченный прислугою, он был болен три дня и скончался. Событие это послужило в поругание и укоризну всем монахам. Услышав это, я заплакал и пошел к авве Даниилу. У него сидел тогда авва Исаак, игумен скитский. Я поведал им о случившемся с монахом, которого, когда мы входили в город, старец увидел выходящим из бани, который отверг наставление старца. Старец, прослезившись, сказал: «Наказание гордым – падение их». Наедине пересказал я авве Исааку виденное старцем и то, что он при этом говорил мне. Все это, как достойное быть записанным, авва Исаак велел внести в книгу о знаменоносных Отцах, для пользы и назидания читающих».

11. Пошел некогда авва Даниил с учеником своим из Скита в Фиваиду – так назывался Верхний Египет от главного города своего Фив – в обитель, в которой жил авва Аполлос. Отцы обители, услышав о пришествии к ним великого скитского старца, вышли навстречу ему за семь поприщ от монастыря своего. Их было более пяти тысяч. И представилось чудное зрелище! Они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, подобно лику Ангелов, старца, чтоб принять его как Христа. Одни подстилали под ноги его одежды свои, другие подстилали свои куколи, и видны были из очей их потоки слез. Пришел авва Аполлос и поклонился старцу семь раз, прежде нежели старец приблизился к нему. Они приветствовали друг друга с любовию.

Братия просили старца сказать им слово спасения, потому что старец не скоро начинал говорить с кем-либо. Они сели вне монастыря на песке, потому что церковь не вмещала их. Отец Даниил повелел ученику своему: напиши следующее: «Если хотите спастись, – соблюдите нестяжание и молчание: на этих двух деланиях основывается все монашеское жительство». Ученик написал сказанное ему старцем и для прочтения передал одному из братий, который прочитал это братиям-египтянам. Все, пришедши в умиление, заплакали.[297]

12. Вышедши оттуда, авва Даниил пришел в Иеромополь и сказал ученику своему: «Поди в монастырь женский и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел». Этот монастырь называется монастырем аввы Иеремии; в нем живет триста постниц. Ученик пошел и постучался во врата. Подошла привратница и тихим голосом изнутри сказала ему: «Спасайся! благословен приход твой! Чего ты желаешь?» Он отвечал: «Имею нечто сказать игумении». Привратница сказала на это: «Великая не беседует ни с кем; но скажи, чего желаешь, и я передам ей». Он отвечал: «Поди, передай ей, что некоторый монах имеет нужду переговорить с нею». Привратница поспешно пошла и поведала игумении. Пришла игумения и сказала тихим голосом: «Спасайся, брат! чего ты желаешь?» Монах отвечал: «Окажи любовь, дозволь мне провести эту ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери».

Игумения сказала ему: «Брат! никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, нежели внутренние». Брат отвечал: «Здесь авва скитский, Даниил». Она, услышав это, отворила обе половины ворот и вышла навстречу старцу со всеми постницами. Они устлали одеждами своими весь путь от ворот до того места, где был старец, и, поклоняясь перед ним, целовали ноги его. Таким образом с великою радостию и веселием ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, согретую с благовонными травами и, поставив постниц в два лика, сама своими руками умыла ноги старцу, также и ученику его. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением; оставшееся же после всех возлила на главу свою и в недра свои. Монахини представляли собою чудное зрелище: они были безгласны, как камни, и беседовали одна с другою знаками. Походка и вид их были ангельские. Старец спросил игумению: «Нас ли стыдятся сестры, или они всегда таковы?» Игумения отвечала: «Рабыни твои, владыка, всегда таковы; но молись о них». Старец сказал ей: «Скажи ученику моему, чтоб он научился у них молчанию, потому что он, живя со мною, ведет себя как готф».[298]

Одна из сестер лежала посреди монастыря и спала; на ней была рубищная одежда. Старец спросил игумению: «Кто это лежит?» Она отвечала ему: «Одна из сестер, преданная страсти пьянства.

Что делать с нею? не знаю. Выгнать ли ее из монастыря? боюсь греха. Оставить ли ее так? но она смущает сестер». Старец сказал ученику своему: «Возьми умывальницу и возлей на нее воды». Он сделал так. Она встала, как встают упившиеся вином. При этом игумения сказала: «Владыка! такова она всегда, какою ты видишь ее теперь». И ввела игумения авву Даниила в трапезу, предложила вечерю сестрам и сказала: «Авва! Благослови рабыням твоим вкусить с тобою». Он благословил им. Великая и вторая по ней сели с ним. Старцу предложили моченое сочиво, невареную зелень, финики и воду; пред учеником его поставили немного хлеба, вареной зелени и вина, растворенного водою; инокиням же предложили различную вареную пищу, и рыбу, и вина в достаточном количестве. При этом никто не произнес ни одного слова. Когда встали из-за трапезы, – старец сказал игумении: «Что вы это сделали? Лучшую пищу следовало употребить нам, а употребили ее вы». Игумения отвечала старцу: «Владыка! ты монах: и потому я предложила тебе пищу монашескую; ученику твоему, так как он ученик старца, предложена была пища также монашеская; мы же – новоначальные, потому употребили пищу новоначальных». Старец сказал на это: «Бог да исполнит любовь вашу, потому что мы извлекли большую пользу из действий ваших». Когда все разошлись спать, старец сказал ученику своему: «Поди, посмотри, где будет спать пьяная, лежавшая среди монастыря». Он посмотрел и сказал старцу: «Там, где сестры исправляют телесную нужду, близ отхожего места». Старец сказал ученику: «Побдим эту ночь». Когда уснули все инокини, старец взял ученика и подошел к тому месту, где лежала мнимая пьяная. Они увидели, что она встала и воздела руки к небу; слезы ее потекли подобно потоку, и творила она бесчисленное множество коленопреклонений. Когда же слышала, что какая-либо из сестер приходила для исправления телесной нужды, то повергалась на землю и представлялась спящею и храпящею. Так проводила она начало каждой ночи. И сказал старец ученику своему: «Призови ко мне игумению и вторую по ней, призови их тайно». Он пошел и призвал игумению и вторую по ней, и они всю ночь смотрели на подвиг мнимой пьяной. Тогда игумения начал говорить с плачем: «О сколько зла делала я ей!» Когда ударили в било церковное, игумения поведала всем инокиням виденное ею, и все предались великому плачу. Она же, уразумев, что тайна ее открыта, пришла, не примеченная никем, туда, где отведен был ночлег для старца, похитила жезл его и милоть, вслед за этим отворила ворота монастыря и ушла, оставив на воротах надпись: «Матери и сестры! простите меня, согрешившую пред вами, и молитесь о мне». При наступлении дня начали искать ее, и не нашли; пришедши к воротам, увидели их отворенными и надпись на них.

Блаженную нигде не могли сыскать и очень много плакали и рыдали о ней в монастыре. Старец сказал игумении: «Я ради нее пришел сюда; и Бог любит таких пьяниц». И начали все постницы исповедовать старцу, каждая какое оскорбление нанесла ей. Старец, сотворив молитву о сестрах, немедленно вышел из монастыря и пошел в келлию свою, благодаря и славословя Бога, ведущего сокровенных рабов Своих и не попущающего им долго пребывать утаенными, но открывающего их в уведение всех, не только при жизни, но и по смерти их, в похвалу и славу имени Своего.

13. Однажды шел с аввою Даниилом ученик его, авва Аммон, и сказал старцу: «Отец! когда мы престанем скитаться и будем постоянно пребывать в келлии?» Авва Даниил отвечал: «А кто может отнять у нас келлию? Когда мы в келлии, тогда – с нами Бог, и когда мы вне келлии – также с нами Бог».[299]

Преуспеяние старца в душевном делании было таково, что он постоянно пребывал умом в сердечной клети; к такому совершенству стремился он возвести ученика своего. Так важно руководство духоносным наставником, что святые Отцы советуют новоначальному иноку предпочесть торжище пустыне, если на этом торжище живет духоносный наставник.[300]

14. Однажды авва Даниил, пресвитер скитский, пошел в Фиваиду, взяв с собою одного из учеников своих. Они плыли вверх по реке Нилу, и когда доплыли до некоторого селения, – старец повелел лодочникам пристать к берегу. И сказал старец ученику своему: «Нам должно остановиться здесь». Ученик, услышав это, начал роптать, говоря: «Доколе нам скитаться! пойдем в Скит». Старец сказал: «Нет! останемся здесь». Они сели посреди села, как странники. Ученик сказал старцу: «Угодно ли такое поведение Богу, что мы сидим здесь, как миряне? по крайней мере пойдем в церковь». Старец отвечал ему: «Нет! останемся здесь». Они пробыли тут до глубокого вечера. Брат начал выражать огорчение на старца, оскорбляя его и говоря: «Беда мне с тобою, старик! из-за тебя приходится мне умирать!» Когда ученик укорял таким образом старца, подошел к ним престарелый мирянин, весь седой, сгорбленный от старости. Увидев авву Даниила, он пал к ногам его и начал лобызать их и обливать слезами. Приветствовал он и ученика. Потом сказал им: «Если вам угодно, пойдем в дом мой». У него в руке был фонарь, с которым он ходил по улицам, ища странных, и вводил их в дом свой. Он взял старца и ученика его и других странников, которых нашел, и ввел их в дом. Налив воды в умывальницу, он умыл ноги старцу и прочим братиям. Кроме одного Бога, он не имел ничего иного ни в дому, ни в каком другом месте. Странникам предложена была трапеза. Когда они отужинали, хозяин собрал оставшиеся укрухи и выбросил собакам того селения. Таков был у него обычай: он не оставлял на завтрашний день ни одной крохи от хлеба, который предлагался на ужине. Старец отвел хозяина в особенное место, и там наедине беседовали они до утра, говоря о пользе душевной со многими слезами. По наступлении утра они простились и разошлись. Дорогою ученик поклонился старцу, говоря: «Окажи любовь, авва, поведай мне, кто этот человек, и как ты знаешь его?» Но старец не хотел сказывать. И опять брат поклонился ему, говоря: «Авва! о многом другом ты поведал мне, а об этом человеке не хочешь сказать». Точно: старец сообщил ему о добродетельной жизни многих святых, а о престарелом мирянине не хотел сказать. Брат очень оскорбился этим и уже во всю дорогу ни о чем не говорил со старцем. Когда они пришли в свою келлию, брат не захотел принести в обычное время хлеб старцу, который вкушал ежедневно в десятом часу (в четвертом пополудни). Наступил вечер. Старец пришел в келлию брата и сказал ему: «Чадо! что значит это? ты оставил меня, отца твоего, без пищи». Брат отвечал: «Если б я имел отца, то отец любил бы своего сына». Услышав это, старец поворотился и хотел выйти из келлии, но брат догнал его, остановил, начал целовать ноги его, говоря: «Жив Господь! не оставлю тебя, доколе мне не поведаешь, кто – этот человек». Брат никак не хотел оставить старца в скорби, потому что очень любил его. Тогда старец сказал: «Дай мне немного поесть, и я скажу тебе». После вкушения пищи старец сказал брату: «Не будь непокорен.

Не хотел я сказывать тебе за прекословие, которое ты допустил себе в селении. Смотри, не сказывай никому о том, что услышишь от меня. Человек этот называется Евлогий. По ремеслу своему он – каменосечец, проводит весь день в работе, ничего не вкушая даже до вечера. По наступлении вечера возвращается в дом свой, куда приводит с собою всех странных, каких только найдет в селении, и монахов и мирских, предлагает им пищу, как ты видел, оставшиеся же укрухи выкидывает собакам. Ремеслом своим он занимается с юности своей и доселе; теперь ему более ста лет, но и поныне Бог подает ему такую же крепость в работе, какую он имел в молодых годах. Ежедневно он выработывает по золотой монете. Сорок лет тому назад я пришел в это селение для продажи рукоделия. Тогда был я еще не стар. При наступлении вечера пришел по обычаю своему Евлогий, взял меня и прочих, каких нашел странников, в дом свой, угостил нас, как ты видел. Я удивился его добродетельной жизни и начал поститься по неделе и молить Бога о нем, чтоб подал ему значительное имущество на дело странноприимства. Я провел в таком посте три недели и более и столько изнемог от поста, что едва был жив. Вот! вижу некоего Священнолепного, Который пришел ко мне и сказал: «Что с тобою, авва Даниил?» Я отвечал ему: «Дано мною слово пред Богом не вкусить хлеба, доколе Бог не услышит молитвы моей о Евлогии, каменосечце, и не пошлет ему благословения, чтоб он мог преизобиловать в деле странноприимства». Он сказал: «Напрасно! Ему лучше оставаться в том положении, в котором он находится ныне». Я сказал ему: «Нет, Господи, подай ему, чтоб все прославили Твое Святое имя». Он отвечал: «Говорю Я тебе, что настоящее его положение хорошо для него. Если же непременно хочешь, чтоб Я подал ему, то согласишься ли взять на себя ручательство о душе его, что он спасет ее при умножении имения его? При таком условии Я подам ему». Я сказал: «Владыко! от руки моей взыщи душу его». В то время, как я говорил это, увидел себя стоящим в храме Святого Воскресения в Иерусалиме. Там увидел я священнолепного Отрока, Который сидел на камне; Евлогий стоял на правой стороне Его. Отрок приказал одному из предстоявших Ему подозвать меня к Себе. Когда я приблизился, Он сказал мне: «Ты ли поручившийся за Евлогия?» Предстоявшие сказали: «Точно так, Владыко: он». Отрок сказал: «Взыщу с тебя поручительство твое». Я сказал: «Взыщи, Владыко, с меня; только умножь имение его». После этого я увидел, что некие два начали влагать в недро Евлогию великое множество золота, и чем более они влагали, тем недра более вмещали. Проснувшись, я понял, что я услышан, и прославил Бога. В это время Евлогий, вышедши однажды на обычную работу, ударил в камень и услышал, что в камне была пустота; он повторил удар, от которого образовалось небольшое отверстие; он ударил в третий раз, и открылась значительная пустота, наполненная золотом. Объятый ужасом, он сказал сам себе: «Что мне делать? Не знаю. Если возьму золото в дом мой, услышит правитель, похитит клад себе, а меня подвергнет напасти. Однако возьму золото и сложу в таком месте, в котором никто не узнает о нем». Он купил волов, будто бы для перевозки камней, и ночью, с великою осторожностию, перевез золото к себе в дом. Доброе дело странноприимства, которое он доселе исполнял ежедневно, было оставлено им. Он нанял корабль и прибыл в Константинополь. Там царствовал тогда Иустин, дядя Иустинианов. Евлогий дал много золота царю и вельможам его, получил сан епарха и купил себе великолепные палаты, которые и доселе называются Египетскими. По прошествии двух лет опять вижу во сне священнолепного Отрока, виденного мною прежде, во святом храме Воскресения, и сказал я сам в себе: «Где Евлогий?» По прошествии краткого времени вижу, что Евлогия изгоняют от лица Отрока, и некоторый эфиоп увлекает его. Проснувшись, я сказал сам себе: «Увы мне грешному! что сделал я? погубил душу мою!» Пошел я в то селение, где прежде жил Евлогий, как бы для продажи моего рукоделия. Пришедши в селение, я ожидал, что придет Евлогий и по обычаю введет меня в дом свой; но никто не пришел и не пригласил меня. Я встал и, увидев некоторую старицу, просил ее принести мне немного хлеба, потому что в тот день я еще не ел. Она поспешно пошла и принесла мне хлеба и вареной пищи и, севши возле меня, начала говорить мне духовные назидательные слова. «Не полезно тебе, – говорила она, – выходить в мирские селения. Разве ты не знаешь, что монашеская жизнь нуждается в удалении от молвы?» И много другого полезного она сказала мне. Я возразил ей: «Ведь я пришел продать рукоделие мое». Она сказала на это: «Хотя ты и пришел для продажи рукоделия, но не должен был оставаться в селении до такой глубокой ночи». Я отвечал: «Да, да!» Потом спросил я ее: «Скажи мне, мать, нет ли в этом селении кого-либо, боящегося Бога и принимающего странных?» Она, вздохнув, сказала мне: «О, отец и владыко! имели мы здесь каменосечца, очень милостивого к странным. Но Бог, видя добродетель его, излил на него щедроты Свои: слышим о нем, что он теперь в Константинополе и сделался знатным человеком». Услышав это, я сказал сам себе: «Я сделал это убийство». Немедленно пошел я в Александрию, сел в корабль и прибыл в Константинополь. Там я стал расспрашивать, где Египетские палаты и как мне найти их. Рассказали мне это, я пошел и сел у ворот дома Евлогиева, ожидая выхода вельможи. Вижу: вышел он с великою гордостию; я воззвал к нему: «Помилуй меня, имею нечто сказать тебе!» Он не только не захотел взглянуть на меня, но и приказал рабам своим бить меня. Я поспешно перешел на другое место, мимо которого должно было идти ему, и опять воззвал к нему. Он опять приказал бить меня больше прежнего. Таким образом я провел четыре недели пред вратами дома его, обуреваемый снегом и дождем, и не мог побеседовать с ним. Изнемогши, я ушел оттуда, повергся пред образом Господа нашего Иисуса Христа и молился со слезами, говоря: «Господи, разреши меня от поруки за этого человека! иначе я оставлю монашество и пойду в мир». Когда я говорил это мыслию, вздремнулось мне, и, вот, слышу необыкновенное смятение и голос: «Идет Царица!» Пред Нею шли полки – тысячи тысяч и тьмы тем народа. Я воззвал к ней: «Помилуй меня, Владычица!» Она остановилась и сказала: «Чего ты хочешь?» Я отвечал: «Я поручился за Евлогия-епарха: повели, чтоб я был уволен от этой поруки». Она сказала: «Я не вхожу в это дело: удовлетвори, как хочешь, своему поручительству». Проснувшись, я сказал себе: «Если мне придется и умереть, не отступлю от врат Евлогия, пока не улучу возможности побеседовать с ним». Опять пошел я ко вратам его и, когда он хотел выйти, я опять воззвал к нему. Тогда подбежал ко мне один из рабов его и нанес мне столько ударов, что сокрушил все тело мое. Пришедши в совершенное недоумение и уныние, я сказал себе: «Возвращусь в Скит, и если угодно Богу, то Он судьбами Своими, ведомыми Ему единому, спасет Евлогия». Я пошел искать и нашел корабль, которому должно было плыть в Александрию. Вошел я в этот корабль и от скорби упал как мертвый. В этом положении я задремал и вижу себя в храме Святого Воскресения, вижу опять священнолепного Отрока, Который сидел на камне честного гроба. Отрок воззрел на меня гневно: от этого как бы окаменело сердце мое, и я не мог отворить уст моих. И сказал мне Отрок: «Что ж ты не действуешь по поручительству твоему?» Он повелел двум из предстоявших Ему повесить меня, и били они меня довольно, приговаривая: «Не начинай дела, превышающего твои меры, не препирайся с Богом, не стужай Божеству». От страха я не мог отворить уст моих. Когда я еще висел, услышался голос: «Царица идет!» Увидев Ее, я несколько ободрился и сказал Ей тихим голосом: «Владычица мира, помилуй меня». Она спросила, как и в первый раз: «Чего ты хочешь?» Я сказал: «Я повешен здесь за поручительство мое за Евлогия». Она сказала мне: «Я умолю за тебя». И видел я, что Она подошла к Отроку и начала целовать ноги Его. Отрок сказал мне: «Впредь не будешь ли делать этого?» «Не буду, Владыко! – отвечал я. – Молился я о Евлогии, желая лучшего. Владыко! я согрешил: прости меня и повели разрешить». Он сказал мне: «Иди в келлию твою, и уже не заботься о Евлогии, которого Я возвращу к его прежнему добродетельному жительству способом, Мне известным». Я проснулся неизреченно радостным, избавившись от такого поручительства, и благодарил Бога и Пресвятую Владычицу Богоматерь. По прошествии трех месяцев дошел до меня слух, что царь Иустин умер, что вместо него воцарился новый царь, который поднял гонение на вельмож умершего царя, на ипатов и диксикратов, и на моего Евлогия-епарха. Двое из этих вельмож были убиты, имение их разграблено, равно как и богатство Евлогия, сам же он бежал из Константинополя ночью; потому что царь велел искать его и убить там, где найдут. Евлогий, переменив одежду на себе, облекшись в такую, какую он носил прежде, в дни убожества своего, возвратился на прежнее место жительства своего. Стеклись к нему поселяне, желая видеть его, и говорили ему: «Мы слышали о тебе, что ты сделался вельможею». Он отвечал: «Если б я возведен был в сан вельможи, то вы бы не увидели меня здесь. Вы слышали о ком-либо другом, а я ходил для поклонения к святым местам». Опомнившись от упоения суетою мира, Евлогий говорил сам себе: «Смиренный Евлогий! встань, примись за твои орудия и поди на работу. Здесь не Константинополь! Иначе, пожалуй, снимут с тебя голову». Он взял орудия ремесла своего, пришел к камню, в котором прежде нашел имение, полагая, что вторично найдет подобное. Ударял он в камень до самого полудня и не нашел ничего. Вспомнились тогда ему обилие яств и наслаждений, которые он имел, живя в палатах, в обольщении и гордости мира сего. При этом опять говорил он себе: «Встань, работай: здесь – Египет». Мало-помалу Святой Отрок и Святая Владычица наша привели его в прежнее благочестивое устроение. Праведный Бог не забыл прежнего добродетельного жительства его. По прошествии нескольких лет я пошел опять в это селение. При наступлении вечера Евлогий пригласил меня в дом свой по прежнему обычаю своему. Едва я увидел его, как вздохнул из глубины сердца, прослезился и сказал: «Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси![301] Кто Бог Велий, яко Бог наш, воздвизаяй от земли нища, и от гноища возносяй у бога![302] Владыко, Господи! чудеса Твои и судьбы Твои кто может исповедать? Я, грешник, начал уже погибать; едва не вселилась во ад душа моя!.. " Евлогий взял воду и умыл ноги мои по обычаю; предложил и трапезу. По окончании ужина я спросил у него: «Как поживаешь, брат?» Он отвечал мне: «Молись за меня, отец, потому что я – человек грешный, и у меня нет никакого имущества». Я сказал ему на это: «О, если б ты не имел и того, которое имел!» «Почему так, авва и владыко? – возразил он, – разве я чем-нибудь соблазнил тебя?» Тогда поведал я ему все случившееся, и мы плакали вместе. Потом он сказал мне: «Молись о мне, чтоб я исправился хотя отныне». И сказал я ему: «Истинно говорю тебе, брат: не ожидай получить имение большее того, которое имеешь; будешь получать по одной золотой монете на день». – Это даровал ему Бог на дневное содержание. – Вот, чадо, я сказал тебе, как знаю его, а ты не пересказывай этого никому». Ученик сохранил в тайне событие до смерти святого старца. Должно удивляться человеколюбивому смотрению о нас Бога! В короткое время Бог вознес Евлогия на такую высоту и опять смирил его к душевной пользе его. Помолимся и мы, чтоб нам даровано было смириться в страхе Господа нашего Иисуса Христа, чтоб получить милость на Страшном Суде Его молитвами Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых.[303]

Авва Диоскор

1. Поведали о авве Диоскоре следующее. Он, безмолвствуя в келлии, оплакивал себя. Ученик его жил в другой келлии. Когда ученик приходил к старцу и заставал его плачущим, то спрашивал: «Отец! о чем ты плачешь?» Старец отвечал: «Плачу о грехах моих». Ученик возражал: «Ты не имеешь грехов». Старец отвечал: «Будь уверен, сын мой: если б я видел все грехи мои, то мой собственный плач оказался бы недостаточным; я понуждался бы во многих помощниках, чтоб оплакать их как должно».[304]

2. Авва Диоскор говорил: «Если мы облечемся небесною одеждою: то не окажемся нагими. Если же не будет на нас этого одеяния, – что сделается с нами, братия? Мы услышим грозный глас, повелевающий: возьмите его и вверзите во тьму кромешную.[305] Обымет нас великий стыд, если мы, носив столько времени святой иноческий образ, окажемся в час нужды не имеющими брачного одеяния. О, как будем тогда раскаиваться!»[306]

Диоскор, пресвитер Фиваидский

Пресвитер Фиваидский Диоскор говорил монахам, находившимся под его руководством: «Подобает монаху вознестись превыше естественного закона, чтоб в нем не обреталось ниже малейшей плотской скверны. Он должен обуздывать плоть свою, не допуская ей излишества в пище. Он должен иссушить плоть свою. В противном случае она будет увлекать его вожделением своим. Монах отнюдь не должен иметь сладострастного вожделения. Он должен быть чужд ощущения мирских людей. Часто видим, что и миряне воздерживаются от пищи для здоровья телесного и по другим причинам: тем более монах должен озаботиться о доставлении духовного здравия уму и сердцу».[307]

Авва Дула

Авва Дула говорил: «Если враг будет внушать нам, чтобы мы оставили безмолвие, то не послушаем его, потому что никакой подвиг не может сравняться с пребыванием в безмолвии и пощении. Пост и безмолвие, в совокупности своей, противоборствуют врагу и доставляют душевным очам остроту зрения».[308]

Епифаний, архиепископ Кипрский

1. Святой Епифаний, архиепископ Кипрский, был родом из Финикии, происхождением и верою – иудей. В детстве лишился он родителей, сперва отца, потом матери, принял христианство вместе с сестрою своею Каллитропиею и вступил в монастырь, будучи шестнадцати лет от роду. Каллитропия также уневестилась Христу в лике инокинь.[309]

2. Братство монастыря, в котором святой Епифаний принял монашество, состояло из десяти монахов. Настоятельствовал над ними преподобный Лукиан, муж духоносный; также между братиями были мужи, исполненные благодати Божией. В обществе такого братства, под таким руководством, избранный сосуд, Епифаний, скоро достиг духовного преуспеяния, которое впоследствии развилось в нем в необыкновенном обилии. Братия занимались переписыванием священных книг: этим рукоделием они содержали себя и обитель.[310] Рукоделие это имело и свою духовную цель: это явствует из писаний и многих изречений святого Епифания.

3. Он говорил: «Незнание Писания – великая стремнина и глубокая пропасть».[311]

4. Он говорил: «Незнание Божественных законов – великое предательство своего спасения».[312]

5. Он говорил: «Чтение Писания – великая защита от греха».[313]

6. Он говорил: «Приобретение христианских книг для имеющих средство к такому приобретению – необходимо; одно зрение этих книг останавливает в нас стремление к греху, возбуждает в нас стремление к добродетели».[314]

Так высказывались понятия и ощущения, родившиеся от келейного занятия, которое совершалось в духовном разуме и с целию преимущественно духовною.

7. Извещал блаженной памяти Епифания, епископа Кипрского, игумен монастыря его в Палестине: «Мы не оставляем твоего правила и тщательно отправляем богослужение в третий, шестой, девятый час и вечером». Он в ответ повелел сказать ему: «Из этого следует, что в прочие часы вы пребываете без молитвы; но истинному монаху подобает непрестанно молиться и петь в сердце своем».[315]

Святой Епифаний, прежде возведения своего в сан епископа, основал монастырь в Палестине и был настоятелем его. Несмотря на то что монастырь находился в глубокой пустыне, множество посетителей отовсюду стекалось в него. Они привлекались обильным даром чудотворения и прочими духовными дарами, которыми Богу угодно было украсить Своего угодника. Это вынудило Епифания нередко удаляться из монастыря своего и на продолжительное время. При одном из таких путешествий он был занесен бурею в Саламон, или Констанцию, город острова Кипра. Там в это время собор епископов занимался избранием епископа для города и, по откровению Свыше, хиротонисал Епифания во архиепископа Констанции и всего Кипрского острова.

8. Послал однажды Епифаний, архиепископ Кипрский, к авве Илариону, умоляя его прийти к себе. «Приди для свидания со мною прежде исшествия нашего из тела», – говорил в приглашении своем святитель. Авва Иларион пришел, и старцы возрадовались взаимно друг о друге. Когда они сидели за трапезою, подана была птица. Епископ, взяв часть ее, подал авве Илариону. Но старец сказал ему: «Прости меня, Отец, с того времени, как я принял монашеский образ, я не влагал в уста мои заколотого». Епископ отвечал: «И я с того времени, как принял монашеский образ, не попустил, чтоб кто-либо уснул, имея гнев на меня». Авва Иларион сказал на это: «Прости меня, Отец! твое жительство выше моего».[316]

9. Когда уже достиг Епифаний глубокой старости, – был призван в Константинополь для участия в соборе епископов по делу святого Иоанна Златоустого. Видя, что собор действует по увлечению страстию, он лично испросил у императора Аркадия дозволение возвратиться в Кипр. При этом свидании император спросил Епифания, сколько ему лет от роду. Епифаний отвечал: «Сто пятнадцать лет и три месяца. Рукоположен я во епископа, когда мне было шестьдесят лет; в сане епископа состою пятьдесят пять лет и три месяца». «В тот же день, – говорит писатель жития Епифаниева, – мы сели в корабль, плывший в Кипр. Епифаний поместился в нижней части корабля, и мы с ним. У Епифания был обычай постоянно держать в руках Евангелие. Трижды вздохнул и возрыдал он, раскрыв Евангелие; закрыв его, опять пролил слезы. Потом встал и помолился; по совершении молитвы он опять сел там же, в нижней части корабля, и со слезами начал говорить нам: «Если вы, чада мои, любите меня, то сохраните заповеди мои, и любовь Божия пребудет в вас. Вы знаете, чрез сколько огорчений я прошел в этой жизни, – и не считал я эти огорчения огорчениями, но пребывал всегда веселым, возлагаясь на Бога; Бог не оставлял меня, но всегда сохранял от всех козней лукавого. Любящим Бога вся споспешествует во благо.[317] Однажды, о возлюбленные чада мои, когда я находился в пустынном месте и приносил молитву Христу, чтоб Он освободил меня от всех наветов противника, – множество демонов напало на меня. Они начали терзать меня и, схватив за ноги, влачили по земле. Некоторые из них нанесли мне раны. Так поступали они со мною в продолжение десяти дней. После этого я уже не видел демона в его собственном лице во все дни жизни моей, но изливал он на меня злобу свою чрез посредство человеков: такого рода злоключения постигли меня в Финикии от неистовых симониан, в Египте от нечестивых гностиков, в Кипре от нечестивых валентиниан и от других еретиков. Внимательно выслушайте, о чада мои, слова Епифания-грешника. Не вожделевайте денег, и пошлются вам деньги в изобилии. Не имейте ненависти ни к кому из человеков, и Бог возлюбит вас. Не злословьте братий, и диавол не будет господствовать над вами возбуждением страстей ваших.

Отвращайтесь от всех ересей, как от зверей, исполненных смертоносного яда; об этом я предал вам в книгах, называемых «Панария». Отвращайтесь и хранитесь от похотений мира, наветующих и ум и тело. Знайте, что при посредстве этих похотений приступает к вам сатана. Иногда в плоти и не нарушается спокойствие, но дух нетрезвящихся подвергается осквернению мечтаниями. Когда же ум наш бодрствует и постоянно пребывает в памятовании Бога, тогда удобно побеждаем врага».[318] Таково было предсмертное наставление святого Епифания ученикам его – он скончался на корабле, не достиг Кипра».

Авва Евагрий

1. Авва Евагрий приведен к монашеской жизни особенными судьбами Божиими. Он был сын пресвитера, родом из Понта, принадлежал к племени иверийцев (грузин), произведен в чтеца Василием Великим, епископом Кесарии Каппадокийской, рукоположен во диакона Григорием Нисским, братом Василия, сопутствовал Григорию на Второй Вселенский Собор в Константинополь. Там Григорий передал его, как мужа весьма ученого, блаженному Нектарию, епископу Константинопольскому. Столица начала вредно действовать на Евагрия, и он, избегая душепогибели, наставленный видением, удалился в Иерусалим; там облекся в иноческий образ, потом ушел в Египет, в Нитрийскую гору, – обширную пустыню, населенную множеством монахов. Проведши в ней два года, он переместился в другую пустыню, именуемую Келлии. Пятнадцать лет пребыл он в строгом подвижничестве и стяжал чистоту ума, удостоился даров разума, премудрости и рассуждения духов. Он был столько бит демонами и подвергся столь многообразным опытам в борьбе с ними, что этого и пересказать нелегко. Однажды явились ему три демона в одеяниях священнических, намереваясь препираться с ним о вере: один называл себя арианином, другой евномианином, третий последователем Аполлинария. Евагрий, имевший Духа премудрости, легко победил их. Авва умер пятидесяти четырех лет от роду, скончався вмале и исполнив лета долга,[319] по изречению Писания.[320]

2. Говорил авва Евагрий: «Безмолвствуя в келлии твоей, уедини ум твой в тебе самом и вспомни о дне смерти твоей. Усмотри умерщвление твое, усмотри падение, восприими плач. Возненавидь суету мира сего. Будь смирен во всех отношениях. Имей попечение о том, чтоб пребывать постоянно в стремлении к безмолвию, и не впадешь в расслабление. Вспоминай о заключенных во аде! помысли, в каком положении находятся теперь низвергнутые туда души! в каком горьком молчании они пребывают там! как они стонут ужасно! в каком они страхе и мучении! в каком отчаянии! в какой печали! в каких бесконечных слезах! Потом приведи себе на память день Воскресения и Страшный Суд Христов, которого одно представление воображением может привести в ужас. Какое смущение обымет грешников, когда они будут приведены пред лице Христа Бога, пред Ангелов, Архангелов и прочие Силы небесные, пред собрание всех человеков! Приведи себе на память виды вечных мук: огнь неугасающий, червь неумирающий, мрак тартара, скрежет зубов и прочие ужасы и разнообразные муки. Приведи себе на память уготованные блага праведникам, дерзновение их к Богу Отцу и Сыну Его, Иисусу Христу, пред Ангелами, Архангелами, всеми небесными Силами и всем человеческим родом. Приведи себе на память Небесное Царство, сокровища его, радость и покой. Памятствование того и другого да пребывает с тобою: воздыхай об участи, ожидающей грешников, проливай слезы, весь облекись в сетование, страшись, чтоб и тебе не подвергнуться тому же; воспоминанием благ, уготованных праведным, увеселяйся и ободряйся. Стремись к получению вечного блаженства и к избежанию вечного мучения. Не оставляй этих воспоминаний, находясь и в келлии твоей и вне ее; содержи эти воспоминания непрестанно в уме твоем и чтобы, хотя при помощи их, избежать скверных душевредных помышлений».[321]

Святые Отцы, советуя вспоминать о предметах невидимого мира, воспрещают изображать их в уме мечтою: предметы эти совсем не таковы, какими рисуются они в воображении человека плотского и страстного. Дозволение себе мечтательности есть отверстая дверь в область лжи – этого непременного условия и начала погибели человека; дозволение себе мечтательности есть отступление от истины и произвольное самообольщение. Но при особенном нашествии блудных помыслов, когда демоны усиливаются запечатлеть нас образами сладострастия, допускается воображение адских мук и ужасов: тьмы вечной, вечного горького молчания и вечных бесплодных стонов, огня гееннского, в котором, как в море, тонут грешники. Образами адских ужасов могущественно изглаживаются сладострастные образы.

3. Авва Евагрий поведал, что некоторый из Отцов сказал: «Сухоядение и равномерность в количестве пищи, при душевном расположении любовию ко всем, скоро вводят монаха в пристанище бесстрастия».[322]

4. Передавал авва Евагрий изречение некоторого старца: «Отвергаю плотские наслаждения и для того, чтоб отсечь поводы к возмущению гневом. Заметил я, что гнев борет меня всегда по поводу наслаждения, возмущая ум мой и отъемля у меня рассуждение».[323]

5. В начале своего монашеского жительства авва Евагрий пришел к некоторому старцу и сказал ему: «Авва! преподай мне душеспасительное слово». Старец отвечал: «Если хочешь спастись, то, к кому бы ты ни пришел, не говори прежде, нежели он спросит тебя». Евагрий пришел в умиление от этого изречения, поклонился старцу до земли и сказал: «Поверь мне, авва! я прочитал много книг и нигде не встретил такого мудрого наставления».[324]

6. Парящий (находящийся в развлечении и рассеянности) ум приводится в состояние непарительности чтением, бдением и молитвою; разжжение вожделения погашается постом, трудом и уединением; возмущение гнева укрощается псалмопением, долготерпением и милосердием. Всякий подвиг должен быть благовременным и соразмерным. Подвиг, возложенный безвременно и не соразмерно с силами, может быть выдержан только в течение краткого времени, а всякое делание, совершаемое в продолжение краткого времени, потом оставляемое, более вредно, чем полезно.[325]

7. Сказал авва Евагрий: «Велико – молиться без развлечения; заниматься же псалмопением без развлечения еще труднее».[326]

8. Он сказал: «Постоянно содержи в памяти предстоящие тебе кончину и Суд, – и сохранишь душу твою от согрешения».[327]

9. Авва Евагрий сказал: «Если впадешь в малодушие, – молись. Молись же со страхом и трепетом, молись усердно, бодренно и трезвенно. Так подобает молиться тем более, что невидимые враги наши лукавы и неусыпны в кознодействии: они особенно тщатся препятствовать такому совершению молитвы».[328]

10. Опять сказал: «Если помысл богопротивный приблизится к твоему сердцу, то молитва твоя да не будет о разнообразных предметах, но извлекай слезный меч против того, кто нападет на тебя».[329]

11. Сказал авва Евагрий: «Начало спасения – самоукорение».[330]

12. Поведал авва Евагрий: «Спросил меня сосуд избранный, старец Макарий Египетский: «По какой причине мы, когда помним оскорбления, нанесенные нам человеками, то памятствованием этим уничтожаем крепость души; когда же помним оскорбления, нанесенные нам бесами, то памятствованием этим охраняем наши души?» Недоумевая, что отвечать, я просил у него объяснения. «По той причине, – отвечал он, – что первое противоестественно душе, а второе естественно»».[331]

13. «В самый зной полудня, – поведал о себе авва Евагрий, – пошел я к святому отцу Макарию и, будучи истомлен зноем, попросил воды, чтоб прохладиться питием. Но он сказал: «Будь доволен тению. Многие путешественники и мореплаватели терпят жажду не менее тебя!» Потом, когда я исповедал ему помыслы мои относительно воздержания, он сказал: «Поверь мне, сын! в целые двадцать лет я не употребил досыта ни хлеба, ни воды, ни сна. Хлеб мой ел я весом, воду пил мерою и позволял себе уснуть, прислонившись к стене»».[332]

Евлогий, ученик патриарха Иоанна Милостивого

Некто Евлогий, ученик патриарха, блаженного Иоанна Милостивого, великий подвижник, саном пресвитер, постился по два дня, а иногда и по целой неделе, вкушая только хлеб и соль, и был прославляем людьми. Он пришел в Панефос к авве Иосифу, надеясь увидеть у него подвижничество еще более строгое. Старец принял его радостно и предложил на трапезе все, что было у него. Увидя это, ученики Евлогия сказали старцу: «Пресвитер ничего не вкушает, кроме хлеба и соли»; но авва Иосиф продолжал есть молча. Евлогий провел у него три дня и не слышал, чтоб он и ученики его занимались псалмопением, не видел, чтоб они молились, потому что подвиг их был тайный. Евлогий ушел с учениками своими, не получив пользы. По смотрению Божию сделался туман; они сбились с дороги и пришли опять к келлии старца. Став вне, они услышали, что в келлии совершается псалмопение. Постояв долго, они постучались. Авва Иосиф принял их с любовию. По причине зноя ученики аввы Евлогия налили воды в чашу и подали ему пить. Вода была из реки, но с примесью морской; такую воду всегда употребляли жившие с аввою Иосифом. Евлогий не мог пить этой воды и спросил старца: «Что это значит?» Старец отвечал: «Брат, несколько недостаточный рассудком, прибавил по ошибке в речную воду морской». Евлогий пал в ноги старцу и сказал ему: «Авва! ради Господа открой мне тайну подвижничества вашего, потому что когда мы были здесь, вы не занимались псалмопением, а когда мы нечаянно возвратились к вам, то застали вас занимающимися псалмопением. Также: вода у вас прежде была хорошая, а теперь она оказалась соленою». Старец отвечал на это: «Сын мой! малая чаша вина и свежая вода были поставлены ради любви, а ту воду, которую ты вкусил теперь, братия употребляют постоянно. Иноку должно всегда содержать подвиг свой втайне, – не делать напоказ ничего, до самой безделицы». И научил старец Евлогия рассуждению помыслов, отсекши от него все начинания из самолюбия и человекоугодия. Евлогий сказал старцу: «Жительство ваше – точно по Богу». Он получил большую душевную пользу, начал с того времени вкушать предлагаемую ему пищу, а подвиг свой хранить втайне.[333]

Авва Евлогий Скитский

1. Поведали нам ученики аввы Евлогия Скитского: «Когда старец посылал нас в Александрию продавать рукоделие, то завещавал нам оставаться в этом городе не более трех дней. «Если же, – говорил он, – вы пребудете более трех дней и впадете в какой-либо грех, то я неповинен в грехе вашем». Мы спросили его: «Почему же другие монахи, пребывая в городах и селах с мирскими людьми, не чувствуют вреда для душ своих?» Старец, отверзши нелживые уста, сказал нам: «Поверьте мне, чада мои: со времени принятия мною монашества я прожил в Скиту тридцать восемь лет, не выходя никуда. По истечении тридцать восьмого года пошел я с аввою Даниилом в Александрию к патриарху Евсевию по некоторой нужде. Когда мы вошли в город, то встретили там много монахов, и отверзлись мои очи: я увидел, что некоторых из них били вороны крыльями по лицу; других обнимали обнаженные женщины и шептали им на ухо; с иными играли обнаженные дети мужеского пола и мазали их смрадом; иным подносили нюхать мясо и вино. Из этого я понял, что демоны возбуждали в уме каждого монаха брань соответственно той страсти, которою он одержим. По этой причине, братия, я не хочу, чтоб вы замедляли в городе и подвергались нападению таких помыслов, правильнее же – демонов»».[334]

2. Старец Евлогий был очень искусен в рассуждении бесовских помыслов. Он собирал ежедневно учеников своих к себе и наставлял их способу сопротивления помыслам, представляющимся уму. Он говорил: «Сколько страстей в душе, столько и бесов. Свидетельствует и Божественное Писание, что всякий порабощается тому, чем побеждается. Кто поработится блуду и сластям, тот отвергся Христа. Также тщеславие, гордость, сребролюбие и лжа соделовают человека, служащего этим страстям, чуждым Христа».[335]

3. Блаженный Евлогий поведал следующее видение некоторого старца; по самой же вещи – ему было видение. Старец этот стоял в церкви на всенощном бдении пред воскресным днем. Братия стояли ликами и пели псалмы Давидовы. Старец увидел, что церковь исполнилась света и что Ангелы Божии воспевают с братиями. Когда окончилось всенощное бдение, Ангелы вышли из святого алтаря; поставлены были пред ними корзины как бы хрустальные, наполненные золотыми, серебряными и медными монетами, просфорами, как цельными, так и раздробленными на укрухи; также поставлен был небольшой золотой сосуд с миром и золотая кадильница с весьма благовонным фимиамом. Когда братия, прежде нежели выйти из церкви и разойтись по келлиям, подходили для поклонения к Честному Кресту: то Ангелы давали некоторым златники с изображением Господа нашего Иисуса Христа, другим сребренники с изображением креста, иным медные монеты, иным целые просфоры, иным укрухи; одних Ангелы помазывали миром из золотого сосуда, других кадили кадильницею; некоторые не получили ничего; некоторые же уходили, оставив в церкви полученное ими. Старец помолился Богу, чтоб открыто ему было значение видения и почему дары не равны, между тем как все вместе занимаются псалмопением и бдением. И было открыто ему, что принявшие по златнику суть те, которые на среду, пяток, недельные дни и двунадесятые праздники совершают бдение трезвенно с вечера до утра; принявшие сребреники – те, которые бдят с полуночи до утра; принявшие медную монету – те, которые понуждаются к псалмопению; принявшие цельные просфоры прилежат чтению книг; получили укрухи новоначальные, не вступившие еще в совершенное иноческое житие; помазаны миром послушные во всем отцу своему и вдавшие себя в услужение всем, – поты и труды их вменяются пред Богом в миро; те, которые окурены фимиамом кадила, суть вдавшиеся молве и приходящие в чувство только тогда, когда войдут в церковь; не приняли ничего небрегущие о своем спасении, не сопротивляющиеся скверным помыслам и не очищающие сердца от страстей, но предавшиеся сребролюбию и чревообъядению; оставившие в церкви полученные ими дары и ушедшие с пустыми руками суть те, которые занимаются эллинскими книгами, науками мира сего, – предававшиеся гордости, тщеславию и человекоугодию.[336]

Авва Евлогий, пресвитер

Пресвитер (иеромонах) авва Евлогий, когда совершал святую Литургию, – благодать Божия столько обымала его, что он видел душевное состояние каждого, приходившего к нему. Часто, когда некоторые из монахов приступали к Святому Причащению, он возбранял им, говоря: «Как дерзаете вы приступать к святыне, имея лукавые помыслы? Ты этою ночью занимался скверными помышлениями блудными, а ты помышлял, что к благодати Христовой можно приступать одинаково и пребывающему в грехах, и очистившемуся от них». Иных обличал Евлогий в других греховных увлечениях. «Устранитесь на короткое время, – говорил он им, – от Святого Причащения и покайтесь искренно, чтоб прощены были вам грехи ваши и вы соделались достойными общения с Богом. Если кто не отвергнет предварительно общения с греховными помыслами, тот не должен приступать к Святым Божиим Тайнам[337]».

Здесь разумеется соглашение с греховными помыслами, услаждение ими, пребывание в них произвольное, а не невольное их нашествие, которого никто избежать не может, но которому может противиться всякий.

Авва Евстафий

Поведал авва Евстафий: «Живши в мире, я никогда не вкушал пищи прежде захождения солнца. Когда я сидел в лавке, – книга не выходила из рук моих: рабы мои продавали и принимали товар, а я непрестанно упражнялся в чтении. По средам и пятницам я раздавал милостыню нищим. Когда начинался звон, я спешил в церковь, и никто прежде меня не приходил в нее. Когда я выходил из церкви, то приглашал с собою бывших тут убогих в дом мой, и разделяли они со мною трапезу мою. Когда я стоял в церкви на всенощном бдении, никогда не вздремнулось мне, – и признавал я себя великим подвижником. Все прославляли и почитали меня. Умер сын мой; вельможи города пришли ко мне, чтобы утешить меня, но я не мог утешиться. От великой скорби я впал в болезнь и был близок к смерти. По прошествии семи месяцев едва поправился. Провел я в дому моем после этого еще четыре года, подвизался по силе моей и не прикасался к жене моей: я жил с нею как с духовною сестрою. Когда случалось мне видеть монаха из Скита, – я приглашал его в дом мой вкусить со мною хлеба. У этих монахов я расспрашивал о чудесах, совершаемых святыми старцами, – и мало-помалу пришло мне желание монашества. Жену мою я ввел в женский монастырь, а сам пошел в Скит к авве Иоанну, с которым был знаком. Он постриг меня в монашество. Имел блаженный, кроме меня, еще двух учеников. Все, видя меня особенно усердным к церкви, отдавали мне почтение. Провел я в Скиту около пяти месяцев, и начал очень беспокоить меня блудный бес, принося мне воспоминания не только жены моей, но и рабынь, которых я имел в дому моем. Не было мне отдыха от брани ни на час. На святого старца я смотрел как на диавола, и святые слова его казались мне уязвляющими меня стрелами. Когда я стоял в церкви на бдении, то не мог открыть глаз от сна, овладевавшего мною, так что не однажды, но несколько раз я приходил в отчаяние. Борол меня и бес чревообъядения, борол до того, что я часто крал остатки хлеба, ел и пил тайно. Что говорить много! помышления мои расположили меня выйти и бежать из Скита, направиться на восток, поместиться в таком городе, в котором никто не знает меня, там предаться любодеянию или жениться. Старец, видя изменение в лице моем, ежедневно увещевал меня, говоря: «Сын мой! лукавые помыслы нападают на тебя и смущают душу твою, а ты не исповедуешь мне их». Но я отвечал: «Отец! у меня нет никаких помыслов, но я размышляю о грехах моих и скорблю о них». В обуревании такими скверными и лукавыми помышлениями проведши пятнадцать месяцев, однажды, пред наступлением воскресного дня, увидел я во сне, что нахожусь в Александрии, прихожу поклониться святому апостолу и евангелисту Марку. Вот! внезапно встретило меня множество эфиопов. Они схватили меня и, окружив, разделились как бы на два лика. Они принесли черную змею, связали ею мои руки, а другую змею свернули в кольцо и возложили мне на шею; еще других змей положили мне на плечи, а они прицепились к ушам моим, также змеею препоясали меня по чреслам моим. Потом привели женщин эфиоплянок, которых я имел некогда в дому моем, и начали они целовать меня и плевать мне в лицо. Нестерпим был для меня смрад их! Змеи начали есть ноги мои, лицо и глаза, а эфиопы, стоявшие вокруг меня, отворили уста мои и влагали в них огненною ложкою нечто, говоря: «Ешь, и насыться. Также они принесли чашу, говоря: «Подайте вина и воды и напойте его». И напоили они меня горящею смолою, смешанною с серою. После этого они начали меня бить огненными жезлами, говоря: «Отведем его в город Едес и наругаемся ему также и там». Находясь в таком бедствии, я увидел двух светоносных мужей красоты неисповедимой: они выходили из церкви святого Марка. Эфиопы, увидев их, убежали, а я начал взывать к ним: «Помилуйте меня!» Они спросили меня: «Что случилось с тобою?» Я отвечал: «Я шел в церковь поклониться, и попал на разбойников: вот, вы видите, что они сделали со мною». Один из светоносных людей сказал мне не это: «И хорошо сделали; с тобою следует поступить еще хуже. Но никто не может разрешить тебя от этих уз, кроме аввы Иоанна, с которым ты живешь и от которого ты отлучен твоим неверием». Затем светоносные эти мужи оставили меня и ушли, а я начал вопиять к ним: «Заклинаю вас единосущною Троицею! помилуйте меня!» Когда я кричал таким образом, пришли братия и разбудили меня. Я был облит слезами. Встав, я поспешил к преподобному старцу, припал к святым ногам его и рассказал ему по порядку все, виденное мною. Старец сказал мне: «Эфиопы суть бесы, змеи – скверные помыслы, которых ты не исповедуешь мне; огненная змея – брань беса блудного; жены эфиоплянки суть помышления лукавые, обольщающие и вместе губящие тебя; снедающая тебя змея есть злоречие; огненная лжица, отверзавшая твои уста, суть бесы осуждения; чаша, которою напоили тебя, есть душевное расположение твое, происшедшее от принятых лукавых помыслов, и то отвращение, которое ты ощутил ко мне и к братии; смолою и серою означаются тот хлеб и та вода, которые ты ел и пил украдкой, тайно. Знай, сын мой, что добродетели, которые ты совершал в мире, смешаны были с возношением и гордостию. Твои бдения, твое пощение, твое неупустительное хождение в церковь, милостыни, которые ты раздавал, – все это делалось по влиянием похвалы человеческой. По этой причине и диавол тогда не хотел нападать на тебя. Ныне же, увидев, что ты вооружился на него, и он восстал на тебя. На будущее время завещаваю тебе, сын мой, когда усмотришь в себе смущение и бурю от лукавых помыслов, скажи об этом мне, отцу твоему, или братиям, которые живут с тобою, и уповаю на Бога, что помогу тебе, как помог многим». Сделав мне это наставление, старец отпустил меня в мою келлию. С этого времени я начал открывать мои помышления и уже пребывал во всяком покое».[338]

Добродетели монахов и подвиги их отличаются решительною чертою от подвигов и добродетелей мирян. Говорит святой Иоанн Карпафийский монаху: «Никак не позволь себе признать более блаженным мирянина, нежели инока, мирянина, имеющего жену и детей, утешающегося тем, что он благотворит многим и подает обильную милостыню, не подвергаясь никаким искушениям от бесов. Не признай себя, монах, меньшим такого мирянина в благоугождении Богу. Говорю это не потому, чтобы ты жил непорочно, неся на себе труд иноческого подвига, но если ты и очень грешен.[339] Скорбь души твоей, твое злострадание далеко честнее пред Богом возвышеннейших добродетелей мирянина, твоя великая печаль, твое покаяние, твои воздыхания, сетование, слезы, мучительство совести, недоумение помысла, самоосуждение, рыдания, плач ума, плачевный вопль сердца, сокрушение, смущение, окаявание и уничижение себя, – это все и прочее, тому подобное, постигающее тех, которые ввергаются в железную печь искушений, далеко честнее и благоприятнее Богу, нежели благоугождение мирянина».[340] Подвиг иноческий основывается на истинном смирении, соединенном естественно с отвержением своего я, причем возвеличивается пред человеком Бог, и вся надежда спасения возлагается на Бога; напротив того, подвиг мирянина, состоящий из внешних дел, естественно растит свое я и умаляет пред человеком Бога. По этой причине видим, что многие великие грешники, вступив в монашество, соделались великими святыми, а знаменитые подвижники мира, вступив в монашество, оказали самое умеренное преуспеяние, а некоторые и расстроились. «Надлежит исследовать, – говорит святой Иоанн Лествичник, – почему миряне, которые проводят жизнь в бдениях, в посте, в подвижничестве, перешедши к жизни монашеской, в это поприще душевных опытов, удаленное от человеков, оставляют свое прежнее подвижничество растленное и притворное. Я видел многие и различного рода древа добродетелей, насажденные мирянами, напояемые тщеславием, как бы гноем из помойной ямы, при уходе за ними являтельства (совершения дел напоказ, или открыто пред человеками), при утучнении земли около их похвалами: эти древа, будучи пересажены на землю пустынную, не посещаемую мирскими, не имеющую смрадной воды тщеславия, немедленно посохли. Воспитанным в неге древам несвойственно расти и приносить плод на жестокой почве иночества».[341] В Константинополе жили два родные брата. Они были весьма набожны и постились много. Один из них пошел в Раифу, отвергся мира и принял монашество. По прошествии некоторого времени брат его, мирянин, захотел посетить монаха. Он пришел в Раифу и побыл с монахом некоторое время. Заметив, что монах вкушает в девятом часу (третьем пополудни), он соблазнился и сказал ему: «Брат! когда ты жил в миру, то не позволял вкушать прежде солнечного захождения». Монах отвечал: «Когда я жил в миру, то питался тщеславием, слыша похвалы от человеков: они облегчали для меня тягость подвига постного».[342]

Авва Евпрений

1. С казал авва Евпрений: «Наименованием плотского обозначается все вещественное. Любящий вещество любит преткновения и скорби. Если нам случится утратить что-либо вещественное, – утрату должно принимать с радостию и исповедовать, что она избавила нас от попечения».[343]

2. Брат просил наставления у аввы Евпрения, как ему жить. Старец отвечал: «Ешь траву, в траву одевайся, на траве спи; сердце стяжи железное».[344]

3. Он говорил: «Святой Давид молился на всякое время[345] (непрестанно): молился в полночь, пред рассветом, молился на рассвете, молился утром, в полдень и вечером. Потому-то и сказал он: Седмерицею днем хвалих Тя».[346]

4. Он говорил: «Скудость в брашнах, страх Божий, плач и смирение да пребывают с тобою».[347]

5. Он говорил: «Зная, что Бог верен и всемогущ, веруй в Него, – и будешь причастником благ Его. Если же ты унываешь и пребываешь в бездействии, то не веруешь. Все мы веруем, что Бог всесилен, – веруем, что все возможно для Него; но ты яви веру свою в Него и делами, и Он сотворит в тебе чудеса».[348]

6. Брат спросил авву Евпрения: «Как приходит страх Божий в душу?» Старец отвечал: «Если человек будет смиряться, нестяжательствовать, если воздержится от осуждения, то придет к нему страх Божий».[349]

7. Однажды обокрадывали авву Евпрения: он помогал ворам выносить из келлии находившееся в ней. Воры вынесли все и, забрав вынесенное, пошли. Только жезл старца остался в келлии. Старец, увидевши это, опечалился. Взяв жезл, он пошел за ворами и отдавал им жезл; но они не хотели принять его по подозрению какого-нибудь умысла против них в действии старца. Старец, встретившись с некоторыми людьми, шедшими по той же дороге, упросил их взять жезл и передать его ворам.[350]

Авва Евгений

1. Сказал авва Евгений: «Полезно нам искать одного: пребывания со Иисусом. Богат пребывающий со Иисусом, если он и нищ в вещественном отношении».[351]

2. Он сказал: «Любящий земное более небесного лишится и небесного и земного. Ищущий же небесного – господин всему миру».[352]

3. Он сказал: «Да будут потребности чрева малыми, да будет рукоделие малым, – и возможем изработать в безмолвии спасение наше».[353]

Авва Евсевий

Поведал авва Евсевий, пресвитер Лавры Раифской: «К некоторому из здешних старцев пришел бес в образе монаха и постучался в двери келлии. Старец отворил двери и сказал пришедшему: «Сотвори молитву». Пришедший сказал: «И ныне, и присно, и во веки веков, аминь». Старец опять сказал ему: «Сотвори молитву». Бес опять сказал: «И ныне, и присно, и во веки веков, аминь». Старец сказал ему в третий раз: «Сотвори молитву». Бес и в третий раз сказал: «И ныне, и присно, и во веки веков, аминь». Тогда сказал ему старец: «Так скажи: слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков, аминь». Бес, услышав это, исчез, как бы опаленный огнем».[354]

Черноризец, по имени Евфросин

Был в некотором монастыре черноризец, по имени Евфросин, неграмотный, но смиренный и Богобоязливый. Он предал себя со всею покорностию в послушание игумену и братии. Они поручили ему служение в поварне, и в течение многих лет оставили его в этом служении. Евфросин никогда не пороптал, не воспрекословил, – исполнял порученное ему дело со всевозможным тщанием, служа человекам как Богу, а не как человекам. То собирал он зелень, то носил дрова из лесу на плечах своих, топил ими печь и варил сочиво для братии. Занимаясь постоянно исполнением требований послушания своего, редко приходил он и в церковь, но, постоянно смотря на огонь, приводил в сокрушение свою душу, говоря со слезами так: «Увы, грешная душа! ты не сделала ничего угодного Богу! Ты не знаешь Закона Божия! Ты не научилась читать книги, по которым славословят Бога непрестанно. По этой причине ты недостойна предстоять в церкви с братиею, но осуждена предстоять здесь, пред огнем. По смерти же будешь горько мучиться в будущем неугасимом огне». Таким образом добрый исповедник ежедневно очищал свою душу и тело. – Игумен того монастыря, Власий, саном иерей, украшен был всеми добродетелями. Он с юности вступил в служение Богу и угождал Богу постом и молитвою. Этому игумену пришло непреодолимое желание узнать, в какое место вселяются души монахов, подвизавшихся во время земной жизни. Возложив на себя пост и бдение, он начал молить Бога, чтоб Бог открыл ему это. Три года проводил он в келейном бдении каждую ночь. Всеблагой Бог, никогда не презирающий молящихся Ему с верою, исполнил желание и игумена. Однажды ночью стоял он на обычной молитве и внезапно ощутил себя в состоянии исступления. Ему представилось, что он ходит по какому-то великому полю; на поле был рай Божий. Что такое рай? – этого невозможно передать на человеческом языке. Блаженный Власий, вошедши в рай, увидел древа благовоннейшие, осыпанные различными плодами, и насыщался одним благоуханием, которое издавали из себя эти плоды. В раю он увидел монаха Евфросина, сидящего под одною из яблонь на золотом престоле. Увидев его и достоверно узнав, что это он, игумен подошел к нему и спросил его: «Сын мой, Евфросин! что ты здесь делаешь?» Евфросин отвечал: «Владыко! я за твои молитвы в этом месте святого рая поставлен в стража Богом». Игумен сказал на это: «Если я попрошу у тебя что-нибудь, – имеешь ли ты власть дать?» Евфросин отвечал: «Чего ни попросишь, – получишь». Игумен, показав на одну из яблонь, сказал: «Дай мне с этой яблони три яблока». Евфросин тщательно снял три яблока и отдал их игумену. Игумен принял их в мантию и по принятии тотчас пришел в себя. Он оказался в келлии своей, три яблока были в его мантии. Зазвонили к утрени. По окончании Богослужения игумен приказал братиям, чтоб никто из них не выходил из церкви; призвав из поварни Евфросина, спросил его: «Сын мой! где был ты этою ночью?» Евфросин, опустив глаза в землю, стоял и молчал. Но старец не престал его допрашивать. Тогда Евфросин отвечал: «Там, авва, где ты видел меня». Старец: «И где я видел тебя?» Евфросин отвечал: «Там, где ты просил у меня, чтоб я тебе дал, в святом раю». Старец: «Что просил я у тебя?» Евфросин: «То, что я дал тебе: три святые яблока, которые ты и принял». Тогда игумен повергся к ногам его, вынув яблоки из мантии своей, возложил их на святой дискос и сказал братии: «Эти яблоки, которые вы видите, – из святого рая. В течение трех лет я молил Бога в келлии моей, пребывая без сна все ночи, чтоб Бог показал мне, в какое место отходят по смерти души благочестно подвизающихся монахов. В эту ночь благодатию Божиею я возведен был в святой рай, видел его неизреченные блага и нашел в нем брата нашего Евфросина, который дал мне эти три яблока. Умоляю вас: не уничижайте и не бесчестите неграмотных. Они, с верою служа братии, оказываются у Бога выше всех». Когда игумен говорил это братии, Евфросин вышел из церкви и тайно ушел из монастыря в дальнюю сторону, избегая славы человеческой. Игумен разделил яблоки на благословение братиям; больные, бывшие в братстве, вкусив райских яблок, выздоровели.[355]

Авва Зенон

1. Авва Зенон, ученик аввы Силуана, говорил: «Не избирай славного места для жительства твоего и не живи с человеком, имеющим громкое имя».[356]

То и другое неприметным образом может ввести в душу тщеславие и высокоумие, – этим не только повредить духовному преуспеянию, но и отнять всю возможность к нему.

2. Он говорил: «Кто хочет, чтоб Бог скоро услышал молитву его, тот, когда встанет для совершения ее и прострет руки горе, прежде всякой другой молитвы, даже прежде молитвы о душе своей, да принесет молитву о врагах своих, и ради этого Бог услышит всякую молитву его».[357]

Из многих памятников монашества первых веков видно, что монахи предстояли на молитве в уединении келейном с воздетыми руками горе. Так молились преподобные Пахомий Великий, Сисой Великий; вероятно, так молились весьма многие; так советует молиться при особенном наплыве греховных помыслов святой Иоанн Лествичник.[358] Такое положение тела способствует душе прийти в подобное положение: устремиться горе. При этом необходимо остеречься от усиленного вытягивания рук и от усиленного направления их вверх, чтоб не прийти в состояние разгорячения и восторженности, от которых один шаг до самообольщения и бесовской прелести. Должно воздевать руки умеренно, чтоб дух сохранился в тишине, смирении, умилении; должно давать телу положение висящего на кресте, а не летящего на небо. Глава твоя да будет опущенною вниз, хотя бы руки и были воздеты горе.

3. Сказывали о авве Зеноне, что он был ростом мал, телом сух, преисполнен разума, преисполнен усердия и теплоты к Богу, милования к человекам.[359]

4. Поведали о авве Зеноне, что он, живя в Скиту, однажды вышел ночью из келлии, как бы к брату, и, сбившись с дороги, блуждал три дня и три ночи. От труда он изнемог и упал на землю замертво. И вот, предстал ему юноша с хлебом и чашею воды в руках и сказал: «Встань, укрепись пищею и питием». Авва встал и помолился, из осторожности не доверяя явлению. Юноша сказал: «Ты сделал хорошо». Услышав это, авва опять помолился; так поступил он и в третий раз. Юноша каждый раз одобрял его действие. После этого авва принял и употребил принесенную пищу. Юноша сказал: «Сколько ты ходил, настолько удалился от твоей келлии; но встань и следуй за мною». И мгновенно старец очутился близ келлии своей. Старец сказал юноше: «Войди в келлию и сотвори молитву о нас». Юноша вошел в келлию старца и сделался невидим.[360]

Поучительна осторожность святых и опытных монахов по отношению к чувственным явлениям из мира духов. Благоразумное поведение их в этих случаях как противоположно легкомысленному поведению неведения и неопытности! Неведение и неопытность слепо и опрометчиво вверяются всякому явлению, любопытно и жадно ищут явления духов и общения с ними, в неизбежный вред себе, во вред часто неисцелимый. И для ознакомленных опытно благодатию Божиею с миром духов мир этот так мало известен и понятен, что величайшая осторожность по отношению к явлениям из него необходима для святых Божиих. Благодать Божия доставляет познания, нужные для спасения, а не такие, каких ищет и требует суетная и тщеславная любознательность мира.

5. Пришли однажды к авве Зенону братия и спросили его: «Что значит написанное в Иове: Небо нечисто пред Ним?»[361] Старец сказал на это: «Братия оставили исследование грехов своих и взялись за исследование небесного. Значение же этих слов таково: чист – один Бог; и потому Писание сказало, что небо нечисто пред Ним».[362]

6. Беседуя с некоторым старцем, жившим близ аввы Зенона, мы спросили его: «Если кого беспокоит греховный помысл, и он прочитает или услышит сказанное отцами о борьбе с таким помыслом, хочет исправить свое душевное настроение, но не может, – хорошо ли исповедать это кому-либо из старцев, или должно руководствоваться прочитанным и удовлетворяться своею совестию?» – Старец отвечал нам: «Должно исповедать отцу, но отцу способному оказать помощь, и не уповать на себя. Боримый страстию не может сам себе принести пользы, в особенности, если страсть обладает им. Со мною, в юности моей, случилось нечто таковое. Душа моя была уязвлена страстию, и я побеждался ею. Слышав об авве Зеноне, что он исцелил многих, я вознамерился идти к нему и возвестить совершающееся надо мною. Но помысл удерживал меня, внушая мне: «Ведь ты знаешь, как должно поступить! поступи сообразно прочитанному тобою и не соблазняй старца». Когда я решался идти, брань облегчалась несколько, и я оставлял намерение мое. Тогда снова потопляла меня страсть, и я снова понуждал себя сходить к старцу, но враг опять обольщал меня, не попуская исповедать старцу борющих меня помыслов. Даже не раз я ходил к старцу; но враг не допустил меня до исповеди, принося стыд сердцу моему и представляя, что способ исцеления мне известен. «Какая нужда, – говорил он, – рассказывать о себе кому-либо?» Это приносил мне враг, чтоб я не открыл страсти и не получил исцеления. Старец прозирал, что я имею что-то на сердце, но не обличал меня, а ждал, чтоб я сам исповедал ему; вместе с тем он наставлял меня на благое жительство и отпускал с миром. Приходя к себе, я скорбел и плакал, говоря душе моей: «Доколе, окаянная душа моя, ты отвергаешь врачевание? Издалека приходят к старцу и получают исцеление, а ты не можешь возобладать собою, не хочешь исцелиться, имея врача близ себя!» Разжегшись сердцем, я встал и сказал сам себе: «Пойду к старцу, и если никого не найду у него, то это будет для меня знамением воли Божией, чтоб я исповедал ему мои помыслы». С такою решимостию я пошел к старцу и не нашел у него никого. Старец по обычаю поучал меня спасению души и как кто может очиститься от скверных помыслов. Победясь опять стыдом и не будучи в состоянии исповедать, я просил отпустить меня. Старец сотворил молитву и, провожая меня, шел впереди меня к дверям, а я, томимый помыслами, сказать ли старцу или не сказать, шел за ним, ступая медленно. Старец, видя, что помыслы очень истомили меня, обратился ко мне и, прикоснувшись к груди моей, сказал: «Что делается с тобою? И я человек». Когда старец сказал мне это, – сердце мое как будто отверзлось, и я упал лицом на ноги его, умоляя его помиловать меня. Он сказал мне: «Что с тобою?» Я отвечал: «Ты знаешь, чем я страдаю». Он сказал: «Нужно самому тебе обличить твое состояние». Тогда я с великим стыдом исповедал страсть мою. Он сказал мне: «Чего ты стыдишься? скажи мне: не человек ли я? не три ли года ты приходил сюда, имея эти помыслы и не исповедуя их?» Я припал к ногам его и умолял его, говоря: «Помилуй меня, ради Бога, скажи мне, что мне делать?» Он отвечал: «Поди, усиль молитву твою и ни о ком не говори худо». Я возвратился в келлию мою, усилил молитву мою, и благодатию Христовою за молитвы старца освободился от смущения этою страстию. По прошествии года пришел мне помысл, что, может быть, Бог помиловал меня по милости Своей, а не ради старца. Я пошел к нему и, желая испытать его, наедине поклонился ему и сказал: «Авва! помолись о мне ради того помысла, который я исповедал тебе прошлого года». Он не поднял меня тотчас, но оставил в положении сделанного мною поклонения и, помолчав немного, сказал: «Встань, и имей веру». Когда я услышал это, – мне сделалось так стыдно, что от стыда я желал бы, чтоб земля поглотила меня. Я встал и не мог взглянуть на старца; дивясь ему, я возвратился в мою келлию».[363]

7. Старец этот ради нашей душевной пользы поведал и следующее: однажды два брата пошли к авве Зенону. Каждый виделся с ним наедине и исповедал ему свои помыслы. После этого случилось им быть вместе, и один сказал другому: «Когда мы ходили к старцу для исповеди наших помыслов, – получил ли ты пользу от исповеди?» – «Да, – отвечал спрошенный, – за молитвы его Бог исцелил меня». Спросивший сказал на это: «Я хотя и исповедал, но не ощутил исцеления». Получивший пользу спросил: «Как ты исповедался старцу?» – «Я сказал ему, – отвечал первый, – авва! помолись о мне: такой-то помысл беспокоит меня». Второй сказал на это: «Я, исповедуя ему помыслы мои, поливал слезами ноги его, и за молитвы его Бог исцелил меня». Старец, поведая нам это, хотел объяснить нам, что те, которые исповедуют помыслы свои отцам, должны исповедовать со всею искренностию, с сокрушением сердца, как бы пред Самим Богом: тогда они могут получить милость.

Исповедь же, совершаемая с небрежением или с намерением искусить старца, не только не приносит пользы, но и служит к осуждению.[364]

Захария

1. Некоторый египтянин, по имени Карион, имел жену и двух детей. Оставив их, он пошел в Скит и принял монашество. По прошествии некоторого времени настал голод в Египте. Приведенная в затруднительное положение жена Кариона пришла в Скит с обоими детьми, из которых сын назывался Захариею; другое дитя было женского пола. Супруга Кариона села под деревом на берегу ручья, против церкви, по обычаю, принятому в Скиту. Обычай был таков: если приходила в Скит женщина для беседы с монахом или монаху встречалась нужда поговорить с женщиною, то они садились вдали друг от друга, на противоположных берегах речки и таким образом беседовали между собою. Сказала Кариону жена его: «Вот ты принял монашество, а наступил великий голод: кто прокормит детей твоих?» Карион отвечал: «Пусть сын придет ко мне, я возьму его и вскормлю в Скиту, а ты прими на себя воспитание дочери». Они так и сделали. В Скиту все знали, что при Карионе живет сын его. Несмотря на это, когда Захария стал приходить в возраст, монахи начали роптать по причине его. Карион, узнав, что братия ропщут, сказал Захарии: «Пойдем отсюда: отцы ропщут». Захария сказал на это: «Ведь все знают, что я – сын твой». Они удалились в Фиваиду и поместились в келлии. Но и там, по прошествии краткого времени, поднялся из-за них ропот. Они возвратились в Скит; там братия продолжали роптать на них. Тогда Захария пошел к минеральному озеру и, погрузившись в него до ноздрей, пробыл в нем целый час. От этого он сделался как бы прокаженным. Когда он пришел к отцу своему, отец едва узнал его. Вскоре после этого Захарии привелось приступить к Святому Причащению, и было о нем откровение преподобному Исидору пресвитеру, который сказал ему: «Сын мой, Захария! в минувший воскресный день ты причастился, как человек, а ныне претворился в Ангела».[365]

2. Когда таким образом Захария жил в Скиту, – он сподобился духовного видения и сказал об этом отцу своему. Старец не был духовным делателем и ничего не знал об этих предметах. Он начал бить сына, говоря: «Это от неприязни». Но Захария пребывал в состоянии, которое производится видением. Ночью пошел он к авве Пимену и сказал ему все, и как горит внутренность его. Старец, хотя и знал, что духовное состояние от Бога, но послал его к некоторому другому старцу, сказав: «Как этот скажет тебе, так и поступи». Когда Захария пришел к старцу, – старец прежде, нежели сказал ему что-либо Захария, объяснил ему все, и что видение от Бога. «Но, – присовокупил старец, – повинуйся отцу твоему».[366]

Благодатный, духовно мудрый старец позаботился сохранить для Захарии то основание, на котором создалось его духовное преуспеяние. От истинного послушания рождается и истинное смирение: истинное смирение осеняется милостию Божиею. От неправильного и человекоугодливого послушания рождается ложное смирение, отчуждающее человека от даров Божиих, соделовающее его сосудом сатаны.

3. Когда Кариону пришло время преставиться к Богу, то он сказал братии: «Много телесных трудов понес я; понес их больше, нежели сын мой Захария; но не пришел в меру его по причине смирения и молчания его». И преставился старец.[367]

4. Некогда авва Моисей пришел на колодец почерпнуть воды и увидел юного монаха Захарию, молящегося при колодце. Дух Божий, в подобии голубя, восседал на главе его. Авва Моисей сказал Захарии: «Дай мне наставление для моего жительства». Захария, услышав это, пал к ногам старца, говоря: «Меня ли вопрошаешь, отец?» – Старец сказал ему: «Поверь, сын мой, Захария, что я видел Святого Духа сошедшим на тебя и нахожу нужным для себя вопросить тебя». Тогда Захария снял куколь с головы, положил его под ноги и, истоптав, сказал: «Если человек не будет попран таким образом, то он не может сделаться монахом».[368]

Вот кого должны вопрошать желающие получить правильное, душеспасительное наставление! они должны вопрошать людей благодатных, говорящих слово Божие, а не свое.

5. Авва Макарий сказал брату Захарии: «Скажи мне, в чем заключается дело монаха?» Захария отвечал ему: «Меня ли вопрошаешь, отец?» Авва Макарий сказал: «Открываю тебе, чадо мое, Захария, что есть понуждающий меня вопрошать тебя». Тогда Захария сказал: «Авва! по мнению моему, монах – тот, кто постоянно понуждает себя на заповеди Божии».[369]

6. Поведал авва Пимен: «В то время, как умирал брат Захария, вопросил его авва Моисей: «Что видишь?» Захария отвечал: «Авва! не лучше ли умолчать об этом?» Моисей сказал: «Умолчи, сын мой». В час смерти Захарии сидел у него авва Исидор пресвитер и, воззрев на небо, сказал: «Веселись, Захария, чадо мое! Тебе отворились врата Царствия Небесного». Тогда Захария испустил дух, и погребен был Отцами в Скиту».[370]

Авва Исаия

1. Авва Исаия, названный Отшельником по избранному им роду иноческого подвижничества, жил в Египетском Скиту, в этой обширной и дикой пустыне, служившей пристанию для многочисленного сонма безмолвников в течение четырех столетий.[371] Имя великого пророка иудейского носили многие великие иноки[372] Скита, жившие в разное время. Исаия Отшельник, очевидно, жил в V и VI столетиях. В новоначалии своем он пользовался наставлениями преподобного Пимена Великого,[373] и некоторые из изречений Великого включил в свои сочинения. Вообще характер преподобного Исаии очень сходствует с характером наставлений преподобного Пимена и очень отделяется от характера наставлений, произнесенных первыми иноками Скита.[374] На писания и изречения древних иноков Скита Исаия ссылается.[375] Из книги Варсонофия Великого, сперва египетского, потом палестинского инока, жившего в VI столетии, заметно, что он знал лично святого Исаию,[376] – даже можно догадываться, что пользовался его назиданиями. В книге говорится о преподобном Исаии как о лице несомненной святости, известном по опытности и познаниям в монашеской жизни. Из повести преподобного Елисея видно, что преподобный Исаия жил после IV Вселенского Собора[377] и был современником Александрийского патриарха, святого Евлогия. Наставления преподобного отшельника, как и всех святых иноков Скита, относятся наиболее к безмолвникам. Имеем мы неполное собрание слов святого. Некоторые и, вероятно, весьма многие из них утратились, как это должно заключать по отрывку, который помещен святым Иоанном Дамаскином в его сочинениях, и отрывку о сокровенном поучении. Их нет в книге отшельника. Магометане, завоевывая страны христианские, уничтожали письменные памятники христианства. С исступленным неистовством и особенным успехом совершили они это в Египте.

2. Поведали о авве Исаии, что он однажды пришел на гумно и сказал владельцу земли: «Дай мне пшеницы!» «А жал ли ты, авва?» – спросил его владелец. «Нет», – отвечал старец. Владелец возразил: «Как же ты хочешь получить пшеницы, когда ты не жал?» На это старец сказал: «Разве не получает пшеницы тот, кто не жал?» «Не получает», – отвечал владелец. Выслушав этот ответ, старец ушел с гумна. Братия, бывшие свидетелями поступка, поклонились авве и просили объяснить им поступок его. Старец сказал им: «Я сделал это с целию показать, что не получит от Бога награды тот, кто не будет подвизаться».[378]

3. Однажды авва Исаия увидел, что брат совершает тяжкий грех; он не обличил его, сказав сам себе: «Если Бог, Который создал его и видит это, милует его, то кто я, чтоб мне обличить его».[379]

4. Однажды авва Исаия пригласил к себе брата. Он умыл посетителю ноги, всыпал горсть чечевицы в горнец, и, когда она немного поварилась, снял горнец с огня. Увидя это, брат сказал: «Авва! чечевица еще не уварилась!» Авва отвечал: «Разве не довольно для тебя, что она побыла на огне? и это великое утешение».[380]

5. Поведал авва Исаия: «Случилось, что братия вкушали пищу в церкви на вечере любви. Они завели разговор между собою. Тогда пресвитер из Пелусии, бывший тут, остановил их, сказав: «Молчите, братия. Я знаю, что один из братий вкушает пищу с нами и пьет чашу наравне с прочими, но молитва его, как пламень огненный, восходит к Богу»».[381]

6. Авва Исаия говаривал о себе: «Вижу себя подобным коню, блуждающему без всадника. Кто ни найдет его, садится на него и ездит на нем сколько угодно. Когда же этот оставит коня, другой поступает с ним точно так же».[382]

7. Он говорил: «Я подобен пленнику, окованному врагами и ввергнутому ими в ров, наполненный нечистотами. Когда этот пленник возопиет к Господу своему, тогда враги бьют его, чтоб он замолчал».[383]

8. Говорил также: «Я подобен птичке, пойманной мальчиком и привязанной им за ноги на нить. Когда мальчик ослабит нить, птичка вспархивает, полагая, что освободилась; но мальчик натягивает нить и снова низвергает птичку на землю. Таким вижу себя. Говорю же это с целию показать, что никто не может предаться нерадению о спасении своем до последнего издыхания своего».[384]

9. Он говорил: «Если ты дал что взаймы ближнему и не требуешь этого обратно, то действуешь в естестве Иисуса. Если же потребуешь возвращения, то поступишь по естеству Адама. Требование же лихвы ниже и Адамова естества».[385]

10. Опять сказал: «Если совершаешь молитвы и подвиги со смиренномудрием как недостойный, то они будут благоприятны Богу. Если же вспомнишь о другом спящем или нерадящем и превознесешься сердцем, то тщетен труд твой».[386]

11. Опять сказал: «Смиренномудрый даже не имеет языка сказать о ком-либо, что он нерадив или небрежет о спасении своем. Он не имеет очей, чтоб видеть недостатки других. Он не имеет ушей, чтоб слышать слова и разговоры душевредные. Он не заботится ни о чем временном; заботится единственно о грехах своих. Он сохраняет мир со всеми ради заповеди Божией, а не по причине дружбы по началам человеческим. Тщетны труды того, кто вне смирения постится много и несет тяжкие подвиги».[387]

12. Кто говорит, что боится Бога, и не находит в себе страха Божия в то время, как представится нужда в нем, чтоб обуздать гнев, дерзость, покушение учить другого тому, чего сам не узнал опытом, чтоб обуздать человекоугодие или искание славы человеческой, или какую другую страсть, того все подвиги суетны.[388]

13. Ум прежде, нежели воспрянет от сна лености, находится с демонами. Когда же Господь Иисус Христос возбудит его от лености и соделает его способным видеть и рассуждать, тогда он получает возможность взойти на крест. При этом диавол начинает хулить и произносить непотребные слова в надежде, не ослабеет ли ум, не оставит ли подвига, не обратится ли к прежним лености и бездействию. Образом этого были два разбойника, которых разлучил друг от друга Господь Иисус Христос, распявшись между ними. Один из них хулил Господа, а другой молился Ему, и услышал: днесь со Мною будеши в раи.[389]

14. Он говорил о Святом Причащении: «Этот дар сочетавает и соединяет нас с Богом. Если так, то где же у нас это соединение? Побеждаясь страстями, гневом, завистию, человекоугодием, тщеславием, ненавистью и другими, мы отстоим далеко от Бога».[390]

15. Желающий истинно безмолвствовать в келлии и не увлекаться внушениями демонскими да устранит себя от всего, обычного между человеками; да не порицает и не похваляет никого, да не превозносит правды человеков, да не внимает недостаткам их и да не попустит пребыть в сердце своем жалу памятозлобия на ближнего.

16. Не передавай неразумным таинственного знания, которое тебе открылось, и безумным – стремлений твоего благого произволения; познай самого себя и изучи то, что приносит вред душе твоей.[391]

17. Надеющиеся на свою правду и последующие воле своего падшего естества не возмогут избежать козней демонских, не возмогут стяжать сердечного безмолвия, не возмогут усматривать окрадений, которым подвергаются, а по исшествии из тела затруднительно будет им получить милость от Бога.[392]

18. Венец всех благих деланий состоит в том, чтоб возложить на Бога всю надежду, прибегать к Нему единому от всего сердца и от всей крепости, быть преисполненным благости ко всем, плакать пред Богом и молиться Ему о помощи и помиловании.[393]

19. Он говорил об учении ближних заповедям Божии: «Откуда могу знать, угоден ли я Богу, чтоб сказать брату: «Поступи так, или иначе». Сам нахожусь еще под игом покаяния по причине грехов моих».[394]

20. Кто пал когда-либо, тот находится под законом покаяния. Он не может успокоиться и перестать от плача, доколе не узнает наверно, что прощен ему грех его.[395]

21. Знамением, что грех прощен, служит то, что он уже не производит никакого действия в сердце твоем и ты забыл о нем до того, что, при разговоре ближних о подобных грехах, ты не ощущаешь никакого сочувствия к нему как вполне чуждому тебе. Это значит, что ты помилован.[396]

22. Напротив того, неблагоприятен признак, если сочувствие к греху продолжает жить в тебе и действовать, а ты небрежешь об этом. Плачь, сокрушайся, болезнуй о таком состоянии, доколе не испросишь милости у Бога.[397]

23. Бог соделовается учителем всех, произволяющих повиноваться Ему. Если Бог не соделается учителем человека, то труды его тщетны.[398]

24. Великой важности сердечный подвиг, состоящий в том, когда человек оставляет свою правду и волю, которые он признает благоугодными Богу, и исполняет слово наставника своего, которому он ради Бога предался в послушание.[399]

25. Если кто начнет говорить тебе неполезные слова, то не преклонись выслушать его, чтоб не повредить душу твою. Не устыдись лица его, если он оскорбится этим. Не потерпи, чтоб он продолжал речь свою, скажи ему: «Душа моя не может выносить слов твоих! Перестань говорить об этом, умоляю тебя. Я не тверже первого человека, которого создал Бог руками Своими и который был обольщен беседою злою». Беги от душевредных слов, не желай слышать их. Смотри же, чтоб, убегая телом, не сохранить тайного желания знать, что намеревался сказать тебе начавший говорить неполезное. Беги бегством решительным, чтоб тотчас забыть и то, что успел выслушать. Если допустишь остаться чему-либо из слышанного, то демоны не преминут воспользоваться этим и нанести тебе язву.[400]

26. Он говорил: «Сколько вижу, желание прибытка, чести и телесного успокоения борют человека до смерти его».[401]

27. Он говорил: «Стремление учить других, по признанию себя способным к этому, служит причиною падения для души. Руководствующиеся самомнением и желающие возводить ближнего в состояние бесстрастия приводят свою душу в состояние бедственное. Знай и ведай, что, наставляя ближнего твоего сделать то или другое, ты действуешь как бы орудием, которым разрушаешь дом твой в то самое время, как покушаешься устроить дом ближнего».[402]

Это относится не к пастырям, которые обязаны по долгу своему наставлять ближних, также не к тем преуспевшим инокам, которых подвиг осенен Божественною благодатию, с которыми завещавается монашескими правилами совет для новоначальных. Относится это к инокам, которые искушаются самомнением и ревностию, еще не очищенною от плотского мудрования.

28. Он сказал: «Горе душе, падшей после Святого Крещения в смертный грех! Такой человек, встав в разряд кающихся, не может успокоиться, доколе еще находится в этом разряде».[403]

29. Блюди, чтоб не запятнать непорочности, полученной в Святом Крещении. Кто согрешит, подвергшись телесному падению, или украв что, или посмотрев страстно на чужое тело, или даже если кто вкусит пищи тайно, озираясь, чтоб его не увидели, или полюбопытствует узнать, в чем состоят вещи, принадлежащие брату, тот всем этим наносит бесчестие Иисусу. – Некто возразил авве: «Отец! неужели ничтожные погрешности, тобою упомянутые, имеют такую важность?» Авва Исаия отвечал: «Увлекающийся этими мелочами обольщен диаволом точно так же, как и тот, кто подкапывает стену, чтоб украсть деньги. Побеждающий в мелочах будет победителем и в важных случаях; побеждающийся же в мелочах будет подвергаться побеждению и в важных случаях».[404]

30. Он говорил: «Совершающий великие знамения и исцеления, имеющий разум духовный и воскрешающий мертвых, если прежде этого подвергся падению, то он, как состоящий в разряде кающихся, не может быть без печали о вечной участи своей».[405]

31. Если кто удручает себя великими подвигами, но, увидев кого-либо, подвергшегося грехопадению или живущего нерадиво, уничижит его; тот губит этим весь подвиг покаяния своего. Уничижив ближнего, он уничижает член Христов, сам осуждает его, не предоставляя суда Судии – Богу.[406]

32. Он говорил: «Все мы находимся в земной жизни как бы в больнице. Один недугует глазами, другой рукою, иной горлом, иной имеет глубокие раны. Некоторые больные бывают уже вылечены, но болезнь возобновляется, если человек не воздержится от яств, вредных для него. Подобно этому прилежащий покаянию, осуждая или уничижая ближнего, уничтожает этим благотворное действие покаяния своего».[407]

33. Каждый должен заботиться о своих душевных недугах! каждый должен оплакивать грехи свои, не зазирая ближнего! Если б мое греховное несчастное состояние было постоянно пред взорами моими, не обращал бы внимания на преткновения брата моего.[408]

34. Горе душе, не произволяющей бежать от всякого греха! она должна подвергаться тяжким оскорблениям от завидующих ей и препятствующих спасению ее демонов.[409]

35. Авва Исаия повторял объяснение древними святыми старцами Скита следующих слов Священного Писания: рече Господь Моисею: еще едину язву Аз наведу на фараона и на Египет, и по сих отпустит вы отсюду. Глаголиубо отай во уши людем, да испросит кийждо у соседа, и жена у соседы своея сосуды сребряны и златы, и ризы.[410] По устроению Промысла Божия египтяне ощутили величайшую щедрость; израильтяне обобрали их[411] и впоследствии употребили взятое золото и серебро на сооружение скинии. «Сосудами златыми и серебряными и ризами, – говорил авва, – знаменуются чувства, порабощенные врагам – демонам. Доколе человек не исторгнет чувств своих из-под владычества врагов и не достигнет того, чтоб чувства начали действовать по воле Божией, дотоле покров покоя Божия не осенит его. Если же освободит их от врагов и покорит Богу, то покой от Бога входит в него. И скинии не осенял облак до того времени, как окончено было все устроение ее; когда же она была совершена, осенил ее облак. Подобным образом не осенял облак храма Соломонова, доколе не были исполнены в нем все работы без оскудения. Когда же они были окончены, когда вознесены были тук и кровь на жертвенник, когда обонял Господь благоухание всесожжений: тогда светлый облак низошел на храм.[412]

36. Доколе человек не возлюбит Бога от всей крепости своей, доколе не прилепится к Богу всем сердцем своим, дотоле не даруется ему покой от Бога.[413]

37. Он говорил: «Если ум покусится взойти на крест, прежде нежели уврачуется немощь чувств, то привлекает на себя гнев Божий как начавший подвиг, превышающий меры его. Восхождению на крест должно предшествовать исцеление чувств».[414]

38. Если совершаются в тебе осквернения, а ты услаждаешься тем и содействуешь тому, от чего рождается осквернение, не печалясь и не болезнуя сердцем, то состояние твое в падшем естестве Адамове. Тогда ты будешь действовать соответственно естеству Иисуса и привлечешь к себе помощь Его, когда сердце твое отречется от греха, когда оно отречется от начал, рождающих грех, когда будешь памятовать непрестанно о муках адских, когда ощутишь, что Помощник твой неотступно присутствует при тебе, когда ни в чем не будешь оскорблять Его, когда будешь постоянно плакать пред Ним, говоря: «Господи! избавление меня от греха принадлежит единственно Тебе. Самому мне, без помощи Твоей, не избегнуть из рук врага».[415]

39. Тщательно внимай тому, чтоб не огорчать наставника твоего о Господе.[416]

40. На вопрос, в чем состоит смирение, авва Исаия отвечал: «Смирение состоит в том, чтоб человек сознавал себя грешным пред Богом, – не сделавшим ни одного доброго дела, благоугодного Богу. Возделывается же и выражается смирение следующими действиями: когда кто сохраняет молчание, когда не вменяет себя ни в каком отношении, когда уклоняется споров, когда кто послушлив, когда держит глаза опущенными к земле, когда имеет постоянно смерть пред взорами ума, хранит себя от лжи, удаляется от суетных и греховных бесед, не противоречит старшим, не настаивает на своем мнении и слове, переносит поношение, ненавидит праздность и негу, понуждает себя на телесные подвиги, когда никого не оскорбляет».[417]

41. Авву Исаию спросили: «В чем заключается покаяние?» Он отвечал: «Святой Дух научает нас удалиться от греха и более не впадать в него. В этом состоит покаяние».[418]

42. Авву Исаию спросили: «Что должен наблюдать безмолвствующий в келлии?» Он отвечал: «Подвизающийся, сказано в Писании, да воздержится от всех. Возделывающий истинное безмолвие должен непрестанно повергаться пред всеблагим Богом во смирении, тщательно заниматься молитвою и всеми силами отгонять от себя лукавые помыслы: в этом – бегство от мира. При таком поведении и настроении подвижника Господь обуздает неистовство врагов. Сам же человек что может сделать? он – лишь плоть и кровь».[419]

43. Спросили авву Исаию, что разумеется под словом «щр? Он отвечал: «Словом мгр обозначается деятельность по разуму и воле падшего естества, когда исполняем плотские пожелания, когда надеемся остаться надолго в земной жизни, когда печемся более о теле, нежели о душе».[420]

44. На вопрос, каким образом человек стяжевает чистоту, авва сказал: «Не делая тех грехов, в которые впадал прежде. Благость Божия такова, что она немедленно приемлет человека, обращающегося к ней от грехов своих, и предает забвению соделанные им согрешения. Это видно из повести Евангелия о младшем сыне, расточившем блудно доставшуюся ему часть имения. Несчастный! он пришел в такое положение, что принужден был пасти свиней, и желал насытиться пищею их. Тогда он уразумел, что невозможно найти насыщения во грехах, потому что чем более человек предается им, тем большим вожделением их возжигается. Это привело его к раскаянию. Лишь коснулась сердца его мысль о покаянии, он, нисколько не колеблясь, возвратился со смирением ко отцу своему, отвергшись всех плотских пожеланий своих. Он был уверен в отце! он был уверен, что отец его многомилостив и не будет истязывать его за соделанные проступки. Соответственно такому обращению сына и отец повелел выдать ему тотчас одежду чистоты и восстановил отношения сына к отцу, даровав на это залог. Этою притчею наставляет нас Владыка наш Иисус Христос, чтоб мы, намереваясь обратиться к Нему, во-первых, оставили пищу свиней. Тогда Он примет нас. Принимает Он одних чистых. Это сказал Он, чтоб мы не упадали духом и не сомневались в милосердии Его, говоря: «Когда Бог услышит». Он един ведает время, в которое подобает отмстить соперникам вопиющего, и в это время поспешит услышать его. Обратимся к Богу всем сердцем и, не поддаваясь двоедушию, будем вопиять к Нему учащенными молитвами, не давая этим греху возможности поработить нас. Будем веровать, что молитва наша непременно будет услышана в свое время. Просите, сказал Господь, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам».[421]

45. Поведал авва Петр, ученик аввы Исаии: Говаривал отец мой: «с мужеством исправляй то, что требует исправления. Только из чистоты может приноситься истинная молитва к Богу».[422]

46. Страх Божий и жительство в подвигах и лишениях доставляют отпущение грехов.[423]

47. Тщетны молитвы и подвиги человека, питающего в сердце злобу на ближнего и желание мщения.[424]

48. Не желай узнавать о действиях и совещаниях, происходящих в суетном мире, и не пересказывай о них другим.[425]

49. Постоянно внимай помыслам, говорящим с тобою внутри тебя, и моли Бога, чтоб даровал тебе разуметь, каким из этих помыслов должно повиноваться и какие отвергать.[426]

50. Всеусильно старайся не произносить устами одного, имея другое в сердце.[427]

51. Он говорил: «Повергающий себя пред Богом в разуме и повинующийся заповедям в смиренномудрии достигает любви. Любовь вводит в бесстрастие».[428]

52. Безмолвствующий должен ежечасно всматриваться в себя, миновал ли он демонов, удерживающих души на воздухе? освободился ли он от них, находясь еще в земной жизни? Он не освободился, если находится в порабощении у них; он должен подвизаться и испросить у Бога помилование.[429]

53. Он сказал: «Человек, которого продолжает обличать совесть, далек от милости Божией».[430]

54. На мое прошение назидательного слова авва Исаия сказал: «Если хочешь последовать Господу нашему Иисусу Христу, то соблюдай заповедания Его. Если хочешь распять с Ним ветхого твоего человека, то устрани от себя тех, которые сводят тебя с креста, и приготовь сердце твое переносить благодушно уничижение, любить оскорбляющих тебя, смиряться пред всеми, обуздывать свои пожелания. Молчи языком и устами, не осуждай никого в сердце твоем».[431]

55. Опять сказал: «Безмолвствующий должен соединить с дыханием своим ощущение страха Божия и размышлять постоянно о том, как предстать ему на Суд Божий. Нет страха Божия в человеке, если сердце его повинуется греху; он далек еще от милости Божией».[432]

56. Опять сказал: «Тяжкое состояние, когда на устах святость, а в сердце беззаконие и злоба».[433]

57. Опять сказал: «Если человек не решится возложить на себя подвиг с таким самоотвержением, какое ощущается приготовившимся к насильственной смерти, и не сделает своего тела подобным тому телу, в каком пришел к нам Богочеловек, то не возможет предстать пред Ним в радости и не освободится от горького рабства». Поведав это, он воскликнул: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! куда низверглась душа моя! в какой чистоте создана она! В каком рабстве находится ныне! Какою опутана суетою!»[434]

58. Еще говорил: «Умоляю тебя: доколе находишься в теле, не оставляй ни на минуту сердца твоего без хранения. Как земледелец не может признать надежным плод свой, доколе он находится на поле, и не знает, что может с ним случиться до того времени, как он сложится в кладовые, так и подвижник не может оставить сердца своего нехранимым, дондеже дыхание есть в ноздрех его.[435] До самой кончины человека страсти сохраняют способность восставать в нем, и не известно ему, когда и какая страсть восстанет; по этой причине он, доколе дышит, не должен оставлять бдительного наблюдения над сердцем своим; он должен непрестанно вопить к Богу, умоляя Его о помощи и помиловании».[436]

59. Спросил я его: «Отец! что есть смирение, и как приобретается оно?» Авва отвечал: «Смирение состоит в том, чтоб иметь послушание, отсекать волю падшего естества, удручать себя подвигами, любить чистоту, благодушно и терпеливо переносить оскорбления и обиды от ближнего. В этом заключается смиренномудрие».[437]

60. Он говорил: «Блажен облекшийся в нового человека прежде, нежели предстать ему на Суд Христов, потому что плоть и кровь, как говорит Апостол, Царствия Божия наследити[438] не могут».[439]

61. Он приводил и следующие слова Апостола: идеже в вас зависти и рвения и распри, не плотстии ли есте, и по человеку ходите?[440]

62. Он говорил: «Оттого угнетают нас жестоко враги наши, что мы не познали с должною подробностию и точностию немощей и грехов наших, не стяжали плача в духовном разуме. Если б открылся в нас плач, то он соделал бы для нас явными грехи наши. Если б мы увидели грехи наши такими, каковы они на самом деле, то объял бы нас такой стыд, что мы не осмелились бы смотреть в лицо братиям нашим, отдавая всем предпочтение пред собою. Мы сочли бы себя худшими блудниц! они грешат в неведении Бога, а мы, знающие Бога, служим греху, наравне с блудницами, в сердцах наших».[441]

63. Он говорил: «Признаком делателя добродетелей служит то, когда он постоянно держится самоукорения, отсекает свою волю пред ближним ради Бога, не допускает внушениям врага производить свое действие, содержит ум в трезвении, бодрствовании, повергается к стопам Господа Иисуса, старается умерщвлять пожелания падшего естества, чтоб не отлучиться от возлюбленного Господа Иисуса. Держащийся своей падшей воли не может быть в мире ниже с истинными христианами: потому что сердцу его соприсутствуют малодушие, гнев и раздражительность. Говорящий: что за важность, если я увижу или услышу то или другое, – подобен слепому, который, куда бы ни ввели его и откуда бы ни вывели его, не видит света. Малое облако, нашедши на солнце, пересекает действие и света, и теплоты его; поймите из этого примера действие мелочей на подвижника, не понимаемое не знающими существенно монашеской жизни».[442]

64. Опять сказал: «У человека, занятого непрестанным созерцанием грехов своих, нет языка для пустых и многих бесед».[443]

65. Опять сказал: «Возненавидь все мирское и самый телесный покой, потому что они соделовают тебя врагом Божиим. Как воин, имеющий сопротивника, сражается с ним, так и мы должны сражаться с телом, не допуская ему нежиться и расслабляться от излишнего успокоения».[444]

Тело, изнеженное излишним успокоением и питанием, делается дебелым, особенно способным к лености, и стяжевает ощущения исключительно плотские; оно сообщает эти ощущения и дебелость сердцу. Плотское вожделение и способность к гневу и ярости необыкновенно усиливаются в таком теле и в таком сердце. Когда страсти эти придут в волнение, то действие их бывает так сильно, что ум не может ни обуздать их, ни противиться им: он низлагается и увлекается ими.

66. Опять сказал: «Истинный подвижник, истинно любящий Бога, должен внимать каждому помыслу своему и рассматривать его, не плотской ли он? доколе действует в каком-либо члене его ветхий человек, дотоле он не признается девственником».[445]

67. Спросил я его: «Что значит прошение, произносимое в молитве евангельской: да святится Имя Твое?» Он сказал: «Это прошение принадлежит достигшим совершенства. В нас, обладаемых страстями, невозможно святиться имени Божию».[446]

68. Он повторял изречение древних Отцов: «Отшельничество состоит в бегстве от тела и в постоянном памятовании смерти».[447]

69. Он сказал о мире с ближними: «Где нет мира, там не пребывает Бог. Кто видит грехи свои, тот знаком и с миром. Прощение грехов доставляется не местом, а смиренномудрием. Давид, низвергшись в согрешение прелюбодеяния и убийства, не нашел иного жертвоприношения, благоприятного Богу, кроме духа сокрушеннаго и смиреннаго».[448]

70. Опять сказал: «Малодушие и порицание ближнего смущают мысль и не допускают ей видеть свет Божий».[449]

71. Опять сказал: «Приложи все старание, чтоб избежать следующих трех страстей, низвращающих душу: любления прибытка и стяжания, любления чести от человеков и любления телесного покоя. Если они победят душу, то лишат ее преуспеяния».[450]

72. Опять сказал: «Если, в то время как безмолвствуешь в келлии, придет тебе помысл осудить брата, то суди его из рассматривания грехов твоих, признавая свои грехи более значащими, нежели грехи брата. Если же считаешь некоторые дела твои добрыми, то не думай о них, чтоб они были и благоугодны Богу. Здоровые члены тела заботятся о немоществующих и, доколе не возвратится им здравие, служат им по причине естественного союза с ними. При встретившейся взаимной скорби жестокосердый говорит в сердце своем, что он нисколько не виноват, а смиренномудрый обвиняет себя, а не брата, говоря: «Я согрешил». Гордый заражен в сердце мыслию, что он премудр и не оскорблял никогда никого; имеющий в себе страх Божий заботится о том, чтоб не сделать упущения в какой-либо добродетели».[451]