Та, что приходит ночью

Читать онлайн Та, что приходит ночью бесплатно

Рис.0 Та, что приходит ночью
Рис.1 Та, что приходит ночью

Delphine Bertholon Сelle qui marche la nuit

© 2019 Albin Michel Jeunesse

© Муравьева Е.А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пятница, 7 июля 2017 г.,

22 часа 31 минута.

Дом под соснами

Два дня как мы переехали, а уже тоскливо. В школу ещё не скоро, делать нечего, и скука смертная. Поговорить не с кем, поэтому начну писать в этой тетради. Она большая, толстая, в кожаной обложке. Тяжёлая, как кирпич, этакая колдовская книга. Тётя Агата подарила её мне 21 мая на пятнадцатилетие.

Она сказала:

– Я знаю, как трудно расставаться с друзьями. Но, может быть, ты будешь описывать здесь свою новую жизнь, и это тебе поможет?

Я обожаю тётушку, но в тот момент эта идея показалась мне совершенно дурацкой. Вести дневник – что я, девчонка?

Однако я ошибался.

Давайте для начала вернёмся немного назад.

Однажды в марте, дождливым вечером, папа вернулся домой и принёс, как он сказал, «хорошую новость». В это время я сражался на компе с огромным мутантом и был так увлечён побоищем, что у меня, что называется, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Мои пальцы так и бегали по клавиатуре, я был просто машиной для убийства.

Я победил – game over!

Я буквально заорал от радости, а потом поставил игру на паузу, чтобы насладиться победой. Я схватил то, что папа называет «мускулятор» – эспандер, такую маленькую штучку для тренировки пальцев, с клавишами как у саксофона, но на тугих пружинах – чтобы их нажимать, приходится напрягать всю руку. Папа пользуется им каждый день – он гитарист, музыкант и преподаватель игры на гитаре. Он разрешает мне брать эспандер, если я обещаю играть в компьютерные игры не больше часа в день. Я не возражаю – мне есть чем ещё заняться.

Ладно, я отвлёкся.

Итак, я болтался в гостиной, сжимая эспандер, Жанна смотрела на планшете «Снежную королеву», как обычно в пятницу вечером, – скажу честно, слушать всё время «свобооода, свобоооода!» – это просто застрелиться! Всё было так хорошо… И вдруг папа – с Софи под ручку, с таким торжествующим видом, что куда там Ди Каприо с его «Оскаром»!

– В лотерею выиграли? – спросил я не задумываясь.

Папа слегка отстранился от Софи.

– Почти!

– Почти в лотерею не выигрывают. Или выигрывают – или нет.

– Выиграли, – ответил он радостно. – Я наконец получил место в штате школы искусств в Ниме!

От разочарования я уронил эспандер. Только что я видел себя мчащимся по Флориде в открытом «Порше» с двумя глушителями, рядом со мной подружка (когда у меня разыгрывается воображение, я представляю, что мне не пятнадцать лет, а двадцать).

– Всё определено, подтверждено, – объявил папа, – как я и сказал: это хорошая новость!

Мой мозг наконец ухватил «хорошую новость» своими клеточками, установил связи, и в них просматривалось нечто совершенно ужасное.

– Но… придётся же переезжать?!

При этих словах Софи расплылась в улыбке.

– Да, Мало. Наконец-то мы уедем из Парижа!

Моя мачеха – «дочь юга», как она любит повторять, и терпеть не может столицу так же, как я сельдерей, если это можно сравнивать. Я повернулся к младшей сестре, надеясь хоть у неё найти сочувствие. Но Жанне всего пять лет: Париж, Ним или Тимбукту – ей без разницы, если любимый планшет с собой.

Вот так в середине июня, не успел я и глазом моргнуть, квартира на авеню Боливар, которую я так любил, стала понемногу пустеть. Везде громоздились коробки, и больно было видеть, как моя вселенная исчезает, словно в огне. Однажды днём, когда компьютер уже был упакован, я взял скейт и пошёл подышать свежим воздухом.

Ну, это только так говорится – свежим воздухом…

Жара была адская, тридцать три градуса в тени, можно было просто испечься живьём. Я отправился в парк Бют-Шомон, где договорился встретиться с Попо, моим лучшим другом ещё с детского садика. На самом деле его звали Поль, но прозвище появилось у него давным-давно, да и вообще он был не из удачливых, так что кличка сохранилась… Но я же не зверь: чтобы не позорить его, я всегда называл его Поп при людях. Это ему прекрасно подходило: он любил поп-музыку, поп-арт и попкорн, да и вид у него был соответствующий.

Подходя к озеру, я сразу увидел приятеля, хотя народу было полно. Его трудно не заметить: лохматые чёрные волосы, ярко-жёлтая футболка, штаны с надписью «Лихтенштейн» и кроссовки в шахматную клетку. Он стоял, прислонившись к перилам, с хмурым видом, рядом стоял скейт.

– О Мало, наконец-то! Я уже лишних двадцать минут торчу в этой духовке!

– Да, я знаю, извини, – я хлопнул его по ладони, – это всё из-за переезда…

Как только я это произнёс, его обычно жизнерадостное лицо помрачнело.

– Пойдём выпьем чего-нибудь холодного? – предложил он, вытирая пот со лба. – Я уже готов в озеро прыгнуть!

Мы спустились к Бельвилю на скейтах, и это нас чуть не доконало. Красные и мокрые от пота, мы взяли колу со льдом. Мы пили молча, чтобы прийти в себя, и тут Поп поморщился.

– Никак не могу поверить.

– Во что?

– Что ты сваливаешь… Уезжаешь на другой конец Франции…

Я покачал головой:

– Да меня это тоже не радует. Я парижанин до мозга костей, как говорит мой дедушка. И скоро окажусь где-то в глуши!

– Да ладно, Ним – не такая уж и глушь!

– Поп, – вздохнул я, – ничего ты не понимаешь.

Я торжественно достал телефон, как будто он был неопровержимым доказательством преступления, которое совершали мои родители.

– Мы не просто переезжаем на юг, мы переезжаем в заброшенный домишко в шести километрах от ближайшей деревни!

Я стал показывать фотографии, которые прислал мне папа, когда подписал договор о покупке. Он написал, довольный: «Покажи друзьям!»

Да уж…

Сначала мы собирались снять квартиру в центре города, но Софи откопала этот дом, день и ночь просматривая объявления. «Сделка века», по её словам, хотя нужно было кое-что подремонтировать. Моя мачеха всегда могла уговорить папу: он любил мастерить, и возможность наконец стать владельцем собственного дома его очень вдохновила. Я часто слышал, как он жалуется, что в Париже ничего купить невозможно, за миллион лет не накопишь… На эту покупку ушли все средства – и вот я теперь попаду в эту дыру.

Поп взял у меня смартфон, увеличил фотографии и вдруг весело воскликнул:

– Ну и развалюха!

– Вот именно, и не над чем тут смеяться.

– Там же есть сад, – сказал он, словно извиняясь, – выглядит шикарно. Там можно поставить стол для пинг-понга и всё такое… Я буду тебя навещать!

Я знал, что он говорит правду. Но я знал также, что сначала мне придётся обходиться без него, без Попа, который всегда был рядом со мной… Это грустно. Я подумал, что хорошо, что у меня нет подружки: потерять двоих близких сразу – это было бы слишком.

Пятого июля, когда мы приехали в Дом под соснами, лило как из ведра. Словно дурное предзнаменование, ливень начался, как раз когда мы свернули с шоссе. Буквально за две секунды горизонт почернел. Ещё несколько минут назад небо было синее, как сумка из Икеи, и на тебе! Потоп, апокалипсис! Чудовищные тучи разинули пасти и выплюнули на землю тонны воды. По крыше машины словно гремела картечь. Ливень постепенно превратился в град размерами чуть ли не с мячик для гольфа. Папа переживал за кузов, Софи за лобовое стекло, Жанна плакала, прижимая к себе куклу, словно хотела задушить её.

Итак, мы приехали под проливным дождём. Было всего четыре часа, но казалось, что уже ночь. На трухлявой деревянной вывеске было написано: «Дом под соснами». Она раскачивалась и зловеще скрипела на ветру, как в романах Стивена Кинга. Кованые железные ворота в завитушках возникли перед нами. Мы с папой вышли и с трудом их открыли. Створка была очень тяжёлой, и пока мы возились, промокли до костей. Открыв ворота, мы поспешили спрятаться в машину.

– Надеюсь, вы не простыли до смерти, – проговорила Софи на полном серьёзе.

Папа завёл наш старенький «Опель Корса» и двинулся по длинной дорожке, обсаженной деревьями. Это была не величественная аллея, а грязная ухабистая грунтовка. Через пять минут мы наконец прибыли к тому самому Дому под соснами, несуразной постройке из серого камня. По двускатной крыше радостно неслись потоки воды. Софи назвала это «прованский домик». Мне же в тот момент показалось, что это дом из фильма «Психоз» – такой враждебный вид был у него под проливным дождём.

Внутри уже поработали грузчики: все наши вещи были свалены в огромной комнате, которая мне сразу не понравилась.

Это главная комната, которую Софи, любительница всего старинного даже в языке, назвала «гостиной». Комната была обшита деревянными панелями, была громадной и в то же время вызывала клаустрофобию. Она походила на гигантскую клетку, построенную для обитателей психушки. В ней было всего два окна, с опускающимися рамами, так называемые «гильотины» – это уже заставляло думать о плохом, – а вокруг от пола до потолка лакированные сосновые планки. А ещё огромный камин, видимо, задуманный, чтобы в нём можно было спалить весь дом. Когда я сказал об этом папе, он рассмеялся.

– Согласен, Мало, здесь душновато.

Софи недовольно повела плечами.

– Так было модно в шестидесятые годы. Дом остался, как говорится, в исходном виде!

– Вместо окон, – продолжал папа, стараясь поднять мне настроение, – надо сделать застеклённые двери.

Улыбаясь, он указал на западную стену:

– Только представьте, какой будет вид!

Я тогда не мог ничего представить. Мне очень хотелось спросить, почему таких дверей не сделали раньше и что за полоумные жили раньше в этой гигантской сауне. Но Софи и он казались такими счастливыми, что я решил отложить эти вопросы на потом. Но Жанна была в восторге: она сняла кроссовки и скользила в носках по натёртому паркету как по льду.

– Крууто!

Инстинктивно мне это место не нравилось. Я парень рациональный – с воображением, но рациональный. Понятно, что мои сомнения имели психологическую причину: мне не хотелось жить здесь. Мне не хотелось ездить в лицей, где я никого не знал, мне не хотелось быть так далеко от Попа и остальных моих приятелей, мне хотелось видеть дома, машины, метро, девушек в красивых платьях. Мне никогда не нравились старинные камни и лесные тропинки, я вырос в городских джунглях – асфальт, платаны и скейты. Но, несмотря на эту жуткую «гостиную», было понятно, что дело не только в доме. У меня было… что-то такое… Предчувствие? Конечно, я видел много фильмов ужасов. Когда живёшь в центре города, в многоэтажном доме со всеми удобствами, можно только посмеиваться в своей уютной кроватке над фильмами про дома с привидениями и про убийц-психопатов. Но теперь здесь, среди тёмного леса, я жалел, что потратил столько времени на такие глупые фильмы.

Здесь повсюду были какие-то звуки, какие-то тени.

Понедельник,

10 июля 2017 г.

Ясно, солнечно.

Мне нечем было больше заняться, кроме как исследовать дом и окрестности – дом пешком, окрестности на велосипеде, который купил мне папа, чтобы избавить от послепарижской депрессии. Он нашёл его у старьёвщика, когда искал «винтажную мебель», как мечтательно говорила Софи (моей мачехе всего тридцать пять, но ей нравятся только вещи в два раза её старше). Понятно, что папа выбирал по своему вкусу – это не гоночный велосипед, а такой старичок, чтобы в деревню за хлебом ездить. Когда я на нём еду, представляю, что у меня в зубах трубка, а на голове клетчатая кепка. Рама ярко-зелёная, шины слишком гладкие, не очень подходящие для поездок по лесу, но, к счастью, есть переключатель скоростей. В общем, управляться с ним нелегко, но я по крайней мере не прикован к этому жуткому месту, называемому «дом».

Я рассказываю историю велосипеда, потому что сегодня во время моих путешествий сделал открытие, от которого у меня мороз по коже. Это странно. Со времени нашего приезда погода стоит прекрасная, а меня всё время озноб пробирает.

Ехал я по лесу, окружающему «поместье», как говорят родители, воображая себя помещиками. Я взмок, преодолевая колдобины, – мой велик не послушнее старого осла. Объезжая прогалину на склоне, я поскользнулся и свалился среди мха и дрока. Велосипед упал рядом, почти слившись по цвету с растительностью. Растянувшись на земле, созерцая синее небо сквозь ветви дубов и сосен, я подумал, что ярко-зелёный велосипед на лесной зелени хорошо смотрится. Я решил сделать фото и выложить в «Инстаграм», но позже. Сперва нужно выровнять дыхание и расслабить мышцы. Ноги у меня прямо горели.

В выходные я ездил в южном направлении. Сегодня я направился на север, так что в этой части леса оказался впервые и должен был признать, что вокруг красиво. Дикая местность, как джунгли, – вернее, как моё представление о джунглях: очень зелено, очень густо, тень с просветами, солнечные лучи пробиваются среди хвои и резных листьев. Я знал, что в этих краях часто случались лесные пожары, но здесь не было никаких следов огня. Мох был влажный, словно изнутри проступала роса. Я потянулся, чтобы достать бутылку с водой из маленькой кожаной сумочки позади седла. Да, скажу я вам, только на старых велосипедах есть такие сумочки! Одним глотком я выпил половину, и мне наконец полегчало. Мне захотелось посмотреть, что там в тени за большими деревьями, но крутить педали было неохота. Я решил пойти пешком. Конечно, я принял меры, чтобы не заблудиться: хоть я и чистокровный парижанин, но фильмы-то видел, книги читал, я же не вчера родился. В каждую свою поездку я брал большой пакет белых камешков, которые оставлял на тропинке, – родители собирались выложить ими аллею или что-то в этом роде. Камешки оттягивали велосипедные сумки, но оно того стоило. Я был супер-Мальчик-с-пальчик! В детстве это была моя любимая сказка: из неё я почерпнул свою идею. Мама мне её часто читала…

Продвигаясь по лесу, я запоминал ориентиры (камень необычной формы, искривлённый ствол дерева, большой корень) и время от времени бросал камешки. Они были такие белые и гладкие, что, казалось, светились в лесном сумраке: возвращаясь, я видел их издалека, словно огни аэропорта. За поворотом тропинки я увидел дом, совершенно неожиданный в этом безлюдном месте. Это были скорее руины: очень старые с виду, из грубых камней, полуразвалившиеся. От крыши осталось немного, все стёкла исчезли давным-давно, а там, где когда-то висела дверь, чернела лишь покривившаяся прямоугольная дыра. Когда-то, судя по фундаменту, это была большая постройка, вроде маленького замка или усадебного дома. Растительность поглотила останки здания, придав ему вид странный, одновременно пугающий и фантастический.

Я остановился, и моё сердце забилось быстрее. Удивление, страх, волнение – как будто я нашёл сокровище, как будто я был конкистадором перед храмом майя. Я достал мобильник – связи не было. Я начал фотографировать, поскольку знал, что никто мне так просто не поверит. У меня «воображение безграничное», а те, кто это говорит – к примеру, мой преподаватель или мачеха, – вовсе не собираются сделать мне комплимент. Я оглянулся с телефоном в руке. Когда последний камешек блеснул в лучах солнца позади меня, я успокоился: тропинка тут была ненадёжная, часто терялась среди леса. Дом под соснами произвёл на меня такое же впечатление, когда я увидел его впервые. Это трудно объяснить… Такое смутное ощущение, вроде кошмара, который преследует тебя весь день – и знаешь, что это лишь дремотное видение, но где-то он застревает, и чувствуешь себя не в своей тарелке.

Но, как обычно, любопытство взяло верх. Я сделал несколько шагов к зияющей дыре: мне необходимо было увидеть, что же там внутри. Не знаю, что я ожидал увидеть. Труп? Зомби? Мне было страшновато.

Я шагнул в дыру. Тут же по спине пробежал тот самый «мороз по коже», который прямо-таки преследует меня с тех пор, как мы здесь поселились. Помещение было пустое, серое от пыли, но не это было самым страшным. Страшна была огромная хрустальная люстра посреди комнаты, разбитая вдребезги. Подвески валялись повсюду – мелкие разлетелись на осколки, крупные сверкали, как бриллианты, в полутёмных углах. Я задохнулся от изумления: не знаю, чего я ожидал, но только не этого! Зрелище напоминало о конце света. Был здесь мир, и этот мир исчез, был поглощён… Чем? Кем? Внезапно я вспомнил о документальных подводных съёмках «Титаника» – разрушенные бальные залы, коррозия, водоросли, мурены и другие морские чудища. Я замер, закрыв глаза. В голове у меня звучало: «Всё в порядке, не дури, это просто заброшенный дом». Я повторил это три или четыре раза, как молитву, глубоко дыша. Сердце стало биться спокойнее, через некоторое время я открыл глаза. Я помотал головой, потом сказал вслух сам себе:

– Дурак ты. Ну совсем дурак.

Мой голос эхом отдавался в развалинах. Успокоившись, я огляделся. Кроме разбитой люстры, кругом почти ничего не было. Ветхие перегородки, жалкие обрывки выцветших обоев. Справа – огромный камин, тоже разрушенный, словно разинутый беззубый рот. Вокруг стена была чёрная – огромное пятно сажи в форме воронки. Паркет, от которого остались жалкие деревяшки, покрыт пылью, грязью, сухими листьями, ветками и паутиной. К тому же воняло: прохожие, не такие робкие, как я, считали это место подходящим, чтобы облегчиться, если приспичило. Или эта развалина служила пристанищем бродягам, маргиналам или компаниям молодёжи, которые попивали здесь пиво. На самом деле, кроме люстры, здесь не было ничего особо странного. Самое удивительное было то, что никто ничего не трогал: люстра разбита десятилетия, может, даже века тому назад – и никто ничего не трогал! Именно это меня сразу и испугало, этот роскошный, старинный, огромный предмет, разбитый и брошенный в руине, поглощённой растительностью. Конечно, я был не первый, кто сюда забрёл, случайные прохожие наверняка забирали подвески на память: люстра была впечатляющая. Хрустальные подвески сохранились только в верхней части металлического скелета. С места люстру не сдвигали: на потолке ещё видна была трещина и цепь, на которой она висела. Может быть, она оказалась слишком тяжёлой? Не знаю: я не решился подойти ближе.

Жара была тридцатиградусная, но мне стало холодно. Повернувшись, я быстро пошёл прочь, к последнему оставленному мной камешку. Я его поднял, достал из кармана мешочек и положил камешек внутрь. Я продолжал идти, всё быстрее и быстрее, и, подняв самый первый, побежал. Я поднял свой велосипед и без передышек доехал домой.

Рассказывая обо всём этом, я жалею, что не сделал больше фотографий. Я снимал только снаружи, но получилось плохо: я забыл про вспышку, и на кадрах почти ничего не видно. Короче, «неинстаграмопригодно», как говорил Поп.

Надо вернуться.

Я струсил как идиот, но скоро вернусь и всё тщательно обследую. В этом месте много всего интересного…

Мне хочется позвонить Попу, чтобы рассказать о своём приключении. Но он на каникулах на Корсике с родственниками. Сейчас уже девятый час, время ужина, и я не хочу отвлекаться на свои мутные истории. К тому же я слышу, как идёт Жанна, которая сразу навострит ушки. Она войдёт: «Кушать!» – и не думаю, что стоит за столом рассказывать о том, что я сегодня видел. Надо мной будут смеяться, называть сказочником, а потом Софи будет меня донимать: «Ты когда-нибудь видел ящерицу?», «Ты боишься пауков?», «Городской бедняжка!»

Я люблю Софи, но надо подождать, пока она успокоится. Поскольку приветливости, обходительности и всего такого хватит лишь на пять минут. В конце концов, это отчасти её вина, что я здесь…

Четверг, 13 июля 2017 г.,

9 часов 57 минут.

Ясно.

Сегодня ночью Жанна опять…

Такое уже было, в самую первую ночь, 5 июля. Я раньше не упоминал об этом, поскольку никто особо не обеспокоился: мы только что расположились в новом жилище, огромном ветхом доме в глуши. Я думаю, что Жанна привыкла к городу, к шуму машин, к сиренам, к пьяным, которые шумят на тротуарах. А здесь – вдруг такая оглушающая тишина, лишь изредка потрескивает дерево, кричат какие-то зверьки и совы – и правда, можно испугаться! Никогда и нигде, кроме как здесь, не сознаюсь (даже под пыткой), что в первую ночь и я струхнул. И до сих пор с трудом засыпаю – мне нужна музыка в наушниках или видео на компе. А Жанне всего пять лет, неудивительно, что её так пробрало…

В ту первую ночь около трёх часов утра мы услышали крик. И это было не обычное хныканье моей сестры, когда ей приснилось что-то страшное или она описалась. Это был вопль, как в фильме ужасов, так что мы все повскакивали и бросились в её комнату. В темноте, толком не проснувшись, мы натолкнулись друг на друга и тоже подняли крик. Наконец папа нашёл выключатель, и комната осветилась (громко сказано, потому что старый плетёный абажур пропускал лишь тусклый жёлтый свет и было так же страшно, как в темноте). Жанна сидела в кровати. Она перестала кричать, но не шевелилась и не отрываясь смотрела на стену, как будто там показывали «Снежную королеву». Однако, судя по выражению её лица, это была не «Снежная королева», а скорее «Сияние». Она сидела бледная, застывшая и напряжённая в ночной рубашке с корабликами. Она походила на фарфоровую куклу – такие иногда хранятся где-нибудь у бабушки или на чердаке. Софи подошла и села рядом с Жанной на кровать. Поглаживая её по спинке, она спросила:

– Малышка, что с тобой?

Жанна не пошевелилась, словно окаменела. Мы с папой переглянулись, нас ещё потряхивало от того, что мы так резко вскочили. Софи продолжала поглаживать Жанну, и вдруг моя сестра обмякла, как будто фарфоровая кукла превратилась в тряпичную. Она прижалась к маме и заплакала.

– Тише, тише, всё прошло… Успокойся, всё прошло…

Продолжая ласкать Жанну, Софи сделала нам знак выйти, вернуться в кровати. «Я ею займусь», – беззвучно прошептала она.

Мы послушались. Папа хлопнул меня по затылку, и мы разошлись. Я вернулся в постель, но от волнения не мог заснуть до рассвета. Солнце пробивалось сквозь занавески в моей комнате, так что ночь выдалась короткая.

Несколько дней ничего не происходило, а сегодня опять. В три часа утра крики, моя сестра застывшая и словно сверлит взглядом стену возле кровати. Потом расслабилась – и в слёзы, прямо потоки слёз, целый час не могла успокоиться. Больно было слышать, как она плачет за стенкой – я надел наушники и посмотрел кусок «Симпсонов» в интернете – наконец-то есть вай-фай. Хоть какая-то удача!

Наутро за завтраком вид у нас был как у покойников. Только Жанна, как ни странно, была в полном порядке. Сидя над какао, она что-то напевала и играла со своим маленьким пони.

– Как ты? – спросила Софи, положив ей руку на плечо.

Моя сестра, казалось, не слышала и продолжала напевать незнакомую мелодию без слов. Она улыбалась, погружённая в свой воображаемый мир.

– Жанна? – повторила Софи громче.

Та озадаченно взглянула на маму.

– Да, мамочка?

– Помнишь, что было сегодня ночью?

Сестра, казалось, не поняла: она беззаботно помотала головой.

– Сегодня ночью, – продолжала Софи, – тебе опять приснился кошмар.

Жанна смотрела на маму с непониманием. Казалось, ей хочется сказать: «Да ты вообще о чём?»

– Не было никакого кошмара.

– А почему же ты плакала? – резко вмешался папа (он был в плохом настроении после бессонной ночи).

И снова такой же взгляд: взрослый, жёсткий, снисходительный. Я никогда не видел, чтобы Жанна так смотрела – такая малышка в льняных кудряшках, смешливая глупышка пяти лет. Лицо её прямо преобразилось.

– Я не плакала, – ответила она решительно. – Это она плакала.

Папа нахмурился.

– Она? Кто она?

Сестра стала возить по столу своего пони с радужной гривой и звёздочками на крупе. Родители переглянулись. Чувствовалось, что им смешно, хочется сказать: «Ох уж эти детки!»

Но мне было не смешно. На мгновение (ну, на долю секунды) мне показалось, что моя сестра – это не моя сестра.

Потом Софи отправилась купаться, и мы остались с папой. Он стал рассказывать о ремонте, о том, что уже начали делать, что ещё нужно сделать, о том, как здесь будет прекрасно через пару месяцев. Что на следующей неделе рабочие сделают застеклённую дверь и атмосфера в комнате изменится. Потом всю обшивку стен и потолка покрасят в белый, только паркет останется как есть.

– Ты поможешь, Мало? Красить – это же здорово! Ты действительно чувствуешь себя хозяином. Когда комнату перекрасят, здесь будет лучше, правда?

Я ухватился за предоставленную возможность.

– Папа, у кого ты купил этот дом?

– Тебе это интересно? – спросил он удивлённо.

– Ну, я хочу знать, у кого это я живу…

Прежде чем ответить, он отхлебнул кофе.

– Ты живёшь у себя, старина. На этот раз действительно в своём доме.

Папа называет меня «старина», когда считает, что у нас важный разговор. Такой мужской. А мне, как обычно, это кажется забавным.

– Серьёзно, папа… Что за люди жили здесь до нас?

Он попробовал отшутиться («тоже мне, воскресный Шерлок Холмс!»), но в конце концов рассказал всё, что знал о прежних владельцах. Этот дом долго был загородным у семьи состоятельного антиквара из Лиона. На старости лет они здесь жили круглый год. Но пару лет назад жена умерла от сердечного приступа. А супруг, у которого потихоньку съезжала крыша – Альцгеймер или что-то в этом роде, – уже не мог жить один в таком отдалённом месте. Сын поместил его в пансионат.

– Их единственный сын работает в Париже, – продолжал папа, – в банке, насколько я знаю. Ему не нравился этот дом. Он жил здесь только в детстве, подростком, на каникулах. И особо тёплых воспоминаний не сохранил.

– Ну, для подростка это неудивительно…

Папа привычно щёлкнул меня по носу и продолжал:

– Короче, ему хотелось побыстрее от этого дома избавиться. Но, поскольку он стоит на отшибе, покупателя было трудно найти. Поэтому мы его купили за такую скромную цену. Пришлось поискать, правда… но это того стоит.

– Ну, тебе виднее, – пробормотал я в несуществующую бороду.

Папа допил кофе, откинулся на стуле и посмотрел на меня серьёзно.

– Я понимаю, что тебе нелегко. Тебе не хватает Попа и других твоих приятелей, но погоди, дай возможность… Ещё будет тебе сюрприз…

В глубине души я был согласен. И удержался, чтобы не сказать: «И не обязательно приятный».

Четверг, 13 июля 2017 г.,

17 часов 32 минуты.

Дождь!

До сих пор погода не менялась. Как-то даже надоело просыпаться каждое утро и знать, каким будет день.

  • Небо: голубое.
  • Воздух: тёплый.
  • Лето: без изменений.
  • Неожиданностей: ноль.

И тут совершенно неожиданно разгулялась непогода, как в день нашего приезда. Небеса потемнели, всё зашумело, молнии, как лучи лазера, метались над лесом… Впечатляюще! Около полудня начался ливень: настроение у меня улучшилось, я пришёл в себя после ночных закидонов сестры. Лило беспрерывно, гром гремел не умолкая: нос на улицу не высунешь. Я пообщался в мессенджере со своим приятелем Бенжо, проверил новости в «Инстаграме», посмотрел несколько дурацких видео на «Ютьюбе», но лучше мне от этого не стало, наоборот, усилилось чувство одиночества. И как я выживу в этой дыре? Расстроенный, мучаясь от безделья, я решил повнимательнее исследовать дом. Я уже осмотрел его в целом, но не вдавался в подробности. Конечно, я бы предпочёл уйти на улицу, чтобы не участвовать в глупых играх Жанны, не слышать, как сверлит стены папа – строитель-любитель, и не получить от Софи какого-нибудь задания по хозяйству, которые она норовила взвалить на меня, когда я попадался ей на глаза без дела (то есть три четверти дня). Да и вообще я чувствовал себя в этом доме не на своём месте, словно вышел на пляж в лыжном комбинезоне. Но сегодня надо завершить начатое.

Я начал со второго этажа.

Свою комнату я хорошо изучил. Когда мы приехали, там были обои в мелкий цветочек, вроде незабудок. Теперь стены были белые, я развесил там плакаты с киногероями и скейтерами. Поместил я там и рисунок, подаренный мне Попом на прощание: моё имя в окружении планет и летающих тарелок. В общем, комната мне нравится. Конечно, она гораздо меньше комнаты в Бельвиле – та была под крышей, с большим окном, откуда открывался вид на город: мне казалось, что я на корабле, входящем в порт… Но – СТОП! – не надо впадать в ностальгию.

В комнате Жанны, рядом с моей, я сперва изучил стену, которую она так пристально разглядывала во время своих ночных припадков. За исключением нового потолка с пышными облаками, комнату не переделывали: обои с розовыми бабочками хорошо сохранились. Рисунок вполне подходил для моей сестры. Скомканная одежда, игрушки и всякая ерунда валялись повсюду, создавая даже какое-то подобие гармонии. Я прекрасно понимал, что мои родители не выигрывают деньги в лотерею и не могут переделать весь дом сверху донизу – «в порядке очерёдности», как говорил папа. Я оценил, что моя комната была в очереди первой…

Я ощупал стену (перед кроватью Жанны), думая найти что-нибудь. Конечно, я не ожидал ничего из ряда вон выходящего, мне просто делать было нечего. Я закрыл глаза, сосредоточился – воскресный Шерлок Холмс (хотя сегодня четверг). Под ладонью, кроме неровностей штукатурки и камней, ничего не было. Старая стена, старые обои с дурацкими бабочками. Я даже постучал пальцем, но звук везде был глухой: если там и находились замаскированные коридоры и тайные комнаты, они были спрятаны очень хорошо!

Я продолжил свои исследования в «родительских апартаментах» – это выражение меня всегда смешило – всё потому, что здесь есть ванная! Ничего. Здесь тоже ничего не переделывали: это была спальня прежних владельцев, и её недавно ремонтировали. Современная сантехника, чёрные стены – помещение «в духе времени», по меркам Софи (то есть согласно журналу «Elle»).

В начале коридора была последняя комната, которую я собирался проверить, довольно просторная, раньше здесь, видимо, располагался кабинет или библиотека, судя по следам от полок на стенах. Сейчас здесь было совсем пусто, как-то призрачно. Думаю, папа собирался устроить здесь музыкальную гостиную в духе XVIII века.

Возвращаясь в коридор, я потянул за верёвку, свисавшую с потолка: складная чердачная лесенка внезапно разложилась. Я аж подпрыгнул, когда она со стуком ударилась о паркет. Жанну уложили на дневной сон, и я испугался, что разбудил её. Я прислушался, но было тихо. Я полез наверх – лестница была ненадёжная. По мере того как я поднимался на чердак, становилось всё жарче, а стук дождевых капель по крыше просто оглушал.

Наверху было жарко, как в печке, и царил полный разгром. Мне бы понадобилась неделя, а может, и две, чтобы разобраться в этом хаосе. Так я и сказал Софи, чья белокурая головка показалась в проёме. Она засмеялась:

– Ох уж эти люди! И в городе, и в деревне… Они всё продают, всё освобождают. Но не подвалы, не чердаки! И это барахло остаётся нам. Всё это надо отправить на помойку…

– А здесь есть подвал? – спросил я с надеждой, поскольку опасался, что всё «имение» уже исследовал.

Она покачала головой.

– Скорее погребок. Такой смешной, как в американских домах, ну, ты же видел в фильмах?

Я не понял, что она имела в виду. Софи вытянула руку и показала наружу, в сторону леса. Продолжало лить, и оконные рамы трещали под напором ветра. Вдалеке большие сосны раскачивались из стороны в сторону, точно пьяные.

– Вход за домом, туда можно попасть только снаружи. Ты не видел? Такая деревянная дверь, у самой земли, вроде люка. Если её открыть, увидишь лестницу.

– Серьёзно?

Я разволновался, как будто она сказала, что под домом есть убежище от атомных бомб или тоннель в Америку. Мой энтузиазм её насмешил.

– Истинная правда! Но подожди, пока дождь кончится, а то там можно поскользнуться. И лампочка перегорела.

– Вы уже ходили туда?

– Агент нам показал, когда смотрели дом. Но там пусто, смотреть не на что. Твой папа хочет сделать там погреб. Я имею в виду – винный. Но там нужно будет всё очистить…

Винный погреб, нате вам! Потом они ещё бассейн захотят выкопать!

Хотя мне не терпелось спуститься в погреб, я решил подождать, пока дождь прекратится, а пока отправился на первый этаж и пошёл в кухню. Такая симпатичная деревенская кухня: если не считать моей комнаты, я себя чувствую хорошо только здесь. Зимой здесь, наверное, дует холодом по ногам, но сейчас такого нет. А слева гостиная, по-английски «living room», с её негативным излучением… (Странное название «living room» – думаю, его надо было бы перевести как «комната для жизни». Но всё равно странно. Если есть «комнаты для жизни», значит, должны быть «комнаты для смерти»?) Понятно, что я шучу, когда говорю о «негативном излучении». Но мне так не нравится этот салон! Думаю, это потому, что он напоминает мне о кошмаре, который часто снился, когда я был маленьким, вскоре после смерти мамы… Я помню смутно, но, в общем, я оказывался запертым в ящике, где мне приходилось лежать скорчившись, потому что было очень тесно. Мне всё труднее было дышать, я стучал по доскам руками и ногами, звал на помощь, но никто не слышал. Я чувствовал, что снаружи есть люди, но дерево заглушало все мои крики. К тому же ящик становился всё теснее – а может быть, это я рос? Но, так или иначе, меня совсем сдавило. Это было ужасно, я был уверен, что умру. И когда я просыпался весь в поту, мне нужно было не меньше десяти минут, чтобы отдышаться. Понятно, что гостиная в доме была намного больше, но она действовала на меня, как тот кошмар: казалось, что она меня душит. Мне не терпелось, чтобы её переделали – я бы забыл старое и привык к новому.

Тем временем папа приступил к работе: он забрался на стремянку и накладывал шпаклёвку, чтобы потом покрасить тёмные планки в безупречно белый цвет. Увидев меня, он прервал работу и, свесившись сверху, спросил:

– Ты мне поможешь, старина?

Я засомневался, прежде чем ответить: не такой уж я любитель работать руками. Но, взглянув на пелену дождя за окном, покорно вздохнул.

– Почему бы и нет, – заключил я, пожав плечами.

Он улыбнулся и показал на второй валик, лежавший на полу.

В конце концов, чем быстрее эта комната преобразится, тем лучше я буду себя чувствовать.

Пятница, 14 июля 2017 г.,

11 часов 14 минут.

Ясно.

Юг снова стал югом. «Солнцепёк» – вот какое слово мне вспомнилось: самое время исследовать подвалы! Вчера дождь прекратился только поздно вечером, мы с папой отлично поработали. Теперь, прежде чем красить, нужно дождаться рабочих. Они должны начать в понедельник, но, как говорит папа, «с рабочими ни в чём нельзя быть уверенным». Уж скорее бы они прибыли! Они поставят стеклянную дверь, и тогда можно будет красить в белый!

Это глупо, но мне кажется, что всё станет лучше после того, как пробьют западную стену, а три остальные перекрасят. Когда Жанна перестанет скользить в носочках по полу этой комнаты, похожей на гроб. В Париже она никогда такого не делала. Хотя там тоже была большая комната с паркетом. В отличие от меня, родители считают, что эта комната её вдохновляет, якобы в Жанне развивается артистический дар гимнастки или фигуристки. Она может кататься часами. Мне это совсем не нравится, но родителей не волнует. Я думаю, что их это устраивает: пока Жанна вальсирует, они могут спокойно заниматься своими делами.

Сегодня утром наконец поговорил с Попом по скайпу. Ух, он так загорел! Погодные условия у нас одинаковые, но кожа-то совсем разная. Я мазался защитным кремом, а нос красный. А Поп чуть ли не чёрный.

За его спиной я увидел террасу, окружающую бассейн, как на открытке, и в какой-то момент появилась стройная девушка в красном бикини. Не задумываясь, я воскликнул:

– Ух ты!

Поп оглянулся, чтобы понять, что вызвало моё восхищение.

– А, это моя кузина Норма.

– Да, она в норме!

Поп замешкался на секунду, чтобы понять. Он умница, но мозги у него не такие, как у меня: игра слов – не его стихия.

– Спокойно, приятель! – сказал он наконец, изобразив возмущение. – Такого в семье не говорят. Ты уже совсем забыл о приличиях?

Я фыркнул.

– Мне прямо стыдно. Купаетесь?

– Ну ты же видишь! А ты?

– Ну, в деревне… Хочешь посмотреть?

– А то!

Я взял ноутбук двумя руками и прошёлся по всему дому, чтобы Поп мог увидеть все комнаты через веб-камеру. Время от времени он комментировал по-Поповски: «Позорище!», «Жуть. Прямо страх нагоняет!» и тому подобное. Внизу я обнаружил Софи и папу, которые готовили завтрак. Жанна рисовала, разбросав кругом цветные карандаши. Она ничего не заметила. А родители повернулись к экрану и помахали со словами:

– Привет, Поп!

Затем я вышел наружу, показал часть сада и вытянул руку, чтобы дать панораму полей, холмов и леса. Чтобы он увидел, как я одинок…

– Ох, – вздохнул он, – ну и места!

– И не говори!

Поп тоже горожанин. Родился он в Марселе, а в Париже живёт с трёх лет. Я сел на крыльцо, поставил ноутбук на колени. У Попа на экране вид был озадаченный.

– Да я имел в виду, что красиво!.. Но ты же там совсем один?

Я пожал плечами.

– А с кем мне быть-то?

– Не знаю… Там нет соседей?

– Нет. Нужно сходить поискать подальше. Но с тех пор, как мы тут поселились, я не видел ни одной живой души. Честно сказать, даже не знаю, где тут ближайшее жильё.

Сказав это, я вспомнил о развалине. Я хотел рассказать о ней, но, не знаю почему, передумал. Может быть, потому, что это могло показаться смешным тому, кто проводит время на райском острове, среди бассейнов и красоток в красных бикини.

Поп выглядел озадаченным.

– Но что же ты делаешь целыми днями?

– Путешествую на велосипеде, немного катался на скейте, но здесь это совсем не то. Смотрю фильмы. Сериалы… Занимаемся с папой ремонтом. Тут много дел.

Он вздохнул, за его спиной снова прошла Норма, на этот раз мокрая. Надо было бы использовать зум, чтобы разглядеть такую красотку хорошенько.

– Слушай, я расстроился.

Мне вовсе не хотелось его разжалобить, и я продолжал:

– Да всё нормально! Красиво, тепло, я гуляю, размышляю… Если бы ты был здесь, это был бы просто рай земной!

– Может быть, тебе зарегистрироваться на сайте знакомств? Человек из леса точка ком?

– Ой, Попо, заткнись!

Я изобразил обиду, но он, как обычно, поднял мне настроение.

Надо идти завтракать – Жанна приказала! Но сегодня днём я пойду посмотреть убежище.

Конечно, я знаю, что это никакое не убежище. Но у меня «безграничная фантазия», и мне нравится это выражение, так со мной случится что-то похожее на приключение.

Развалины – «храм майя».

Гостиная – зловещее излучение.

Подвал – бомбоубежище.

Дом под соснами – дом теней.

Если вы думаете, что мне было весело играть со словами в день национального праздника… но это было лучшее, что я мог сделать. Каждый выживает как может.

В конце концов, мне никогда не нравились фейерверки.

Пятница, 14 июля 2017 г.,

21 час 54 минуты,

звёздная ночь.

После завтрака я взял фонарик и отправился в сад. За домом трава была густая, сухая, давно не стриженная. Как и говорила Софи, я нашёл большой люк, почти скрытый буйной растительностью.

Я поднял глаза и повернулся. Лес, тропинки. В памяти всплыл страшноватый образ разрушенной усадьбы и разбитой люстры.

(Мне эта люстра снилась много раз. Какая глупость, некоторые вещи просто преследуют…)

Я встал на колени: люк был закрыт на защёлку, которая (что логично) находилась снаружи. Я с трудом поднял крышку, она была очень тяжёлая. Она отвалилась в сторону, придавив высокую траву.

Я спустился по узкой лесенке, ещё более крутой, чем чердачная. Внизу я включил фонарь и оглядел подвал. Мачеха не обманула: там было совсем пусто. Небольшая камера, полуземляная, полукаменная. Смотреть тут было не на что. Сырость, по стенам сочится вода, неровный бетонный пол. Я был уверен, что здесь полно всяких тварей, крыс, земляных червей и ещё чего похуже. Я осмотрел потолок, затянутый паутиной. Влажность была как в тропиках, однако ощущение мороза по коже было сильно как никогда. И это не просто слова: внезапно ощущение холода охватило меня целиком, ледяные волны, как дыхание… И сразу возникла жуткая мысль: дыхание кого-то, кто окружает меня… Весь дрожа, я снова обвёл помещение фонарём: ясно, что никого не было. Во всяком случае, никого видимого… Это не прибавило мне смелости, и я стал подниматься так поспешно, что мог бы упасть с лестницы и сломать ногу. Наверху солнце показалось таким ослепительным, что мне пришлось прикрыться рукой, пока я не привык к яркому свету. Сердце у меня колотилось, и я поспешил захлопнуть дверь погреба, как будто кто-то или что-то могло оттуда выскочить. Я изо всех сил задвинул защёлку. Только после этого я успокоился.

Я никогда не был трусом. Честно – кому мне здесь врать? Прежде всего, даже если я когда-нибудь обращусь к кому-то, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, этого дневника всё равно никто не прочтёт. Но почему же этот дом нагоняет на меня такого страху? Я чувствую себя дураком… Конечно, новые места волнуют, но вот уже восемь дней я болтаюсь между страхом и унынием – до сих пор я таких чувств не испытывал. Полагаю, психологи назвали бы это ностальгией или просто ерундой.

Вот у меня проблема: я всюду вижу зло.

Я рухнул в высокую траву, пышную и уютную, как восточный ковёр, и задумался: что же ещё я мог бы сделать этим незадавшимся днём? Я вздохнул (тяжело, «по-мультяшному») и перебрал все варианты.

Вернуться в «храм майя»? (Лимит страшилок на сегодня я уже исчерпал.)

Взять себя в руки и проехать на велосипеде шесть километров до деревни? (Найти там приятелей? Подружек? Я на это уже не надеялся.)

Исследовать чердак? (Невозможно: там наверху сорок градусов жары, аж пот с ресниц капает.)

Пойти с папой красить стены? (Очень уж много работы. В прошлый раз я прямо изнемог: и спина болела, и руки, и всё остальное…)

Короче говоря, я не знал, чем заняться. И что ещё хуже, я ничего не хотел. Если бы я был в Париже, я бы сходил в кино, выпил бы с приятелями по стаканчику газировки, пошёл бы в аквариум в Порт-Доре (обожаю это место). Если бы я был в Париже, у меня были бы проблемы с выбором.

Я прекрасно понимал, что хватит ныть на эту тему. Мы переехали и обратно не вернёмся. Через несколько лет – скоро! – я могу захотеть вернуться в город, чтобы учиться в университете или где-то ещё. Но мне только что исполнилось пятнадцать, и придётся идти в школу – это неизбежно.

Я вынужден жить здесь, хочу я того или нет. Как в тюрьме, по словам Попа…

Вырвавшись из зловещего погреба, я совсем пал духом. Вся польза от разговора с Попом улетучилась. Я бродил по саду, взмокший и с тоской в душе, кидал камешки, забрёл в гущу растений с большими колючими листьями. Я сел на землю, уставившись на «монстропланты». Так назвал их папа – они напоминали ему мультик, который он видел в детстве, «Джейс и захватчики мира». Я погуглил, не порадовало: история про сумасшедшего биолога, который хотел избавить человечество от голода, но по ошибке создал полурастение-полуживотное исключительно подлого нрава – не говоря уж об удручающей графике! Ну, папа мой родился в семидесятых – в прошлом веке, бедняга! Я их тоже называю монстроплантами – им подходит. На самом деле это агавы – толстолистые растения, которых много здесь, на юге Франции, и в других тёплых краях – например в Мексике, в Центральной Америке. Они действительно напоминают чудовищ, вроде зелёных кракенов, вылезающих не из моря, а из земли. К тому же они опасны: на листьях-щупальцах бывают острые края и колючки; лучше их не задевать. Но я заметил интересную вещь: глядя на монстропланты, я соображал лучше. Не знаю… Они меня как-то поддерживали. Я смотрел на их здоровенные жёлто-зелёные листья, устремлённые к небу, похожие на лезвия гигантских охотничьих ножей, и это меня ободрило. Если понадобится, я всегда могу вырвать такой лист, и он послужит мне мечом… Но как сражаться, если враг невидим?

(Ладно, что-то я уже совсем чушь несу.)

В общем, я провёл почти весь день в саду. Когда мне надоело любоваться молчащими монстроплантами, я включил «Беги, Марио!» на смартфоне. И тут, видимо, из-за жары, снова разразилась гроза. На раз-два я стал грязный, как зомби, мокрый и в земле. Софи устроила мне головомойку и в прямом, и в переносном смысле.

Короче, праздник 14 июля не очень удался.

Суббота, 15 июля 2017 г.,

14 часов 12 минут.

Ясно.

В это утро я бродил по «тюрьме» и ломал голову, чем бы мне заняться. Моя жизнь здесь всё больше и больше напоминает мой любимый фильм «День сурка», где бедный герой Билла Мюррея просыпается в одно и то же осточертевшее ему утро, пока не находит способ избавиться от этого странного проклятия.

Незаметно я прошёл всё «имение». Я дошёл до начала дорожки, где всё ещё красовался по-прежнему зловещий указатель «Дом под соснами». Я прикидывал, не попросить ли родителей съездить в Ним, чтобы хоть немного вдохнуть городского воздуха, и тут наконец хоть что-то произошло.

Вдалеке, со стороны города, показалась машина. Она была жёлтая, и вскоре я понял, что это почтовый фургончик. Он остановился рядом.

Мотор заглох, вышла девушка. На ней были форменный жилет, джинсы, голубая рубашка и босоножки на каблуках. Она подошла и взглянула на меня через железную решётку.

– Монестье?

Удивлённый, я кивнул.

– У меня для вас посылка.

Я не мог пошевелиться: стоял как идиот, прислонившись к решётке. У девушки были длинные каштановые локоны, как у принцесс в фильмах, которые смотрит моя сестра, большие зелёные глаза в пол-лица. Она нетерпеливо спрашивала:

– У тебя есть мама? Папа? Кто-нибудь должен расписаться.

Я очнулся, словно меня расколдовали. Открыл решётку – каблуки у девушки уже утонули в рыхлой почве.

– Я могу расписаться. Я их сын.

Она улыбнулась. Скорее это была несколько ироническая усмешка. Она сделала мне знак приблизиться. Я подошёл и увидел в фургоне две здоровенные коробки.

– Ты уверен, что сможешь дотащить это в одиночку? Я знаю этот дом, я бывала здесь давно.

Я спросил себя, что значит «давно» – ей было лет двадцать. Но понял, что она хотела сказать: дом был далеко. А учитывая размер коробок…

– Давай, залезай. Доставим до места, я же профессионал!

Говоря это, она развернулась, нырнула в машину, запустила мотор. Я не двигался, и тогда она посигналила и крикнула в окно:

– Ты едешь или как?

Изо всех сил я потянул решётку, освободил дорогу и залез в фургончик. Она поглядела на меня насмешливо, словно говоря: «Ну, ты неторопливый парень!» Думаю, я был слишком очарован, потому не обиделся. Она включила скорость и двинулась по лесной дорожке.

– Как тебя зовут?

– Мало.

– И тебе нравится здесь, Мало?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Поживём – увидим.

После грозы на дорожке было много колдобин, луж, валялись сломанные ветки. Девушка сосредоточенно объезжала всё это, сжимая руль. Ногти у неё были выкрашены все в разные цвета, и я вспомнил маленького пони моей сестры.

– Ну, – вздохнула она, – после столицы здесь, конечно, не очень.

Я прямо подскочил: откуда она знает? Мой обалделый вид её рассмешил – и правда, я должен был казаться полным придурком.

– Это все здесь знают, – сказала она, словно объясняя.

– Здесь?

– Ну да, то, что в этом доме поселились парижане – это же предмет для обсуждения! Вместо Фраше, стариков-хозяев… К тому же молодёжь это бодрит.

Я снова пожал плечами: эта девушка была первым человеком, которого я здесь встретил. О деревенских пересудах я даже и не думал.

– Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

Думаю, я соврал потому, что она мне понравилась. Конечно, это глупо. Пятнадцать или семнадцать – какая разница? Для неё я всё равно мальчишка.

Мне бы хотелось, чтобы поездка длилась дня три, но через три минуты мы уже были возле дома. Она резко остановила фургончик и молча повернулась ко мне. Через несколько секунд я нащупал и открыл дверцу и сказал:

– Пойду позову папу.

Папа пришёл, расписался за доставку. Затем мы помогли девушке вытащить коробки из машины. Они весили не меньше тонны. Папа поблагодарил её, она мотнула головой («не за что»).

Потом села в машину и уехала.

Мы с папой затащили коробки в дом. Софи была в восторге. Наконец – наконец! – её заказ прибыл.

Ничего особенного там не было: чехлы для мебели, два прикроватных столика, люстра… Но для Софи это был словно подарок на Рождество.

И мне казалось, что сейчас Рождество.

А я и имени-то её не знаю…

Понедельник, 17 июля 2017 г.,

10 часов 41 минута.

Ясно.

Сегодня утром прибыли рабочие: в доме начался просто ад. В восемь часов меня разбудили удары кувалды – казалось, небо рушится мне на голову.

Мне снилась девушка с почты. Мне хотелось, чтобы сон продолжался, а тут эти… Не помню деталей, но я чувствовал себя счастливым, чего со мной уже давно не случалось.

Лучше бы этот день вообще не начинался.

В отвратительном настроении я спустился к завтраку. В кухне оказалось, что всё в полном порядке, несмотря на оглушительный «концерт» в соседней комнате. Папа небрежно перебирал струны гитары в поисках новых аккордов (уж не знаю, что он там мог услышать). Софи набирала текст на мобильнике – понятно, работа, надо отправить статью. Она независимый журналист. Пишет о психологии («Содержимое сумочки расскажет о вашем подсознании», «Как преодолеть нарциссизм: руководство», «Как пережить отпуск с семьёй» и тому подобное). Жанна сосредоточенно размачивала бисквиты в какао, не обращая внимания на шум, словно глухая. В последнее время она действительно странная: я не знаю, как с ней общаться. Конечно, у нас десять лет разницы, и что? В Париже мы прекрасно общались. Я был для неё старшим братом. А теперь она меня просто в упор не видит… Жанна никогда не была болтушкой: она спокойная, разумная, чуткая девочка. По большей части весёлая, в хорошем настроении. Конечно, иногда она дуется, у неё бывают и страхи, и капризы, как у всех детей в её возрасте. Но с тех пор, как мы здесь, её настроение выписывает причудливые кривые: то она веселится, то бродит бледная как смерть. То она играет потихоньку одна в своём уголке, то закатывает настоящую истерику. Я её просто не узнаю. А папа и Софи, кажется, ничего не замечают, и это пугает. Как говорится, сапожник без сапог… Может быть, моя мачеха-психолог некомпетентна в реальной жизни? Не видит аномалий в поведении собственной дочки?

Продолжить чтение