Читать онлайн Koch Industries. «Капитализм для своих», или Как строилась власть корпораций в Америке бесплатно

Все книги автора: Кристофер Леонард

Цвет текста

Цвет фона

Шрифт

Переводчики Анна Балакина, Григорий Красовский

Редактор Екатерина Жукова

Руководитель проекта А. Марченкова

Дизайнер А. Маркович

Корректор Ю. Семенова

Компьютерная верстка Б. Руссо

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

⁂

Предисловие к русскому изданию
«Мы надеялись на лучшее, но готовились к худшему»

У вас в руках результат блистательного журналистского расследования Кристофера Леонарда – настоящий бестселлер «Капитализм для своих». Читателям книга может быть интересна с двух точек зрения. С одной стороны, она описывает почти столетнюю историю развития одной из крупнейших компаний США Koch Industries, принадлежащей братьям Чарльзу и Дэвиду Кохам. А с другой стороны, Кристофер Леонард, как автор исторического романа, погружает читателя в хронологию становления современной корпоративной Америки.

Вы удивитесь, но годовой доход Koch Industries больше, чем у Goldman Sachs, Facebook и US Steel вместе взятых. В корпорации работает около 50 000 человек на территории США и 20 000 – в еще 59 странах. Но о самой Koch Industries известно очень мало, и все потому, что так захотели сами братья-миллиардеры Кохи. У вас же есть уникальная возможность узнать об эволюции этого гиганта, о том, какими принципами руководствовались люди, стоявшие во главе компании, какие методы были эффективны в достижении глобального успеха.

В книге Кристофера Леонарда вы не найдете образцово-показательной истории крупной американской корпорации, отнюдь. Это живое повествование о том, как на самом деле происходит лоббирование интересов в Соединенных Штатах Америки, как нарушаются экологические законы и как на корпоративном уровне оказывается влияние на ход президентских выборов. Здесь есть место семейным конфликтам, непримиримой и опасной войне с профсоюзами, ошибкам управления и уникальным бизнес-идеям, верности своим принципам и революционному новаторству, умопомрачительным прибылям и катастрофическим убыткам, политическим интригам и непростым человеческим судьбам.

Мы надеемся, что изданная по нашей инициативе книга будет полезна профессиональным инвесторам и собственникам бизнеса, а также широкому кругу читателей. Захватывающая история Koch Industries позволяет провести параллели к событиям, произошедшим в нашей стране в 2000-е годы, оценить непреодолимую силу корпоративного сектора в условиях свободной экономики и, наконец, увидеть изнанку крупнейшей частной компании в мире.

Рис.0 Koch Industries. «Капитализм для своих», или Как строилась власть корпораций в Америке

Это книга для моей мамы, Виктории Бригам Леонард, которая научила меня думать о других людях.
Спасибо.

Предисловие
Борец
(1967–2019)

18 мая 1981 г. четыре представителя банка с Уолл-стрит отправились в город Уичито, штат Канзас[1]. Они ехали, чтобы сделать предложение Чарльзу Коху, генеральному директору малоизвестной энергетической компании средних размеров. Сотрудники банка Morgan Stanley хотели убедить Коха преобразовать его семейную компанию в публичную и начать торговлю ее акциями на Нью-Йоркской фондовой бирже. Их сделка полностью соответствовала общепринятым взглядам корпоративной Америки в тот период. Акционирование считалось естественным этапом развития таких компаний, как Koch Industries, предлагая им доступ к крупным объемам денег и обещая огромные гонорары действующей команде руководителей. Все, что требовалось от генерального директора, – отказаться от контроля над компанией. Morgan Stanley, в свою очередь, мог получать круглую сумму в качестве вознаграждения.

Чарльзу Коху было 45 лет[2]. Он управлял Koch Industries с 32, момента внезапной кончины его отца. Чарльз был стройным, высоким человеком спортивного телосложения. На встречах он говорил негромко и казался почти пассивным. Банкиры изложили свой план акционирования Koch. Они озвучили то, что, по крайней мере, для большинства руководителей могло быть самой важной деталью: если бы Чарльз Кох согласился на сделку, он мог бы заработать $20 млн за один день. Банкиры, казалось, не верили своим ушам, когда готовили конфиденциальное служебное письмо, описывающее реакцию Коха.

«Ему не нужны эти деньги»[3], – говорилось в письме.

Чарльз Кох спокойно объяснил гостям, почему их предложение бессмысленно. Его компания была невероятно прибыльной. Она работала в очень важных и очень сложных сферах американской энергетической промышленности. В 1980-х гг. компания Koch Industries была крупнейшей среди тех фирм, которые занимались покупкой и транспортировкой сырой нефти в США. Она владела нефтеперерабатывающим заводом. В ней работали команды сырьевых трейдеров, которые покупали и продавали разнообразные виды сырья и финансовых продуктов, от бензина до фьючерсных контрактов. Это могло побудить большинство руководителей акционировать свою компанию. Однако в Koch Industries не хотели, чтобы люди со стороны знали, сколько зарабатывают в ней трейдеры. Если бы компания стала публичной, это открыло бы слишком много ее секретов.

«Некоторые сырьевые трейдеры [Koch] чрезвычайно обеспокоены тем, что информация об их высоких заработках, став известна общественности, будет использоваться против них торговыми партнерами»[4], – говорилось в письме.

Секретность была стратегической необходимостью для Koch Industries[5]. Чарльз Кох не хотел отказываться от нее. Не хотел он отказываться и от контроля над компанией. У него было четкое, ясное видение того, как ей следует управлять, и во вмешательстве инвесторов с Уолл-стрит он не нуждался.

Если представители банка полагали, что Кох поддерживает расхожую точку зрения своего времени, то они, как и многие люди со стороны, не понимали его. Под маской сдержанности Чарльза Коха скрывался прирожденный борец. Он имел непоколебимое представление о том, как все устроено, и не отступал, когда ему бросали вызов. Когда собственные братья стали оспаривать его право на управление Koch Industries[6], он вступил с ними в жестокую юридическую борьбу, которая продлилась не одно десятилетие. Когда в первые годы на посту генерального директора ему бросили вызов члены влиятельного профсоюза[7], он боролся с ними даже после того, как те совершили акт вредительства и чуть не уничтожили нефтеперерабатывающий завод Koch. Когда ФБР и Министерство юстиции США начали уголовное расследование[8] в отношении нефтедобывающего бизнеса Koch Industries, Чарльз Кох боролся с ними, используя все правовые и политические инструменты, бывшие в его распоряжении. Когда либеральный Конгресс[9] и президент Барак Обама попытались навязать отрасли ископаемого топлива правила регулирования выбросов парниковых газов, Кох боролся с ними способами, изменившими политику США.

В каждом из этих сражений Чарльз Кох одерживал победу.

Когда в 1981 г. он отказал представителям банка, это было лишь малое столкновение в большой войне за контроль над Koch Industries. В процессе побед в этой борьбе он создал компанию, соответствовавшую его идеологии[10]. Он избежал ловушек, в которые попадали многие публичные компании, вынужденные отчитываться перед инвесторами о финансовых показателях работы каждые три месяца. Koch Industries не нужно было мыслить в масштабах кварталов. Компания мыслила от года к году. Внутренний аналитический центр и комиссия по заключению сделок[11], так называемая группа развития, иногда продумывали перспективы деловых соглашений на десятки лет. Такое долгосрочное видение делало Koch гибкой в тех случаях, когда другие компании приходили в замешательство. Например, в 2003 г. Koch Industries приобрела группу убыточных заводов по производству удобрений[12], хотя ни одна из публичных акционерных компаний не была готова идти на такой риск. Теперь эти заводы прибыльны, напоминая испорченный банкомат, все время извергающий деньги. В отличие от публичных компаний, Koch Industries не выплачивает дивиденды инвесторам. Чарльз Кох настаивает на реинвестировании не менее 90 % прибыли в постоянное расширение компании.

Такая стратегия заложила основы для десятилетий непрерывного роста[13]. Koch Industries постоянно росла, поглощая другие компании и расширяясь в новые отрасли. Она специализировалась на сферах бизнеса, которые необходимы[14] для существования современной цивилизации, но с которыми большинство потребителей никогда не взаимодействуют. Компания встроена в скрытую инфраструктуру повседневной жизни. Миллионы людей используют продукты Koch, но не видят на них ее названия. Koch занимается переработкой и транспортировкой минерального топлива, от бензина до авиационного горючего, от которого зависит мировая экономика. Koch является третьим по величине мировым производителем азотных удобрений, краеугольного камня современной продовольственной системы. Koch производит синтетические материалы, используемые в детских подгузниках, поясах на одежде и ковровых покрытиях. Она делает химикаты для изготовления пластиковых бутылок и труб. Ей принадлежит компания Georgia-Pacific, которая производит стеновые панели, балки и фанеру, необходимые для строительства жилых и офисных зданий. Она производит салфетки, бумажные полотенца, канцелярские товары, газетную бумагу и средства личной гигиены. Koch Industries владеет сетью офисов по торговле на товарно-сырьевой бирже, расположенных в Хьюстоне, Москве, Женеве и других местах, – они образуют кровеносную систему современных финансов. Трейдеры Koch продают все: от удобрений, редких металлов, топлива до абстрактных деривативных контрактов. Годовой доход Koch Industries выше, чем у Facebook, Goldman Sachs и US Steel вместе взятых.

Прибыли Koch ошеломляют. Чарльзу Коху и его брату Дэвиду[15] принадлежит около 80 % акций Koch Industries. Их общее состояние составляет $120 млрд[16]. Это больше, чем у генерального директора Amazon Джеффа Безоса или основателя Microsoft Билла Гейтса. При этом Дэвид и Чарльз Кохи не изобрели ни одного значимого нового продукта и не произвели революции в какой-либо отрасли. Братья Кох заработали свое состояние, терпеливо следуя долгосрочной стратегии использования благоприятных возможностей, возникающих в сложно устроенных и зачастую скрытых сферах экономической системы.

Эта книга рассказывает историю Koch Industries и показывает, как зарабатывалось состояние братьев Кох. Она также рисует портрет американской экономики, начиная с 1960-х гг. Деятельность Koch охватывает весь экономический ландшафт Америки. История компании – это история энергетической системы Америки, ее заводских рабочих, трейдеров, зарабатывающих миллионы на торговле деривативами, корпоративных лоббистов и участников сделок частного прямого инвестирования. Изучать Koch – значит изучать современную американскую экономику.

Это повествование основано на сотнях часов интервью, проводимых на протяжении шести лет с десятками нынешних и бывших сотрудников Koch Industries, менеджеров, корпоративных информаторов и топ-менеджеров, включая самого Чарльза Коха. Также были интервью с представителями внешних регулирующих органов, прокурорами, политиками, банкирами и конкурентами. Их устные рассказы были дополнены внутренними служебными письмами, протоколами заседаний руководства, которые велись непосредственными свидетелями, правительственными документами, рассекреченными для этой книги, стенограммами юристов, отчетами регулирующих органов, актуальными новостными сообщениями и другими документами.

Ральф Уолдо Эмерсон говорил, что организация – это удлиненная тень одного-единственного человека. Это наблюдение, по-видимому, особенно справедливо в случае компании Koch Industries, которой с 1967 г. руководит один и тот же генеральный директор. Чарльз Кох полностью контролирует компанию. Его портрет висит в вестибюле компании, а сотрудники проходят обучение по видеозаписям его выступлений[17]. Каждый сотрудник должен воспринять детально продуманную философию Чарльза Коха под названием «Управление на основе принципов свободного рынка» (Market-Based Management). Но цитата Эмерсона содержит только половину правды об организациях. Это тени людей, но также и тени политических и экономических систем, в условиях которых они существуют. К примеру, крупная корпорация в Китае сильно отличается от крупной корпорации в США. Законы, культурные условия и экономические стимулы радикально отличаются от страны к стране. Таким образом, Koch Industries отражает американскую систему, в которой она росла и процветала.

Когда Чарльз Кох начал управлять компанией, Америка жила в условиях политической структуры Нового курса[18], для которого были характерны колоссальное вмешательство правительства в работу частных рынков, обладающие властью профсоюзы, четкое регулирование деятельности энергетических компаний и жесткие ограничения для индустрии финансов. Чарльз Кох презирал все это. Он разделял философию экономистов австрийской школы, таких как Людвиг фон Мизес, которые считали, что государственное вмешательство приносит больше вреда, чем пользы. Во время деятельности Чарльза Коха система Нового курса распалась. Но сменило ее не либертарианское общество, как мог бы желать Чарльз Кох, а разлаженная политико-экономическая система, для которой были характерны избирательное дерегулирование в сочетании с сильным государством всеобщего благосостояния и регулирования. Чарльз Кох не просто работал в этом политическом окружении. Он посвятил жизнь его изменению. Кох построил сеть политического влияния, которая, возможно, является самой крупной и разветвленной сетью, созданной генеральным директором американской компании. Лоббистская деятельность Koch Industries – одна из самых масштабных и хорошо финансируемых в Соединенных Штатах[19]. Ее сопровождает работа общенациональной армии активистов и добровольцев под названием «Американцы за процветание», а также система аналитических центров и программ на базе университетов, финансируемая Кохом. Политическая философия Чарльза Коха представляет собой один из крайних полюсов в непрерывных дебатах по поводу роли правительства в рыночной экономике; она сводится к тому, что основная задача правительства – в защите частной собственности и мало в чем еще. Политики с противоположного полюса считают, что полноценное федеральное правительство должно формировать систему социальной защиты и ограничивать власть крупных корпораций. В настоящее время отсутствует политический консенсус, учитывающий обе точки зрения.

И пока спор между сторонниками этих взглядов так и не может сдвинуться с мертвой точки, современная американская экономика отдает предпочтение гигантским компаниям, а не маленьким, и тем, что имеют связи в политике, а не независимым. А благосклоннее всего она к тем компаниям, которые умеют справляться с проблемами: сложностью связанных друг с другом и глобальных рынков и сложностью масштабных, навязчивых режимов регулирования.

Чарльз Кох часто иронично описывает современную эру в политике как «капитализм для своих»[20], но созданная им компания идеально приспособлена для процветания в такой среде. Koch Industries держит армию экспертов-юристов для ориентации в масштабных правовых вмешательствах государства. Аналогичная большая группа рыночных аналитиков и трейдеров помогает ориентироваться на раздробленных и коварных рынках энергоносителей. Показательно, что Koch Industries расширяется почти исключительно в неконкурентные сферы, в которых доминируют монополистические фирмы и которые зависят от государственных субсидий и регулирования.

Взять хотя бы один пример. Koch получает значительную часть прибыли от переработки нефти. Вся экономика зависит от обработанной нефти[21], но в Соединенных Штатах после 1977 г. не было построено ни одного нового нефтеперерабатывающего завода. В отрасли господствуют устоявшиеся игроки, которые эксплуатируют старые заводы почти на полную мощность. Их прибыль – среди самых высоких в мире. Остановка даже одного завода приводит к резкому росту цен на бензин во всех регионах США. Основной причиной такой ситуации являются изъяны в Законе о чистом воздухе – принятом в 1963 г. (и значительно расширенном в 1970 г.) масштабном своде правил, обязывающих новые нефтеперерабатывающие заводы соблюдать нормы в области охраны окружающей среды. Старые заводы, в том числе Koch, воспользовались малопонятными фрагментами законодательства[22], которое разрешало им расширять старые заводы без необходимости соблюдать допустимые уровни загрязнения воздуха, что было обязательным для новых объектов. Это давало им неоспоримое преимущество перед любым потенциальным новым конкурентом. Из-за отсутствия новых заводов, которые бы стимулировали конкуренцию и способствовали снижению цен, американцам приходится платить за бензин по более высоким ценам.

Koch Industries использовала прибыли с максимальной выгодой для себя. В 2018 г. штаб-квартира компании в Уичито напоминала укрепленное королевство[23]. Комплекс зданий был расширен в 2014 г.: появилось несколько тысяч квадратных футов офисных площадей в новых корпусах, выстроенных у основания легендарной Башни Koch – большого здания с окнами из черного стекла и облицовкой из блестящего темного гранита. Реконструкция также включала появление высокой земляной стены вокруг северной части кампуса. Улицу в этом районе города за счет Koch повернули в обход, чтобы удерживать прохожих на безопасном расстоянии. Редко какая компания так глубоко проникала в жизнь американцев, одновременно отгораживаясь стеной и превращаясь в обособленное сообщество.

Сотрудники Koch Industries приезжают на работу рано, создавая небольшие пробки на въездах в кампус, где размещена охрана. Многие сотрудники проходят в здание Башни Koch по подземному пешеходному туннелю, минуя серию фотоколлажей, увековечивших историю Koch. Люди попадают в подземный вестибюль и лифтовый холл, где на стене висит портрет Чарльза Коха. Это составное изображение: оно складывается из многочисленных маленьких, объединенных в одно большое. На маленьких картинках изображены сотрудники Koch; на большой картине – Чарльз Кох. В вестибюле сотрудники делают покупки в фирменном магазине Hot Commodities, где можно выпить кофе или приобрести аудиодиск, рассказывающий историю основателя компании Фреда Коха. Здесь стоит журнальная стойка с глянцевыми копиями Discovery, новостного бюллетеня компании, в котором регулярно публикуются статьи Чарльза Коха.

После найма каждый сотрудник проходит многодневное обучение, знакомящее его с постулатами философской концепции Чарльза Коха, «Управления на основе принципов свободного рынка» (Market-Based Management), или MBM, как его называют в компании. Чарльз Кох говорит, что эта концепция – сценарий для достижения процветания и свободы. Она в равной степени применима к бизнесу, личным привычкам и управлению государством. Те, кто остаются в Koch Industries, должны без сомнений разделять эту философию[24]. В одной из своих книг Чарльз Кох пишет, что для того, чтобы MBM имела силу, необходим «акт обращения». Эту философию нельзя воспринять только частично. Десять руководящих принципов MBM распечатаны и вывешены над рабочими местами по всей штаб-квартире компании. Руководящие принципы напечатаны на одноразовых стаканчиках, из которых сотрудники пьют бесплатный кофе в комнате отдыха. Сотрудники изучают словарь MBM и говорят между собой на языке, который только они по-настоящему понимают. Они бросают такие фразы, как «ментальные модели», «экспериментальные исследования» и «права на принятие решений», которые инсайдерам мгновенно передают глубокий смысл. Сотрудники становятся больше чем просто сотрудниками; они становятся гражданами организации со своим словарем, своими мерами поощрения и своими целями в этом мире. Финансовый успех Koch Industries только укрепляет убеждение в том, что они все делают правильно и принципы MBM действительно являются ключом к правильному образу жизни.

Поскольку эта книга – биография учреждения, а не человека, на ее страницах будет появляться много людей. Читатели познакомятся[25] с Хезер Фарагер, сотрудницей Koch, которая информировала о систематических нарушениях внутри Koch только для того, чтобы столкнуться с суровыми последствиями. Читатели познакомятся с Бернардом Полсоном, требовательным директором, который помог Koch Industries сломать хребет воинственному профсоюзу. Они встретятся с Дином Уотсоном, восходящей звездой Koch Industries, который воспринял учение об управлении по принципам свободного рынка, чья карьера рухнула под тяжестью личных амбиций. Познакомятся с Филиппом Дюбозом, сотрудником Koch, который совершал кражи нефти, чтобы порадовать свое руководство. Со Стивом Хэммондом, работником склада, который вел переговоры о правах рабочих со своими руководителями в Koch. И с Бренденом О’Нилом, представителем среднего класса Уичито, сумевшем заработать миллионы на торговых площадках Koch. К сожалению, многие из этих людей появятся, а затем уйдут, поскольку Koch Industries не стоит на месте и с течением времени меняется. Такова природа крупных компаний. Люди в них приходят и уходят. Те читатели, кому сложно запомнить стольких персонажей, могут обращаться к алфавитному указателю имен в конце книги.

Есть, однако, человек, который фигурирует на протяжении всех 50 лет этой истории. Почти все это время он находится на вершине власти в Koch Industries, стимулируя ее двигаться вперед, выстраивая ее в соответствии со своей философией и получая колоссальные результаты. Чарльз Кох является автором истории компании Koch Industries в большей степени, чем кто-либо еще.

И хотя его влияние чувствуется как внутри Koch Industries, так и во всей политической системе Америки, о самом Чарльзе Кохе мы знаем очень мало. Он дорожит своей личной жизнью и ценит конфиденциальность. Многие совершали попытки понять, кто же такой Чарльз Кох, наблюдая за ним извне, через высокие стены и темные стекла штаб-квартиры Koch Industries. Одним из таких людей является специальный агент ФБР по имени Джеймс Элрой[26]. Много лет он посвятил расследованию организации управления в Koch Industries. В 1988 г. Элрой был убежден, что Чарльз Кох и его помощники замешаны в крупном преступном сговоре.

Вот почему однажды Элрой расположился на коровьем пастбище в центре Оклахомы, держа в руках широкоугольный объектив и ведя наблюдение за сотрудниками Чарльза Коха. С этого момента и начинается данная книга.

Часть I
Метод Koch

Глава 1
Под наблюдением
(1987–1989)

Специальный агент ФБР Джеймс Элрой стоял посреди захолустного пастбища[27]. Он ждал человека из компании Koch Oil. С собой у него были фотокамера с 600-миллиметровым телеобъективом и запас пленки. И, пожалуй, самое главное: сумка с кусочками сухого корма для коров. Он прибыл сюда заранее, чтобы старательно выбрать место и занять нужную позицию. С точки, где он стоял, хорошо просматривалась нефтяная цистерна. Она была одной из сотен, разбросанных по сельской территории Оклахомы, по землям, что были голыми на поверхности, а внутри себя скрывали богатые нефтяные озера. Нефть медленно выкачивалась автоматическими насосами. Они сновали вверх и вниз днем и ночью, извлекая сырье и переливая его в большие цистерны из металла. Когда такая цистерна заполнялась, приезжал сотрудник Koch Oil на большом грузовике, переливал в него топливо и увозил, чтобы продавать. К его появлению Элрой как раз и готовился.

Элрой открыл сумку с кормом, набрал пригоршню и разбросал по земле. Вскоре вокруг начали собираться коровы, опуская головы, нюхая траву и выискивая куски неожиданно появившейся еды. Как и рассчитывал Элрой, стадо быстро окружило его со всех сторон. Среди прерий Оклахомы это был единственный вариант маскировки.

Элрой долго пробыл в полном одиночестве[28]. Ближайший город, Новата, был горсткой кварталов, окружавших улицу с одноэтажными кирпичными домами, которая считалась центром. Центральная улица в Новате называлась не Главная улица, как обычно, а Чероки-авеню. Элрой находился в «стране индейцев», как именовали ее чужаки, среди резерваций, в которых жили последние представители коренных народов Америки, таких как осейджи и чероки. Элрой несколько лет проработал агентом ФБР в Оклахома-Сити и знал эти земли. В свою бытность в Оклахоме он стал специалистом по раскрытию крупных, сложных схем мошенничества – его самым важным делом в начале 1980-х гг. была масштабная коррупционная афера в сфере публичной власти. В результате виновными признали более 200 человек, в том числе две трети выборных окружных администраторов штата Оклахома.

Пожалуй, было неизбежным вовлечение Элроя в расследование, в ходе которого он и оказался среди коровьего стада, наблюдая за одинокой нефтяной цистерной. Наблюдение было частью особого задания: ФБР предоставило Элроя Сенату США в качестве следователя по особо важным делам.

И пусть у него был новый начальник, работа была знакома. Элрой вел сбор доказательств по делу о крупномасштабном сложном мошенничестве. Боссы Элроя из Сената все больше убеждались[29] в том, что неизвестная компания под названием Koch Oil участвовала в сговоре с целью кражи нефти на сумму в миллионы долларов у местных индейцев и, пожалуй, также американских налогоплательщиков. Задачей Элроя было подтвердить факты мошенничества документально. Для этого у него и была с собой камера с 600-миллиметровым объективом.

Довольно скоро Элрой заметил свой объект: одинокий грузовик по узкой дороге приближался к нефтяной цистерне. Когда он подъехал, агент был надежно скрыт живой стеной из коров. Он поднял фотокамеру и навел на грузовик, остановившийся возле цистерны. Из машины вышел человек.

Элрой нацелил объектив на сотрудника Koch Oil, пока тот работал возле цистерны. Камера то фокусировалась, то теряла фокус. Изображение расплывалось и вновь становилось четким. Наконец, Элрой смог рассмотреть человека из Koch Oil, как будто стоял в нескольких шагах от него. Его лицо, одежду, руки за работой. Элрой поймал их в объектив.

Щелк. Щелк. Щелк.

Элрой проявлял снимки в темном помещении[30]. Сначала изображения были бледными, но после каждого погружения в ванну с реагентом становились все ярче, все отчетливее проступали контуры и детали, пока не прояснилась вся картина. Сотрудник Koch Oil подходит к нефтяной цистерне. Открывает ее. Измеряет уровень нефти внутри. Заполняет бумаги. Изображения резкие и отчетливые. Неопровержимые доказательства. Со временем Элрой проявил множество таких же качественных фото, на которых мог ясно видеть сотрудника Koch Oil. 600-миллиметровый телеобъектив делал свое дело.

Но какими бы четкими ни были фотографии, Элрой не планировал использовать их в качестве доказательств в суде. Они должны были стать инструментом в его расследовании, способом использовать человеческие слабости.

Расследованию крупных преступных сговоров Элрой научился в ФБР в 1980 г. Чтобы разоблачить участников сговора, следует начинать издалека. Вы ищете наиболее уязвимое звено в большой коррупционной схеме и используете его. Именно поэтому Элрой решил сосредоточиться на сотрудниках Koch Oil, которые сливали нефть из цистерн. Это были люди, готовые очень быстро во всем сознаться при появлении в их доме агента ФБР. Они были простыми работягами и самыми заметными участниками того, что, по убеждению Элроя, все больше походило на сложный преступный сговор.

Элрой не выглядел типичным сотрудником ФБР[31] со стереотипной стрижкой «бобрик», в блестящих черных ботинках. Когда он заканчивал Академию ФБР в Куантико, штат Вирджиния, в 1970 г., немного взъерошенные темные волосы и проницательная улыбка делали его похожим на молодого корпоративного юриста. Он назубок знал американский уголовный кодекс, любил ввернуть крепкое словцо и прекрасно управлялся с оружием. И несмотря на внешность, до мозга костей был человеком закона и порядка. Он чтил Джона Эдгара Гувера и видел в нем дальновидного лидера, а не бюрократического деспота, каким считали его многие историки. Когда Элрою сообщили, что он будет работать на Сенат США, его это не смутило. Он, как правило, считал расследования Сената политическим театром. Как сотрудник ФБР, он привык соблюдать строгие правовые нормы, когда собирал доказательства для последующего привлечения подозреваемых к уголовной ответственности. Расследования Сената казались пустяками в сравнении с этим. Казалось, сенаторам доказательства нужны были только для того, чтобы устроить открытые слушания в Вашингтоне и сделать шоу. Но руководители Элроя хорошо его знали. Им было известно, что, взяв какое-то дело, он становился почти одержим им. Именно так произошло и с делом Koch Oil.

В Сенат поступили сведения о том, что компания Koch Oil крадет нефть из индейских резерваций на территории Оклахомы[32]. Индейские территории находились под управлением федерального правительства, вот почему Сенат проявил живой интерес к таким заявлениям. Элрою сообщили, что схема относительно проста: Koch Oil занимается транспортировкой нефти. Сотрудники компании объезжают металлические резервуары, забирают нефть, а затем транспортируют к потребителям в автоцистернах или по трубопроводу. Но каждый раз, когда сотрудник сливает нефть, забранное им количество намеренно занижается. Например, если он забрал 100 баррелей, по документам их только 99. А значит, один баррель нефти компания получает бесплатно.

Несмотря на простоту, раскрыть эту схему было непросто. Казалось, в компании Koch Oil все создано для того, чтобы избежать проверок со стороны.

Koch Oil входила в Koch Industries, группу компаний со штаб-квартирой в Уичито. Это была частная семейная фирма. Похоже, никто в Сенате или ФБР никогда даже не слышал о ней[33] до начала расследования в 1988 г. Ее путали с Coca-Cola, производителем безалкогольных напитков из Атланты, или читали название как «Коч», что рифмовалось с «ночь», хотя верное прочтение, «Кок», рифмуется со «смог»[34]. И все же, несмотря на безызвестность, Koch Industries была огромной компанией с жизненно важными функциями. Следователи из Сената установили, что Koch Oil была крупнейшим покупателем сырой нефти в США. На протяжении десятилетий ей постепенно удалось приобрести десятки тысяч миль трубопроводов и компаний в сфере грузоперевозок. В результате, когда нефтедобывающим компаниям, таким как Exxon или Chevron, надо было транспортировать нефть из отдаленных скважин в таких регионах, как Оклахома, Koch Oil порой оказывалась единственным покупателем. Другого способа доставить сырую нефть на рынки не было. Миллионы американцев заливали продукцию Koch в свои бензобаки, но вряд ли кто-то хотя бы слышал название компании.

Единственным известным фактом в отношении Koch была ее нелюбовь к федеральному правительству и механизмам регулирования в целом. Дэвид Кох, один из совладельцев и руководителей компании[35], баллотировался по спискам на пост вице-президента от Либертарианской партии в 1980 г. Его предвыборная платформа призывала устранить в стране всех и вся от Почтового управления США до Агентства по охране окружающей среды и бесплатного среднего образования. А его компания Koch не один год вела споры с федеральными органами власти о регулировании цен в сфере энергетики и подобным вопросам. Члены правления Koch раз за разом утверждали, что энергокомпании должны работать на рынке без ограничений со стороны государства. Koch Industries играла ключевую роль в системе американского энергоснабжения, но при всей своей мощи и влиянии была гигантом-невидимкой. Ей удалось проникнуть почти в каждое звено энергетической инфраструктуры Соединенных Штатов, не обнаруживая себя.

И как же Элрой надеялся доказать или опровергнуть то, что компания ворует нефть? Он начал следить за сотрудниками, которые забирали нефть из цистерн, на профессиональном жаргоне «замерщиками». Единственной выгодой, которую они могли получить от неверных замеров, была прибавка к зарплате. Эти люди жили в маленьких городах, усердно работали, чтобы содержать семью, и некоторые из них, вероятно, до конца не понимали, как устроен процесс забора нефти. Они просто делали то, что им велело руководство, – так полагал Элрой. Он приходил в их дома по вечерам[36]. Они с напарником останавливались возле дома замерщика, шли к дверям и стучали. Когда хозяева отвечали, Элрой сообщал, что он из ФБР, и спрашивал, можно ли ему войти и поговорить. Вполне вероятно, что эти люди никогда раньше не видели агентов ФБР. Это давало Элрою преимущество: хозяева были сбиты с толку, растеряны, думая, зачем вообще два сотрудника ФБР появились в их гостиной. У него же был наготове список вопросов и доказательства факта кражи, достаточные для выдвижения серьезных обвинений.

Элрой усаживался и шел по списку вопросов, расспрашивая замерщика о его повседневной работе и деталях замеров нефти. Для замерщика это было чем-то из ряда вон выходящим, и он старательно пытался понять, зачем ФБР интересуется его довольно банальной работой и задает вопросы о термометрах с деревянным корпусом и датчиках уровня нефти. Замерщик, должно быть, гадал: «Я что-то не то сделал? Я во что-то влип?»

Агенты ФБР – мастера задавать вопросы так, чтобы заставить человека потихоньку обдумывать, к каким страшным последствиям могут привести его ответы. А потом, как сейчас Элрой, произносить что-то страшное, что каждый боится услышать: «Разве вы не считаете неверные измерения кражей? Разве вы не забираете нефть, не платя за нее?»

Чтобы добить человека, Элрой доставал фотографии, сделанные с помощью телеобъектива. Он мог положить предельно отчетливые снимки на стол, а человек разглядывал их и понимал, что пойман с поличным. Элрой тогда мог спросить, так спокойно и безобидно, как только можно представить: «Разве это не вы на этом фото? Разве это не вы замеряете уровень нефти?» И тогда Элрой говорил, что на самом деле тоже был там, и измерил уровень в той же цистерне сразу после того, как сотрудник Koch Oil уехал, и, парень, между замерами была разница! И еще какая. Сотрудник Koch был вынужден давать объяснения.

Таким образом Элрой уличил нескольких очевидцев, и те рассказали, как устроена работа в Koch Industries и как производятся замеры нефти. Каждое их показание все сильнее вооружало Элроя для работы со следующим свидетелем. Вскоре он мог задавать вопросы о конкретных встречах, конкретных менеджерах, специальных указаниях, поступающих от руководства.

За эти месяцы Элрой опросил более 15 сотрудников. Он пообещал многим из них анонимность в обмен на честные сведения о своем работодателе. Когда он собрал все истории, единая картина начала складываться.

Менеджеры Koch прямо не указывали сотрудникам идти и красть[37]. Это было бы слишком очевидно. Вместо этого компания непрерывно оказывала давление на сотрудников[38], устанавливая определенные стандарты. Менеджеры Koch давали замерщикам понять, что им нельзя «иметь недостачу», то есть по отчетам доставлять в Koch меньше нефти, чем они забирают из резервуаров, тем более по много раз. Если у замерщика наблюдалась недостача неделя за неделей, его увольняли. Поэтому сотрудники находили способ постоянно «иметь избыток»[39]. Для этого в отчетах они регулярно занижали количество откачанной из резервуара нефти. Нефтедобывающей компании они сообщали, что забрали 100 баррелей, а в трубопроводы компании Koch попадал 101 баррель. В результате Koch каждый год имела дополнительную прибыль, получая намного больше нефти, чем оплачивала, по крайней мере, в Оклахоме.

Сотрудники Koch сообщили Элрою, что необходимость постоянно быть в плюсе им буквально вдалбливали на встречах по «непрерывному улучшению». На таких встречах сотрудники получали указания из штаб-квартиры Koch в Уичито. Элрой вскоре убедился в том, что Koch Oil является «преступной организацией с корпоративным управлением».

Но никто в правительстве не мог понять, как строилась иерархическая цепочка управления внутри этой организации. Кто оказывал давление на замерщиков, требуя от них постоянно улучшать результаты? От кого исходила идея подделки цифр во время измерений объема нефти?

Элрой пытался найти ответы на эти вопросы, переходя из одной сельской гостиной в Оклахоме в другую. Благодаря его усилиям Koch пришлось напрямую столкнуться с федеральным правительством, которое в компании так презирали.

Koch Industries оказалась объектом расследования Элроя почти случайно[40]. Внимание следователей из Сената к ней привлекла странная и маловероятная цепь совпадений. А началось все тихим воскресным утром в Финиксе, штат Аризона.

Было 4 октября 1987 г. Ранним утром газетчики ездили на велосипедах по окрестностям Финикса и разбрасывали толстые экземпляры воскресного выпуска Arizona Republic на газоны и подъездные дорожки домов. Главную страницу украшала скандальная статья под заголовком «Мошенничество на индейской территории: обман на миллиард долларов».

Статья была первой из серии[41], которую Arizona Republic публиковала в течение следующей недели. Всего вышло 30 статей, занявших целиком несколько газетных полос, и главной темой была повальная коррупция и неисполнение функций в одном из федеральных агентств, а именно Бюро по делам индейцев (Bureau of Indian Affairs), или BIA.

Та воскресная статья на первой полосе сообщала, что федеральная политика в отношении индейцев – «сфера беспредела, где царит мошенничество, некомпетентность и обман, которая задыхается в болоте бюрократических процедур, практически уничтожающих ее эффективность». И это лишь первое предложение.

В то время как главным объектом нападок в статьях стало федеральное правительство, расследование в первые дни сосредоточилось преимущественно на американских нефтяных компаниях, имевших скважины на индейских территориях. Заголовок на первой полосе воскресной газеты заявлял, что государственная система, позволяющая нефтяным компаниям добывать нефть в индейских резервациях, была на деле не чем иным, как «лицензией на ограбление».

Обворовывание производилось сложным и неочевидным способом[42]. Статья в Arizona Republic объясняла, что в обязанность нефтяных компаний входило предоставление отчетности о том, сколько нефти добывается на территории индейских резерваций: компании бурят скважины, добывают нефть, а затем сообщают правительству, сколько сырья извлекли из недр. Правительство не проводило перепроверки таких отчетов, чтобы выяснить, соответствуют ли эти данные реальному количеству нефти, добытой на территории резерваций. Все держалось «на честном слове», и Arizona Republic утверждала, что нефтяные компании злоупотребляли этим, регулярно занижая объемы добычи. Статья утверждала, что они каждый год получают бесплатно нефть на суммы как минимум в миллионы долларов.

Материалы в Arizona Republic привлекли такое внимание и вызвали такой резонанс, о котором большинству журналистов приходится лишь мечтать. В частности, ими заинтересовался сенатор-демократ от штата Аризона Деннис Де Кончини[43]. Он сообщил журналистам, что серия «разгромна». В статьях, сказал он, «выявляются факты как преступлений, так и ошибок в системе управления».

Особенно беспокоило Де Кончини одно обстоятельство. Преступления и злоупотребление властью возмущают всегда, но особенно, когда жертвами становятся коренные американцы. Де Кончини заседал в комитете Сената, который курировал вопросы индейских резерваций. Ему было не понаслышке известно, что коренные американцы в его родном штате являются одними из самых обездоленных граждан США. На бумаге индейские племена считались суверенными народами. Но к концу 1980-х эти народы на деле жили словно в руинах гигантского социалистического государства. После преследований, перемещений и, наконец, заключения в резервации племена подписали договоры, оставлявшие им права на территорию и природные ресурсы. Тем не менее территория находилась в доверительном управлении у правительства Соединенных Штатов и BIA, то есть формально независимые народы оказались под патерналистским управлением федерального правительства. Похоже, каждый аспект жизни в индейских резервациях регулировался BIA, от здравоохранения до коммунального хозяйства, образования и бурения нефтяных скважин.

К концу 1980-х гг. последствия такого положения дел были поистине разрушительными[44]. Около 45 % всех индейцев жили за чертой бедности, уровень безработицы превышал 50 %, менее половины индейских домохозяйств имели телефон. Большинство из них считало удачей иметь работу с доходом около $7000 в год. Городские площади пришли в запустение, процветали магазины алкоголя; некоторые деревни выглядели как трущобы. Эта нищета была тем более возмутительной, что на территории индейских резерваций каждый год оседала значительная доля средств налогоплательщиков. На поддержку BIA и программ для коренного населения федеральное правительство тратило около $3,3 млрд ежегодно. Что удивительно, при этом коренное население зарабатывало менее $3,3 млрд в год даже с учетом государственной помощи в рамках программ для коренного населения. Федеральные чиновники поглощали денежные средства, приводя в возмущение даже самих индейцев, которым якобы помогали.

В Arizona Republic утверждалось, что нефтяные компании используют такую нездоровую систему в своих интересах. Некоторые из крупнейших в мире производителей нефти работали на широкой полосе земель, принадлежащих федеральному правительству, и индейских резерваций на территории Оклахомы, Техаса, Аризоны и соседних штатов. Эти фирмы срывали большой куш среди всех этих проблем и нищеты, направляя устойчивый поток сырой нефти на рынки США и мира. Слухи о кражах нефти ходили уже много лет.

В Вашингтоне состоялось закрытое заседание специального Комитета Сената по делам индейцев[45], где было принято решение о создании комиссии, которая займется расследованием в связи с такими обвинениями. Де Кончини был назначен ее председателем. К нему присоединились еще один сенатор от штата Аризона, республиканец Джон Маккейн, и Том Дэшл, демократ от Южной Дакоты.

Результатом стало одно из самых масштабных расследований подобного рода. Де Кончини и его коллеги решили изучить деятельность крупных нефтяных компаний, BIA, местных школ для индейцев и даже органов племенного самоуправления. Де Кончини понимал, что для такой работы им нужен первоклассный следователь. Тот, кто может руководить крупной командой юристов и агентов на местах, подобных Джиму Элрою, и курировать длинную и сложную цепочку сбора доказательств.

К счастью для Де Кончини, один молодой юрист, которого звали Кен Баллен, как раз был в поисках работы. Раньше Баллен являлся главным следователем в деле «Иран-контрас», национальном расследовании о тайных поставках оружия из США в Иран. После завершения расследования он был готов взяться за новые задачи. И они его уже ждали.

Весенним днем 1988 г. Баллен шел по усаженному деревьями тротуару в окрестностях Капитолийского холма на свое новое место работы[46]. Он миновал ряд невысоких кирпичных зданий, построенных еще в первые дни существования Вашингтона, когда тот был лишь сонным маленьким городком и жизнь, казалось, прекращалась, когда в нем не заседали законодатели. Прямо напротив этих самобытных построек стояло внушительного вида девятиэтажное здание; туда и направлялся Баллен. Здание было символом новой эры в жизни Вашингтона и всей его мощи. Это было Hart Senate Office Building, один из офисов Сената, где Баллен только что начал работать начальником группы расследования Сенатом потенциально преступных действий на территории индейских резерваций.

Фасад Hart Building – сетка прямоугольных черных окон, разделенных полосами белого мрамора. Это лицо Cената США. Баллен зашел через главный вход вместе с привычной толпой вашингтонских сотрудников. Малопримечательное снаружи здание внутри выглядело роскошно. Ты чувствовал себя важным, даже могущественным, только благодаря тому, что ходил сюда на работу каждый день. Даже перегородки между писсуарами в туалете были сделаны из кусков белого мрамора, отчего в каждом уголке создавалось безмолвное ощущение власти.

Баллен, безусловно, обладал значительной властью на своей новой должности. Он управлял работой большой следственной группы, которой был предоставлен в распоряжение девятый, самый верхний, этаж здания с лабиринтом кубиклов[47] и кабинетов. В 1988 г. ему было всего 33, и он не так давно окончил юридический факультет. Но и в таком возрасте уже успел сыграть важную роль в одном из крупнейших расследований, проводимых Сенатом США. Поэтому он и привлек внимание Де Кончини. Баллен принял его предложение о работе, потому что был убежден, что новая комиссия будет заниматься поиском справедливости. А кроме того, Сенат согласился выделять ему все необходимые ресурсы. И здесь Баллен не разочаровался. Войдя в здание и поднявшись на лифте на девятый этаж, он оказался среди череды кабинетов, сотрудники в которых занимались теперь его расследованием.

С самого начала Баллен знал[48], что ему нужен ведущий следователь для работы на местах, и Сенат обратился в ФБР, чтобы найти такого. Запрос отправили Оливеру «Баку» Ревеллу, который в ту пору был вторым заместителем директора ФБР, курирующим все следственные действия. Когда Ревелл его получил, он не думал ни о ком, кроме Джима Элроя. Ревелл ранее работал вместе с Элроем в Оклахоме и считал, что тот будет идеальным агентом для руководства сложным расследованием. «Я считаю, Джим – лучший следователь, которого я встречал в ФБР. А я встречал тысячи», – говорил Ревелл много лет спустя.

Элрой принял новое назначение, и вскоре они с Балленом обсуждали планы Элроя по руководству оперативной работой в «стране индейцев». Одним из первых пунктов плана была проработка нефтяных компаний.

Изначально Баллен сделал основной целью[49] крупные нефтяные компании, такие как Exxon и Mobil – так называемая «высшая лига». В статьях Arizona Republic присутствовали указания на то, что именно они были главными виновниками краж нефти. Баллен подошел к расследованию деятельности компаний с тем же усердием, что и к участникам дела «Иран-контрас». Он разослал в них ряд судебных повесток и потребовал предоставить документы, которые обычно считались конфиденциальными и доступными узкому кругу лиц. В этих документах описывалось, как именно компании покупают и продают нефть, добытую на территории индейских резерваций.

Благодаря этим повесткам Баллену удалось[50] приоткрыть завесу корпоративной тайны и попасть на территорию, для журналистов из Arizona Republic недоступную. Он использовал все полномочия федерального правительства, чтобы заставить компании раскрыть документацию, в которой черным по белому описывались их действия.

Неудивительно, что вскоре начались телефонные звонки. И звонившие были настроены не лучшим образом. Баллен стал получать вопросы от ведущих адвокатов, представляющих интересы нефтяных компаний; высокооплачиваемых вашингтонских инсайдеров, которые работали на Exxon, Mobil или Phillips. Они говорили Баллену, что отвечать на его запросы было бы слишком сложно и потребовало бы неисчислимых часов работы и расходов. Зачем только ему это так нужно?

Что он ищет? Баллен не отступал, и в конце концов коробки с документами начали доставлять в Hart Senate Office Building. Сотрудники Баллена стали разбирать их и сопоставлять данные.

Команда Баллена не нашла того, что искала. Сложившаяся картина на самом деле ошеломляла. И опровергала все предположения. Выяснилось, что компании ничего не воровали. Их документы это подтверждали.

Крупный закупщик нефти Kerr-McGee[51], например, получил с территории Оклахомы в 1986, 1987 и 1988 гг. меньше нефти, чем оплатил. Если использовать язык нефтяников, компания каждый год имела недостачи. В течение того же периода у Conoco в один из годов также наблюдалась недостача, а еще два года совсем небольшой избыток. Conoco получила 351 дополнительный баррель в 1986 г. и 375 баррелей в 1988-м. Излишки совсем крошечные. Та же картина и в Sun Oil.

Казалось, что Arizona Republic неправильно истолковала факты. Но пока команда сопоставляла данные, Баллен продолжал получать звонки от адвокатов. И они сообщили ему больше того, что было в документах. На условиях конфиденциальности информации ему рассказали о реальном положении дел, но эти признания не могли получать широкую огласку в течение следующих лет.

«Все компании, ведущие деятельность на индейской территории, сообщали одно и то же: “Мы не крадем нефть, но знаем, кто вор: Koch Industries”», – вспоминал Баллен. – «И все они говорили, что Koch забирает от одного до трех процентов нефти. А я спрашивал: “Почему вы ничего с этим не сделаете?” И прежде всего они отвечали: “Это не стоит того, чтобы ссориться с Koch”».

Нефтяные компании назвали еще одну вескую причину[52]: Koch Industries обладала слишком большим влиянием на рынке и шутки с ней были плохи. Злить компанию было рискованно. Нефтяные скважины, о которых шла речь, едва ли были лучшими. Они были разбросаны по сельской территории, и нефть из них не била фонтаном.

Скважины с трудом достигали уровня безубыточности, а Koch Oil была единственной компанией, готовой забирать и транспортировать эту нефть. Поэтому добывающие компании, подобные Exxon и Mobil, не хотели лишних проблем в общении с ней.

Нефтяники и еще кое-что добавили. Если команда Баллена собирается расследовать это дело, она может рассчитывать на их помощь. А это был поистине невероятный союз. Нефтяные компании играли особую роль в американской экономике в 1988 г., и эта роль делала их неприятной фигурой для политики. Они были одновременно злодеями и неотъемлемой частью жизни. Все зависели от нефтяных компаний, но едва ли кто-то испытывал к ним симпатию. Так случалось не в первый раз: одна из первых крупных нефтяных компаний США была в то же время одной из самых ненавидимых американских фирм. Standard Oil Company руководил Джон Дэвисон Рокфеллер, самый известный представитель эпохи дикого капитализма конца XIX в. Рокфеллер нажил состояние, хитро используя сеть тайных «трестов», или подставных компаний, чтобы построить не имеющую соперников монополию в нефтяном бизнесе. Рокфеллер контролировал поставки, выдавливал конкурентов из бизнеса и тайно заключал взаимовыгодные сделки с железнодорожными компаниями. Его бизнес стал классическим объектом борьбы для антимонопольного движения, которое стремилось уничтожать влиятельные бизнес-предприятия с непрозрачной структурой, вроде того, что всю жизнь создавал Рокфеллер. В конце концов правительство разделило Standard Oil на несколько конкурирующих фирм.

Но вся неприязнь к Рокфеллеру, казалось, исчезла в 1960-е. В то время Соединенные Штаты были страной нефтяных фонтанов.

Америка была крупнейшим производителем нефти и, казалось, имела безграничные запасы подземных сокровищ. Нефть была основным энергоносителем в индустриальной экономике США и базой экономического роста. Темная сырая нефть была символом особого места Америки в мире и ее неоспоримого экономического господства. В ту эру Соединенные Штаты впали в глубокую зависимость от своих нефтяных компаний. Экономическое процветание зависело от цен на нефть. Десять из одиннадцати периодов рецессии после Второй мировой войны последовали за скачками цен на нефть. Такая зависимость, естественно, вызывала глубокое возмущение. Общественность стала решительно выступать против нефтяной промышленности в 1970-е, но теперь дело было не только в нефтяных баронах-разбойниках типа Рокфеллера.

Причиной теперь была сама структура общественного спроса[53], а также беспрецедентное злоупотребление властью в нефтедобывающих странах Персидского залива. Спрос на нефть в США незаметно превысил доступный уровень поставок, что поставило страну в зависимость от импорта, компенсирующего дефицит. В 1973 г. картель под названием «Организация стран-экспортеров нефти», или ОПЕК[54], ввел эмбарго на поставки нефти и этим создал беспрецедентный хаос на рынках нефти. Ко времени, когда в 1974 г. паника улеглась, цены на нефть успели вырасти с $3 до $12 за баррель.

Цены на нефть вновь будут падать в 1980-х гг., но психологическая травма уже не заживет. Американцы запомнили, что их экономика является заложницей нефти. Стабильность 1950-х и 1960-х гг. исчезла. О том, что цена на нефть может взлететь в одночасье, прежде и помыслить никто не мог. Понятие «скачок цен на нефть» быстро стало частью словаря американцев, а вместе с ним пришло и новое восприятие деятельности нефтяных компаний. Эти фирмы теперь сравнивались с хищниками. К 1988 г. интересы нефтяных компаний шли вразрез с интересами населения США. Нефтяные компании воплощали противоположность старому принципу «что хорошо для страны – хорошо для General Motors, и наоборот». Наоборот, то, что было хорошо для нефтяных компаний, происходило за счет всех остальных.

Большинство людей считали, что нефтяные компании так или иначе их притесняли, так что сделать деятельность этих компаний главной целью расследования Баллена было разумно. Это недвусмысленно сообщил[55] ему сенатор Дэниэл Иноуэй от штата Гавайи, председатель Комитета Сената США по делам индейцев и приятель сенатора Де Кончини. Как председатель комитета, Иноуэй обладал определенным влиянием на особую следственную группу, собранную Де Кончини. А следовательно, и на Баллена. И он дал понять Баллену, что расследование предназначено для того, чтобы раскрыть правонарушения со стороны нефтяных компаний, таких как Exxon или Mobil. Вместо этого Баллен стал сотрудничать с этими компаниями, чтобы разоблачить Koch Industries, о которой никто никогда не слышал. Это казалось Баллену политически рискованным, но именно на это указывали факты по делу.

Подозрения Баллена усилились[56] после того, как он посетил Бостон. Он получил информацию о том, что в Бостоне есть корпоративный информатор, который может пролить свет на дело о предполагаемой краже нефти компанией Koch. Его положение давало ему такую возможность. Звали его Уильям «Билл» Кох, и он был братом генерального директора Koch Industries.

Баллен выяснил, что Koch Industries – компания в семейном управлении, основанная в 1940 г. Фредом Кохом в городе Уичито штата Канзас. У Фреда было четыре сына. Трое из них работали в семейной компании на момент смерти отца в 1967 г. В то время разбушевались настоящие страсти. Второй по старшинству сын, Чарльз, был поставлен во главе фирмы. В этой роли он руководил младшими братьями-близнецами Дэвидом и Биллом. Билл не хотел подчиняться старшему брату, и в 1983 г., когда это стало очевидным, покинул компанию. А затем подал в суд на Дэвида и Чарльза, обвиняя их в том, что его обокрали, недоплатив за его долю в семейном бизнесе.

Баллена интересовало то, что Билл сделал потом. Билл организовал частное расследование по тому самому вопросу, с которым столкнулся Баллен: предполагаемое участие Koch Oil в краже нефти на отдаленных скважинах. Прибыв в Бостон, Баллен провел двухчасовую встречу с Биллом Кохом в конференц-зале. Следователь внимательно выслушивал подробные обвинения Билла, которые совпадали с тем, что сообщили нефтяные компании: Koch Oil осуществляла масштабные кражи, утверждал Кох. Он знал это, потому что так происходило еще во время его работы в компании.

История звучала убедительно[57], но в то же время Баллен забеспокоился. Показания Билла Коха портил тот факт, что он судился с братьями. По этой причине он не мог быть основным свидетелем на открытых слушаниях или в зале суда.

Баллен вернулся в Вашингтон и встретился со своей командой. Он сообщил им, что есть только один путь: отправить повестку в Koch Oil так же, как они делали с нефтедобывающими компаниями. И они не смогут продолжать расследование, пока не получат в распоряжение нужные документы.

Затем начали поступать документы из Koch. Посылки c внутренней документацией компании доставлялись на девятый этаж, где сотрудники Баллена их открывали и начинали анализировать.

Темой судебных запросов от команды Баллена[58] теперь стала торговля нефтью только в Оклахоме. Так компаниям стало легче отвечать на них, а следователям Баллена – разбираться в потоке вновь прибывающих документов. Финансовые показатели, следовавшие из документов Koch, могли означать лишь одно. И это казалось почти невероятным. Числа проверяли и перепроверяли. Но каждый раз вырисовывалась одна и та же картина: в 1988 г. компания Koch Oil получила бесплатно 142 000 баррелей, продажа которых принесла ей чистую прибыль. В 1986 и 1987 гг., которые следователи Баллена тоже изучили, избыток составил 240 680 и 239 206 баррелей соответственно. На втором месте по объему излишков нефти была компания Phillips Petroleum Company: в 1987 г. он составил 2181 баррелей, то есть только 0,009 от объема Koch в том же периоде.

Единственное, что команде сенатских следователей стало точно известным о Koch, – набор числовых параметров ее деятельности. При дальнейшем изучении компании они увидели, что эта организация, казалось, устроена так, чтобы скрыть сам факт своего существования. Никто не слышал о Koch Oil, хотя компания управляла огромной сетью трубопроводов и двумя крупными нефтеперерабатывающими заводами (в Корпус-Кристи, штат Техас, и в окрестностях Миннеаполиса в Миннесоте), и тому была причина.

Начнем с того, что владельцы Koch приняли редкое решение оставить компанию в частной собственности и не торговать ее акциями на фондовом рынке. Большинство компаний становятся публичными после того, как достигают определенного размера: это дает им доступ к практически неограниченным объемам денежных средств, которые они могут использовать для расширения и финансовой поддержки своей деятельности. Недостаток такого шага в том, что от публичной компании требуется раскрывать много информации: инвесторы должны знать, во что вкладывают деньги. Компании, торгующие акциями, должны сообщать об окладах руководителей, размерах своего долга, ежеквартальном объеме прибыли или убытков и предупреждать о любых рисках, которые могут существовать для инвесторов, приобретающих их акции. Кохи, очевидно, решили, что получение денег на Уолл-стрит не стоит головной боли, связанной с обнародованием такой информации.

Еще больше сбивало с толку то, что фирма представляла собой сложную сеть взаимосвязанных дочерних компаний и подразделений[59]. Например, дочерняя компания, занятая трубопроводами, на протяжении многих лет вела бизнес под разными именами, в частности Matador, без упоминания названия материнской компании. Не имея в распоряжении публичных документов, которые большинство компаний выпускало для инвесторов, следователи Баллена с трудом могли разобраться, чем именно и где владеет компания Koch. В Koch явно не тратили сил на создание бренда. Компания иногда даже не вешала вывеску на здании, где работала, не говоря уже о том, чтобы тратиться на рекламу и формирование хорошей репутации среди клиентов. Koch явно предпочитала оставаться в тени.

Компания была сложным объектом, но Баллен верил, что доказательства достаточно убедительны, чтобы затраченные усилия оправдались. Баллен работал с агентом ФБР Джимом Элроем, разрабатывая план возбуждения дела против Koch Oil. Им пришел в голову смелый план: Элрой и группа опытных нефтяников будут посещать нефтяные резервуары незадолго до того, как запланировано их посещение сотрудником Koch Oil, и измерять количество нефти в цистернах. Затем ждать прибытия сотрудника Koch и слива нефти из цистерны. Сотрудник Koch Oil оставит документ, так называемую квитанцию замерщика нефтепродуктов в резервуаре, указывающую, сколько нефти забирает Koch Oil. Если фирма действительно берет столько нефти, сколько предполагается, объем нефти, указанный в квитанции, должен быть меньше того, что намерили Элрой и его помощники. Вот как Элрой оказался в окружении стада, тайно фотографируя замерщиков Koch.

Но было два обстоятельства, затруднявших реализацию этого плана. Первое состояло в том, что все нефтяные резервуары находились на частных территориях и принадлежали нефтедобывающим компаниям, таким как Exxon и Mobil. Элрой не мог просто так вторгнуться в их владения, чтобы замерить количество нефти. Вторая сложность – выяснение того, когда сотрудник Koch приедет забирать нефть из цистерны. Слишком уж сложно было бы Элрою ждать их круглые сутки, неделями.

Баллен обратился за помощью к нефтяным компаниям[60]. И если открыто никто не хотел обвинять Koch в воровстве нефти, за спиной они стали более чем охотно помогать Баллену. Об их помощи никогда не сообщалось открыто, даже когда видеозаписи наблюдений публично демонстрировалась на последующих слушаниях в Сенате. Компании разрешили Элрою входить на их территории и производить замеры уровня нефти. Также они сообщили Баллену и его коллегам расписание прибытия грузовиков Koch Oil, и Элрой мог быть на месте для наблюдения.

Благодаря тайной помощи нефтяных компаний Баллен и Элрой смогли выстроить доказательную базу по делу Koch. У них был большой объем документов и фотодоказательств. Были показания непосредственно замерщиков Koch, которых допрашивал Элрой.

Но Баллен знал, что этого мало. Тогда Сенат разослал судебные повестки топ-менеджерам Koch Industries в Уичито, чтобы заставить их отвечать на вопросы под присягой. Затем Баллен взял билет на самолет в Уичито. Там ему предстояло задать вопросы одному из тех, кому только что отправили повестку. Это был человек, обладавший полной властью над компанией, – ее директор, Чарльз Кох.

На подлете к аэропорту Уичито сердце замирает в волнении[61]. Днем пассажиры самолета видят в иллюминатор канзасские прерии – протянувшуюся к горизонту, бескрайнюю плоскую зеленую равнину. Сам Уичито кажется крошечным, затерянным среди этих просторов, маленькой россыпью белых зданий, окруженных жилыми кварталами и фабриками. За пределами города – пустошь, словно это дальняя окраина Америки.

Кен Баллен прибыл в Уичито с помощником, юристом Виком Соллерсом, в конце апреля 1989 г. У них был напряженный график.

24 апреля два юриста из Вашингтона[62] отправились в штаб-квартиру Koch Industries. Они планировали допросить, то есть взять показания под присягой, 11 руководителей и сотрудников компании. По пути в штаб-квартиру Баллену и Соллерсу могло показаться, что они едут в неверном направлении. Одна из крупнейших и самых прибыльных компаний в Уичито располагалась не в одном из центральных небоскребов. Вместо этого Баллен и Соллерс уезжали на восток по Тридцать седьмой улице, все дальше от центра города, пока не прибыли на отдаленную северо-восточную окраину Уичито. На северной стороне Тридцать седьмой улицы город заканчивался и уступал место бескрайней, уходящей за горизонт, поросшей высокой травой прерии. На южной стороне улицы находилась их цель: приземистое офисное здание из стали и стекла с затемненными окнами.

Они приехали рано утром. Их первая встреча начиналась в девять часов и была, пожалуй, самой важной: первым их собеседником в этот день станет Чарльз Кох.

Следователи более низкого звена, такие как Джим Элрой, были уверены: Чарльз Кох должен знать о том, что компания забирает из нефтяных скважин по всему Среднему Западу намного больший объем нефти, чем оплачивает. Казалось, что при таком широком распространении этой практики указания должны поступать сверху. Представлялось почти невероятным, чтобы Кох об этом не знал. И теперь у Баллена была возможность спросить его об этом напрямую.

Но сначала надо было попасть внутрь здания. Это оказалось непростой задачей. Баллена и Соллерса задержали на пропускном пункте, где охрана попросила их предъявить удостоверения личности. Они прошли через металлодетектор[63]. Затем направились по коридору в центральную часть здания и увидели еще один пропускной пункт. Показав удостоверения еще раз, они еще раз прошли через металлодетектор. Они следовали дальше по коридорам, которые извивались и поворачивали по лабиринтам внутри здания. И еще один пропускной пункт. Баллену казалось, что они перемещаются по защитным концентрическим кольцам, продвигаясь все глубже и глубже внутрь комплекса. Обстановка напомнила им о поездке в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли в Вирджинии.

В какой-то момент Баллен и Соллерс оказались в конференц-зале без окон. Они сели за стол, к ним присоединились четыре адвоката, представляющих Koch Industries. Двое были из Вашингтона, а еще двое являлись штатными юристами Koch в Уичито. Главным в группе, очевидно, был Дон Кордс, вице-президент Koch Industries и главный юрист компании.

Когда вошел Чарльз Кох[64], мгновенно стало понятно, что появился хозяин этих владений. Люди вокруг обращались к нему с почтением, и оно было намного глубже простого уважения к начальству. Соллерс и Баллен не могли знать, что Чарльз был на самом деле не просто директором. Он был лидером. Чарльз Кох не приказывал окружающим выполнять то, что он говорит. Он вдохновлял их на это. Он собрал команду, работу которой трудно было понять человеку со стороны. Гости наподобие Баллена и Соллерса не могли знать, что Чарльз Кох потратил десятки лет, взращивая лояльность и восхищение в тех, кто на него работает. Они не знали и о его семинарах по управлению, мастер-классах и лекциях, которые он проводил, чтобы прививать свою философию.

Но они ясно увидели, что Чарльз Кох обладал здесь абсолютной властью. Он был элегантен и в 53 года все еще обладал спортивным телосложением. У него были густые светлые волосы, квадратный подбородок и ярко-голубые глаза. Он сел за стол напротив Баллена и Соллерса и посмотрел на двух юристов из Вашингтона. Что он думал о них, угадать было невозможно. Но было ясно, что он их не боится.

– Назовите, пожалуйста, ваше полное имя, для протокола,[65] – начал Баллен.

– Чарльз де Гэнал Кох.

– Сэр, какова ваша должность в Koch Industries? – спросил Баллен.

– Я президент и генеральный директор, – ответил Кох.

Президент и генеральный директор. Намного больше, чем просто должность. Это было заявление, что в Koch Industries никто не обладает большей властью, чем Чарльз Кох. И эта власть была сильнее, чем у большинства директоров, потому что Koch Industries находилась в частной собственности. Чарльз Кох и его брат Дэвид были основными акционерами; они выкупали долю любых акционеров, бросающих им вызов. Многие могли критиковать Чарльза Коха, но вот то, что кто-то может на самом деле его сместить, было трудно вообразить. Поскольку брат Дэвид соглашался с ним, Чарльз обладал полной властью над компанией.

Баллен не относился к Коху с почтением; и определенно не был им вдохновлен. Возможно, в его голосе даже звучали нотки презрения. Как и во время предыдущих допросов и интервью, он начал двигаться по списку вопросов.

– Сэр, каковы были общие продажи компании в 1988 году? – спросил он.

– Я полагаю, около десяти миллиардов долларов.

– Каким был объем чистой прибыли компании в прошлом году?

– Около четырехсот миллионов.

Баллен не мог знать, насколько неприятны были для Коха такие несложные вопросы. Кох ценил право на коммерческую тайну и возможность держать финансовые показатели компании в секрете. Объем годового дохода Koch был информацией для избранных. Уровень прибыли считался сведениями особой важности. И вот перед ним сидит какой-то юрист и небрежным тоном расспрашивает его о самом сокровенном.

– Какой процент бизнеса связан с сырой нефтью – покупкой сырой нефти? – продолжал Баллен.

– Процент бизнеса в каком смысле? – парировал Кох.

Баллен стойко пытался объяснить, что имеется в виду под фразой «процент бизнеса».

– Процент продаж и прибыли, примерно, – сказал Баллен.

– По моим предположениям, это около десяти процентов прибыли и – это опять же предположение – около двадцати процентов продаж, – ответил Кох.

Баллен дал Чарльзу Коху набор документов – тех, что так потрясли его коллег по расследованию в Вашингтоне. Это были внутренние данные Koch, показывающие, что компания забирала из резервуаров больше нефти, чем оплачивала. Баллен хотел видеть реакцию Коха. Тот мог бы сказать, что документы являются подделкой или на самом деле не доказывают того, что, как представляется, доказывают. Но Кох не сказал ничего подобного, глядя на цифры.

– Вы когда-нибудь уже видели эти документы? – спросил Баллен.

– Да, я обычно проверяю ежеквартальные…

– Хорошо, – прервал его Баллен.

– … показатели, – закончил Кох.

Чарльз Кох сказал, что не проверяет ежемесячные показатели, демонстрирующие, поступило ли в компанию больше или меньше нефти, чем она оплатила. Но не стал отрицать подлинность данных.

Баллен двинулся дальше. Ссылаясь на один из документов, он спросил:

– А что тогда указано для первого квартала 1986 года? Что демонстрируют эти цифры?

– Ну, в Луизиане был избыток нефти около двух тысяч баррелей.

– И это избыток?

– Да, избыток.

С точки зрения обвинителя, такого как Баллен[66], Чарльз Кох только что сделал две важные вещи. Он подтвердил, что доказательства достоверны, данные по продажам нефти, предоставленные в ответ на запросы Баллена, отражают реальное положение дел. А во-вторых, он подтвердил, что эти данные были ему известны, и он знал, что Koch получает «лишнюю» нефть.

Продолжая допрос, Баллен попытался установить, известно ли Чарльзу Коху на самом деле значение слова избыток. Таким образом, устранялась двусмысленность в этом вопросе. Однако Чарльз Кох, похоже, не был заинтересован в том, чтобы Баллен установил этот факт. Чарльз Кох провел разбор понятия «избыток», и казалось, пытался показать, что это Баллен не понимает его значения. Эти двое разжевывали определение, пока, наконец, Баллен не спросил:

– Итак, иначе говоря, если вы покупаете нефть, а затем ее перепродаете, и по отчетам в наличии у вас больше нефти, чем вы продали, у вас теперь избыток. Это верно?

– Я не уверен…

– Это верно?

– Я не уверен, что верно вас понял.

– Хорошо. Почему бы вам не объяснить это снова? Что вы имеете в виду под «быть в плюсе» или «с избытком» нефти?

– Я не уверен, что могу объяснить это лучше, чем только что объяснил, – отвечал Кох.

Так они ходили вокруг да около.

Баллен попробовал другой вариант:

– Если Koch закупает сырую нефть, сто баррелей, а наличное количество составляет сто десять баррелей, считается ли, что Koch «в плюсе» на десять баррелей?

– А мы что-то продавали?

– Ну, почему бы вам сначала не ответить на вопрос, – сказал Баллен. – Это верно, что…

– Ну, это неполное уравнение. Я имею в виду, что здесь нет ответа. Это задача с двумя неизвестными.

– Предположим, вы продали сто десять, – настаивал Баллен.

– Ладно. А купили вы…

– Сто.

– И продали сто десять?

– Да.

– Мне скоро понадобится моя счетная линейка, – пошутил Кох.

Так продолжалось долго: эти двое обсуждали баррели, уровни наличных запасов и даже гипотетические уровни запасов. Остальные присутствующие стали вмешиваться и добавлять собственные комментарии и вопросы о гипотетических запасах.

Наконец, помощник Баллена, Вик Соллерс, вмешался и стал задавать вопросы. В конце концов он поставил Чарльза Коха в тупик, выведя весьма элегантное определение того, что значит «иметь избыток».

– Я не думаю, что существует такая вещь, как абсолютно точное измерение[67], – сказал Чарльз Кох. – Но если посмотреть на показатели в долларах, то да, мы получили больше средств, чем потратили на покупку нефти.

Вон оно: «Мы получили больше средств, чем потратили на покупку нефти», – это Кох сказал.

Но в его заявлении была идея еще и о том, что абсолютно точных измерений не бывает. Ранее в разговоре Чарльз Кох прервал Баллена, чтобы подчеркнуть это, и это воспринималось так, будто неискушенные замерщики нефти могли ошибаться в измерениях, что и могло стать причиной годового избытка.

– Я имею в виду, что на промыслах, насколько я это понимаю, стоит много небольших резервуаров, и есть много переменных условий, и это очень ненадежные данные, – сказал Чарльз Кох. – А люди, что там работают, не семи пядей во лбу. Я имею в виду, это порядочные люди. Я осмелюсь предположить, это порядочные люди, пытающиеся хорошо делать свою работу, но не всегда достаточно образованные при этом.

Это входило в противоречие со всем, что слышал агент Элрой во время полевых интервью с замерщиками нефти. Они сообщали ему, что подвергались постоянному давлению со стороны руководства, требовавшего выполнять нормативы. Они знали, что если не будет избытков нефти, то последствия будут для них плачевны. Они не делали ошибок, они следовали указаниям. И эти указания, по-видимому, им передавали на собраниях, где менеджеры Koch обсуждали практикуемую в компании политику непрерывного улучшения. Именно на это Баллен начал давить.

– Что означает «непрерывное улучшение»? – спросил Баллен.

– Сколько у вас есть времени? – задал вопрос Кох.

– Это у вас сколько времени есть? – спросил в ответ Баллен.

– Философия непрерывного улучшения создана человеком, чье имя Джей Эдвардс Деминг, статистик[68], – начал Кох. – На основе статистики он создал философию управления, которая помогает компаниям улучшить конкурентные позиции, повышая качество продукции для клиента и свою производительность.

Кох довольно долго рассказывал об этом человеке по фамилии Деминг, которым, похоже, по-настоящему восхищался. Идеи Деминга, казалось, вращались вокруг математических моделей улучшения бизнеса и, далее, непрерывного стимулирования сотрудников осуществлять преобразования и оставаться верными цели.

– Это долгосрочная программа, – говорил Кох. – Как утверждается [Демингом], «Ты никогда не выйдешь из этой больницы. Ты будешь работать над этим вечно».

Отступления по поводу Деминга и статистики не имели особого отношения к делу, которым занимался Баллен. Чарльз Кох уже рассказал, что такое непрерывное улучшение может означать для замерщиков.

– Наша политика – быть максимально внимательными и избегать убытков; стараться избегать убытков, – рассказывал Кох. Он отрицал, что компания вела политику краж нефти, но согласился с замечанием о том, что замерщики сталкиваются с требованиями «быть в плюсе».

Когда встреча закончилась, Чарльз Кох встал и покинул комнату, уйдя по коридору. Затем он вернулся в приемную руководства и в свой кабинет – большую комнату с видом на просторы канзасских прерий.

Баллен весь день продолжал работать в здании. Они с Соллерсом опросили около дюжины руководителей Koch Industries, формируя дело, которое скоро представят Сенату, понемногу собирая доказательства, которые передадут Министерству юстиции США.

В конце долгого дня Баллен и Соллерс собрали свои бумаги и ушли. Они вылетели обратно в Вашингтон и продолжили работу на девятом этаже Hart Senate Office Building.

Но даже после всего времени, что они провели в штаб-квартире Коха, после времени, которое они потратили, копаясь в ящиках с конфиденциальными документами Koch Industries, и после того, как они поговорили с самим Чарльзом Кохом, Баллен и Вик Соллерс не приблизились к ответу на один из самых сложных и важных вопросов в их деле. Это был вопрос, который позже задал сам сенатор Де Кончини во время открытых слушаний сенатской комиссии по делу о предполагаемых кражах нефти компанией Koch.

В какой-то момент во время слушаний[69], когда Де Кончини задал вопросы агенту Элрою, он вдруг остановился, словно в недоумении, и затем спросил о самом важном из всего:

– Кто такой Чарльз Кох? Вы можете это объяснить?

Глава 2
Эра волатильности начинается
(1967–1972)

Была середина ноября, пятница[70], всего неделя оставалась до Дня благодарения 1967 г. Мультимиллионер по имени Фред Кох сидел в засаде на уток, наблюдая за небом, с ружьем наготове.

Фред Кох был мужчиной крупного сложения, и сила его личности была под стать внешнему виду[71]. Он был одним из тех, кого жители Среднего Запада называют «человечище», – такой человек входит в комнату и заполняет ее целиком; это один из тех редких типов людей, которые, без сомнений, являются хозяевами собственного мира. Он был инженером, предпринимателем и называл себя патриотом. К возрасту 67 лет Фред Кох выстроил небольшую бизнес-империю и, как положено хозяину империи, приводил в движение ее многочисленные механизмы. Он был председателем правления своей растущей компании, а также соучредителем политической группы правого крыла[72] под названием «Общество Джона Берча». Он писал и издавал книги, продавал антикоммунистические брошюры по почте по цене 25 центов за экземпляр. Он также был отцом четырех прекрасных хулиганистых сыновей, которым упорно старался привить самые важные для него ценности: любознательность, трудолюбие, честность и увлеченность делом.

И если жизнь Фреда Коха была шумной, то в засаде на уток, где он сидел в ту ноябрьскую пятницу, его окружала тишина. Возможно, именно за ней он отправился в место, находившееся примерно в 1000 миль от его дома в Уичито. Место для засады располагалось возле реки Бэр-Ривер, недалеко от городка Огден в Юте. От красоты местной природы захватывал дух. Когда посетители этих мест поворачивались и смотрели на восток, то видели поднимающиеся там скалистые стены гор, их острые неправильной формы вершины, часто окрашенные в белый цвет снегом. На западе же земля выравнивалась и переходила в плоскую возвышенность с пастбищами и солончаками. Поблизости находилось Большое Соленое озеро, и сверкающие болота по его берегам привлекали стаи перелетных уток, направлявшихся на юг из Йеллоустонского парка и лесов Айдахо.

Эти пастбища имели для Фреда Коха особое значение[73]. Он владел тысячами акров земли, которую хотел передать сыновьям. Те же будут сохранять их десятилетиями, зная, как много они значили для их отца. Ранчо было местом без ограничений, местом свободы. Это было также место непрерывного труда, и любое предприятие, неважно, семья или бизнес, выживало или разваливалось исключительно благодаря упорному труду и способностям людей, которые им управляли. Фермерство было честным занятием, и занимались им в самом просторном и самом свободном сельском районе США. Возможно, Фред Кох отправился в Бэр-Ривер, чтобы подумать о планах в бизнесе и жизни том в месте, где можно было немного понаслаждаться тишиной. Его бизнес-империя была сложным комплексом взаимосвязанных компаний. Он управлял нефтеперерабатывающим заводом, нефтепроводами, промышленными предприятиями и, конечно, своими любимыми фермами. Бэр-Ривер был хорошим местом, чтобы отдохнуть от этого, посмотреть на все со стороны. Здесь можно было подумать, составить план действий, чтобы воплотить после возвращения домой. Принимая во внимание биографию Фреда Коха, можно с уверенностью предположить, что он обдумывал такие вещи, глядя на горизонт и ожидая, когда там появится треугольная утиная стая и начнет кружить в поисках места для посадки.

С Фредом Кохом был проводник, помогавший нести оружие и другие принадлежности. Как гласит семейное предание, Фред прицелился, выстрелил и порадовался своей меткости, пока утка, описывая круги, падала на землю.

Затем и он рухнул на землю. Он потерял сознание, а до ближайшей больницы было очень далеко. Проводник пытался сообразить, что делать, но сделать ничего уже было нельзя. Фред Кох умер там, в месте у подножия горного хребта с видом на солончаки и пастбища.

Какие бы планы он ни строил, они исчезли в одночасье вместе с ним. Его компания и его семья никогда не услышат больше ни единого наставления от него. Теперь только от них зависит, как строить будущее.

Великий патриарх ушел в одно мгновение.

Внезапная кончина Фреда Коха была не концом истории, а ее началом. Она стала предвестником той нестабильности, которая будет сопутствовать всей жизни его семьи. Это был первый случай, когда стабильность рухнула в одно мгновение и каждому пришлось придумывать способы восстановления порядка. И эти волны нестабильности обрушивались в основном на плечи одного человека. Ему больше, чем кому-либо, приходилось думать о том, как пережить этот период и, в итоге, получить от этого выгоды. Этим человеком был второй сын Фреда Коха, Чарльз.

Одно из самых ранних воспоминаний Чарльза Коха[74] – как он сидит на уроке в государственной школе в Уичито и следит за тем, как учитель пишет математические задачи на доске. Он в третьем классе. Он навсегда запомнит, как другие ученики задают вопросы, а учитель пытается объяснить им механические взаимоотношения больших белых цифр и чисел.

Для Чарльза Коха это было загадкой. Он не понимал, зачем нужно запутывать детей. «Это я отчетливо помню. Большинство событий того времени я не могу вспомнить вообще. Но это помню отчетливо, – говорил он позже в интервью. – Всем остальным детям, или большинству из них, было сложно… Зачем? Спрашивал я себя, – вспомнил он, а потом засмеялся. – Ответ очевиден!»

Именно тогда он понял, что обладает талантом к математике и умом инженера. Он четко понимал набор правил, язык чисел. И это был набор правил, которые прекрасно работали в пределах его мира, независимо от того, понимали их люди или нет. Математика не меняется только потому, что сложно дается человеку. Математика идеальна. И Чарльз Кох это понимал.

Для Чарльза смерть отца не была полной неожиданностью[75]. Фред Кох болел много лет. Кончина была внезапной, но ее можно было ожидать.

Когда наступил тот ужасный момент, у Чарльза Коха был план. Он разрабатывал его не один год.

Каждое лето в детстве Чарльза его семья посещала загородный клуб Wichita Country Club[76]. Там был бассейн, здание клуба и Елисейские зеленые холмы, где располагались поля для гольфа. Все это образовывало маленький оазис, скрытый от остальной части города. Дом семьи Кохов находился достаточно близко к загородному клубу, и братья Кох, когда они были подростками, слышали крики детей, играющих в бассейне длинными летними днями. Это было место, где дети богатых горожан проводили лето и записывали еду на счет своих родителей. По вечерам юный Чарльз Кох мог бы украдкой пить с друзьями алкоголь в здании клуба или устраивать карточные игры в частных помещениях, где стены были отделаны панелями из выбранной со вкусом, отполированной твердой древесины.

Но Чарльз Кох в подростковые годы был лишен такого рода отдыха[77]. Предполагалось, что он будет оставаться настолько же далеко от загородного клуба, насколько близко тот расположен ко двору за их домом. Фред Кох чувствовал, что слишком долгий отдых может испортить характер сына. Поэтому он отправлял Чарльза на запад в край фермеров, который так любил. Подростком Чарльз Кох научился скакать на лошади. Это может прозвучать красиво и показаться чем-то романтичным. Но это было не так. Для Чарльза обучение верховой езде было тем же, что обучение вождению автопогрузчика. Его работа заключалась в том, чтобы ездить верхом в течение многих монотонных часов, проверяя изгороди, преграждавшие скоту путь на волю. Ночами тех летних месяцев он спал в бревенчатой хижине с другими работниками ранчо, у которых были имена вроде Биттеррут Боб, людьми, которые, скорее всего, к загородным клубам и близко не подходили.

В таком ритме прошло детство Чарльза. Работа, учеба и снова работа. Это был ритм, установленный его отцом. И Чарльз бунтовал. В подростковом возрасте у него возникли проблемы с законом, и его отправили в школу верхней ступени с военными порядками, расположенную в Индиане. Он не взялся за ум, пока не окончил школу и не поступил в Массачусетский технологический институт. В 1957 г. он получил диплом инженера, как в свое время его отец.

Но и тогда Чарльз Кох продолжал бунтовать. Его не устраивала перспектива идти по стопам отца. Он не вернулся в Уичито, а остался на востоке, в Бостоне, и сам нашел работу. Фред уговаривал Чарльза вернуться домой[78] и заняться семейным бизнесом. Бизнес был непростым, и Фред хотел, чтобы ему помогал сын, способный с этим справляться. Подразделениями бизнеса были компания Rock Island Oil and Refining Co., которая управляла нефтеперерабатывающим заводом и трубопроводами; Matador Cattle Company, которой принадлежали обширные пастбища; и Koch Engineering Co., производившая специализированное оборудование для нефтеперерабатывающих и химических заводов. Фред Кох хотел передать эту группу компаний тому, кто сможет хорошо ими управлять, и он давал понять, что таким человеком является Чарльз.

Но Чарльз сопротивлялся. Ему нравилось самому прокладывать путь в большой мир. Фред Кох был властным отцом, сильной личностью и имел непоколебимые представления о том, как устроен мир и как следует вести себя человеку. Чарльз устраивал свою жизнь в Бостоне, получил работу консультанта по управлению в престижной фирме Arthur D. Little. Он знал, что если вернется домой, то вынужден будет жить в тени отца, во всем ему подчиняясь.

«Я подумал: “Боже мой[79], я вернусь, и он не позволит мне ничего делать, буквально задушит меня”», – вспоминал Чарльз Кох десятки лет спустя в интервью газете Wichita Eagle.

После того как Фред Кох не cмог уговорить сына вернуться, он стал давить на его чувство вины. Он говорил, что, если Чарльз не вернется и не будет управлять фирмой, Фред продаст ее. Патриарх знал, что его здоровье не всегда будет крепким, и если Чарльз не хочет владеть компанией, то захочет кто-то другой.

Из чувства вины, или благодарности, или просто долга, но Чарльз Кох наконец уступил. В 1961 г. он вернулся домой, чтобы начать работать в компании отца. Со временем Фред Кох предоставлял Чарльзу все больше полномочий[80]. Первоначально тот работал на фирму Koch Engineering, а в итоге Фред Кох ушел с должности президента этого подразделения и передал пост Чарльзу. В 1966 г. Фред Кох поступил так же с намного более крупным подразделением компании и основой семейного благосостояния, Rock Island Oil and Refining Co., сделав Чарльза его президентом. Но Чарльз оставался в подчинении у Фреда, который был председателем правления.

В понедельник, 20 ноября 1967 г.,[81] Чарльз Кох присутствовал на похоронах отца. Церемония проходила в морге Downing East Mortuary, останки Фреда были кремированы. Видные представители бизнес-сообщества Уичито приходили, чтобы выразить соболезнования, и пытались утешить большую семью, оставленную Фредом. Конечно, самой заметной в толпе была элегантная вдова Фреда Коха, Мэри, державшаяся с достоинством, красивая женщина, известная во всем Уичито активной благотворительностью в сфере искусства.

Там же были их дети, четверо сыновей. Стоя плечом к плечу, дети Коха выглядели впечатляюще. Все они были очень высокими, выше шести футов. С большинством людей им приходилось разговаривать, глядя на них сверху вниз. Помимо этого, они были хороши собой: стройные, мускулистые, с квадратными подбородками, унаследованными от отца. Казалось естественным, что наследником отцовской компании станет Фредерик Кох, старший сын. Но Фредерик, или Фредди, как все его звали[82], никогда не интересовался семейным бизнесом и каким-либо бизнесом вообще. Он увлекался искусством и изучал актерское мастерство, а не инженерное дело. Фредди очень рано отошел от семейного бизнеса. На момент смерти Фреда Коха он преподавал актерское мастерство и продюсировал театральные постановки в Нью-Йорке.

Вторым по возрасту был Чарльз, который выполнял функции, обычные для старшего сына.

Потом шли младшие сыновья Коха, близнецы Дэвид и Уильям. Оба брата, как и их отец и Чарльз, учились в MIT. Когда отец умер, Дэвид уже успел получить диплом и работал инженером-технологом в Нью-Йорке. Он был не только высокого роста, но и имел мускулистое телосложение первоклассного атлета. В Массачусетсе он играл в баскетбол и был капитаном команды. Во время пребывания в команде Кох набирал в среднем 21 очко и 12 подборов за игру и стал лучшим игроком университета. Он установил рекорд по количеству очков, набранных за одну игру, – 41 – который не могли побить в течение 46 лет. Его брат-близнец Билл тоже играл в команде, но у него не было талантов Дэвида. Билл был немного ниже ростом и проводил больше времени на скамье запасных. На момент смерти отца он все еще учился в MIT и работал над кандидатской диссертацией.

Чарльз был единственным из сыновей, в то время работавшим в компании отца. Во время похорон Фреда Коха он был одинок в этом очень важном смысле. Бизнес-империя отца – все, что Фред Кох создал в течение жизни, – внезапно оказались под управлением Чарльза. Ему было 32 года.

Для семейного бизнеса типично следующее явление: второе поколение успешной семейной компании обязательно все разрушает. Осознание этого было болезненным для Чарльза Коха, и он хотел доказать, что является создателем, а не разрушителем. Когда компания перешла в его единоличное управление, он каждый день приезжал в офис рано, задерживался допоздна и работал по выходным. Для него было вполне обычным позвонить сотрудникам в воскресенье днем и пригласить в офис на встречу.

И он не просто усердно работал. Он трудился во имя важной цели[83]. Еще в начале 1968 г., всего через несколько месяцев после смерти отца, стало очевидным, что Чарльз Кох видит потрясающе амбициозные перспективы развития для компании, которую унаследовал он с братьями. И у него также была стратегия их достижения. Он не терял времени и воплощал свой план, который в корне изменял все, созданное Фредом Кохом в течение жизни.

Первый элемент плана касался[84] организационной структуры. Почти сразу Чарльз Кох приступил к реструктуризации группы взаимосвязанных компаний, которую оставил в наследство Фред Кох. Запутанная смесь корпоративных единиц – инжиниринговая компания, нефтесборный бизнес, сеть трубопроводов, фермерские хозяйства – скоро станет единым организмом.

Второй элемент плана Чарльза Коха[85] касался расположения: компания переезжала в новый офисный комплекс. До смерти Фреда Коха ее офисы располагались в центре города, в здании, названном в его честь. Но по стечению обстоятельств, как раз после его смерти здание должны были снести, чтобы освободить место под проект городской реновации. Чарльз Кох между тем курировал строительство новой штаб-квартиры на отдаленной северо-восточной окраине города. Новый комплекс включал в себя офисное здание и фабричный цех среднего размера, где компания производила оборудование для нефтеперерабатывающей промышленности и другую продукцию. Именно на этом месте Чарльз Кох начал создавать новую компанию. В течение следующих 40 лет офисный комплекс расширялся. Там, где в 1967 г. была трава прерии, разместились парковки, а рядом с невысоким офисным комплексом к северу от фабрики выросло новое многоэтажное корпоративное здание. Комплекс, расположенный на отдаленном конце Тридцать седьмой улицы, стал тем чистым листом, на котором Чарльз Кох чертил свои планы и воплощал свою идеологию.

Третий элемент касался людей[86]. Чарльз Кох окружил себя лучшими умами компании, оставленной отцом, и людьми, которым он мог доверять. Самой важной фигурой в его окружении был человек по имени Стерлинг Варнер.

Варнер был высокого роста, как и Фред Кох, и, так же как Фред, был выдающейся личностью. Все знали, что, идя по коридорам нового офиса компании, Варнер имел обыкновение останавливаться и общаться с сотрудниками любого ранга. Он был «своим парнем». Он помнил имя каждого и всегда выделял время на то, чтобы спросить сотрудника, как у него дела. Он был из тех руководителей, что позволяют подчиненному чувствовать себя важным независимо от должности. «Есть люди, к которым тянешься – вам просто хочется быть с ними и рядом с ними. Именно таким был Стерлинг», – вспоминает Роджер Уильямс, который много лет работал вместе с Варнером в Koch.

Варнер родился в бедной семье и был известен тем, что рассказывал истории из своей жизни: о юности на нефтяных месторождениях в Техасе и Оклахоме, работе на буровых установках и жизни в палатках. Сотрудник Koch по имени Дойл Барнетт вспоминал, как однажды Варнер ехал по сельской местности в Оклахоме и увидел на обочине дороги бездомного. Тогда он произнес: «Кабы не милость Божия, шел бы так и я[87]».

Чарльз Кох обращался за помощью к Стерлингу Варнеру[88] с первых дней на посту главы компании, и не только тогда, когда нужен был совет. Варнер обладал теплом и личным обаянием, которых Чарльзу Коху попросту не хватало. Чарльз Кох не был властным человеком – он не подавлял людей, которые на него работали. Но не обладал и талантом общения с самыми разными людьми. Он был молчаливым, почти неловким. Но, очевидно, признавал этот недостаток, потому и держал рядом Варнера.

Выстраивая новую компанию, Чарльз Кох полагался на поддержку таких людей, как Варнер. Однако некоторые важные шаги он сделал самостоятельно. Кох сосредоточился на изучении того, что движет людьми, и подошел к вопросу как инженер, пытаясь найти выраженные закономерности. Он знал, что существуют законы, определяющие то, что происходит в физическом мире, законы, хорошо понятные физикам и химикам. Онсчитал, что должны быть похожие законы, определяющие состояние дел в мире людей.

«Материальный мир – упорядоченный мир[89]. Он живет по определенным законам. Вот я и подумал: “То же самое должно быть верно и в отношении того, как люди могут лучше жить и работать вместе”, – вспоминает Кох. – Поэтому я начал читать все, что мог, имеющее отношение к этому вопросу».

Кох изучал работы Карла Маркса[90] и других социалистических мыслителей. Он читал книги по истории, экономике, философии и психологии. Но несмотря на обширные поиски, кажется, его заключения были основаны на небольшом фрагменте идеологии, усвоенной еще в детстве. В те годы отец Коха развлекал Чарльза и его братьев страшными историями о его пребывании в Советском Союзе, где он помогал сталинскому правительству строить нефтеперерабатывающие заводы. Детям навсегда запомнились рассказы отца о вреде государства и слишком большом напряжении, которое, похоже, возникает при его вмешательстве в деятельность свободных людей.

Чарльз Кох восхищался идеями таких экономистов и философов, как Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек, двое австрийских ученых, большая часть смыслообразующих работ которых появилась в 1930-х и 1940-х гг. Позже Чарльза Коха называли либертарианцем или консерватором. Но это были не совсем точные определения, и они не отражали его мировоззрение по-настоящему. Больше всего он был близок к экономистам австрийской школы и «классическому либерализму», как он любил называть их учение. Хайек, в частности, предложил радикальную концепцию капитализма и той роли, которую рынок должен играть в обществе, а его мировоззрение заметно повлияло и на Чарльза Коха.

По мнению Хайека[91], даже когда государство руководствуется благими намерениями, его действия ведут к намного большим человеческим страданиям, чем проблемы, связанные с работой свободного рынка, которые государство стремится решить. Самым известным примером, приведенным Хайеком, была политика контроля за арендной платой, которая широко проводилась в его родной Вене. Политики ограничивали цены на аренду, чтобы помочь людям, которые снимают дома и квартиры. Но Хайек составил длинный список непредусмотренных последствий. Из-за системы контроля арендодателям стало невыгодно реинвестировать полученные денежные средства, например, в невыгодное для аренды жилье, поэтому эти квартиры приходили в запустение. Поскольку стимулов для строительства новых многоквартирных домов не было, постоянной становилась нехватка жилья. Большие семьи вынуждены были оставаться в маленьких квартирах, потому что не могли позволить себе выехать из жилища с фиксированной арендной платой. По словам Хайека, это доказывало простую идею: если перерезать только одну нить в гобелене свободного рынка, даже желая помочь людям, распускаются все части ткани.

Говоря о возможностях рынка, свободного от ограничений, Хайек словно проповедовал религию. Он верил, что рынок более важен и более полезен, чем даже собственно институт демократии. Свободный рынок мог стать посредником в исполнении желаний любого человека на земле. Когда люди выходят на рынок, их cпрос немедленно определяет цену того, что они хотят. Рынок также устанавливает цену на вещи, которые они могут предложить (например, свою рабочую силу). Эти цены не устанавливаются и не фиксируются королями. Вместо этого они возникают в процессе взаимодействия спроса и предложения. Цены на свободном рынке являются самой честной оценкой реальности, на которую когда-либо могли рассчитывать люди. Правительство, с другой стороны, никогда не сможет стать настоящим посредником между всеми конкурирующими потребностями людей. Невозможно прийти к консенсусу, который устроит каждого члена большого сообщества и который правительство затем закрепит с помощью законов. Законы и нормативные акты были неэффективными инструментами решения проблем реального мира, потому что этот мир постоянно менялся. Законы были статичны, а мир подвижен. Хайек полагал, что только рынок способен реагировать на эти быстрые изменения.

И если свободные рынки были религией Хайека, то предприниматели были ее святыми. В них он видел источник жизненной энергии для адаптации и эффективности. Именно они замечают новые способы действия. Именно они создают новые продукты, новые технологии, устанавливают новые порядки, когда прежние устаревают.

Чарльз Кох тоже верил в эти идеи. С самых первых дней Koch Industries он стремился укомплектовать штат предприимчивыми людьми, сотрудниками, которые будут внимательны к происходящему, смогут постоянно учиться и распознавать на горизонте новые возможности, прежде чем другие увидят их. Вот почему одной из первых и самых важных задач, которые решали Чарльз Кох и Стерлинг Варнер, был найм в компанию новых сотрудников, так называемой «свежей крови».

Оба вскоре начали брать на работу самых талантливых сотрудников, каких только могли найти.

Роджер Уильямс был инженером[92] в Mobil Oil Company, расположенной под Хьюстоном в Техасе. Он работал на Фреда Коха еще в начале 1960-х гг., но покинул компанию и начал работать на себя. Его самостоятельный бизнес потерпел крах, поэтому он устроился в компанию Mobil и в 1968 г. продолжал успешно в ней трудиться. Он находился на совещании по вопросам управления, когда ему позвонил Стерлинг Варнер, с которым он вместе работал несколько лет назад. Варнер сказал, что у него есть предложение для Уильямса: он хочет, чтобы тот переехал в Уичито и помог в управлении системой трубопроводов Koch. Уильямс вежливо отказался. Он был вполне доволен своей работой в Mobil и не чувствовал необходимости что-то менять.

Варнер сказал ему: «Ну, это ты Чарльза раньше не встречал», – вспоминал Уильямс. Это было правдой, он никогда не видел сына Фреда Коха. По предложению Варнера Уильямс приехал в Уичито, чтобы встретиться с Чарльзом, просто поговорить и выслушать его. Вскоре после встречи он ушел с прежней работы и переехал в Канзас.

Одной из первых задач Уильямса было открытие офиса на Аляске, недалеко от района Норт Слоуп, где Кох планировал организовать экспедиторский бизнес. Чарльз Кох и Стерлинг Варнер приехали, чтобы посмотреть на новую работу Уильямса, и пригласили его вернуться в Уичито на их корпоративном самолете. Летя над густыми лесами гор Аляски, они втроем начали обсуждать непростой вопрос: как назвать новую компанию? Чарльз и Стерлинг успешно объединили множество компаний Фреда Коха в одну, но теперь нужно было придумать для нее имя. Почему бы не назвать ее Koch Industries? Это и дань уважения покойному отцу Чарльза, и достаточно простое общее название для группы очень разных предприятий.

Чарльз не был в восторге от этой идеи[93]. Казалось, его смущала мысль, что его фамилия будет фигурировать в названии компании. Его фамилия будет стоять на фирменном бланке, на вывеске перед штаб-квартирой компании, окажется на устах всех, кто на него работает. Такое тщеславие, казалось, противоречило природе Чарльза Коха. Но Уильямс поддержал идею назвать компанию Koch. По его мнению, преимуществом названия была нейтральность, как, например, у Exxon. Во многих отраслях такая нейтральность была нежелательной. Такие компании, как Coca-Cola, потратили миллионы на то, чтобы их имена не были безликими и легко забываемыми. Но нефтяная промышленность была другим случаем: крупные нефтяные компании во многих связанных с экономикой сюжетах выступали в роли злодея.

По этой причине Koch было идеальным названием для фирмы. Оно было ускользающим, его трудно было запомнить. Все неправильно произносили его («Коч»), когда читали, а когда слышали, то путали компанию с гораздо более известным производителем безалкогольных напитков. Koch было идеальным названием для фирмы, которая стремилась к росту, и росту в геометрической прогрессии, оставаясь при этом незаметной. В июне 1968 г. Чарльз Кох объявил, что активы его отца будут объединены в одну компанию. И называться она будет Koch Industries.

В Уичито Роджер Уильямс[94] встретился с Чарльзом Кохом и Стерлингом Варнером в их новой приемной. Именно здесь он узнал о стратегии, которая легла в основу проводимой Чарльзом Кохом корпоративной реорганизации.

Раздробленные компании Фреда Коха будут объединены в одну, но свободным образом, что сделает новую компанию Koch Industries гибкой. Новая компания будет делиться на ряд подразделений, которыми будет легче управлять, чем отдельными компаниями. В единое целое эти подразделения будет связывать одна простая цель: рост.

Koch Industries будет расширяться способом, отражающим бизнес-подходы Стерлинга Варнера. Варнер был «оппортунистом»[95] в том особом смысле, который вкладывали в это слово сотрудники Koch: он всегда искал возможности в новых сферах, связанных с бизнесом, в котором он уже работал. Например, когда Koch занималась транспортировкой природного газа, Варнер настаивал на строительстве компанией специализированного завода по переработке природного газа в Медфорде, в штате Оклахома, чтобы перерабатывать газ в жидкие побочные продукты. Таким образом, Koch могла расширяться, опираясь на опыт, которым уже обладала. Газоперерабатывающий завод, или, как его называли, «газофракционатор», стал крупным источником дохода.

Варнер призывал старших менеджеров, таких как Уильямс, думать похожим образом. Уильямсу сказали, что его работа заключается не только в том, чтобы напряженно работать и управлять своим подразделением. А в том, чтобы внимательно следить за перспективами и мониторить бизнес-среду на предмет новых возможностей. И что еще важнее, Варнер поручил Уильямсу прививать такой подход всем, кто работал на него. Сотрудники трубопроводов, инженеры, замерщики нефти – всех их во время ежедневной работы призывали искать новые возможности для сделок. От каждого из них ожидали поведения предпринимателя, работающего в сфере слияний и поглощений.

«Когда вы популяризуете такой подход среди сотрудников, ваши замерщики ищут новые возможности. Рождаются идеи. Если у вас есть пара тысяч [сотрудников], которые ищут, скоро вы получите материал, из которого можно сделать что-то хорошее», – говорил Уильямс.

Чарльз Кох и Стерлинг Варнер проводили ежеквартальные встречи для оценки работы, которую менеджеры вроде Уильямса проводили в этом отношении. Ожидалось, что Уильямс будет не только отчитываться о работе своих трубопроводов, но также осуществлять новые «высококачественные инвестиции», возможности для которых обнаружит в своей области.

На этих встречах выработали ритуал[96]. Менеджер, такой как Уильямс, предлагал идею для новых инвестиций. После этого начинались вопросы. Вопросы Чарльза Коха были беспощадны и, казалось, никогда не заканчивались, и руководители понимали, что должны быть готовы отвечать на все. Если у менеджера не было ответа, обсуждение темы откладывали до тех пор, пока он его не находил.

Ритм рабочей жизни в Koch Industries начал определяться этими ежеквартальными встречами. И этот ритм отбивал четкое послание для каждого руководителя и каждого нижестоящего сотрудника: рост.

Это послание вскоре стало доходить до самых отдаленных уголков работы Koch Industries, таких как дельта реки Миссисипи на юге Луизианы, где компания управляла некоторыми из крупнейших трубопроводов и нефтесборных производств. Бизнес по сбору нефти по-прежнему был основной деятельностью, унаследованной от Фреда Коха. В Луизиане, на богатых нефтью землях, Koch зарабатывала целое состояние. И способ, которым Koch это делала, вскоре открыл один из недавно нанятых сотрудников компании – молодой замерщик нефти по имени Фил Дюбоз.

Указания для сотрудников компании[97], приходившие из Уичито, стали ежедневной частью жизни Дюбоза. И изменили ее способом, которым он никогда не стал бы гордиться. Именно эти указания подтолкнули Koch на путь, где к компании было привлечено внимание Кеннета Баллена и Комиссии Сената США, расследующей кражу нефти на индейских территориях.

В 1968 г. Фил Дюбоз работал в сельском продуктовом магазине[98] в Луизиане. Его будущее представлялось не особенно светлым: Дюбозу было под 30, у него не было высшего образования, зато были жена и трое детей. Он вырос в районе Луизианы с хронически высоким уровнем безработицы, где многие люди не имели постоянной работы и получали большую часть денег незаконно. Поэтому было почти невероятным то, что в следующие 20 лет Дюбоз поднимется по карьерной лестнице Koch Industries до уровня высшего руководства и будет отвечать за удивительно крупную часть энергетической инфраструктуры Америки.

Филу нравилась сложная работа. Его мама была трудолюбивой девушкой с фермы, привившей ему представление о честной оплате ежедневного тяжелого труда. Его отец был менеджером нефтяной компании, который считал выходные временем, когда ты просто работаешь не из офиса. Дюбоз не получил высшего образования, потому что в 1962 г., вскоре после женитьбы и через год после окончания средней школы, вдохновился идеей уйти в армию. Призывы президента Джона Кеннеди к общественному служению в сочетании с кризисом на Кубе убедили Фила в том, что ему нужно поступить на военную службу. Он побывал во Вьетнаме, а затем вернулся домой и стал искать работу. Именно тогда он устроился менеджером в местную сеть продуктовых магазинов.

Жизнь Дюбоза изменилась после того, как один подросток спросил его, может ли он дать ему больше рабочих смен в магазине. Фил ответил мальчику, что сделает это, но только если тот покажет свой табель с оценками, чтобы убедиться, что его успеваемость не упала. Этот небольшой поступок радикально изменил жизнь Дюбоза. Отца мальчика звали Дон Каммингс, и его очень впечатлило, что менеджер продуктового магазина беспокоится об оценках его сына. Каммингс поблагодарил Фила, а затем предложил ему новую работу. Он позвал Дюбоза работать на него в местной нефтяной компании Rock Island Oil. Это было предложение, от которых не отказываются. Rock Island звучало как название маленькой компании, но она входила в конгломерат из Уичито, принадлежавший богатой семье Кохов.

На побережье Мексиканского залива очень уважали нефтяные компании. Экономика в большинстве городов дельты Миссисипи напрямую зависела от урожая риса, который менялся год от года. А нефтяной бизнес был другим. Доход был стабильным, заработки хорошими. Дюбоз это знал: его отец был инженером в Superior Oil Company, которую местные жители даже в разговоре со знакомыми называли эта Superior Oil Company. В 50-е и 60-е гг. болота вокруг Лафайета в Луизиане были похожи на микромодель всей нефтяной промышленности США. Другими словами, здесь было полно фонтанов. В регионе были огромные нефтяные залежи, расположенные под заболоченными территориями и протоками дельты Миссисипи, и земля была покрыта нефтяными скважинами. По стране количество нефтяных скважин росло, и цены на нефть постепенно снижались из года в год в течение 1960-х.

В Koch Industries Дюбоз стал работать замерщиком нефти[99]. Его работа заключалась в том, чтобы замерять уровень нефти в каждом резервуаре перед тем, как Koch ее заберет, а затем перекачивать в баржу и доставлять к одному из трубопроводов Koch, по которому она отправится на нефтеперерабатывающий завод. Дюбоз проводил много времени на воде, плавая по болотам и протокам реки. Он управлял небольшой баржей, которая могла перемещаться по водоему глубиной всего несколько футов, – идеальное средство для передвижения по местным болотам. Он искусно лавировал по пальцеобразным протокам между обломками кипарисов, камней и отмелей. Он перемещался от скважины к скважине, собирая нефть, которая хранилась в больших резервуарах. Объехав несколько резервуаров, он доставлял нефть к одному из терминалов Koch, где она поступала в трубопровод или перекачивалась на более крупное судно для транспортировки.

Но прежде чем начать сливать нефть из резервуара, Дюбоз должен быть замерить ее уровень. Порядок проведения измерений был регламентирован, превращен в стандартизированный ритуал, которому следовали замерщики нефти по всей стране. Этот ритуал был кодифицирован в отраслевом стандарте, опубликованном Американским институтом нефти (API). Однако следование таким стандартам было добровольным, и Koch Industries их не соблюдала. Дюбоз говорил, что получил план, как забирать нефть, не платя за нее.

Метод измерения уровня нефти, применявшийся в Koch[100], состоял из нескольких простых шагов. Сначала Дюбоз погружал рулетку в резервуар и измерял глубину собранной в нем нефти. Если измерения показывали, что это 15 футов и два дюйма, Дюбоз записывал их как 15 футов и один дюйм. Это уже означало, что он получил дополнительный дюйм нефти. Это называлось «срезать верхушку».

Затем он измерял «относительную плотность» нефти, от которой зависело ее качество. Самой дорогой в долларовом выражении была нефть с плотностью от 40 до 44,9 градусов API, поэтому Дюбоз искажал цифры, чтобы они не попадали в этот диапазон. Теперь Koch платила добывающей компании меньше, даже если нефть была идеального качества. Если нефть имела плотность 40,0, он записывал ее, например, как 39,2.

После этого Дюбоз сливал нефть из резервуара и еще раз измерял глубину, для того чтобы отразить в отчете, сколько нефти забрала Koch. Если, согласно замерам, оставалось 14 дюймов нефти, он записал бы 15 дюймов. Это означало, что он платит за количество нефти на дюйм меньше, чем взял. Эту технику называли «встряхнуть дно».

Дюбоз назубок выучил метод Koch. По его подсчетам, пользуясь этим методом, он мог дополнительно получать от 10 до 12 баррелей сырой нефти из каждого опорожняемого резервуара. Это была лишь маленькая часть общего количества, но этого было достаточно, чтобы месяц Дюбоз заканчивал «в плюсе». И он знал, что с течением времени дополнительной нефти все больше, потому что все его коллеги делали то же, что и он.

Начальники Дюбоза измеряли количество нефти, которое он забирал из каждого резервуара, и сравнивали с количеством нефти, которое он в результате сдавал в трубопроводы или терминалы Koch. Все знали, что эти показатели могут не совпадать полностью из-за нестабильной структуры нефти. Если замерщик «в минусе» – значит, он сдает в трубопроводы и нефтевозы Koch меньше нефти, чем взял из резервуаров. И наоборот, он «в плюсе», когда сдает в системы Koch больше нефти, чем, согласно отчету, забрал из нефтяных резервуаров. Это возможно только при неверных измерениях, потому что количество нефти, перемещающейся по производственно-сбытовой цепочке, физически увеличить невозможно.

В конце каждого месяца Koch подсчитывала[101] количество перевезенной нефти и вычисляла, кто был в плюсе, а кто в минусе. Компания отправляла результаты в филиал, где работал Дюбоз. Если у замерщика регулярно наблюдались недостачи нефти, менеджер изводил его расспросами о том, что он делает не так. Если замерщик стабильно был в плюсе, у него не возникало проблем.

Шефом Дюбоза в то время был менеджер, которого звали Дойл Барнетт. Позже Барнетт вспоминал, почему от замерщиков так настойчиво требовали быть в плюсе. «Хотелось сделать так, чтобы компания работала правильно[102]. А если бы я был компанией, то предпочел бы быть в плюсе, а не в минусе», – рассказывал Барнетт. И его стремление быть в плюсе было характерно для многих менеджеров Koch по всей стране. Кит Лангхофер, менеджер Koch Oil, отвечающий за регионы Техас и Нью-Мексико[103], позже сообщил федеральным следователям, что также поощрял своих замерщиков «быть в плюсе».

«Я думаю, что, наверное, мы используем агрессивный подход при покупке сырой нефти. Мы, конечно, не хотим иметь недостач», – сообщал Лангхофер под присягой. Если у сотрудника обнаруживались потери нефти, его наказывали или понижали в должности. Если он всегда был в плюсе, компания «ничего с ним не делала», – рассказывал Лангхофер.

Дюбоз понимал[104], что метод замеров, принятый в Koch, не является нормой для отрасли. Новых сотрудников практика, принятая в компании, шокировала. Фактически в нефтяных компаниях считалось нормальным иметь небольшие потери нефти. Для них было естественнее потерять часть нефти во время транспортировки, а не чудесным образом создавать новую, как это делали в Koch. Несмотря на небольшие потери, эти фирмы все равно получали прибыль – в конце концов, нефтяной бизнес был очень доходным. В Koch новые сотрудники либо приспосабливались, либо уходили.

Дюбоз приспособился. В глубине души он знал, что на самом деле крадет нефть. Но каждый раз совсем немного. Его утешала мысль, что замеры нефти не были точной наукой. Никто и никогда не делал их идеально.

«Это серое пятно. И я думаю, в Koch это понимали, – говорил Дюбоз. – Они видели, как использовать ситуацию в своих целях из-за такой неопределенности. И они ей пользовались».

Подразделение Koch по сбору нефти обеспечивало постоянный приток денежных средств и прибыли компании. Эти средства давали Чарльзу Коху шанс проверить в деле свои теории управления. Он призывал сотрудников искать новые возможности для расширения и мыслить как предприниматели. Он хотел вдохновлять собственным примером. В первые годы работы в Koch Industries Чарльз Кох заключил одну из самых ярких и выгодных сделок в истории компании. В сделке участвовал нефтеперерабатывающий завод.

С конца 1950-х гг. Фред Кох владел[105] миноритарным пакетом акций нефтеперерабатывающего завода Great Northern Oil Refinery недалеко от Миннеаполиса, возле заповедника Пайн Бенд Блаффс. Другими акционерами завода были нефтяной магнат Джеймс Говард Маршалл II и Great Northern Oil Company. В 1969 г. нефтепереработка не считалась «золотой жилой». В отрасли была жесткая конкуренция, и новые нефтеперерабатывающие заводы вводились в эксплуатацию ежемесячно.

Но у завода Pine Bend, как все его называли, был секретный источник прибыли[106]. И этот источник был связан как раз с тем самым государственным вмешательством, которое Хайек так ненавидел. В 1950-х гг. президент Дуайт Эйзенхауэр ограничил количество нефти, которое разрешалось импортировать в Соединенные Штаты, и это было одним из многочисленных маневров федерального правительства для защиты отечественных нефтепроизводителей. (Импортированная нефть часто бывала дешевле, чем отечественная, поэтому американские нефтедобытчики хотели воспрепятствовать ее импорту.) Но в этом законе была лазейка, разрешавшая неограниченный импорт из Канады. Сложилось так, что Канада была основным поставщиком нефти, перерабатываемой на заводе в Пайн Бенде. Он был одним из четырех нефтеперерабатывающих заводов в стране[107], которые имели возможность покупать более дешевую импортную нефть в неограниченных количествах, и это давало им огромное преимущество перед компаниями, которым приходилось закупать в основном американскую нефть. Четыре компании, которые пользовались этой лазейкой, получили и второе преимущество от правительства. Благодаря сложной системе ваучеров на импорт нефти такие компании, как Koch, могли получить двойную выгоду и обменивать свои ваучеры на американскую нефть по схеме, предусматривавшей субсидию в размере $1,25 за баррель. Благодаря этому они увеличивали прибыль, и Фред Кох был доволен ролью миноритарного акционера и наслаждался неожиданными прибылями.

В 1969 г. Чарльз Кох реализовал секретный план[108], благодаря которому можно было получать прибыли, о которых Фред Кох и помыслить не мог. Чарльз обратился к Говарду Маршаллу и убедил его обменять свою долю акций НПЗ на долю акций в недавно созданной фирме Чарльза Коха, Koch Industries. Когда эта секретная сделка была заключена, Чарльз Кох стал основным акционером нефтеперерабатывающего завода Pine Bend. Затем он обратился к руководству компании Great Northern, которая теперь стала миноритарным акционером, и убедил продать ему ее пакет акций. К концу года Koch Industries стала единственным владельцем нефтеперерабатывающего завода в Пайн Бенде. Чарльз Кох видел в этом заводе то, чего не видели другие.

Однако на пути Чарльза Коха было одно существенное препятствие. Профсоюз.

Рабочие завода Pine Bend были объединены в профсоюз с 1950-х гг.[109] Союз пустил здесь глубокие корни и обладал большим влиянием. И когда Чарльз Кох приобрел этот завод, он выяснил, что не может его контролировать. Кох обладал почти полной властью в Koch Industries, а в Pine Bend его власть была ограничена. Профсоюз устанавливал правила, и он же устанавливал уровень оплаты труда. С годами трудовые договоры в Pine Bend стали настолько выгодны для сотрудников, что даже некоторые члены профсоюза считали многие пункты лишними.

В конце 1960-х гг. для большинства директоров компаний влиятельные профсоюзы были привычным явлением. Политика «Нового курса» включала законы по поддержке профсоюзов, принятые в 1930-х гг. Законы делали их почти непобедимыми. Борьба с профсоюзами была обречена на провал; их сила была слишком велика, чтобы бросать им вызов. Большинство компаний предпочитало идти на уступки.

Чарльз Кох встал перед тем же выбором, но решил бороться. Битва с профсоюзом в Пайн Бенде была первой проверкой твердости его характера. Первым шагом к ведению войны стал поиск подходящего полководца. Чарльз Кох нашел своего человека весной 1971 г., когда на отраслевой конференции в Калифорнии познакомился с инженером-нефтяником Бернардом Полсоном.

В то время Полсон жил в Корпус-Кристи[110] и руководил нефтеперерабатывающим заводом компании Coastal Oil & Gas. Чарльз Кох моментально произвел на Полсона большое впечатление. Как и многие, кто знал Коха, Полсон был поражен его интеллектом. Полсон видел много ярких личностей в бизнесе – миллионеров, добившихся успеха своими силами, и рисковых авантюристов, – но даже в сравнении с ними Кох был кем-то особенным. В Чарльзе не было ничего от авантюриста. Он не был человеком, стремящимся произвести впечатление на незнакомцев. По темпераменту он был инженером, человеком, который больше задавал вопросы, чем рассказывал. Коху, похоже, Полсон тоже понравился – они быстро поладили, и Кох спросил у Полсона, не хочет ли тот поужинать вместе. Полсон согласился, и они долго беседовали за ужином в тот вечер. Кох рассказывал о своей недавней инвестиции в завод Pine Bend. Полсону ситуация была полностью ясна. Они подробно обсуждали нефтеперерабатывающий бизнес. Переработка нефти – бизнес сверхсложный, который за ужином могут в деталях обсуждать только два инженера, и как раз этим они и занимались.

После того как Полсон вернулся в Техас, Кох позвонил ему. Они еще поговорили, и вскоре Кох предложил ему работу. У Полсона, казалось, был один особенно важный профессиональный навык: он умел общаться с профсоюзами. В тот момент, когда Полсон начал руководить заводом Coastal Oil в Техасе, компании едва удалось избежать голосования по объединению рабочих в союз. Полсон стал руководить бизнесом, и через несколько лет состоялось еще одно голосование. Он упорно старался убедить сотрудников, что членство в профсоюзе только навредит им, и вел переговоры не в пользу компаний с профсоюзами, которые пытались получить подрядные работы на нефтеперерабатывающем заводе. Когда в период его руководства прошло еще одно голосование, сторонники профсоюза проиграли со счетом 1:5. Полсон доказал, что умеет держать профсоюзы на расстоянии от нефтеперерабатывающих заводов, независимо от того, сколько усилий они прикладывают, чтобы проникнуть туда. Во время их бесед Чарльз Кох рассказал Полсону, насколько токсичным был профсоюз на заводе Pine Bend. Koch Industries необходимо было восстановить контроль. Разрушение профсоюза должно было стать ключевой задачей Полсона.

Во многих отношениях Полсон был идеальным кандидатом для такой работы. В жизни его было много трудностей: он вырос на маленькой ферме в Мичигане и учился в школе с одной комнатой. Он не был сентиментален в том, что касалось бизнеса, и умел справляться со сложными ситуациями. Одним из героев для Полсона был генерал Джордж Смит Паттон, герой войны, известный своими вдохновляющими речами, которые придавали солдатам мужества перед вступлением в бой. Паттон, как известно, говорил своим новобранцам: «Американцы, по традиции, любят драться. Все настоящие американцы любят остроту битвы… Американцы любят победителей и не терпят неудачников. Американцы постоянно играют, чтобы выиграть». Полсон мечтал стать лидером, обладающим той внутренней силой, которой обладал Паттон.

В 1971 г. Полсон начал работать в Koch Industries[111]. Его сразу же перевели в Пайн Бенд и назначили управляющим завода.

По его словам, он сразу же принялся «наводить порядок».

Глава 3
Война за Пайн Бенд
(1971–1973)

Государственная политика в отношении профсоюзов за период чуть более столетия перешла из одной крайности в другую… [Союзы] стали неподражаемым важным примером того, что правительство явно не справляется со своей главной функцией – предотвращением принуждения и насилия.
Фридрих Август фон Хайек, 1960

Семейная жизнь проста, когда у тебя есть профсоюзная карточка,
У человека из профсоюза счастливая жизнь, когда у него жена из профсоюза.
О, тебе меня не запугать, я храню верность профсоюзу,
Я буду верна профсоюзу до дня своей смерти.
Слова песни в жанре фолк «Профсоюзная работница» (Union Maid), Вуди Гатри, 1940

Был первый день работы Бернарда Полсона[112] на нефтеперерабатывающем заводе Pine Bend в 1971 г.

На завод Полсон ехал по двухполосным проселочным дорогам, проходившим по малонаселенной местности, среди полей кукурузы и сои. Нефтеперерабатывающий завод располагался недалеко от городка Росмаунт в Миннесоте, примерно в 20 милях к югу от Миннеаполиса и Сент-Пола. В этом месте было мало работы с хорошей оплатой[113]. Местные дети росли на фермах. После окончания государственной средней школы, если они ее вообще заканчивали, кроме фермерства, вариантов было немного. В регионе было несколько промышленных предприятий: например, аммиачный завод возле Росмаунта и бумажный за рекой, в Висконсине. Но там платили мало. Лучшим местом работы в 1960-х считалась Great Northern Oil Company, совсем недавно переименованная в Koch Refining Company. Работать на заводе стремились многие. Это были рабочие места с поддержкой профсоюза, с профсоюзными льготами. Парень мог начать работать на заводе сразу после средней школы и вскоре иметь стабильную заработную плату, выплачивать ипотеку и содержать семью.

Нефтеперерабатывающий завод играл огромную роль в местной экономике и доминировал даже в пейзаже. По мере того как Полсон приближался к нему, он убеждался в этом сам. Полсон увидел завод на горизонте, находясь еще за много миль от него, и зрелище поражало. Завод, появившийся после долгого пути среди холмов, небольших ферм, тракторов и зернохранилищ, очертаниями напоминал небольшой город. Но в его облике было что-то отталкивающее, даже зловещее. В высоких зданиях на горизонте не было окон. Из них извергались облака белого пара и газа, а некоторые, на южной оконечности завода, выбрасывали в небо столбы пламени. Огромные факелы горели постоянно, и пилоты авиакомпаний использовали их как ориентир, подлетая к местному аэропорту.

Чтобы попасть к воротам завода, Полсон проехал по шоссе вдоль реки Миссисипи, спрятавшейся за густыми зарослями сосен и дубов. В Great Northern поступили мудро, расположив завод здесь, рядом с большим, просторным участком на берегу Миссисипи под названием Пайн Бенд. В этом районе Миннесоты реки – не живописные водные дороги, а инструмент промышленных перевозок. Река была коридором, по которому двигались огромные баржи, перевозившие горы зерна или угля, а когда их использовала Koch Refining, сырую нефть и асфальт. Доставлять эти товары на юг по реке было гораздо дешевле, чем железной дорогой или автотранспортом, по крайней мере, когда она не замерзала во время суровых зим в Миннесоте.

Полсон свернул с шоссе на подъездную дорогу, ведущую к воротам завода. У основания гигантских башен, к северу от стоянки, куда он въехал, стояло приземистое офисное здание из бежевого кирпича[114]. Это был главный офис завода, где предстояло работать Полсону. Подъезжая к парковке, он заметил, что на парковочных местах есть табличками с именами сотрудников. Места, видимо, закреплялись за конкретными людьми, и Полсон заметил, что на самом удобном из них, ближе всех к пешеходной дорожке, ведущей ко входу в офис, стояло его имя. Полсон приехал рано, как делал всегда, и большая часть парковки была пустой. Он подъехал к месту, помеченному его именем, и выключил мотор.

Полсон подошел к двойным стеклянным дверям офисного здания. Одним из первых распоряжений, которые он дал в тот день своему помощнику, было отказаться от резервирования мест на парковке. Он сказал: «Если хотите занять лучшее место, приезжайте пораньше».

На работе Бернард Полсон часто надевал ковбойские сапоги[115]. Они были прощальным подарком от его сотрудников в Техасе, и он носил их с гордостью: сапоги напоминали ему, как хорошо он ладил с подчиненными в прошлом. Он считал себя хорошим и справедливым руководителем, пусть и бывал жестким.

Очень скоро он понял, что Чарльз Кох был прав. Лидерские навыки Полсона были необходимы, причем крайне необходимы, для управления заводом в Пайн Бенде. Полсон понял это, когда начал совершать обходы завода. В отличие от большинства менеджеров, он приезжал на работу по субботам. В выходные он появлялся так же рано, как и в будние дни, и обходил территорию, чтобы лично проверить работу установок. То, что он видел, зачастую приводило его в ужас. Он видел сотрудников, которые спали. Он останавливался и смотрел, как они спят рядом с гигантскими установками, в которых перегретые нефтехимические вещества идут по трубам под сильнейшим давлением – достаточном, чтобы вызвать взрыв, если слишком долго не замечать какую-то неисправность. Полсон будил сотрудников и не церемонился с ними.

Заснуть во время работы на нефтеперерабатывающем заводе – не то же самое, что на автомобильном. Нефтеперерабатывающий завод Pine Bend занимал 700 акров, его пейзаж состоял из изгибающихся труб, гигантских резервуаров и грозных колонн с проходами между ними. Это была опасная территория, огромная система циркуляции, по которой текли легко воспламеняющиеся жидкости под высоким давлением. Завод был разделен на разные «цеха», или установки, каждая из которых выполняла особую функцию. У каждой установки, в свою очередь, была команда операторов, которые следили за ее работой. На каждую установку обычно приходилось три оператора – мужчины, которые в течение длинных смен, иногда по 10 часов, иногда дольше, сидели и наблюдали за сложными и опасными химическими реакциями, происходящими внутри оборудования. Если все шло хорошо, работа была рутинной. Если что-то шло не так, могла произойти катастрофа.

Нефть поступала на завод по трубопроводу и хранилась в огромных белых резервуарах[116]. Сырая нефть затем перемещалась в гигантские установки нагрева, огромные печи, где она разогревалась до температуры около 700 ℉[117].

Обеспечение работы установки для нагрева нефти – опасная и крайне важная работа. Когда один молодой человек по имени Лоуэлл Пейтон пришел работать на завод Pine Bend, он заметил, что такая установка обнесена высокой толстой стеной. Он помнит, как спросил, зачем нужна эта стена, и босс ответил ему: «Для того, чтобы, если печь взорвется, твое тело не искали в 50 милях отсюда».

После того как нефть нагревалась, она участвовала в серии химических реакций[118], которые кажутся сродни алхимии. Нефть выглядит всего лишь как блестящая черная слизь, но содержит удивительно разнообразный набор химических веществ. Высокие температуры разрывают химические цепочки, которые удерживают их вместе, и высвобождают целый спектр таких соединений, как бензин, бутан, керосин, пропан, дизельное топливо и еще почти бесконечное количество нефтепродуктов, которые используются для изготовления всего на свете, от одежды до бальзама для губ и строительного пластика. Такие химические реакции происходят внутри самой заметной части нефтеперерабатывающего завода – гигантских колонн башенного типа. Их называют ректификационными колоннами, и в них сырая нефть разделяется на фракции, или компоненты. Нагретая сырая нефть закачивается в нижнюю часть колонны и там испаряется. Пары нефти перемещаются по колонне, как дым по дымоходу. По пути различные компоненты нефти улавливаются в последовательность «тарелок» внутри колонны. В одну тарелку собирается керосин, в другую – бензин и так далее. Парообразная сырая нефть похожа на апокрифического буйвола, на которого охотились индейцы равнин: каждый кусочек используется, ничего не пропадает просто так. Одним из важнейших достижений в переработке нефти является понимание того, как сконденсировать до последней капли каждый нефтепродукт из сырой нефти, ничего не потеряв при испарении.

Полсон очень хорошо знал этот бизнес[119] и был одержим идеей управлять нефтеперерабатывающим заводом настолько эффективно и прибыльно, насколько это возможно. Но он хотел порядка среди персонала, который работал в цехах. Полсон был высоким человеком представительного вида, и во время обхода территории завода напоминал военного адмирала, осматривающего палубу линкора. Его часто сопровождали два ассистента, и он не стеснялся давать распоряжения резким тоном и использовать грубые выражения.

Многих сотрудников это могло бы смутить или даже напугать. Но рабочие завода не боялись Бернарда Полсона. На самом деле они никого не боялись. У них был профсоюз, который их поддерживал.

Сотрудники Pine Bend находились под защитой влиятельного профсоюза с названием Международный союз работников нефтяной, химической и атомной промышленности, или сокращенно OCAW. Они были членами местного отделения профсоюза под названием OCAW Local 6–662.

Люди приносили присягу, вступая в OCAW[120]. Они поднимали правую руку и клялись в верности союзу. В частности, они обещали быть преданными своим профсоюзным братьям и сестрам. Для этих людей на первом месте был профсоюз, и уже на втором – компания. Члены OCAW собирались на встречи в арендованных залах, где голосовали по трудовым соглашениям между профсоюзами и работодателями и обсуждали свои проблемы с определенными супервайзерами и менеджерами. Они любили выпивать в небольшом баре к югу от нефтеперерабатывающего завода под названием «Дом Коутса» – выглядел он как бревенчатая хижина или большой охотничий домик.

Президент cоюза Джозеф Хэммершмидт был известен привычкой выпивать богатырскую дозу алкоголя[121] в «Доме Коутса», а затем громко обсуждать руководство завода и то, что планирует с ним сделать. Хэммершмидт был профсоюзным деятелем до мозга костей; он был «тяжелым случаем», как говорили о нем коллеги. Все на заводе знали, что именно Хэммершмидт вел переговоры по заключению трудового соглашения с соседней компанией Red Wing Pottery, в которой также работали члены OCAW. Во время переговоров Хэммершмидт отказался поверить, что у Red Wing Pottery на самом деле могли быть финансовые проблемы, о которых она сообщала. Даже когда представители Red Wing показали ему бухгалтерские книги, Хэммершмидт отказался верить, что они подлинны. OCAW не удалось прийти к соглашению с Red Wing, из-за чего ее владельцы обанкротились. Хэммершмидт, похоже, был горд этим, словно скальпом, повешенным на его стену. Ни одна чертова компания не смеет указывать OCAW, что делать!

Хэммершмидт вел себя как губернатор провинции, поглощая виски вместе с друзьями по профсоюзу в «Доме Коутса», и у него были все основания так себя вести. Как и губернатор, Хэммершмидт обладал реальной властью. OCAW был сильным союзом сам по себе, но, возможно, еще более значимым было то, что он располагался в штате с сильной властью профсоюзов. Это было важно: OCAW силен не только сам по себе; его власть основывалась на системе взаимосвязанных и поддерживающих друг друга профсоюзов штата. Полиция была объединена в профсоюзы, водители грузовиков входили в профсоюзы, учителя входили в профсоюзы, репортеры газет и химические работники входили в профсоюзы. Члены OCAW были лояльны к своему профсоюзу, а профсоюз, в свою очередь, был заодно с другими профсоюзами штата. Если один профсоюз объявлял забастовку, другие его поддерживали. Такие люди, как Хэммершмидт, могли при желании разорить какую-нибудь компанию. Red Wing Pottery была тому примером. И OCAW не стеснялся пользоваться такой властью в интересах своих членов.

На протяжении 1950-х и 1960-х OCAW согласовал систему правил работы на нефтеперерабатывающем заводе Pine Bend[122], которая не только обеспечивала высокую оплату труда и льготы для членов профсоюза. Правила предоставляли OCAW значительный контроль над работой завода.

Полсон увидел результаты этого соглашения вскоре после того, как занял пост руководителя завода.

Например, когда сотрудник – член OCAW – обнаруживал во время осмотра завода сломанный клапан, он его не чинил. Вместо этого он садился и по рации обращался за помощью. Профсоюз разделял рабочих по навыкам, или «профессиям», в терминологии профсоюзов, и люди выполняли только те виды работ, которые относились к их профессии. Когда сотрудник обнаруживал поломку клапана, он звонил тому, чьей профессией считалась изоляция труб, чтобы тот пришел и перекрыл участок трубы. Затем он звал человека из отдела электротехники, чтобы проверить проводку или отключить электричество в проблемной зоне. Эти сотрудники, помогавшие чинить клапан, ехали к месту поломки на грузовичке-пикапе (в конце концов, завод занимал 700 акров). Также существовало профсоюзное правило, запрещавшее любому профсоюзному рабочему ехать на машине вместе с супервайзером. Чтобы соблюсти правило, на заводе был профсоюзный рабочий, который водил пикап и развозил людей по территории завода. Когда по рации вызывали разных рабочих, водитель пикапа ехал за ними – сначала за специалистом по изоляции, затем за электриком – и отвозил их на проблемный участок. Работа водителя была одной из самых приятных из тех, что профсоюз создал для своих членов. Только после того, как рабочие разных профессий были вызваны по рации, доставлены к месту поломки и выполнили по очереди свою работу, можно было чинить негерметичный клапан.

Существовали также правила выплаты сверхурочных, которые даже члены OCAW считали до смеха абсурдными. Одно из правил гласило, что рабочий на смене должен минимум за два часа до ее окончания получить уведомление о том, что его просят задержаться. Если он не получал такого уведомления вовремя, ему полагалась премия в размере двух часов работы плюс почасовая оплата его труда в полуторном размере. Благодаря этому правилу часто было трудно застать кого-нибудь на рабочих местах в районе двух часов дня, за два часа до заступления на смену тех, чья смена начиналась в четыре. Ровно в два часа аппаратные пустели. Потом все неожиданно появлялись на рабочих местах в два пятнадцать – и могли задержаться и работать сверхурочно, если их попросят, получая за это дополнительные надбавки.

Даже давние члены профсоюза признавали, что эти правила слишком хороши, чтобы быть разумными. «Это безумие – я не знаю, как они добились того, чего добились. Профсоюз всем там заправлял», – вспоминал Эрни Тромберг, который начал работать на заводе в 1956 г., когда ему было 20 с небольшим.

Полсон часто общался с Чарльзом Кохом по телефону[123]. Он пересказывал своему начальнику то, что видел на заводе. Чарльза Коха это не удивляло. Он не понаслышке знал, как работает профсоюз. По крайней мере, одним летом, когда он был моложе, Чарльз работал в Pine Bend и видел почти полную вседозволенность для профсоюзных лидеров вроде Джозефа Хэммершмидта. Коха не могло потрясти то, что рассказывал ему Полсон о виденном на заводе. Из-за профсоюза ставилось под угрозу все, что Чарльз Кох рассчитывал построить. «Он сказал мне: “Я беспокоюсь, что профсоюз разрушит эту компанию”», – вспоминает Полсон.

Вскоре после начала работы на заводе Полсон получил шанс сразиться с OCAW. Срок действия соглашения с профсоюзом истекал в конце 1972 г. Переговоры по новому соглашению были для Полсона и Чарльза Коха возможностью переписать правила, по которым жил завод, и заставить его работать так, как считали нужным они.

В апреле 1972 г. Полсон сделал первый шаг. Он поставил Хэммершмидту рабочую смену в пасхальное воскресенье.

Хэммершмидт, естественно, работать на Пасху не хотел[124]. И сделал то, что обычно делалось в таких случаях. Он отказал Полсону. Он не собирался работать в пасхальное воскресенье.

Хэммершмидта можно простить за то, что, как он считал, его открытое неповиновение не повлечет за собой протеста и наказания, потому что так все и работало в Pine Bend: если профсоюзные рабочие были чем-то недовольны – скажем, назначением коллегам дисциплинарного взыскания, – они просто бросали свою работу. Они шли в приемную начальства и сидели, пока вопрос не решался, и руководство обычно уступало их требованиям. Казалось, что Полсон тоже уступит – он не пользовался популярностью у рабочих. Ковбойские сапоги, инспекции в военном духе, манера будить людей и напрягать их утром в субботу – за это сотрудники его невзлюбили. Хэммершмидт вспоминает, как услышал, что члены профсоюза говорят у него за спиной: «Они собираются засунуть эти сапоги в задницу Полсону и отправить его обратно в Техас».

Когда пасхальная смена началась и Хэммершмидт не явился на работу, Полсон немедленно его уволил. С точки зрения OCAW, Полсон только что объявил войну.

В конце осени и начале зимы 1972 г.[125] Koch Refining Company и OCAW необходимо было заключить новое трудовое соглашение.

Существовал установленный порядок действий и множество традиций, связанных с ведением переговоров по поводу соглашения. Коллективное трудовое соглашение – взаимная договоренность между профсоюзом и компанией, в которой обозначаются условия труда на рабочем месте: от уровня заработной платы до размера дополнительных льгот, таких как медицинская страховка. В соглашении также перечислены правила трудового режима предприятия, такие как процедура увольнения работника или способы, которыми работник может подать жалобу на злоупотребления со стороны руководства. Трудовые договоры обычно заключались на срок около трех лет. Когда срок действия истекал, группа юристов Koch Refining входила в зал заседаний и садилась за стол напротив группы переговорщиков, выбранных OCAW. Переговорщики от профсоюза почти всегда были рабочими нефтеперерабатывающего завода, а не юристами и экспертами по ведению переговоров. В переговорах с компанией члены профсоюза полагались на свои личные знания о том, как работает завод. Они знали, о чем просить, и знали, что могут предложить взамен. Получить желаемое профсоюзные деятели рассчитывали с помощью коллективной силы воли. Они держались вместе и были готовы вместе уйти с работы, если руководство не удовлетворит их требования.

Во время первой встречи с представителями OCAW Полсон сидел в конференц-зале в окружении юристов компании. За столом напротив него был Джозеф Хэммершмидт, президент профсоюза. Хотя Хэммершмидта уволили, профсоюз настоял на его участии в переговорах. Профсоюз уже подал официальную жалобу об увольнении Хэммершмидта, к тому же он все еще оставался его членом.

После того как все заняли места, Полсон озвучил свое предложение.

Koch в одностороннем порядке переписывает все правила работы на заводе. Система субординации, которую использовал профсоюз, исчезнет. Правила, которые запрещали сотрудникам выполнять работу других «профессий», устраняются. Водитель пикапа? Его не будет. Правило о бонусных выплатах за сверхурочную работу без получения предварительного уведомления за два часа? Устраняется. Затем Полсон дал понять профсоюзным деятелям, что для обсуждений мало возможностей. Это новые правила. Вот как все будет устроено на заводе. И точка.

Это могло показаться блефом; просто манерой Полсона начинать переговоры о трудовом соглашении с техасским нахальством. Но после Рождества и в первые холодные дни нового года профсоюзу стало ясно, что Полсон не блефовал. Он не собирался вести переговоры.

С точки зрения членов OCAW, им не оставили выбора для дальнейших действий.

9 января 1973 г. в четыре часа дня[126] все профсоюзные рабочие покинули свои места и территорию завода. Они прошли через парковку, а затем через широкие ворота вышли за пределы завода. Когда они вышли за ворота, те приобрели новую функцию. Они стали пикетной линией. Пересечение этой линии означало точку невозврата. После того как члены OCAW вышли за ворота, территория завода оказалась для них закрытой. Они лишились доступа на рабочие места. Они стали безработными.

Нефтеперерабатывающий завод за воротами обеспечивал их всем, что у них было, – денежными средствами, чтобы кормить детей и платить по кредитам. Он давал им возможность вести жизнь среднего класса. И никто из рабочих не знал, вернется ли когда-нибудь обратно и будут ли их рабочие места вновь доступны для них. Бернард Полсон и Чарльз Кох за столом переговоров четко дали понять: Koch Refining планирует сломить OCAW. А члены профсоюза должны были дать понять Бернарду Полсону и Чарльзу Коху: OCAW нельзя сломить.

Сделать это было нелегко. Никто из членов OCAW не был рад ставить на кон свою работу. Например, у Джозефа Куинна[127] была жена и пятеро детей. Куинн редко видел детей: он пропустил рождественское утро по крайней мере пять раз подряд из-за работы на заводе. Его жена Рита раздавала детям подарки без него. Но именно его отсутствие обеспечивало детям жизнь, которой он сам не знал. У них с Ритой был аккуратный дом в пригороде Миннеаполиса, недалеко от Росмаунта. Их дети ходили в хорошие школы. Они не работали долгие часы на фермерских полях под палящим летним солнцем, как Джозеф Куинн, выросший в западной Миннесоте.

Но Куинн не стал сомневаться в своем профсоюзе, когда OCAW велел ему покинуть рабочее место. К послушанию его мотивировала простая идея: солидарность. Солидарность воплощала все, за что боролся профсоюз, и все, что делало профсоюз сильным. Куинн не знал о солидарности в детстве. Он вырос в семье фермера, поэтому много слышал об индивидуальных достижениях и ценности тяжелого труда. Отец Куинна учил его, что профсоюзы являются организациями, прикрывающими коммунистов, и поощряют лень. Но когда Куинн переехал в Миннеаполис, все доступные для него рабочие места были связаны с профсоюзами. Когда Куинн поднимал правую руку и присягал в верности OCAW, он клялся в солидарности своим братьям по профсоюзу на заводе. Клятва, правда, не была слишком искренней; Куинн просто хотел иметь работу.

Потом у Куинна впервые возникли неприятности.

Одна из его задач на заводе состояла в проверке уровня сырой нефти в больших белых резервуарах в южной части завода. Это была критически важная работа, потому что резервуары могли переполниться, если за уровнем нефти не будут следить. В конце одной из смен Куинн не сумел проверить уровень нефти в одном из баков, потому что там вели сварку какого-то оборудования. После того как рабочие ушли, он хотел было проверить уровень нефти, но возле нужного ему замерного люка один рабочий решил помочиться, поэтому Куинн отошел, чтобы не мешать. Его смена подошла к концу, а Куинн все еще не успел проверить уровень в этом резервуаре. Он сообщил об этом своему менеджеру, но тот сказал ему не переживать из-за этого.

«Позже я узнал, что тот большой красивый белый резервуар стал черным, полностью был залит нефтью», – вспоминал Куинн. Резервуар переполнился, и этого не случилось бы, если бы он проверил уровень нефти, как следовало.

За нарушение Куинн был отстранен от работы на три дня. Заработная плата, из которой он выплачивал ипотеку, на которую кормил детей, была примерно на треть меньше, чем обычно. Это был ощутимый удар по его финансовому положению, и он считал, что несправедливо себя ему подвергать. Поэтому Куинн подал официальную претензию в профсоюз по поводу наказания. Претензия – это официальная жалоба, которую могут подавать только члены профсоюза. Это жалоба, рассмотрение которой в некоторой степени напоминает судебный процесс, где профсоюз выступает в качестве личной группы юристов рабочего. Вне профсоюза нет таких формальных претензий: работник может просто пожаловаться, и только от него или нее зависит, получится ли убедить начальство отнестись к жалобе серьезно. В случае же подачи претензии речь шла о получении поддержки профсоюза.

После того как Куинн подал претензию, его вызвали в офис нефтеперерабатывающего завода. Он вошел в переговорную комнату и увидел там юриста компании, который хотел обсудить наказание Куинна. Но Куинн был не один. Рядом с ним за столом сидел представитель OCAW. Пока Куинн и юрист компании обсуждали проблему, сотрудник OCAW вмешивался в их разговор. Он все время поправлял Куинна, добавляя в историю новые детали. Куинн был категорически не согласен с некоторыми из подробностей, хотя они искажали ситуацию в интересах Куинна. Он даже начал спорить с человеком из OCAW в присутствии юриста компании. Наконец, юрист объявил об окончании встречи и, казалось, был в отчаянии. Трудно было получить прямые ответы на какие-либо вопросы, пока напористый представитель OCAW сидел на встрече.

Через несколько дней после встречи Куинна снова вызвали в администрацию. На этот раз там сидел только менеджер. Он указал на стол, где лежал чек на имя Куинна на сумму заработной платы, которую он потерял за эти три дня. «Он сказал мне: “Не воспринимай это как победу”. Но на столе перед ним лежала моя победа!» – вспоминал Куинн. Куинн обрадованно взял и обналичил этот чек. Этот эпизод стал для него важным уроком. Переговорщик OCAW превратил процесс рассмотрения жалобы в ад для адвоката компании и боролся за оплату всего трех дней работы всего одного парня. Благодаря этому эпизоду Куинн понял, что такое солидарность: «Я видел, как это работает на самом деле». Когда пришло время покинуть рабочее место, Куинн его покинул. Он не сомневался в OCAW, потому что OCAW не сомневался в нем. Один за всех и все за одного.

Когда началась забастовка, Джозеф Куинн помогал в организации пикета. Сотрудники завода по расписанию сменяли друг друга у трех главных ворот завода, чтобы пикет стоял круглосуточно. OCAW координировал основную часть этой деятельности из небольшого автоприцепа, припаркованного рядом с территорией завода. Люди возле прицепа бездельничали и играли в карты. Другие подходили к ним, чтобы получить плакаты[128], которые надо держать во время своей смены, с надписями вроде «Koch за рабство» и «OCAW LOCAL 6–662 бастует». Работа Куинна состояла в том, чтобы смены протекали гладко и таблички всегда были в наличии.

Это было экономическое оружие, которое использовалось с большим эффектом в течение ста лет американской трудовой борьбы.

Ряды пикетчиков были баррикадой, задачей которой была остановка любого транспорта, въезжающего и выезжающего с территории завода. Огромная часть продукции, производимой на нефтеперерабатывающем заводе, перевозилась в больших автоцистернах, которые доставляли мазут в близлежащие школы или бензин на соседние автозаправки. Если грузовики не могли въезжать и выезжать, Koch не могла продавать свою продукцию. OCAW стремился взять компанию измором и заставить вернуться за стол переговоров в более слабой позиции.

Водители автоцистерн и даже полицейские, которые патрулировали дорогу возле нефтеперерабатывающего завода, были членами профсоюза Teamsters. Это означало, что пересечение ими пикетной линии приравнивается к нарушению их священной клятвы в солидарности. Пикетная линия выполняла свои функции. В обычный день через ворота завода проезжало около 200 автоцистерн[129], забиравших и вывозивших топливо. Их количество сократилось почти до нуля после того, как Куинн стал помогать в организации посменной забастовки членов OCAW.

Профсоюз перекрыл кислород нефтеперерабатывающему заводу Koch. Он знал, что его владелец, Чарльз Кох, теряет огромные суммы денег каждую минуту забастовки. Казалось очевидным, что у Коха не остается иного выбора, кроме как уступить. Он мог продержаться неделю или две, чтобы сохранить лицо, но способа держаться дольше не было.

Эти люди из профсоюза явно не знали, с кем имели дело.

Бернард Полсон был в полной готовности[130]. Он установил в своем кабинете раскладушку, на которой будет спать большую часть следующих девяти месяцев, изредка покидая завод и свой пост. Он также запасся едой. Рядом с офисным зданием на заводе располагалась большая столовая, и когда профсоюзные работники покинули завод, Полсон дал распоряжение открыть ее на 24 часа в сутки. Бригада из рабочих, не состоящих в профсоюзе, будет жить на территории завода, и Полсон позаботится о том, чтобы столовая работала всегда, когда им захочется поесть. А в период забастовки есть им надо было в любое время, потому что больше не было восьмичасовых смен. Управление заводским оборудованием теперь стало круглосуточной работой. И не было определенных часов для обеда или ужина.

Полсон запасся не только едой. Он также незаметно сформировал штат сотрудников, в которых нуждался. Многие члены этого нового трудового коллектива[131] были супервайзерами, работавшими на заводе. Каждый из них теперь выполнял двойную или тройную работу, трудясь по 16 часов в смену. Но даже этого было недостаточно. Поэтому Полсон стал звонить в Техас, в нефтепромысловый штат, где у него остались друзья и бывшие подчиненные, помнившие его. Он звонил этим старым знакомым и просил их приехать в Миннесоту работать. Вскоре после того, как за воротами нефтеперерабатывающего завода выстроились ряды пикетчиков, Полсон организовал перевозку этих сотрудников на завод вертолетами. Вертолеты пролетали низко над забором завода и приземлялись на его территории, чтобы высаживать новых рабочих из Техаса, Оклахомы и других штатов, где профсоюзы были не только редкими, но и резко ненавидимыми. Большое помещение в цокольном этаже офисного здания Полсон превратил в общежитие для новых рабочих.

Стоя на линии пикета, члены OCAW наблюдали, как вертолеты пролетают над ними, зависают и приземляются за воротами, доставляя рабочих им на замену. Пикетная линия становилась условной.

Но даже в присутствии новых рабочих Полсону было нелегко поддерживать работу завода. Например, ему нужно было управлять гигантскими машинами, установками риформинга, которые производили жизненно важный химикат для топливных продуктов. Однако их нельзя было запустить простым нажатием кнопки. Для разжигания их нужны были цистерны с водородом. После того как на заводе закончился водород, Полсон понял, что не сможет убедить кого-либо из местных водителей прорвать пикет и привезти водород. Поэтому он позвонил старым знакомым в Amoco, и те предложили решение: для запуска установок риформинга можно использовать природный газ, поступающий на завод по трубопроводу. Это был заковыристый, сложный процесс, но Полсон и его команда выяснили, как его осуществить. Вскоре были запущены все установки риформинга, а ректификационные колонны заработали на полную мощность.

В первую ночь забастовки[132], однако, одна из установок нагрева – большая печь, в которой нефть разогревали до высокой температуры, перед тем как направить в ректификационные колонны, – стала работать неисправно. Механические проблемы внутри нее оставались незамеченными в течение многих часов, потому что в цеху был недостаток персонала. Обычно за нагревательной установкой следили три сотрудника, но Полсону пришлось сократить их количество. Агрегат работал все хуже, пока система не отказала, при этом произошел взрыв. Казалось чудом, что никто не погиб, – в стене печи от взрыва появилась зияющая дыра. Установка была срочно отключена, клапаны перекрыты, чтобы остановить приток нефти и предотвратить пожар, который мог охватить завод. Работающие на заводе супервайзеры пришли и осмотрели печь. Она полностью вышла из строя.

Один из менеджеров зашел в кабинет Полсона и сообщил ему новость. Менеджер сказал, что печь нельзя отремонтировать, по крайней мере, без помощи рабочих из профсоюза, управлявших такими агрегатами. Надо было бы вернуть операторов из пикета для ремонтных работ. «Он сказал: “Мы проиграли забастовку. Мне нужно, чтобы мои операторы вернулись”, – вспоминает Полсон. – А я сказал ему: “Если ты так считаешь, иди к черту”».

Полсон снова позвонил одному из друзей в Техасе и разбудил его среди ночи. Он сказал, что ему срочно нужна помощь, и рассказал о взрыве. Старый друг Полсона собрал ремонтную бригаду и на самолете отправил в Миннеаполис. Оттуда вертолетом их доставили на нефтеперерабатывающий завод. Установка снова заработала примерно через неделю.

Поздно вечером, перед тем как ложиться спать, Полсон обходил завод, чтобы убедиться, что у сотрудников все хорошо. Он заходил в диспетчерские, где люди смотрели на экраны, изнуренные бесконечными рабочими часами. Нагрузка на них была огромной. Все знали, что в любой момент может случиться катастрофа. Взрыв печи был тому доказательством. Теперь за ними следит бригада сокращенной численности, а печи работают, и перегретое огнеопасное вещество перекачивается по территории завода. Это было почти безумием – управлять работой нефтеперерабатывающего завода с таким количеством персонала, когда из-за отсутствия внимания в течение нескольких минут могли погибнуть люди. Один сотрудник ушел с завода, страдая от переутомления и панических атак, чуть ли в состоянии кататонии.

Во время ночных обходов Полсон старался выглядеть уверенно, чтобы поддержать дух своих сотрудников. «Они говорили, что было очень важно то, как я держался во время этой забастовки, – вспоминает Полсон. – Один из наших специалистов по продажам в те времена называл меня Паттоном. Он говорил: “Вам не хватает только двух револьверов с ручкой из слоновой кости”».

Шли недели[133]. Люди в пикете стояли днями и ночами. Они перекрыли движение грузовиков на завод. Но, находясь у ворот завода, они видели, что ректификационные колонны все еще выбрасывают пар и из факельных башен все еще вырывается пламя.

Пикетчики не могли остановить все грузовики. Рабочие Полсона из Техаса и Оклахомы заезжали на территорию завода и выезжали с нее. Даже некоторые местные водители грузовиков, не входящие в профсоюзы, начали прорывать линию пикета, ввозя и вывозя топливо.

Эрни Тромберг, член OCAW[134], работавший на одной из ректификационных колонн, наблюдал, как гнев наполняет ряды его коллег при появлении водителей-скебов[135]. Члены профсоюза вставали перед грузовиками и размахивали плакатами. Но машины скебов медленно, с остановками, ехали вперед, на территорию завода. Тромберг видел, как его коллеги делали «ежей» – острые шары из металлических шипов и гвоздей, обращенных острием наружу, и бросали их на землю перед приближающимися грузовиками. По оценкам Полсона, Koch потратила $100 000 (или около $593 000 с учетом инфляции по курсу 2018 г.) на замену шин у грузовиков только в первые несколько месяцев забастовки.

Koch Refinery наняла частную компанию Wackenhut[136] для охраны ворот, но эти частные охранники были похожи на подростков с арендованными жетонами. Они только больше злили пикетчиков. Тромберг стоял недалеко от проезжавшего мимо грузовика, когда услышал безошибочный звук «ежа», брошенного под колесо машины. Молодой охранник Wackenhut подошел к Тромбергу сзади и обвинил в том, что тот бросил «еж». Охранник сопроводил Тромберга к сотруднику полиции штата, но офицер сказал, что ничего не может поделать, так как не был свидетелем этого события. Тромберг понял, что охранники Wackenhut были беспомощны, и другие пикетчики тоже это поняли.

Атмосфера беззакония воцарилась в рядах пикетчиков. Когда водители-скебы приближались к воротам, участники пикета залезали на подножки грузовиков и стучали в окна. Когда это не помогало, они становились еще более жестокими. «У нас там были довольно крутые парни. Они могли открыть дверь и вытащить водителя», – вспоминает Лоуэлл Пейтон, член профсоюза, участник пикета у ворот.

Когда рабочие стали проявлять насилие[137], Полсон использовал их ошибку. Он отправился в суд и подал ходатайство с просьбой запретить OCAW устраивать пикеты перед заводом. Адвокаты Полсона утверждали, что порча чужого имущества и насилие со стороны членов OCAW выходили далеко за рамки законной деятельности профсоюза. Судья местного окружного суда согласился с иском и вынес временный судебный запрет в отношении профсоюза. Судебное предписание не запрещало пикеты напрямую, но сильно ограничивало действия профсоюза. Судья определил, что теперь профсоюзу разрешается выставлять перед заводом четырех пикетчиков с табличками, в то время как раньше их были десятки. Этим четверым запрещалось применять какие-либо угрозы и насилие. Входящие в профсоюз полицейские на месте событий не имели права оставаться в стороне и бездействовать: им надо было выполнять судебное предписание. Постановление судьи подавляло пикет.

После третьей, а затем и четвертой недели люди стали осознавать реалии забастовки. У людей за воротами завода по-прежнему оставались ипотечные кредиты, и им надо было кормить детей. Они тайно искали подработки на неполный день, и многие из них такие нашли, но там не платили так много, как на заводе. Пока забастовка продолжалась, члены OCAW начали понимать, как легко выпасть из рядов среднего класса. Они поняли, как легко потерять дом, машину, поставить под угрозу экономическое будущее своих детей. И они знали, кто виноват в этих угрозах. Они обвиняли Бернарда Полсона. Многие возненавидели Полсона, его техасские ковбойские сапоги и прекрасную выправку. Мужчины собирались в баре Коутса, пили и говорили о том, что могут сделать. Их гнев переливался через край.

Вечером пятницы, 23 февраля[138], более 30 членов профсоюза собрались возле завода. Полсон и его сотрудники пребывали в изоляции за воротами около шести недель, но не могли оставаться там вечно. Люди из профсоюза знали это и поджидали снаружи, когда вереница машин сотрудников Полсона начнет выезжать за ворота. Забастовщики стучали по капотам, разбивали окна и кричали на рабочих, сидевших в автомобилях. Пикетчики знали способ, позволявший опрокинуть машину: собраться группой и раскачивать автомобиль из стороны в сторону. Они пробовали так делать с проезжавшими мимо них автомобилями. Кто-то во время беспорядков сделал несколько выстрелов в сторону завода. Никто не пострадал, но определить, кто стрелял, было невозможно.

В это время жена Бернарда Полсона[139] была дома одна вместе с шестерыми детьми. Однажды ночью позвонил мужчина и спросил, дома ли Полсон. Она ответила, что его нет, и спросила, может ли что-то ему передать. Звонивший сказал, что может, и пусть она передаст ему, что скоро мистеру Полсону конец. Затем повесил трубку, оставив миссис Полсон одну со своими мыслями и спящими детьми.

Продолжить чтение

Читать онлайн Koch Industries. «Капитализм для своих», или Как строилась власть корпораций в Америке бесплатно

⁂

Предисловие к русскому изданию«Мы надеялись на лучшее, но готовились к худшему»

ПредисловиеБорец(1967–2019)

Часть IМетод Koch

Глава 1Под наблюдением(1987–1989)

Глава 2Эра волатильности начинается(1967–1972)