Читать онлайн Битва героев бесплатно

Андрей Левицкий, Алексей Бобл

Джагер

Пролог

Над Киевом ветер собирал тучи, они плыли низко, цепляя голову огромной железной женщины, которая высилась на правом, холмистом берегу Днепра.

Давным-давно взрыв ракеты раскроил ее череп, оставив широкую черную трещину, – будто великан ударил топором. Правая, сжимающая меч рука отломилась и лежала у берега Днепра.

За прошедшие после Погибели годы река сильно обмелела: обнажилось дно у берегов, показались ржавые остатки речных барж и катеров, заросшие грязью коряги, всякая рухлядь и кости. Бывшие острова стали холмами с илистыми скользкими склонами. На середине русла текли бурные ручьи, и лишь в сезон дождей вода прибывала, хотя до прежнего уровня все равно никогда не поднималась. Да и другая это была вода – Днепр стал мутно-зеленым, радиоактивным, он приносил с Русской равнины трупы животных и людей, и пить из него было теперь нельзя, даже если пропустить воду через дорогие угольные фильтры, которыми торговали заезжие купцы на Майдане.

Рука статуи торчала из дна возле правого берега, огромные пальцы сжимали меч, клинок смотрел в хмурое небо – будто покосившееся надгробие над былой славой стольного града, который Нестор когда-то назвал матерью городов русских.

Ныне никто не помнил древнего летописца, канувшего в Лету вместе со своими писаниями. Его мощи больше не почивают в пещерах Лавры – Орден Чистоты много раз перестраивал подземные убежища. Чтобы кислотные дожди не просачивались внутрь, монахи укрепляли своды железными балками, заливали пустоты в простенках особым раствором, а снаружи, на склонах холмов, возводили из арматуры и старых покрышек все новые заслоны против оползней.

…Зашипела канифоль, паяльник коснулся платы. Прижав конденсатор, Баграт подул на капельку олова – контакт сел намертво. Теперь можно передохнуть, заодно собрать пульт и все проверить.

Владыка сел прямо, помассировал шею и подвигал плечами, разгоняя кровь в затекших мышцах. Опять склонился над столом. С внутреннего двора Лавры доносился мерный рокот дизель-генератора, который днем включали очень редко. К нему Баграт давно привык, потому что любил работать по ночам, даже иногда спал прямо в кресле, положив ноги на покрытую темно-серым сукном столешницу.

Справа в поворотном штативе горела лампа, рядом с нею на подставке лежал паяльник. Провода от приборов тянулись к розеткам, утопленным в боковину стола. Стены были обшиты красным деревом. За спиной Владыки стоял сейф, сработанный под платяной шкаф – в Киеве плотническое дело в почете, Баграт приложил к этому руку, устроив при Храме столярный цех.

Опустив плату в прямоугольный корпус из черного пластика, Баграт пробежал взглядом по серебристым дорожкам пайки, сдул успевшую осесть на деталях пыль и закрыл коробочку крышкой. Раздался щелчок. Владыка убедился, что крышку не перекосило и что штекеры вошли в разъемы, как им положено. Эксперимент предстоит опасный, поэтому все должно работать как следует. По бокам из корпуса торчали два тумблера; переключив оба в нижнее положение, он отложил пульт, надел большие очки, гладкий металлический шлем, выдернул штепсели из розеток и повернулся к сейфу. Отворив дверцу, аккуратно взял с полки прозрачный цилиндр-контейнер и поставил на стол. Теперь действовать надлежало с удвоенной осторожностью.

Ядовитый зеленый свет разлился по кабинету, заиграл сполохами на стенах. От контейнера веяло холодом. Болеслав[1] предупреждал, что долго смотреть на сияние не стоит, зрение посадить можно. Старик всегда работал с контейнером в особых очках и шлеме, которые сейчас были на Баграте, и все равно пострадал. Технологии доминантов почти не изучены, известны лишь некоторые устройства: силовая броня, проектор, биоклоп. Этот последний висел сейчас внутри цилиндра – слегка приплюснутый шарик, размером с дикое яблоко, с тонкими, как у стрекозы, крылышками. Едва уловимое жужжание доносилось сквозь стекло. Как устроен контейнер, какая сила не дает клопу разрушить хрупкие на вид стенки, Баграт не знал. Болеслав едва головы не лишился, когда, разбираясь в особенностях биоклопа, по неосторожности выпустил летающую тварь, – получил от нее крыльями по горлу. Старик тогда потерял много крови, едва откачали. Клоп с хирургической точностью рассек голосовые связки, но не убил Болеслава. И тот таки умудрился поймать клопа и упрятать в контейнер. Но после того случая лишился возможности говорить и совсем мозгами поехал, на людей стал кидаться, как голодный мутафаг. Баграт не успел толком понять, что случилось с ученым: с севера в предместья Киева хлынули беженцы, спасаясь от эпидемии земляной лихорадки, пришлось срочно карантинные лагеря да заставы ставить; потом в Харьков к оружейникам мотался и с Лигой фермеров о поставках продовольствия вопросы решал, – а когда вернулся в город, Болеслава в Твердыне уже не было.

Пропал. Может, сам ушел и сгинул где-то в Пустоши, а может, кто-то помог ему исчезнуть. Хорошо, что его записи остались, Баграт их в сейфе хранил, вместе с ценным артефактом…

В наручных часах прожужжал зуммер, и тут же взрыкнул дизель-генератор во дворе, засопел, как загнанный охотником мутафаг, и отключился. Вот и подошло время испытания: все приборы в Лавре обесточены.

Подув на вспотевшие ладони, Баграт посидел, глядя на мерцающий контейнер, потом щелкнул тумблером на пульте. В дальнем углу кабинета, где в полумраке стояла подключенная к автомобильным аккумуляторам громоздкая установка, тренькнуло реле. Раздалось гудение. Постепенно звук становился выше и выше, пока не перерос в нестерпимый писк. Биоклоп вздрогнул, заметался, словно муха в банке, и тогда Баграт сдвинул крышку контейнера, одновременно клацнув вторым переключателем.

В стороны брызнули осколки, кабинет озарила вспышка. Направленный электромагнитный импульс установки взорвал клопа. На столе остался лишь расколотый контейнер, по разбитым стенкам которого сползали бледные маслянистые потеки.

Стащив шлем, Баграт снял очки, вытер пот со лба и откинулся на спинку кресла. Прав был Болеслав! Не ошибся ученый в расчетах, теперь установку можно смело с собой брать. Главное – учесть, что мощность излучения уменьшается пропорционально квадрату расстояния, и если цель будет слишком далеко, то генератор не поможет – значит, если клоп или подобная ему штука атакует, придется рисковать, подпуская ее как можно ближе, чтобы ударить наверняка.

Баграт убрал остатки контейнера в сейф, захлопнул дверцы. Очки сунул в карман, перегнувшись через подлокотник, раскрыл походную суму, спрятал в нее пульт и шлем, накинул лямку на плечо и медленно встал. На сукне остались осколки в зеленоватой лужице.

Сквозь щель между шторами лился серый свет. Шагнув к подоконнику, Владыка сдвинул край шторы и окинул взглядом внутренний двор Лавры, куда вооруженные монахи уже вывели лошадей. Под стеной обители стояла крытая брезентовым тентом подвода, в которую конюх впрягал двух поджарых ящеров-манисов. Такие разгонятся – никакой мутант не настигнет. В окнах гостевого дома напротив маячила долговязая фигура молодого секретаря Владыки. Жестикулируя, он что-то втолковывал невидимым отсюда гостям, сидевшим прямо на полу.

Отпустив портьеру, Баграт поправил суму за спиной, нащупал под курткой компактный автомат. Всё. Оружие почищено и заряжено. Люди и кони готовы. Секретаря придется в Киеве оставить, переговоры закончить. А хорошо бы Ежи с собой взять – кроме него, в Храме никто мутантских наречий не знает, кроме разве что Косты, но того Баграт заслал на переговоры к атаману Кресту. Был раньше толмач, да сгинул вместе с экспедицией, когда на Крыме война между Инкерманом и Херсон-Градом началась. К тому же секретарь умеет складывать разные события и неожиданные, но верные выводы делать, причем зачастую, кажется, он сам не понимает, какие интересные догадки высказывает. К тому же Ежи добр, отзывчив, наивен, предан… таким легко манипулировать.

А вот про Геста этого не скажешь, Владыка московский уверен в своей правоте, и не понять ему, что Троном он не завладеет, что там никто не усидит, что за союзом людей и мутантов будущее…

На скуластом лице Баграта залегли глубокие складки, глаза сузились, загуляли крылья орлиного носа, острый подбородок выпятился. Что ж, Преподобный Гест сделал выбор, вскоре он покинет свое логово, и тогда ему придет конец. Ведь уж жестко устроен мир, где Баграту доживать свой век: в нем нет места слабым и жалостливым. Он заставит всех играть по своим правилам: доминантов, московские кланы, мутантов, Орден… и самого доктора Губерта с его подручными.

Киевский Владыка взглянул на часы и быстро вышел из кабинета. Отдал указания монахам, охранявшим двери, сбежал по узкой лестнице. Оказавшись во дворе, зычно крикнул:

– Коня!

Ему подвели белого в яблоках скакуна, звонко цокающего копытами по мостовой. Забравшись в седло, Владыка направился вслед за всадниками к раскрытым воротам. За ним, скрипя рессорами, поползла подвода, куда монахи прямо на ходу загрузили обернутый шторой из кабинета Баграта электромагнитный излучатель. Возничий на передке щелкнул кнутом, прикрикнул, и ящеры в упряжке побежали живей. Выехав на узкую дорогу, к которой жались городские лачуги, отряд спустился с холма и у подножия свернул в глубокий овраг, ведущий к паромной переправе в излучине Днепра.

Экспедиция к Нарочи началась.

– Стойте! – донеслось с крепостной стены Лавры.

Баграт поморщился. Он хотел попасть на другой берег, пока солнце не разогнало тучи.

– Стойте!

Узнав звонкий голос секретаря, Владыка придержал коня и поднял руку, приказывая отряду остановиться. Возничий зашикал на манисов. Четверо всадников окружили Баграта, остальные проехали немного вперед, трое перегородили овраг. В отряде все были одеты в запыленные брезентовые куртки с капюшонами да брюки-галифе из грубой ткани, прошитой кожаными вставками, на ногах нечищеные кирзовые сапоги. Владыка лично приказал не чистить их перед поездкой – он всегда учитывал мелочи, думал обо всем и старался все контролировать. Теперь если кто встретит их в Пустоши, то решит, что они промысловики-нефтяники или старьевщики, но никак не монахи, ведь он, кроме прочего, заставил всех сбрить усы и бороды да снять серебрёные распятия. Чтобы не выделяться среди отряда, подобрал людей себе под возраст, рослых – он-то сам был на голову выше большинства окружающих.

В подводе зашуршало сено, лязгнул затвор, звякнули патроны в пулеметной ленте. Под тентом в передней части лежали ящики с особой взрывчаткой – если подорвать их сейчас, крепостную стену вместе с постройками на холме обрушит ударной волной, такой силы будет взрыв. В отряде, кроме Баграта, об этом не знал никто, даже его личный охранник Павел Скалозуб. Монахи лишь получили указание стрелять в любого, кто без дозволения рискнет подойти к повозке, где помимо возничего ехали еще трое.

– Пропустить, – тихо бросил он, когда в тумане показался силуэт Ежи.

У секретаря были жесткие, темные, стоящие торчком волосы. Двигался он смешной походкой, подпрыгивая, правой ноги ниже колена нет, вместо нее протез – люминевая гильза с хромированным штырем, к нижнему концу которого приварен резиновый набалдашник.

– Владыка! – выдохнул Ежи, схватившись за стремя. – Кочевые вроде как согласны.

– Вроде как?

Под тяжелым взглядом Баграта секретарь втянул голову в плечи.

– Так это ведь помощник только, он сам не может решения принимать. Но вождь Чемба встречу на Черном Валу назначил. Это недалеко от Стойбища ихнего, и от Киева близко – на краю Сухого моря.

– И ты согласился?

– Согласился, а что же делать было?

Баграт поразмыслил, вспоминая карту диких земель между границами киевских угодий и рубежами Большой Московии. Свирь, где у него уговорено было сойтись с агентами, посланными на переговоры в Москву, к бандитскому атаману Кресту, находилась немного восточнее прямой дороги до Нарочи… а Черный Вал, выходит, западнее. Придется им двигаться зигзагами.

– Когда Чемба там будет?

– Уже завтра кочевые выйдут к Разлому. Белуши весть всем разнесут.

– Белуши? – удивился Владыка.

Ежи часто заморгал и пригладил ладонью непослушные волосы, которые тут же снова встопорщились.

– Белуша – сильная птица, но слишком приметная и глупая, – сказал Баграт. – И в Московию она редко залетает.

Секретарь расстегнул верхнюю пуговицу изящной коротенькой курточки из бордового бархата и снова взялся за стремя.

– Велишь почтовых воронов им отправить? Сожрут ведь, дикари…

– Отправляй. Вот с ним езжай. – Баграт кивком подозвал ближайшего монаха и приказал: – Скачите назад. После, как про воронов распорядишься, переоденься, ты в походе мне нужен. Догоните нас у переправы. Пока мы на плоты грузиться будем, обернетесь.

Владыка каблуками ударил коня в бока. Ежи полез в седло позади охранника. Окружавшие Баграта всадники развернулись, те, что стояли посреди оврага, пустились галопом, остальные за ними. Возничий щелкнул кнутом, зашипели ящеры, и подвода покатила следом, качаясь на ухабах. Отряд поспешил к реке, чтобы еще сегодня покинуть город. Путь был долгий – до самого Минска.

* * *

Из окна московского Храма открывался вид на Цитадель. Подобно бессменному часовому, над стеной высилась Спасская башня, в утренней дымке темнел циферблат с единственной ржавой стрелкой. Преподобный Гест слыхал, что часы остановились давным-давно, чуть ли не в день Погибели. Говорили, что в тот же день верхушка башни с рубиновой звездой отломилась и рухнула на мощенную камнем площадь перед Мавзолеем. Ходило поверье, что к звезде нельзя прикасаться, ждет неосторожного смельчака мучительная смерть, ибо сам Создатель проклял древний символ величия Москвы. Гест не верил в подобные россказни: на самом деле Создатель покинул мир еще раньше, следствием этого и стала Погибель, нашествие мутантов и прочей нечисти. И теперь мир надо очистить от скверны – лишь после того Создатель вернется в него.

На шпиле юго-западной башни, зашитой в строительные леса, колыхалось черно-желтое полотнище – флаг Южного братства, давно обосновавшегося в древней Цитадели. Гест приник к подзорной трубе, прикрученной к треножнику на подоконнике. По мосткам между лесами сновали люди. Кран-балки поднимали каменные блоки, бревна и глубокие корытины с раствором, которым тут же заливали наспех собранную опалубку вокруг нового орудийного каземата. Топливные кланы, ведающие всей нефтедобычей в Большой Московии, срочно укрепляли свою обитель, а заодно латали и прореху в стене. Под ней выстроились подводы, груженные мешками с панцирной крошкой.

Разведка донесла, что это уже третий обоз с улиточной фермы из Сетуньской поймы и на подходе еще два. Топливные взялись за дело основательно – строят новые бастионы, будто к войне готовятся. Только с кем… с Орденом?

Рабы разгружали телеги прямо на улицу, раствор из крошки замешивали там же в чанах, покоившихся на железных козлах, потом разливали по ведрам и передавали по цепочке каменщикам, которые за ночь успели воздвигнуть стену высотой в человеческий рост.

Гест оторвался от подзорной трубы, сложил руки на груди. Солнечные лучи озаряли древние здания вокруг Храма. Были там и покосившиеся развалюхи, где жили только крысы, но были и подлатанные дома, с досками и листами жести, набитыми поверх проломов, с охраной на крышах – в этих обитали монахи.

Преподобный медленно повернулся. Петр так и не решился сесть в его присутствии. Низкорослый крепкий жрец, облаченный в запыленный плащ с капюшоном, стоял у стола посреди зала, опершись на посох.

– Стало быть, канул Зиновий?

– Канул. Всю Московию обыскали. Прости, Преподобный, не можем его найти.

– Да ты садись.

Петр переступил с ноги на ногу, и опустившийся в кресло Гест повторил:

– Садись.

Попятившись, жрец примостился на краешке лавки под стеной. Посох зажал между коленей.

– Если Зиновий попал в руки киевских… – Гест погладил короткую жесткую бородку. – Плохо дело.

– Плохо, – согласился Петр. – Да только вряд ли.

– Почему же?

– Где Киев, а где Москва? Как бы они тут такое провернули? Это ж какое трудное дело – человека из Храма выкрасть…

Он замолчал, когда Гест, подавшись вперед, хлопнул ладонью по столу.

– Трудное, говоришь? Они си-ключ уже дважды похитить пытались! Во второй раз только по случаю им помешали, староста посреди ночи проснулся.

Петр упрямо покачал головой.

– То не киевские. Вернее, киевские, но не своими руками, они с кем-то из местных сговорились. Я мыслю, Зиновий Артюх до сих пор здесь где-то, в Москве. Ты знаешь, он умом силен был, а духом слаб. И здоровьем. Если пытали его… теперь враги наши про Нарочь все знают.

– А то покушение на меня? Ведь если б не Дюк, пришлось бы вам нового Владыку выбирать.

– Не говори так, Преподобный! – Петр даже пристукнул посохом об пол.

– А что мне еще говорить? В Храме шпион есть, вот это я тебе точно сказать могу. Может, и не один. Си-ключ здесь больше не в безопасности, как глубоко в подвалах его ни прячь. Раз Зиновия похитили – так и ключ могут. Пора его использовать.

– Как? – удивился Петр. – Или думаешь поход к Нарочи начинать?

– Думаю. А что еще?

– Но… ведь… – Петр замялся. Гест смотрел на него, ожидая возражений.

– Но как, Преподобный? Даже если дойдем мы, донесем си-ключ к Нарочи – что дальше? Кто его там в дело пустит, как? Ведь Зиновий говорил: чтоб защиту пройти, нужен…

– Я все же у Зиновия учился, – тихо сказал Гест. – Много чего знаю.

– Ну, учился… Не про то ведь речь.

Гест помедлил. Он и правда научился многому, но не имел того, что почти наверняка понадобится в конце похода. Не имел способностей.

– А единственный на всю Московию человек, тот, что привел к тебе Зиновия, принес ключ и теперь мог бы нам помочь, давно сгинул, – продолжал Петр, – другого нет. Как с ключом быть? Доставим его на место – что дальше?

– Есть еще один, кто помочь может, – начал Гест, и монах вскинул голову.

– Кто?

– Сын его.

– Чей, Странника?

– Он. Что ты так смотришь на меня?

– Но ведь он мальчишка еще! Что он знает, какая с него польза?

– Смышленый парень, отец воспитывал его как надо.

– Смышленость-то одно, а умения – сам знаешь, какие… Ну хорошо, так что же, ты хочешь юнца с собой взять? – Петр помолчал, глядя на Владыку, и кивнул. – Вижу, все решил уже.

– Решил, – согласился Гест. – До праздника Зачинщика Прилепы мы должны дело завершить, разрушить Стойбище и вернуться караваном в Москву. Так что скажи Эвану со Стодом собираться. Завтра выступаем.

Жрец сразу встал – за то Гест и уважал его. Петр мог сколько угодно спорить, пререкаться с Владыкой, чего мало кто позволял себе в Ордене, мог давать советы и даже дерзить… но когда решение было принято, он действовал быстро, умело и без оглядки.

– Юнца из клана выкрасть этой ночью? – уточнил он, шагнув к дверям, обитым листами железа.

Гест покачал головой.

– Каравану еще охрана нужна будет, помимо нашей, от мутантов в Пустоши отбиваться и от братвы… братвы атамана Креста. – Последнее слово он произнес с напряжением, словно преодолевая себя. – Так мы и наймем для того клан мальчишки. Дюк хорошую плату им предложил.

– Согласятся. – Петр толкнул двери.

– Да. – Гест кивнул и поднялся из кресла. – Вот и будет повод парня с собой взять. Скажи Дюку, пусть в клан едет переговоры закончить.

Часть первая

Киев & Москва

Глава 1

Полдень – опасное время.

Над Москвой висит жаркое марево, из трещин в асфальте, из заброшенных канализаций и сырых подвалов выбираются хищные твари. Как и ночью, в полдень не следует отходить далеко от территории своего клана, лучше вообще не покидать ее. Только бригады наемников на бронированных самоходах да хорошо охраняемые торговые обозы рискуют разъезжать, когда солнце стоит в зените.

Вик дочитал страницу старой книги, перевернул и придавил камнем. Сидя на цементном полу, он долго разглядывал выцветший рисунок на мятой странице с надорванным уголком – там человек парил в облаках, широко раскинув руки и ноги. На сотом этаже башни клана, куда не долетали даже птицы, тянул легкий ветерок, приятно холодил кожу. Вик зевнул. Сунув руку под безрукавку, почесал живот, в котором урчало от голода, и глянул на лежащую рядом котомку. Может, пирог съесть?

Он подтянул украденную котомку к себе. Кукурузная мука нынче дорога, за мешок на рынке просят три монеты серебром либо червонец в московских рублях. Фермеры с юга держат цены – знают, что у люберецких кормильцев год неурожайный выдался. Если съесть пирог, Оглобля совсем взбеленится. С ним лучше не шутить: старший бригадир человек жестокий, любит над людьми глумиться. Ему только в Лужниках на Арене драться с мутафагами. Тем более внешностью на них смахивает, даром, что ли, Оглоблей прозвали? И чего в нем Аглая нашла. Разве может этакий мутант быть нежным с женщиной?

Закинув лямку на плечо, Вик Каспер помассировал затекшие ноги и выпрямился. Пусть котомка пока полежит в библиотеке, а Оглобля денек помучается… Гад он! Спер медицинский справочник, который Вик забыл у лебедки, когда вниз собирался. Издевался потом: бумага, видите ли, мягкая, в отхожее место есть с чем пойти. Тупой, не понимает, сколько такая книга стоит. Ну ничего, теперь квиты. Пирог зачерствеет, но начинка из клюквы вкуса не потеряет. Аглая все равно обрадуется, получив ритуальный «невестин пирог», – да и выйдет за Оглоблю замуж.

Вик прошел на соседнюю площадку, где в комнате с глухими стенами была библиотека. Кинул котомку на пол, оглядел деревянные полки с книгами и шагнул наружу. Дверь запер на висячий замок, а ключ спрятал в карман.

Вот так. Он отряхнул цементную пыль с выгоревших на солнце коротких штанов. Вечером, прежде чем сменятся наблюдатели этажом ниже, надо котомку назад подбросить.

На краю площадки под бетонной опорой лежал черный ранец, из-под верхнего клапана торчали тугие пучки веревок, похожие на уши пустынного шакала. Вик присел на корточки, взял ранец, проверил, все ли в порядке. Сорвал маскирующую липучку с торчащего из ткани штырька, потрогал его. И вспомнил вдруг о бесследно пропавшем отце. Они вместе нашли этот ранец, когда Вик Каспер был еще мальчишкой и постигал ремесло следопыта. Забрели тогда далеко на северо-восток по каменистой гряде между огромными кратерами почти к самой границе Большой Московии. Дальше было нельзя, там начиналась область, захваченная некрозом, из которой выдавался острый нос железной махины со стреловидными крыльями. Отец объяснил Вику, что это древняя авиетка. Ее раздвоенный хвост с коротким оперением утопал в некрозной полосе. Усыпанный пробоинами корпус поржавел, но кабина, накрытая прозрачным колпаком, уцелела и выглядела нетронутой, за помутневшим от времени стеклом виднелась голова пилота.

Взобравшись на крыло, отец быстро вскрыл кабину, осторожно вытащил труп в истлевших одеждах, спустил на землю и обыскал. Потом снова залез в авиетку и провозился там целый день, пока не достал катапультное кресло вместе с незнакомыми приборами и черным ранцем.

Только сейчас Вик понял, что, увлеченно слушая рассказ о назначении катапульты в древней авиетке, не придал значения тому, как смело отец расхаживал по фюзеляжу, покрытому плесневелыми пятнами. Будто не опасался некроза, не боялся подцепить заразу. Странно это, хотя… отец всегда утверждал, что над металлом некроз не властен, а пятна – лишь окись на железе, которую сын принял за ядовитую плесень.

Вик прислонил ранец к бетонной опоре. Был бы жив отец, не определил бы глава клана Оглоблю в наставники младшему Касперу. Здоровяк только и знает, что кулаками махать, ничего другого не умеет. Арена – вот его призвание. Вик ему вместо чучела для битья.

Только старший бригадир одного не учел: Вик умел и любил учиться, так его отец воспитал. Он наблюдал за движениями других в драке, запоминал чужие приемы, подолгу тренировался в одиночестве. И однажды во время очередного боя на тренировочной площадке положил верзилу на лопатки. Радость от маленькой победы длилась недолго. Мстительный Оглобля затаил обиду, ведь раньше никому не удавалось положить его на лопатки, даже на Арене, где он часто бился ради приработка. А тут мальчишка какой-то – опозорился непобедимый боец. После той схватки и началась вражда…

Вик посмотрел между толстых опор на затянутый дымкой горизонт. Пора перебираться на северную сторону башни, подальше от палящих лучей. Он поднял с пола книгу, сунул за пояс и поспешил на соседнюю площадку.

Подойдя к краю плиты, остановился между двух кран-балок, прихваченных к полу болтами. Балки выступали за край на несколько локтей, от роллер-блоков на концах тянулись покрытые густой смазкой тросы, пролетом ниже висела кювета размером с балкон. Пара таких сохранилась на первом этаже, в кюветах поднимали и опускали наблюдателей.

Через каждые двадцать пролетов на козырьках башни стоят лебедки и ветряки, они подают энергию на подъемные механизмы и прожекторы, рядом всегда дежурит смена из четырех бойцов. Этажи держатся на толстых опорах из бетона, снизу доверху здание пронизывают кирпичные шахты с крутыми железными лестницами.

Ветер трепал соломенные волосы. Вик Каспер не боялся высоты, с детства излазил всю башню. К тому же отец, с тех пор как сын отпраздновал десятый праздник Зачинщика Прилепы, заставлял его подниматься наверх только пешком. В развалинах на границе они нашли много книг и таскали их по лестницам в брезентовых рюкзаках. От постоянных спусков и подъемов мышцы окрепли, Вик раздался в плечах, и спустя несколько сезонов его стали брать в рабочие команды клана наравне со взрослыми мужчинами – закупать продукты в Лужниках, грузить подводы, а потом поднимать мешки на складские галереи.

Он уселся на краю плиты, свесив ноги. Межэтажные перекрытия заслонили его от палящих лучей.

Башня отбрасывала длинную тень на Лужнецкий остров. Окружавшее его русло пересохшей реки после сезона дождей превращалось в болото. Кратеры на востоке Москвы переполнялись за четыре декады, которые длился сезон, бурные потоки воды стаскивали в излучину под башней клана мусор вперемешку с вонючим илом, где тут же заводились лягушки, громко квакавшие по ночам.

В центре острова стояло овальное здание Арены с дырявой крышей и окнами, забитыми досками и листами железа. Верхние окна не заколачивали, поэтому в оптическую трубу можно было разглядеть часть огромного поля и край амфитеатра с длинными лавками для зрителей.

Вокруг Арены – навесы и лотки, между ними снуют люди. На рынок, отстроенный топливными кланами, почти каждый день приходят караваны с запада. Туда везут оружие, которое меняют на соляру, наркотики, мутафагов или рабов, там заключают сделки на поставку продуктов.

Над болотистым руслом показалась стая ворон, круто повернув, темным облаком устремилась к башне клана. Наблюдатели с пятидесятого этажа дали короткую очередь из пулемета, птицы с карканьем рванулись в разные стороны. Неизвестно, откуда они прилетели в город, – если с запада, то могли принести какую-нибудь заразу. Два года назад от мора погибли сотни людей, потому дорогие патроны охрана потратила не зря.

Вик посмотрел на север, где светлая полоса эстакады рассекала город на две части. Там, в руинах за дорогой, начинались ничейные территории, вотчина мутафагов, пустынных шакалов и панцирных волков.

На мосту, что вел через заболоченное русло к острову, затарахтели двигателями мотоколяски – значит, колонну приняла под охрану бригада башмачников. Клан Вика Каспера получил это название за торговлю ботинками с мягкой крепкой подошвой.

Караван медленно приближался к Арене. Рядом с машинами шли люди, с высоты напоминавшие букашек, которых иногда вылавливает из своей бороды старый Гуго. Вик часто спускался к нему на нижние галереи и подолгу разговаривал со стариком-сапожником, неплохо разбиравшимся в технике.

Под влиянием отца Вик интересовался наукой, его привлекали книги по механике, древние учебники по математике и физике были зачитаны до дыр. Он мало что в них понимал, но как-то, используя полученные знания, собрал ветряк и установил на крыше башни. Именно тогда он осознал, почему отец говорил, что знания – сила. До того всякий раз, поднимая тяжелый рюкзак на сотый этаж, Каспер думал, что груз за плечами необходим для того, чтобы стать сильным. Но когда отец выучил его читать, считать и писать и начал подсовывать книги, Вик по-другому взглянул на его любимое изречение.

Он вытянул из-за пояса книгу, и тут снизу долетел приказ Оглобли:

– Панк, радио вруби.

Донеслось шарканье, щелчок и слабое шипение динамиков. Панк подкрутил ручку настройки – из приемника полилось бульканье, треск, а потом звонкий голос Балу-Весельчака:

– …не слышу тебя! Арена?! – В ответ раздался рев сотен глоток, громкое эхо вторило ему. – Я приветствую вас, владельцы Цитадели – топливные короли Большой Московии! Вчера мне сказали, что в нефтяном бассейне завелись пятнистые ящеры, правда ли это? Братья из Храма, вы слышите меня? Простенькая работенка для вас: прочешите хранилища на своих плоскодонках, пока твари не заполонили город! Да будет Храм ваш вечен, а вера непоколебима! Люберецкие кормильцы, ползуна вам в задницу! Вы снова завезли на рынок тухлые томаты?! Пусть земля в ваших парниках будет напитана влагой, а овощ богат витамином! Честные торговцы Пустоши, говорят, что в Харькове больше не чеканят серебряную гривну, а монахи киевского Храма не могут рассчитаться за топливо. Тусклого вам солнца в пути, спокойной дороги! А теперь… – Балу неожиданно смолк.

На крышу Арены легла огромная тень. Вик вытянул шею, но межэтажные плиты мешали рассмотреть небо, и он подался вперед, держась за балку. В вышине парил смутно видимый сквозь дымку облаков темный диск.

– Ух!.. – выдохнул Вик. Платформы, как их называли обитатели Московии, редко проплывали над городом. Никто не знал, что это такое и кто ими управляет. Старик Гуго, перепив картофельной водки в прошлый праздник Зачинщика Прилепы, рассказал, что ребенком его похитили таинственные хозяева платформ. В ответ на вопрос «Кто же они?» сапожник заплакал и начал лепетать на непонятном языке. Тогда никто не поверил в эту историю, кроме Вика, который потом еще долго приставал к Гуго, пытаясь узнать хоть что-нибудь про этих самых хозяев, но старик лишь отмахивался и бормотал что-то невразумительное.

– Грива! – рявкнул внизу Оглобля, и Вик опустил голову, прислушиваясь. – Где моя котомка?!

– Откуда я знаю? Лучше сюда глянь, – откликнулся Грива с южной площадки, где стояла оптическая труба. Похоже, наблюдатели следили за платформой. – Вишь, летит…

– Котомка где?!

– Да я при чем к твоей котомке! У Каспера спроси. Я его с утра у нас на галерее видал. Может…

– Каспер!!! – взревел Оглобля.

Подавшись вперед, Вик вцепился в кран-балку, едва не выронив книгу.

– …А теперь я приветствую мутантов Пустоши! Слышите ли вы меня, порождения Нечистого? Скоро, скоро доблестные жрецы киевского и московского Храмов объединятся, позабыв былые распри, чтобы изгнать вас навсегда!

Вик дернулся, ощутив вдруг: сейчас внизу что-то произойдет, там вот-вот замкнется электрическая цепь и включится какой-то механизм. Его и раньше посещали такие видения, но редко, и всегда они были очень смутные, а тут почему-то он увидел все очень явно, зримо…

И тут же внизу заработала лебедка. Сквозь жужжание донеслось клацанье затвора самозарядной винтовки – Оглобля поднимался наверх в кювете.

– Каспер! – совсем близко прорычал он.

Вик швырнул книгу на площадку, оттолкнулся от балки, чтобы забраться на верхнюю галерею, – вспотевшая ладонь скользнула по железу, и он чуть не сорвался.

– Ты! – Оглобля был уже под ногами повисшего на одной руке Вика.

Старший бригадир обжег его бешеным взглядом и подпрыгнул, пытаясь схватить за сандалии. Кювета качнулась, пальцы чиркнули по подошве. Подтянувшись, Вик выбрался на галерею.

– Шакалий сын!

Плохо дело. Вскочив, Вик помчался на южную сторону башни. Старший бригадир не стал дожидаться, пока кювета поднимется, и вскинул оружие.

Нырнув в сторону, Вик оказался возле черного ранца. Бухнули выстрелы, пули, взвизгнув над головой, врезались в опору и раскрошили бетон. Подхватив ранец, Вик перекатился за опору, сел, поджав ноги.

Оглобля с руганью выбрался на площадку, сделав несколько шагов, остановился. Солнце ослепило его, старший бригадир прикрыл глаза ладонью и медленно пошел дальше.

– Каспер! – позвал он. – Выходи, сучонок!

Вик перебросил ранец за спину. Не опуская винтовку, старший бригадир крался от столба к столбу. Рослый, жилистый, с мощной сутулой спиной и длинными руками, он напоминал человекообразного мутанта.

– В этот раз не смоешься! Пристрелю, понял? За пирог – пристрелю, урод блохастый!

Вик накинул лямки на плечи, защелкнув карабин, соединил перемычку на груди, стал затягивать на бедрах широкие ремни.

Оглобля был уже совсем близко, когда он справился с застежками. Подхватил с пола осколок бетона, взъерошил ладонью жесткие волосы, глубоко вдохнул и выскочил из укрытия.

Старший бригадир почти мгновенно среагировал на движение, но Вик успел метнуть камень, и тот распорол Оглобле щеку. Ствол винтовки дернулся, пуля ушла в потолок.

Оттолкнувшись от края площадки, Вик бросился навстречу солнцу. На миг все застыло, исчезли звуки, время остановилось, и только сердце тяжело бухало в груди.

А потом уши заложило, из глаз брызнули слезы – тело рванулось вниз. Засвистел воздух.

Щелкнул запоздалый выстрел.

Вик падал, раскинув руки и ноги, как человек на картинке в книге. Левая рука нырнула в кармашек на боку ранца, пальцы захватили плотный комок ткани, взмах…

Медузы вытянули купол-крыло, от рывка тело согнулось, с ног чуть не слетели сандалии. Вик дернул за кольцо справа на красной стропе управления, купол резко накренился и начал сворачиваться. Парашют свалился в штопор. Колени чиркнули о край площадки, Вик ухватил левую стропу управления, ослабив натяжение справа, выровнял парашют и направил к реке. Поймав попутный ветер, он стал огибать башню с востока.

– Хэй-ей! – заорал он в восторге.

Под ногами поплыла эстакада, впереди раскинулся остров с Ареной, сбоку посреди мощеной площади высились шпили Храма. Далеко на юго-востоке чадили факелы нефтяного завода.

Вик повернул за угол, уйдя в тень башни. С площадки на двадцатом этаже раздался сдавленный возглас наблюдателя. Задрав голову, Вик помахал рукой Кувалде и Паскалю с Гаврилой, дежурившим на площадке двадцатого этажа.

Купол начало сносить в сторону ничейных территорий, где, кроме россыпей шлака, спекшегося с железом песка и руин, ничего не было. Там не только переломать ноги можно, но и шею свернуть запросто.

Вик осторожно потянул левую стропу. Купол скользил вдоль северной стены, когда налетевший ветер понес его на башню.

Какой это этаж? Вроде десятый…

На галерее, разинув рты, стояли Архип Дека, глава клана, и пожилой морщинистый монах Дюк, переговорщик московского Храма, облаченный в черную полурясу, штаны галифе и высокие черные сапоги из блестящей кожи.

На раздумья не оставалось времени – Вик довернул купол и на скорости влетел в проем между опорами. Парашют зацепился за плиту межэтажного перекрытия. Монах попятился, Каспер в последний момент развел ноги, и Дюк захватил их в подмышки. Вика дернуло назад и вниз, удар о пол вышиб воздух из легких, перед глазами поплыло.

Купол пару раз громко хлопнул на ветру и вновь наполнился. Вика потянуло к краю площадки. Ошарашенный, но устоявший на ногах монах хрипло вдохнул, побагровев лицом, шагнул назад.

Непослушными пальцами Вик нащупал кольца подвесной системы и разомкнул карабины. Монах грохнулся навзничь, так и не выпустив его ноги.

Архип крякнул. А купол взмыл в небо, будто воздушный змей, беспорядочно кувыркаясь, и с шелестом помчался, гонимый ветром, к ничейным территориям.

Глава 2

Вик устал переминаться с ноги на ногу и уселся на мешки с горохом. Ныла спина, болело покрасневшее ухо. Он прикрыл его ладонью, искоса посматривая на Архипа, который мерил шагами полупустой склад.

Дойдя до стены, глава клана развернулся на каблуках, одернул выцветшую гимнастерку и сдвинул за спину деревянную кобуру с маузером. Поймав недобрый взгляд Архипа, Вик отвернулся. Оглобля сидел на корточках у закрытой двери, под глазом темнел синяк, на щеке красовалась ссадина, до сих пор кровоточившая – на воротнике льняной рубахи расплылось темное пятно, будто старший бригадир словил пулю плечом.

Переговорщик Дюк, устроившись на скамейке, потирал ушибленный затылок. Вик поморщился, вспомнив, как влетел на десятый этаж и протаранил монаха. Придя в себя, Архип схватил Вика за ухо, поволок к складским галереям, ругаясь на всю башню. Пока спускались по лестнице, Вик больше всего боялся, что Дюк, чего доброго, упечет его в подземелья Храма, о которых по городу ходила дурная слава. Поговаривали, будто в темных туннелях живут мутафаги, питающиеся человечиной, и монахи Ордена скармливают им непокорных рабов.

Скрипнула дверь, на склад заглянул Гуго.

– Что надо?! – гаркнул Архип.

Оглобля оглянулся, не поднимаясь.

– Ага… – протянул старый сапожник, окинув взглядом склад, отступил и закрыл за собой дверь.

– Так. – Архип Дека качнулся с пяток на носки. – Совсем от рук отбился, как отца не стало.

Вик пробурчал что-то, и глава клана сверкнул на него глазами.

– Что ты там бормочешь?

– При чем тут отец? Не трогайте его.

– Никто его не трогает. А ты мне уже вот где сидишь! – Архип стукнул себя ребром ладони по горлу. – И ты, Оглобля! Чего лыбишься? Ваша грызня с Каспером всем надоела!

Старший бригадир потрогал ссадину на щеке, осмотрел палец, слизнул кровь. Архип поглядел на переговорщика Дюка, вновь на Вика Каспера и сказал:

– Тебя изгнать надо. Понял? Изгнать!

Вик вскинул голову.

– Как это – изгнать? За что?

– За воровство! – отрубил глава клана. – Еду у своих воровать – да за такое другого кого пристрелили бы сразу!

– Не еду, а пирог…

– Пирог – не еда, что ли?

– Это «невестин пирог», – запротестовал Вик. Сообразив, как Архип собирается повернуть дело, он покрылся холодным потом. Кража съестного – тягчайший грех по законам любого клана, пойманного вора за такое убивают на месте. Хуже этого может быть только предательство интересов клана, тут уж не смерть, а пытки и продажа в рабство Храму или работорговцам, которые поставляют «бегающее мясо» в Город-Корабль, расположенный где-то посреди далекой и страшной Донной пустыни.

– Невестин пирог, – повторил он. – Это… это не еда, а…

Оглобля насмешливо глядел на него, Архип и Дюк молчали.

– А сувенир. – Вик вспомнил слово, вычитанное в одной из старых книг.

– Чего-о? – протянул Оглобля.

– Ну, или подарок… А он у меня справочник украл, книгу древнюю. Так, может, его изгоните?

Архип перевел взгляд на старшего бригадира, и тот пожал широкими плечами.

– Откуда ж я знал, что это его? Шел, гляжу – книжонка какая-то у лебедки валяется. Драная. Ну, я подобрал, бумага ж… подтереться там или на самокрутки… А потом щенок этот прибегает, верещит: мое, мое…

Возмущенный до глубины души такой наглой ложью, Вик вскочил.

– Врешь! – выкрикнул он, сжимая кулаки. – Врешь, падла! Ты ее у меня видел и знал, что она моя. Кто еще в клане книги читает?! Это полезная книга, я ее изучал, по ней лечить можно… А ты тупой, ты ж даже читать не умеешь, тебе…

– Брехло поганое, – презрительно перебил Оглобля.

Не выдержав, Вик рванулся к нему, чтобы вмазать по наглой морде, и тогда Оглобля, подавшись вперед, выбросил перед собой длинную мускулистую руку и саданул его кулаком в грудь. Вика отбросило назад, он едва сумел устоять. Под ребрами глухо екнуло, ноги подкосились. Каспер попятился на полусогнутых, наконец, хрипло дыша, смог выпрямиться под насмешливым взглядом старшего бригадира. Ясно было, что тот дразнил Вика – и добился своего, он повел себя как мальчишка, не хватало только заплакать.

– Слышь, Архип, он еще обзывается, – с деланой обидой протянул Оглобля и снова сел на корточки. – Сам жратву у меня покрал, крыса, пирог с клюквой настоящей – прикидываешь, скока такой стоит? Клюква-то, а? Ее ж на пустырях за трактом только найти можно, у Ржавого озера, а там опасно… Я за нее стока выложил! А он спер и теперь выкручивается, как червяк.

– Я его тебе отдать собирался! – перебил Вик. – Назад подкинуть завтра…

– Во-о, теперь еще и брешет, что отдать хотел. Ну, ты ему веришь, что ли, Архип?

– Нет, – сказал глава клана.

Вик сел обратно на мешки и склонил голову, уставившись в пол. Грудь до сих пор болела. Все, конец, теперь его изгонят. По правилам, отверженному дают полкраюхи кукурузного хлеба, нож, фляжку с водой, однозарядный пистолет да семь патронов к нему. И все, иди куда хочешь. Но идти-то некуда, потому что слухи расходятся быстро, и все кланы Московии вскоре узнают, в чем провинился изгнанный. Никто его не примет. Остается либо в бандиты податься – хотя зачем он нужен банде, скорее его самого ограбят и убьют, – либо уходить в Пустошь старателем-нефтяником. Но без опыта в поисках нефти, без денег и хоть какого-то снаряжения не наняться ни в одну бригаду старателей. А для одиночки без своей машины-сендера, запасов воды, денег, боеприпасов в Пустоши верная смерть.

Вик поднял голову и увидел в глазах Архипа свой приговор. Глава клана недолюбливал мальчишку, терпел из-за того, что его жена Ирма сильно привязалась к Вику. Дека с Каспером-старшим друг к другу нежные чувства не питали, потому что Архип возомнил с чего-то, будто главный следопыт клана метит на его место, и теперь, когда хитрый Оглобля так нагло соврал, у Архипа появился хороший повод изгнать Вика из башни.

– Вечером все собираемся на крыше, – объявил Дека.

Улыбка Оглобли стала еще шире – раз на крыше, значит, будет ритуал изгнания.

И тогда монах Дюк покачал головой. Когда все трое посмотрели на него, встал и произнес:

– Кара сия представляется мне чрезмерной, достопочтенный Архип.

– Чрез-мер-ной, – по слогам повторил глава клана. – Почему же так?

Дюк в упор смотрел на Вика, поглаживая густую бороду. Лицо монаха было суровым, а взгляд таким пристальным, что казалось, переговорщик видит его насквозь со всеми его мыслями, грешками, воспоминаниями и желаниями.

– И ты, Архип, и он, – Дюк повел сухопарой рукой в сторону старшего бригадира, – оба понимаете, что кражу невестиного пирога нельзя приравнять к краже, скажем… куска хлеба, мяса или лепешки. Да и сдается мне, отрок вправду собирался вернуть его. А уничтожение древней книги есть грех. Ведь известно, что в книгах, писанных до Погибели, многие тайны сокрыты.

Архип глядел на переговорщика скептически, но Дюка это не смущало.

– Я, конечно, не могу вмешиваться в дела башмачников. Однако ты знаешь, Архип, что предстоит вскоре. Завтра начинается поход, после того отношения твоего клана и Храма московского могут укрепиться. Юнец же виноват, без сомнения, виноват. Потому предлагаю отдать его в бурсу при Храме.

– В Канториум? – изумился Дека. – Ты всерьез?

Дюк коснулся пальцами висящего на шее креста, на котором корчился в смертных муках человекообразный мутант, и кивнул. Архип задрал брови, неуверенно почесал переносицу.

– А и хорошо! Завтра заберешь.

– Могу и сейчас, – возразил монах. – Я на машине, не сбежит.

Вик ошарашенно молчал, не совсем еще понимая, что произошло. Как все быстро изменилось! Его отдают в бурсу? Это лучше, чем изгнание. Или нет? Он припомнил, что слышал про монастырский Канториум: холодные тесные кельи для послушников, где, кроме кровати, табурета и вешалки на стене, ничего нет, суровая дисциплина, подъем, когда еще не рассвело, а отбой уже ночью, занятия с утра до вечера, работа на кухне, в принадлежащих Храму мастерских, строгие наставники, жестокие наказания за любую провинность… Прощай, вольная жизнь башмачников! Главное, им распорядились, будто старой вещью, которую можно сунуть в темную кладовку, а можно и просто выбросить. Его, сына Каспера-Странника, выбрасывают из клана!

– Я взрослый уже для Канториума. – Вик поднялся, расправил плечи. – Слышите? Туда с малолетства берут, а я…

– Ничего, – перебил Дюк. – Есть классы для старших послушников. Первый сезон тяжело придется, очень тяжело, а потом пообвыкнешься, примешь путь служителя Чистоты… если выдержишь. Так что, Архип? Забираю его прямо сейчас.

– Я не поеду! Я не раб, а ты мне не хозяин!

– Тогда изгнание, – сказал Архип. – Если не бурса – в полночь вон из башни.

Сердце в груди все никак не могло успокоиться, в горле пересохло. Воздух вдруг сделался спертым, Вик сглотнул и глубоко вдохнул, лицо покраснело, на лбу выступила испарина. Изгнание или Канториум? Законы Ордена суровы и беспощадны, говорят, некоторые послушники не выживают, а некоторые становятся калеками после тренировок на плацах Храма. Уж лучше изгнание. Покинув стены башни, он хотя бы останется свободным. Вик уже открыл рот, чтобы объявить об этом, но поймал взгляд Оглобли. Старший бригадир смотрел исподлобья, и видно было, чего он сейчас хочет больше всего. Выражение лица говорило: выбери изгнание, щенок. За стенами Храма я тебя не достану, но стоит тебе покинуть башню – и ты мой. Не успеют убить бандиты, сожрать мутафаги или схватить работорговцы – я догоню тебя первой же ночью и разберусь по-своему.

И Вик промолчал. Так ничего и не сказав, отвернулся, думая о том, что надо бежать из башни. Сегодня же. Если уйдет этой ночью, Оглобля не сможет выследить. Но надо как-то потянуть время.

– Так что, увожу отрока? – повторил Дюк.

Вик затаил дыхание. В глазах Архипа мелькнуло подобие жалости, будто он впервые устыдился жестокого отношения к Вику, которого жена любила как родного. Поджав губы, он сказал:

– Пускай с Ирмой простится и шмотье соберет. Завтра поутру приезжай.

– А не сбежит?

Глава клана медленно покачал головой, и Вик облегченно вздохнул. Как раз то, что ему надо. Теперь быстро в свою комнату, собраться, прихватить на кухне припасов, и ночью – прочь отсюда. Добраться в Сетуньскую пойму, там улиточная ферма, там у друзей хранится его мопедка, на которую Вик собирал монеты много-много сезонов. На ферме можно спрятаться, в клане только к утру его хватятся. Он знал, что фермеры собираются сворачивать хозяйство и перебираться на новое место, – вот с ними и покинет Москву, устроится у них работником за кормежку.

Монах, скрипя сапогами, пошел к двери. Оглобля выпрямился, повесив на плечо винтовку, шагнул в сторону.

– Быть по сему, Архип Дека, – произнес Дюк, выходя в коридор.

Некоторое время Архип глядел перед собой остановившимся взглядом, затем повел плечами и велел Оглобле:

– Шагай наверх, кликни Гриву.

– Ладно. – Старший бригадир вышел вслед за монахом, а глава клана повернулся к Вику:

– Здесь остаешься. До утра под замком сидеть будешь.

– Но ты ж Дюку сказал…

– Под замком, – отрезал Архип.

* * *

Поставив перед Виком тарелку, Ирма взъерошила ему волосы, но он отвернулся, и женщина убрала руку.

– Ты ешь, ешь. – Она опустилась рядом на мешки с горохом. – Из ума Архип выжил… надо же такое удумать! Зачем в Храм? Что тебе там делать?

Дверь приоткрылась, внутрь просунулась кучерявая голова Гривы.

– Скорей уже, хозяйка.

Охранник нервничал – Ирме, которая принесла Вику ужин, он перечить не решился, пропустил на склад, но спокойно поговорить не давал. Архип имел привычку проверять посты лично, а попадать под горячую руку хозяина не хотелось.

– Стой где велено, – отмахнулась Ирма.

Грива скривился и прикрыл дверь.

Вик сидел, зажав коленями миску с кашей, и жевал, не чувствуя вкуса. В голове кружились беспорядочные мысли, он пытался строить планы на будущее, но сбивался, начинал размышлять о другом. В Храм он все равно не пойдет. Что ему делать у монахов? В Канториуме ломают послушников, переделывает им мозги по-своему, оттуда выходят суровые фанатики, жрецы, истребители мутантов.

– Известно всем, забьют мозги ученьями своими, – причитала Ирма. Она всхлипнула и отвернулась, перебирая руками подол выцветшего домотканого платья, испачканного мукой. Видно, узнав, что Вика отдают Ордену, бросила все на кухне и помчалась к нему, прихватив снедь.

Она что-то еще говорила, тихо всхлипывая, утирая слезы рукавом, но Вик не слушал. Ирма добрая, но глупая, ничего толкового посоветовать не может, поэтому он думал о своем. Надо бежать прямо сейчас и в Сетуньскую пойму идти. Про тайник в библиотеке, где карабин, нож, походная сумка и пара серебряных монет, придется забыть. Остается с Гривой как-то разобраться. У того неплохой дробовик, патронташ всегда полный. Чтобы по Пустоши нормально передвигаться, надо забрать свою мопедку, которая у друзей на улиточной ферме запрятана. Главное – раздобыть еды на первое время. Он покосился на куль с припасами, что принесла Ирма. Фляга томатного сока, два початка карликовой кукурузы и огурец, свежая лепешка. На день хватит. А потом?

Надо денег достать. У Ирмы пара медяков всегда найдется…

Он покачал головой. Нет, нельзя ее впутывать, ей в клане еще жить.

В дверь снова просунулся Грива:

– Хозяйка…

Поставив тарелку на пол, Вик сказал:

– Тетя Ирма, спасибо. Ты иди… – Он хотел добавить «все будет хорошо», но не стал, потому что сам не был в этом уверен.

Утерев слезы, Ирма поднялась с мешков. Нерешительно протянула руку – Вик не стал отворачиваться – и потрепала его по голове, взъерошив жесткие светлые волосы. Вздохнула, комкая фартук, вышла в коридор. На пороге снова появился Грива. Окинул склад взглядом и собрался захлопнуть дверь, но Вик окликнул:

– Погоди, дело есть.

Архип Дека оглянулся, когда в дверь галереи на тридцатом этаже башни стукнули кулаком. В звуке этом было что-то нагловатое и самоуверенное, сразу становилось ясно – снаружи стоит старший бригадир.

– Заходи.

Дверь распахнулась, и Оглобля шагнул внутрь.

– Чего звал?

– Сядь, – велел Архип.

Лысый здоровяк взял в углу колченогий табурет, вытащил его на середину галереи и сел. Скинув с плеча ремень, поставил винтовку между ног, сжал широкими ладонями ствол и кинул взгляд на тумбочку под стеной. На ней стоял древний патефон с медным раструбом и резной деревянной ручкой, треснувшей, стянутой полоской кожи. В тумбочке без дверцы лежали стопкой штуковины, которые, как слышал Оглобля, называются пластинками. Они тоже остались с древних времен – удивительно, что сохранились, с виду-то совсем ломкие. Большинство никуда не годились, но некоторые еще «играли». Архип иногда ставил их на патефон, крутил ручку, Оглобля сам видел – в аппарате что-то булькало, скрипело, по пластинке елозила игла, из раструба лилась странная шипящая музыка.

– О каком походе переговорщик говорил? – спросил старший бригадир.

Скрестив руки на груди, Архип повернулся спиной к нему. Сквозь затянутые ржавой сеткой оконные проемы открывался вид на Можайский тракт. Вечерело, сумерки сгущались над Москвой, в обитаемых домах зажглись огни. В городе почти три десятка кланов, от больших до совсем крошечных и бедных, каждый владеет своей территорией, это будто острова, вокруг которых раскинулось море руин, пустынные улицы, лабиринты потрескавшегося асфальта, обветшалых стен и проломленных крыш. Территория башмачников не слишком обширная, Меха-Корп или Южное братство владеют куда большей. Зато никто не может похвастаться такой вот башней, хорошо укрепленной, со своими ветряками, прожекторами, гаражом и подъемниками. Она как гигантская свеча высится над Москвой, освещая огнями окрестности.

Под окнами стояла длинная лавка, глава клана опустился на нее и сказал:

– Завтра выезжаете.

– Че, и я? – удивился Оглобля. – С монахами?

– И ты.

– Да я-то почему? Я ж охраной командую…

Архип кивнул.

– И большего не хочешь, да? А я хочу.

Оглобля смотрел непонимающе, и Дека вздохнул. Старший бригадир у него решительный и хитрый, вон как с Каспером ловко разделался. И боец хороший. Но при том – глуповат. Не понимает многого, на пальцах приходится объяснять. Хотя с другой стороны – зачем Архипу умный помощник? Начнет, чего доброго, под хозяина копать, интриги разводить. Оглобля среди молодых башмачников популярен, его, с одной стороны, недолюбливают за жестокость и вероломство, на расправу он скор, а с другой – уважают за смелость и лихость. Он лучший боец клана, сильный и умелый. Мог бы сколотить из своих приспешников крепкую группу да и поднять бунт. Интересно, скоро до него это дойдет? Архип пригляделся к широкому, грубо слепленному лицу Оглобли. Вроде и простодушное, а глазки вон как бегают. Так, может, уже и допер Оглобля насчет бунта?

– Сколько кланов в Московии? – спросил он.

– Э… кланов? – Оглобля почесал квадратный подбородок. – Ну, эта… Из больших: Южное братство, люберецкие кормильцы, Меха-Корп, братва Креста, мы… Ну вот Орден еще… это ж ведь тоже клан? А из тех, что поменьше: медведковские, Ферзь со своими нищими, цыгане…

– Короче, много, – заключил Архип. – У кого и полсотни людей не наберется, а у Меха-Корпа вон больше тыщи, если новобранцев-учеников считать. Так?

– Ну, так.

– У того же Меха-Корпа своя армия и школа убийц, их людей по всей Пустоши встретить можно. А мы что? Башмачники?

– А что? Мы – сила! – Оглобля сжал кулак и потряс им. – Во! Башмачников много…

– Не так уж и много. Хотя вообще прав ты: у нас четыре бригады, стволов хватает, машины есть. Свой бизнес, связи налажены… Я прикинул недавно: мы пятый по силе клан получаемся.

– А! Так ты хочешь первым стать?

– Первым – не знаю, Меха-Корп трудно обскакать будет. Но вторым или третьим – точно. И помогут нам в этом монахи. Сейчас они караван на юг посылают с важным поручением. Со мной декаду назад связались, теперь Дюк пришел последние мелочи обговорить. Им, видать, Меха-Корп накладно нанимать, да и не любит Преподобный Гест ихнюю новую правительницу. А с другими кланами говорить особого смысла нет, не потянут они дело такое. Потому Орден ко мне обратился, чтоб дал людей сопроводить караван. От Храма свои бойцы поедут, монахи и жрецы-каратели, от башмачников свои. Значит, я тебя посылаю моей бригадой командовать. Если с монахами и дальше контачить, мы им поможем, они нам… Подряд на обувку дадут, на большую партию, расплатятся золотой монетой да боеприпасами. Так и развернемся, а Храм поможет. Союз выгодный образуется.

– Но почему я? – не унимался Оглобля. – Кто охраной башни ведать будет?

– Копыто поставлю.

– Копытыча? Да он же дурак!

– Ты вроде умный у нас?

Старший бригадир энергично кивнул.

– Очень! Я всех людей знаю, какой у кого нрав, как с кем совладать, кого прижать, кого припугнуть или…

– Правильно, потому сможешь летучую бригаду возглавить.

– Летучую? Не понял. Это типа летать, как небоходы?

– Дурак и есть! Прав Каспер: тупой ты все-таки. Летучая – значит быстрая. Вооружить легко, на сендеры посадить… Орден знаешь чем за помощь в походе расплачивается?

– Чем?

– «Тевтонцами» своими.

– Ого! – восхитился Оглобля.

– Вот тебе и «ого». Сам понимаешь, «тевтонцев» только в монастырских мастерских клепают. Я договорился, нам три машины дадут. Правда, без пулеметов, но все равно. Три «тевтонца» бронированных! На них твоя бригада и будет ездить. После похода отправлю тебя в Харьков к оружейникам, купишь там ракетометы – слыхал про такие? Труба с ракетой внутри. Пальнул – машина в пыль.

– Слыхал. – Оглобля широко улыбнулся. – Это дело, хозяин. «Тевтонцы» с этими… мётами… Значит, хочешь, чтоб мы на них сели да на трактах промышляли? Желаешь бандитским кланом чтоб стали, как крестовская братва?

– Может, на трактах, а может, на нищие кварталы наскочим. Вытесним их с территории, Ферзя сместим. А после поглядим.

– Значит, за счет Ферзя наши земли расширить?

– Да, но это только начало. Короче, понял ты? В походе будешь слушаться только этого Дюка, он главным от Храма поедет, начальником экспедиции. Вернешься, получим «тевтонцев», станешь старшим в летучей бригаде. Расширим территорию… я старею уже, да?

Оглобля заморгал, так резко Архип повернул разговор, потом протестующе замахал руками:

– Не, хозяин, ты в силе еще!

– Старею. Значит, преемник мне нужен. Вот и объявлю тебя преемником. Но это потом.

Он в упор смотрел на Оглоблю, наблюдая за выражением простецкого лица. На такую приманку верзила клюнет. Если и бродили в лысой голове мысли о бунте, то теперь они исчезнут. Зачем начинать опасное дело, если хозяин такое обещает? А позже, когда тот и вправду назначит Оглоблю преемником, можно устроить несчастный случай… Архип Дека невзначай упадет с галереи, или ему на голову кусок бетона с верхнего этажа свалится, или еще что приключится – и станет Оглобля хозяином клана.

Мысли помощника прочесть было легко, и Архип удовлетворенно кивнул сам себе. Вот так. Может, Оглобля телом силен, но он, Дека, – умом. Теперь на много сезонов старший бригадир и думать забудет про бунт. Ну а после… после Архип с ним разберется.

– В общем, все понял? Тогда иди. Завтра выступаете, Гуго уже готовится, помоги ему.

– Понял. – Оглобля хлопнул ладонями по коленям, подхватил винтовку и встал.

– А с гаденышем что?

– С Каспером? А что с ним? Ты ж слыхал, монах его в бурсу ихнюю забирает.

– Да хотелось бы… Я бы его, понимаешь… – Оглобля сделал жест, будто душит кого-то.

– Понимаю. Тоже щенка не люблю. Но думаешь, он в Канториуме выживет? Это Вик-то наш вольнолюбивый? Ты вспомни, какие у них порядки…

Оглобля поразмыслил и кивнул, осклабившись.

– Точно, сломают гаденыша. В порох сотрут, сгинет там.

– Сгинет. Потому забудь о щенке, с ним покончено.

– Ага. – Перекинув через плечо ремень винтовки, Оглобля пошел к двери.

Архип молча глядел на него. Старший бригадир сделал несколько шагов, остановился и воскликнул, повернувшись:

– Э, погоди, хозяин! Ты мне башку совсем задурил летучей бригадой своей! Куда едем-то? И зачем? Ты ж так и не сказал!

Архип Дека улыбнулся краем губ – ну, дурак! Только теперь догадался спросить.

– В том-то и дело, что не знаю, – произнес он, поднимаясь с лавки. – А ты узнаешь, только когда в путь выйдете.

– Да как же это – ехать и не знать куда? – изумился Оглобля. – Темнишь!

– Ты поговори мне! Это не я, а монахи темнят. В большом секрете все держат, значит, что-то серьезное задумали. Что-то вы повезете. То ли человека какого, то ли вещь, то ли… Не знаю. Но что-то важное явно. И опасное.

* * *

Грива переступил с ноги на ногу, посмотрел, нет ли кого поблизости, и шагнул в проем.

– Че надо? – насупленно спросил охранник, снимая с плеча дробовик.

Вик выпрямился, и охранник выпятил подбородок.

– Ты стой где стоишь, малец. – Толстый ствол повернулся в его сторону, и Вик поднял руки, показав пустые ладони. – А то шмальну.

– Да я про тайник тебе хотел рассказать. Деньги там…

– Че… деньги?

– Ага, – безразлично ответил Вик.

– Много?

– Серебро, несколько монет. Еще карабин бати самозарядный, нож… Помнишь его нож? Там сталь с панцирной крошкой, в Харькове отливали. И патронов две коробки.

Грива заинтересованно шагнул ближе.

– Где ж добро такое?

Прищурившись, Вик неопределенно кивнул на потолок.

– Не понял? – нахмурился Грива.

– Наверху.

– Да где наверху?

Они были одного роста. Вик подошел ближе и прошептал:

– В библиотеке. Там под нижней полкой отдушина. Решеткой закрыта. Верхний край надавить и… – Он посмотрел охраннику в глаза.

– И че? – шепотом спросил тот.

– Тупой ты, Грива, почти как Оглобля.

Вик левой рукой ухватил дробовик за ствол, а большим пальцем правой ткнул в пульсирующую вену на шее охранника. Тот сипло вдохнул и обмяк, закатив зрачки под лоб. Вик подхватил тело и уложил на пол. Быстро шагнул к двери и выглянул в коридор, где под потолком мерцала тусклая лампа. Слева чернел проем лифтовой шахты, давным-давно его закрывали сломанные раздвижные двери, но потом их сняли, металл-то в цене. Прямо – бетонная стена, справа узкий коридор. По нему можно попасть на складскую галерею, если сделать несколько шагов и повернуть за угол. Оттуда доносился шум голосов, бряцанье и команды Гуго. Вик нахмурился. Странное оживление. Надо поторапливаться, вдруг гости явятся…

Вернувшись, он повесил дробовик на плечо, снял с Гривы патронташ и ремень с ножнами. Вынул клинок, потрогал пальцем лезвие – сталь так себе, пластину панцирного волка не пробьешь. Он подпоясался, патронташ повесил через грудь, взял куль с припасами, принесенный Ирмой. Перетянув его льняной косынкой, которую всегда таскал в кармане штанов, подвязал концы к патронташу и сдвинул узел за спину. Прикрепил к ремню флягу. Нагнулся, ухватил Гриву за руки и втащил на мешки. Этот прием, когда пальцем резко пережимаешь вену, показал отец. Охранник придет в себя нескоро. Скинув несколько мешков сверху, Вик прикрыл тело, шагнул назад – от двери сразу и не увидишь, что там кто-то лежит.

Все. Теперь тихо выбраться из башни – и сразу за мопедкой.

Подойдя к шахте лифта, Вик ухватился за края проема и нагнулся, глядя вниз. Шесть этажей по тросу… ничего.

Плохо только, что там темно, ползти надо будет медленно, осторожно.

Поплевав на ладони, он отступил к стене коридора. Прыгнул с разбега – и вцепился в ржавый трос. Ладонь больно кольнула лопнувшая оплетка. Вик обхватил ногами трос и начал спускать в темноту.

Глава 3

Сунув нагайку за голенище, Ильмар Крест откинул шкуру, закрывавшую вход в шатер, и шагнул внутрь. В темноте снаружи пылали костры, всхрапывали кони, иногда перекликались часовые. Шатер стоял посреди лагеря, который еще в начале сезона дождей разбили у Можайского тракта, между холмами из мусора, загородившими с юга Сетуньскую пойму, рощей и руинами солнцевского полустанка. Через пойму не пройти, болотистое место, там полно змей, а в роще и на полустанке посменно дежурят две бригады. Много людей в Московии хотят смерти атамана Креста, потому ординарец Прохор, ведавший безопасностью, и убедил хозяина встать лагерем именно здесь. Место это легко охранять. И рельсовая дорога под контролем, на дрезине с мотором в Москву докатить можно. Правда, кое-где пути разобраны либо размыты, но самодвижущуюся повозку четверо запросто поднимут и перенесут, если понадобится. Старики рассказывали, что по рельсовой ветке этой можно было в Киев добраться до Погибели.

В просторном шатре тускло светила керосиновая лампа, висевшая на жердине под потолком, да горел огонь в очаге. Вокруг большого ларя, заставленного тарелками со всякой снедью, стояли накрытые мехами низкие лавки.

Ильмар пересек шатер, расстегнул и скинул на лежанку длиннополую куртку из грубой черной кожи, повел широкими плечами. Он был хоть и в возрасте, но все еще крепок. На жилистой шее висел шнурок с распятым мутантом – память о прошлом. Распятие Ильмар не снимал ни днем, ни ночью, чтоб всегда помнить о том, что случилось когда-то, чтобы оставаться злым, быстрым, резким, как удар нагайкой по крупу норовистого жеребца.

На левом боку под мышкой прятался короткий чехол, а в нем двуствольный обрез, который атаман Крест мог выхватить даже скорее, чем иной стрелок достает пистолет из кобуры. Пистолеты, впрочем, тоже имелись – висели на широком ремне вместе с кинжалом в ножнах.

Ильмар снял оружие, вытащил нагайку из сапога, положил на лежанку.

Снаружи кто-то заспорил, потом раздался смех и хлопки, словно ладонью колотили по спине… братаются они там, что ли? Недавно атаман взял под начало медведковских, которые долго пытались обжиться на ничейных территориях, но ушли под напором расплодившихся там панцирных волков. Теперь рядовые бойцы знакомятся друг с другом, притираются, ведь предстоит вместе и в атаку на торговые обозы ходить, и с патрулями Ордена биться. Хотя Хэнк-Губа, главарь медведковских, все равно поставил свой шатер за мусорным курганом, показывая независимость, и большая часть бригады с ним осталась. А ведь в лагере у Ильмара было бы удобней заночевать, лошадей в стойла завести да людей в палатках разместить.

Атаман поднял руку, сжал кулак. Все у меня здесь будете! Вся Московия!

И ты, Преподобный Гест.

Полог откинулся, и в шатер вошел Прохор. Светлую рубашку перечеркивали ремни портупеи, по бокам два револьвера в черных кобурах, из-под козырька выгоревшей на солнце фуражки выбивается рыжий чуб.

– Прибыли, хозяин. На ящере приехали.

– Наконец-то! – Ильмар шагнул навстречу. – Сколько их?

– Двое.

– Всего двое? Из самого Киева вдвоем… Хорошо, зови Калеба с Рэмом, пусть под входом дежурят. Ты, как эти войдут, тоже внутрь, но в стороне будь, к разговору не прислушивайся.

– Понял. А оружие?

– Оружие скажи им под входом оставить. Но не обыскивайте.

– Так ежели у них что под одежей запрятано, в рукавах?

– Не обыскивать, я сказал. Пусть так заходят.

На лице Прохора была неуверенность, он будто хотел что-то сказать, да не решался. Повернулся, но выйти не успел: в палатку, качаясь, ввалился Стеня, порученец Хэнка-Губы, долговязый детина с отечным лицом. Он вперил мутный взгляд в Ильмара, дохнул перегаром.

– Ты слышь, это… старшой наш на разговор требу… просит то есть…

Договорить Стеня не успел: Прохор, широко размахнувшись, ударил его в грудь, и порученец вылетел наружу.

Ильмар поморщился, машинально подняв руку к поясу, но не найдя там пистолета. Пристрелить бы скотину пьяную… да нельзя. Он пожевал губами и сказал Прохору:

– Брось тварь у шатра Хэнка. Ему самому скажи: чтоб был готов сюда ко мне прийти. Не я к нему – он ко мне! Донеси до него эту мысль, слышишь, Прохор?

– Да уж донесу, – ответил помощник.

– Как я с этими двумя поговорю и они из шатра уйдут – приведешь Хэнка. Их самих на ночлег определишь в таком месте, чтоб со всех сторон наши хлопцы были.

– А ежели Губа с охраной придет?

– Охрана пусть снаружи стоит, где и Калеб с Рэмом. Все, зови сюда киевских. Ну, что ты рожу кривишь? Говори уже.

– Хозяин, посади еще кого в шатре. – Помощник махнул рукой на гору мехов, наваленных сбоку от лежанки. – Рэма туда, он небольшой, спрячется, с пистолями своими, чтоб, чуть что, пальнуть. Ты б видел этих двоих. Один еще так-сяк, но второй… Ну вроде гранаты, у которой кольцо выдернули. Так и чудится, что щас взорвется.

– Ничего, они не воевать приехали, а договориться.

Прохор покачал головой, поправил фуражку и вышел.

– Калеб! – донеслось снаружи. – Рэм где? Кликни его, быстро. А ты, сволота пьяная, куда ползешь?! А ну пошли, тварь бессмысленная! – Вслед за этим раздался звук удара, должно быть, помощник навернул Стеню сапогом по ребрам.

Ильмар взял с лежанки чехол с обрезом, вытащив оружие, сел на лавке лицом ко входу, отстегнул от чехла ремешок и прицепил его к кольцу на пистолетной рукояти. Сунул руку под крышку ларя и слегка, чтоб не опрокинулись бутылки с брусничной настойкой, приподнял ее. Вставив в щель ремешок, опустил крышку. Обрез повис у стенки. Крест откинулся на спинку лавки, одну руку положил на ларь, другую опустил между колен. Пальцы привычно скользнули под скобу, указательный придавил спусковой крючок. Он поднял голову. Киевские сядут с другой стороны, и если разговор круто пойдет, если они чего учудить вздумают – Ильмар одним коротким движением вскинет обрез, который гости до того видеть не будут, саданет из двух стволов… дробью обоим бошки снесет.

Отпустив оружие, он прикрыл глаза и попробовал расслабиться, да не очень-то получилось. Крест не спал две ночи, а все потому, что сначала одна из его бригад налетела на идущих к Лужникам торговцев, у которых в фургоне оказались аж два пулемета припрятаны, а после пришлось разбираться с медведковскими, укорачивать наглого своенравного Хэнка.

Снаружи закашляли – это Прохор подает сигнал, что гости на подходе. Ильмар сел ровнее, придвинул ближе бутылку. Не выдержав, зевнул, быстро потер глаза кулаками.

– Можно, хозяин? – громко спросил помощник.

– Заходи.

Шкура качнулась, и Прохор шагнул в шатер. Придерживая ее, отступил в сторону, впуская двоих в дорожной одежде.

– Стало быть, прошу знакомиться, – произнес он. – Атаман Ильмар Крест. Это Коста, а это Мирч.

Первый оказался довольно-таки молодым. Высокий, тонкий в кости, узколицый, с волнистыми темными волосами и плавными движениями. Одет в наглухо застегнутый плащ. Войдя в шатер, Коста коротко поклонился, улыбаясь, шагнул к ларю. Привставший Крест махнул рукой, и переговорщик сел на лавку.

И только увидев второго гостя, атаман понял, что имел в виду Прохор, когда сказал, что один из киевских вроде гранаты на взводе. Мирч был куда старше спутника, в расстегнутой брезентовой куртке, кожаных штанах, плотной шерстяной рубахе и сандалиях. Он казался опасным, как ядовитая змея. Ежик седых волос, вместо левого глаза бельмо, на лбу три коротких шрама, след от когтей песчаного шакала, определил Ильмар.

– Как добрались? – Атаман взял бутылку с настойкой.

– Сложно, – ответствовал Коста, мягко улыбаясь.

Прохор закрыл шкурой вход и встал сбоку от него.

Скинув куртку на пол, Мирч сел рядом со спутником, быстро обернулся к Прохору, скользнул взглядом по шатру, по Ильмару.

– Говорят, мутанты за Разломом распоясались, страх совсем потеряли, – произнес атаман неторопливо, разливая настойку. – Не напоролись на них в дороге? Закусывайте, пейте. В кувшине квас, а в том – вода. Чистая, из родника брали.

Мирч уставился на хозяина и произнес, едва шевеля губами, но при том громко и резко:

– Мы не пить приехали. Не закусывать.

Прохор у входа встрепенулся, рука опустилась к револьверу в кобуре. Коста быстро коснулся плеча спутника тонкими пальцами. Сверкающий взгляд Мирча пригас, переговорщик ссутулился.

– Как хотите, – равнодушно произнес атаман. Поставив бутылку, он нарочито медленно поднял свой стакан и сделал пару глотков. Коста с вежливой улыбкой ждал, Мирч, опустив голову и положив кулаки на колени, глядел в пол.

– Развито ли в Большой Московии искусство переговоров? – спросил Коста.

Подняв бровь, Ильмар повторил:

– Искусство? Это что значит?

– Вести переговоры дело сложное. Не всякому дано. Как человека к себе расположить, что и когда говорить… Я этому долго учился. Но сейчас все мои умения ни к чему.

– Почему же? – спросил атаман.

Коста слегка пожал плечами.

– Потому что, обдумывая нашу беседу в пути и вспоминая все, что известно о вас, я решил, что говорить следует прямо, начистоту. Почему Зиновия Артюха и наших людей не было в Шацке в условленное время? Атаман Крест, ваши бойцы намеренно не выполнили условий договора или не смогли их выполнить?

При этих словах Мирч подался вперед, будто собрался прямо через ларь наброситься на Ильмара. Атаман покрепче ухватил невидимый гостям обрез. Прохор, вытащив револьвер, шагнул вперед, прицелился в спину седого между лопаток.

– Эй, ты! А ну не балуй! Сядь ровно, где сидишь! Сядь, я сказал!

Коста не шелохнулся, а Мирч, ощерившись, медленно повернул голову. Прохор стоял шагах в трех позади, подняв револьвер. Мирч смерил его взглядом и сказал Ильмару:

– Вели своему холопу опустить пистоль и назад отойти. А то…

– Это у вас в Киеве холопы, – с тихой ненавистью процедил Прохор. – А у нас здесь вольные люди.

Но Мирч, казалось, уже позабыл про него – ссутулившись, он вновь уставился в пол между своих ног.

– Гляжу, хорошо вас обучили переговоры вести, – сказал Ильмар.

Коста развел руками.

– Достопочтенный Мирч Сельмур не переговорщик, служба его при Храме киевском совсем другого порядка. И у него есть двоюродный брат, Ига, старший бригады, посланный в помощь вам, атаман Крест. Люди эти должны были доставить Артюха к нам в условное место. Но не доставили. Мы…

– Его брат, – Ильмар повел подбородком в сторону Мирча, – погиб в Москве. Застрелен жрецами под стенами Храма.

Рука крепко сжимала обрез, Ильмар готов был вскинуть оружие и выстрелить в голову Мирча, если тот после этих слов бросится на него, – но ничего такого не произошло. Седой только еще больше ссутулился, еще ниже опустил голову.

– Кто-нибудь выжил? – спросил Коста.

– Еще четверо ваших погибли. Один, как его, – атаман щелкнул пальцами и взглянул на Прохора, который убрал револьвер, но ко входу не отошел, так и стоял позади Мирча. – Тот, с подбородком как наковальня?

– Велеш, – ответил помощник.

– Да, Велеш ваш до лагеря дотянул. Его трижды ранили, но дожил. Лекарь мой не смог ничего поделать, Велешу грудь прострелили, он дышать толком не мог. Хотя сильный – долго сопротивлялся. Его тут похоронили, на краю рощи, могилу вам покажем, если надо. А тела остальных в Храме остались, не знаю, что с ними.

– Что же, выходит, погибли все наши люди – и ни одного вашего? Не кажется ли вам…

– Почему ни одного? – перебил Ильмар. – Я троих потерял. И еще раненые есть. Видели, двое под входом стоят, это Рэм с Калебом. Калеб хромает – ему монах в Храме лодыжку прострелил. Сложное дело было, на Храм никто никогда наскакивать не решался. Если б не ваш человек в Ордене, который на плане обители посты разрисовал да пароли на ту ночь дал…

Он вдруг понял, что лицо Косты изменилось, – с самого начала разговора он улыбался, а сейчас напрягся и стал до предела серьезен.

– Где Зиновий Артюх? – спросил переговорщик. – Тоже погиб?

Они с Мирчем уставились на атамана так, будто решался вопрос жизни и смерти всего Ордена Чистоты.

– Нет, почему же. У меня он.

Ильмару показалось, что Коста едва сдержался, чтобы не вздохнуть облегченно. Переговорщик откинулся на лавке, расстегнул верхнюю пуговицу плаща и погладил кадык.

– Так приведи его, – буркнул Мирч.

Ильмар покачал головой.

– Нет? – спросил Коста. – Почему нет? Он тяжело ранен? В беспамятстве? Он…

– Спрятал я его, – отрезал Ильмар. – От вас спрятал. А до того в палатке рядом держал. Он жив, но… Знаете вы, что Зиновий отвар из дурман-травы давно пьет? У него мозги в кашу уже. И зачем вам этот убогий? Хотя догадываюсь.

Коста с Мирчем переглянулись, во взгляде переговорщика мелькнуло что-то, атаман не разобрал. Он, впрочем, и не пытался больше вникнуть в тонкости разговора, выражения лиц и жесты собеседников. Первые слова сказаны, теперь болтать до утра можно, но Ильмар Крест разговоры вести подолгу не привык, он-то не переговорщик. Теперь надо рубить наотмашь.

– Вы сказали, что спрятали его… – начал Коста, но Ильмар не дал закончить. Он подался вперед и заговорил:

– Артюх знает такое, чего никто больше в Московии не знает. А может, и вообще никто нигде. Что именно – не понял я. Мы его не пытали, он здоровьем слаб, под пытками запросто помереть может. Боли в груди его мучат, сильные боли, потому наркотик потребляет и… думаю, болен он смертельно. Я только поговорил с ним. Старик бормочет что-то про Нарочь, про железные двери, небеса, которые в гневе спалят землю, про какой-то Трон… Вроде и бред слабоумный, но раз вы к этому всерьез, то и я всерьез. Я так понимаю, он вас должен в какое-то место отвести. К Нарочи. Как он вам поможет с московским Храмом разобраться – не знаю. Но поможет, иначе бы все это не затевали. Однако Артюх теперь у меня. Хотите его получить? Ладно. У вас свой интерес, у меня свой.

– Какой? – спросил Коста.

– Москва. Вы желаете, чтоб киевский Храм один остался, чтоб не было двоевластия в Ордене. Так?

Помедлив, Коста кивнул.

– А я хочу Москвой править. Вы, прежде чем со мной тогда столковываться и бригаду присылать, узнавали ведь про меня. Кто я, откуда, где юность прошла…

– Узнавали, – сказал Мирч. – Все про тебя знаем, Крест.

– Тогда понимаете, почему я согласился на это дело. Почему вообще с вами говорить стал.

– Мы заплатим золотом, – произнес Коста. – За похищение Артюха вам предложили двести монет. Это очень много. Если…

– Мне не нужны киевские червонцы. Мне нужна Москва.

Ильмар смолк, потому что Коста вдруг выпрямился и стал расстегивать пуговицы на плаще. Быстрым движением скинул одежду на спинку лавки, сел, уперев локти в колени, склонил голову, оперся лбом на кулаки. И замер.

Атаман с Прохором переглянулись, помощник пожал плечами. В шатре стало прохладнее, Ильмар кивнул на очаг. Прохор подошел к нему, подбросил поленьев, кочергой поворошил угли.

Мирч все это время пристально следил за Прохором, а Коста сидел неподвижно. Сухо потрескивали дрова, стреляли искрами, те вылетали в широкий дымоход. Ильмар уже собрался нарушить молчание, когда переговорщик поднял голову и заговорил:

– Мы можем дать вам Москву, атаман Крест. Со времен Погибели здесь не было ни одного управителя, который бы командовал всеми кланами. Что же, Ордену даже лучше, если такой появится. Если управитель этот будет дружественен к Храму киевскому. Будем вместе дела решать. Но есть кое-что, очень важное, что надо сделать, чтобы добиться своего. И вы сделаете это для нас. Вместе с нами.

– Что? – спросил Ильмар.

– Знаете вы, что в московском Храме готовятся к походу в глубь Пустоши? Они пойдут в то самое место, про которое вы слышали от Зиновия Артюха. И они понесут с собой ключ. Хотя на самом деле этот артефакт – нечто совсем другое, просто удобнее всего называть его ключом. Мы должны остановить их. Уничтожить караван, завладеть ключом. Тогда станете управителем Большой Московии, атаман Крест. Мы поможем вам в этом.

Ильмар хотел спросить, когда караван выступает из Храма и сколько там будет людей, но не успел, потому что киевский переговорщик добавил:

– И еще, атаман. Владыка Баграт велел передать вам, что, по его сведениям, с караваном пойдет сам Преподобный Гест.

* * *

Хэнк выглядел как молодой бычок. Высокий, лобастый, кулаки точно гранитные булыжники – здоровяк держался на месте бригадира исключительно благодаря силе. Нижняя губа, большая и синяя, пораженная какой-то болячкой, отвисала чуть не на подбородок.

Бригадир медведковских развалился на лавке, где недавно сидели киевские. Окинул взглядом шатер, сунув руку под безрукавку из дубленой кожи, почесал грудь и уставился на атамана.

– Выступаем завтра на закате, – начал Ильмар. – Расставь…

– Скажи своему рыжему, – перебил Хэнк, подавшись вперед, – что если он еще раз тронет Стеню, я лично привяжу его к лошади и протащу по Ленинскому тракту. А потом подвешу на фонарном столбе при въезде в город.

Ильмар с трудом поборол желание выстрелить из обреза в наглую рожу. Оружие по-прежнему висело у стенки ларя, но сейчас неподходящий момент. Медведковские давно вместе, и Хэнк ими верховодит не первый сезон, а устраивать разборки в лагере… пусть бычок пока живет. Еще будет повод ему кишки выпустить.

– Посты расставишь на холмах, – проглотив слова Хэнка-Губы, снова начал атаман Крест, глядя в глаза бригадиру. – И конный разъезд отряди в пойму к старой дороге, чтоб за трактом наблюдали и заставой Ордена, что на въезде в город. И чтоб тихо себя вели. Ферму не трогать, у них там второй день движение, обоз за обозом в город уходит. Видать, сворачивают дела, ферма давно себя изжила, болотом стала. Значит, уйдут бурильщики отсюда в новую долину своих улиток плодить. Ты понял?

Хэнк задумчиво потрогал пальцами болячку на губе.

Ильмар вдруг вспомнил про ключ, о котором говорил Коста. Что за ключ? Для чего? Какой замок отпирает, может, те железные двери, о них в бреду болтал Зиновий? Или… Киевский переговорщик утверждал, что ключом обозвали некий артефакт, а потом Коста умело перевел разговор на другую тему…

Захотелось зевнуть, атаман провел ладонью по щетинистому подбородку, тряхнул головой.

Все. Надо выспаться, завтра быстро снять лагерь и выдвигаться к тракту. Только перед этим Артюха допросить про ключ.

Хэнк достал из-за уха цигарку, понюхал, покатал в пальцах и послюнил кончик. Поднявшись с лавки, шагнул к очагу, прикурил, пыхнул сизым дымком. Шатер наполнился сладким духом дурман-травы.

Когда Губа вернулся на место, Ильмар выдернул из-под крышки ларя ремешок – звякнула посуда, – машинально положил обрез перед собой.

Бригадир дернулся, уставившись на взведенные курки. Пепел с цигарки, зажатой между зубов, упал ему на штаны и прожег дырку в паху.

– Смотри, причиндалы сгорят, – усмехнувшись про себя, произнес Ильмар.

Хэнк вскочил с лавки, хлопая ладонью по штанам.

– Потуши мастырку. – Атаман отпустил обрез и перебрался на лежанку.

Подтянув ремень с кобурами и кинжалом, вынул один пистолет, положил в изголовье. Накрывшись кожаной курткой, приподнялся на локте – бригадир послюнявил пальцы и загасил окурок. Ильмар сказал:

– Ступай, Хэнк, вели своим людям отдыхать. Увижу утром кого пьяным, не буду разбор учинять, а сделаю так, как ты хотел поступить с Прохором. Это ясно?

Бригадир, кивнув, шагнул к выходу.

– Стой, – громко сказал Ильмар.

Хэнк обернулся. В шатер заглянул Калеб, беглым взглядом окинул его и подался назад, исчезнув в темноте.

– Нарочь. Знакомо название?

Бригадир пальцами оттянул губу, ковырнув болячку, ответил:

– Кажись, за Минском озеро такое есть.

– Откуда знаешь?

– Так это… Стеня с-под Минска родом. Жил рядом с монастырем, что возле озера того стоит. Рассказывал, как лихорадка народ косить стала, побёгли оттуда все. Только отшельники в Свири и остались. Они еще…

– Теперь ступай, – оборвал Ильмар.

– Ага, – Хэнк вытер испарину со лба. – В разъезд пошлю Юла и Метиса.

И откинул полог.

– Да хоть маниса с бесхвостым мулом, – пробурчал атаман.

Лег, зажав в кулаке распятого мутанта, висевшего на шнурке у груди, и тут же заснул.

Глава 4

Сумерки быстро сгущались. Город остывал, в низинах и над руслом повисла серая дымка. Наблюдатели на верхних этажах башни включили прожектора, луч одного выхватил из полутьмы мост над болотистым руслом. С реки доносилось громкое кваканье. Крыша Арены стала похожа на низко плывущую платформу, когда по краю вспыхнула гирлянда огней, замкнувшаяся в огромный эллипс. На острове в палаточном лагере торговцы разожгли костры, и звезды на башнях Цитадели заиграли багровыми отблесками. Храм Ордена будто воспарил над рекой, туман скрыл берег под ним.

Оглобля опустился на лавку под окном, сунул между колен винтовку и стал наблюдать, как на складских галереях суетятся башмачники: стаскивают к лебедкам мешки с фуражом, получают оружие в арсенале. К нему подкатился Панк с каким-то вопросом, но, напоровшись на колючий взгляд, отошел.

Иногда сквозь кваканье, бряцанье и гул разговоров прорывался скрипучий голос Гуго. Сапожник метался от склада к складу, пытаясь уследить, чтоб никто не стащил лишний ящик патронов или консервов, не умыкнул канистру с бензином.

Беготня и сборы всегда раздражали Оглоблю. И помогать Гуго, принимая во всем этом участие, он не собирался. А что до приказа хозяина… перебьется хозяин. Архип со своими властными манерами, привычкой контролировать все в башне и ко всему придираться надоел старшему бригадиру. Его давно сменить пора, Архипа. У Оглобли есть несколько парней, рядовых бойцов, готовых пойти за ним. Хотя он пока не вел с ними речей о бунте, опасаясь предательства, но знал, что в случае чего они поднимут стволы против главы клана, если пообещать каждому будущее бригадирство и ослабление дисциплины. При Архипе-то вон все как строго. А Оглобля посулит, что при нем вольности больше будет, вот и пойдут за ним люди, особливо те, что помоложе. А после, став хозяином, он им свободы, конечно, не даст, наоборот, прижмет так, что и пикнуть не посмеют. С кем-то из бывших приспешников разделаться сразу после захвата власти надо будет, вон с тем же Копытом – слишком наглый и строптивый, да и сам потом станет метить на место нового хозяина.

Оглобля подпер подбородок кулаками, размышляя. Теперь-то, конечно, придется повременить. Поход этот неведомо куда, неведомо зачем… Главное – выжить в нем да себя во всей красе показать. Тогда по возвращении получит в распоряжение летучую бригаду, «тевтонцев», ракетометы. И в бригаду ту людей будет отбирать, ясное дело, он сам. Не понимает хозяин, что под себя копает! Именно бригада и станет костяком бунтовщиков. Тачки, оружие… Конец Архипу.

Он повернулся к окну и уставился во двор, залитый светом прожекторов. Конюхи готовили телеги, смазывали ступицы, подбивали гвозди на бортах. Под навесами возле мотоколясок копошились механики клана. Тарахтел двигатель бензовоза, недавно купленного Архипом у нефтяников за бешеные деньги. Машина ценная и незаменимая в дальних походах. Цистерна длиною в сорок локтей имела внутри две секции, в одну заливали воду, в другую бензин. На бока спешно навешивали броню, если на караван нападут, то подорвать бензовоз зажигательными пулями будет нелегко. Опять же поди угадай, в какую половину стрелять – где вода, где бензин?

В кабину бензовоза забрался сухопарый Гаврила в засаленном комбезе, крикнул что-то стоящему возле переднего колеса Паскалю, хлопнул дверцей. Мотор взревел, вонючий дым вырвался из выхлопной трубы, машина дернулась и покатила к выезду со двора.

Часовой распахнул ворота, цистерна, покачиваясь, выплыла на дорогу по широкой дуге и поползла вдоль решетчатой ограды к автозаправке, которую Южное братство поставило на съезде с эстакады.

Оглоблю окликнули с галереи, но он не пошевелился – в свете фар под забором мелькнула знакомая фигура в безрукавке и коротких штанах. Каспер! Куда это он намылился, его ж Архип под замок посадил? Старший бригадир выпрямился, перехватив винтовку, но тут кто-то взял его за локоть. Оглобля хотел двинуть прикладом, однако вовремя остановился.

– Чего сидишь? – спросил Архип. – Я тебе что сказал? Вниз давай.

– Иду, иду. – Повесив оружие на плечо, Оглобля быстро зашагал к лестнице.

* * *

Перемахнув через забор, Вик присел, оглянулся – на складских галереях кипела работа. Чего это они? В поход, что ли, собираются, о котором переговорщик Дюк обмолвился? Это сейчас только на руку, не до беглеца им будет.

Он бросился под эстакаду, к старой дороге, ведущей в Сетуньскую пойму. Вскоре башня клана осталась за спиной; слева раскинулось русло реки, зашитое в гранит, справа высились горы мусора, из них торчали бетонные опоры моста.

Набережную под эстакадой перегородили по распоряжению Архипа пару сезонов назад. Притащили ржавый автобус и навалили кучу покрышек, оставив для машин и повозок съезд возле бензоколонки.

Забравшись на гору старой резины, Вик пробежал по крыше автобуса и спрыгнул на потрескавшуюся мостовую.

Прислушался к рокоту бензовоза, поправил патронташ и пошел к холму, поросшему терновником.

Когда эстакада осталась далеко позади, он пересек старую дорогу, за которой раскинулись нищие кварталы, и начал спускаться в ложбину, все дальше уходя от людных мест. Кварталы – место убогое и опасное. Днем здесь процветает торговля краденым, ночью же легко заплутать да и сгинуть где-нибудь в помойной яме, получив камнем по голове или ножом под ребра.

Через ложбину протекал неглубокий ручей. Миновав его, Вик остановился. Скинул с плеча дробовик, услышав шорох за спиной, присел. Мутафагов тут давно монахи истребили, а мутантов можно встретить только за Разломом – может, сурки в терновнике драку затеяли или лисица забрела с пустырей? Оглянувшись, он замер. Все стихло, только издалека доносилось гудение бензовоза. Вроде нет никого – и быстро зашагал по оврагу в сторону холмов, за которыми стояли лагерем бурильщики.

* * *

Сбежав по лестнице на нижнюю галерею, Оглобля едва не сшиб идущего навстречу Гуго. Старик проворно отскочил, выругался. Увидев, что выход на следующий лестничный пролет забит людьми, которые по цепочке спускают во двор ящики с боеприпасами, старший бригадир кинулся на южный балкон. С разбегу перемахнул ограждение и приземлился перед Паскалем. Круглолицый верзила отпрянул, схватившись за пистолет, но разглядел в сумерках знакомое лицо.

– Ты чего, старшой?!

– Дорогу! – прорычал Оглобля. Оттолкнув Паскаля, он подбежал к мотоциклетке возле навеса, где суетились механики. Хотел было завести, но передумал. Куда гаденыш мог пойти? В ночь-то? Может, в том месте на машине не проехать будет, да и урчание двигателя Каспер услышит. Нет, пехом надо.

Сжав кулаки, Оглобля повернулся кругом, посмотрел в сторону набережной, кинул взгляд на мост, под которым лежал ржавый автобус и гора старых покрышек.

В нищие кварталы? Нет, его замочат там, пикнуть не успеет. Тогда куда? К Арене? Через мост не пройдет, посты. Хотя смена не знает, что Каспера под замок посадили, а у него хватит ума запудрить головы часовым и перебраться на остров.

Рокот бензовоза на автозаправке стих – Гаврила вырубил двигатель, когда началась перекачка топлива в цистерну. Отвлекшиеся при появлении старшего бригадира механики опять взялись за инструмент. Звякали гаечные ключи, булькал бензин, который переливали в баки из канистр. Взгляд Оглобли зацепился за кирпичную коробку у ворот. В будке часового есть телефон, Гуго прокинул линию между нею и постом на мосту, когда Архип захотел, чтобы с часовыми была связь. Необычное это устройство, телефон, ручку там надо крутить, как на патефоне, к уху трубку железную прикладывать, говорить в микрофон, а слышимость плохая, трещит что-то внутри, слов не разобрать…

Оглобля подбежал к будке, распахнул дверь и крикнул с порога:

– Самогонку жрете, гады?!

В комнатке, озаренной тусклой лампой, за маленьким столиком сидели двое. Они оглянулись на дверь, старший бригадир вошел внутрь и с ходу съездил кулаком в челюсть доходяге Киле. Светловолосого Шмидта ухватил за ворот, вытащил из-за стола и прорычал:

– Крути патефон, тьфу, телефон! С мостом говорить буду.

Шмидт потянулся к аппарату в черном металлическом корпусе, висевшему на стене рядом с окном. Крутанул ручку, что-то пробубнил в трубку и передал Оглобле.

– Козьма на связи.

– Козьма! – рявкнул старший бригадир в микрофон. – Каспер на эстакаде был?

В трубке затрещало, пикнуло, хрюкнуло…

– Че?

– Я те чекну щас! – вконец озверел Оглобля. – Прям щас приду и по морде прикладом чекну! Каспера видали на мосту?!

– Под мост… – в трубке захрустело. – …холму почесал.

– Чего?

– К ручью Каспер побег…

Оглобля швырнул трубку Шмидту. Посмотрел на стол, смахнул железную кружку, та со звоном отлетела в угол – на столешнице остались два желтоватых костяных кубика с черными точками на гранях.

– В кости режетесь! Один к воротам, второй на порог. Вернусь, душу вытрясу!

Он выбежал на улицу.

Значит, гаденыш в Сетуньскую пойму пошел. А дальше… куда дальше? А за город по старой дороге! За северный фронтир уйти хочет. Если к каравану какому прибьется, ищи потом.

Оглобля сплюнул и кинулся к воротам.

* * *

Сетуньскую пойму заливал лунный свет. Затон со всех сторон окружали облепленные мхом развалины – торчащие из воды балки и части стен служили естественной границей водного бассейна. Такие затопленные поля бурильщики создают при помощи особых установок, сначала взрыхляют землю плугами, которые волокут сами либо впрягают мутафагов, после забуривают скважины и наполняют бассейн. На осоке, растущей между балок, живут улитки с крепкими серебристыми панцирями. Ферма снабжает Москву улиточным мясом и панцирной крошкой, пока не превратится в болото, – тогда бурильщики перебираются в другую низину, чтобы начать все заново.

Вик пробирался между кустов, удивленно озираясь. Почему так тихо? И темно – ни огня. Чтобы уменьшить запах, он достал из заднего кармана платок, который всегда таскал там, и завязал на лице. Хорошо, что эта ферма старая и улиток тут уже нет – иначе поле благоухало бы, как целая плантация дурман-травы. Испарения улиточной слизи вредны: если ими дышать изо дня в день, мозги превращаются в проходной двор для всяких странных мыслей и диковатых видений. Поэтому большинство бурильщиков, особенно те, что давно занимаются своим делом, люди, мягко говоря, чудаковатые. Глаза у них блестят, и они часто напевают себе под нос всякую ерунду.

Он сделал еще несколько шагов и наконец понял: фермеры съехали! Уже! А ведь еще позавчера были здесь. И киборг Георг, местный механик, помогавший наладить топливный насос в мопедке, говорил, что хозяева фермы собираются сворачивать не раньше чем через два дня. И вот на тебе – уехали!

А как же мопедка?!

Вик рванул вперед. Улиточный дух усилился, и в голове словно ветер подул. Ветер, несший странные запахи и нечеловеческие, далекие голоса. Они перекликались на чужеродном наречии, постепенно становясь все громче. Вик сжал зубы и помотал головой, пытаясь отделаться от наваждения. Как же так, почему Георг не предупредил? Да нет, как он мог предупредить – киборг на ферме простой механик, если решили старшины срочно уехать, то он тут ничего поделать не мог, да и работы на него во время сборов много свалилось, как бы он с фермы отлучился в башню башмачников?

Каспер перешел на шаг, внимательно глядя под ноги, опасаясь змей. Что теперь делать? Возвращаться в башню? Но ведь там Грива уже в себя пришел или вот-вот придет, шум тогда поднимется, и если сейчас назад заявиться к Архипу под горячую руку, так тот беглеца вообще пристрелить может на месте! Что там «может» – наверняка и пристрелит! Вик остановился возле старого сарая, где держал свое хозяйство Георг, заглянул внутрь, потом вошел. Здесь было совсем темно. Ведя ладонью по стене и царапаясь о сучки, он пересек сарай и под дальней стеной в совсем тусклом свете звезд, льющемся сквозь окно, разглядел кучу ветоши. Присев, разгреб вонючие тряпки, расшвырял в разные стороны… Вот она, мопедка!

От облегчения и радости у него даже голова слегка закружилась. Взявшись за рулевую вилку, Вик вывел машину наружу. Любовно оглядел мопедку и широко улыбнулся. Он сам поменял тросик сцепления на новый и поставил топливную иглу. Ну, не совсем сам, Георг помог… Вик отвернул кран подачи топлива, немного прокатил легкую машину. Сел, зажал левый рычаг на руле, поставил ноги на подножки. Мотор завелся с пол-оборота. Он крутанул ручку газа, подъехал к воротам в покосившемся плетне на другой стороне фермы. Выключив сцепление, топнул по рычажку скоростей; двигатель заурчал на холостых, мопедка остановилась.

Вик глубоко вдохнул сырой воздух. На небе ни облачка, мерцают звезды, темная прохладная ночь раскинулась над Москвой. Ночь, полная звуков, быстрых силуэтов, шелеста… полная опасности. К своим возвращаться нельзя. Да и какие они теперь ему свои? Расправив плечи, Вик включил скорость, газанул и выехал на старую дорогу за фермой.

* * *

Метис и Юл, отправленные Хэнком Губой присматривать за старой дорогой и заставой Ордена, спустились в подлесок по склону холма и остановились. Оба, пока кружили на лошадях возле Сетуньской поймы, быстро сошлись во мнении, что лучшего места для наблюдения за смычкой дороги и тракта не найти. Спешившись, бандиты привязали коней к деревьям и уселись под кустом волчьей ягоды.

С косогора открывался хороший вид на залитую лунным светом долину. Вдоль старой дороги чернели остовы автомобилей, между ней и подлеском раскинулось целое кладбище ржавых машин. Груды искореженных кузовов и горы покрышек привлекали механиков московских кланов, приезжавших сюда днем на самоходах в поисках запчастей. Справа светилась огнями древняя крепость. Преподобный Гест превратил ее в заставу северного фронтира и дал имя – Октагон.

Коренастый, с квадратным подбородком и перебитым в драке носом Юл неспешно размотал скатку, постелил на траву, лег. Сунув под голову котомку с припасами, обнял карабин и сказал:

– Разбудишь, если чего вдруг.

Метис кивнул. Он был жилист и смугл и носил шапку курчавых волос. Дождавшись, пока напарник засопит, Метис достал из котомки кисет, папирус и сноровисто забил самокрутку. Вынув огниво, хотел прикурить. Юл громко шмыгнул носом, приподнявшись на локтях, раздраженно бросил:

– Не вздумай зельем шмалить. Ветер с холмов, хочешь, шоб с заставы по нам с пулеметов лупанули?

Юл годился Метису в отцы. Он считался среди медведковских одним из самых опытных следопытов-разведчиков и лучше всех в клане знал Большую Московию. По молодости сопровождал сцепки с горючим до самого Минска, бывал пару раз в Киеве, после служил диверсантом в отряде Южного братства и жег вышки конкурентов топливных кланов за Разломом. Но, повздорив однажды со старшиной – поговаривали, что спор у них вышел за дешевую шлюху, – Юл зарезал того в поединке и сбежал из клана.

– Гляди-ка, – Метис указал самокруткой в долину. – Кто ето там?

Сев, Юл поджал ноги, положил карабин на локтевой сгиб, выцеливая рослую фигуру на старой дороге.

– А здоровый мужик, да? – не унимался Метис. – И, похоже, ружье у него.

– Заткнись, – шепотом приказал Юл. – К нам чешет, раствори его некроз. – Он обернулся. – Лошадей отвяжи, если этот мутант в подлесок полезет, надо кончать его. Только тихо. Я все сам сделаю. Та´к вот.

Метис, подхватив котомку, поднялся на ноги. А Юл, повесив карабин за спину, вынул из-за пояса электродубинку, встал на четвереньки и начал спускаться по склону к зарослям терновника.

* * *

Оглобля бежал долго и в конце концов, выдохнувшись, перешел на шаг. Впереди мерцали огни на стенах Октагона. Оглянувшись, башмачник прикинул расстояние от крепости до поворота, за которым скрылся обоз бурильщиков, и скрипнул зубами от злости.

Вот мутафагово семя! Надо было таки догнать щенка в затоне, но старший бригадир всегда плохо переносил улиточный дух. Сообразив, что беглец именно к бурильщикам идет, Оглобля ферму обошел, чтобы подстеречь Каспера за ней, и лишь потом понял: нельзя тут щенка брать в оборот. Монахи неподалеку – стрельбу точно услышат, прожекторы зажгут и патруль вышлют, чтобы дорогу проверить.

У обочины чернела бесформенная масса. Пройдя мимо останков искореженного автомобиля, старший бригадир остановился, размышляя, стоит ли пересекать кладбище машин или все-таки тут напасть на Вика. Беглец по-любому здесь появится. Не станет же он на ферме отсиживаться – какой смысл? Видать, щенок хотел с бурильщиками в Пустошь идти, не знал, что те сегодня днем съехали. Значит, что делать будет? За фронтир побежит, нет у него других вариантов. Оглобля, если в этом подлеске на холме укроется, его и кончит. А если без стрельбы не обойдется, сам по холмам выберется обратно в пойму…

За спиной раздался негромкий рокот, как от мотоцикла. Нет, тише как-то, слабее. Это еще что такое?

Перехватив оружие, Оглобля побежал, огибая ржавые остовы, перепрыгивая покрышки, изредка бросая взгляд на заставу. Вдруг на стенах оптические трубы имеются, луна светит, как фара у сендера, – заметят из крепости, тогда не до щенка будет: пулеметами срежут. А ведь у них там шестиствольный харьковский «гатлинг», который кирпич в труху молотит, за ржавой машиной уже не спрятаться, крупнокалиберная пуля старую железку навылет бьет. Надо скорей до подлеска добраться, там деревья.

Он снова обернулся, но тень от высокого кустарника вдоль дороги мешала рассмотреть, кто это там выехал из поймы. Неужто щенок на мотоцикле? Откуда взял? Или на ферме прятал, у киборга, а бурильщики машину с собой не увезли, ему оставили?

Тяжело дыша, Оглобля взбежал по склону, выставив перед собой винтовку, вломился в терновник и тут же повалился на землю за кустом. Успокоив дыхание, перевернулся на живот.

Внизу показался Каспер на небольшой мопедке. Фару он предусмотрительно не зажег. Съехав с дороги, медленно покатил к холму, лавируя между искореженных кузовов, иногда пропадая из вида. Преодолев кладбище машин, прибавил скорость, чтобы влететь по склону одним махом.

На стене Октагона включился прожектор, толстый луч мазнул по дороге, скользнув в долину, перекинулся на косогор.

Когда луч выхватил из темноты мопедку, Оглобля выпрямился, вскинул винтовку, но тут за спиной раздался щелчок, треск, потом что-то твердое ткнулось под лопатку, и тело скрутила судорога.

* * *

Вик пересек низину, стараясь сильно не газовать, выехал к подножию холма.

На заставе вспыхнул прожектор – таиться дальше не было смысла.

Выкрутив газ до упора, Вик пригнулся к бензобаку. Мотор взревел, пружиня амортизаторами, мопедка рванулась вверх к подлеску. В пальцах кольнуло, ладони обожгло, будто он схватился за оголенный провод под напряжением. Ощущение было такое, что рядом вот-вот разрядится конденсатор. Вскрикнув, Вик отпустил руль. Мопедка подпрыгнула на кочке, вильнула. Он слетел на землю, больно стукнувшись плечом, приклад дробовика за спиной саданул по затылку.

Рядом в терновнике раздался треск электрического разряда и гортанный возглас. Жахнул выстрел. И тут по кустам хлестнули трассы пуль. Через мгновение долетел сухой стрекот «гатлинга», а на вершине холма заржали лошади.

Монахи не скупились, поливали из пулемета подлесок, выкашивая кустарник, валя молодые деревца. Повсюду свистели пули, рыхлили землю. Рикошеты светлячками взлетали в небо и таяли.

Несколько комочков свинца со звоном врезались в мопедку, продолжавшую реветь мотором в двух шагах от Вика. Почуяв запах бензина, он прикрыл голову, зажмурился. В следующий миг взорвался бензобак. Плечи и спину окатило волной горячего воздуха, по правой руке будто наждаком прошлись. И пулемет смолк.

Вик лежал, уткнувшись носом в траву, боясь посмотреть. Он открыл глаза, только когда в низине загудел двигатель. Вокруг стало светло как днем, лучи прожекторов скрестились на изрядно поредевшем подлеске. Вместо кустов вверх торчали кривые ветки высотой до колена, чадила едким дымом мопедка.

Ветер донес с вершины удаляющийся стук копыт.

Встав на четвереньки, Вик обернулся. Лавируя между остовами автомобилей, по ухабам к склону неслись скоростные «тевтонцы» Ордена. Широкие колеса, усиленные рессоры, вместо корпуса сваренная из труб рама и двигатель впереди. Никаких стекол, водителя прикрывает сетка, по бокам – броня. За спиной у него площадка, над головой изогнутая рама, на которой в ряд закреплены фары, в кузове три кресла, там стрелки. Глушителя нет, поэтому грохот такой, что за версту слышно.

Рядом скользнула тень. Отпрянуть Вик не успел, лишь прикрыл ребра локтем. Удар отбросил его на спину, из груди с шумом вылетел воздух. Сильная рука сцапала за ушибленное плечо, оторвала от земли. Вик хрипло вдохнул. Его швырнули вниз по склону. Он упал плашмя. Громко щелкнули челюсти, на зубах заскрипел песок. Вик потянулся за спину – пальцы схватили пустоту, дробовик исчез.

Сил едва хватило на то, чтобы перевернуться. Он увидел застывшего перед ним человека в бойцовой стойке. Одна рука повисла плетью, рот перекошен, кожа на лысом черепе сморщилась.

– Ты! – выдохнул Вик.

Снизу бахнул штуцер, еще один: монахи на «тевтонцах» открыли огонь. Отскочив, Оглобля упал на землю и больше не поднимался.

Ревя моторами, машины взобрались по склону. Первая остановилась у подлеска, водитель заглушил двигатель, другая устремилась к вершине холма.

Вик попробовал шевельнуться. Правая рука плохо слушалась, в боку кололо, в голове шумело от стрельбы и рева моторов. Кругом метались тени.

– Замри!

В грудь ему ткнулся широкий срез ствола.

– Не убивать! – раздался властный голос из машины. – Связать – и в крепость.

– Я бригадир ба… – Оглоблю саданули в лоб прикладом, добавили ногой по ребрам, и он обмяк.

Не церемонясь, Вика перевернули, треснули по затылку, набросив по кожаной петле на кисти, туго стянули руки за спиной. Рванув за плечи, приподняли и поволокли к «тевтонцу», кинули на жесткие сиденья сзади, рядом погрузили Оглоблю, который пришел в себя после ударов и что-то мычал. Оглушительно взревел двигатель, и «тевтонец», развернувшись, покатил вниз.

Когда машина въехала во двор заставы и остановилась возле одинокого фонарного столба, их выбросили на землю. Похоже, столб использовали еще и как дыбу или виселицу. На высоте груди к нему был приварен поворотный механизм, от которого вверх уходил железный трос, пропущенный через роллер-блоки, а под тускло светившей лампочкой болталась петля.

– На колени, нечестивцы! – скомандовал все тот же властный голос.

Поставленных на колени пленников окружили монахи.

– Кто такие? – спросил подошедший жрец в желтой тоге. Он был на голову выше Оглобли и шире в плечах.

– Думаю, этот, – начал отдававший команды монах, указав на Вика, – мопедкой рулил. А другой из братвы Креста будет. Вели пытать их, брат Рут, они вмиг нам…

– Нет, Федор, – оборвал жрец. Шагнув к пленникам, ткнул Оглоблю толстым пальцем в лоб, и тот качнулся. – Ты! Я знаю тебя, башмачник. Что делал здесь?

Вик покосился на старшего бригадира, который что-то пробурчал бессвязно.

– Федор, чего он бормочет? Эвона его перекосило.

– Не ведаю, брат Рут. Он уж был таким, токмо мальчишку пытался поколотить. Ну, мы пресекли.

На заставу вернулся второй «тевтонец». Подбежавший к жрецу монах доложил, что на холме был еще кто-то, но ускакал на лошадях, и протянул электродубинку. Рут кивнул, покрутил в руках дубинку, взглянул на Оглоблю.

– Теперь ясно, – обратился он к Федору, – почему он едва языком ворочает, током долбанули.

– Я… – вдруг произнес Оглобля, задрав голову, – я з-за щенком гнался.

– Странно ты как-то гнался, друже, – взирая на него сверху, сказал Рут. – Ты на склоне хоронился, где люди Ильмара Креста были. Они за Октагоном слежку вели. Ты в сговоре с ними? Лучше отвечай честно. А потом и мальца послушаем, – Жрец бросил взгляд на Вика. – Чтоб установить, как дело было.

– Н-не знал я, что там… е-е-еще кто-то, – прохрипел старший бригадир. Громко сглотнув, тряхнул головой. – Щенка Дюк утром должен в Храм забрать. – Он наконец справился с заиканием, и кожа на лысине разгладилась. – А тот сбежал. Не хочет в Канториум…

– Дюк? Канториум? – Жрец повернулся к Вику, потом переглянулся с Федором.

– Слишком взрослый для бурсы, – сказал последний.

– Переговорщик его в старшие классы определил, – вставил Оглобля.

Заложив руки за спину, Рут спросил Вика:

– Кто таков?

Тот опустил голову.

– Сын Каспера, – ответил за него старший бригадир.

– Странника?

– Да.

Вик подумал, что слишком часто за сегодняшний день вспоминают отца. Украдкой глянул на жреца – лицо вытянутое, нос тонкий, густые волосы зачесаны назад.

– Продолжай, башмачник, – произнес жрец после раздумий.

– Дюк Абен с нашим Архипом договорился, что утром за шакаленком приедет. Ведь с вами оговорено, что завтра караваном совместным выступаем.

Рут кивнул.

Вик хотел открыть рот, оправдаться, но понял: доказывать что-то бесполезно. Одно хорошо, Оглобля теперь до него не доберется. А ведь преследовал, чтобы убить. И на холме прикончить его пытался.

Слушая вполуха рассказ старшего бригадира, Вик думал, как тот снова лихо повернул дело в свою пользу. И лучше сейчас помалкивать, а если жрец все-таки пожелает ему слово дать, то сразу повиниться, мол, испугался храмовых порядков, некроз мозги разъел, потому и решил пуститься в бега.

– Складно поёшь, – хмыкнул Федор, когда Оглобля закончил рассказ.

Рут, напротив, был серьезен.

– Вышли людей прочесать холмы, – приказал он, и усмешка исчезла с лица монаха. – Действовать скрытно. На стенах караулы усилить, наблюдать. Этих двоих с рассветом к башмачникам отвезешь. Мальчишку передашь Архипу и дождешься брата Дюка. Когда убедишься, что он забрал послушника, на заставу возвращайся.

– Ясно, брат Рут. Яшка!

Жрец развернулся и зашагал к крепостной стене.

– Тут я, Федор. – В круг света ступил молодой монах.

– Пленников в курятник, и охранять, чтоб не поцапались там. Утром с Акимом поедете со мной до башмачников. Будите сменщиков. В дозор назначаю…

Вика и Оглоблю подняли, ткнули в спину стволами штуцеров и погнали к приземистой постройке, примыкавшей к крепостной стене.

Глава 5

Архип Дека пнул сапогом камушек, проследил, как тот допрыгал до гранитной лестницы, ведущей на галерею первого этажа, и уставился во двор.

Бригада давно построилась в колонну. Осталось только скомандовать, и часовой распахнет ворота. Первыми пойдут два мотоцикла с колясками, за ними полтора десятка верховых, потом обоз; в арьергарде бензовоз и еще один небольшой отряд всадников.

Заложив руки за спину, глава клана повернулся к Вику с Оглоблей, которые стояли посреди опустевшей галереи. Доставившие их хмурые монахи сказали только, что изловили обоих под стенами Октагона, ночью, и удалились во двор дожидаться переговорщика Дюка.

Архип положил ладонь на деревянную кобуру с маузером, сбил пальцами пылинку с воротника кожаной куртки. Придирчиво осмотрел свои начищенные до блеска сапоги и сказал:

– Ну?

Вик покосился на Деку и отвел взгляд.

– Молчите? – Архип стал мерить галерею шагами. – Оглобля, тебе что было сказано? Я тебе бригаду доверил…

– Дык я его ловил!

– Ты людей должен был поднять, а не самолично по городу бегать! Ночью! А если б тебя в нищих кварталах завалили?! Мне доложить, приказ получить, только потом… – Дека развернулся к Вику: – А ты? Обмануть меня вздумал? Сбежать?! Ты ж… Я тебя…

Он задохнулся от злости. С рокотом во двор вкатился сендер и подрулил к «тевтонцу», в котором ожидали монахи. Архип плюнул с досадой и продолжил, когда шум двигателя смолк:

– Ваше счастье, что времени нет. А то бы… – Он снова положил ладонь на кобуру. – Старшим бригады пойдет Копыто. Оглобля, ты у меня теперь в обозных числиться будешь!

С лестницы донеслись шаги, и Архип обернулся.

Переговорщик Дюк встал на верхней ступеньке, разгладил бороду. Одет он был по-походному, но дорого: шитые на заказ ботинки с толстой ребристой подошвой и высокой шнуровкой, свободные штаны из плотной ткани, черная полуряса с капюшоном. Патронташ через грудь, на поясе тесак в петле, в открытой кобуре однозарядный пистоль «контендер». Очень редкое и ценное оружие, может стрелять винтовочными патронами, рукоятка и ложе из орехового дерева, ствол из нержавеющей стали.

Дюк коснулся распятия на груди, с любопытством взглянул на Вика и Оглоблю, кивнул Архипу.

– Преподобный Гест велел молодого послушника в Храм доставить.

Глава клана махнул рукой и пошел к лестнице.

– Забирай.

– Вижу, бит Вик Каспер. Что произошло? Преподобный Ге…

– Забирай! – зло бросил Архип, обернувшись уже на ступеньках. – С глаз долой.

Дюк подошел к Вику.

– А ты чего стал?! – крикнул Архип бывшему старшему бригадиру. – Шагай в обоз!

Когда башмачники ушли, монах спросил:

– Почему грязен, лицо в крови, ссадины? В таком виде на аудиенцию…

Вик молчал, таращась в пол.

– Где твои вещи?

Так и не получив ответа, монах пошел обратно, кинув на ходу:

– За мной следуй.

Вик посмотрел во двор. Архип громко отдавал команды, которые дублировал коренастый, низкорослый Копыто. Во дворе все пришло в движение. Оглобля с мрачным видом влез на телегу; обозные предпочли перебраться на соседнюю, лишь пожилой конюх остался на передке. Он покосился на нового пассажира, хмыкнул и отвернулся.

Заурчали мотоциклы, газанул бензовоз, чихнув сизым дымом. Распахнулись ворота, и колонна тронулась с места.

Отряд конных порысил за мотоциклами, а те, выскочив со двора, помчались к эстакаде.

– Послушник! – крикнул Дюк. Монах стоял на ступеньках, недовольно глядя на Вика.

Тот опустил голову и, понурившись, пошел к лестнице.

* * *

Ревела выхлопная труба под брюхом сендера. Ветер трепал волосы, Вик прикрывался ладонью от воздушного потока и щурился. И это здесь, в городе, – а как оно в Пустоши? Он вспомнил рассказы отца. На пути к Минску лежат огненные топи – земля там горит. Нечем дышать, дым глаза разъедает. Между топями и Киевом пустыня на сотни верст. Барханы вышиной с двухэтажный дом, ветер закручивает пылевые смерчи. Не дай бог угодить в такой или оказаться близко: хорошо, если только песка наешься, а если унесет куда или засыплет? Есть еще Сухое море, в котором легко утонуть. Море – это лишь название, на самом деле там зыбучие пески ржавого окраса. Отец говорил, в тех местах часто случаются миражи. Палящее солнце раскаляет поверхность моря, в голове мутится, над песками встают фата-морганы, человек не может понять, реальность перед ним или видение. Бывало, целые караваны исчезали бесследно. Нельзя в Пустошь без опытного проводника…

Колонна башмачников полностью выползла на эстакаду, Дюк обогнал ее. Вик проводил кавалькаду взглядом и снова уставился вперед. Почему они к Лужникам поехали, им же на тракт надо?

И тут он вспомнил, что Оглобля говорил жрецу на заставе про совместный караван. Какие дела у Архипа с монахами? Он же их не переваривает, а тут…

Встречный люд жался к перилам моста. Дюк уверенно подрулил к западным воротам острова, не сбрасывая скорости, въехал на рынок. Принял резко вправо, чуть не снес бампер фермерского мотофургона, медленно двигавшегося в общей очереди к торговым местам, и выскочил на гранитную набережную. Тут почти никого не было, играли только цыганские детишки да несколько обитателей нищих кварталов ожидали, когда колокол просигналит открытие рынка. Тогда можно юркнуть в толпу, обчистить карман какого-нибудь зазевавшегося торговца или покупателя, а если повезет, то и стащить с прилавка пару знаменитых на всю Пустошь арбузов Моста. В народе их зовут фляжками – ягода не портится месяцами, – ими в основном запасаются перед тем, как отправиться в Донную пустыню, в центре которой посреди огромного соленого озера стоит гладиаторский Корабль.

Объехав Арену по набережной, Дюк утопил педаль газа, и мотор взревел. Вик зажал уши ладонями, втянул голову в плечи. Сендер помчался вдоль палаточного лагеря торговцев. Справа потянулся берег заболоченного русла, мелькнул разрушенный мост.

Ощутив резкий запах, Вик чихнул, обернулся и разглядел слева от дороги в клубах пара над огромными, покрытыми копотью котлами мыловаренную башню.

Дюк выкрутил руль, сбросив скорость, направил машину в расчищенный от мусора проезд между развалинами и сразу ударил по тормозам.

Ремни, которыми монах велел пристегнуться к креслу, впились в грудь, дыхание перехватило. Когда сендер встал, Вик с громким выдохом откинулся назад. В проезде, шелестя покрышками по мелкому крошеву, остановилась другая машина. Передок ее украшала отлитая из бронзы голова буйвола с мощными рогами. Наверное, эта штука может послужить неплохим тараном.

В кузове сидели четверо монахов, один привстал, поднял руку и крикнул:

– Где мутанта словил?

Дюк накрыл ладонью черную кнопку рядом с рулем. Звук ревуна заставил Вика снова зажать уши. Переговорщику-то хорошо, у него на голове кожаный шлем с наушниками, надо себе такой же заиметь.

Загоготав, монахи просигналили в ответ, но дорогу уступать не пожелали. Дюк вскочил, достал откуда-то из складок полурясы большую золотистую бляху, поднял над головой.

Водитель второй машины вывернул руль, та, натужно гудя низкой передачей, взобралась на холмик из битого кирпича и щебня, освободив проезд.

Усевшись, Дюк толкнул ручку скоростей с набалдашником в виде черепа панцирного волка. Сендер дернулся и покатил вперед. Он нырнул под арку в здании, почти идеально сохранившемся со времен Погибели. С полукруглого свода вниз смотрели мраморные морды неизвестных Вику зверей, чем-то походившие на кошачьи, только очень уж грозные с виду и с гривами. Неужели такие твари обитали в Москве до Погибели?

За аркой монах вырулил на набережную. Храм, который Вик привык видеть с высоты птичьего полета, из белой коробочки с золоченым куполом и четырьмя башенками превратился в настоящую крепость: высокие гранитные стены, оббитые железом ворота…

И вдруг – только сейчас, увидев обитель ордена так близко, – Вик Каспер понял: все изменилось. Все. Его жизнь попала в новую колею. Башня, клан башмачников, Архип и тетка Ирма – все это в прошлом. Он зажмурился, сжал кулаки.

И открыл глаза, только когда машина, сбавив скорость, вкатилась в распахнутые ворота Храма.

* * *

Первое, что увидел он во дворе, была знаменитая Стена-Погибель. Матово-черная, из цельного куска мрамора высотой в три человеческих роста – постамент огромной статуи Зачинщика Прилепы, основателя московского Храма. На стене перед воротами на скрещенных швеллерах висел человекоподобный мутант. Здоровый, лысый, чресла обвиты красным полотнищем, руки и ноги прикручены к железным балкам колючей проволокой, вместо кистей острые костяные клешни. Они чем-то напоминали дырчатые серпы, выкованные в Харькове. Видно, мутант силой был не обижен. Вик представил, как монстр с маху прорубает пластину панцирного волка, которые иногда вшивают в одежду, чтобы защититься от пуль, а вторым ударом сносит голову врага. На лысом черепе зияла стреляная рана, кожу непривычного пепельного оттенка покрывали пятна запекшейся крови.

Вик впервые увидел зловещее порождение Пустоши так близко. Человекообразных мутантов немного, к Москве они не приближаются. Похоже, монстра, прежде чем пристрелить, пытали – грудь проломлена, одна рука неестественно вывернута в локте, плечо выскочило из сустава. На каменном полу под распятием темная лужа, присыпанная опилками. Вик сглотнул.

– Следуй за мной, – велел Дюк, выбираясь из машины.

Спрыгнув на землю, Вик с трудом отвел взгляд от распятого мутанта. Дюку привычно такое видеть, а его слегка замутило.

Ворота закрыли. Каменный двор был совсем узок, Вику казалось, что он очутился внутри гранитной кюветы, выбраться из которой можно лишь по широкой лестнице в три пролета.

На крепостных стенах несли караул жрецы-каратели в желтых тогах. Они не спеша прохаживались по деревянным мосткам, наблюдая за набережной, и Вик мимолетно удивился, почему дежурят не обычные монахи, а элитные бойцы Ордена.

– Тебе всегда нужно повторять дважды? – спросил Дюк, стоя на ступенях.

Вик поспешил к лестнице. Монах склонил голову перед каменным изваянием Прилепы, сложив ладонь лодочкой, коснулся лба. На всякий случай Вик сделал то же самое. Переговорщик зашагал по ступеням, ведущим на балкон перед статуей.

Вблизи Храм поражал величием и роскошью. Ставни с дверями обиты бронзой, в окнах узорное стекло работы киевских мастеров, стены побелены. По углам здания четыре башенки с зарешеченными бойницами, крышу венчает огромный золоченый купол.

Плац перед Храмом, выложенный тесаным камнем, был пуст. Переговорщик зашагал к зданию, Вик догнал его у южной стены. Распахнулась дверка, наружу выглянул низкорослый худощавый старик. Поправив шапочку из темного бархата, расшитую золотыми нитями, кивнул. Он держал карбидную лампу, на поясе висели ключи.

Окинув взглядом новичка, ключник сказал: «Мыться, стричься – немедля», – и попятился обратно в низкий проем.

Дюк, пригнув голову, шагнул внутрь, Вик за ним.

Свет лампы скользил по низким сводам. Неуютно тут было, страшновато, словно в подземелье попал, хотелось поскорее выбраться обратно на улицу или в какое-нибудь просторное помещение с окнами. Они повернули раз, второй, третий… Вскоре Вик запутался и уже не мог определить направление, откуда они пришли, где север, где юг. Начал было считать повороты, но быстро бросил. Коридор иногда раздваивался, попадались двери, закрытые на засовы с амбарными замками. Вик засмотрелся на одну такую, споткнулся о ступеньку и едва не упал. Старик впереди проворчал что-то.

Переговорщик остановился, и Вик чуть не налетел на его широкую спину. Зазвенели ключи, лязгнул засов, старик распахнул дверь и погасил лампу.

– Заходьте, – сказал он, пропуская Дюка вперед.

В маленькой келье с высоким потолком стоял сундук, на крышке свернутое одеяло, рядом, под зарешеченным окном, – парта, на ней толстая книга с пожелтевшей обложкой, огарок свечи в блюдце и письменный прибор: чернильница, стаканчик с карандашами. По левую руку книжный стеллаж до потолка, за верхнюю полку зацеплена крючками лесенка.

– Сколько у нас времени? – спросил переговорщик.

Старик не ответил, взял Вика за плечи, глянул снизу вверх, развернул и приказал:

– Мойся.

Вик увидел на стене у двери рукомойник, под ним таз с ржавыми потеками.

– Скидывай одежу и дверь прикрой.

Толкнув дверь, Вик стянул через голову безрукавку. Над рукомойником висел осколок зеркала. После ночных приключений он еще не мылся – ну и рожа! Понятно, почему монах в машине, перекрывшей дорогу под арку, обозвал его мутантом.

Он схватил обмылок, стукнул по штырю рукомойника и, набрав в ладони воды, фыркая, стал намыливаться. Звонко застучали капли в тазу.

– Эй, ты не безумствуй, – заворчал ключник. – Не брызгай, тут те не купальня!

Вик смыл пену, подобрал безрукавку, вывернул наизнанку и вытерся. Поглядел в зеркало – лицо чистое. И в ссадинах. Он повернулся к монахам.

Дюк, склонившись над партой, листал пожелтевшую книгу, ключник стоял рядом, уперев руки в бока. Когда Вик закончил мыться, он раскрыл сундук и достал большие ножницы.

– Жрецы уже на стенах. Подь сюды, послушник, стричься бум.

Старик забрался на сундук с ногами и пощелкал инструментом.

– Сюда, грю! Спиной ко мне сядь.

Вик обмотал вокруг шеи свернутую безрукавку, присел на край сундука и склонил голову. Что значит – жрецы уже на стенах? Они, выходит, не постоянно там дежурят, только сейчас встали? Почему? Видать, охраняют кого-то важного, кто вскоре появится на плацу перед Храмом.

Ключник действовал быстро. Вскоре Вик выпрямился, провел ладонью по короткому жесткому ежику, оставшемуся от пышной шевелюры. Старик ухватил послушника за шею и приказал:

– Не дергайся, царапины промою…

Плеснул что-то на голову – запахло спиртом, порезы защипало.

– Портки сымай.

– Зачем? – удивился Вик.

Дюк захлопнул книгу, разгладил бороду и сказал:

– Не положено в Храме в открытой одеже. Снимай, коротки слишком. И никаких вопросов, отныне что велено – то и делаешь.

Спрыгнув на пол, ключник откинул крышку сундука, порылся в нем, вынул черную полурясу, приложил к плечам Вика. Монахи переглянулись, переговорщик кивнул.

– Облачайся. И вот это еще, – старик протянул штаны. – Живей.

Глянув на разношенные сандалии Вика, он нахмурился и снова полез в сундук. Вскоре на свет появились ботинки с ребристой подошвой и высокой шнуровкой.

– На. Потом, вишь, веник в углу? Волоса подмети да в таз.

Вик стал переобуваться. Мягкую кожу ботинок покрывали мелкие трещинки, он натянул один, зашнуровал, ступил на обутую ногу – непривычно, но удобно, хотя и великоват самую малость. А может, потому и удобно…

– Живей! – повторил старик.

Усевшись за парту, он открыл книгу, выудил из письменного прибора карандаш и послюнил грифель.

– Как записать?

Вик натянул второй ботинок, взялся за штаны. Дюк ответил:

– Послушник Вик, урожденец Московии, из рода Каспера.

Ключник принялся выводить буквы на желтом листе. Писал он медленно и красиво, тщательно прорисовывая каждую закорючку, и, похоже, оказался единственным за прошедшие сутки, кто не уточнил, как в миру звался Каспер-старший.

Одевшись, Вик нашел в углу веник и стал подметать.

– Родился кады? – спросил старик.

Теперь ответил Вик:

– В день перед праздником Зачинщика Прилепы, в сто восьмую лету от Погибели.

Старик повел бровью.

– Вижу, грамотный. Где ты такого выискал, Дюк?

Переговорщик промолчал, и ключник уткнулся в книгу, ворча:

– Хуже некуда, кады грамотный. Морока одна…

Вик смел волосы в кучку, закинул в таз, потом натянул полурясу, подпоясался тесьмой, пришитой с боков, и оглядел себя. Одежда оказалась удобной, движений не стесняла. Карманов разве что не было в штанах.

– Сядь и слушай, – велел Дюк. – Да не вертись, сиди ровно.

Вик опустился на край сундука.

– Запоминай и смотри не попутай чего. При входе в палаты Преподобного Геста свершается коленопреклонение. Правое колено вперед, левое на пол. Покажи, как делать будешь?

Вик согнул ногу, опустился на пол.

– Плечи расправь, подбородок к груди. – Дюк несильно стукнул послушника по затылку.

Старик хмыкнул:

– Вот. Преподобный руку тебе подаст – целуй. Не вздумай первым заговорить. Вопрос зададут, отвечай честно.

Монах обошел Вика, тот поднял голову и сказал:

– Неудобно так. Долго он со мной говорить будет? И когда…

Дюк снова стукнул его по затылку:

– Не крутись, головы не подымай…

В дверь постучали, и ключник закрыл книгу:

– Пора. Тебя ждут.

* * *

– А кто этот старик с ключами? – спросил Вик, поднимаясь вслед за переговорщиком по каменной лестнице.

– Староста. – Дюк на ходу погасил фонарь.

Они вышли в узкий коридор. На стенах висели масляные светильники, пол устлан ковровой дорожкой.

– Мы сейчас к Преподобному Гесту идем?

– Молчи. – Монах недовольно поглядел на послушника. – Прав староста, с грамотными одна морока. Привыкай к подчинению. Это сейчас с тобой ласково, позже за каждый вопрос не к месту – наказание.

Коридор оказался длинный, шли долго. Впереди из-за поворота показался незнакомец в светлой тунике и широкополой соломенной шляпе, надвинутой на лицо. В узком коридоре будет нелегко разминуться, не задев друг друга. Наверно, намеренно так в Храме все построено, чтобы нападавшие застревали в узких лабиринтах. И если догадка верна, то в потолке… Вик поднял голову – и в самом деле увидел зарешеченные отдушины. Ага, бойницы они не забыли сделать для стрельбы, потому-то охраны и не видно. Преподобного Геста наверняка оберегают пуще святынь Ордена. Если верить слухам, он владеет древними знаниями, которые в старых книгах называются технологиями. Говорили, секрет полета ему известен, но вера не позволяет обратить взор свой в сторону минских предместий и Улья гильдии небоходов. Орден не признает летунов, считает, что те, поднявшись в небо, осквернили дух и плоть человеческую, как грязные безбожники цыгане или мутанты Пустоши – полулюди-полуживотные.

Идущий впереди незнакомец свернул влево и пропал в какой-то нише, но Вик успел заметить выбившиеся из-под шляпы белые волосы. Донесся щелчок, потом стук.

Через пару шагов они поравнялись с нишей. Там под стрельчатым окном с закрытыми ставнями стояла короткая скамейка, по сторонам – голые стены.

Значит, потайной ход. Вик приостановился было, но Дюк сразу дернул его за рукав:

– Не суй нос куда не следует. В Храме его и отрезать могут, понял?

Они повернули за угол, прошли еще один узкий коридор и остановились перед короткой крутой лесенкой. На верхней ступеньке стоял высокий монах в желтом одеянии. За поясом дубинка, револьвер в кобуре, на груди бляха вроде той, что у Дюка, только начищена так, аж сверкает. Жрец, выставив открытую ладонь, приказал:

– Стоять. Оружие, ремни – на пол.

Дюк скинул амуницию.

– Руки на затылок. Ты, – охранник достал дубинку и ткнул ею в переговорщика, – поднимайся.

Хорошо, что староста штаны по размеру выдал, подумал Вик, скидывая ремень, а то сраму было бы на весь Храм, свались они до щиколоток…

Когда Дюк поднялся по лестнице, охранник приказал:

– Лицом к стене, брат.

Он тщательно обыскал переговорщика, хлопнул по плечу:

– Проходи.

Повернулся, махнул Вику. Поднявшись по лестнице, он увидел в коридоре еще трех жрецов – все высокие, широкоплечие и с двуствольными штуцерами. Дюк стоял лицом к стене, жрец упер стволы ему в бок, двое держали оружие на локтевых сгибах, зажав приклады под мышкой и положив ладони на широкие ремни-патронташи.

Вика обыскали.

– Вперед, – прозвучало над ухом.

Его хлопнули по плечу, жрецы расступились.

– И ты, брат, иди.

Вскоре Дюк остановился у двустворчатой двери. Вик хотел коснуться матово-черной поверхности, поднял руку, но монах ударил по пальцам. Шепнул:

– Коленопреклонение. Молчи, пока не потребуют ответа.

Створки плавно отворились. Ни скрипа петель, ни шороха… Вик увидел, что они железные внутри, толщиной с ладонь, а резная панель из дерева сверху – обманка. Эту и пуля не возьмет, и динамитом не с первого раза. А кто ж им открыл? За створками вроде никого.

Дюк шагнул в палаты, Вик вошел следом и остановился. Потолок украшали богатые фрески, справа и впереди стены занавешены атласом, слева высокое витражное окно, на полу ворсистый ковер с затейливым узором. Посреди покоев стоял длинный стол из темного дерева.

Монах дернул послушника за руку, припал на одно колено, склонил голову. Вик опустился рядом. За спиной щелкнуло, и он не удержался, глянул назад. Двери были закрыты.

– Любопытство не порок.

Вик повернулся на голос. У окна стоял человек среднего роста и, запустив пальцы под широкий ремень, смотрел на гостей с отрешенной улыбкой. Был он в черной полурясе, свободных штанах и начищенных сапогах. Высокий лоб, темные густые волосы зачесаны назад; жесткие усы и бородка – щеголь какой-то. Кожа у глаз собралась морщинками.

Монах как монах, решил Вик. Плечи широкие, крепкий, должно быть, еще один охранник. Только усы с бородкой как-то выпадают из образа. Копаясь в памяти, припоминая нужное слово, Вик закусил губу, наклонил голову к плечу, разглядывая незнакомца, и наконец вспомнил: родовит, вот что. Чувствуется стать, как держится – не простолюдин явно. Хотя возрастом на Владыку не тянет, едва в отцы годится Вику, который слышал от разных людей, что Преподобный Гест стар, обитель покидает редко, а если выходит в народ, лицо мантией прикрывает. Поэтому мало кто знает, как он выглядит на самом деле.

Послушник облокотился на колено и хотел подняться, когда Дюк поперхнулся и гулко закашлялся.

– Дюк Абен, раньше я не замечал за тобой хворей, – произнес бородатый щеголь. – Неужто ветром продуло?

Подавив приступ кашля, Дюк сипло ответил:

– Нет, Владыка, здоров я.

Владыка?! По спине у Вика поползли мурашки. Владыка! Как же это… Вик застыл, пялясь на бородатого, не в силах опустить голову.

Улыбка исчезла с лица Преподобного Геста, взгляд стал колючим. А Вик готов был провалиться сквозь пол залы, через этажи под землю. Казалось, Гест видит его насквозь. Знает все тайны, читает мысли.

– Встаньте, – сказал Преподобный. – Абен, оставь нас пока что.

Переговорщик выпрямился и попятился, склонив голову. Сзади щелкнул замок. Вик, не удержавшись, кинул взгляд через плечо, но сразу вновь повернулся к Владыке, по-прежнему стоя на одном колене. Гест смотрел в окно, скрестив на груди руки, щурясь от дневного света.

– Подойди.

Вик почувствовал себя мальчишкой, будто отец впервые повесил ему за спину тяжелый рюкзак с книгами и велит подняться на сотый этаж башни без остановок. С трудом выпрямившись, он направился к окну.

– Смотри, – Гест указывал во двор.

Там стояли три сендера, вокруг суетились монахи. Необычные машины – колеса в половину человеческого роста, вместо изогнутых рам по бокам скошенные листы брони. У одного самохода позади турель с пулеметом, у другого пушка на станине. В кузовах, зажав между колен трехлинейки, сидели жрецы.

Внимание Вика привлек стоящий чуть в стороне полуфургон-полугрузовик. Трехосная машина раза в полтора превосходила размерами сендеры. Кузов обшит красным деревом, в крыше два люка, один откинут. По бокам окошки с железными шторками.

Суета во дворе прекратилась, монахи ушли, остались только жрецы. Они построились рядом с фургоном. Дверца позади кузова распахнулась, откинулась короткая лесенка…

Внизу показалась процессия. Первыми шли служки, несли расшитые серебряными нитями красные вымпелы на шестах. Следом трое жрецов со штуцерами.

А затем появился человек в золоченых одеждах, белой шапочке и плаще с красным кантом. Остановившись, он медленно повернулся, окинул взглядом двор.

– Вы?! – вырвалось у Вика.

– Нет, я здесь, – без улыбки ответил Владыка. – А там мой двойник.

– Двойник? Но зачем?

Гест повернулся, посмотрел Вику в лицо, и тому стало не по себе: очень уж цепким и оценивающим был этот взгляд.

– Ты похож на отца.

Владыка подошел к столу и сел в кресло, не спуская глаз с гостя.

– Вы знали его?

– Знал. Очень хорошо знал. А за тобой наблюдал с того самого дня, как он исчез. И теперь ты мне нужен, Вик Каспер, сын джагера.

Глава 6

Сидя на лежанке, Ильмар потер лоб. Ночью толком не удалось поспать, люди Губы устроили шухер возле Октагона, и предстояло с этим еще разобраться. Во рту сухо, башка тяжелая… Ильмар сдавил виски, похлопал себя по щекам.

– Прохор! – крикнул атаман.

Недавно рассвело, справа от лежанки из узкого окошка лился бледный розовый свет. Снаружи стояла тишина.

– Прохор! – настойчивее повторил он, взял чехол с ремешками, натянул лямки на плечи.

Проверив, заряжен ли обрез, сунул оружие в чехол под мышкой. Встал. Подпоясался ремнем с кобурами и надел куртку.

Откинулся полог, в шатер заглянул Рэм.

Морщинистое лицо выражало беспокойство. Рубцы на правой щеке, след от лапы панцирного волка, в утренних сумерках стали еще отчетливее, будто сажей полоски намазаны, – Рэма-охотника ни с кем не спутаешь. Длинные волосы на висках он заплетал в косички, как у бедуинов из центральной Пустоши, носил фетровую шляпу с лисьим хвостом, приколотым к тулье, брезентовую куртку и свободные шаровары, на ногах сапоги с мягкой подошвой.

– Прохор до Губы поехал, хозяин. А люди спят уси, как ты велел, – доложил Рэм. – Мож, чаю или… рассола?

Как и Прохор, он вел свой род откуда-то из-под Минска. Ладонь и пальцы одной руки охотника покрывала жесткая короста, которая шелушилась в сезон Большого солнца, вызывая нестерпимый зуд – следствие перенесенной земляной лихорадки. Болезнь далась Рэму уж очень легко, видно, крепок здоровьем оказался, раз победил смертельную заразу и ясный ум сохранил. И рожа не покривела, что часто случалось с теми, кто выжил после лихорадки.

– Нет. – Ильмар было сел на лавку, но тут же поднялся. – Прохор один поехал?

– Калеба взял.

– Да я вас… – Рассвирепев, атаман схватил бутылку, замахнулся. – Кто киевских стережет?

Рэм втянул голову в плечи, но не спрятался за полог. Сказал:

– Они в повозке рядом с шатром. – Увидав, что хозяин облегченно выдохнул, добавил: – Не пожелали на ночлег в палатку идти, ну и…

Охотник развел руками.

– Ладно, – смягчился Ильмар.

Снаружи простучали копыта, потом заржала лошадь. Рэм обернулся.

– Прохор с Калебом вернулись, – сказал он.

– Коня мне. Людей поднимайте.

Ильмар взял с тарелки подсохший кусок лепешки, кинул в рот, запил водой из кувшина, оставшегося на ларе с вечера, и направился к выходу.

Над мусорным курганом плыло пыльное облако – в ложбину со стороны холмов вползала колонна всадников. Впереди ехали порученец Стеня на серой кобыле и бычок Хэнк на крупном, под стать себе, рысаке.

Ильмар обогнул повозку киевских посланников, запряженную ездовым ящером, вышел на открытое пространство между стойлом и шатром, вынув из-за голенища нагайку.

Из повозки выпрыгнул Мирч Сельмур, потянулся, сделал пару резких наклонов. Покосившись на атамана, перегнулся через борт, выставил на передок клетку. Два почтовых ворона внутри загалдели, взмахивая крыльями, толкая другу друга. Монах отцепил с гвоздя под лавкой возничего ведро, накрытое сверху куском мешковины, и, подойдя к манису, поставил на землю.

Ящер тут же приподнял плоскую башку, разинул пасть и завилял хвостом, словно верный пес. Когда Мирч скинул мешковину с ведра, рептилия ткнулась туда мордой и начала есть, громко чавкая.

– Строй людей, – скомандовал Ильмар ожидавшему в стороне Прохору.

Подвели коня, атаман взялся за повод, погладил шею жеребца, оглянулся. Прохор так и не спешился, гарцевал на месте.

– Выполняй! – велел Ильмар, сунул ногу в стремя и легко запрыгнул в седло. Хлестнул по крупу нагайкой. – Пшел!

Жеребец заржал и пустился в галоп.

Проскакав мимо палаток и брезентовых навесов, атаман натянул повод. Развернув коня, встал боком к приближающейся колонне.

Хэнк покачивался в седле – морда, как всегда, что твой булыжник; Стеня ехал рядом и ехидно лыбился.

Ильмар окинул взглядом свой лагерь. Обозные, выкатив телеги к крыльцу приземистого кирпичного дома рядом с полустанком, укладывали в них раненых и таскали мешки с фуражом. У шатра спешился Калеб, выделявшийся на фоне остальных соломенной шляпой с круглыми полями и клетчатым платком на плечах. Напарник Рэма, выросший в южной Пустоши, всегда ходил в мягких сандалиях, носил штаны и куртку только из чешуйчатых шкур ящеров-манисов, не признавал тканой одежды и выделанной кожи.

На площадку между шатром и стойлом выходили пешие и выезжали конные, многие держали пики с алыми флажками у наконечников.

Конь под Ильмаром фыркнул, переступил с ноги на ногу.

Когда медведковские въехали в ложбину, пыль почти улеглась. Ухмыляющийся Стеня, остановив лошадь позади бригадира, напоролся на жесткий взгляд Ильмара и отвел глаза. Выражение на лице у Хэнка не изменилось. Бригадир не спеша приблизился к атаману, и тот сказал:

– Отъедем.

Развернул коня, пришпорив, направился к полустанку.

Хэнк, нагнав его, заговорил первым:

– Юл не виноват. Он…

– Я что велел? – перебил Ильмар.

– Чтобы тихо все…

– Распоясались твои хлопцы, дело завалить хочешь?

Они остановились у приземистого дома; окна были заколочены листами жести, которые люди Ильмара нашли среди хлама на кургане из мусора, полусгнившую крышу залатали в некоторых местах брезентом.

– Ну, выкладывай.

– Что? – спросил бригадир неуверенно.

– Что! Все.

– Да что все?

Атаман сдавил каблуками тугие бока коня, заставил его подъехать ближе к бригадиру и грозно уставился прямо в маленькие туповатые глазки.

– Чего Юл твой отмочил?!

Хэнк качнул головой.

– Прошка не рассказал, что ль?

– Нет, сейчас говори.

– Ночью у Октагона двое появились. Один на мотоцикле был, другой… – Тут Хэнк задумался, почесал толстую шею. Ильмар терпеливо ждал. – Другой крепкий оказался. Юл его электродубинкой треснул, так он после махаться начал. В общем, монахи по мотоциклу садить с пулемета принялись. Ну и… Метис с Юлом деру дали.

– Слушай, ты! – Ильмар так резко подался вперед, что бригадир отпрянул и чуть не вывалился из седла.

Решил, наверно, что ему лбом в рожу звездануть хотят, нос сломать.

– Дело завалить хочешь? – процедил атаман. – Монахи теперь знают, что за Октагоном следили, осторожничать станут.

Заметив, что Хэнк взялся за пистолет, он положил руку на его запястье, сдавил пальцами, будто тисками. Хватка у Ильмара была прежней, мог еще подкову согнуть.

– Выпороть бы тебя.

– Ну так и что потом? – Хэнк дернулся, пытаясь высвободиться, но не смог. – Без меня бригада за тобой не пойдет…

– Ты, сынок, еще сиську у мамки просил, а я под Москвой уже караваны громил. И люди твои тебе не помогут. На ничейных территориях вы не обжились, караван торговца два дня назад взять не смогли. Твоим людям жрать нечего. Без денег, боеприпасов и фуража ты никто. Червяк в песке. А когда я прилюдно плетьми с тебя кожу сдеру…

Гнедой Хэнка мотнул головой и громко фыркнул.

Ильмар ухмыльнулся в широкое простецкое лицо. Его глаза сверкали, как у ночной гиены-хохотуньи.

– Свои же порешат, – закончил он.

И Хэнк сдался. Дернулся, высвобождая руку.

– Чего ж делать тогда? – произнес он.

– Виновных наказать, чтоб другие приказов не ослушались. – Ильмар остановил коня.

Подбежал один из обозных, ухватил повод.

– Сам решишь как, но чтоб вся бригада видела. Ясно?

Хэнк смотрел в сторону рельсовой дороги.

– Ты внял мне?

Бригадир кивнул, так и не повернув головы.

– Прилюдно! – Крест спрыгнул с коня.

Поднялся на крыльцо, взявшись за дверную ручку, оглянулся.

Мирч Сельмур сидел на передке своей повозки и переговаривался с Костой, поправлявшим упряжь ездовому ящеру. Зажатая в широких ладонях Сельмура черная птица крутила головой, поблескивая глазами-бусинками. Мирч выпрямился, подбросил ворона, который тут же взмыл в небо и, сделав круг над лагерем, полетел на юг.

Сплюнув, Ильмар вошел в дом. Вскоре в Киеве весь расклад будут знать, и отряд жрецов в Пустошь вышлют. Киевские, должно быть, надеются, что он им Зиновия Артюха отдаст. Некроз им в печень, а не Зиновий. Переговорщик не дурак оказался, знал, чем зацепить Ильмара, про Геста вспомнил, который сам с караваном выступит. От темы про Нарочь разговор увел, словно кость волку кинул, помянув ключ, – глодай, атаман.

Пройдя узкий предбанник, Крест вошел в комнату, где раньше был лазарет. Прошагав между рядами пустых лежанок, сколоченных из досок, остановился у дальней стены, возле железной двери. По сторонам от нее мялись двое: грузный Миха и крепкий высокий Яков. Обоим по приказу Геста вырвали языки и должны были казнить за измену Ордену. Ильмар спас монахам жизни, укрыв от жрецов-карателей, и сам сбежал. Сквозь одежду на груди атаман нашарил распятие, сжал в кулаке так, что концы скрещенных пластин врезались в пальцы. Гест хитер и умен, просто так не станет подставляться, наверняка каверзу замыслит, чтобы охотников за его караваном в замешательство привести. Вот тут шпион киевских среди московских монахов, что помог выкрасть Артюха, сильно пригодится.

Миха поправил на плече карабин, Яков кивнул и толкнул массивную створку.

Переступив порог, Ильмар поморщился. Душный запах немытого тела ударил в нос.

– Вставай, вонючка. В путь пора, – презрительно бросил атаман.

Он знал, что человек, выползший из-под драного одеяла в углу комнатушки, ненамного старше его самого, но выглядел Зиновий Артюх настоящим стариком. Редкие седые волосы всклокочены, сквозь них проглядывает пятнистая кожа головы, руки дрожат, глаза слезятся… мокрица, а не человек. Но при том он знал и умел такое, чего не умел больше ни один человек во всей Московии.

Кроме разве что Преподобного Геста. Только Владыку именно Зиновий научил всем премудростям.

– Что же вы хотите от меня опять? – забормотал Артюх, натягивая дырявые сапоги. – Почему вы все время…

– Пасть захлопни! – Ильмар для острастки пнул его ногой в бок. – Обулся? Пошли!

Он ухватил Зиновия за шиворот, тот запричитал: «Нет, нет, погодите, я еще…» – и успел-таки подцепить с пола одеяло за край. Накинул на плечи, пока атаман тащил пленника через лазарет, завязал узлом на впалой груди.

Миха и Яков следовали впереди.

Бросив Артюха на лежанку возле выхода, Ильмар велел:

– Приведите лекаря, пускай отвара этому принесет.

Яков вышел из дома, а Миха, сняв карабин с плеча, остановился в предбаннике, глядя в щель между дверью и косяком.

При словах об отваре Зиновия Артюха бросило в дрожь, он забормотал что-то бессвязное.

– Ничего не получишь, покуда ответы не услышу! – Ильмар занес кулак.

Артюх замолчал, подтянув ноги к груди, скрючился на лежанке.

– Что за ключ есть у Геста? Зачем нужен? Что открывает?

Пленник заскулил и вдруг выгнулся дугой, случайно смазав атамана подошвой сапога по колену. Изо рта пошла пена, Зиновий свалился на пол, и тут в комнату вошли Яков с лекарем. Низкорослый худощавый старик с водянистыми глазами молча сунул в руки Ильмару миску с мутно-зеленоватой кашицей и опустился на колено возле дергавшегося на полу Артюха. Локтем надавил тому на шею, сел на грудь и, не оборачиваясь к атаману, требовательно щелкнул пальцами над головой.

Раздосадованный Ильмар, сунув старику миску, спросил:

– Когда в себя придет?

Лекарь влил порцию кашицы в приоткрытый рот Зиновия, и тот затих. Убрав локоть с его шеи, старик взял пленника за руку, ощупал запястье, после оттянул одно веко, потом другое.

– К завтрашнему, а мож, еще день так проваляется, – скрипучим голосом ответил он.

Сжав с хрустом кулаки, Ильмар шагнул к двери. Переговорщик Коста говорил ночью, что идти следует к перепутью в центральной Пустоши. Орден с Киева отряд навстречу выслать должен – зря, что ли, Мирч почтовую птицу выпустил по утру. Доклад, выходит, отправил. А ведь на перепутье легко засаду устроить. С юга сплошные пески почти до самого Киева – Сухое море. На запад тоже дороги нет – огненные топи.

Атаман нахмурился, глядя на дверь. К северу от перепутья, отгородившись земляным валом, стоит Минск, вотчина небоходов. Эти никого к своему Улью не подпускают, бомбят с авиеток. Боятся новой эпидемии, и правильно. Земляная лихорадка никого не щадит, разве что бедуинов – пастухов, которые в предместьях скот свой пасут. У них с небоходами как бы соглашение какое-то есть, мол, пастухи летунов не трогают, а те – пастбища. Хотя как с пастухами, психами такими, договориться-то можно? Они ж, поговаривают, некрозные симбиоты, у них мозги иначе устроены. Получается, у Геста выбор невелик. К Нарочи идти между топями и пастбищами, в Свирь добраться, и уже оттуда… А хитро´ в Киеве все придумали: Ильмар дело сделает, ключ добудет, отряд после боев ослабнет, тут киевские и ударят. Зачем Орден станет Москву атаману Кресту отдавать? Они своего человека наместником поставят, а всех причастных к походу до Нарочи поистребят, чтоб сведения не расходились. И его, Ильмара, первым прикончат. Значит, дело все-таки надо раньше провернуть. Задолго до встречи с киевским отрядом караван Геста разбить.

Атаман обернулся.

– Погрузите его в обоз под видом раненого. Глаз не спускать всю дорогу. В себя как придет, мне сразу доложите, – велел он.

Скормив больному остатки кашицы, лекарь поставил миску на лежанку, встал и вытер испачканные ладони о штаны.

– Ты как знаешь, атаман, а больной не протянет и декады, – начал он. – В любой день может…

– Сготовь такой отвар, чтоб протянул! – перебил Ильмар. – И говорил при этом внятно.

И вышел из лазарета.

* * *

Преподобный Гест вытащил из лежащей на столе стопки испещренный записями лист, быстро проглядел. Взял перо, макнул в чернильницу и поставил размашистую подпись в верхнем углу.

– Чем занимается Орден, Вик Каспер?

Вик, все еще стоявший у окна, замялся. Слишком много необычного навалилось – двойник Владыки внизу, весть о том, что Гест с отцом были знакомы, странные слова про джагера и насчет того, что за Виком наблюдали… Он был растерян. Джагер? Вроде знакомое слово, Вик когда-то слышал его, но понятия не имел, что оно значит.

– Чем? – повторил Гест.

– Вы истребляете мутантов. Мутафагов и мутантов. Это ваша миссия, то есть миссия всего Ордена Чистоты. Потому он так и называется, что борется за… – Вик умолк.

– За что?

– За чистоту человеческого рода.

Преподобный склонил голову – то ли соглашаясь, то ли, наоборот, недовольный ответом, поди разбери. Вик шагнул к столу, не зная, как себя вести. Сунул пальцы за ремень, но сразу вытащил. Подумав, что так не следует стоять в присутствии Владыки Геста, он спрятал руки за спиной.

– Правильно, – сказал Преподобный, нажимая на что-то под столешницей. – Мутанты, обликом походящие на людей, собираются стаями в глубине Пустоши. Они – зло, что угрожает всем людям от Донной пустыни до северных границ Московии. Но у нас есть враги не только среди порождений нечистого. И кое-кто из них готов на все, чтобы ослабить могущество Ордена.

Шевельнулся атлас, по стене пробежала вялая волна, за полотнищем раздался шорох. Ткань разошлась, и в комнату тихо вошел жрец в бледно-желтых одеждах. Скользнув по Вику взглядом, он приблизился к столу. Владыка спросил:

– Готовы?

Жрец кивнул.

– Оружие нам и амуницию. – Гест пододвинул ему стопку листов, поставил локти на стол, сцепив пальцы, прищурился. – Велю выступать.

Забрав бумаги, жрец тем же путем покинул комнату.

– Что такое джагер? – выпалил Вик, решившись. Вопросов было слишком много, но задать остальные он не посмел.

Почему Гест за ним наблюдал? Откуда знал отца? Он же не монахом был. И этот двойник – зачем? И…

Столкнувшись с Владыкой взглядом, он смутился. Перед ним влиятельнейший человек во всей Московии! А Вик так себя ведет – с вопросами пристал, допытывается чего-то, когда должен стоять коленопреклоненный, склонив голову…

– Твое лицо – как книга раскрытая, – с легкой усмешкой промолвил Гест. – Показывая свои чувства, ты делаешь врагов сильнее, а себя слабее. Учись сдержанности.

– Но вы же не враг мне? – Вик хотел произнести это утвердительно, а вышел вопрос.

– Нет. Однако, если ты напоминаешь отца внутренне так же, как похож на него внешне, недругов у тебя в жизни будет предостаточно.

– Что такое джагер?

Владыка покачал головой.

– Придет время – узнаешь сам. Подойди ближе.

Вик приблизился к столу. Он снова не знал, куда деть руки, и потому убрал одну за спину, а пальцы другой – под ремень. Поза получилась какая-то излишне вальяжная. Ну и мутафаг с ним! Надо просто быть спокойным, внимательным, сдержанным… ни нахальство, ни подобострастие ничего хорошего не принесут.

– Вы сказали, что следили за мной.

– Не следил – наблюдал.

– Но это одно и то же.

– Второй совет: учись правильно использовать слова. Тебе кажется, что значение одинаковое? Нет. Кроме прямого смысла во многих словах есть и другой, более скрытый. Следил и наблюдал – не одно и то же. Следят за недругами, наблюдать можно за другом. Что касаемо тебя… Мне докладывали доверенные люди – как ты рос, что с тобой происходило, им приходилось оберегать тебя от неприятностей. Я знаю, что Архип Дека невзлюбил сына своего первого следопыта, а тетка Ирма, наоборот, обожает его… Я многое о тебе знаю. И теперь мне нужна твоя помощь.

– Помощь? – удивился Вик.

Что ж этот Гест его раньше не просил? Говорит, оберегал кто-то. Оглобля уже убить был готов Вика – и пытался. И вдруг сам Владыка московского Храма просит помощи? Прислал Дюка… А чего раньше в свой Канториум не позвал? Выжидал, наблюдал?

Гест приподнял брови.

– Твоя давняя вражда со старшим бригадиром чуть не переросла в смертоубийство. Он даже стрелял в тебя…

Вик почесал остриженную макушку. И откуда Владыке столько известно? Главное, не врет он. Дюк о стрельбе в башне не знал, об этом Архип и Оглобля словом не обмолвились при переговорщике. Они, наоборот, разговор поворачивали так, чтобы Вика крайним сделать. Стало быть, есть кто-то в клане башмачников, кто тайно сведения в Храм поставляет.

– Похоже, ты внял советам. Не спешишь говорить. Молчать и слушать всегда лучше. Ведь ты понятия не имеешь, о чем я, что вообще происходит. Так?

– Не имею. Вы же не отвечаете на мои вопросы.

– Ну хорошо, – Гест откинулся в кресле, положив ногу на ногу, обхватил колено. – Слушай: мы пойдем с караваном, который выступает сегодня. Пойдем под видом пустынников. Слыхал про таких?

– Пустынники – это анахореты, да? Так их еще называют. Они переболели земляной лихорадкой, но не умерли, только стали уродами…

– Именно. Считается, что они отпугивают нечисть и приносят удачу. В дальние походы торговцы или нефтяники часто берут пустынников. Мы наденем рванье, замотаем лица тряпками и отправимся с караваном под предлогом паломничества в Свирь. Там монастырь анахореты давно основали, а мы хотим в родные места явиться.

– Но зачем? Это как-то связано с вашим двойником?

– Чтобы следить. В Ордене наметился раскол. В Храме изменники. Киев все терпимей к мутантам становится, цыган за безбожников перестал признавать. Есть сведения, что на меня готовится покушение. Там, в караване, могут быть предатели. Ты поможешь мне отыскать их.

Теперь все это обернулось какой-то совсем неожиданной стороной. Вик нахмурился, пытаясь понять – почему именно он? Гест ему доверяет, потому что знал отца. Только как он выполнит такое поручение?

– Но ведь… – начал он.

– Опять чувства, – с укором сказал Владыка. – Я читаю твое лицо, как книгу. На вопросы ты получишь ответы, времени будет достаточно. Сейчас же усвой: пустынники, что следуют за караванами, дают обет молчания. Говорить в дороге будем, но лишь тайком, когда никто не помешает. С нами отправятся…

Атлас на стене заколыхался, и в комнату вошли три человека. Вик вытаращил на них глаза – рваные халаты, стоптанные башмаки, грязные тюрбаны вроде тех, что анахореты носят. Двое незнакомцев держали котомки, третий нес длинные деревянные посохи с медным кольцом на одном конце и оплеткой из сыромятной кожи на другом.

Они встали у стола. Гест сказал:

– Стод.

Один бродяга кивнул:

– Эван.

Второй небрежно махнул рукой:

– Петр.

Третий стукнул посохами об пол:

– А это Вик Каспер, сын… вы знаете, чей он сын.

Гест поднялся, открыл ящик стола и достал небольшой пистолет с необычным механизмом на рукояти – рычаг, изогнутая полоска металла, шестерня, пружина. Закатав рукав, Преподобный упер в предплечье железный желобок на конце рычага, пристегнул ремешком. Тренькнула шестерня. Владыка выбросил вперед руку – рычаг с тихим щелчком распрямился, пистолет прыгнул в ладонь. Гест взвел пружину, застопорил шестерню и сказал негромко:

– Одежда.

Петр раскрыл котомку, выложил на стол свернутые узлами тряпки. Владыка скинул свою новенькую черную полурясу, снял рубаху и принялся облачаться в рваный халат, который вытащил из кучи тряпья на столе. Когда закончил, вставший за его спиной Петр накинул на плечи Геста шерстяной платок:

– Иди сюда, Каспер. Облачайся.

Вик подошел к столу.

– Не похожи вы на бродягу, Преподобный. – Белокурый худой Эван коснулся пальцами подбородка, имея в виду усы и бородку Геста. – Сбрить бы…

– Закрыто лицо будет, – глубоким басом пророкотал Петр. Ростом он был ниже остальных, с широкими покатыми плечами и толстой шеей.

Эван сдержанно улыбнулся в ответ. Стод – сутулый, не примечательный ничем, кроме глубокого шрама на лбу, вокруг которого кожа собралась складками, – молчал, сосредоточенно наматывая тюрбан на голову стоящего неподвижно Вика. Грубая ткань колола лоб, затылок тоже начал чесаться, но Вик терпел. Закончив, Стод отступил, окинул взглядом дело рук своих и кивнул.

Пока Вик скидывал выданную стариком-старостой одежду послушника, натягивал халат и драные штаны, Владыка вынул из ящика несколько обойм с пистолетными патронами. Короткие латунные цилиндры с полукруглой пулей соединялись по две штуки особой скрепкой. Гест переломил стволы, вставил в них патроны, придавил – скрепка осталась висеть на большом пальце. Щелкнули взведенные курки. Преподобный одернул рукав.

– Я не понимаю, что должен делать, – сказал Вик.

– Вынюхивать. Искать.

– Но что? Кого? Вы думаете, кто-то из людей в караване предатель. Один, двое, больше? Как мне их найти? И вообще, почему я?

– Ты юн, потому к тебе меньше внимания будет. Просто мальчишка, шныряющий под ногами…

– Но почему не кто-то из ваших послушников? Как вы… как вы можете доверять мне?

Гест, уже полностью облаченный, повернулся к нему:

– А как я могу доверять послушникам, зная, что в Храме есть соглядатаи? Враги Ордена? Тебе кажется удивительным, что ты, человек со стороны, попал вдруг во все это? Но нет в этом ничего странного, ежели вспомнить, что мы с твоим отцом дружны были.

– Но что мне вынюхивать в походе?

– Связь, – произнес Эван. Длинными тонкими пальцами он откинул со лба прядь светлых волос и подмигнул Вику.

– Что? – Тот уставился на него. – О чем ты?

Владыка кивнул:

– Конечно. У тех, кто поедет с караваном, должна быть связь с их главарем, оставшемся здесь, в Московии. Будешь искать, вынюхивать, слушать, что говорят, смотреть, кто и куда отлучается, с кем общается, дружит… куда и сколько раз по нужде ходит.

– Соглядатаи могут быть и среди башмачников, и среди монахов?

– Конечно. Будь осторожен, не спеши и не ошибись в подозрениях. В Ордене, кроме Дюка Абена, ты никого не знаешь.

– Переговорщика тоже подозревать?

– Всех! – отрезал Петр и ухмыльнулся: – Стой ровно, послушник.

Он поправил тюрбан на голове Вика, закрыл ему лицо платком, подоткнув край у виска, разгладил ткань на плечах.

Эван передал Владыке котомку, тот накинул лямку на голову, пристроил суму за спиной, поправил, чтоб не давило шею. Принял у Петра посох, крутанул в руках, ухватив за оплетенный кожей верх, вытащил обоюдоострый клинок. Бросив меч на стол, шагнул к Вику и показал ножны с медным кольцом.

– «Штерн» – надежное оружие. В этой части спусковой механизм. Понимаешь, что сие означает – спусковой? Ты ж книжки читал, обучен… вернее, сам себя обучил.

Владыка повернул кольцо, из ножен выскочила железная пластина. Потянув за нее – внутри что-то хрустнуло, – коснулся пальцами прорези и пояснил:

– Отсюда, если нажму на пластину, вылетит короткое лезвие. Металл с особым напылением. Панцирного волка с тридцати шагов валит, если попадешь в голову или сердце.

Он снова ухватился за нижнюю часть, повернул кольцо, утопил пластину в ножны и взял меч со стола.

– Обращаться умеешь?

– Старший бригадир обучил.

– Да, Оглобля знатный боец. И дурень редкостный. Хотя не без хитрости.

Гест развернул меч острием к полу, показал на рукояти рядом с узелком кожи неприметный выступ.

– Тут надавить пальцем… видишь, насечка на клинке, – и можешь вынимать из ножен.

Эван протянул Вику котомку, затем Петр отдал ему посох. Стод, присев на корточки, пересчитал стоявшие на полу прозрачные склянки, рядом на холщовом отрезе лежали рулонами свернутые бинты и четыре, в виде плоских коробочек, фонарика. Стод поманил Вика, отдал ему два бутылька, пояснив, что в одном самогон – рану промыть, согреться при случае. В другом лечебный воск. Вручил три рулона бинта; фонарик оказался керосиновым. Внутри запаянной коробки за мутным стеклышком был спрятан фитилек, который зажигался щелчком кремневого колесика на боку. Все остальное Стод раздал жрецам.

Гест, закрыв лицо платком, сказал:

– Выступаем сейчас. Каспер, в походе за мной держаться. На стоянках предателя ищи. Помни, никаких чувств. Ты теперь пустынник. Стод и Эван всегда впереди, Петр замыкает.

Владыка сложил ладонь лодочкой, коснулся лба. Монахи повторили жест. Вик замешкался, но, пересилив себя, сделал то же, что и все.

Петр, подойдя к стене, отдернул атлас – открылся проход со ступенями ведущей вниз винтовой лестницы.

Два «пустынника» шагнули на лестницу, за ними Гест, потом Петр.

Ладони у Вика вспотели, посох скользил, пришлось перехватить покрепче. Слыша, как бухает в груди сердце, он поспешил за жрецами.

Через потайную дверь они вышли во двор Храма, когда процессия с двойником Владыки уже выезжала за ворота. На плацу стояла одинокая повозка, рядом мялся староста. Увидав пустынников, старик бросил вожжи и закричал:

– Кабы не личное повеление Владыки, плюнул бы! Лошадь в стойло определил, повозку в мастерские! Где вас шакалы носють?! Че рожи попрятали? Обет дали, думаете, тепереча спрос мал? Только возвернитесь мне обратно! Не поленюсь, сам Преподобному Гесту скажу, чтоб в Храм вас не пущали боле. Мне дармоедов в Канториуме хватает!

Не обращая внимания на старика, они уселись в повозку. Стод взял вожжи, перекинул через плечо и посохом ударил лошадь по крупу. Кобыла дернулась, присела на задние ноги, заржала и рванула с места, цокая подковами по мощенному камнем плацу. Староста шарахнулся в сторону, едва не угодив под копыта. Завопил что-то вслед, но никто не оглянулся.

Выкатившись за ворота, повозка пристроилась за ползущим по мостовой сендером.

Когда подъехали к рынку, весть о том, что Владыка покинул Храм, уже разлетелась по Лужнецкому острову. Люди высыпали на набережную, загалдели, словно птицы на хозяйском дворе. Толпа ремесленников, торговцев, фермеров и старателей пошла навстречу процессии.

Вик разобрал сквозь урчание двигателей мольбы о прощении грехов. Некоторые падали на колени и начинали отбивать поклоны. Жрецы спешились, примкнув штыки к трехлинейкам, зашагали рядом с машинами.

Колонна едва двигалась. А разношерстный люд все шел навстречу, выстраивался на обочине, требуя Владыку. Всякий раз церемониально покидая Храм, Преподобный должен выйти из машины и поговорить с народом. Отпустить грехи кому соизволит, помолиться за страждущих.

Колонна проехала мыловаренную башню, к которой от огромных пышущих паром котлов тянулись толстые трубы, и встала. Когда повозку заслонил от толпы бронированный корпус сендера, Стод натянул вожжи, остановил лошадь. Гест толкнул локтем Вика в бок, тот вспомнил о своей миссии и спрыгнул на мостовую. За ним слезли Петр и Эван.

Жрецы, отгородив трехосный фургон от наседавшей толпы, построились полукругом.

Поравнявшись с сендером, Вик увидел возле кабины переговорщика Дюка. В ноздрях защипало – место неудачное для стоянки, запах от мыловарни так и шибает в нос, даже платок не спасает. А работникам каково? Щелочь в котлах, соли разные… Может, начальник стражи нарочно тут машины задержал? Вон как народ носы пальцами зажимает, отворачивается. Детишек и вовсе не видать.

Толпа начала потихоньку отступать в сторону рынка.

В задней стенке фургона открылась дверца, упала лесенка, и на ступеньках появился двойник Геста. Выставив локоть и зажав мантию пальцами, двойник прикрыл лицо.

Точно, начальник стражи не дурак. Поддельного Владыку никак не опознаешь, люди держатся подальше от мыловарни. Вик отыскал взглядом седобородого жреца, который тихо отдавал команды охране. Та действовала слаженно, чувствовалась выучка.

– Владыка! – раздалось за спиной.

Вик обернулся. К процессии от мыловарни бежал человек. Тощий, в лохмотьях, покрытых ржавыми потеками, смуглая кожа усыпана язвочками. На шее ремесленника болталась связка мыльных брикетов, опутанная проводками.

– Владыка, выслушай! Защитник наш, молю, не вели гнать!

Он пробежал мимо Вика. Седобородый отдал команду, и трое людей в желтых одеждах выдвинулись немного вперед.

Казалось, бегущий к фургону человек не замечает направленные на него штыки. На ходу он кричал:

– Владыка, не гони! Дай говорить! Выслушай!

Седобородый повернулся к двойнику, замершему на ступеньках. Тот мотнул головой.

Начальник стражи бросил:

– Отогнать.

Рослый жрец, стоявший ближе других к бегущему навстречу процессии человеку, шагнул вперед и выставил штык, но ремесленник нырнул под трехлинейку, ввинтившись между стражниками, подскочил к фургону. Грянул выстрел.

Дюк Абен сунул «контендер» в кобуру и вытащил тесак из петли на поясе. Ветер развеял облачко пороховых газов.

Вик увидел, как упал на колени ремесленник, схватившись руками за мыльные брикеты на груди.

Несколько жрецов бросились к раненому, один проткнул штыком плечо, другой пропорол щеку. Они нависли над ним, окружив со всех сторон, и тогда ладони Вика обожгло. Он вздрогнул, вспомнив, что подобные ощущения уже испытал возле Октагона. В голове, словно картинка в учебнике, вспыхнула и растаяла схема замкнувшейся электрической цепи.

Мыловар разорвал связку на шее.

Грохнул оглушительный взрыв.

Полыхнуло белым пламенем. Вика отбросило далеко от повозки, он упал, прокусив язык. Рот наполнился кровью. Вик встал на колени, качнулся и свалился лицом вниз. Кто-то потянул его за плечи, приподнял.

– Давай сюда, быстрее…

Его усадили в повозку. Стод ударил посохом по крупу лошади, обогнув стоящий впереди сендер, направил ее вдоль заболоченного русла реки. Рокот голосов позади стал тише, сквозь крики донесся стук копыт. Вик, прижимая ладони к вискам, приподнялся. По набережной навстречу мчался конный отряд башмачников.

Глава 7

Когда небо над горизонтом побелело, между барханами заструилось марево, а восточный ветер, всю ночь несший прохладу, потеплел. Солнце налилось желтизной, раскрасив Пустошь в привычные глазу цвета. Вскоре оно дохнет жаром так, что от зноя не будет спасенья.

Ежи вертел в руках оптическую трубу, переминаясь с протеза на ногу, иногда оглядывался на Баграта, сидящего к нему спиной. Расстелив кусок льняной скатерки, Владыка обедал. И зачем так высоко забрались? Крыша древнего храма не слишком подходящее место для трапезы и уж тем более для встречи с Чембой: того и гляди, трухлявые балки не выдержат веса перекрытий и обвалятся. Ну ладно бы купол сохранился, хоть какая-то тень, так нет же – пожар его давно порушил. Главное, солнце вон как поднялось, скоро дышать станет трудно, так нагреется воздух. Это мутанты к жаре привычные, хотя в песках и они стоянок не устраивают, а почему? Воду взять негде, и ничего тут не растет, и мутафаги не водятся, в общем, жрать нечего, жизни в Сухом море нет. Только руины древних городов среди барханов, в которые наведываются экспедиции старьевщиков, да рыжие пятна зыбучих песков.

Ежи присел, подобрался к краю крыши, ухватившись за торчащий из бетонной плиты арматурный прут, выглянул.

Голова закружилась, он едва не отпрянул, но, пересиливая себя, смотрел вниз. Вал – длинная высокая возвышенность из черной земли, местами покрытой песком. Полуразрушенный храм стоял прямо на ней, а внизу были развалины, вросшие в песок – большинство построек вокруг Черного вала погрузились в него до верхних этажей. Ежи как-то узнал в храмовом архиве, что когда-то здесь стоял город под названием Чернигов, и удивился его названию: Черный-гов. Черный – понятно, но что такое «гов»? Может, предки так называли этот чернозем, из которого состояла возвышенность?

Пройдет сезон-два, и от древнего города ничего не останется, лишь сам вал и каменные строения на нем будут служить путникам ориентиром. Умели все-таки предки строить, грамотно места выбирали. Тут явно до Погибели кордон был, причем монашеский, куда дороги с разных поселений сходились. Если б не Сухое море, которое от северных предместий Киева до самого Шацка тянется, то Ежи осмелился бы предложить Владыке заставу на валу поставить и дань взимать с караванщиков, срезавших в этом месте путь до Большой Московии. Они в последнее время совсем обнаглели, с Моста сразу в Харьков прут, в обход застав Ордена, и уже оттуда по Сухому морю к перепутью, а там – хочешь на Можайский тракт, хочешь к Ленинскому сворачивай или в Кислую долину езжай сразу… Но Баграт идею не примет, содержать такой форпост вдали от Киева слишком накладно, одно снабжение водой чего будет стоить.

Облизав сухие губы, Ежи вытер пот со лба и оглянулся. Сейчас бы спуститься с крыши да в тень, к остальным. Он отодвинулся от края, повернувшись к Баграту, исподтишка оглядел хозяина. Ох и загадочный человек, ох и непонятный! Связана с его прошлым какая-то жгучая, волнующая тайна – тут уж Ежи не сомневался. Баграт иногда казался ему пришельцем из чужого мира, словно он явился в Пустошь откуда-то совсем издалека. Может, из-за границы Донной пустыни? Или с востока прибыл, с Урала, где, по слухам, стоит великий Вертикальный город? Или, наоборот, с запада, откуда-нибудь из бесплодных мертвых земель за Минском? Ведь никто не ведает, что там дальше, а Пустошь, если задуматься, не так уж и велика. Только кажется большой, потому что пройти ее всю от Донной пустыни до севера Московии неимоверно трудно. Мутафаги, кочевые мутанты, крупные бандитские кланы и небольшие отряды кетчеров – да мало ли что может встретиться на пути? К тому же торных дорог почти нет, имеется несколько трактов да старых бетонок, а так – сплошное бездорожье, бурелом, развалины, пятна радиационные и другие аномалии, и гейзеры, и трещины, из которых огонь пышет. Вот и чудится, что земли эти так огромны. Но на самом деле не очень-то велики они – и что за их границами лежит? Никто не знает. Никто, кроме Владыки. Или он не из неведомых мест пришел, а такой же местный, как Ежи, и только кажется своему секретарю личностью с загадочным прошлым?

Вопросы, вопросы… Вся жизнь Ежи состояла из них. Он был страсть как любопытен, всегда мучился, пытаясь узнать больше, чем знал, влезал во всё и думал, думал, думал так, что аж мозги временами кипели! За это и привечал его хозяин, потому и брал с собой во всякие поездки.

Внизу звенела кирка, звонко ударяли ломы в каменный пол, раздавались возгласы монахов. И зачем Владыка приказал лаз долбить? Уж не под землю ли он собрался, к пращурам? Какого некроза там делать? Ежи выпрямился и взъерошил волосы на затылке. Как ни напрягал секретарь мозги, не мог догадаться.

– На восток смотри, – не оборачиваясь, сказал Баграт.

Ежи сконфуженно отвернулся. Глаза у него на затылке, что ли? Чего на равнину-то пялиться, за ради Чембы этого? Да такого дылду без всякой оптической трубы узреть можно. К тому же он со всей своей сворой припрется. Секретарь передернул плечами – горланить начнут, как цыгане на базаре, копьями и духовыми трубками махать, чего доброго стрельнут ядовитым дротиком. Хорошо, если в доспехи засадят, а коли в рожу или шею? Он коснулся щек, круглого подбородка, склонив голову к груди, сдвинул под курткой пластину панцирника так, что край за воротник вылез и больно врезался в острый кадык. Кашлянув, поморщился, расстегнул верхнюю пуговицу и поправил доспех – дышать стало легче.

За спиной раздался шорох, клацнул затвор, но Ежи решил больше не оборачиваться и, выполняя наказ Владыки, поднял трубу. Далеко на востоке клубилось облако пыли. Сначала показалось, что это обычный ветрюган, который столбом гоняет по равнине песок со всяким мусором, но вскоре облако растянулось длинным шлейфом. Показалась повозка, вот только ни манисов, ни лошадей видно не было.

Подкрутив окуляр, секретарь вздрогнул. Одноосную колымагу тянули панцирные волки, да не просто тянули, неслись быстрее всякого «тевтонца». А ведь в Ордене машины – мощь, с ними в скорости разве что манис потягаться сможет! Наморщив лоб, Ежи опустил трубу. Это что же выходит, у Чембы в племени есть… секретарь аж зажмурился, вспоминая слово. Есть… ну которые мыслями мутафагов подчиняют. Баграт их в Храм, еще когда кочевые с Крыма на переговоры прибыли, наотрез пускать отказался. Как же он их называл? Гринго… нет – гронги! Точно, они. И что ж теперь делать?

Тряхнув головой, секретарь подался назад, вовремя спохватился, шагнул на прежнее место – а то Владыка заметит, что он мечется, как уж на сковороде. Оглянулся. Баграт сидел в прежней позе, ветер шевелил курчавые, черные как смоль волосы. Владыка разложил на скатерке детали от своего автомата и чистил шомполом короткий ствол. Автомат в разобранном виде походил на пистолет. Длинный магазин Баграт выщелкнул из рукояти и проволочный приклад отстегнул, положил рядом. Угловатый корпус оружия напоминал плоскую коробку с проштампованными по бокам канавками. Затвор располагался сверху. Снизу, рядом со спусковой скобой, прикручен фонарик толщиной с палец, внутрь пыж из карбида забит; горит недолго, но линзы в нем особые, потому луч узкий и бьет далеко. В темноте самое то, чтобы цель поразить.

Ежи снова уставился на равнину, на этот раз даже в трубу не стал смотреть. Мутантов было слишком много. Твари бежали обратным клином за колымагой, которая сбавила скорость.

Зачем же Владыка автомат чистит? Неужто решил Чембу грохнуть? Но какой в этом смысл? Чемба – вождь самого большого мутантского племени в Пустоши, которое он сколотил из множества разрозненных кочевых таборов, он создал Стойбище, по слухам – огромный лагерь мутантов, можно сказать – настоящий мутантский город. Баграт давно пытался наладить переговоры с ним.

Ежи топнул протезом по бетонной плите. Если убить Чембу, племена вождя потеряют, враждовать начнут и… Стоп. Иначе надо мыслить. Устранив главаря, Баграт ничего не добьется. Его самого твари сразу на куски порвут. Растерзают еще до того, как хозяин на спусковой крючок нажмет, ведь у них гронги есть. Они любые намерения Владыки, если тот вздумает на жизнь вождя покушаться, заведомо почуют. Значит… значит…

Секретарь оглянулся.

– Что, – Баграт выпрямился, – вопросы замучили?

– Одолели, Владыка, – признался Ежи. – Сил нет.

Баграт повернулся, глядя с прищуром, вогнал в пистолетную рукоять магазин, щелкнул затвором и спрятал автомат под куртку. Не спеша достал из кармана чистую тряпицу и принялся вытирать руки. На скуластом лице вокруг носа залегли глубокие складки.

– Дай-ка мне трубу. – Владыка протянул руку.

Когда люминевый цилиндр лег в его широкую ладонь, он даже не посмотрел в сторону мутантов, которые пылили к Валу. Вместо этого Баграт задрал голову и стал поворачиваться на месте, будто искал что-то в небе.

С равнины уже доносились гортанные возгласы, все громче выли волки.

– Ну вот, – прищурив глаз, Владыка поднял трубу, – все в сборе.

Он смотрел на север, где в побелевшем от солнечных лучей небе едва виднелась черная точка.

– Держи. – Владыка протянул трубу секретарю и взглянул на часы. – Как по расписанию. И Чемба вовремя прибыл.

Ежи пригладил торчащие дыбом жесткие волосы, хмурясь и пытаясь сложить воедино все факты.

– Дуй вниз, – сказал Баграт. – Возьми у Павла Скалозуба клеть с почтовыми воронами и подними сюда. Ясно?

– Так то ворон от агентов наших летит?! – уразумел секретарь. – Понял, понял!

– Давно пора. Что же, шоу начинается, – заключил Баграт и отвернулся.

Сунув трубу за пояс, Ежи поправил котомку за спиной и похромал к лестнице, размышляя на ходу, что хозяин, когда в Храме находится, совсем по-другому разговаривает – там по-человечески, как все другие монахи, фразы складывает. А когда наедине с ним, то загадками сыплет, словечки незнакомые потребляет или целые выражения, смысл которых порой уловить тяжело.

Он спустился в просторную залу и остановился. На серых стенах виднелись трещины, покрытые бурыми потеками. Кислотные дожди разъели штукатурку и полностью смыли древние фрески. Ворота в храм не сохранились. Повозка с манисами, стоявшая до этого в центре залы, перекочевала под въездную арку. Другим путем внутрь попасть невозможно, окошки узенькие совсем, да и высоко. Разве что на крышу взобраться, потом вниз по лестнице, но это много времени у атакующих займет. Лошадей видно не было. Павел Скалозуб, чернявый монах, ростом и фигурой копия Баграта, сидел на передке. Завидев секретаря, он перегнулся через борт, пошебуршал в кузове и, когда Ежи подошел к повозке, протянул ему клеть с воронами.

– А где все? – спросил секретарь. И, повысив голос, добавил: – Вы вообще ведаете, что сюда мутантская армия мчится? Вы чем тут занимаетесь?

Скалозуб ощерился, мотнул головой вправо. Ежи уставился в соседнюю залу, где под стеной открылся проход в пещеру. Кругом валялся битый кирпич и целые куски вывороченной из каменного пола кладки. Секретарь открыл было рот, повернулся к монаху, но, встретившись с ним взглядом, оробел и, ничего не сказав, забрал у него клеть.

– Чеши наверх. Скажешь Владыке, что приготовлено все.

Припадая на ногу с протезом, Ежи поспешил к лестнице. Ох уж эти охранники, элита Ордена, белая кость! Распустил их Баграт, дозволяет и прощает вольности в разговорах. Почтения к сану не требует вовсе. Неужто в тех местах, откуда хозяин прибыл – если он и правда не отсюдова, – так принято? Тогда бы Ежи ни за что не хотел там жить! Да как смел этот Скалозуб ему, секретарю самого Владыки киевского, так сказать?! Чеши наверх… чеши, понимаешь ли! Поднимаясь по ступенькам, Ежи просклонял телохранителей на все лады. Ступив на последнюю, покосился вниз. Монах, поставив между ног железный короб, перекладывал в нем патронную ленту. В зале появились еще четверо, у двоих на широких ремнях за спинами висели громоздкие пулеметы с дырчатыми кожухами вокруг стволов, двое держали в руках по ящику с патронами.

Неужто и вправду Баграт воевать с мутантами собрался? И повозку так поставили, что в храм не въехать, вход в какую-то пещеру откопали… Ежи сглотнул, тряхнул головой, отгоняя дурные мысли, и выбрался на крышу.

– Ну где тебя черти носят?! – крикнул Владыка.

Как бы по шеям не надавал, подумал Ежи, хромая к нему. Раз вспомнил неведомого мутанта всуе, значит, не в духе Баграт. Любит он «черта» поминать, когда злится. И что ж это за тварь такая, в каких краях обитает?

Секретарь поставил клеть Владыке под ноги и выпрямился, уперев руки в бока.

– Держи. – Баграт сунул ему свисток. – На север смотри, вон ворон летит. Подзови.

Владыка хлопнул секретаря по плечу, шагнул к другому краю крыши.

Ежи набрал побольше воздуха, чтобы дунуть в свистульку, Баграт окликнул его:

– Что Скалозуб сказал?

– Готовы.

– Ладно, свисти давай.

С первыми же трелями летевший высоко ворон сложил крылья и стал падать камнем. Ежи поднял согнутую в локте руку, птица замахала крыльями, спланировала и села секретарю на предплечье.

– Гильзу мне, живо! – Баграт стоял на самом краю, наблюдая за низиной под Валом, куда уже въехала колымага Чембы.

Гортанные возгласы и улюлюканье мутантов становились все громче.

Ежи отломил припаянный к кольцу на лапке птицы латунный цилиндр и протянул Владыке. Когда тот прочел записку, морщины на лице слегка разгладились.

– Пиши, – велел он. – «Жду два дня в условленном месте».

Секретарь посадил ворона в клетку, достал из котомки дощечку, к которой был привязан карандаш и прикноплен лист бумаги. Послюнив грифель, записал послание.

– Запечатывай.

Ежи аккуратно сложил лист, оторвал узкую полоску.

– Долго возишься. – Баграт отвернулся, глядя вниз. – Красиво идут.

Снова обернулся:

– Ну?!

– Готово, Владыка.

Секретарь выпрямился, держа скрученную трубочкой записку.

С равнины к Валу устремились мутанты. Темная масса обтекала строения, расползалась по низине, как жирная клякса на листе бумаги. Еще немного, и кочевые заполонят весь город.

– Заряжай ворона. – Баграт открыл клеть.

Ежи приготовил щипчики. Когда Владыка протянул ему ворона, секретарь вставил записку в гильзу у того на лапке и обжал кончик латунного цилиндра.

Баграт подбросил птицу. Она расправила крылья, сделав несколько взмахов, взмыла высоко и полетела на север.

– Снова пиши.

Опустившись на колено, секретарь взял дощечку.

Подумав, Владыка пожевал губами и произнес:

– Договор в силе… Точку поставь. – Баграт заглянул Ежи через плечо. – Дальше: встретим за Кислой долиной.

И шагнул к лестнице.

– Записал?

– Ага.

Владыка спустился на две ступеньки.

– Запечатывай, но пока не отправляй. Скажу когда. – Он окинул взглядом крышу. – Приберись здесь и вниз приходи.

Ежи кивнул и потянулся к клети, где сидели два ворона. У принесшего послание окрас был черный, с синеватым отливом. Другой был чуть крупнее и какой-то рябой – голова, хвост и крылья сплошь усыпаны седыми перышками.

Разобравшись с запиской, секретарь подхватил клеть, покрошил птицам кусок кукурузной лепешки, которую не доел Баграт, встряхнул скатерку, перекинул через руку и поковылял к лестнице.

И чуть не столкнулся с пулеметчиками, которые выбежали на крышу. Две пары молча проследовали мимо и улеглись на краю, по разные стороны от лестницы. Загремели патронные ленты в коробах, лязгнули затворы.

– Ежи! – донеслось снизу.

– Иду! – отозвался он, спускаясь.

Повозка с манисами по-прежнему загораживала въезд в залу. Скалозуб, сидя на передке, внимательно слушал Баграта, который стоял к нему боком, заложив руки за спину.

– …тогда подорвешь заряды, – закончил он фразу.

И монах кивнул:

– Уяснил.

Владыка повернулся, положил руку ему на плечо:

– Но я думаю, до стрельбы не дойдет.

– Воюем до победы! – Скалозуб осклабился.

– До победы.

Ежи подошел к повозке:

– Слушай сюда.

Баграт, потянув его за рукав, отвел в сторону:

– На переговоры со мной пойдешь. Вдруг Чемба не врубится, не поймет сразу мое предложение. Тогда переводить станешь. Все остальное время думай про белую обезьяну… – Увидав на лице секретаря замешательство, Владыка поправился: – Про белого мутафага. Тупо так стой, гляди перед собой и думай про него.

– Зачем? – удивился Ежи.

– Затем! – раздраженно бросил Баграт, но смилостивился и пояснил: – Чтобы гронги мыслей твоих не прочли. Ты ж у нас размышлять горазд.

Владыка легонько стукнул секретаря по лбу.

– Уразумел! – выпалил Ежи.

– Повтори.

– Глядеть перед собой и думать про белого мутафага.

– Молодцом. Шагай за мной.

Когда они вышли из храма, мутанты окружили вал. Отовсюду доносились возгласы, рычание, бряцало оружие. Ежи почудилось, что вся эта свора сейчас хлынет навстречу, раздавит, растопчет, порвет их на куски. Одно дело в Твердыне с мутантами говорить, когда в казармах полно жрецов-карателей, другое – здесь, посреди песков Сухого моря, где помощи ждать неоткуда.

Украдкой взглянув на Владыку, Ежи сделал пару глубоких вдохов и покрепче сжал в руке кольцо, на котором висела клеть с воронами. Вспомнив наказ Баграта, стал думать про белого мутафага.

Из галдящей на все лады толпы выехала колымага. Управлявший ею здоровенный мутант вскинул трезубец из арматуры – шум стих. Панцирники, высунув языки, втащили повозку наверх, Чемба натянул поводья, и волки остановились.

Одет мутантский вождь был в меховую безрукавку и штаны до колен, на голове шлем, искусно выточенный из черепа пятнистого маниса. Ноги обуты в сандалии, ремешками которых к голеням прихвачены щитки из плавников катрана.

Баграт сделал пару шагов к повозке, встал, расправив плечи, как подобает Владыке. Ежи последовал за ним, но остался чуть в стороне и позади.

За спиной у Чембы, квохча и ухая как наседки, завозились два мутанта, и сразу заволновались волки в упряжке, до того сидевшие смирно.

Мутанты были небольшого роста, едва ли четыре локтя наберется, грязные, босые и тщедушные, в драных хламидах на голое тело и шляпах, сплетенных из тростника. Спутанные сальные волосы свисали до плеч, лиц не разглядеть.

Гронги, сообразил Ежи и тут же обратно принялся думать про белого мутафага.

– Прими дары, вождь! – произнес Владыка, когда волки притихли.

Два монаха вынесли на пустырь перед храмом бочку, сверху на нее поставили сундучок с резной крышкой, обтянутый сеткой из серебристой нити.

– Крымское вино, – продолжил Баграт, – и золотые монеты…

Один из телохранителей шагнул к Владыке, монах развязал тесьму на груди, стащил со спины черный футляр в форме полумесяца и раскрыл его.

– И саблю. – Баграт вынул клинок из футляра, на гарде с рукоятью заблестели драгоценные камешки. – Подарок, достойный великого шанти.

Владыка сделал короткий кивок и положил саблю в футляр. Монахи подхватили дары и перенесли их на повозку Чембы, после чего быстро удалились.

Ежи вытер вспотевший лоб – ну и загнул Владыка, ему и толмач не нужен. Последнюю фразу кочевники поняли хорошо: шанти – опытный воин, наставник, который обучает вступающего во взрослую жизнь юнца всем премудростям охоты, войны и переговоров.

Вождь повернулся боком к Баграту, выпятил подбородок и стукнул себя кулаком в грудь, издав гортанный возглас. Его подхватила сотня глоток.

Солнце взошло в зенит. Пот струйками стекал по лицу, секретарь смотрел на орущую в низине толпу и пытался унять дрожь в колене. Стоять на песке было неудобно, протез постоянно проваливался, а выдержать долго на одной ноге вес тела Ежи не мог, поэтому часто переступал с места на место.

Баграт слегка повернул голову в его сторону, заложил руки за спину и показал кулак. Ежи сглотнул и замер. Прикрыв глаза, постарался отвлечься, представив белого мутафага. Но тот, гад, не представлялся, норовил улепетнуть куда-то и пропасть совсем, а вместо него на ум лезли всякие мысли.

После очередного взмаха Чембы мутанты смолкли.

– Я знаю, что ты хочешь, вождь, – заговорил Баграт. – Но я не в силах повлиять на Московию, где не признают мутантов, где Орден и другие кланы истребляют вас. Для кочевых племен в Пустоши настали плохие времена.

Владыка сделал паузу. Чемба помрачнел, сдвинул густые брови, отчего шлем из черепа маниса съехал на лоб.

– Но племена в союзе с Киевом. И я решил разослать весть о нем по всей Пустоши. Наши заставы вас пропустят. Торопитесь к границам Московии, соберитесь вместе. – Баграт поднял сжатый кулак. – И обрушьте всю силу на поселения топливных кланов, подожгите нефтяные хранилища, разрушьте переправы через Разлом! А после отправляйтесь в Кислую долину. Займите ее и убивайте каждого, кто сунется за фронтир.

Ежи показалось, что толпа перестала дышать, сотни глаз уставились на вождя в ожидании. Чемба склонил голову к плечу, его пухлые губы вытянулись, он открыл рот, но Владыка опередил его.

– Лишив Московию нефти, – чеканя слова, Баграт взмахивал кулаком перед грудью, все больше распаляясь, – разрушив переправы, вы отрежете московские кланы от Пустоши! Вместе мы продиктуем им наши условия, и тогда…

Владыка окинул взглядом неровный строй мутантов.

– Тогда московские кланы станут рабами! Вашими слугами! Вы займете их поселения, воды и еды хватит всем, живите вволю! А не сделаете этого, знайте: Стойбище будет уничтожено!

– Как?! – зарычал вождь, широко разевая рот.

– Преподобный Гест, хозяин московского Храма, сделает это. И силы небесные ему помогут.

Чемба задрал голову. И сотни уродливых лиц обратились к небу.

Ежи взглянул туда – высоко-высоко над землей летела платформа. В Пустоши никто не знал, что это такое. Издали платформы походили на острова из металла, парящие над облаками. Кто управляет островами, сколько их и какая сила поддерживает в воздухе эти необычное сооружения – было неизвестно.

– Гест выступил в поход к Минску, – снова заговорил Баграт, – чтобы гнев небесный обратить против Стойбища. Преподобный знает, как это сделать. Небеса прольются огнем, и Стойбище будет разрушено. Лишь я могу остановить Геста!

– Вместе! – проревел Чемба.

Баграт коснулся пальцем виска:

– Думай, Чемба. Гест хитер. Пока мы тут говорим, он спешит к своей цели. Спешит на железных повозках, которые едут сами, без манисов и лошадей. Большое войско не сможет двигаться так быстро. Но малый отряд – сможет еще быстрее. Я опережу Геста, не дам выжечь Стойбище. Ты же сокрушишь московские кланы, отплатив им той же монетой, займешь их земли, лишишь горючего и продовольствия. Сейчас кланы не ждут нападения.

Вождь оскалился, блеснув желтоватыми зубами. Глянул на спокойно сидящих гронгов, спрыгнул с повозки и подошел к Баграту.

– Твой ответ, вождь? – спросил тот.

– Да! – рыкнул мутант.

– Вместе мы сила, – сказал Владыка, глядя в глаза Чембе.

– Сила! – выплюнул тот, обнажив клыки.

Взметнулся к небу трезубец Чембы, толпа взревела, потрясая копьями, духовыми трубками и щитами. Где-то слева от Вала ударили барабаны кочевников.

Подкатила колымага. Вождь запрыгнул на нее, глядя на Владыку, развернулся на месте, стукнул себя кулаком в грудь, стеганул поводьями волков и покатил вниз по склону.

Освобождая ему дорогу, мутанты расступались, надрывая глотки, они все больше расходились в стороны. И вскоре, разделившись на два бурлящих потока, устремились прочь от Черного Вала, хлынув клином на восток.

Ежи, шумно выдохнув, опустился на песок.

– Нечего рассиживаться, – кинул Баграт, направляясь к арке, под которой стояла повозка с манисами. – Выпускай пернатого.

Секретарь подтянул к себе клетку, открыл дверцу и вытащил рябого ворона. Сил подбросить его не было, поэтому Ежи просто посадил птицу на плечо и сказал:

– Лети.

Ворон покрутил головой, разглядывая секретаря то одним, то другим глазом, тюкнул клювом воротник его куртки, взмахнул крыльями, больно хлестнув по щеке, и взлетел.

– Лети, – устало повторил Ежи.

На землю легла густая тень, в лицо дохнуло холодом, вокруг мгновенно потемнело, будто разом настали вечерние сумерки. Ежи задрал голову и едва не вскрикнул. Платформа спускалась к ним с неба. Гигантский остров медленно и бесшумно снижался, казалось, еще немного – и он раздавит строения на Черном Валу.

Прежде Ежи никогда не видел платформы так близко. В нижней ее части мерцали бледно-зеленые огни, воздух под ними клубился и густел, наливаясь неприятным, болезненным оттенком. Что-то знакомое было в этом свете, чуждое человеку и одновременно – опасное. И тут секретаря аж до дрожи пробрало: некроз! Некрозная плесень, убей вас всех Пустошь! Она так же светится!

Ежи вскочил и в считаные мгновения оказался под аркой. Он запрыгнул в повозку с такой прытью, что опрокинул пулемет на задке и вместе с ним одного из монахов, которые, услышав тревожные возгласы, долетевшие с крыши, хотели вылезти из кузова.

Вверху затрещали выстрелы.

– В пещеру! – приказал Баграт.

Повозка дернулась. Ежи схватился за борт; монах, поднявший пулемет, свалился на ящики, стоявшие впереди и почему-то накрытые шторой из Багратова кабинета, а второй и вовсе выпал наружу. Пронзительно свистнул Скалозуб на передке, щелкнул кнут, заверещали манисы, и звонкое эхо загуляло между стенами залы. Темноту развеял световой столб, пробивший крышу и едва не задевший катившую к пещере повозку. Воткнувшись в каменный пол позади телеги, столб наполнил залу бледно-зеленым сиянием. С потолка посыпалась штукатурка и мелкие камушки. Разом смолкли пулеметы, и одновременно с этим на пол шлепнулись четыре тела.

– Не стрелять! – где-то сбоку прокричал Баграт.

И монах, оставшийся в кузове, опустил оружие. В следующий миг рослая фигура Владыки возникла позади повозки, он схватился за борт и запрыгнул внутрь.

– В сторону! – рявкнул он, шагнув к ящикам.

Вниз по световому столбу скользнула тень. Силуэт внутри мерцающего колодца показался Ежи почти прозрачным, каким-то водянисто-белым, неземным. Но мысль об ангеле вылетела из головы секретаря, как только человекоподобное существо, достигнув пола, открыло глаза. Они были ярко-желтые, нечеловеческие, страшные, да еще и светились – будто сам Нечистый смотрел ими в залу.

Ежи зажмурился, отпрянул, напоровшись спиной на Баграта, и получил от него ногой под зад. Отлетев к борту, секретарь снова встретился взглядом с призраком. Тот поднял толстый стеклистый цилиндр, в котором что-то шевелилось, дергалось и тихо жужжало.

За борт полетела штора, раздался щелчок, из передней части кузова полилось низкое гудение. Пол в повозке накренился, она въехала в пещеру. Снова заверещали манисы. Низкие своды изодрали брезентовый тент. Позади в проход выступили сразу несколько телохранителей, сгрудившись, они заслонили мерцающий столб посреди залы и призрачную фигуру в нем. Загремели выстрелы. И тут же один за другим стали смолкать автоматы. Вскрикивая, монахи по очереди оседали на пол пещеры, кто-то хватался за горло, кто-то – за сердце. Между ними, как муха, кружилась яркая зеленоватая точка, жалила, как оса, отлетала и вонзалась в новую жертву.

За спиной Ежи клацнуло, гудение сменил нестерпимый для уха комариный писк. Справа вдоль борта сыпанули искры, запахло паленой проводкой, повозка вздрогнула.

Убивавшая монахов летающая тварь ринулась за повозкой и взорвалась яркими брызгами перед лицом у Ежи. Выпучив глаза, он заорал – рядом с резиновым набалдашником его протеза лежал выпуклый, с рваными краями осколок, над которым слабо трепетали полупрозрачные крылышки. Они молотили хромированный штырь протеза, оставляя после себя глубокие борозды. Еще немного, и эта тварь своими крыльями укоротит его на треть.

Ежи согнул ногу и тут же распрямил, набалдашник культи припечатал осколок к задней стенке кузова, раздался хруст, будто кусок тонкого стекла раздавили. Секретарь облегченно выдохнул. Поднял взгляд. Пещера содрогнулась. Взрыв в зале обрушил своды над входом, завалив тела убитых и раненых. Что-то твердое садануло Ежи по темени, перед глазами поплыли круги. Последнее, что он услышал, был пронзительный свист Павла Скалозуба, щелчок кнута и шипение манисов.

Глава 8

Караван атамана Креста выехал на тракт за внуковским полем. Ильмар свернул на обочину, придержал коня, пропуская отряд Прохора вперед.

На небе мерцали звезды, бледно-желтый диск луны висел над кромкой леса, озаряя окрестности тусклым светом. Бряцало оружие, глухо били в землю копыта, поскрипывали колеса. Атаман отыскал взглядом крытую брезентом телегу Зиновия – на задке сидели грузный Миха с рослым Яковом. Рядом ехал Рэм. Он зажал в зубах косичку, свисавшую у виска, и накручивал ее кончик на указательный палец, глядя в ночное небо и о чем-то размышляя. За ним на поводу шагала лошадь Калеба – значит, напарник спать завалился. Ильмару тоже не помешало бы, да где там, лишь днем успел чуток покемарить.

Почесав нагайкой широкий лоб, атаман дождался, пока Рэм поравняется с ним, пришпорил коня и пристроился за телегой.

– Где хозяин? – донеслось спереди.

Ильмар приподнялся на стременах.

– В обоз скачи, – ответил кто-то.

Рэм выплюнул косичку, достал обрез из кобуры, притороченной к седлу, положил на бедро.

– Кто там? – спросил атаман.

– Посыльный, – тихо сказал охотник. – Медведковский.

Ильмар уже и сам приметил белую повязку на рукаве скачущего навстречу всадника. Подумал: Хэнк не просто так всех своих заставил на плечо белые тряпки намотать, в бою сподручней отличать будет. Так почему Ильмару не предложил сделать так же? Это наводило на всякие размышления.

– Здеся хозяин. – Рэм махнул обрезом, подзывая посыльного.

Может, бригадир с ним и его обозом разделаться хочет? Что, если с киевскими успел сговориться? Хотя это уж слишком, начинать такое дело… Атаман оглянулся. Повозка с Костой и Мирчем Сельмуром катила в хвосте колонны. Когда б Хэнку успеть?

– Ильмар! – Медведковский, подъехав к телеге, развернул коня.

– Что надо?

– Бригадир тре… – Он запнулся. – Просит на разговор.

– Скажи, пусть сам подъедет.

Посыльный кивнул, ударил пятками жеребца и поскакал в голову колонны.

Нет, затевать сейчас Хэнку что-то против Ильмара – чересчур, и Коста не настолько глуп, чтобы в сговор с медведковскими вступать. Киев дело хочет сделать чужими руками, будто песчаный шакал у волка-подранка, добычу вырвать, а после – добить. И так все провернуть, чтобы свидетелей не осталось.

Впереди раздалась ругань, шлепки. Атаман дернул повод, хлестнул коня и поскакал по обочине, ища взглядом Прохора среди всадников.

Помощник отыскался быстро. У телеги, что везла ящики с патронами, отвалилось колесо. Возничий, светловолосый парень, стоял тут же и утирал разбитые в кровь губы. Прохор влез на коня и сказал:

– Тебе времени колесо приладить, пока предпоследняя телега с обоза сюда не доехала. Иначе… – Помощник заметил Ильмара. – Я тя самого к ступице привяжу!

– Двоих в помощь отряди и догоняй, – велел атаман.

Обогнав вереницу обозных телег, он съехал с дороги перед поворотом, пустил коня галопом через проплешину между деревьями, выскочил на пригорок и натянул повод.

Луна поднялась выше, в тусклом ясном свете хорошо была видна колонна медведковских, растянувшаяся аж до развалин брошенного поселка у Ржавого озера. Водную гладь, к которой жались руины вперемешку с редким кустарником, покрывала маслянистая пленка. Ильмар отыскал взглядом Хэнка. Бригадир остановился под остовом водонапорной башни и наблюдал, как его отряды втягиваются в поселок.

До Пустоши уже рукой подать. Перевалить за гряду холмов на юге и…

Подъехал Прохор. Сказал, поправив фуражку:

– Атаман, мне это все не по душе.

– Что именно? – Крест напряженно посмотрел на Прохора.

– Да поход этот. Далеко ж идем. Киевские… люди на них как на волков смотрят. И…

– А ты вели смотреть как на любимых баб! – раздраженно перебил Ильмар.

Прохор в последнее время стал позволять себе слишком много высказываний. Молод, не понимает, какая ставка на кону, хоть и при разговоре с Костой в шатре был.

– Без медведковских с караваном Геста нам не справиться. Ладно, скачи назад и разбуди Калеба, потолкуем с Хэнком и нашими гостями. Решим, что да как делать будем. Пустим пыль в глаза.

Прохор кивнул, пришпорил коня и поскакал в обоз.

Хэнк оглянулся, когда к нему подъехал посыльный, выслушал доклад, повернулся к холму. Ильмар махнул ему рукой, и бригадир, пустив коня галопом, устремился вверх по склону.

Оказавшись на вершине, с ходу начал:

– Куда едем? Зачем?

Атаман не ответил.

– Ильмар, люди волнуются. – Бригадир подъехал ближе. – Юл Метиса выпорол…

– И правильно. Другим неповадно будет.

– Ну, мне хоть скажи.

Ильмар развернул жеребца и бросил:

– Сейчас все узнаешь. За мной скачи.

Повозка киевлян уже съехала с дороги и стояла под пригорком. Рэм с Калебом на лошадях держались в стороне, ближе к обочине. Прохор согнулся в седле, облокотившись на луку, и о чем-то разговаривал с Костой.

Когда Ильмар с бригадиром спустились с холма, переговорщик громко попросил:

– Атаман Крест, пусть наш разговор состоится без посторонних.

Ильмар переглянулся с Хэнком, посмотрел на Прохора.

– Пусть бригадир останется, – пожелал Коста, – остальные ждут на дороге.

Атаман кивнул Прохору, тот усмехнулся и направил коня к обочине.

Мирч все это время сидел, неподвижно глядя перед собой. Коста, убедившись, что люди Ильмара отъехали достаточно далеко, опустился на лавку и начал:

– Достопочтенный атаман Крест, я так понимаю, что бригадир Хэнк еще не совсем в курсе дел? – Переговорщик положил локти на колени и сцепил пальцы.

– Не совсем, – буркнул Ильмар.

– Тогда я кратко изложу основное.

Пока Коста излагал, атаман наблюдал за лицом Хэнка. Переговорщик и правда очень кратко донес суть дела. При этом умудрился искусно обойти в рассказе тему с Зиновием Артюхом, не коснувшись и ключа-артефакта, уделив большое внимание награде за оказанные медведковской бригадой услуги. Это сильно не понравилось Ильмару, так как последняя фраза прозвучала двояко, с намеком на то, что если атаман Крест и его люди не справятся либо вдруг откажутся от предложения, то Киев не прочь с медведковскими договориться на отдельных условиях. Впрочем, Хэнк никак на это не отреагировал. Ильмар окончательно успокоился, решив, что никакого сговора между киевскими и бригадиром нет, когда последний, поглаживая отвисшую губу, сказал:

– Ладно, понял, засада, значит. Это знакомое дело. А что за караван, кто в нем, сколько народу, как вооружены, какие машины?

– Точно узнаем, когда дозорные вернутся, – ответил Ильмар. – Подумай хорошенько, где в Пустоши караван подловить будет легче.

– Так обогнать его надо, к Можайскому тракту свернуть и обогнать, – тут же предложил Хэнк. Ковырнул болячку на губе и добавил: – На перепутье удобне´е всего.

– А вы как думаете, атаман Крест? – Коста повернулся к Ильмару.

Тот согласно кивнул, думая о другом: людей своих надо сберечь, пускай медведковские воюют. А когда дело исполнят, ключ забрать. Тогда киевские никуда не денутся, все расскажут про Нарочь. Главное, до встречи с их отрядом все провернуть. Пускай себе считают, что он согласен с предложением Хэнка.

– Так и сделаем. – Ильмар хотел уже развернуть коня, когда Коста изменился в лице, расправил плечи, стал серьезен и собран.

– Атаман Крест, бригадир Хэнк, – начал переговорщик, – главным условием нашей сделки будет смерть всех людей в караване Преподобного Геста. Даже если там будут женщины и дети. Ваши люди должны убить всех.

– Всех так всех, – пожал плечами Хэнк. – Мне это все равно.

– Ладно, – согласился Ильмар, хотя вообще-то был против бессмысленной резни. – Значит, обгоняем караван монашенский и устраиваем засаду на пути. Решено.

Он хлопнул коня ладонью по крупу, развернул и поскакал к дороге, махнув ожидавшему у обочины Прохору.

* * *

С трудом разлепив веки, Вик уставился в звездное небо. Его снова толкнули в плечо. Приподнявшись на локтях, он наконец сообразил, что лежит в повозке. Луна высоко, время к полуночи. Выходит, долго спал. Вик сел и увидел рядом с телегой Петра. Жрец подоткнул платок у его виска, отступил и поманил за собой.

Вик слез на землю, морщась, потрогал щеки. В голове до сих пор гудело после взрыва на набережной, прокушенный язык распух. Он коснулся опаленных бровей, поправил тюрбан и увидел пятна костров вдалеке под косогором. У подножия холма тянулся неровный строй приземистых навесов, перед ними стояли сендеры и мотоколяски. Поодаль виднелся трехосный фургон, дальше большой круглый шатер. Печку там раскочегарили на славу, с верхушки дымохода срывались искры, взлетали над куполом и гасли в черном небе.

На передке телеги спал Стод. За спиной хрустнули ветки, из зарослей терновника выбрался Эван, бросил посох в повозку и залез следом. Лицо его закрывала тряпка с прорезями для глаз. Пустынник улегся у борта, поерзал, вытащив из-под себя котомку, положил на живот, обхватил ее, сцепив пальцы, и закрыл глаза.

А Гест куда-то ушел, нигде не видно. Вик зевнул, потянулся и схватился за предплечье. Мышцу свело судорогой, в локте кольнуло.

Петр терпеливо ждал, пока он разомнет руку. Из-за холмов донесся вой песчаных шакалов. Над лагерем пролетела ночная птица, коротко крикнула, будто ругнулась на непрошеных гостей, и пропала в темноте.

Когда боль отпустила, Вик снова поправил тюрбан, закрыл лицо платком и взял из повозки посох. Махнув ему, Петр направился к подножию холма.

Миновав караульных, они подошли к навесам, под которыми спали башмачники, и остановились, когда путь преградил верзила Паскаль.

– А-а, – протянул тот. – Пустынники. Дюк говорил про вас, да я позабыл, че вам надо. А?

Вик встал за спиной у Петра, исподлобья глядя на Паскаля.

Башмачник ухмыльнулся:

– Эт я пошутил. Вдруг заговорите, обет свой нарушите. Идем в обоз.

Он развернулся, обойдя заросли, стал взбираться по склону.

Вскоре открылась широкая поляна, где паслись стреноженные кони и горел большой костер. Над огнем висел чан, рядом дымила трубой походная кухня.

Ощутив запах каши, Вик сглотнул.

– Крутит кишки, а? – отозвался Паскаль. – А как вы в Пустоши бродите без еды и воды подолгу? Вам, стало быть, жратву можно не давать? Ладно, ладно, шучу опять!

Он снова хохотнул и пошел к костру, у которого суетились обозные.

– Ну че тут у нас? – крикнул Паскаль издалека. – Кашу сготовили?

– Была вчера, да всю съели.

Вик узнал голос Панка.

– Кого привел? О! – Панк вышел из-за кухни на свет, оглядел пустынников, взял пару поленьев и швырнул в огонь.

– Кормить привел, – сказал Паскаль. – Удачу нужно кормить. Гаврила где?

– Запропал, – отозвался Панк. – Видать, стережет бензовоз у оврага. К холму-то подъехать не смог.

Он вытер руки о рубаху, присел на корточки, но тут же выпрямился. Видно было, что рядом с пустынниками башмачнику не по себе.

– Ты чего такой? – спросил Паскаль.

– Это… ну… – Панк мотнул головой в сторону Петра и Вика.

– А-а. – Верзила многозначительно покивал. – Бывает. Зато они удачу приносят. Такое пережить. Лихорадка, понимашь…

– Угу, – буркнул Панк.

– Зато теперь им нечего страшиться. Кто земляную лихорадку сдюжил, которая весь Минск скосила, тот глупой смертью уже не помрет, тока от старости. Ну, че стал, каши отсыпь. Дюк предупреждал?

– А чего сразу Дюк, он что, указ мне? Мне Копытыч… – Панк смолк.

К костру подошел Оглобля.

Заметив знакомую фигуру, Вик едва не рванул в темень, обратно к зарослям, еле сдержался. Лицо закрыто платком, к тому же брови опалило… Не может узнать его бывший старший бригадир.

Оглобля встал перед костром, протянул руки, чтоб согреть, постоял молча, потом поднял взгляд на Вика и сказал:

– Пустынник, сверши обряд, поделись удачей.

Паскаль кашлянул. Панк боязливо отодвинулся к кухне.

Вик растерялся. Что за обряд такой? Петр шагнул к огню, заслонился рукой от жара и зачерпнул полный котелок каши из чана. Протянув послушнику, показал глазами: сваливай поскорее обратно.

Вик принял котелок, сжал покрепче посох и, стараясь не спешить, поковылял к зарослям.

А если по дороге кто пристанет с этим обрядом? Если еще чего попросят? – размышлял он, шагая уже по склону. Надо Петра подождать. Заныкаться куда-нибудь и, когда тот будет возвращаться к повозке, с ним дальше пойти.

Вик остановился на полпути к навесам, недалеко от трехосного сендера рядом с шатром. Жрецы Ордена пустынникам везде ходить позволяют. Стража знает: причинишь им вред – несчастье с тобой случится. Хорошо если только ногу сломаешь или руку, а можешь и погибнуть из-за какой-то глупости.

Надо укрыться возле шатра, поближе к трубе дымохода. Там и теплее, и склон видно, Петра не проглядит.

Он направился к сендеру. Когда проходил мимо стражников, те коснулись пальцами лбов и кивнули. Глупцы, подумал Вик, а если еще кто допрет под пустынника вырядиться? Так ведь не только покушение на поддельного Владыку устроить можно, а и отравы какой в пищу подсыпать или еще чего хуже придумать – бомбу подложить в обоз, чтобы ящики с боеприпасами рванули… Другое дело, что выживших после земляной лихорадки единицы. В Ордене пустынников наперечет, и Гест лично их к каравану присоединил, а воля Владыки – закон.

Вик подошел к шатру, поставив котелок на землю, уселся возле косо торчащей трубы. Посох бросил рядом. Приложил ладони к ржавому железу и сразу отдернул – горячо. Подоткнув под себя полы халата, он сгорбился, натянул рукава на запястья, прижал подбородок к груди и уставился на склон холма.

Хлопнула дверца сендера. Из фургона выпрыгнул высокий жрец, даже в темноте Вик признал в нем Рута, того самого громилу, который допрашивал Оглоблю во дворе Октагона и примкнул к каравану на выезде из Москвы.

Придерживая кобуру на поясе, жрец быстро зашагал к холму.

Вик выругался про себя. Ведь мгновение назад он мог столкнуться с Рутом.

Вокруг шатра бродили два стражника. Завидев Вика, они тоже коснулись пальцами лбов, потом дотронулись до распятий. Один пошел дальше, а другой задержался. Присел и зашептал:

– Слышь, пустынник. – Стражник с опаской глянул в спину поднявшегося на холм Рута. – Ты можешь тут погреться, но недолго. Не серчай, служба у нас такая. Сам знаешь, Преподобного Геста взрывом изуродовало. Гнать тебя не вправе, но Дюк повелел всякого на штык, кто к шатру без спросу сунется.

Шмыгнув носом, он продолжал:

– А Босх нас на Стене Погибели вместо мутантов повесит, если прознает, что кто-то без его ведома тут был.

Вик кивнул. Стражник коснулся лба, распятья, выпрямился и поспешил за напарником.

Разъешь вас всех некроз! И тут покоя нет… Он хотел уже подняться, наплевав на осторожность, идти к повозке, где остались Стод и Эван, но услышал за стенкой из натянутых на шесты шкур приглушенные голоса. Один принадлежал переговорщику Дюку, другой, судя по резкому выговору, седобородому начальнику стражи. Вик прикрыл глаза, вслушиваясь. В трубе гудело, голоса доносились едва-едва, но постепенно он стал различать отдельные слова, а после и целые фразы.

– Воля Преподобного – закон.

– Закон, – согласился Дюк. – Босх, ты знаешь, что за вещь, которую везем, я в ответе. А Преподобный без сознания пребывает. Раны тяжелые, крови много потерял. Коли дух испустит…

– Молчи! – почти крикнул начальник стражи. – Язык прикуси!

– Я старший в походе. Куда нам сейчас, при чем тут воля хозяина и закон? Надо поворачивать. Без живого Владыки мы не выполним миссию. А раз так, то и груз наш…

– Что за груз? – повысил голос собеседник. – Что за вещь это? Я знаю, что ради нее все затеяно, но не знаю, что это! Не ведаю, кто враг, кто свой, откуда ждать еще удара, кому доверять в Пустоши, кому нет, понимаешь ты это?

В шатре повисла тишина. Вик кинул взгляд по сторонам – стражники не показывались – и опять приник к шкурам.

– …узнать хочешь? – говорил Дюк. – Ничего это тебе не даст.

– Почему так думаешь? Может, и даст, если…

– Если что? Если поймешь, что в шкатулке? Не поймешь. И вот почему.

Раздалось какое-то шебуршание, тихий стук. Тишина. Потом седобородый сказал:

– Ну?

– Что – «ну»? Это внутри шкатулки заперто. Видишь, стенки стальные? Ключ у Владыки. Попросишь его, чтоб отомкнул?

– Владыка в беспамятстве, ты знаешь. Да и не станет он…

– Верно.

Они вновь замолчали. Вик сидел неподвижно, затаив дыхание, напрягая слух.

– Ну а ты-то догадываешься, что там? – спросил седобородый неуверенно. – Шкатулка мала, что внутри поместится? Сам посуди, такое дело Храм затеял! Большой поход в глубину Пустоши, сколько людей поднял, машин… Ради этого?

– Выходит, что ради этого. Что-то важное там очень. А что – не знаю, только Гест ведает.

– И ради того, чтобы мы шкатулку эту до места не довезли, Преподобного убить решили?

– Покушение явно Киев устроил. А ты у мыловара на шее динамит проглядел. Лекаря из Канториума велел не брать, как Владыку лечить?

– На что намекаешь? – повысил голос Босх. – Говори прямо, не темни!

– Я темнить не привык. Потому и говорю: может, ты и есть тот соглядатай, что затесался в Храм, да…

– Разрази тебя небо! Убью за такое! – Из шатра донеслись тяжелые шаги.

Хлопнула печная заслонка. Труба вздрогнула.

– Положь кочергу! – приказал Дюк.

В спину больно кольнуло, похолодевший Вик оглянулся. Стражник, ранее говоривший с ним, взмахнул штыком и велел:

– Уйди, пустынник! Уйди от греха подальше!

Монах, верно, решил, что Вика разморило в тепле, идущем от трубы, и он закемарил, припав щекой к шатру. Хорошо, что не понял, чем Вик на самом деле занимался…

В шатре не произнесли больше ни слова – скорее всего, Босх и переговорщик услышали часового. Теперь надо сваливать.

На склоне показался Петр.

Вик схватил посох, вскочил с неподобающей пустыннику прыткостью. Вспомнил о котелке с ужином, подобрал – каша уже остыла.

Петр тоже его заметил, повернул к шатру, и Вик поспешил навстречу. Дальше шли молча, только у телеги он спросил:

– Где Гест?

Почуяв запах съестного, Стод с Эваном тут же проснулись. Стод, свесив с борта ноги, принял у Вика котелок и тихо сказал:

– Отошел он.

– Куда?

– А туда, за холм.

– Что ж вы Владыку самого отпустили?

– Не кричи ты, – сказал Петр. – Услышат в лагере, что мы балакаем, удивятся. Гест велел за ним не ходить.

– Но мне сведения сообщить надо, – перебил Вик. – Важные.

Стод с Эваном переглянулись. Петр пожал плечами:

– Твое дело. Иди, если надо.

Они занялись кашей, а Вик поспешил на холм.

Поднявшись на вершину, он остановился. Москва осталась позади, перед ним в ночной тиши лежала Пустошь: озаренные мягким светом луны пустыри и развалины, древние свалки, леса, долины, возвышенности, брошенные поселки. Далеко впереди мерцал огонек, левее Вик заприметил еще один. Что это? Лагерь старателей, добытчиков нефти? Стоянка кетчеров или бродяг? Или… или, быть может, мутанты, с которыми борется Орден, занимаются там своими странными мутантскими делами?

Он поежился, но не от холодного ветра, дувшего на вершине. Чужие территории, полные опасностей… Где-то там, за дальними землями, лежали Киев, мертвый Минск и покорившийся Цехам оружейников Харьков, на востоке вознесся в небо Вертикальный город, с той стороны на Пустошь наползал некроз, пожирающий все живое, на юге высилась гора Крым, за ней была Донная пустыня, где племена каннибалов кочевали по наносам засохшего ила, оставшимся на месте старого моря… Все это было теперь перед Виком Каспером.

Ждало его.

Снизу донесся сухой шелест. Вик различил в полутьме силуэт Владыки. Гест стоял у подножия холма среди зарослей, достигавших его пояса. Что он там делает? Вик направился к Преподобному, ступая осторожно, чтобы не шмякнуться на крутом косогоре. Преподобный замер спиной к нему, склонив голову, вроде разглядывал что-то у себя на груди.

Когда до зарослей оставалось несколько шагов, Гест стал поворачиваться. Он держал в руке прямоугольный предмет на цепочке, свисавшей с шеи, – раньше эта штука пряталась под лохмотьями, выходит, Владыка отошел подальше от повозки, только чтоб поглядеть на необычный медальон?

Услыхав шаги, он резко обернулся, сунул предмет за пазуху и схватил нож, висящий на поясе.

Вик моргнул – показалось, под лохмотьями переливаются тонкие серебряные змейки. Вместе они составляли плоскость, прямоугольник размером с ладонь, и штука эта висела у Геста на груди.

Вот только сейчас ее прикрывают лохмотья. А пальцы у Вика покалывает – как тогда, возле Октагона и перед взрывом, – и ладони горячие стали. Но в те разы было больно, аж мышцы сводило, а тут терпимо, лишь приятное тепло ощущается. Да что же это такое происходит сегодня?!

– Это ты, – негромко произнес Гест. – Зачем пришел?

Вик зажмурился, приложил ладони к щекам, а когда раскрыл глаза – тепло и покалывание пропали.

– Я доложить хотел. – Он ступил в заросли, те громко зашелестели, и Вик остановился. – Разговор Дюка с Босхом слышал. В шатре они были, я подобрался…

Преподобный покачал головой:

– Плоха, стало быть, охрана у Босха, раз ты подобраться смог.

– Нет, они меня прогнали. Дали только погреться у трубы, которая от печки идет, и турнули оттуда. Но я успел расслышать кое-что.

– Что же?

– Что Владыка… то есть двойник ваш ранен тяжело. В беспамятстве он и…

– Это я знаю. Все уже знают.

– Да, но еще они про шкатулку говорили. То есть про вещь в ней, ради которой все затеяно. Босх удивлялся, хотел увидеть…

Гест подался вперед:

– И увидел?

Вик покачал головой:

– Нет, Дюк ему не показал, только шкатулку. Сказал: ключ у Владыки. Вот.

– Любопытство Босха простительно, хотя и назойливо. Впрочем, в шкатулку не полезет, если только он не предатель. Вижу по лицу, что желаешь вопрос задать.

– Что это у вас? – выпалил Вик. – Что вы спрятали, когда я подошел? Это та самая «вещь», да?

Гест внимательно поглядел на него:

– Почему так решил?

– Если тот Владыка не настоящий и если вы не знаете, кто в караване предатель, то и не можете Дюку Абену настоящую вещь дать, если она так важна. Ведь так?

– Хорошо, что ты умеешь думать, Вик Каспер. Думать и делать выводы. В жизни это тебе пригодится не раз.

– Но я прав?

Владыка помолчал, отвернувшись от него, кинул взгляд на Пустошь за спиной, потом на вершину холма. Расстегнул ворот.

– Подойди.

Вик шагнул ближе. Ладони нагрелись, вновь появилось покалывание в подушечках пальцев – на узкой крепкой ладони Геста лежал полупрозрачный прямоугольник. Из стекла он, что ли? Нет, пластик вроде того, что можно на старых свалках найти. Из него отлит чехол с пластиковой же круглой рукояткой на одном конце, а внутрь запаяно что-то металлическое, мерцающее в свете звезд серебром. Вик подошел еще ближе, разглядывая. Блестящие дорожки тянулись по тонкой квадратной основе, перекрещиваясь и расходясь. А ведь знакомая картина! Он все правильно увидел мгновение назад. Что же это с ним происходит? Так и с ума сойти недолго…

Но не только в этом дело. Вик и раньше нечто подобное видел, давно. В какой-то старой книге, что ли? Из тех, что взахлеб читал, забравшись на вершину башни клана… Не вспомнить сейчас.

Он поднял взгляд на Геста, который внимательно смотрел на него.

– Что это?

– Сейчас – самая важная вещь в мире, – без улыбки ответил тот.

– Но что?

– Ключ.

– Ключ? Какой ключ? От шкатулки, что ли?

– В шкатулке лишь брусок железный, обернутый в тряпицу, чтоб вес был. Шкатулка – обманка, ты правильно рассудил. А это, – Гест провел пальцами по гладкому пластику, – это очень мало кто видел, и почти никто не знает, для чего оно нужно. Я видел, твой отец и Зиновий, теперь вот ты…

– Но что же это? – в третий раз повторил Вик.

– Ключ от Трона, а севший на Трон сможет повелевать Пустошью, – сказал Владыка и убрал си-ключ за пазуху.

Часть вторая

Смерть в пустоши

Глава 9

Дым выхлопных труб смешивался с летящей из-под копыт пылью. Ветер гнал по высохшей равнине клубки перекати-поля и нес из глубины Пустоши запах пожарища.

Вик, сидя на повозке, вытянул шею. Впереди над горизонтом расползалось густое черное облако.

Люди, ехавшие в обозных телегах, начали вставать, всадники приподнимались на стременах. Лишь Оглоблю, который сидел лицом к повозке пустынников, следовавшей за отрядом башмачников, ничего не интересовало. Бывший старший бригадир протер ветошью самозарядную винтовку, положив ее на колени, вынул из подсумка обойму. Зарядил оружие, клацнул затвором и уставился на пустынников. Вику его взгляд не нравился – Оглобля как будто что-то подозревал.

Оказалось, что горит сразу в нескольких местах, а не в одном, как Вик решил поначалу. Судя по утренним разговорам башмачников, караван к полудню должен прибыть в большое поселение старателей из Южного братства. Их территории богаты битуминозным песком, из которого добывают нефть, а в огромных кратерах близ Разлома полно пресной воды, необходимой для выработки битума.

Над горизонтом полыхнуло, в небо выстрелил столб рыжего пламени. Заржали кони, когда до каравана докатилось эхо взрыва. Язык огня потускнел, померк в дыму, над землей расползлось еще одно черное облако.

Стод выпрямился во весь рост на передке телеги, Вик и Петр тоже вскочили, только Эван с Гестом остались сидеть. Оглобля наконец оглянулся.

Рвануло где-то за Разломом, в поселении. Повозка качнулась, Вик присел, схватившись за борт, и поймал напряженный взгляд Геста. У топливных королей хорошая охрана, их отряды посильнее патрулей Ордена будут. Южное братство – самый крупный клан, с ним не то что воевать, с ним и ссориться никто не станет. Так что же произошло впереди?

Вик открыл было рот, но сообразил, что Оглобля может заметить, а то и услышать, как он говорит, и промолчал. Разлом тянется с севера на восток, через него строители Ленинского и Можайского трактов давно перекинули мосты. Есть и другие пути, о которых когда-то рассказывал отец, они короче, но слишком рискованны. Такой крупный караван, если не по мостам, так разве что через Кислую долину сможет пройти. Хотя той дорогой торговцы давно не пользуются, и места там стали совсем безлюдными. Немногие охотники, вернувшиеся оттуда, рассказывали о мутантах, которых видели на подступах к долине.

Донесся голос Копытыча – он отдавал команды. Несколько башмачников, свернув на обочину, поскакали в обгон каравана.

Вик уже видел две горбатые решетчатые секции моста на деревянных опорах и противоположный край огромной расселины, истерзанный дождями и ветром. Слева от переправы вращались ветряки, один искрил, разбрасывая вокруг яркие брызги. Порыв ветра разогнал дым, что валил из горящих хранилищ за мостом, открыв объятую пламенем нефтяную платформу рядом с ними. Наискось врытые в склон толстые штанги едва удерживали ее. И тут рвануло под основанием.

Заржали кони, кто-то с криком вывалился из седла. Повозку развернуло поперек дороги, Стод с трудом удержал поводья. Караван встал. Башмачники рассыпались вдоль него, обнажив клинки. Заклацали затворы ружей. Жрецы спешились, быстро взяли в кольцо трехосный фургон с двойником Геста. На крыше его откинулся люк, оттуда высунулся Босх. Начальник стражи поднял бинокль, глядя вслед группе всадников, высланной Копытычем на разведку.

Разведчики добрались до переправы и остановились. Один помахал ружьем.

На обочину сполз «тевтонец» и с рокотом покатил в сторону моста. Следом устремились два мотоцикла башмачников.

Гест, хлопнув себя по коленям, перебросил ноги через борт и слез с повозки. Вик с Эваном прыгнули следом.

Спереди долетел пронзительный скрежет. Штанги, на которых держалась платформа, подломились со стороны Разлома, и гигантская конструкция из дерева и железа начала заваливаться в расселину. Грохнули один за другим взрывы, задрожала земля. Вновь испуганно заржали лошади, раздались крики, топот…

Оглобля вдруг дернулся в сторону, обернувшись, выбросил вперед руку – и успел схватить за повод несущегося мимо скакуна. Разжалованного старшего бригадира швырнуло на заднюю часть телеги, он распластался вдоль борта, но коня остановил, и тот встал на дыбы, выбросив из седла перепуганного Кувалду. Башмачник сел, ошалело вращая глазами. Вставший на колени Оглобля презрительно покосился в его сторону и накинул повод на торчащий из борта крюк.

Доносившиеся от моста хлопки взрывов и скрежет прекратились. Кренящаяся платформа замерла. Несколько мгновений казалось, что она устоит, но широкий земляной выступ не выдержал нагрузки, пополз вниз, и платформа рухнула в пропасть.

Раздался стук падающих камней, за ним – далекий грохот.

Вик посмотрел на Геста. Сначала покушение на двойника, теперь разгром поселения старателей из Южного братства. Что дальше будет? А караван еще на другую сторону Разлома не перебрался, только в Пустошь вошел.

На дороге появился Дюк, к нему подъехал Копыто, они начали громко спорить. Монах хотел переждать, не соваться за мост, а башмачник доказывал, что надо убираться как можно скорее на другую сторону Разлома. К командирам со всех сторон подходили растерянные бойцы.

Гест, перехватив удобнее посох, прыгнул на обочину и зашагал к мосту. Стод, Петр и Эван переглянулись, последний сделал короткий жест остальным, чтоб оставались на месте, а сам поспешил за Владыкой. Следом заторопился Вик, но увидел краем глаза, как с телеги слез Оглобля с винтовкой наперевес. Мутафаг тебя побери! – Вик смерил шаг и стал усердно прихрамывать, ведь бывший наставник мог узнать его по походке. Здоровяк, не глядя на молодого пустынника, побежал туда же, куда и остальные.

Когда Вик оказался у моста, полтора десятка всадников и «тевтонец» с мотоциклами уже перебрались на южную сторону, где стояла большущая железная бочка с зарешеченными окнами. Сторожевой пост не пострадал от огня, но людей там видно не было. Цистерну удерживали высоко над землей скрещенные штанги, к ней тянулась лестница, на смотровой площадке вверху колыхалось развешенное на веревках белье. Наверно, охрана моста тут и вахту несла и жила постоянно. Над цистерной развевался на длинном флагштоке черно-желтый вымпел Южного братства.

Переправа тонула в дыму, сквозь который пробивались лучи полуденного солнца. На другой стороне Разлома от хранилищ вниз стекали огненные реки горящей нефти. Глаза слезились, в воздухе висел едкий запах гари. Шагая по дощатому настилу за Владыкой, Вик озирался, пытаясь понять, что же тут произошло.

Миновав мост, они подошли к цистерне. Гест остановился у смердящего паленой плотью трупа, присел. К нему подошел Оглобля. Эван встал возле железной лесенки, задрал голову. Постучав посохом по перекладине, поставил на нее ногу, проверяя крепость, и начал взбираться.

Вик не стал подходить близко к мертвяку, он и так хорошо видел, что тот весь обгорел. В поселении рокотал двигатель «тевтонца». Между ближними к посту домами мелькнула пара всадников и исчезла в дыму. Конные прочесывали поселок. Караван за мостом по-прежнему не двигался с места, вокруг спорящих Дюка и Копытыча собралась приличная толпа.

– Живой! – воскликнул вдруг Оглобля, вешая винтовку за спину.

Эван, услышав это, остановился, захватив локтем перекладину, и бросил взгляд через плечо.

Гест скинул котомку на землю, порылся в ней, нашел склянку. Сорвав крышку, плеснул мутную жидкость на лицо умирающего. Тот вздрогнул, вцепился в плечо Владыки скрюченными пальцами и замычал от боли.

Оглобля склонился к нему. Вик разобрал:

– Му… тан… ты…

Человек дернулся, судорожно сжав пальцы, и умер.

Владыка молча сложил его руки на груди, коснулся своего лба. Оглобля выпрямился, и тут Эван охнул.

Все вскинули головы. Пустынник скатился вниз с такой прытью, что непонятно было, падает он или скользит, ухватившись за штанги. Что-то темное метнулось следом за ним. Удар – и Эван растянулся на земле. Мутант, спрыгнувший со смотровой площадки, оттолкнулся от перекладины, сбил Оглоблю с ног и оказался перед Владыкой. Ударил его в живот – Гест упал, монстр склонился над ним. Сутулая спина с шишками позвонков в кулак величиной, лысая голова, покатые плечи и толстые, с тугими узлами мышц, руки. Одной мутант схватил Владыку за подбородок, другой замахнулся, растопырив когтистые пальцы…

Откуда-то сбоку выпрыгнул Оглобля. Перехватив руку мутанта, бывший бригадир впечатал в мощную спину монстра ребристую подошву башмака, бросил мордой на землю и врезал коленом по позвоночнику. Оказавшись на мутанте, с маху всадил в его блестящую лысину широкий клинок. Хрустнули кости, голова чудовища уехала в плечи. Оглобля провернул рукоять, навалился, обеими руками вдавливая нож в череп. Мутант не шевелился. Башмачник привстал, вытер локтем пот с лица. Глаза его бешено сверкали. Схватив монстра за руку, развернул к себе и врезал каблуком в подбородок. С громким щелчком сломалась челюсть, морду мутанта перекосило. Оглобля, победно ощерившись, ударил еще раз и повернулся к Владыке.

Раздался стук копыт. Подлетевший на рыжей кобыле Панк едва удержался в седле. Кобыла громко фыркнула, увидев мертвого мутанта, встала на дыбы, заржала. Башмачник, ругнувшись, осадил животное.

– В поселке трупаки одни, – произнес он.

Лошадь не успокаивалась – била копытами землю, отступая мелкими шажками, крутила головой.

– Да стой ты! Стой! Мертвяка мутантского испугалась!

– Чьи? – спросил Оглобля. Шагнув к всаднику, взял лошадь под уздцы. – Чьи трупаки?

– Старателей. Все мертвы. Почти весь поселок выгорел.

Гест, стоя на четвереньках, ухватил лежащий неподалеку посох и подтянул к себе.

– Как так? – удивился Оглобля. – Мутанты не могли его запалить, они ж воевать не умеют.

– Выходит, научились уже.

Кобыла присмирела, Панк снял с пояса флягу, свинтил крышку и запрокинул голову. Кадык на грязной шее запрыгал вверх-вниз.

Вик машинально сглотнул.

Башмачник оторвался от фляжки.

– По-моему, твари наперво хранилища подожгли. Уж потом огонь по трубопроводу к платформе перетек, – Панк сделал еще пару глотков и повесил опустевшую флягу на пояс. – Мутантов убитых на подступах к платформе много. И вонища…

Лошадь дернула головой. Оглобля отпрянул. Панк, залепив по крупу плеткой, поскакал навстречу выехавшим из поселка конным. Следом выкатились мотоциклы. Один развернулся, встал так, чтобы пулеметчик, сидящий в коляске, взял на прицел дорогу в поселок. Другой порулил к обрушенной переправе, но двигатель вдруг зачихал. Водитель выключил скорость, газанул пару раз вхолостую и остановился. Двое мотоциклистов слезли на землю, принялись копаться в моторе, стрелок остался сидеть в коляске. Со стороны поселка донесся рокот приближающегося «тевтонца».

Гест поднялся, глядя в противоположную сторону.

Вик повернулся – и вспомнил про Эвана.

Пустынник лежал на боку, придавив руку. Голова неестественно вывернута – так не может быть у живого человека.

Вик подошел к лесенке, осторожно перекатил Эвана на спину. Покойный уставился в небо стеклянными глазами.

Сзади раздался кашель Геста. Не зная, как поступить, Вик закрыл глаза мертвецу, коснулся своего лба и выпрямился.

Гест стоял, широко расставив ноги, и тер грудь. Оглобля в упор глядел на Вика. А к Разлому ехали всадники, за которыми катилась повозка с Петром и Стодом, сидящими на передке. Караван тронулся с места – командиры таки решили перебраться на южную сторону.

Оглобля вдавил в кожу между бровями указательный палец, тяжело размышляя. Весь поход он ловил на себе косые насмешливые взгляды бывших подчиненных, и, хотя напрямую никто не решался ничего ему сказать, боясь получить по уху, он знал, о чем все думают: вот, был ты, Оглобля, старшим бригадиром, а теперь ты рядовой боец, ровня наша, и приказывать нам не вправе, а туповатый Копытыч может тебя гонять туда-сюда… Это было невыносимо! В башмачниках он больше не хотел оставаться, но что тогда делать? Может, к монахам присоединиться? Сделать карьеру в Храме? Есть же у монахов какие-нибудь бригады, рядовые и начальство…

Или собственный клан создать?

Эта мысль в походе уже не раз посещала его, да только чтоб народ к себе привлечь – монеты нужны, стволы, снаряга, машины… ну хоть один захудалый сендер для начала. Нет, клан вот так из ничего не сколотишь, значит, пока что лучше к монахам прибиться, раз уж больше сейчас не к кому. Оглобля не привык к одиночеству, всегда ощущал себя частью какой-то силы. Ну а Орден покруче клана Архипа Деки будет. Тем паче, Оглобля им уже подсобил, спас пустынника этого, показал силушку. Надо еще к ним притереться поближе, понравиться…

Дым из расселины заволакивал мост. Снизу доносились хлопки и далекий скрежет. Вик подошел к Разлому, встал на краю. Остатки платформы грудой лежали на дне, где текла огненная река, и центральные опоры моста стояли прямо в ней.

Металлические секции протяжно заскрипели, мост вздрогнул. Вик открыл было рот, но вовремя спохватился, вспомнив, что пустынники не разговаривают, и побежал к переправе, размахивая посохом.

– Назад! Всем назад!!! – крикнул у него за спиной Оглобля.

Несколько конных уже въехали на мост. Остальные, услыхав крик башмачника, придержали лошадей. Только повозка с Петром и Стодом продолжала катиться к переправе.

Дыма становилось все больше – повозка и фигуры всадников почти исчезли в нем. Центральные опоры затрещали, хрустнул настил, и средняя часть моста начала проседать.

Вик с Оглоблей подбежали к переправе, ступили на почерневшие от времени доски. И тут же шарахнулись в разные стороны, к деревянным перилам по краям. Выскочившие из дыма всадники чуть не сбили их с ног, двое оглянулись, развернули коней. Остальные поскакали к мотоциклам. На миг в густом едком облаке Вик разглядел очертания телеги, почти развернувшейся поперек моста, – но дым стал плотнее, и она пропала из вида.

Мост проседал в середине. Вибрировали и лопались с громким треском, как дрова в костре, перила ограждения и доски настила. В дыму дико ржала лошадь.

Вик отпрыгнул назад, на землю, в которую упирались почерневшие доски. Рядом встал Оглобля.

Порыв ветра на мгновение разогнал густую пелену. Задние колеса телеги соскочили с края моста, зависли над пропастью. И тут из дымного облака вывалились Петр и Стод. До Вика с Оглоблей им оставалось шагов пять. Лица в копоти, оба наглотались дыма. Стод едва переставлял ноги, повиснув на плече у Петра, держался за грудь и надсадно кашлял.

Вик дернулся вперед, но башмачник остановил его, больно стиснув локоть.

– Посох! – крикнул он. – Протяни им посох!

С хрустом сломалась одна из опор, настил круто накренился, и повозка с дико ржущей лошадью полетела в пропасть. Мост рушился медленно, нехотя, он будто цеплялся за склоны расселины.

Вик сунул посох Стоду, тот вцепился в него. Потянув изо всех сил, Вик ступил с настила на землю. С громким выдохом Петр прыгнул вперед, Оглобля схватил его за руку.

Пустынника вытащили с моста, когда подломилась вторая опора. Раздался громкий скрежет, и переправа исчезла в расселине.

Петр, Вик и Стод опустились на землю. Оглобля, уперев руки в бока, стоял на краю Разлома и смотрел вниз.

От каравана к месту, где раньше была переправа, на лошадях подъехали Дюк и Копыто, каждый в сопровождении своих людей. Урча двигателем, подкатил трехосный фургон, из люка на крыше высунулся Босх.

Плюнув в расселину, Оглобля развернулся и пошел к замершему на выезде из поселка «тевтонцу», из которого выпрыгнул Рут. Двигатель машины рокотал на холостых, рядом стояли мотоциклы башмачников, спешивались всадники.

Вик поднялся с земли.

К Разлому подъехал Панк; привстав на стременах, он позвал Кувалду, маячившего на другой стороне, но тот его не услышал. Панк хотел снова крикнуть, набрал полную грудь воздуха, но его окликнули сзади. Башмачник развернул коня и ускакал к мотоциклам.

Тяжело дыша, Петр встал на ноги, помог подняться Стоду. Потом вдруг начал озираться, выискивая кого-то среди людей, столпившихся у мотоциклов, пихнул в плечо Вика. Сообразив, чего он хочет, Вик поманил пустынника за собой и подвел к мертвому Эвану у цистерны. Рядом стоял Гест. Склонив голову, он беззвучно шевелил губами. К нему присоединился Стод.

Петр опустился на колени возле тела. Подобрал посох убитого, коснулся пальцами своего лба, потом снял с головы тюрбан. Размотав, накрыл лицо Эвана грубой тканью и выпрямился.

Молча подошел Оглобля, в одной руке была лопата, в другой кирка.

Через Разлом долетел голос Дюка Абена. Все повернули головы – переговорщик стоял на крыше фургона и кричал в медный рупор, чтобы те, кто успел переправиться, ехали на восток, в Кислую долину, где отряды вновь соединятся.

Когда переговорщик смолк, Рут взобрался на капот «тевтонца», скомандовал построиться в колонну и следовать за машиной. Башмачники сели на лошадей, заурчали двигатели мотоциклов.

Оглобля крикнул:

– Эй, братва!

Рут недовольно посмотрел на него, и Вику не понравился этот взгляд.

– Задержаться бы надо. – Оглобля показал на мертвого Эвана. – Похоронить мужика.

Над скошенными листами брони появились головы. Монахи, тихо перешептываясь, касались пальцами лба, целовали распятья. Некоторые из всадников оглянулись на жреца. Тот смотрел через Разлом, поджав губы.

– Едем! – наконец произнес он и перебрался в кузов. Толкнул водителя и исчез за броней.

Петр с Гестом переглянулись.

– Догоните! – донеслось из кабины.

Взревел двигатель. «Тевтонец» объехал цистерну и медленно покатил вдоль Разлома. За ним пристроились мотоциклы, следом всадники. Вик пересчитал – шестнадцать конных.

– Ну и… некроз тебе в печень. – Оглобля бросил Петру кирку, поплевав на ладони, взялся за лопату. Шагнувший к нему Гест положил руку на черенок. Башмачник покосился на него и уступил.

Пока Петр и Владыка долбили каменистую землю под цистерной недалеко от лестницы, Стод, опустившись на колени рядом с телом Эвана, омыл тому лицо, уложил, как подобает покойному, которого готовят к погребению. Вик помогал по мере сил, отволакивал особо крупные каменюки в сторонку – пригодятся для надгробия. Оглобля сидел недалеко на гранитном валуне, поставив винтовку между ног, и, щурясь, смотрел вслед удалявшемуся отряду.

Поднявшийся ветер рвал клубы дыма, взлетавшие из расселины, таскал по земле мелкий мусор. В воздухе кружился пепел.

* * *

Если бы не яркое полуденное солнце, разглядеть остатки древнего города было бы невозможно. Пасмурным днем туман в седловине между холмами сгущался, заволакивая склоны, и подолгу висел над долиной, накрыв ее непроницаемым пологом. Разбросанные внизу здания расплывались серыми пятнами. Дорога, сбегавшая лентой по склону холма, исчезала в блеклой дымке, курившейся над городом. В центре которого посреди круглой площади высилось каменное изваяние.

– Там. – Ильмар приподнялся в седле, указав нагайкой на почерневшую от времени статую. – Там караван прихлопнем. Дорога через город одна. Хорошая дорога – булыжник тесаный. Прохор, отрядишь людей к фигуре каменной, что посреди площади стоит в круге из мрамора. Большой такой круг со стенкой по грудь. Пусть сядут за парапетом, и чтоб ни звука. Понял?

Помощник кивнул и поднял оптическую трубу.

– А остальных куда посадим? – спросил Хэнк, покусывая нижнюю губу. – Где твои, а где мои будут?

Атаман, его ординарец и бригадир медведковских остановили лошадей на вершине каменистого холма, в склоны которого с запада упирался Разлом. В Московии это было единственное место, где через него не требовался мост. Как получилось, что во времена Погибели в долине сохранился городок, почему трещина, вспоровшая землю от Каспия до северных морей, не тронула его, не знали даже старейшины кланов. Только все равно Погибель оставила тут загадочный след. Долина с каждым сезоном сползала к Разлому, незаметно съезжая вместе с холмами и городом, будто какая-то сила сила тянула ее вниз.

Ильмар верил предсказаниям, верил, что наступит день, когда все эти здания, статуя на площади, дорога и холмы разом ухнут в пропасть, которая разверзнется под долиной, и Разлом воссоединится, отчеркнув земли киевские с владениями минскими от Московии, словно некроз, отрезавший пути к Уральским горам и Вертикальному городу.

Атаман, как и многие, боялся этого места, но страхи свои скрывал. Вот и сейчас, обдумывая вопрос Хэнка, он вновь и вновь мысленно проезжал по дороге через город, представляя заброшенные здания со светлыми стенами, сделанными будто из плавленого воска, но при этом твердые на ощупь; видел покатые крыши, затянутые черной коркой, похожей на застывший деготь. Как такое может быть? Откуда берется странный туман? Что случилось с городом во время Погибели? Ильмар не знал, да и вряд ли на свете жил человек, способный объяснить, что случилось когда-то в низине. Там всегда царила тишина и уныние, не росли трава и деревья, оттого и название пошло – Кислая долина. Мутафаги и мутанты, впрочем, как и люди, здесь не задерживались, стараясь скорее перебраться за холмы. Поэтому атаман и выбрал это место для засады, узнав от разведчиков, что караван Геста не смог переправиться через Разлом и повернул к долине.

Чтобы приготовиться к встрече каравана, у Ильмара было время до вечера.

– Слева и справа от площади два дома высотных, в пять этажей каждый. Своих там спрячешь. – Он повернулся к бригадиру. – По сигналу ударишь с флангов. Только дай каравану на площадь втянуться.

– А ежели они другой дорогой поедут?

– Я ж сказал: дорога одна. Не сунутся они в сторону, дома видишь как близко стоят перед площадью? Бензовозу не развернуться. Караван скорей за Разлом уйти хочет. Торопятся.

Хэнк кивнул, задумчиво глядя в долину.

– У них же пулеметы и сендеры с броней. Эти, как их, «тевтонцы». Монахи всех покрошат. – Бригадир закусил губу, посмотрел на Ильмара.

– Прохор людям, что на площади под статуей засядут, гранаты даст. Подорвут ими «тевтонцы». А твое дело, Хэнк, бензовоз, который в конце каравана идет, сжечь. Когда он рванет, монахам путь к отступлению будет отрезан. Они на нас попрут. Я с отрядом Прохора прям за площадью укроюсь, в здании, что полукругом тянется. В лоб их встречу.

– А обоз куда денем? – Бригадир снова взглянул на долину.

– Обоз отведем в пакгаузы, – Ильмар привстал на стременах, вытянув руку, – на восток глядите. Рельсы видите?

– Угу, – буркнул Хэнк. Приложил ладонь козырьком ко лбу, удивленно произнес: – Полоски сверкают, словно по ним катаются часто, аж сквозь марево видать.

– Точно, – отозвался Прохор и опустил трубу. – На дрезинах доставщики иногда катаются.

– Станция там раньше была. – Ильмар потянул повод, развернул коня и добавил, проезжая мимо бригадира: – Перевалочная, грузы до Погибели на вагонах тепловозами тягали.

– А сейчас там чего? – спросил Хэнк.

– Ничего, – ответил Прохор за атамана, пряча трубу в чехол, – пусто, как и везде в долине. Ветер хозяйничает, с мусором хороводы водит.

– Куда ж всё подевалось? – не унимался бригадир.

Ординарец только плечами пожал.

Ильмар пустил коня в галоп, за ним поскакал Прохор. Хэнк какое-то время постоял на вершине, потом недовольно покачал головой и поехал к своему отряду, ожидавшему во главе колонны на восточном склоне холма.

Когда помощник догнал атамана, тот, убедившись, что бригадир далеко, придержал коня и сказал:

– Пусть медведковские дело за нас сделают.

– А коли не выйдет? – перебил Прохор.

– Выйдет! – резко произнес Ильмар. – Нам главное фургон с Гестом захватить. Даже не так – самого Преподобного взять. На остальных плевать. Уяснил?

– Да.

– Скачи в отряд. Пришлю к тебе Калеба, с ним в дозор еще двоих отправишь. Как возвернутся, сразу их ко мне.

Помощник покивал, но атаман заметил, что тот думает о чем-то своем. Ильмар остановил коня, схватил Прохора за ворот, притянул к себе.

– Ты че, Прохор, в облаках летаешь?! – прошипел Крест. – Ты, часом, как Хэнк, травкой не балуешь?

Ординарец дунул на вихрастый рыжий чуб, выбившийся из-под фуражки. Когда атаман отпустил его, проговорил:

– Что я людям скажу, которых на площадь по твоему приказу отправлю? Они ж почитай смертники…

– Дурак! – Ильмар с досады плюнул через плечо. Взглянул в светло-серые глаза ординарца, и тот опустил голову. – На кону дело такое… Награду всем пообещаешь. Тем, кто подорвет сендер, – двойную награду. И хороших бойцов туда посади, чтоб били без промаха. Теперь все ясно?

– Да. – Прохор кивнул.

– В отряд скачи. Все чтоб тряпки белые на рукава повязали, как у людей Хэнка.

– Сделаем.

– А я с киевскими разберусь пока, – закончил Ильмар и лупанул коня плеткой по крупу. – Пшел! – Пронзительно свистнул, ударив жеребца пятками в бока, снова крикнул: – Пшел!

Атаман промчался мимо колонны всадников вниз по склону. Некоторые, провожая его взглядом, салютовали пиками с алыми флажками на древке. Проскакав вдоль обозных телег, выстроившихся на дороге, Ильмар увидал бегущего навстречу Миху и натянул повод.

– Больной очнулся? – наклонившись, тихо спросил Ильмар.

Миха, мыча, часто закивал, схватился за стремя. Атаман направил коня к крытым повозкам с ранеными, бывший монах побежал рядом. Подъехав к повозке, где везли Зиновия Артюха, Ильмар спрыгнул на землю. Откинулся брезентовый полог, выглянул Яков, покрутил головой и уселся сбоку на приступок, уперев карабин прикладом в бедро. Атаман забрался внутрь.

Артюх сидел на одеяле, забившись в дальний угол, обхватив согнутые колени, напротив него – лекарь с миской, на стенках которой виднелись потеки зеленоватой кашицы.

– Как он? – спросил Ильмар.

Лекарь покосился на него и молча полез к выходу.

Когда атаман придвинулся, Зиновий поднял голову, взглянул отрешенно. Атаман поводил ладонью у него перед лицом, решив, что старик впал в наркотический транс, и вздрогнул, когда тот заговорил уверенным голосом:

– К северо-западу от Улья небоходов, за огненными топями, стоит монастырь. Имя ему – Свирь. За Свирью озеро, под ним каземат…

– Как под озером? – не удержался Ильмар. – Под водой?

– …Вход в скале. Ключ откроет врата к Трону. Даст огню пролиться с небес.

Атаман смотрел на старика, ожидая продолжения, но тот сидел, не шелохнувшись, с невидящим взглядом, и молчал. Ильмар снова помахал рукой перед лицом Зиновия. Архип забормотал:

– Знак на скале начертан – человек в шестерне. Только джагер может пройти. Только джагер!

Атаман вытер о штаны вспотевшие ладони. Конечно, хорошо, что лекарь напоил Зиновия отваром, развязавшим язык. Но тайна, к которой он сейчас прикоснулся… Если старик помянул джагеров, речь пошла о древних технологиях. Значит, атаман все верно рассудил, решив атаковать караван Преподобного Геста до того, как к перепутью перед Свирью прибудет отряд киевских. Надо во что бы то ни стало получить ключ. Про «человека в шестерне» Ильмар слышал от Геста, давняя то история, в которой была замешана глава Меха-Корпа, дочь покойного Тимерлана Гало. И еще – Гест никогда не расставался с какой-то шкатулкой. На ее крышке был выгравирован такой же знак…

– Умри! – воскликнул Зиновий, выбросив вперед руку.

Ильмар, отпрянув к борту, перехватил тонкое запястье, стиснул – из глаз старика брызнули слезы. Перед атаманом снова сидел прежний Артюх – жалкая мокрица, а не человек. Зиновий дернулся, разинув рот, неуклюже вскинул другую руку. Ильмар врезал ему локтем. Хрустнула челюсть. Старик стукнулся затылком о железную изогнутую стойку, подпиравшую тент, и повалился набок.

Хлопнул брезентовый полог.

– Исчезни! – прошипел атаман Якову, сунувшему голову в повозку.

Повернувшись, с удивлением взглянул на скрюченные пальцы старика. На безымянном, посверкивая золотом, сидел перстень с печаткой. Ильмар разогнул фаланги застонавшего Зиновия и снял перстень.

Где ж старик его прятал? Ведь обыскивали. Квадратную печатку перстня украшал «человек в шестерне». На оттиске вздулась маслянистая капля. Прищурившись, Ильмар увидел небольшую прорезь на боковине, чуть ниже печатки. Взяв перстень двумя пальцами, надел себе на мизинец и осторожно ковырнул ногтем боковину. Печатка слегка провернулась.

Вот оно что, в перстне секрет имеется. Внутри видно штырек, на который печатка насажена. Поднеся к лицу руку, атаман едва различил выступавший из перстня шип. Сделав пол-оборота, поставил грани на место и вытер перстень о плечо Зиновия. Посмотрев на оттиск, убедился, что шип исчез, маслянистой пленки нет, снова повернул грани – из центра вылез шип, появилась прозрачная капля. Сомнений не осталось: в перстне яд. Только как быстро действует? Надо испробовать на ком-то, изловить бы мутафага, да времени нет.

Ползуна тебе в зад, Гест! Ильмар рванул одеяло из-под Зиновия, старик со стоном опрокинулся, глухо стукнувшись о переднюю стенку. Если б не ключ… Атаман бросил одеяло, подобрался к выходу и остановился, взявшись за брезентовый полог.

Джагер, старик сказал: только джагер пройдет вратами к Трону. Вот почему Владыка сам отправился в поход. У него есть джагер! И у киевских, стало быть, есть. А у Ильмара ничего нет. Пока. Но уже к вечеру у него будет ключ, остается вычислить в караване Геста джагера, изловить, и у Нарочи раньше киевских оказаться. Тогда атаман первым завладеет этим Троном и, как там старик сказал, «даст огню пролиться с небес».

Повернув печатку в безопасное положение, Ильмар сдвинул кольцо оттиском к ладони и вылез из повозки.

– Коня.

Миха протянул ему повод, атаман забрался в седло. Яков поставил ногу на приступок, ожидая приказаний.

– Войдем в город, от повозки ни на шаг. Если кто-то из киевских к телеге сунется, стрелять насмерть. И пусть лекарь его посмотрит, челюсть ему починит, чтобы говорить к утру смог.

Приподнявшись в седле, Ильмар вытянул шею. Над холмом клубилось облако пыли, бригада Хэнка уже перевалила за вершину. Всадники Прохора растянулись по склону, тронулись первые обозные телеги. Некроз вам всем в печень! Атаман стеганул жеребца, тот заржал, встал на дыбы. Бывшие монахи шарахнулись в стороны.

Усмирив коня, Ильмар поскакал в хвост обоза. Он забыл, что обещал Прохору прислать Калеба. Сейчас нельзя медлить, дозор должен следить за караваном Геста.

Долго ехать не пришлось. Обгоняя подводы, ему навстречу катила повозка с сидящими на передке киевскими посланниками. Манис, понукаемый Сельмуром, крутил плоской башкой и шипел всякий раз, выплевывая длинный сдвоенный язык, когда Мирч тыкал шестом ему в шею. Калеб с Рэмом ехали следом и о чем-то громко спорили.

– Калеб! – крикнул Ильмар, подъезжая к повозке. – Скачи к Прохору!

Оба охотника повернулись, прекратив спор. Калеб сдвинул широкополую шляпу на глаза, пришпорил коня и полетел галопом к вершине.

Мирч Сельмур натянул вожжи, останавливая повозку. Коста встал с лавки.

Ильмар объехал повозку сзади, бросил гневный взгляд на Рэма. Переговорщик медленно поворачивался вслед за атаманом. Когда тот поравнялся с правым бортом, не выдержал:

– Что происходит, атаман Крест?

Мирч чуть наклонил голову к плечу, Ильмар заметил, как напряглись мышцы на крепкой шее монаха. Казалось, стоит Мирчу двинуть рукой, и куртка у него на спине разойдется по швам. Он был готов взорваться в любой момент, напасть, убить, и атаман это ощутил.

– Почему за нами приставили соглядатаев? Почему едем другой дорогой? Почему…

Ильмар поднял руку, останавливая коня. И усмехнулся про себя, увидев, что Коста нервничает.

– Караван Геста свернул к долине, – начал Ильмар. Кивнул в сторону вершины. – За тем холмом город.

Оба монаха взглянули вперед, атаман продолжил:

– Другого шанса у нас не будет. Кислая долина лучшее место для засады…

– Но мы не получили еще известий от нашего человека в окружении Геста! – воскликнул Коста. – Наш отряд из Киева…

Он осекся, подумал и сказал:

– А если Гест свернет в Москву?

Ильмар покачал головой:

– Караван уже движется сюда. Вечером все будет кончено.

Конь атамана фыркнул, тряхнув головой.

– В драку не лезьте. Мои люди все сделают, – произнес Ильмар.

– Как в Москве? – Мирч сощурил глаз и слегка повернулся, бельмом уставившись на Ильмара. – Тогда твои люди еле ноги из Храма унесли. Когда покажешь нам Зиновия Артюха?

Коста положил руку ему на плечо, и Мирч сел как прежде, мышцы на его шее расслабились.

Ильмар покосился на Рэма. Охотник объехал повозку слева и оказался за спиной у монахов. Его карабин лежал на локтевом сгибе, ствол смотрел Мирчу в спину.

Вверх по склону, поскрипывая, катили телеги.

– Когда дело сделаем, – сухо произнес атаман, развернул коня и поскакал к вершине.

* * *

Ежи открыл глаза. Рядом шипела карбидная лампа, озаряя каменные своды над головой. Он лежал на чем-то твердом и вдыхал спертый, застоявшийся воздух. Это пещера? Где он? Секретарь попробовал приподняться на локтях, но тут же плюхнулся обратно, потому что в висках застучало, темя пронзила боль и отдалась в затылке. Он застонал, прикрыв глаза.

– Очнулся малец, – прозвучал рядом голос Скалозуба.

Тень заслонила свет, проникавший сквозь веки.

– Ежи.

Его тронули за плечо.

– Ты ворона успел выпустить? – Голос Баграта был напряженным.

Секретарь попытался разлепить ссохшиеся губы, и в горле запершило.

– Павел, воды.

Голову Ежи приподняли, поднесли люминевую флягу к лицу, и он жадно припал к ней. Напившись, перевел дух. В голове прояснилось.

– Все, как ты велел. Все сделал, Владыка.

Сидевший на корточках рядом Баграт кивнул.

– Лежи пока. Особо головой не верти, тебе камнем в темя садануло.

– Мы уж думали, помер, – добавил Скалозуб, стоящий в ногах у Ежи.

– Где мы? – спросил тот.

– В Черниговских пещерах, – ответил Баграт. – Всё, лежи и молчи. И заснуть постарайся.

Секретарь закрыл глаза. И тут он вспомнил все, что случилось: речь Баграта, Чембу с мутантами и платформу… и призрака с желтыми глазами, спустившегося по световому столбу с неба. Ежи вздрогнул, уставившись в каменный свод. Что же еще важное такое было… Протез!!! Заерзав, он приподнялся на локтях. В темени заломило, боль сместилась к затылку. Летающая тварь, смертельно жалившая монахов, едва протез ему не откромсала!

– Утихомирился бы ты, – бросил Скалозуб, вешая флягу на пояс.

– Протез мой!

Владыка помог Ежи сесть, и тот, убедившись, что хромированный штырь и набалдашник из резины целы, осмотрелся.

Он находился в конце узкой короткой пещеры. Скалозуб едва не касался макушкой низкого свода – прям нора какая-то. Где же повозка, лошади? Впереди на стенах замерцали отблески огня, донеслись шаги, к ним добавилось шипение манисов, совсем близко всхрапнула лошадь. Да это просто ниша каменная, куда его уложили, догадался Ежи.

– Время к вечеру. – В нишу с фонарем в руке заглянул один из монахов.

Баграт оглянулся, и Скалозуб отступил к стене, пригнув голову.

– Семен умер, Гавеш совсем плох, – произнес монах.

– Как остальные? – Владыка поднялся.

– Еще четверо не ходоки боле. А Трою пришлось руку отрезать: рана загноилась.

Баграт посмотрел на Скалозуба.

– Собираемся. Пока в предместья Минска не доберемся, за перепутье не уйдем, будем ехать только ночью, иначе нас с платформы заметить могут. Да и ночью могут… Но все равно двигаться надо. Едем быстро и с осторожностью, ясно? Все, готовьтесь, выступаем скоро.

– Не успеем к Свири, Владыка, – возразил телохранитель. – Коста с Мирчем раньше нас там будут.

– Знаю. Но теперь мы вдвое быстрее ехать будем.

– Да как же мы… – начал Скалозуб.

– Пусть Захар, – Баграт кивнул на монаха, стоявшего у входа в нишу, – берет всех раненых, лошадей и в Киев возвращается. А мы дальше едем.

– Захар, все ясно? – Телохранитель повернулся к нему.

Монах кивнул, посветил фонарем на Ежи.

– Его забирать?

– Я с вами! – воскликнул секретарь и скривился от боли в затылке.

Баграт задумчиво хмурился.

– Вдруг толмач будет нужен, Владыка? А еще… Мне, я… я узнать хочу, что да как дальше… Постичь… Уразуметь… Не отправляйте меня назад!

– Ладно, с нами едешь.

Ежи вздохнул облегченно. Захар ушел.

– Как бы манисов нам не загнать, Владыка, – сказал телохранитель.

– Придется рискнуть.

Скалозуб кивнул и молча вышел из ниши.

Баграт опустился на корточки возле стены, помассировал виски.

– Владыка, – позвал Ежи.

Тот смотрел перед собой.

– Владыка…

– Что?

– Почему на нас напали… – Ежи замялся, – с платформы с этой? И кто напал?

– Доминанты.

– Они слуги Нечистого?

Баграт сел прямо, вздохнул.

– Да, Ежи, да. – Он прислонился затылком к камню. – Вроде того. Думаю, они не хотят, чтобы люди и мутанты объединились. Силу в нас почуяли.

– Но…

– Помолчи теперь. – Баграт закрыл глаза, вытянул ноги и положил руки на колени. – Мне подумать надо.

Лампа, стоявшая на полу, зашипела громче, раздался слабый хлопок, и свет погас. «Карбид в бачке кончился», – успел подумать Ежи и провалился в сон.

Глава 10

Перевалило далеко за полдень, когда Дюк, высунувшись из люка на крыше трехосного фургона, решил осмотреть каменистую равнину. Рокотали двигатели. Караван полз на восток, огибая длинную трещину, протянувшуюся от Разлома. Впереди ехал конный отряд башмачников, за ним «тевтонец», следом, покачиваясь на ухабах, катил фургон Владыки.

Переговорщик опустил бинокль, потер слезившиеся глаза и обернулся. Небо на юге потемнело. Обоз тонул в пыли. Возничие повязали платки на лица, сгорбились на телегах, закрывая головы руками. Если бы не фары, которые врубил водитель бензовоза, ехавшего в хвосте, Дюк бы его не увидел вовсе.

Подняв бинокль, переговорщик подкрутил окуляры и уставился поверх скал, торчащих по краю трещины. На горизонте возвышались пологие холмы, за ними лежала Кислая долина. На одной из вершин блеснуло так, что Дюк зажмурился, оторвавшись от бинокля. Поморгав, он посмотрел вновь, но тут фургон повернул, съехав вслед за «тевтонцем» в небольшую низину, и скалы вдоль трещины скрыли от взгляда холмы. Переговорщик Ордена уже подтянулся вверх, чтобы забраться на крышу и снова посмотреть на холмы, однако поднявшийся ветер закружил песчаные вихри, бросая колючую взвесь в лицо, на зубах заскрипел песок. Всадники впереди спешивались и уводили лошадей к скалам, остановился «тевтонец». Дюк сплюнул и полез вниз.

Захлопнув люк, он спустился по короткой лесенке в салон, где под потолком тускло светила лампа в решетчатом плафоне. По сторонам от двери в передней части салона сидели два жреца со штуцерами – охраняли вход в отсек Владыки. Задняя дверь вела в комнату охраны, там ехали еще семеро. Справа под стеной на застеленной одеялом лежанке сидел Босх, в углу над изголовьем был приварен железный столик, на котором стояла радиостанция.

На немой вопрос Дюка начальник стражи покачал головой и сказал:

– Не понимаю. – Он кинул наушники с микрофоном на лежанку. – Почему брат Рут не отвечает?

– Ветер сильный, – произнес переговорщик, вытирая морщинистое лицо влажным полотенцем, которое снял с крюка на стене. – Песок так и крутит. Может, грядущее изменение погоды помехи создает?

Босх снова покачал головой.

– Или отъехал далеко. – Дюк повесил полотенце обратно и сел на табурет напротив лежанки.

– Нет. – Начальник стражи снова взял наушники, расправил скрученный провод. – Мы на равнине, Рут на равнине. И у него, и у нас станции до Белгорода бьют. Другая причина, значит…

И он, надев наушники, поднес к лицу микрофон, вдавил кнопку на панели под верньером и монотонно забубнил, вызывая отделившийся отряд по радио.

Дюк посидел рядом, поглаживая бороду, потом поднялся и приблизился к двери, ведущей в отсек Владыки, сдвинув засов, приоткрыл.

На кровати под одеялом лежал раненый. Молодой монашек с румяным лицом, сидящий рядом, машинально привстал, когда переговорщик вошел в отсек.

– Как Владыка, Тимофей? – Слегка надавив ему на плечо, Дюк усадил безбородого монашка обратно.

– Жар сильный. – Тимофей нагнулся, смочил марлю в тазу под ногами, отжал. – Уже и не бредит. Хрипит только.

Расправив компресс, монашек положил его на забинтованное лицо Владыки и разгладил складку на одеяле.

– Делай все, чему тебя лекарь в Канториуме учил. Если надобно что-то, только скажи.

Тимофей потер скулу, усыпанную веснушками, вздохнул, глядя на раненого.

– Кабы я знал… У Владыки пол-лица стесало. – Он снова потер скулу и робко добавил: – Назад бы, в Москву, мастер Дюк.

– Смолкни! – рявкнул переговорщик. – И лечи. А коли помрет Владыка… – Дюк, хрустнув костяшками пальцев, поднес к носу монашка кулак: – Я…

Дверь в отсек приоткрылась, внутрь заглянул жрец-охранник.

– Дюк Абен, там Копыто от башмачников приехал. На разговор просит.

– А Босх?

– Уже на улице. Велел и вас кликнуть. – Охранник исчез за дверью.

– Воду в тазу смени, – буркнул Дюк.

Нагнулся, проверил засов на люке в полу. Неспроста Копыто приехал, не к добру это. Переговорщик взглянул на умирающего Владыку, коснулся распятья и вышел из отсека.

* * *

Оглобля шагал первым, положив винтовку на плечо. Две колеи, оставленные шинами «тевтонца» на глинистой земле, тянулись к подножию холма впереди. За башмачником шел Гест, по сторонам от него Петр и Стод. Вик плелся позади, прихрамывая. Он сильно натер ногу. Владыка изредка оборачивался, бросая тревожные взгляды на послушника, но останавливать спутников не спешил. Вик понимал: сначала надо догнать отряд Рута, который мог упилить достаточно далеко, а потом уже думать об отдыхе и лечении. Вон Владыка за грудь держится, видно, мутант сильно его помял, – терпит, только кашель иногда сдержать не может.

Идти было трудно. Комья глины прилипали к ботинкам, да еще ветер поднялся – пыль и песок, принесенные с Пустоши, кололи глаза, забивались в нос и глотку, не спасал даже платок.

Пару раз спутники пересекли свежий след гусеничного трактора. Разлом остался далеко справа. Судя по колее «тевтонца» и отпечаткам подков на глине, отделившийся от каравана отряд ехал какое-то время вдоль Разлома, потом стал забирать севернее и перевалил за холм.

Оглобля неожиданно остановился. Ветер донес рокот двигателя. Башмачник перехватил винтовку и, оскальзываясь, стал взбираться по крутому склону. Гест жестом отправил следом Петра, сам оперся на плечо Стода и обернулся. Вик подошел к ним, вопросительно глядя на Преподобного.

Рокот двигателя то стихал, то становился громче, будто машину гоняли на холостых, прогревая мотор.

Когда Оглобля удалился на приличное расстояние, Гест хрипло сказал:

– Ветер усиливается. Если так дальше будет, искать укрытие следует.

– А как же караван? – спросил Вик.

Преподобный посмотрел на юг, где небо налилось свинцом. Ветвистым росчерком сверкнула молния. Еще одна.

– Они по равнине едут, – ответил Стод. – Гроза их раньше догонит.

– Значит, встанут, – заключил Гест и повернулся к холму.

Петр помахал им с вершины, чтобы поднимались. Оглобли рядом уже не было.

Когда они забрались наверх, взгляду открылась каменистая равнина с гигантским озером посередине. Поверхность воды в нем была испещрена рябью и солнечными бликами.

Вик зажмурился, поморгал, прогоняя яркие точки перед глазами, и приложил ладонь козырьком ко лбу. Далеко впереди в блеклом мареве виднелись пологие возвышенности, а справа едва угадывалась темная полоса Разлома. С южной стороны заполненного водой кратера, вдоль края, стояли длинные приземистые бараки, между ними высились мачты ветряков, от которых разбегались провода. Часть тянулась к крышам бараков, часть – к насосной станции возле нефтяного бассейна, окруженного земляным валом. До него от бараков было шагов двести. Кратер с бассейном соединял узкий канал, наполовину заполненный водой. Видимо, нефтяники контролировали ее ток с помощью шлюзов, поднимая и опуская заслонки, делившие канал на равные отрезки. По периметру поселка торчали наблюдательные вышки.

Напротив бараков застыла сцепка – два трактора на гусеничном ходу друг за другом и три поржавевших, в потеках мазута, цистерны. Возле сцепки суетились монахи, которыми руководил жрец Рут. Ближе к подножию холма стоял, ревя мотором, «тевтонец», из-под задних колес летели комья глины. Чуть в стороне от него спешились башмачники, несколько человек выталкивали из грязи застрявшие мотоциклы.

Оглобля уже спустился к подножию и направился к лошадям.

Вик удивился: поселок не обнесен стеной, не видно въездных ворот, никак не защищен… А потом сообразил. Попасть в него можно с четырех направлений. Первое – это по воде. Берег глинистый, на него не влезть, пока подгребешь на лодке, тебя расстреляют наблюдатели с вышек. Второе – объехать кратер по кругу. Но и тут незадача: справа на подъезде сплошная глина, быстро не проскочишь. Холм – отряд Рута преодолел и застрял у подножия, также увязнув в глине. Оставалось только одно нормальное место подъезда с северной стороны между склоном и насосной станцией, где виднелась накатанная дорога, выбегавшая на каменистую равнину.

– А где нефтяники? – тихо спросил Вик, чтобы внизу невзначай не услышали.

Гест вытер лицо платком, кашлянул.

– Неясно, – ответил Петр. – Может, и здесь мутанты побывали, хотя… не похоже на то. Жилища с виду не тронуты. Должно быть, старатели к мосту подались, на выручку, когда сообщение по радио получили. У них же в каждом поселке радиосвязь. И следы трактора были совсем свежие. Помните?

Гест кивнул.

– Но мутантов слишком много было, все нефтяники погибнуть могли.

– Не могли, – упорствовал Вик. – Топливные поселок бы так не бросили, наверняка кто-то остался.

– Если и остался, то вреда нам не принесет. Затаится, переждет, – сказал Гест. – Да и мы не воевать сюда пришли.

– Глотните, Владыка. – Стод откупорил флягу и протянул Гесту. – Мне бы раны ваши посмотреть…

– Потом. – Тот отпил, вернул флягу. – Послушник ногу повредил, глянь его сначала.

Вик сел, принялся расшнуровывать башмак, Стод полез в котомку.

– Рут поторопился, – вновь заговорил Петр. – К кратеру надо было кружным путем идти, тем, что нефтяники пользуются.

– Жрец мог опасаться мутантов, – предположил Гест. – Или патруля топливных.

Петр качнул головой:

– Однако в поселок полез. Земля тут никчемная, вода близко, ноги так и вязнут в глине. Нет, Владыка, торопился он. Да и следов мутантов мы не встречали.

Концом посоха жрец счистил комья грязи с ботинка.

– На равнину, на север надо было ехать. – Он махнул, не глядя, влево. – А брат Рут напрямик повел, срезать решил. Посадил «тевтонца» на брюхо. Тут только тракторы либо человек пройдут. Вот они сцепку и размыкают…

Выстрелив в небо густую струю черного дыма из выхлопной трубы, рыкнул дизелем первый трактор, дернулся и пополз к застрявшей машине. Монахи во главе с Рутом зашагали следом.

Вик осторожно стянул башмак. Пятку пекло. Опустившись на колени, Стод осмотрел ранку, помазал лечебным воском и начал забинтовывать стопу.

– Опасаюсь я, Преподобный, что боевые отряды топливных сейчас озвереют. Наверняка короли указ по радио передали: стрелять всех, кто в поселки к ним сунется, – произнес Петр.

Над вершиной низко пролетел ворон, каркнул. Он был непривычного окраса, какой-то рябой. Взмахнув крыльями, закружил над поселком нефтяников.

– Почтовый ворон, откуда здесь? – удивился Петр.

Вместе с Владыкой они следили за птицей, которая вдруг сложила крылья и камнем полетела вниз.

– Странным способом Дюк послание Руту шлет, – сказал Гест, когда ворон, замахав крыльями у самой земли, опустился на плечо жреца.

– Может, радиосвязь не работает? – предположил Петр. – Перед грозой такое случалось.

– Может, и так. – Гест кивнул и повернулся к нему. – А что до боевых отрядов топливных, как бы в Москве они войну не начали. Могут ведь решить, что наш караван на их поселок у переправы напал.

– Могут, – согласился Петр. – Многие видели, по какой дороге мы город покинули. Но миссия важней.

– Да. – Глаза Геста сузились, он ощупал складки халата на груди. – Цену ты знаешь…

Владыка покосился через плечо на Вика.

Закончив бинтовать, Стод стал убирать склянки в котомку.

– Стойбище должно быть уничтожено! – жестко произнес Гест.

Стойбище? Вик нахмурился, натягивая башмак. Размышляя, уставился на равнину и тут же забыл о словах Владыки. С севера к кратеру приближались три сендера, над одним на проволочной антенне трепыхался черно-желтый вымпел Южного братства. Следовавшие друг за другом машины разъехались в стороны, выстроились обратным клином и на высокой скорости стали сходиться, беря поселок старателей в клещи. Монахи и башмачники не слышали их за ревом тракторного дизеля и рокотом «тевтонца». Последнего уже подцепили тросами к подъехавшему трактору. Рут забрался на броню и отдавал водителю указания, размахивая руками. Башмачники собрались возле мотоциклов. С лошадьми остался лишь Панк, но его окружающее мало интересовало, он о чем-то разговаривал с Оглоблей.

– Смотрите! – воскликнул Вик, вытянув руку.

Оглобля резко повернулся к холму, похоже, услышал возглас. Спустя мгновение башмачник оттолкнул Панка, запрыгнул в седло и пустил коня вверх по склону. Преодолев половину, остановился, глянул на север, после чего спешно стащил из-за спины винтовку и дважды выстрелил в воздух.

Первым среагировал Рут. Спрыгнув в кузов «тевтонца», он перебрался к турели и, взгромоздившись в кресло стрелка, развернул пулемет.

Сендеры карателей из Южного братства ворвались в поселок с трех сторон. Один перемахнул с разгона узкий канал, промчался вдоль бараков, поливая свинцом замерших от неожиданности башмачников. Пулемет смолк, когда машина скрылась за сцепкой. Но в ответ начал стрелять жрец – он изрешетил цистерны трассирующими пулями.

В следующий миг полыхнуло так, что Вик чуть не ослеп. Холм вздрогнул. «Тевтонец» внизу развернуло на месте. От грохота зазвенело в ушах. Ударная волна выбила из седла Оглоблю, Петр с Гестом повалились на землю. Бросив котомку, Стод накрыл своим телом Владыку. Вик увидел, как со второго сендера, въехавшего на земляной вал бассейна возле насосной станции, расстреливают кинувшихся врассыпную башмачников и монахов.

Густое облако едкого дыма начало заволакивать поселок.

Внизу ржали и метались лошади. Панку удалось поймать одну, и он, вскочив в седло, ринулся к вершине. Оглобля сел на склоне, тряхнул головой и потянулся за винтовкой.

Третий сендер, проехав по дороге между насосной станцией и наблюдательной вышкой, свернул к холму. Стоявшие за водителем люди палили из ружей в скачущего к вершине Панка. Лошадь под ним споткнулась, клюнула мордой, башмачник вылетел из седла. Сендер, не сбавляя скорости, переехал его. Раздался вопль. Вику показалось, что он слышал, как хрустнули сломанные ребра.

Оглобля, опустившись на одно колено, целился в приближающийся сендер.

Вскочил Петр, вытащив меч, крутанул в руках «штерн», свернув кольцо на конце, взвел боевую пружину. И тут башмачник открыл огонь. Он убил водителя и попал в переднее колесо. Разогнавшаяся машина вильнула, в кузове мелькнули перекошенные лица карателей. Подпрыгнув на ухабе, сендер встал на бок и перевернулся. Бросив разряженную винтовку, Оглобля выхватил нож и прыгнул к машине. Петр по приказу Геста побежал к нему.

Владыка обнажил спрятанный в посохе меч. Стод дернул Вика за рукав, заслоняя собой Геста.

– Рядом стой, послушник!

Вик медленно вытащил меч; перед глазами застыла картина, как сендер давит колесами Панка, в ушах еще звучал вопль.

– Рядом, сказал! – рявкнул Стод и притянул Вика.

Внизу гремели пулеметные очереди. «Тевтонец» скрылся в дыму, из которого, словно светлячки, вылетали трассирующие пули, впивались в черную гладь нефтяного бассейна, со звоном врезались в агрегаты насосной станции, пробивали броню сендера, застывшего на земляном валу.

А потом вспыхнул нефтяной бассейн. Пламя слизало машину Южного братства с земляного вала, огонь с ревом промчался по каналу, взметнулся вдоль берега кратера и отступил под натиском поднятой ветром волны.

– Идем вниз! – приказал Гест.

Вик вздрогнул, слова громом отозвались в ушах.

Когда они спустились к перевернутому сендеру, все было кончено. За машиной распластались два тела нефтяников, у одного шея была неестественно вывернута, другой лежал на спине, ладонью прикрывая рану на животе. Рядом, опустив меч, стоял Петр, в двух шагах от него – Оглобля, перед которым, безвольно свесив голову на грудь, сидел каратель. Сначала Вик решил, что тот жив, но когда каратель кулем завалился набок, он увидел торчащую под лопаткой кривую рукоять. Оглобля ощерился, словно панцирный волк при виде добычи, поставил ногу на мертвеца и выдернул нож. Грудь и плечи башмачника часто вздымались, он обвел всех тяжелым взглядом.

Внизу взревел мотор. За дымом было не разобрать, что за машина выруливает из поселка. Спустя пару мгновений на дорогу выехал «тевтонец», за пулеметом сидел жрец Рут. Вик разглядел в кузове еще нескольких монахов, а потом дым от пожара, сносимый ветром, скрыл машину из вида.

– Странный жрец, снова укатил, – произнес Оглобля, вытирая нож о рукав. Помедлив, добавил: – Да и вы – не пустынники.

Стод шагнул к нему, занося клинок. Петр придвинулся сбоку. Башмачник отпрыгнул.

– Остановитесь! – пророкотал Гест.

Оглобля подобрался, обвел всех оценивающим взглядом. Губы его растянулись в ухмылке, обнажив крепкие зубы.

– Кто вы такие?

– Пред тобой Владыка Ордена, – произнес Петр.

Оглобля рассмеялся:

– Владыка – оборванец? А может, он? – Башмачник указал ножом на Вика. – Он – Владыка?

И вновь захохотал.

Петр шагнул вперед. Сверкнул клинок, раздался шлепок – и Оглобля распластался на склоне.

– Стой, Петр! – Гест властно поднял руку.

Жрец замер, занеся меч.

– Башмачник боем был возбужден. Я прощаю его. И помни: он спас мне жизнь.

Петр отступил, пряча меч в ножны.

Оглобля вскочил, ошалело озираясь, и тут же скривился, схватившись за посиневшую кисть, мгновение назад сжимавшую нож. Он попятился, как побитая собака, потом развернулся и, пригибаясь, побежал вниз.

– Стод, Петр, – заговорил Гест, когда башмачник скрылся в дыму, – осмотрите все машины в поселке, кроме тракторов. Если исправной не найдете, изловите лошадей.

Жрецы кивнули и быстро зашагали по склону.

Владыка закашлялся и тяжело сел, вытянув ноги, потер ушибленную грудь. Вик опустился рядом с Владыкой, стащил тюрбан.

Быстро темнело. Ветер, как иногда бывает перед грозой, стихал, накапливая силу. Сверкнула молния, над равниной прокатились раскаты грома.

– Вставай. – Гест хлопнул Вика по плечу. – Осмотрим сендер и грозу под ним переждем.

Первые капли дождя упали на землю, снова поднялся ветер, закружил клубы дыма над поселком и понес их в Пустошь, разрывая на лоскуты, спеша позабавиться с новой игрушкой, пока не погас пожар.

* * *

Холмы вокруг Кислой долины скрыла серая пелена, низкие тучи плыли на север. Расчерчивая небо, ветвились и сверкали молнии. Крупные капли молотили по мостовой. Но, несмотря на непогоду, на площади возле каменного изваяния было многолюдно. Ильмар, закутавшись в брезентовый плащ, стоял на парапете под статуей, наблюдая, как разгружают телеги. Отряд Прохора уже занял здание, полукругом окаймлявшее площадь с южной стороны, туда же укатили и киевские. Хэнк рассаживал своих людей в доме справа, его порученец Стеня – слева от площади.

Семеро бойцов возились по колено в воде за парапетом – сколачивали мостки, чтобы при случае в бассейне под статуей можно быстро перебегать с одной стороны на другую во время боя. Нормальных досок в округе раздобыть не удалось, поэтому Ильмар приказал разобрать телегу.

Атаман покосился на оплавленную черную фигуру, пытаясь представить, кто же стоит на постаменте, как раньше выглядел. Приметил в бесформенной массе ребристую рукоять меча и гарду и решил, что древний скульптор сваял либо охотника, либо воина, а под ногами у него, должно быть, лежит пес – уж слишком один фрагмент внизу походил на лапу собаки.

Небо слегка посветлело. Ветер разорвал тучи и сквозь пелену, скрывавшую от взгляда холмы, пробились багровые отблески заката. Дождь прекратился, в воздухе летала невесомая взвесь, высоко над площадью, переливаясь красками, аркой перекинулась радуга. Добрый знак, отметил атаман.

Подъехал промокший насквозь Прохор.

– Где Хэнк? – спросил Ильмар.

– Он почти закончил.

– Ты хорошо все проверил, как он людей расставил, указал, куда им стрелять?

– Да. – Прохор снял фуражку, стряхнул воду. – Он сейчас подъедет, обсудить кое-чего хочет.

– Разобъяснишь всем, чтоб приближенных Геста не перемочили.

– Это как? Кто в свалке разберет, кого стрелять, кого – нет?

– А вот так. Есть человек в караване особый. Его охранять скорей будут. И хорошо охранять. Уяснил, Прохор? —

Атаман развязал на шее тесьму от плаща. – А что у Стени?

– Там хуже…

– Что еще? – Ильмар скинул плащ.

Прохор посмотрел на дом слева от площади, надел фуражку. В бассейне под статуей стучали молотки, звенела пила.

– Чего тянешь, говори.

– В доме том перекрытий нет, и на крышу не влезешь, стены будто потекли, гладкие…

– Так че ты мне раньше не доложил? – разозлился Ильмар. – Коня мне!

– Коня атаману! – крикнул Прохор.

Подъехал Хэнк, с ним еще двое: один смуглый, худощавый, сильно горбился в седле, другой грузный, с квадратным подбородком и свернутым набок носом. Бригадир сразу начал:

– Тут такое дело. – Он кивнул на всадников за собой: – У Юла с Метисом мысль появилась. Они предлагают…

– Мысль? – забираясь в седло, перебил Ильмар. – У вас мыслилки об одном сейчас должны думать, как людей слева от площади рассадить, чтоб дело не завалить.

– Так это… – Хэнк растерянно посмотрел на Прохора.

– Атаман, – вмешался тот. – Выслушай.

Ильмар смерил его сердитым взглядом, бросил Хэнку:

– Излагай.

– Метис, – Хэнк указал на смуглого всадника, – когда еще в банде у Макоты был… ну… фермеров они на берегу Донной Пустыни жгли…

– Короче! – рявкнул атаман.

– Смесь взрывную он умеет делать.

– И? – Атаман вытянул нагайку из-за голенища.

– А Юл запалы смастерит… «Тевтонцы» ж с броней, им граната что? Ну колесо ежели взрывом оторвет. Но люди-то, люди внутри выживут, стрелять по нам станут. А смесь, когда бутыль разобьется о броню, растечется по щелям и всех пожжет внутри.

Ильмар задумался, почесал подбородок.

– Дельно придумано. А что для смеси нужно?

Хэнк вопросительно оглянулся на Метиса.

– Керосин, селитра и кислота, – выпалил тот.

– А для запалов?

Юл шмыгнул перебитым носом, неспешно потянул повод, развернув коня к Ильмару.

– Дело нехитрое. Проволока нужна, трубки с прорезями – гильзы подойдут, пружины и патроны. Лучше от пистоля. Та´к вот.

– Всё? – Атаман приподнялся в седле, глядя, как за парапетом вокруг статуи заканчивают сколачивать мостки.

– Всё, – кивнул Юл.

– Прохор, – атаман начал выщелкивать пистолетные патроны из петелек на ремне, – отправишь их к лекарю. Пусть им керосина даст и кислоты, и эту…