Читать онлайн Ларчик для ведуньи бесплатно

Пролог

– Получается, я Шольта выгодно женил? – усмехнулся полковник Новак. – Откроешь второе кафе, потом третье, потом седьмое, десятое – и уже миллионерша.

– Какое там седьмое! – отмахнулась Ханна. – Не собиралась я ничего открывать, это мне в Фонде женщин-предпринимательниц «Слабый пол – сильный бизнес» помещение предложили. Без арендной платы. На три года. Недавно парламент принял ряд поправок к законам и льготный налоговый статус расширили. Если у меня будет два кафетерия и штат больше десяти сотрудников, получу приличный налоговый вычет. В Фонде меня умоляли это помещение взять, мы с Шольтом три раза ездили, смотрели, прежде чем дать согласие. Место очень и очень сомнительное – в плане выгоды. Там когда-то была благотворительная столовая, потом закрылась – после введения адресных продуктовых наборов. Открылась льготная аптека. Проработала пять лет, закрылась, когда все аптеки города начали выдавать лекарства по социальным рецептам. Дом попытались приспособить под офис, но он слишком маленький. Тогда Фонд решил его сдать в аренду по прямому назначению. Система вытяжек рабочая, после косметического ремонта помещение будет соответствовать всем санитарным нормам.

– Ну и хорошо, – сказал Новак. – Без арендной платы, без скверной репутации – там же не притон раньше был, чтобы заходить боялись. Раскрутишься потихоньку.

– Не притон, факт. Но благотворительная столовая в этом отношении ничем не лучше – тот, кто помнит, за версту обходить будет, – вздохнула Ханна. – И еще один минус. Вокруг частные дома. Это не наш контингент, да и плотность населения маленькая. В двух кварталах банк, макаронная фабрика, цепочка мелких контор. Будут ли они доходить до кафетерия? На фабрике столовая. В банк привозят готовые обеды, в холле стоят кофейные автоматы. Неподалеку автомойка, ниже, если пройти по переулку к реке, корпус госпиталя МЧС. В общем, окружение не вдохновляет.

– Переулок там какой? Название? Вечно путаю… Насыпной или Линейный?

– Насыпной.

– Он более оживленный. За госпиталем маленький пляж. Будут по дороге к реке пирожки покупать.

Ханна пожала плечами:

– Сомневаюсь, что это принесет стабильный доход. Но я уже подписала договор, помещение ремонтируют. За весну-лето пойму, светит ли мне какая-то выгода. Может быть, уйду ощипанной, с убытками.

– Из госпиталя тоже ходить будут.

– Думаете, будут? Там же столовая. И разгуливать никто не позволяет.

– Это реабилитационное отделение. Выздоравливающему каши мало, пирожками закусить – в самый раз, – ободрил Новак. – Вот, Матеаш тебе подтвердит. Матеаш, подтверди.

Глава городских огнеборцев, перешагнувший через порог, ответил на рукопожатие Новака, вник в тему разговора и согласился:

– Да, там выйти-войти можно, режим не строгий. У меня и здоровые и больные едят хорошо. За вашими пирожками народ потянется.

Следом за главой огнеборцев в кафетерий вошел оборотень в темно-синей форме с капитанскими погонами и ребенком на руках. Ханна сразу же отметила, как изменилась атмосфера. Волки напряглись, приготовились сцепиться с чужаком – даже Новак не удержался от гримасы. Симпатяга-рысь осмотрел псовых прищуренными зелеными глазами, уселся за столик, не спуская ребенка с рук. Рысенок – лет трех, не старше – недовольно вертел головой в вязаной шапочке, смешно помахивая декоративными ушками. Рысь поправил вязаное ухо, придержал яркий желтый сапожок, чтобы мальчишка не пинал столик, и перевел взгляд на Матеаша.

– У меня остались вопросы, которые я хочу задать в неформальной обстановке, – проворчал тот. – Ты переезжаешь в Ключевые Воды, потому что врачи порекомендовали сменить климат для здоровья ребенка. Почему не к морю? У нас совсем не здравница. Летом пыль-жара, река качеством воды не блещет.

– Здесь есть семейный детский сад, который держит пара рысей, – капитан ответил спокойно и звучно. – У них хорошие рекомендации, мне их посоветовали в яслях, куда Братислав ходил в Хвойно-Морозненске. Я с ними несколько раз созванивался, нас готовы принять. Там можно оставить ребенка с ночевкой. Ни в Новозарянске, ни в Лисогорске – в тех местах, куда еще предлагали оформить перевод – не было ничего похожего.

– Почему ты не состоишь в браке? Где мать ребенка?

– Она с нами не живет, – так же спокойно сообщил рысь. – Она одиночка. Древесная барса. Ей некомфортно в супружеских отношениях, она не захотела обременять себя формальностями.

– Эк тебя угораздило, – покачал головой Матеаш. – Древесная барса. Слышал я про них…

И посетители кафетерия, и Ёжи со Снежкой притихли, внимательно улавливая каждое слово разговора. Маленький брысь почувствовал взгляды, заерзал на коленях отца, издал недовольный звук, похожий на скрип. Ханна спохватилась – «ведем себя как свиньи, честное слово!» – встала и подошла к собеседникам.

– У нас есть детский столик, – сообщила она. – Всего один, для моей дочери и ее приятелей. Вот, посмотрите – там удобные детские стулья. Если хотите, вашему сыну принесут молочный коктейль и творожный рулет. Никаких химических добавок, все натуральное.

Рысь и брысенок проследили за ее рукой. Ханна указала на маленький стол, за которым Катарина обычно заседала с двойняшками Мохито. В хорошую погоду детей было не утащить с веранды – встречались нечасто, начинали лопотать о чем-то своем на лисье-медвежьем наречии, обрывать искусственную зелень и возводить баррикады из табуретов. Зимой Ханна их из кафетерия не выпускала и обустроила крохотный уголок, из которого вечно приходилось выгонять спецназовцев – усаживались на столик, а по детским стульчикам раскладывали оружие. Как будто не было другого места!

– Спасибо, – рысь одарил ее солнечной улыбкой. – Брайко не будет есть, если я сам его не покормлю. Ему здесь непривычно. Может быть, позже, когда я закончу разговор.

Ханна мысленно выругала себя – у мелкого наверняка стресс от переезда, от обилия новых впечатлений. У любого будет стресс, а если у котенка мать – древесная барса, то странно, что он еще не бьется в истерике. Вероятно, врожденная рысья общительность уравновешивает букет фобий, присущий дарсам.

Возле столика нарисовалась Снежка – не выдержала, видно было, что изнывала от любопытства. И как ее ругать? Коты везде редкость, и на севере, и на юге – кроме ХМАО, Хвойно-Морозной Автономной Области. Когда-то, перед Первой Зимней Олимпиадой-80, было решено сформировать пять команд: лисы, люди, коты, медведи и волки. Пять колец, пять команд – не ради побед, ради взаимного узнавания, переплетения традиций и любования красивыми зрелищами. Ханна читала, что затея чуть не провалилась – команда рысей и снежных барсов отказывалась выступать на одних стадионах с волками. Извечное: «как кошка с собакой». С медведями и лисами рыси общались, с людьми поддерживали нормальные деловые отношения. Достижения и блага цивилизации добрались до таежных городков, рыси учились, работали, но не удалялись от постоянного ареала обитания. И не пускали к себе волков. О древесных барсах Ханна не знала почти ничего. Кроме того, что они вымирали, отказываясь жить в поселениях, коротали век на таежных заимках – коты отдельно, кошки отдельно – и с неохотой отдавали детей в государственные интернаты, хотя там работали лучшие воспитатели и психологи страны. На уговоры соцработников дарсам было глубоко плевать, общество себе подобных они терпели только для спаривания, а людей продолжали считать добычей – без оглядки на изменившиеся законы.

– У нас сегодня чудесные эклеры, – сообщила Снежка, пламенея щеками. – Я их начинила творожным кремом. Свежайшим! Очень-очень вкусным! Хочешь попробовать?

Вопрос был обращен к брысенку. Тот смерил Снежку недобрым взглядом, снова издал скрипучий звук. Капитан-рысь что-то проскрипел в ответ, тронул завязки шапочки. Мелкий недовольно замотал головой.

– Так и знал, что к вам заходить – время зря терять, – буркнул Матеаш. – Устроили балаган. Надо было в машине поговорить.

Ханна ухватила Снежку за локоть, отвела к стойке и замерла, впитывая возобновившийся разговор.

– Твой перевод не утвержден, – напомнил Матеаш. – Нужна моя подпись. Мое согласие. Я могу отказать.

– Знаю, – рысь снова поймал мелкого за сапог – провалил попытку пнуть столик. – Можете. Вы неохотно берете оборотней, меня об этом предупредили.

Ханна мысленно пробежалась по командам огнеборцев и поняла – а ведь правда. Матеаш – человек. И служат, и работают у него в основном люди. Оборотни – медведь-барибал, медведь-гризли, да пара волков. Не густо.

– Оборотни боятся огня сильнее, чем люди.

– Но те, кто не боятся, стоят троих людей. Наша сила и регенерация помогают спасать жизни. Жизни тех, кого люди физически не смогут вытащить из пламени.

– Да, – неохотно признал глава огнеборцев.

– Вы можете позвонить моему начальству или моим сослуживцам и задать им любые вопросы. Им незачем врать. Нечего скрывать.

– Я уже навел справки. Ты на хорошем счету, у тебя есть ведомственные награды. Их просто так не раздают. Беспокоит другое. Твой командир сказал, что дома тебе помогали родители. А здесь у тебя ни родни, ни друзей. Сегодня ты говоришь, что собираешься работать как все. Завтра ты подашь кадровику заявление, напомнишь о статусе одинокого отца, и по закону получишь право работать сутки-четверо вместо обычного графика сутки-трое. И что мне тогда делать? Зачем мне нужен командир звена, который не будет видеть свое звено? Переводился бы ты на должность инспектора – не было бы такой проблемы.

– Я не подам, – ответил рысь. – Это невыгодно по деньгам. Я не потяну траты на садик, жилье и поездки на море, если у меня будет урезанная зарплата. Когда Брайко освоится в садике, я и на дополнительные дежурства выходить смогу. Не хочу считать каждую монетку. Сразу скажу, что мои родители прилетят и заберут Братислава, если со мной произойдет какой-то несчастный случай.

– Ясно. Как будешь улаживать мелкие проблемы? Если дыма надышишься, и на пару суток в госпиталь отправят?

– Оформлю разрешение на временное опекунство. В семейном детском саду согласны мне помочь, они присмотрят за Брайко.

– Где собираешься жить?

– Мне присылали фотографии домов. Один нам с Брайко понравился, сейчас поедем смотреть. У него выгодное расположение – и до детского сада не очень далеко, и до пожарной части. Если вживую не подойдет, прокатимся, проверим другие варианты.

– Адрес?

– Переулок Насыпной, восемь, – сверившись с телефоном, ответил рысь.

Матеаш хмыкнул:

– И госпиталь наш рядом. Ладно. Езжай, смотри дом. Возьму тебя с испытательным сроком. Если с кем-то не сработаешься – вылетишь как пробка из бутылки.

Брысенок опять заскрипел, и Ханна подумала: «Ему же, наверное, жарко. В куртке, в шапке, а в кафетерии тепло».

– Спасибо, – рысь встал, чуть не уронив легкий столик. – Тогда, с вашего позволения, мы пойдем. Брайко жарко, он вот-вот начнет капризничать.

– А эклеры? – пискнула Снежка.

– Спасибо, – и стойке, и залу досталась еще одна солнечная улыбка. – Мы торопимся. В другой раз.

Капитан-рысь и Матеаш вышли вместе – глава огнеборцев даже соизволил придержать дверь новому сотруднику. Посетители кафетерия отмерли, дружно зашептались. Простодушная Снежка посмотрела вслед коту, и озвучила то, что Ханна предусмотрительно только подумала.

– Вау! Я раньше рысей не видела. А он классный. Красивый.

Что тут началось!.. Первым перекорежило Ёжи, вторым – Шольта, которому не понравилось предложение усадить брысенка за детский столик, а за ним, почему-то, полковника Новака, бурно сообщившего соседям, что рысь – хам, непочтительно разговаривающий с начальством. Волчье единение крепло, как растущий молодой дуб, впитывая исконную неприязнь псовых к котам и межведомственные раздоры – огнеборцы и спецназовцы регулярно переругивались, выясняя, чья служба опаснее и труднее.

Ханна постаралась отключиться от гула возмущенных голосов и подумала, что если рысь снимет дом в переулке Насыпном, то, скорее всего, когда-нибудь заглянет в их второй кафетерий – прикупить готовой еды себе, а, может быть, и ребенку. А это значит, что Снежка согласится поработать на новом месте хотя бы пару месяцев – если намекнуть ей, что нужно поглядывать на улицу и осторожно расспросить жильцов окрестных домов. А вдруг капитан-рысь окажется общительным, и удастся что-то узнать про жизнь в Хвойно-Морозненске и кошку-дарсу? Все-таки очень, очень любопытно, какими судьбами его сюда занесло.

Глава 1. Илларион. Переезд

Можно было проявить гибкость, не озвучивать будущему командиру обвинение в неприязни к оборотням. Но Илларион решил расставить точки над «Ё» – о Матеаше поговаривали всякое, и лучше сразу получить от ворот поворот, чем выслушивать ежедневные придирки.

Свободные сутки между сменами он проводил с сыном и старался развлечь его чем-нибудь новым и интересным. Дома они выбирались на всяческие детские представления, в кукольный театр, в океанариум, на выставки восковых фигур и движущихся роботов. Что-то нравилось им обоим – к роботам они сходили три раза; что-то не нравилось Иллариону – он недолюбливал детское хоровое пение; а что-то пугало Брайко – с выставки пластмассовых динозавров им пришлось поспешно уйти, потому что мелкий разрыдался из-за темноты помещения и громких звуков из колонок.

Илларион перечитал кучу статей о воспитании древесных барсов, довел детсадовского человека-психолога до белого каления, требуя консультаций на каждую подозрительную ситуацию, и, в итоге, убедился – никаких фобий у Братислава нет. Есть особенности характера, склонность к уединению. В пределах нормы, как у всех. С первого утренника они бежали – Братислав увидел ватную бороду Снежного Деда и разрыдался. Илларион эвакуировал сына через пожарный выход, а потом, в машине, признал, что актер-медведь накладной бородой и зычным рыком способен и взрослого рыся напугать, не только мелкого брыся, впервые увидевшего новогоднее представление. Пришлось вливаться в детско-светскую жизнь постепенно, а позже садик сильно помог: котят Братислав не боялся, иногда охотно включался в общие игры, иногда отсиживался в углу, но в целом нормально вписывался в коллектив. В прошлом году, когда городские развлечения подозрительно быстро закончились, а по улицам было невозможно гулять из-за полчищ гнуса, Илларион рискнул, взял отпуск и свозил сына на море, в тихий курортный поселок – ожидая криков и слёз в самолете, в маленькой гостинице и на пляже. На удивление, обошлось. Брайко умеренно капризничал, шипел на волчат, которые пытались с ним поиграть, и, в итоге, нашел себе приятеля-медвежонка, с которым подолгу плескался в воде и перебрасывался надувным мячом. Илларион беседовал с медведями-губачами, расширял кругозор, выслушивая сравнительные вкусовые характеристики термитов, пчел и муравьев, и вернулся домой бодрым и отдохнувшим. Море ему не особенно-то нравилось – плавать он не любил, хотя и умел – а вот беспечная атмосфера провинциального юга с падающими с деревьев фруктами и чурчхелой из виноградного и гранатового сока, заворожила. Никакого сравнения со скучными поездками в ведомственный санаторий, куда их с братом вывозили родители. Никакой молочной каши по утрам, зарядки и огороженного пляжа, за который не позволяли высовывать нос.

«Почему я не съездил на юг сам? – удивлялся он, валяясь на пляже. – Ведь мог – и когда учился, и когда только начал работать. Но санаторий всю охоту отбил. Только подумаешь, и сразу "нет". Хорошо хоть сейчас догадался».

В поселке жили и оборотни и люди – вежливые, радушные и одновременно равнодушные к отдыхающим. Все было так и не так, как дома, и вызывало какую-то необъяснимую зависть. Словно Иллариона манили глянцевой картинкой в рамочке, в которую хочется, но невозможно влезть. А потом в гостинице на соседней улице загорелась мансарда, и работа пожарного звена подтолкнула к осознанию простой истины: «Я ведь где угодно пригожусь. Служебные инструкции везде одинаковые».

Мысль прочно поселилась в голове, и привела с собой слово-искушение: «Переезд». Была и веская причина, не позволявшая считать искушение блажью. Братислав родился слабеньким, первый год жизни провел в больницах, второй и третий – под неусыпным наблюдением семейного врача. Родители Иллариона твердили, что в этом виновата Берта, выпившая травяной сбор, чтобы избавиться от беременности. Илларион считал, что виноватых искать глупо, и заботился о сыне изо всех сил – доставал редкие витаминные смеси, покупал сухофрукты, возил на кварцевые процедуры. Неделя на море помогла больше, чем все вместе взятое – Брайко долго не кашлял, не обвешивался соплями и не жаловался на больные уши.

Когда Илларион произнес слово-искушение вслух, на него обрушился шквал негодующих криков. Родители, брат, дяди, тети, племянники и племянницы, двоюродная и троюродная родня хором твердили: «Ларчик, как ты поедешь один, с маленьким ребенком? Это не отпуск, из которого можно вернуться, если не понравится гостиница или пляж. Кто присмотрит за Брайко, когда ты уйдешь на дежурство? А если ты – тьфу-тьфу-тьфу! – попадешь в госпиталь?»

Пришлось соврать. Илларион заверил родственников, что переводится на должность пожарного инспектора. Обходы, проверки, пересчет огнетушителей в коридорах, кабинетная работа. Размеренная жизнь. Да, небольшая зарплата, потерянные погоны… но, право же, это не стоящая внимания мелочь.

Он понимал, что ложь неминуемо всплывет, и надеялся, что они с Братиславом успеют прижиться на юге – тогда можно будет отбивать требования вернуться аргументом: «Нам тут хорошо». Подготовка и семейные скандалы растянулись на полгода. Родители, обладавшие истинно рысьим темпераментом, кричали на Иллариона три месяца. Пугали, грозили земными и небесными карами, лишением поддержки. Потом устали. Или поняли, что от криков намерение Иллариона только крепчает.

Время от времени подкатывало желание сгрести сына в охапку и сбежать, не сообщая адреса, но Илларион не сомневался, что такой поступок аукнется серьезными осложнениями. Рвать отношения с родителями он не хотел: они были опорой и страховкой, прекрасно ладили с Брайко, могли его забрать в случае непредвиденных проблем, а баловали без проблем и без поводов – умели разделять неприязнь к дарсам и любовь к внуку-полукровке.

Конечно же, Илларион не собирался увольняться со службы, терять погоны и переходить на скучную работу инспектора. В министерство улетел запрос о переводе, подкрепленный справками о состоянии здоровья Братислава. Где-то там, в верхах, проявили невиданную щедрость и предложили целых три варианта на выбор. Думать пришлось самому – при родителях нельзя было упомянуть, что им с сыном обязательно нужен круглосуточный детский сад. Илларион поднял на уши всех воспитательниц, нянь и соцработников Хвойно-Морозненска и получил наводку на садик-пансион в Ключевых Водах. Семейство рысей проживало в пригороде, предлагало услуги частного детского сада медведям, лисам и редким на юге собратьям – в основном, командированным на длительный срок. Иллариону понравился и огромный тенистый двор с детской площадкой, и светлый дом с верандами и кучами игрушек. Плата кусалась, но у него имелись кое-какие сбережения, да и съемное жилье в Ключевых Водах должно было частично оплачивать министерство – после того, как он прослужит на новом месте три месяца.

Выкричавшиеся родители фотографии детского сада оценили на «отлично». О круглосуточном пансионе Илларион предусмотрительно умолчал, и начал напирать на то, что Брайко будет полезно общаться с медвежатами и лисятами.

– Ларчик, а вдруг ему это разонравится через пару недель? – хмурилась мама. – Здесь, когда ему надоедает ходить в детский сад, ты привозишь его к нам, и он проводит сутки как хочет. Не желает ни с кем разговаривать – превращается и прячется под кроватью. Мы никогда его не ругаем и не выманиваем, мы понимаем, что он немножко дарс, и ему требуется уединение. А что ты будешь делать там?

– Платить воспитателям за то, что они не будут его ругать и вытаскивать из-под кровати, – спокойно отвечал Илларион. – Я им писал. Им прекрасно известны привычки и потребности древесных барсов. У воспитательницы опыт работы в интернате, она пять лет возилась с барсятами – отказниками и изъятыми. Ее сидением под кроватью не удивишь.

– Почему она уволилась? – встрепенулась мама.

– Они переехали, потому что у мужа редкая форма хронического гастрита. В Ключевых Водах есть источник лечебной минеральной воды, идеально подходящий для кошачьих. Вода теряет свои свойства через сутки, ее не транспортируют и не хранят. Они ездили в Ключевые Воды дважды, когда у рыся было обострение, а потом решили перебраться поближе к источнику, для профилактического лечения. Переехали и открыли детский сад – зарабатывают, чем умеют.

Родители тщательно изучили все рекомендации и характеристики, и сочли ключеводских рысей достойными доверия. Главный барьер был взят. Иллариону запретили даже думать о переезде в Лисогорск или Новозарянск – только в Ключевые Воды. Это поставило на дороге очередное препятствие. Глава городских огнеборцев Матеаш Зонк не брал в штат оборотней, не сильно-то скрывая, что не доверяет их умению победить страх и шагнуть в огонь. Оставалось надеяться, что министерский приказ о переводе усмирит недовольство будущего начальника. Возьмет на службу, чтобы не перечить вышестоящим, а дальше Илларион как-нибудь справится – он всегда нормально ладил с людьми, умел договариваться о подмене и честно отрабатывал чужую помощь.

Перед отъездом он попытался известить Берту. Сначала по телефону – со своего и с чужих номеров, потому что дарса не брала трубку. Пришлось потратить один выходной. Илларион долго раздумывал, везти ли на заимку Брайко, поверил предчувствиям, не взял, и не зря – Берта не пожелала разговаривать. Возможно, напугала бы сына до заикания – мало кому понравится, когда огромная разъяренная кошка прыгает на капот машины, утробно воет и царапает лобовое стекло. Илларион сдал назад, за границу участка. Приоткрыл окно, скороговоркой сообщил об отъезде и пообещал присылать фотографии. Берта недовольно рыкнула, мотнула головой и скрылась в лесу. Илларион истолковал это как материнское благословение: были бы возражения – превратилась бы, сказала «нет». Не сказала – считай, промолчала. А молчание – знак согласия.

В отдел кадров они с Братиславом поехали прямо из ключеводского аэропорта – Илларион забрал со стоянки арендованную машину, закинул в багажник сумку и рюкзак, и двинулся навстречу судьбе. Сын, выспавшийся в самолете, сначала с интересом поглядывал в окно, а потом заскучал – юг не предложил им ничего нового. Такой же мартовский снег, сырой морозец – температура была плюсовой, но холод чувствовался – и унылая серость. К городскому управлению и части Илларион добрался, тщательно сверяясь с навигатором, с трудом нашел свободную стоянку, осмотрел заснеженный парк, аллеи, ведущие к пятачку-площади и двум часовням – на карте место было обозначено как Парк Двух Алтарей – и повел Брайко к длинному громоздкому зданию из темно-красного кирпича, вытянувшемуся вдоль парка и улицы. Внимание привлекли яркие пятна на доме напротив. Первый этаж небольшого особняка занимал кафетерий с верандой, пустовавшей по случаю холодной погоды. Алеющие буквы «Пирожок – друг оборотня» и фото огромного блюда аппетитной выпечки вызвали желание перекусить.

– Хочешь кушать? – спросил Илларион, наклоняясь к сыну. – Если хочешь, сначала зайдем в кафе, что-нибудь съедим.

Братислав долго смотрел на большую куклу-официанта у входа – на боку у услужливой рекламной фигуры висел противогаз, а на подносе стоял огнетушитель – и ответил:

– Нет. Хочу домой.

– Потерпи немножко. Я отдам документы, и поедем домой, – сказал полуправду Илларион.

В управлении ему повезло. Он столкнулся с Матеашем в холле, сразу же был опознан, и вручил бумаги кадровику без долгих разговоров – о министерском приказе уже знали все до единого, вероятно, и обсудили за спиной не один раз. Как же. Рысь. Отец-одиночка. Диковина.

Тьфу.

– Пойдем, – Матеаш взглянул на скрипящего Братислава, открыл дверь на улицу. – Поболтаем в неформальной обстановке. Кофе пьешь?

Илларион кивнул, ожидая подвоха. Они перешли через дорогу, к заинтересовавшему Брайко официанту и дружелюбно-пирожковому кафетерию. Илларион пропустил Матеаша вперед, позволил сыну потрогать огнетушитель на подносе, и вошел в зал, пропитанный вкусными горячими ароматами. Есть захотелось невыносимо, и он понадеялся, что не опозорится бурчанием в животе. Братислав недовольно фыркнул, замотал головой. Перед сыном было стыдно – за обман, за доставленные неудобства – и Илларион дал себе слово в ближайший месяц потакать всем его капризам. Если, конечно, удастся уговорить его остаться в садике, чтобы выйти на службу. О самом худшем варианте он старался не думать, утешая себя мыслью, что дома его на прежнее место возьмут – просто придется пережить град издевок.

Услышав вопросы: «Почему ты не состоишь в браке?» и «Где мать?», Илларион постарался не лязгнуть зубами. Он прикладывал недюжинные усилия, но так и не смог доставить беременную Берту в мэрию и заключить брак – дарса категорически отказалась от формальностей и велела ему забирать ребенка просто так, без возни с бумагами. Или отдать в интернат.

Разумеется, Илларион Братислава забрал – именно ради этого он у Берты в ногах валялся, уговаривал больше не пить травки и родить. И даже добился того, что в свидетельство о рождении были вписаны и мать, и отец – это делалось без личного участия Берты, поэтому обошлось без препятствий.

Уверениям Иллариона, что в льготном графике работы он не нуждается, Матеаш поверил – или сделал вид, что поверил. Кто его разберет. Но выход на службу со стажировкой и испытательным сроком разрешил, а остальное было неважно. Илларион собирался работать как все, сутки-трое, потому что арендная плата за приглянувшийся ему дом была достаточно высока. При компенсации от министерства – подъемно. Без нее – нет. А до компенсации надо еще дожить. Купить машину, кучу мелочей, потому что в контейнер с вещами, который приедет из Хвойно-Морозненска, нельзя было впихнуть все и сразу. И не отказывать Брайко в игрушках и развлечениях – потому что он дал себе слово его побаловать.

Из кафетерия Илларион вылетел как ошпаренный – чувствовал, что Братислав вот-вот зайдется в крике, поэтому отказался от заманчивых пирожков и порции печенки, и побежал к машине. Да и волчьи взгляды напрягали. Но кусок бы в горло пролез, поперек не встал. Не родились еще те псы, которые испортят рыси аппетит.

Услышав писк сигнализации, сын оживился. Перестал недовольно скрипеть и спросил:

– Домой?

– Домой, – ответил Илларион, не зная, что он будет делать, если хозяева не ответят на его звонок или новое жилье не понравится.

Понятно, что придется останавливаться в гостинице. Но как это объяснить Братиславу, который будет думать, что папа ему соврал?

Набирая номер, Илларион просунул руку под форменную куртку и рубашку, сжал плетеный талисман и попросил помощи у Кароя и Линши. Услышали ли его боги-близнецы, кто из них смилостивился – Карой, покровитель альф, или Линша, заботившаяся о кошках и маленьких детях – неизвестно. Удача повернулась лицом, и хозяева приглянувшегося ему дома согласились приехать для встречи прямо сейчас. И даже заохали, узнав, что Илларион с сыном нигде не остановились после перелета – «немедленно выезжаем, через двадцать минут будем на месте».

Определенную роль при выборе играло то, что этот дом сдавали лисы, а два других, более-менее подходящих – волки. Илларион понимал, что ему так или иначе придется поддерживать рабочие отношения с псами, но вселяться в волчье жилище не хотел. Во время поисков ему попадалось заманчивое объявление – сдавали хороший дом в этом же переулке. С участком в два раза больше, с гаражом, а не навесом для машины, и с бассейном. Прекрасно было все, кроме арендной платы. Илларион три дня высчитывал, можно ли снять дом с бассейном и жить не впроголодь, а потом сомнения разрешились сами собой – дом с большим участком кто-то перехватил, лишив его возможности поторговаться.

Навигатор не подвел. Илларион проехал по проложенному маршруту, убедился, что путь от городского управления к месту назначения занимает около пятнадцати минут – без пробок – и свернул с оживленной улицы Полевой на узкую дорогу со свеженьким асфальтом. Переулок Насыпной был коротким, нужный номер нашелся быстро. Порадовало то, что шум автомобилей немного стих – жить прямо рядом с магистралью не хотелось.

Илларион осмотрелся и признался себе, что разочарован. На фотографиях забор скрывала копна зелени, по стенам дома, закрывая окна, ползли какие-то вьющиеся цветы, уличный палисадник и деревья на участке радовали глаз и сердце. Сейчас кирпичное строение выглядело уныло, двор покрывал раскисший грязноватый снег, а рядом с протоптанной дорожкой отпечатались волчьи следы. Мелкие – вероятно, бегал щенок.

Вдали, в конце переулка, просматривались ворота с гербом. Судя по отметке на карте – тот самый госпиталь МЧС, который упомянул Матеаш. Возле казенного здания дорогу обрамляли пирамидальные тополя. Без листвы они напоминали лысоватые метлы, воткнутые в землю гигантом-садовником. Ветки и тянувшиеся вдоль улицы провода были обсижены хрипло каркающими воронами.

– Вот и приветственный хор, – пробормотал Илларион.

Это можно было счесть знаком судьбы, ответом кого-то из близнецов на просьбу. Дома, в Хвойно-Морозненской области, вороний крик оповещал о начале весны, приглашал оборотней на праздник, частенько заканчивавшийся лесными свадьбами. Шесть лет назад, в апреле, Вороний праздник помог Иллариону умилостивить Берту – древесная барса приняла пакет печений-птичек из ведомственной столовой и впустила его в дом. Правда, через три года окончательно вышвырнула и запретила возвращаться. Но в этом Илларион не винил никого – ни Кароя, ни Линшу, ни столовскую выпечку, ни ворон.

Братислав дернул ручку, показывая, что хочет выйти из машины.

– Ты не проголодался? У нас есть бутерброды, бабушка тебе положила подарок от зайчика. Может быть, пожуешь?

Сын замотал головой и с удвоенной силой атаковал ручку. Илларион сдался и помог ему выйти, надеясь, что свернувшая в переулок машина предвещает встречу с хозяевами. Он угадал – из припарковавшегося белого седана выбрались говорливые лисы, которые хором осыпали комплиментами и его, и Брайко. Сын зашипел, когда к нему попытались протянуть руку, но в дом идти согласился – побежал вперед, бороздя сугроб и зачерпывая снег широкими голенищами сапожек.

– Котел включим, и комнаты тут же прогреются, – пообещал лис Елисей. – Я приезжаю, раз в два дня протапливаю, сырости нет, не сомневайтесь. Смотрите. У соседнего дома к участку примыкает глухая стена. В окна к вам никто заглядывать не будет. С улицы летом зеленью все заплетает.

Кодовый замок щелкнул, впуская их во двор.

– Вот навес для машины. Вот веранда, через нее вход в дом. Сад тут хоть и небольшой, но плодоносный. Черешня хорошая, темная, мы ее каждый год на компоты собираем. Груша летняя, мелкая, вкусная. Слива и грецкий орех. И виноград. А это дорожка к беседке. Там мангал, летом шашлыки можно жарить.

Илларион кивнул, вслед за лисицей вошел в длинную прихожую, помог сыну разуться, быстро снял ботинки и заглянул в первую комнату – огромную кухню-столовую. Поначалу он больше принюхивался, чем смотрел. Когда убедился, что дом пахнет свежей краской, деревом, пыльной тканью и совсем немного лисами, успокоился.

Все оказалось знакомым и привычным. Такая же двуспальная кровать, как у него в квартире, такой же диван в гостиной, как у родителей, такие же однотонные светлые обои, типовые шкафы, стеллажи, кухонная посуда. Все из сети гипермаркетов, снабжавших товарами для дома огромный континент – от севера до юга. Не хватало только двухъярусной кровати-домика с горкой, любимой мебели-игрушки Брайко.

– Нравится здесь? – спросил он у сына, присаживаясь на корточки. – Поедем смотреть что-то еще? Или поживем? Если разонравится – переедем, найдем что-то другое.

Брайко деловито вышел в прихожую, выглянул на веранду. Осмотрел заснеженный сад, вернулся, влез на подоконник, проверил вид на улицу. Спросил:

– Где моя кровать?

– Привезут, – пообещал Илларион. – Ты же помнишь, что я ее разобрал и отвез на вокзал. Мы прилетели самолетом, а она едет поездом. Выберешь другую кровать, поспишь на ней, чтобы хорошенько по домику соскучиться.

Сын воспринял его слова очень прямолинейно. Прошелся по комнатам, влез на застеленную покрывалом односпальную кровать в самой маленькой спальне, закрыл глаза и мгновенно уснул – прямо в верхней одежде. Илларион счел это знаком судьбы, осторожно снял с Брайко куртку и шапку, и заговорил о заключении договора.

Он честно предупредил хозяев, что может вернуться в Хвойно-Морозненск по семейным обстоятельствам – если не приживется. И найти себе другой дом, если в этом им с сыном будет неудобно.

– На первый взгляд меня все устраивает. И две спальни, и то, что у вас одна комната стоит свободная, без мебели. Я уже писал, что мне надо будет собрать кроватку-домик, которая приедет в контейнере.

– Никаких проблем, собирайте. Ненужную спальню закроете. Мебель мы увозить не будем, некуда. В крайнем случае, если вам комната понадобится под кабинет, разберем лишнюю кровать, спинки и боковины спрячем в кладовку, а матрас поставим где-нибудь, чтобы не мешал.

За разговорами заварили чай. Илларион вытащил из рюкзака бутерброды, мысленно поблагодарив маму за предусмотрительность. И пакет пряников пригодился, и вафли – он честно оставлял долю сыну, не зная, когда они смогут сходить в магазин.

– Магазин до десяти, – охотно ответил Елисей на его вопрос. – До Полевой полтора квартала пройдете, свернете направо, через два дома увидите. Марина иногда раньше закрывает, лучше прямо до десяти не тянуть. В девять всегда открыто. Еще «Овощи-Фрукты» в другой стороне, почти рядом с банком, но они до восьми, а то и раньше закрываются. У них основной расчет на то, что кто из офисов и с фабрики домой идет, картошку на суп покупает или кабачки на жареху. А в продуктовый со всех окрестных кварталов ходят. У нас тут тихо, спокойно, все друг друга знают. Десятилетиями живут, в одном и том же магазине хлеб и сахар покупают, поздравляют друг друга с праздниками, и сливы на вишню меняют, чтобы варенье варить. Сдаем мы – потому что в старый родительский дом переехали, он поменьше. И Никанор сдает – на другой стороне дом, чуть ближе к госпиталю.

– Видел объявление, – кивнул Илларион. – Но его сняли до того, как я успел поторговаться.

– Не знаю, кому он сдал, не говорили еще соседи. Если будут шуметь-мешать, кто-нибудь сразу участковому пожалуется. Вразумят. Говорю вам – у нас тут тихо. Ни пьянок, ни гулянок, ни музыки на весь квартал. Шашлыки летом жарят, дым бывает. Но с мерами предосторожности – мангалы, обустроенные площадки, бочки с водой под рукой. Пожаров не случалось, Хлебодарная миловала.

– Это хорошо. Не хотелось бы брать работу на дом.

– За госпиталем маленький пляж. Летом можно на речку ходить, если на море уезжать не будете. Берег песчаный, тень от плакучих ив. Городские власти долго воевали, купаться запрещали, а потом поняли, что привычку не переборешь. Расчистили дно, поставили спасательную вышку, причал с моторной лодкой, туалет и пару раздевалок. Большой пляж ниже по течению, в основном народ туда выбирается – там и кафе, и парк рядом. А сюда те, кому с детьми окунуться без лишних расходов.

– О! – Илларион спохватился. – А кафе какие-то поблизости есть недорогие? Или столовая? Я готовлю, но не каждый день, мы с Брайко часто где-нибудь обедаем.

– Прямо рядом ничего нет, – разочаровал его Елисей. – Чуть дальше, по Полевой, и сквер с детской площадкой, и торговый комплекс. И стадион – вокруг него тоже кафе. Ехать десять минут. Места для парковки всегда найдутся.

– Понятно.

Илларион знал, что город он изучит быстро – сначала будет в новинку, а потом при еженедельных объездах для проверки проездов для спецтехники и пожарных гидрантов, улицы намертво в память впечатаются.

«Где-нибудь найдется подходящая кормушка. Или доставку будем заказывать».

Лисы захлопотали, показывая ему кладовки, стиральную машину, отопительный котел, кухонную утварь. Выдали постельное белье, подушки, сняли с антресолей теплые одеяла.

– Весна очень холодная, – пожаловался Елисей. – Середина марта, а снега навалило, как не в каждую зиму бывает. Вы же, наверное, за теплом сюда ехали?

– Да, – вежливо ответил Илларион, которого пустопорожние разговоры начали утомлять.

– Не волнуйтесь, холода ненадолго. У нас обычно абрикосы в конце марта зацветают. В этом году позже начнут, в апреле. А потом солнце припечет, и будет все сразу – и сирень, и жасмин, и майская шелковица.

– Хорошо бы.

Илларион надеялся, что лисы, получившие деньги, покинут дом без лишних вопросов о его личной жизни. Не повезло. Видимо, самое вкусное оставили на десерт.

– Если мамочка-кошечка вдруг надумает приехать, разместитесь без проблем, даже если вам отдельные спальни нужны будут.

– Она не приедет, – включая дежурную улыбку, сообщил Илларион. – У нее большой дом, хозяйство, и она не любит жару. Я смог оформить служебный перевод, потому что врачи порекомендовали перевезти Брайко на юг. Поэтому мы будем жить вдвоем.

Удовлетворив любопытство еще десятком вопросов, хозяева отбыли. Илларион, удивленный навалившейся на него тишиной – «кто бы мог подумать, что два лиса шумят как стая рысей на вечеринке?» – сходил за сумкой, перерыл ее в поисках продуктов, убедился, что больше никаких подарков от мамы и зайчика нет, и задумался. Брайко спал, его тоже тянуло прилечь: не столько из-за разницы во времени – всего-то два часа – сколько из-за перемены климата и суматохи, связанной с перелетом.

«Сейчас шесть вечера, – сверился с часами Илларион. – Дома четыре. Я бы будил Брайко после обеденного сна, чтобы вовремя уложить вечером. Надо его растормошить, сходить в магазин. А потом покормить, искупать и усадить смотреть мультфильмы. Когда уснет, тогда и уснет. Так и сделаю. Только сначала сфотографирую дом и отправлю сообщение родителям».

За окном, в вечерней темноте, каркнула невидимая ворона. Илларион спохватился и достал из сумки вежу, которая попалась под руку при поиске пищи. Он взвесил на ладони маленькое декоративное жилище – четырехугольную пирамиду с усеченной вершиной. Завернутый кусок двери-шкуры позволял рассмотреть две фигурки, сидевшие в веже. Конусы с шариками-головами походили и на котов и на двуногих – в зависимости от полета фантазии смотрящего. Вежи бывали разными, некоторые ценились как произведения искусства или служили магическими талисманами – если их заговаривали на прибыток или приплод. Илларион держал в руках типовую поделку, стандартный подарок, который ему вручили в ЗАГСе при выдаче свидетельства о рождении Брайко. Изначально в веже сидели два больших конуса с шариками и один маленький. Родители и ребенок. Одну из больших фигурок Илларион выковырял и выбросил в порыве злости. Потом пожалел, но что-то исправлять или покупать новую вежу не стал. Зачем пускать пыль в глаза?

Он поставил вежу на подвесную полку – сойдет за подобие красного угла – побродил по комнатам, выбирая выгодные ракурсы, а потом плюнул и кое-как отснял кровати и кухонную посуду – на радость маме.

«Как ни старайся, отцу таким отчетом не угодишь», – подумал Илларион, удаляя совсем расплывчатые фото.

Если мама не одобряла переезд, не желая терять контроль над жизнью сына и внука, то отец считал, что этим действием Илларион хоронит себя заживо. При первом же заявлении: «Я хочу пожить на юге» случился неприятный разговор.

– Ты собираешься уехать туда, где нет кошек.

– Ну и что? – удивился Илларион. – Я и тут ими не сильно-то интересуюсь. Какая разница, есть они там или нет?

– Тебе надо искать подходящую кошку. Нельзя все свободное время посвящать ребенку. Для кота-альфы это ненормально. Ты должен создать семью.

– Давай не будем применять слово «должен» к моей личной жизни, – закипая от злости, попросил Илларион. – Ты прекрасно знаешь, что никто из моих знакомых кошек не горит желанием воспитывать Братислава. Три-четыре встречи, а потом проскальзывает намек, что его надо отдать в интернат – «он же наполовину древесный барс, ему трудно жить в обществе». Это наглая ложь. У Брайко есть капризы – как у всех детей. Он нормально социализирован. Изредка ищет уединения, но это неудивительно – мне тоже иногда хочется убежать с семейного праздника и спрятаться под кровать. Просто никому не нужен альфа с прицепом. Мне в открытую говорили, что это обделит вниманием общих детей.

– Ищи ту, которая согласится. Такие были, не делай вид, что всех пугает Братислав.

– Были, – согласился Илларион. – Проблема в том, что они не вызвали у меня физического желания и приязни.

– Ты как будто специально выискиваешь чужие недостатки – эта не хороша, эта не пригожа. А теперь еще и бежишь куда подальше. Братислав вырастет, спохватишься, что живешь один, в чужих краях, и что тогда?

– Тогда и подумаю. Оставаться здесь, чтобы искать мачеху для Брайко, не собираюсь.

– Это ненормально, – в очередной раз повторил отец. – Ты взял на себя роль кошки.

– Нормально, – огрызнулся Илларион. – Я этого хотел.

Он действительно этого хотел – не роли одинокой кошки, а забрать в свой дом своего ребенка. Еще не зная, что это будет Братислав, маленький альфа: все равно, кого – хоть кота, хоть кошку. Берте это было не нужно. Ей и сам Илларион сгодился постольку-поскольку: унимал потребности тела, не сильно путался под ногами, после скандалов сразу уезжал, не пытаясь обосноваться в доме. У Берты не было понятия «мы», она терпела альфу-рысь, проявляя изрядную снисходительность – для древесной барсы. Винить ее не имело смысла – она Иллариона не приваживала, не заманивала. Принимала на пару дней, и прогоняла, когда злость на вторжение в личное пространство достигала критической точки.

Ни мать, ни отец, ни родня не желали понимать – Берта могла бы вообще ничего не говорить о беременности. И, уж тем более, не соглашаться рожать. Все родственники, как один, подходили к ситуации с мерками рысей, где прибавление в семействе начинало радостно обсуждаться заранее, еще до появления ребенка. Илларион, пообщавшийся со специалистами из Федеральной Службы сохранения популяции древесных барсов, оценивал положение дел иначе. Берта сделала ему одолжение, выносив и родив ненужного ей котенка. Вся ответственность ложилась на плечи Иллариона, и жить надо было так, чтобы выросший Братислав не предъявил ему претензий, не чувствовал себя ущербным и ненужным – даже если ради этого придется жертвовать своими интересами.

«Здесь, среди волков, никому не будет дела – рысь, барс или брысь. Все коты – экзотика. Без пристального внимания к длине хвоста и размеру кисточек на ушах».

Прежде чем отправить сообщение, он вышел на веранду и прислушался. Шум машин на Полевой, карканье ворон, заливистая волчья перекличка, в которой он не понимал ни слова. Илларион тихо зашипел, сбрасывая накопившееся раздражение – все-таки лисы родня псов, хоть и прикрытая другой шубой.

Неподалеку скрипнула дверь.

– Вить! – крикнула женщина, растягивая единственную гласную в сокращенном имени. – Ви-и-и-ть! Сбегай за хлебом! И соли купи пачку.

«Ну и ладно, – подумал Илларион, делая шаг в дом. – Не приживемся – не расстреляют. Всегда можно вернуться к родителям под бок».

Глава 2. Альма. Взрослая жизнь

Имя, данное при рождении – Здравка – не спасло дочь от хворей. Альма не сразу поняла, что Здравке не подходит оленье молоко – традиционный прикорм котят-дарсов. Дочь истошно орала после еды, маялась животом и слабела быстрее, чем росла. Просьба привезти коровье молоко из города вызвала у мужа приступ ярости. Пепельник сдержался, не тронул их с дочкой ни когтем, ни пальцем, только выл и орал, пугая оленей и мелкую живность, обитавшую вокруг заимки.

Альма, мало на что надеясь, повторила просьбу отцу – в его ежемесячный визит. Получила равнодушный ответ: «Или привыкнет, или подохнет. Мне больная внучка не нужна». Пришлось выкручиваться, изобретая блюда из имеющегося набора продуктов – без оленьего молока. Альма ловила куропаток и рыбу, варила бульоны и студень с ягелем, почти несладкие кисели – тот же ягель, крахмал и замороженные или свежие фрукты. Здравка ела неохотно, продолжала худеть и плакать, Пепельник злился, требовал: «Заткни ее, чтобы я этого писка не слышал!», но уйти в город не позволял. Следил, дважды возвращал, пресекая попытки сбежать с котенком в зубах. Со временем начал оставлять Здравку в заложницах, отпуская Альму на охоту и сбор ягеля или ягод на полдня. Страх, что Пепельник сделает с дочкой что-то плохое, обессиливал. Охота и рыбалка не удавались. Альма все чаще возвращалась без добычи, кормила и долго укачивала капризничающего ребенка, задремывала, стараясь не проваливаться в глубокий сон. Чтобы на следующий день повторить те же самые действия: охота, рыбалка, готовка, нянченье, тревожное забытье.

Отец в каждый свой приезд повторял: «Радуйся, что я тебя хорошему альфе отдал. И тебя, и ребенка терпит. Не бьет». Альма кивала, опасаясь перечить не просто старшему родичу – шаману! – и каждый раз думала, что Пепельник не бьет ее только из опасения навлечь на себя гнев отца. Муж не блистал умом, это было заметно. Зато отличался исполнительностью. Если бы Альма знала, какие Пепельнику выдали инструкции, жить было бы намного легче. Но она ничего не знала. Шарахалась, услышав громкое слово, вздрагивала при резком жесте – все время ждала подвоха.

Временами, когда бесконечный страх разжимал когти, Альма понимала – происходит что-то странное. Она прекрасно помнила свое детство: жила то на заимке у матери, то в интернате. Знала ли она, что ее отец – шаман? Знала. На праздниках, когда древесные барсы, собиравшиеся возле тайного святилища, молили Кароя и Линшу о богатой добыче и легкой зимовке, ждали изъявления их воли, отец одарял ее дополнительным прикосновением ко лбу, проговаривал: «Да пребудет с тобой благость». Иногда Альме приходилось добираться домой одной, потому что мать покорялась воле альфы, оставалась рядом с ним, чтобы утолить голод тела. На заимку к матери отец никогда не приезжал, про Альму сказал: «Она мне не пригодится, кошки дар не наследуют». Не любил, не баловал, не обижал – нормальное отношение для древесного барса.

В школе Альма училась урывками. После весенних дождей ее забирали, используя как рабочие руки по сбору напитавшегося водой ягеля – это был основной заработок матери, сдававшей ценное сырье на заготовительный пункт. Летом и ранней осенью надо было запасать ягоды, рыбу и птицу. Зимой Альму отправляли в интернат, чтобы сэкономить припасы, а весной, после первых проталин, начинался новый круг забот.

Психолог и сотрудник Федеральной Службы сохранения популяции древесных барсов пришли к ней незадолго до вручения аттестата о среднем образовании – выданного из жалости и пестревшего натянутыми тройками. Расспросили о планах на будущее, выяснили, что у нее нет ни целей, ни определенных желаний, и предложили два варианта на выбор. Она могла получить государственную субсидию на строительство отдельной заимки, а могла остаться в городе, устроившись на работу. Альма осторожно сообщила человеку и рыси, что у нее нет никакой профессии. И она не уверена, что сможет работать на каком-нибудь заводе или на стройке – там слишком много других оборотней и людей.

– Ваш преподаватель по народным ремеслам дал вам превосходную характеристику. Мы можем предложить вам место в научно-фольклорном Центре, созданном для сохранения национальной культуры дарсов.

Звучало красиво, а на самом деле Центру требовался простой ремесленник, который будет изготавливать сувениры для ЗАГСов и туристов. Платили немного, зато предоставляли жилье в коттеджном поселке, питание в столовой, прикрепляли к спецполиклинике и обеспечивали любыми лекарствами по назначению врача.

Альма хорошо подумала и выбрала город. Она не любила толпу, старалась не заходить в торговые центры, кинотеатры, лишний раз не гуляла по шумным улицам. Но и не испытывала неприязни ни к людям, ни к рысям, ни к другим дарсам – спокойно общалась один на один, могла посидеть в небольшой компании. Ее тревожила мысль, что однажды природа возьмет свое, и ей придется искать более-менее подходящего кота. Альма избегала прикосновений, с недоумением смотрела на рысей, которые постоянно тянулись друг к другу, бодались лбами, терлись носами и мурлыкали, не стесняясь посторонних. Она представляла себе знакомых дарсов – на ее потоке учились пятеро котов – и сомневалась, что захочет кого-то потрогать без серьезного повода. И кошка не подталкивала ее искать подходящее дупло, чтобы подманивать призывным воем кота – ограничивалась беготней по лесопарку и окрестностям поселка.

Четыре года, прожитые в одиночестве, стали лучшим временем в ее жизни. Она довольно быстро нашла себе дело по душе – изготавливала вежи, приманки для благоволения Линши, обещающие приплод в семье. Плетеные талисманы ей не удавались – выходили кривыми и косыми, с некрасиво торчащими нитями. А первая же вежа получилась аккуратной, руки сами налепили кисточки на треугольных ушках фигурок, и куратор улыбнулась: «Ой, какие милые рыси! Надо будет для знакомых оставить».

Воодушевленная Альма начала разыскивать литературу, наткнулась на серию этнографических статей, переслушала кучу аудиофайлов и однажды осмелилась прочитать над вежей наговор. Потом еще один, потом сразу два – на изгнание семейных раздоров и легкий окот. Ее перестали устраивать казенные материалы. Брала их как основу, занималась дополнительной обработкой – спасибо записям этнографов – вязала кисти для входных проемов, плела пояса для фигурок, варила рыбий клей.

Появились первые заказы. Пара рысей попросила вежу на третьего ребенка, полярная лисица – на мир да любовь в семье. Заместитель директора Фонда влез без очереди, умоляя срочно сделать вежу на приплод и легкий окот – для дочки. Альма выполняла пожелания и почти забросила работу для ЗАГСов. Ей говорили: «Сувенир любой ремесленник склеить может. А твои вежи работают. Грех растрачивать силу на казенные подарки».

Шло время, Альма выслушивала добрые слова от незнакомых рысей, полярных лисов, и даже однажды получила письмо с юга, от пары пещерных медведей, которым кто-то прислал северный подарок. Благодарностям она верила и не верила. Может быть, в ее вежах действительно теплилась искорка магии. Все-таки, дочь шамана. У ближайшей родни, снежных барсов, обитавших в Ирбисском округе, кошки-ведуньи иногда занимали видное положение в обществе – это у древесных барсов ничего подобного не бывало.

Она жила, не строя планов на будущее, не чувствуя ни малейшей склонности обустраивать дупло, чтобы зазвать туда кота и обзавестись потомством. Резала оленью кожу для веж, мастерила наряды конусам-обитателям, читала наговоры и носила плетеный оберег, не забывая по утрам просить Линшу о заступничестве.

Смерть матери ее расстроила, но не до рыданий и многодневной скорби. Альма узнала об этом от сотрудницы службы социальной защиты, общительной рыси Марианны, получила на руки свидетельство о смерти – мать к тому времени уже похоронили – и тонкую прозрачную папку с документами. Два сертификата, подтверждающие право собственности на дом с хозпостройками и арендное владение большим земельным участком с правом выкупа. Банковское свидетельство о погашении займа, документы на машину – старенький пикап. Компенсация за трех оленей, которых забрали в государственное стадо.

Мать умерла от инфаркта, это было записано в свидетельстве о смерти. Марианна принесла Альме тонкую больничную карту из трех листов и рассказала, что мать дважды обращалась к врачам, категорически отказывалась от госпитализации и прекрасно знала, что, оставаясь в одиночестве на заимке, увеличивает риск внезапной смерти. Может быть, не верила врачам, считала, что пугают. Может быть, положилась на волю Линши. Уже не спросишь.

Альма собиралась съездить на заимку в Прощальную Седмицу, чтобы умилостивить домовых и лесных духов, отнести на могилу матери традиционный открытый пирог «калитку», разломить на куски, даря угощение птицам и мелкой живности. Собиралась, да не собралась – и осень, и зима выдались сурово-холодными, а по работе на нее свалилось столько заказов, что ни вздохнуть, ни продохнуть.

Она поддерживала контакт с Марианной – чаще перезванивалась, чем встречалась. Выслушивала рысью болтовню, однажды согласилась на посиделки в тихом кафе и познакомилась с ее мужем Виктушем, крупным альфой, служившем в силовом подразделении ФССПД. В разговоре выяснилось, что семейство рысей записано в очередь на ее вежу. Альма удивилась тому, что ее не попросили без обиняков, и выполнила заказ в кратчайшие сроки, не слушая возражений Марианны – «что ты, я не имею права пользоваться служебным положением!». Рыси жили вместе уже пять лет, но не могли завести котенка. Альма подсадила в вежу один маленький конус с кисточками на ушах и подумала, что если потом захотят второго, то она добавит.

В апреле, за неделю до Вороньего праздника, Марианна отвезла ее к нотариусу, чтобы зарегистрировать заявление о вступлении в наследство. После долгих уговоров. Альма противилась – сама не зная чему. Тогда у нее впервые появилось плохое предчувствие – не хотелось владеть ни домом, ни землей. Нотариус заверил ее в том, что она единственная законная наследница: родители не состояли в браке, других детей не было. Вернувшись в коттедж, Альма долго разбиралась в собственных чувствах, и решила – нужно отвезти угощение. Сразу всем: и матери, и воронам, и духам.

Она хорошо подготовилась: испекла пирог с рыбой, румяных птиц, вырезанных из теста. Выгладила чистый носовой платок, завязала в углы мелкие монетки, чтобы отдать плату лесу и тундре. Оформила отпуск и уехала. Добиралась сначала поездом, потом бежала на лапах, таща на спине поклажу.

Дом встретил ее морозной пустотой и плесенью, затаившейся в углах. Альма испытала щемящее чувство стыда – это она допустила, чтобы зима изгнала жизнь из жилища, не выставила заслон из тепла. Ее закружил круговорот неотложных дел – мелкий ремонт, ревизия припасов, обновление лент на деревьях, разграничивающих участки. В Вороний День она старательно разложила испеченных птичек на могиле матери, долго подбирала слова, чтобы поговорить с духом покойной, но так ничего и не сказала.

Отец-шаман явился через три дня после праздника, когда Альма уже собиралась в дорогу. По-хозяйски подогнал машину к крыльцу, прошелся по комнатам, постоял возле красного угла с плетенками, вежей и пучками сушеных трав. Оценивающий взгляд заставил поежиться. Альма ответила на скупые вопросы о жизни и работе, подтвердила, что ей скоро исполнится двадцать лет.

– В наследство вступила? – неожиданно спросил отец.

– Подала заявление. Сказали – когда все будет оформлено, пришлют уведомление о пошлине.

– Хорошо.

На этом разговоры закончились – отец отвез Альму на железнодорожную станцию в полном молчании. Высаживая из машины, знакомо коснулся лба, пробормотал: «Да пребудет с тобой благость Линши».

Вернувшись в Хвойно-Морозненск, Альма постаралась забыть и поездку в материнский дом, и неожиданную встречу. Она не успевала выполнять заказы: очередь росла, как дрожжевое тесто возле печки, под мастерской и в поселке появлялись желающие заплатить больше и ускорить процесс. Альма от них успешно ускользала, перекладывая общение на администраторов Центра, и тихо ругала моду на свои вежи – это вынуждало работать без выходных, не разгибая спины.

В свой двадцатый день рождения она неожиданно получила кучу подарков: от начальства, Марианны, соседей и заказчиков, прознавших о праздничной дате. Пришлось переступить через себя, принести на работу торт и вытерпеть чаепитие с разговорами. Не обошлось без вопросов: «Себе-то когда вежу будешь клеить? Присмотрела уже подходящего кота и дупло?» Альма принужденно улыбалась и неопределенно качала головой, мечтая о возвращении в коттедж, где можно будет запереть дверь и побыть в одиночестве. Желание исполнилось – она отказалась от посиделок с Марианной и ее мужем, провела спокойный вечер, читая копию старинной рукописи с наговорами для Вороньего праздника, и отлично выспалась. Неприятности начались утром, словно переход в двадцать первый год жизни развязал накопленный мешок бед.

Появление отца и незнакомого дарса возле калитки в коттеджном поселке заставило ее замереть – накрыло волной плохих предчувствий, куда более сильных, чем при вступлении в наследство. Пропустила ли тогда Линша ее молитву мимо ушей или решила, что Альма слишком хорошо устроилась, и надо послать ей испытание – не узнаешь. Отец, не размениваясь на поздравление и приветствие, сообщил:

– Собирайся, я тебе мужа нашел.

Позже Альма не раз думала – а как бы сложилось, если бы она не пошла? Можно было захлопнуть дверь, позвонить Марианне, ее мужу, вызвать или попросить кого-нибудь вызвать полицию, а потом уехать подальше – в тот же Ирбисск. Там бы отец с Пепельником до нее не дотянулись. Наверное.

Можно было что-то предпринять, но она ничего не сделала. После пристального взгляда отца, проникшего в душу и перетряхнувшего все тайные помыслы, Альма оцепенела. Сил хватало только на то, чтобы выполнять приказы. Она собрала рюкзак, уложила в него все документы. Доехала до ЗАГСа и заключила официальный брак с Пепельником. Древесным барсам не чинили препятствий в поспешной регистрации. Поощряли, зная, что их в ЗАГС калачом не заманишь.

Оттуда, будучи уже женатыми, они с Пепельником отправились к нотариусу и в банк – под присмотром отца. Альма оформила доверенность на имя мужа, позволяя ему беспрепятственно распоряжаться своими средствами. Написала заявление об увольнении, оставила в отделе кадров Фонда, и уехала на заимку покойной матери.

– У тебя дом, у него олени. Нормально заживете, – сказал отец.

Пепельник действительно пригнал на заимку приданое – небольшое стадо оленей. И привез три мешка муки. Голодная смерть им не грозила. Лес не оскудел, дарил изобилие ягод и мелкой дичи, до ягельника по-прежнему было рукой подать. Трудно было возвращаться к старому образу жизни – в городе Альма разбаловалась – но постепенно привыкла, и даже радовалась, слыша шепот лесных духов. Пепельник начал за ней ухаживать: красовался, с разбегу взбираясь на деревья, качался на ветках, осматривал дупла и призывно мурлыкал. Дарса сначала делала вид, что не замечает кота-альфу, вселившегося на участок, потом согласилась посмотреть на большое уютное дупло, оценила выбор и начала таскать туда хвойные ветки для подстилки.

Альма быстро забеременела. Родила как все древесные барсы, в отдельной постройке, без помощи врачей. Назвала дочь Здравкой, прося Линшу послать ей благополучие и здоровье, но, видимо, недостаточно хорошо молилась – они жили на заимке уже второй год, под неусыпным надзором Пепельника.

Странностей, которые она не могла себе объяснить, набралось достаточно. Пепельник ей не интересовался. Это радовало – она не хотела делить с мужем ни дупло, ни ложе, хотя в их соитиях не было ничего особо неприятного. Даже кое-какое удовольствие мелькало. Наверное, как у всех.

Казалось бы – прогони раздражающую кошку и котенка прочь, как делают все альфы. Но Пепельник почему-то упрямо удерживал их на заимке. Отлучался, когда приезжал отец. Как будто сдавали друг другу вахту. Почему? Боялись, что, добравшись до города, Альма отзовет банковскую доверенность? Но там, на счету, было совсем немного денег. Давно бы все сняли и отпустили ее на свободу. Дом? Альма несколько раз говорила, что готова оформить дарственную. Говорила Пепельнику, говорила отцу. Слушали, слышали, но отмахивались.

Больше у нее ничего не было. Старый пикап проржавел и развалился, земельный участок принадлежал государству. В договоре аренды на девяносто девять лет были какие-то тонкости и сложности, но Альма в них вникнуть не успела – нотариус обещал ей провести детальную консультацию после вступления в наследство.

«Что с меня можно взять? – в тысячный раз думала она, укачивая хнычущую дочку. – Зачем я нужна именно здесь?»

Ответ, как и прежде, не приходил. Альма просила помощи у лесных духов, молилась богам-близнецам, но в ответ слышала только тишину. Тогда она решилась на знакомую волшбу, надеясь, что не причинит вреда дочери. В Прощальную Седмицу, последнюю неделю октября, когда Карой и Линша со свитой духов-предков заглядывают на заимки, проверяя, хватает ли древесным барсам еды и тепла перед долгой зимовкой, Альма положила в очаг родильного дома толстое сырое полено и начала клеить вежу – под мокрый огненный треск и снопы искр. Она трудилась пять дней – не забывая благодарить судьбу за малые милости и прося прощения у духа покойной матери. Вежа получилась тесной и скособоченной. Как раз для двоих. Альма вытащила припрятанную ручку, разрисовала туловища-конусы, нанося мраморные линии и темные пятна. Маленькая Здравка привалилась к ней под бок, насторожила круглые ушки. Себе Альма прилепила длинный хвост, сплетенный из нитей, срезанных с куртки Пепельника. Резала, читая наговоры на отворот и разрыв – а вдруг поможет? Готовую вежу Альма оставила в родильном доме. Альфы сюда даже заглядывать брезговали, а ей того и надо.

Вежа помогла или Линша молитву Прощальной Седмицы услышала – неизвестно. Но уже через неделю, в очередной приезд отца, случились перемены. Разразился грандиозный скандал – к счастью, не затронувший Альму и Здравку. Пепельник выгрузил в кладовую привезенные муку, соль и сахар, сел за руль отцовского автомобиля и уехал. Отец улегся спать, через сутки перекинулся и побежал осматривать участок. Это он делал каждый раз, и дважды снисходил до разговора, напоминая Альме, что нужно обновлять ленты на пограничных деревьях.

Здравка, боявшаяся деда-шамана до икоты, превратилась в котенка, как только увидела автомобиль. Спряталась в родильный дом и отказывалась выходить. Альма прокралась к погребу, достала немного еды и улеглась рядом с дочкой, грея ее телом – осень вручала бразды правления зиме, двор припорошил тонкий ноябрьский снежок.

Взъерошенный и злой Пепельник вернулся через двое суток, когда Альма доела последнюю припасенную лепешку и скормила Здравке кусочек студня. Отец встретил его вопросом:

– Ну, что?

– Меня вышвырнули вон и велели больше не появляться! – провыл муж. – Доверенность аннулирована по подозрению в мошенничестве. В офис нотариуса явились полицейские и федералы – похоже, секретарша настучала, вызвала. Меня чуть не арестовали! Они требуют доказательств, что Альма жива. Хотят, чтобы она приехала, поменяла паспорт и сама написала заявление на выкуп. Только так, и никак иначе.

Отец зашипел. Пепельник хлопнул дверцей автомобиля, продолжил:

– Я от них еле сбежал. Сказал, что у нас родился ребенок. Что она не хочет везти ребенка в город и не может оставить со мной – боится расстаться.

– Ты идиот? – взвился отец. – Зачем ты сказал о ребенке? Они же теперь не отвяжутся! Будут настаивать на регистрации, пришлют сюда кого-нибудь из надзорной службы по правам детей. Это худшее, что можно было сделать! Зачем ты открывал свою поганую пасть и болтал лишнее?

– Я знаю свои права! – заорал Пепельник. – Я напомнил им о праве на уединение и частную жизнь. Сказал, что в дом они не войдут. Хоть с ордером, хоть без ордера. Я их не пущу. Буду стрелять. У меня есть право на самооборону.

– Какой же ты тупица! Я тебя отправлял упрашивать нотариуса, а не обострять отношения с федералами! Они войдут куда угодно! Ордер не проблема, а если ты начнешь ерепениться, сюда пригонят силовое подразделение. Они разнесут дом по бревнышку, а потом уведомят Альму о том, что она случайно осталась вдовой. Как я жалею, что с тобой связался! Лучше бы подал в суд на установление отцовства!

– Лучше вспомните, что вы – шаман! Отпугните чужаков от участка! Или вы так ослабели, что лесные духи вас не слышат?

Перебранка переросла в драку. Пепельник был крупнее и сильнее, отец – опытнее. Два древесных барса схлестнулись в поединке. Победила зрелость. Отец почти придушил взбунтовавшегося зятя, а после трепки, встав на ноги, продемонстрировал, что лесные духи слышат и исполняют его желания. Сухая рогатина пригвоздила заднюю лапу Пепельника к заснеженной земле. После отцовского шепота ожила, покрылась почками, пустила корни, превращаясь в капкан, удерживающий дарса на месте.

– Полежишь – одумаешься, – вынес вердикт отец. – А не одумаешься – подохнешь. Похороним, запишут как несчастный случай.

Альма подсматривала за происходящим в дверную щель. Здравка молча тряслась, немного успокоилась, когда отец уехал. Альма заподозрила, что это ненадолго – Пепельник, усмиренный живой ловушкой, валялся посреди двора и стонал, ворота остались нараспашку. Обычно их запирали на крепкий засов с амбарным замком.

Альма не поспешила на помощь мужу. Чувствовала злую волю Кароя, слышала ехидные голоса домовых и лесных духов. Внутренний голос нашептывал: «Не вмешивайся. Это не твоя война». Вежа стояла на месте, не шаталась, не падала, Здравка лежала под боком. Сейчас нужно было молиться, чтобы хватило сил защитить себя и дочку, а не на чужой стороне воевать.

Она долго думала – «выйти или не выйти за едой?» – и, в итоге, просидела в убежище до возвращения отца. Шевельнулась после окрика: «Эй, Альма, поди сюда!», присмотрелась и остолбенела от удивления. Пастеризованное коровье молоко в тетрапаках – целая упаковка. Коробка сгущенного молока. Коробка с манной крупой и сухими сливками. Несколько пачек коровьего масла.

– Заноси, – велел отец. – И завари чай. Посидим, поговорим.

Альма перенесла Здравку в дом, спрятала в шкафу, под ворохом тряпья, превратилась и взялась за дело. Пока вскипал чайник, перетащила в кухню все коробки. Изумляясь, радуясь. Опасаясь, что отец передумает отдавать ей такое богатство.

– Кашу вари. Надо откормить, прежде чем в город поедем.

Отец никогда не называл Здравку по имени, но Альма сразу догадалась, что речь идет не о Пепельнике. Она кивнула, не задавая вопросов, и получила ответы за чаепитием – отец расщедрился еще и на длинную речь.

– В город придется съездить два раза. Сначала поменяешь паспорт. Твой просроченный, в двадцать один менять надо было, сейчас с ним ни в банк, ни к нотариусу. Поедем втроем: я, ты и твой муж. Ребенка тоже возьмешь. Заполнишь бланки на замену паспорта. Заедем в ЗАГС, дочку зарегистрируете. Когда нужно будет получать, поедем сначала паспорт заберем, а оттуда к нотариусу. Выкупишь земельный участок. Ты, как наследница своей матери, имеешь право на льготную покупку. Заплатишь, сколько потребуется, деньги я дам, подашь документы на регистрацию собственности.

– А потом? – осмелилась спросить Альма. После долгой паузы, боясь рассердить отца.

– А потом подождем, пока участок кто-нибудь захочет купить. Продашь, получишь свою долю, и будешь свободна. Поняла?

Альма кивнула, прощаясь с промелькнувшей надеждой быстро покинуть заимку. Продать участок? Кому он нужен? Землю дают в пользование за символический налог. Ни один дарс никогда не покупал у другого обжитый участок – придется потратить годы, чтобы перекрыть чужие метки и переманить на свою сторону лесных духов.

Несмотря на это, она не собиралась перечить отцу. Поездка в город была благом – она мечтала о том, чтобы получить свидетельство о рождении Здравки. А вдруг кто-нибудь вмешается и известит федералов? Тогда их отправят к врачам, на осмотр. Можно будет попытаться передать весточку Марианне. Если рысь догадается, что Альма живет на заимке против воли, она поднимет на уши всех – и начальство, и силовое подразделение. Поможет и сбежать, и спрятаться. Она такая.

События завертелись с невиданной быстротой – по меркам заимки. Здравка немного отъелась, перестала напоминать скелет, обтянутый шубкой. Пепельник долго хромал – ожившая рогатина сильно повредила лапу – но не рычал, а жаловался Альме с нотками заискивания. По-семейному. Как будто действительно искал утешения у посланной богами супруги. Альма отношения не обостряла, пекла открытые пироги с рыбой, которую добывал муж, накрывала общий стол и пару раз ложилась в общую постель. Пепельник старался, сделал ей приятно, и Альма подумала, что даже если придется прожить на заимке до конца дней, все не так уж плохо. Она знала, что бывает хуже, прекрасно знала – видела искалеченных кошек на Вороньих праздниках. А они с Пепельником ни разу не дрались, и у дарсов было большое уютное дупло. Многие кошки сказали бы, что ей везет, не на что жаловаться и незачем гневить Линшу.

В город поехали через месяц. Здравка пыталась спрятаться, но Пепельник ее поймал и сунул в мешок. Отец хмурился, потом махнул рукой, пробормотав: «Будем напирать на то, что непривычной обстановки испугалась». К тому моменту, когда они доехали до отделения паспортного стола, Здравка перестала пищать. Обеспокоенная Альма вытащила ее из мешка, спрятала под пуховик, успокаивающе замурлыкала. Котенок прижался к ее груди и затих.

В казенных учреждениях к ним отнеслись предупредительно. Альма сдала старый паспорт, Пепельник предъявил копии документов из тонкой папки. Они получили временное удостоверение личности – Альма даже в руках его не подержала – и, в дружном молчании, добрались до ЗАГСа. Здравка обрела законный статус – была оформлена, как ребенок из полной семьи, с двумя родителями, состоящими в браке. Для дарсов это было редкостью, и регистратор-человек долго поздравляла их с Пепельником, радуясь тому, что они проявляют гражданскую сознательность. Никого ничего не насторожило. Им мягко порекомендовали поставить Здравку на учет у врача, а после слов отца: «В другой раз», не рискнули настаивать.

По дороге домой Пепельник повел себя странно и неожиданно – попросил отца остановиться у магазина и купить молока и сметаны для Здравки.

– Чего это ты вдруг стал такой заботливый? – криво усмехнулся отец.

– Она, когда пожрет, орет меньше, – ответил Пепельник, выдержав пристальный взгляд. – Слышать уже не могу эти вопли.

Альма молчала, пока они ожидали отца под магазином. Молчала дома, пока машина не уехала в ночь, а Пепельник не задраил ворота. И только когда они остались вдвоем, решилась и поблагодарила – пусть духи слышат, в этих словах нет ничего криминального.

– Чепуха, – отмахнулся муж. – Она и вправду меньше орет. Ну и вообще… нам надо держаться вместе. Иначе ни ты, ни я ничего не получим.

– А что мы должны получить? – удивилась Альма.

– Как что? – янтарные глаза Пепельника округлились. – Деньги. Деньги за участок. Он, конечно, почти все себе заберет. Но если мы будем действовать правильно, нам может достаться много. Может быть, миллион. Может быть, каждому по миллиону. Хорошо бы каждому.

Альма достала из погреба припрятанный пирог с рыбой, поставила на стол и начала выяснять, с какой такой радости им на голову должны свалиться миллионы. Пепельник, урча, слопал три четверти пирога, запил стаканом молока и простодушно – или обдуманно – выложил ей подоплеку земельно-заимочной интриги.

Пятнадцать лет назад, с одобрения покойной матери, участок обследовали геологи из корпорации «Ирбал». «Ирбисские Альмаы». Неподалеку от Хвойно-Морозненска строился завод по огранке, и корпорация искала дополнительные источники сырья. Участок, которым владела мать на правах долгосрочной аренды, был отмечен как перспективный. На замену – другой участок большего размера – мать не согласилась, но и выкупать участок, чтобы продать корпорации, почему-то не стала. Ее оставили в покое – нашлись и другие месторождения, возможно, более привлекательные для разработки. Мать вновь пригласили на переговоры с участием представителей «Ирбала» и областной администрации незадолго до смерти. Приехать и поговорить она не успела. Альме об этом собирались сообщить после вступления в наследство, как правопреемнице. И не сообщили – потому что вмешался отец-шаман.

– Ты мне дала доверенность. Я им ответил, что мы участок выкупим и продадим. Но оказалось, что это нельзя делать сразу. Только через два года. Такой срок – по закону. И наследнице желательно жить на этой земле, иначе сделку могут оспорить. Поэтому мы сидели тут. Когда тебе выдадут новый паспорт, ты выкупишь участок, а там и корпорация подтянется. Они уже ждут не дождутся. Два месторождения оказались пустышками, сырья не хватает. В Ирбисском округе действуют экологические ограничения, не развернешься. А в Хвойном и Морозненском пока еще можно. Твой отец пообещал мне сто тысяч. Не знаю, сколько он собирается дать тебе. А я недавно подумал – мы можем получить больше. Все забирать страшно, хотя по закону мы можем, это наши деньги. Он же потом проклянет. Не хочу умирать от чахотки. Но и денег хочу. Зря я, что ли, тут два года торчал?

Альма заметила, что в конце пламенной речи Пепельник начал спотыкаться на словах «мы» и «наши». Можно было нажать – «а вдруг проговорится?» – но и без этого информации было с лихвой. Обдумать бы спокойно. Понять, как лучше поступить. Что делать – учитывая долю Здравки, о которой Пепельник даже не заговаривал.

– Он чуть локти не сгрыз, – зашипел муж. – Потому что в свое время не захотел оформлять брак с твоей матерью, делал вид, что шаман выше всего земного. Ну и знал, что та сама ему деньги отдаст. А когда та умерла, наследство досталось тебе. Представляешь, как он разозлился? Шаману-альфе ничего, а какой-то кошке несметное богатство.

– Представляю, – медленно проговорила Альма и подлила Пепельнику еще молока – накупили много, не обопьет Здравку.

Следующий месяц, до очередного приезда отца, они прожили в относительном мире и согласии. Пепельник все-таки выболтал правду, расспрашивать не пришлось. Муж, несмотря на заключение брака и общего ребенка, прав на участок и деньги не имел – по закону об охране имущества древесных кошек. Альма могла выделить ему долю, обещанную отцом, а могла послать подальше, оставив несметные богатства себе и Здравке. Причину откровенности Альма тоже поняла. Пепельник боялся, что отец ему ничего не даст – после наделанных глупостей и внезапного бунта – и пытался подстелить охапки ягеля со всех сторон. Там не заплатят, авось тут что-нибудь обломится. Он и за Альмой ухаживал и ребенка делал из тех же соображений, по собственной инициативе – привязать к себе хотел покрепче, выцарапать хотя бы крохи денег через адвоката, если шаман его выставит с заимки после какой-нибудь ссоры.

За день до приезда отца Альма пообещала:

– Если что… если вдруг что – я тебя не обделю. Но и ты мне помогай.

– Заметано, – кивнул Пепельник. – Будем держаться вместе. Мы же семья.

Альма вспомнила хвост из ниток, заговоренный на разрыв, и подтвердила:

– Да. Семья.

Следующая поездка поначалу была копией предыдущей. Здравку усадили в мешок. Отец скривился: «Оставьте ее здесь, ничего с ней за день не сделается, дом протопленный», но Альма сказала, что могут спросить, с кем оставили, и придраться, а Пепельник ее поддержал и поймал дочку. Выполняя обещание о помощи.

В машине сердце колотилось так, что чуть ли не выпрыгивало из груди. Альма чувствовала, что лед тронулся. Как будто среди зимы – в двух шагах от Вьюжной Недели и визита Снежного Деда – запахло самой настоящей весной. Она выудила Здравку из мешка, прижала к себе, прежде чем подняться по ступенькам в здание паспортного стола. Дошла до нужного кабинета, удивляясь пустоте коридоров – «неужели все уже начали праздновать?» Она подняла руку, чтобы постучать – отец и Пепельник стояли за спиной, охраняя и не позволяя сбежать – но не успела проделать незамысловатое действие. Двери кабинетов открылись, из них вышли рыси в бронежилетах и экипировке, технично оттеснившие Альму в сторону. Из кабинета выскочила Марианна, обняла ее за плечи, мурлыкнула завизжавшей Здравке – «все хорошо, не бойся, все хорошо!» – и громко спросила:

– Пойдешь со мной или с ними?

– С тобой, – быстро сказала Альма. – Я хочу уйти. Только мужа не трогайте. Не бейте. Он… он отец моего ребенка. И у нас было уютное дупло.

Пока она договаривала, отца с Пепельником уложили физиономиями в пол. Один из альф-рысей приподнял затемненный щиток шлема и пообещал:

– Я его просто на пятнадцать суток закрою. До выяснения личности.

Альма узнала Виктуша, кивнула, и пошла вслед за Марианной. Не зная, куда ее ведут, но полностью доверяя – не представителям федеральных властей, а коту и кошке, которые хотели котенка, таскали друг у друга куски из тарелок, любовно мурлыкали и терлись носами прямо в кафе, не стесняясь людей, Альмы и других рысей. От Марианны пахло казенным кабинетом, бензиновой пылью, Виктушем, и – совсем чуть-чуть – рысенком. Это значило, что вежа сработала, Линша одарила общительное семейство своим благоволением. А раз одарила, значит, Альме и Здравке тоже достанется крошка счастья и удачи. Уже досталась – сегодня на заимку возвращаться не придется.

Глава 3. Илларион. На новом месте

Больше всего радовало то, что родители не любили разговоров по телефону. В сообщениях проще обойти неприятную тему, а иногда можно отделаться фотографией – вот, смотрите. Сами додумывайте.

Он коротко отчитался, что отдал документы в отдел кадров и снял дом с навесом для машины в Насыпном переулке. Сообщил, что в Ключевых Водах лежит такой же снег как дома – ладно, соврал, дома сугробы были о-го-го – и пообещал написать подробности позже, потому что им с Брайко надо сходить в магазин. В ответном сообщении прилетел вопрос: «Волки на тебя косятся?». Илларион подумал и написал развернутый ответ: «Волки – да. Лисы любопытничают. Люди, по-моему, не понимают разницы, пока им не скажешь. Видят, что оборотень, а пес или кот – не различают». Вероятно, родителей это немного успокоило, потому что вместо выпытывания подробностей мама осыпала его ворохом бытовых наставлений. Илларион эти сообщения даже дочитывать не стал. Проглядел мельком – «искупай, приготовь ужин» – и фыркнул. Как будто они с сыном остались вместе в первый раз.

Он начал будить Братислава, опасаясь, что тот, проснувшись, осмотрится и запросится домой. Обошлось. Сын потянулся к Иллариону, боднул лбом и потерся носом об нос – так рыси выражали друг другу любовь и доверие.

– Сходим в магазин? У нас пустой холодильник. Уже вечер, темнеет. Надо что-нибудь купить, не будем же мы ложиться спать голодными.

Брайко зевнул, спросил:

– Гулять?

– Заодно и погуляем. На ногах, не на лапах. Мне нужно в магазине деньги за еду отдавать.

Сын слез с кровати, забегал по дому, принюхиваясь и присматриваясь. Илларион его изловил, умыл, одел и потащил на улицу, поспешно натягивая форменную куртку. Замок закрылся легко, калитка выпустила их на узкий скользкий тротуар. Брайко полез в сугроб, скрывавший палисадник, и Илларион подхватил его на руки: фонарями переулок был обделен, в какую-нибудь яму провалиться – раз плюнуть.

На Полевой тротуары были шире, но позволять сыну идти самостоятельно рядом с потоком машин Илларион не решился. Конечно же, он забыл указания Елисея и свернул налево. Зато дошли до магазина «Овощи-Фрукты», со светящейся вывеской-морковкой, и, поднявшись по ступеням, окунулись в волну теплого пряно-сладкого аромата. Брайко завертел головой, пискнул, требуя поднести его к витрине. Илларион и без этого подошел и прилип взглядом к винограду. Цена была подозрительно гуманной – проверил, за килограмм, а не за сто грамм.

– Что хочешь? – тихо спросил он у Братислава.

Тот задумчиво уставился на фрукты и ничего не ответил.

– Сегодня скидка на соленья, – не вставая, сообщила продавщица.

– А килограмм винограда взвесить можно? – спросил Илларион.

– Конечно.

Виноград выглядел лежалым, ягоды были чуть подсушенными, но все равно при взгляде слюнки потекли – крупный, сизо-фиолетовый. Какой бы ни оказался на вкус, килограмм съесть не проблема. Перемещаясь вдоль открытых лотков с товаром, они выбрали два красных, два желтых и два зеленых яблока и крупный гранат. Картошку Илларион решил пока не покупать, осмотрел витрину с соленьями, опознал морковку, огурцы и капусту и отложил близкое знакомство на потом. От бледных помидоров сын наотрез отказался, одобрил три свежих огурца и ткнул пальцем в баночку вишневого варенья с кокетливой белой крышечкой-юбочкой. На этом закупки закончились – куда больше овощей и фруктов Иллариона интересовали хлеб и колбаса.

Виноград ему упаковали в отдельный пакет. Нагруженный Илларион пустился в очередное путешествие по улице Полевой: сначала до переулка, а от него – до заветного продуктового магазина. Тесное помещение встретило их тишиной и заманчиво-вкусными запахами. Илларион спустил Брайко на пол и решительно направился к витрине с колбасой.

– Здравствуйте! – он одарил улыбкой продавщицу, и начал перечислять. – Молоко, сахар, банку растворимого кофе. Творог и сметану – вот эти ведерки. Два колечка копченой колбасы. Хлеб – булку белого, булку ржаного. И… сыр «косичка». Пока одну упаковку. Попробуем.

– Здравствуйте! – Марина быстро задвигалась, собирая заказ. – Кефир хороший, свежий, сегодня привезли. Не хотите?

– Давайте, – согласился Илларион. – И, наверное, знаете… еще несколько охотничьих колбасок. Штук десять. Свежие?

– Все свежее, заказываю немного, быстро разбирают.

Брайко пискнул, привлекая его внимание, показал на вишневую газировку. Илларион покорно попросил упаковать бутылку – что поделаешь, нравится мелкому вишня. Пусть побалуется, особого вреда не будет.

Передавая пакет, Марина сообщила ему график подвоза хлеба и молочных продуктов.

– Если понадобится, буду вам что-то откладывать или дополнительно заказывать. Елисей предупредил, что вы один с ребенком и работаете сменами.

Илларион поблагодарил, испытывая раздражение от лисьей болтливости – уже всему району раззвонил про семейный статус квартиранта. Вроде бы и забота, а…

Он расплатился, подхватил Брайко и пакеты, и пошел в их новый дом, подгоняемый голодом – быстрым шагом, стараясь не переходить на бег – соседям это могло показаться подозрительным.

Переступив порог, он загнал сына мыть руки, быстро сполоснул виноград, открыл ведра со сметаной и творогом, разложил на столе свертки, поставил две тарелки, две пиалы, вилки и ложки. Перед тем, как усадить Брайко на табуретку, он быстро сфотографировал стол и отправил фотографию маме – пусть убедится, что сын с внуком не жуют сухие корки.

Братислав ухватил ложку, без церемоний влез в ведерко со сметаной, попробовал и восторженно заурчал. Илларион тоже попробовал, и тоже заурчал – сметана была превосходной. На море они ели сметану вкуснее, чем дома, а эта была вкуснее, чем на море. Настоящая кошачья радость.

– Колбасу? – спросил он у Брайко, когда сметаны в ведре значительно убавилось.

– Нет.

Сын осмотрел стол, перетрогал продукты, откусил кусок немытого огурца и заел виноградом. Илларион спохватился – «сразу все надо было помыть!» – но вставать не хотелось, поэтому он доел надкушенный огурец, а остальные убрал на табуретку со словами: «Это потом». Брайко не расстроился, оторвал жгут странного плетеного сыра, попробовал, бросил и подтянул к себе виноград и творог.

Телефон ожил, когда Илларион дожевывал пятую охотничью колбаску.

«Ларчик, ты хорошо помыл фрукты и овощи?»

Илларион отодвинул огурцы подальше и написал: «Ага». Мама напомнила, что завтра нужно будет сварить суп, чтобы Брайко не питался всухомятку. Илларион снова написал: «Ага» и доел все, что не понравилось сыну. Сыр был вкусный, копченый и соленый, творог рассыпчатый. Молоко хорошее, не водянистое. Как будто не в Ключевые Воды переехали, а в кошачий рай. Надо запомнить упаковку и брать именно такие пакеты.

Оставшаяся еда перекочевала в холодильник. Брайко категорически отказался идти в ванную, разделся, перекинулся и забрался на кровать Иллариона.

– Ну и ладно.

Форменная одежда отправилась на свободный стул. Тело изменилось. Захотелось потянуться, разминая лапы, запуская когти в ковровое покрытие. Илларион сдержался, мягко вспрыгнул на кровать, потоптался по покрывалу и улегся, приглашая сына привалиться под бок. Брайко заурчал, сообщая: «Мне хорошо». Илларион боднул его лбом и замурлыкал. Громко, уверяя: «Я тебя люблю. Мы рядом. Я могу тебя защитить. Ты в безопасности».

Они повозились, устраиваясь поудобнее. Илларион спрятал сына под лапу и замурлыкал чуть тише – напевая рысью колыбельную. Брайко затрещал в ответ – вибрируя боками, как будто внутри включили маленький моторчик – и быстро уснул. Позволяя отцу закрыть глаза и провалиться в дрему.

Следующие дни запомнились осколочным калейдоскопом знакомств – с людьми, рысями, лисами, волками и городом. Первым делом Илларион свозил Брайко в детский сад. И с облегчением выдохнул, когда сын поладил и с воспитателями, и с няней-лисицей. Ярко раскрашенная веранда была пуста – из-за погоды – но в игровой комнате громоздилась манящая куча игрушек, возились три рысенка, дети работников офиса «ХМАОнефти», круглобокий медвежонок-барибал и полярный лисенок. Сын лисенка сначала сторонился, только во второй приезд решился подойти и познакомиться, а потом проникся доверием и целый час собирал пазл вместе с новым приятелем.

Они дважды заезжали в пожарную часть за справками для оформления временного опекунства в чрезвычайной ситуации. Брайко незнакомых людей побаивался, соглашался заходить в часть только на лапах, и этим вызвал шквал незамысловатых комплиментов и умиленных улыбок. Даже Матеаш, наткнувшийся на них во второй визит, немного оттаял, сказал: «Он у тебя как игрушечный. Надо же, какой симпатяга!» Илларион таскал сына за пазухой и пыжился от гордости – иногда он жалел, что сын ни расцветкой, ни длиной хвоста не напоминал Берту, но отвечать: «Он копия я в детстве» было очень приятно.

Его расспрашивали обо всем подряд. «А правда, что у вас зимой минус шестьдесят бывает?». «А кисель из ягеля варят или это шутка?». «Говорят, у вас там алмазы прямо под ногами валяются, и вы поэтому волков к себе не пускаете – чтобы не растащили». Илларион смеялся и развеивал мифы. «Нет, минус шестьдесят не было – на моей памяти. Было ниже пятидесяти пару раз. В школу не ходили. Лафа». «Да, ягель добавляют и в кисели, и в студни, и в заливную рыбу. В нем очень много витаминов. Но он не основной компонент. Скажем так – витаминная приправа». «Алмазы? Под ногами не валяются, надо выкапывать. Рядом с Хвойно-Морозненском работает завод по огранке, я там не раз бывал. Дважды в год проводятся учения, чрезвычайные ситуации отрабатывают».

Будущие сослуживцы – и подчиненные, и начальство – внимательно слушали ответы. Охотно отвечали на вопросы, считая своим долгом помочь Иллариону освоиться. Услышав о вкусном молоке из пакетов, замахали руками, велели не лениться, вставать пораньше, и ездить к ближайшей совхозной бочке. «Вот там молоко так молоко! Только бери в бидон, в пластиковых бутылках оно пропадает быстро. Там и сметану продают, и творог. Все свежее, хорошее». Илларион немедленно спросил, где купить бидон и как найти бочку, в результате получил адрес и бидон в подарок. На следующее утро он сбегал за покупками, оставив Брайко спать в одиночестве, через полчаса вернулся, разбудил и позвал завтракать. Молоко и сметана были еще лучше магазинных, хотя казалось, что это невозможно, и они объелись, слопав все купленное в три приема от завтрака до обеда. А потом превратились, обнялись, долго мурлыкали и спали до позднего вечера, не соблюдая распорядок дня.

За день до выхода на работу транспортная компания доставила их вещи, добиравшиеся по железной дороге. Илларион клятвенно пообещал сыну собрать кроватку-домик после первой отработанной смены, в очередной раз заехал в часть, чтобы расписаться в документах, и решил заглянуть в кафетерий с яркой рекламой – если получится, купить какой-нибудь пирог с начинкой из джема или фруктов, чтобы отвезти в садик. Как подарок от Брайко перед суточной сменой.

Кафетерий был наполнен звуками и запахами – гул голосов, волчье рычание, манящий аромат кофе и выпечки. За стойкой царствовала радушная лиса, предложившая Брайко эклеры с творожным кремом в их первый визит. Илларион не мог понять, есть ли в этой полярной лисице примесь волчьей крови – запах меняла примесь сдобы. Симпатичная голубоглазая блондинка, почти альбинос, заулыбалась и зарделась при виде Брайко. Сын насторожил уши, завертел головой, щекоча Иллариону подбородок кисточками, посмотрел на притихших волков и зашипел. Кафетерий сотряс хохот. Первым начал смеяться седой оборотень-волк, матерый, окутанный аурой власти и опасности – погоны полковника свидетельствовали, что эти качества высоко ценятся на службе. Смех подхватили лис и человек, сидевшие рядом с ним, а потом и весь зал. Рыжая лисица, читавшая какие-то документы за соседним столиком, возмутилась и прикрикнула на волков:

– А ну, прекратите! Не смейте ребенка пугать!

– Тихо-тихо, Поля! Мы от страха! А ты орешь так, что любого медведя до разрыва сердца доведешь, не то, что маленького котика.

– Полковник Розальский, я вам официально заявляю: будете морально травмировать детей – напишу докладную о недостойном поведении в вышестоящие инстанции.

Волка обуял очередной приступ смеха – даже слезы на глазах выступили. Голубоглазая блондинка проворно выбралась из-за стойки, подбежала к Иллариону и Брайко, попросила:

– Не обращайте внимания, пожалуйста! Мы вам очень, очень рады!

Взгляд повара – хмурого темноволосого волка – свидетельствовал об обратном. Илларион коротко промурлыкал: «Мы скоро уйдем» и погладил Брайко, подкрепляя обещание. Лисица уставилась на него, как будто увидела какой-то сложный фокус, потом отмерла, предложила:

– Покушаете печенку с картошкой? Есть свежие блинчики, пирожки с картофелем и тушеной белокочанной капустой, салат.

– Мне нужно что-то вроде пирога, – озвучил заказ Илларион. – Только без крема. Это в детский сад, туда нельзя приносить выпечку с кремом. Хорошо бы песочное тесто и фрукты. У вас есть что-то такое?

– Конечно! – лисица повела его к витрине. – Смотрите! Это нарезанные ломтями, но есть и целые. С малиной, с вишней, с абрикосами и с ежевикой.

– Что такое ежевика? – заинтересовался Илларион.

– Э-э-э… – лисица заметно растерялась. – Ягода. Похожа на малину. Да, похожа на малину, только черная.

«Черная морошка», – понял Илларион и попросил:

– Пирог с малиной в садик и пирог с вишней нам домой. Брайко любит вишню.

Лисица указала на бейдж – «меня зовут Снежка» – и предложила контейнер печенки с собой, если не хочется сидеть в зале. Илларион согласился – на печенку и картошку, на пирожки с капустой и половинку жареной курицы. Пока Снежка собирала заказ, седой полковник встал, и, прежде чем направиться к выходу, сделал шаг к Иллариону. Плохо скрывая улыбку, проговорил:

– Извините. Уж такой он у вас грозный, что не получилось сдержаться.

Брайко еще раз зашипел – приближение волка ему не понравилось.

– Анджей! – рыжая лисица нахмурилась. – Не лезьте к чужому ребенку! Как с глухой деревни, как будто ни одного кота не видели.

– Только мельком, в столице, – сообщил волк и представился Иллариону. – Полковник Розальский, городской отдел полиции.

– Капитан Илларион Мяккене, противопожарная служба МЧС.

– А это?.. – полковник Розальский очень осторожно показал Брайко открытую ладонь.

– Братислав Мяккене.

Навязчивость полковника не раздражала – Илларион чувствовал, что тот искренне развеселился от угрозы котенка, и готов демонстративно поддаться. Как в шутливой возне с маленькими волчатами. Брайко немедленно наказал волка за наглость – услышав церемонное: «Здравствуйте, Братислав!», высунулся из-под куртки и ударил лапой по протянутой ладони. Не выпуская когтей. Значит, не сильно сердился.

– Победил, – заверил Брайко полковник. – Победил и выгнал противных псов. Мы уходим.

Брайко торжествующе мяукнул и на всякий случай спрятался. Полковник, лис и человек столкнулись в дверях с очередными посетителями. Волчонок-подросток со школьным рюкзаком нес на руках ярко-рыжую девицу-лисицу с белыми бантами, усыпанную веснушками. Дверь ему придерживала смутно знакомая волчица средних лет. Не очень высокая, русоволосая, сероглазая. Троица поздоровалась с полковником.

– Здравствуйте, дядя Анджей!

– Привет Йоша. Ханна, хорошеешь с каждым днем! Катя, какие банты! Неужели папа Шольт научился правильно завязывать?

– Нет, – улыбнулась волчица по имени Ханна. – Это воспитательница в изостудии помогла. Папа Шольт завязал что-то крепкое и надежное, назвал это «заячьи уши» и пообещал, что под нагрузкой не будет сильно затягиваться.

– Папа может, – усмехнулся Розальский и вышел на улицу.

Троица подошла к стойке, но ничего не заказала. Волчонок уставился на Иллариона, Брайко выглянул и зашипел на лисичку. Илларион присмотрелся и потерялся в догадках. Лисица? Или маленькая волчица, прячущая истинную природу под рыжей шубкой?

– Здравствуйте!

Улыбка и неподдельное радушие Ханны разбили заслонку в памяти. Точно, здесь Илларион ее и видел. Эта волчица предлагала ему усадить Брайко за детский столик. Столик для ее дочери.

– Может быть, присядете?

– Нет, – отказался Илларион. – Сейчас Снежка соберет заказ, и мы поедем. Завтра на смену, нужно переделать домашние дела.

– Вы едите белый хлеб? – неожиданно спросила Ханна.

– Ем.

Вопрос не вызвал особого удивления – Илларион знал, что у волков-альф сложные отношения с выпечкой.

– Примите булку в подарок. Мы начали печь ограниченное количество, расширяем ассортимент. Снежка, добавь. Возьмите нашу визитку. На следующей неделе откроется второй кафетерий, может быть, вы когда-нибудь туда заглянете. Если вам будет удобно.

Илларион прочитал адрес второго заведения и оживился:

– Это же рядом с нашим домом! Как хорошо! Там нет ни одного кафе, чтобы выйти и перекусить. А мы с Брайко регулярно выбираемся куда-нибудь поесть, я нечасто готовлю.

– Я догадываюсь, – Ханна подхватила пакет, собранный Снежкой, пристроила на стойке. – Мой муж и Йоша регулярно ели в кафетерии до того, как мы поженились. Теперь привыкли есть дома, недавно сказали, что готовые блинчики с печенкой невкусные. Удивительное дело!

– Пирог с печенкой лучше всего, – безапелляционно сказал волчонок. – Надо будет испечь. Я тебе помогу.

Илларион приложил карту к терминалу, дождался, пока пройдет оплата, поблагодарил и выслушал обещание, что в новом кафетерии будет работать Снежка – «вы ее сразу узнаете» – а акция «булка хлеба в подарок» продлится еще месяц.

– Я буду покупать, – отмахнулся Илларион. – Все равно покупаю, какая разница – где. Ваш хлеб пахнет вкусно.

– Извините, если я глупость спрошу, – замялась Ханна. – А у рысей не бывает проклятья Хлебодарной?

– Нет, – покачал головой Илларион. – Паства Кароя и Линши никогда не ссорилась с Хлебодарной. У нас есть ее алтари – и в столице, и в других городах. Полярные лисы празднуют Изгнание Демона Снопа и День Преломления Хлеба. Жгут скрутки, носят дары. У нас похожие праздники. Но их отмечают немного по-другому.

– А алтари Камула? – влез волчонок. – Ему кто-нибудь приносит дары?

– У нас нет алтарей Камула, – вежливо объяснил Илларион. – Карою и Линше они не нравятся. Есть алтари Феофана-рыбника, его чтят и медведи, и лисы, и рыси. Коты любят рыбу. Мне пора. Спасибо за хлеб.

Он ушел, пытаясь разгадать загадку, о которой неловко спрашивать. Судя по словам Ханны, волчонок Йоша был сыном ее мужа от первого брака. Значит, муж не может быть лисом. Сама Ханна выглядит и пахнет как волчица. Почему Катя так похожа на лисицу? Она ее дочь от предыдущего брака с мужем-лисом?

Раздумья улетучились, когда Илларион въехал в огромную лужу на Полевой. Стремительно теплело, снег растаял, ливневая канализация забилась грязью и весело булькала. Брайко, разлегшийся на заднем сиденье рядом с пакетом, не выдержал, процарапал дыру и надкусил корочку у булки хлеба.

– Перестань! – попросил Илларион, мгновенно позабывший чужие родословные. – Доедем домой, нарежу, и поедим со сметаной. А потом вишневый пирог.

После ужина они улеглись спать пораньше – Илларион поставил будильник на половину шестого утра, чтобы спокойно принять душ, выпить кофе, разбудить Брайко и отвезти его в детский сад. Утром одолели сомнения – может быть, надо было выпросить у Матеаша еще четыре дня отсрочки? А вдруг Брайко, ни разу не остававшийся в садике с ночевкой, закатит истерику, и Иллариону придется постыдно убегать со смены?

«Не угадаешь, – строго сказал он себе. – Надо верить в воспитателей. Верить, что они справятся. Сколько ни оттягивай, а на службу выходить придется. И так хорошо погулял».

Он нервничал, пока ехал в садик, нервничал так, что чуть не забыл вручить воспитателям пирог. Долго мурлыкал, прощаясь с Брайко, и взял себя в руки только в части, после того, как смена отправилось на медосмотр. День покатился по знакомой колее, и это прогнало тревожные сомнения. Прием, проверка исправности и пригодности дыхательных аппаратов на сжатом воздухе. Проверка на тестере на герметичность, наличие утечек и правильность подачи кислорода. Прием пожарно-технического вооружения и аварийно-спасательного оборудования.

На построении смен Илларион окончательно выкинул дурные мысли из головы. Он внимательно выслушал доклад старшего уходящей смены – тот отчитался о случившихся происшествиях, проверках и проведенных занятиях. После этого начался инструктаж заступающей смены. Временно исполняющий обязанности командира подразделения озвучил поставленные задачи, довел до сведения приказы руководства. На дежурство вышли пять расчетов, и Илларион постарался запомнить имена и лица тех, с кем еще не сталкивался в свои редкие визиты в часть.

Карой позаботился о том, чтобы его первая смена на новом месте была спокойной. Прошли занятия по пожарной и альпинистской подготовке, потом второй расчет выехал на тушение хозпостройки – Илларион сорвался с места, спустился по трубе в гараж, впрыгнул в машину на улице и зафиксировал прибытие расчета на вызов в положенный срок.

Еще одно занятие, отдых, выезд на ДТП, обед в столовой, выезд по вызову об угрозе взрыва. От экзамена по подъему в высотное здание он удачно увильнул, предъявив зачетный лист из Хвойно-Морозненска, к полднику перезнакомился со всеми сослуживцами и попросил называть его Ларчиком – чтобы не ломать язык. После сочников с чашкой густого какао Илларион поддался на уговоры и превратился. Это вызвало восхищенный визг фельдшерицы, менеджера по персоналу и поварихи. Иллариона долго тискали, хвалили за то, что он громко мурлычет, чесали за ушами, трогали кисточки и покормили еще одним сочником и свежим творогом с вареньем – вот и выгода от смены тела привалила. Товарищи по службе оценили когти и то, как он без видимых усилий влез на верхушку фонарного столба и спустился обратно, и сказали, что такую ловкость грех растрачивать без дела.

В девять вечера Илларион позвонил в детский сад, выслушал отчет, что день прошел хорошо, и наигравшийся и поужинавший Братислав уже уложен спать. Попрощавшись с воспитательницей, он застыл, выбирая, что сделать: двинуть в комнату отдыха и полежать или заварить чай и доесть припрятанный сочник. Решение приняли за него. Прозвучало объявление по громкой связи: «Горение внутри частного жилого дома. По словам соседей, там может находиться человек».

Доехали быстро – дороги почти очистились, не было ни пробок, ни громоздких междугородных автобусов и фур, которые не объедешь, даже если они послушно прижимаются к обочине. По прибытии на место Илларион с напарником включили дыхательные аппараты и проникли в горящий дом через окно. Они обследовали пылающую комнату, никого не нашли и переместились в смежное помещение. Там, возле выхода, обнаружили человека в бессознательном состоянии. Илларион надел на мужчину маску для спасаемого, и они с напарником вынесли его на свежий воздух. Скорая приехала, когда помещение проливали на второй раз. Спасенный оказался хозяином дома. Его госпитализировали с диагнозом «отравление продуктами горения, алкогольная интоксикация».

Хорошо выгоревшая кровать и опыт подсказывали, что хозяин спьяну заснул с тлеющей сигаретой в руке, а потом попытался покинуть дом и не успел, но в рапорте Илларион написал не домыслы, а сухое изложение фактов. «Огнем были повреждены постельные принадлежности и внутренняя отделка дома, закопчены стены и потолок. Причина пожара будет устанавливаться сотрудниками отдела пожарно-технической экспертизы».

Оставшееся время смены прошло удивительно спокойно – только один раз съездили и залили пеной горящий мусорный контейнер.

После построения и пересмены Илларион еще раз искупался в казенном душе, чтобы окончательно отбить запах гари, попрощался с сослуживцами и поехал за Брайко. Воспитатели, увидев его, удивились:

– Мы думали, вы отдохнете, заберете его вечером.

– Когда нет сложных пожаров, я его сразу забираю, – объяснил Илларион. – Смена была тихая. Мы сейчас где-нибудь перекусим, погуляем и будем кроватку собирать. Сомнительное развлечение, как раз до следующей смены хватит.

Брайко повисел у него на шее, на вопрос: «Куда хочешь пойти?», ответил: «В парк». Илларион охотно согласился. Весна в Ключевых Водах была совсем не такая как дома. Вот, только что лежал снег, а как растаял и подсохло, сразу цветы с бутонами появились на клумбах. Солнце днем припекало, в куртке было жарко, в рубашке холодно. Календарь уверял, что сейчас первые дни апреля, а Иллариону казалось – июнь. Начало лета. Хорошего лета. Тепло и гнуса нет.

Они вдоволь побродили по аллеям, полюбовались декоративными кустарниками с яркими желтыми цветами и деревцами с розовыми почками. Обнаружили, что часть деревьев окуталась зеленой дымкой – вот-вот появятся листья – и потрогали крупные тускло-алые бутоны тюльпанов на клумбе. Илларион проверил сводку погоды в Хвойно-Морозненске, посмотрел на круглый ноль, хвастливо написал маме: «А у нас на пятнадцать больше!» и отправил фото Брайко, гладящего почти раскрывшийся тюльпан. Копию фото он, поколебавшись, отправил брату, с которым успел обменяться парой вежливых сообщений.

Мама, если и позавидовала, умело это скрыла. И задала вопрос, на котором Илларион чуть не спалился.

«А почему ты не на работе?»

Палец замер, не отправив сообщение: «Я после суток».

«Какие сутки? – одернул себя Илларион. – Я же перевелся на кабинетную работу, пожарным инспектором».

Пришлось наврать, что он совмещает выездную проверку и прогулку с сыном, и сейчас отвезет его в садик, прежде чем вернуться в управление. Мама, вроде бы, поверила, а Илларион дал себе зарок общаться с родителями только в субботу и воскресенье. Чтобы не возникало лишних подозрений.

Брат отозвался примерно через час. Извинился – «был занят» – осыпал Брайко комплиментами и пожаловался, что едва не утонул в сугробах на стройплощадке. «Ездил ругаться с прорабом, объект завис, срываем сроки». Илларион посочувствовал, отправил фото желтого куста и пообещал больше не отвлекать. Расстояние стерло остроту недавних распрей, да и услышав об отъезде, брат беспокоился искренне: «Здесь тебе всегда родители помогут, а там?»

«Надо будет выждать пару месяцев и написать ему, что я перешел в дежурную часть с кабинетной работы. Попрошу родителям не докладывать. Он поймет, промолчит. И, в случае проблем, сможет их успокоить – потому что уже будет знать правду и подберет слова без лишних эмоций».

Три свободных дня были потрачены на сбор кроватки-домика. Илларион привинтил дополнительные стяжки, опасаясь, что лесенка на второй этаж отвалится, долго и придирчиво наблюдал за Брайко – тот прыгал по кровати на ногах и на лапах, вил гнездо на втором этаже-чердачке, прятался под первым, катался с горки – и убедился, что конструкция по-прежнему надежна. Пережила разборку и повторную сборку.

Видимо, Карой оценил его усердие и одарил милостью – от папы пришло сообщение, что на машину, выставленную на продажу в Хвойно-Морозненске, нашелся покупатель. Это уменьшало расходы – после продажи и перевода денег Илларион мог купить автомобиль и не тратить деньги на аренду. Такое событие надо было отпраздновать, и они с Брайко дружно решили сходить в магазин – за колбасой и вишневой газировкой.

Оказалось, что за время возни с кроватью, в привычном пейзаже возникли приятные изменения. Открылся тот самый кафетерий, о котором ему говорила Ханна. Маленькое здание на углу Полевой и Насыпного переулка украшали белые и желтые воздушные шары, окно притягивало взор знакомой рекламой. «Пирожок – друг оборотня». Ростовой фигуры у входа не было. А жаль.

Они немедленно вошли внутрь и осмотрелись – столики пустовали, не то, что возле пожарной части и городского управления полиции. Снежка, увидев их, непритворно обрадовалась. Захлопотала, принесла заказанный салат и печенку, предложила творожный десерт с вишней для Брайко и кофе с выпечкой для Иллариона.

Хмурый волк Ёжи читал, делая вид, что не замечает посетителей, а Снежка, приготовившая кофе, присела рядом и начала болтать, вываливая на Иллариона поток информации и задавая вопросы. Почти сразу же выяснилась загадка Кати-Катарины. Илларион ошибся. Ханна была не волчицей, а висицей. Надо же! Половина лисьей крови, а совсем не заметно. Снежка тоже была висицей, наполовину полярной волчицей. А Катарина уродилась копией бабушки-лисицы, одно лицо, шуба – шерстинка к шерстинке. Снежка тут же проговорилась, что Ханна, хозяйка кафетериев, хотела бы еще одного ребенка, похожего не на бабушку, а на нее и Шольта. Но ребенок, несмотря на супружеские старания, не получался – почти у всех висиц бывали проблемы с зачатием.

Илларион ел, слушал и отвечал.

«Нет, я не испытываю неприязни к лисам. Я работал с лисами и людьми, никаких проблем».

«Нет-нет, никакого раздражения, я вообще не мог понять, есть ли в вас волчья кровь. Выглядите как полярная лисица».

«Брайко и на рысей шипит, не только на волков. Иногда ему требуется уединение, и он рычит на всех, кто попадается на глаза».

«Да, это плетеный оберег. Заговоренный на благоволение Кароя. Нет, Брайко еще рано носить оберег, он маленький. О детях и кошках заботится Линша. Потом, когда рысь вырастает, можно получить оберег у шамана. Они разные – для котов и кошек. А можно жить без оберега, сейчас многие живут, не веруя в богов-близнецов. Я ездил к шаману-рыси в тайгу. И почти на все праздники носил дары к городским алтарям Кароя и Линши».

К финалу трапезы Илларион почувствовал себя изрядно измочаленным. Не потому что Снежка была наполовину волчицей, а потому что нельзя быть такой настырной – расскажи ей, как выглядят древесные барсы, объясни, как они живут на заимках. По-разному живут. Как и рыси. Как и люди.

Они ушли, унося запас готовой еды на сегодняшний вечер и день после смены. Брайко все-таки затащил Иллариона в магазин и заставил купить вишневую газировку. Дома выпил чашку, превратился и отправился осваивать двор – там тоже зазеленели кусты, полезли стрелки каких-то цветов на грядках.

Илларион сделал себе чай, уселся на веранде, чтобы не выпускать сына из виду, и задумался. Расспросы Снежки всколыхнули таившуюся муть, подняли обиды, надежно спрятанные в тайниках души. Пора было признаться самому себе: в Хвойно-Морозненске он тосковал по Берте, лелеял надежду, что дарса сменит гнев на милость и снова впустит его на заимку. И его, и Брайко. Прощание с царапиной на лобовом стекле ничего не изменило. Илларион скучал по своей кошке. И побег только временно развеял тоску – сейчас снова навалилась.

Другой кот постарался бы сойтись с кошкой-рысью, вытереть воспоминания. А Илларион бережно лелеял каждую крупицу. Как познакомились – машину отправили к заимке во время лесного пожара, чтобы пролить тлеющую подстилку вокруг изгороди. Как он замер, впервые увидев Берту, спускающуюся с дерева вниз головой. Это было так завораживающе, что Илларион потерял дар речи. Ни один рысь не умел спускаться с дерева вниз головой, всем приходилось слезать, нащупывая задними лапами ветки и выступы коры. А древесные барсы разворачивались и пробегали по стволу, завершая спуск коротким прыжком на землю.

А какой у Берты замечательный хвост! Длинный! В три раза длиннее, чем у Иллариона. Пушистый, темнеющий к кончику, гибкий, усеянный пятнышками. А шуба? Какая прекрасная мраморная шуба! Не то, что рыжие и бурые шкуры знакомых рысей. Никакого сравнения.

Илларион, околдованный красотой дарсы, ездил к заимке больше полугода. С осени до весны, пока не был милостиво впущен в ворота в дни Вороньего праздника.

Как они любили друг друга! Берта обманчиво поддавалась в двуногом теле, одаряла жаркими ласками, а потом, превратившись, гоняла Иллариона по участку так, что клочья шерсти летели. И постоянно забиралась на деревья и спускалась вниз головой – благосклонно выслушивая восторженное мяуканье.

Илларион очнулся от грез внезапно, как будто шилом в бок ткнули.

«Брайко! Где Брайко? Куда он убежал?»

Он выскочил на улицу, завертел головой, выглядывая сына. На ярко освещенном пятачке возле кафетерия было пусто. В конце переулка горели прожектора, разгонявшие тьму над воротами и дорогой к госпиталю. Холодный свет слепил, не позволял внимательно рассмотреть палисадники и заборы, и Илларион, поддавшись панике, побежал. Молча, зигзагами, от одного тротуара к другому, трогая запертые калитки.

Брайко нашелся неподалеку от госпиталя. Сидел возле чьего-то забора и увлеченно мурлыкал. Илларион остановился, прищурился и остолбенел. Высокий забор был почти наглухо закрыт железными листами, только внизу остался кусочек из прутьев и колец, через которые мог пролезть некрупный детеныш. Волчонок, лисенок или котенок.

Вот котенок и пролез.

Брайко обнюхивался с маленьким дарсом, шевелившим круглыми ушами. Судя по всему, дети нашли общий язык – Брайко тронул хвост нового знакомца, а тот в ответ коснулся кисточек на его ушах.

Илларион отмер после короткого воя – звука, которым древесные кошки предупреждали детей об опасности. Маленький дарс – кажется, кошечка – подпрыгнул, заметался и упал в неглубокую канаву между тротуаром и палисадником. Илларион сделал шаг, чтобы ему помочь и отпрянул. Кошка перепрыгнула через забор, ухватила котенка зубами за шиворот, взмыла в воздух и исчезла – как будто и не было.

Ошеломленный Брайко тоже упал в канаву и завизжал. Илларион выудил его из лужи, отнес домой и насильно искупал, не слушая протестующих воплей. За время купания он немного переварил впечатления и распрощался с мыслью, что Берта соскучилась и приехала вслед за ним в Ключевые Воды – прыгнувшая через забор кошка была мельче и значительно светлее. У Берты шуба на спине отливала болотным цветом, границы мраморных пятен очерчивали четкие темные линии. У прыгуньи шуба была почти белой, с темными пятнами на лапах и кольцами на длинном хвосте. Прекрасном длинном хвосте. Может быть, даже длиннее, чем у Берты.

Когда сумятица в голове немного улеглась, Илларион понял, что кошка с котенком живут в том большом волчьем доме с гаражом и бассейном, который был ему не по средствам. Надо же, какая странная прихоть судьбы. Или шутка Кароя. Или Линши. Илларион бежал через всю страну, чтобы забыть дарсу, и встретил другую дарсу в чужом краю.

«Что делать? Кошка была недовольна. Вряд ли я смогу втолковать Брайко, что нельзя приближаться к этому дому. Переезжать? Только-только устроились, рядом кафетерий с вкусной едой открылся, до бочки с молоком десять минут трусцой, в часть и в садик ехать удобно. Что за невезение такое? Неужели прокляли?»

По телу пробежала дрожь. Он вспомнил запах кошки. Приятный, чистый, напоминающий о талом снеге, и, почему-то о библиотеке: тишина, переплетный клей, шорох бумаги. От Берты пахло пихтовой смолой – горькая противоположность.

Судя по запаху, рядом с кошкой не было кота. И не было давно, иначе Илларион сразу бы учуял противника, с которым придется делить территорию. Ничего удивительного – древесные барсы часто жили отдельно. Может быть, отец приедет. Может быть, дожидается жену и ребенка где-то на заимке. А, может быть, не дожидается, а выгнал вон. Но это Иллариона никаким боком не касается – у него сын, служба и своя жизнь.

Уснуть удалось с трудом, как и встать по будильнику. Илларион отвез Брайко в садик, и привычно успокоился на медосмотре, сосредоточившись на текущей работе. Занятия по тактико-специальной подготовке. Выезд на тушение грузовика – огонь перекинулся на пластиковые конструкции надземного пешеходного перехода. Физподготовка, выезд на возгорание в жилом многоквартирном доме. Теоретическая подготовка – изучение схем деловых центров, планировки помещений и эвакуационных путей. Выезд на угрозу газового хлопка. Выезд на пожар в отдельно стоящем одноэтажном офисном здании. Выезд на ДТП.

Сменившись, Илларион столкнулся с проблемой. Брайко не пожелал гулять в городе и становиться на ноги – воспитатели сообщили, что он спал, свернувшись клубочком на кровати – и замяукал, требуя, чтобы его отвезли домой. Навалились подозрения, что сын собирается проведать свою новую приятельницу. И винить его было невозможно. Соседка. Котенок. Как запретить здороваться?

Сворачивая в переулок, Илларион заметил автомобили на парковке возле кафетерия и обеспокоился. Огромный черный джип, белая машина с мигалками, гербом, голубой полосой на боку и надписью «Городской отдел полиции».

«Неужели ограбили? Или драку кто-то устроил? – удивился он, паркуя машину рядом с джипом. – Надо заглянуть, полюбопытствовать. Если все спокойно – просто кофе выпить. И удержать Брайко вдали от соседского забора – хотя бы на полчаса».

Дверь открылась легко. В зале, за столиком, сидели два волка, занимавшие чуть ли не треть помещения. Знакомый полковник помахал им рукой и сказал мордатому детине в мятой военной форме:

– Сейчас меня будут бить. Братислав строгий, он волкам спуску не дает.

Илларион поздоровался и уставился на странного изящного щенка, выбравшегося из-под столика. Брайко уселся на хвост и растерянно мяукнул. Щенок насторожил огромные уши, сделал шаг – лапы были хрупкими и тонкими – и принюхался.

– Светланочка, не бойся! – приободрил детина. – Папа тебя в обиду не даст. Если хочешь – подойди, познакомься.

Бежевое создание с черной накидкой на спине смерило Иллариона и Брайко тоскливым взглядом, в котором читалось: «Конечно. Тебе, папа, легко говорить: "Подойди". Ты вон какой здоровый. А меня любой обидеть может, пока ты на помощь добежишь».

Брайко посмотрел на волков, на Светланочку, и опасливо попятился.

– Снежка, еще кофе, – попросил детина. – Засыпаю после смены. Привет, рысь. Меня зовут Гвидон.

Глава 4. Альма. Развод и переезд

Благодарность Марианне и Виктушу невозможно было измерить ни деньгами, ни словами. Альма неделю отсиживалась в маленьком доме на их участке, отказываясь заходить в большой, и забирая еду, которую ей заботливо приносили. Потом, когда напряжение отпустило, она решилась и принесла Здравку на кухню, предварительно превратившись для разговора. Марианна тут же накормила ее пирогом-«калиткой», положила Здравке порцию творога и заперла в комнате сына – веселого рысенка, разразившегося обиженным мяуканьем. Альме стало стыдно – не хотелось, чтобы они были причиной чьего-либо заточения. Она собралась с духом и попросила:

– Открой дверь. Надо когда-то начинать. Она же не знает, что бывают другие дети.

Марианна ее обняла и долго гладила по отросшим волосам. Альма не отстранялась – прикосновения не напрягали. От рыси веяло домашним теплом и добротой.

Здравка при виде маленького Нильса оцепенела, долго не могла понять, что надо делать – «бежать или драться?» – в итоге смирилась, позволила себя обнюхать и утащить из плошки крошку творога. Взамен Нильс подарил Здравке кусочек вареной курицы, и Альму это развеселило. Она знала, что у рысей принято делиться едой из тарелок, выражая приязнь, но мелкий альфа с куском куриной грудки в зубах выглядел так забавно, что невозможно было удержаться от смеха.

О делах заговорили уже вечером, когда Виктуш приехал со службы. Альма рассказала о жизни на заимке, вызвав яростный вой Марианны.

– Я сразу заподозрила неладное. Стукнулась туда и сюда – получила отказы. Полиция ничего сделать не могла, я не родственница, заявление не принимали. И, вроде как, не о чем заявление принимать. Ты – совершеннолетняя. В ЗАГС пошла сама, подпись поставила без видимого принуждения. Попытались через начальника Виктуша хоть что-нибудь продавить. Тот отдал распоряжение о расследовании. Опросили участников посиделок у тебя на работе, двое или трое сказали, что ты на вопрос о браке ответила: «Все в воле Линши, не всегда мы выбираем и решаем, иногда решают за нас». Эти слова истолковали, как предварительную договоренность о свадьбе. Некоторые подумали, что ты была понурой, потому что знала – это последний свободный день рождения, завтра отец привезет сговоренного жениха.

– Я не помню, что говорила.

– Уже неважно. После очередной просьбы на заимку отправили инспектора. Твой муж поговорил с ним через калитку, напомнил о праве на уединение. Без ордера не войти, ордер никто не выписывал. Мне в частном порядке сказали, что нужно подождать, пока ты приедешь менять паспорт. Ты не приехала. О ценности участка я не знала – такие сведения не разглашают направо и налево, но нотариальная доверенность на распоряжение имуществом меня насторожила. Я уговорила секретаршу нотариуса помочь, но твой муж смылся до приезда Виктуша. Смылся, но выболтал отличное основание для ордера – сказал, что у тебя родился ребенок. Я начала пробивать ордер. Основание: ущемление права на социальную защиту и медицинское обслуживание. Бумажные колеса вертелись медленно. Вы успели зарегистрировать ребенка. Мне чуть не отказали в ордере, спасли показания работницы ЗАГСа о том, что малышка выглядела болезненной. Я до последнего момента не знала, пойдешь ты со мной или нет. Боялась, что слишком глубоко влезла в твою жизнь. Была готова к тому, что получу гневную речь – не суйся в мои дела. Теперь хочется кусать локти – я могла бы действовать решительнее.

– Спасибо, что делала, – не зная, как облечь благодарность в слова, ответила Альма. – Ты же могла вообще ничего не делать, я это прекрасно знаю.

Они опять обнялись. Пошипели, помурлыкали, поплакали и перешли к обсуждению текущего момента. Альма еще раз попросила не трогать Пепельника.

– Я хорошо подумала. Надо подать на развод. Когда я продам участок, выделю ему сто тысяч. Сумму, которую пообещал отец.

Марианна попыталась возразить, но Виктуш ее одернул – не лезь, сами разберутся.

– Отдам ему деньги и куда-нибудь уеду. В Ирбисск. Или в Котенбург. Не представляю, где можно спрятаться, чтобы отец меня не достал.

– Ты что, не собираешься писать на них заявление?

– Нет, – покачала головой Альма.

– Я считаю, что надо…

– Марианна, не дави, – остерег Виктуш. – Первым делом, как я понимаю, нужно подать на развод и подлечить мелкую. Сначала это сделаем, а потом поговорим о заявлении.

Рысь был прав. На Альму свалилась куча хлопот. Здравку обследовали, диагностировали редкую форму кошачьего гастрита и уложили в больницу. Пришлось разрываться, сбегая в казенные учреждения в тихий час, когда дочь засыпала, измаявшись от непривычной обстановки. Да и сама Альма почти позабыла, как это – общаться с рысями, лисами, медведями и людьми. ЗАГСы и суды ничем не напоминали дом Виктуша и Марианны – шум, толпы, громкие голоса и скверные запахи.

Возбуждать уголовное дело против отца она отказалась наотрез. Боялась, что тот проклянет – не ее, Здравку. Марианна опять начала уговаривать, но Виктуш спустил ее с небес на землю: «Знакомый следователь сказал – мороки будет много, а доказать умысел практически невозможно. Шаман упрется и будет стоять на своем: выдал замуж, чтобы внуков понянчить, деньги брать не собирался. Никогда не запирали, сама с участка не выходила. А если и запирали, то муж виноват, он-то тут причем? Он в чужую семейную жизнь не лез, жалоб не слышал. Нет фактов, свидетельствующих, что было иначе».