Читать онлайн Младший научный сотрудник – 2 бесплатно

Глава 1. После смерча

Август 82 года, колхоз «Заветы Ильича», после смерча

– Заветных три желания, – сами собой всплыли у меня в мозгу слова детской песенки с виниловой пластинки, – исполнит мудрый Гудвин, и Элли возвратится с Тотошкою домой.

А смерч, он же торнадо быстро сместился от нас в капустное поле, раскинувшееся между центральной усадьбой и нашим Макарьевым, и в лиловые небеса полетели уже не ветки с листьями, а не совсем созревшие ещё кочаны. Это продолжалось с минуту, а далее небесная канцелярия, видимо, посчитала свою задачу на сегодня выполненной, и вся круговерть взяла и сгинула с концами. Как будто рубильник отключили, запитывавший всю эту схему.

Я отцепился от своей берёзы, посмотрел на Антона, который был ни жив, ни мёртв, и случайно увидел закатившуюся в ямку под корнями бутыль с самогоном, целую и невредимую.

– О, щас напьюсь, – сказал я самому себе, а оживший Антоша тоже подал голос, – чего это ты там про Тотошку говорил?

– Пластинка детская вспомнилась, инсценировка «Волшебника изумрудного города», – любезно пояснил ему я, – там всё начинается с того, что ураган типа нашего поднял и утащил в небо домик, где жили собака Тотошка и девочка Элли. Ты мне лучше вот чего скажи, друг ситный – как мы дальше жить будем? Вы же с этим вурдалаком за малым меня только что на тот свет не отправили.

– Это была ошибка, – еле слышно начал оправдываться тот, – и потом, на тот свет же в итоге ты не отправился… а куда, кстати, он делся, вурдалак?

– Так ураган с собой утащил, ты не видел что ли? И я очень сильно надеюсь, что больше мы о нём никогда не услышим…

Но сказал я эти слова, по всей вероятности, зря, потому что тут же раздался нарастающий истошный крик откуда-то сверху, а затем смачный звук падения чего-то тяжёлого на что-то жёсткое. Крик немедленно прекратился.

– Пошли посмотрим, – вздохнул я, – у меня такое предчувствие, что это Осип вернулся…

Да, это был он, всё в той же чёрной куртке и чёрных штанах – упал он вертикально головой вниз, и было очень похоже, что свернул себе шею. Так что всё, что от него осталось, лежало грязной кучей прямо посреди белокочанной огородной капусты сорта Амагер-611, если не ошибаюсь, уцелевшей после урагана. Антона вывернуло наизнанку от такой картины, он долго блевал в сторонке… а я удержался.

– Дохлый, – сказал я, попробовав найти пульс у него на шее, – что делать будем?

– Надо властям заявить, – неуверенно отвечал Антон, – а то на нас это дело повесят…

– Ага, – парировал я, – можно подумать, что если мы заявим, то не повесят… свидетели у ментов всю жизнь первыми подозреваемыми идут – и искать никого не надо…

– Ну ты как хочешь, а я к председателю иду, – решительно ответил он.

– И про то, как вы вдвоём меня зарезать хотели, тоже всё честно расскажешь? – спросил я.

– Давай так договоримся – никто тебя резать не собирался, а мы просто случайно встретились на тропинке в этой лесополосе… ты уже с самогоном шёл, а мы с Осипом только собирались к бабке Федосье. А потом и налетела эта хрень…

– Хорошо, – покладисто согласился я, – только самогон с бабкой давай из этих объяснений исключим – допустим, я из магазина шёл, а вы в магазин, он как раз в той стороне.

Антон молча кивнул, а я продолжил:

– И ты будешь должен мне одну услугу… какую, я тебе потом скажу.

– Договорились, – покорно ответил он, потом я спрятал бутыль под кучей листьев, и мы дружно зашагали к правлению колхоза.

––

Объяснение с Пугачёвым было долгим и муторным, потом он вызвонил участкового из соседнего села плюс врачиху из здравпункта, и мы все впятером отправились на капустное поле. Прямо туда подъехать не удалось, остановились на краю, а дальше потопали пешком.

– Тэээк, – сказал сержант Постников, почесав голову под фуражкой, – Зинаида Петровна, проверьте, что с ним.

Врачиха, оказавшаяся Зинаидой, проверила у Осипа пульс, подняла оба века, а потом ещё и приставила к губам маленькое карманное зеркальце.

– Труп, – коротко сказала она, – по предварительным данным смерть наступила от падения с большой высоты.

– От той вон лесополосы смерч начался, – без приглашения вступил в разговор я, – засосал, значит, Осипа, а потом смерч рассосался над этим капустным полем и скинул его обратно. Типичный несчастный случай.

– Ты не лезь, пока тебя не спрашивают, – оборвал меня сержант, – с вами обоими я ещё побеседую. А сейчас надо отсюда труп вывезти – нас четверо, дотащим до машины.

И мы потащили то, что осталось от Осипа, к председательскому УАЗику и закинули его в багажник… а потом ещё и выгружали всё это дело в районном морге… а потом сержант нас допросил на скорую руку – тут в принципе всё было кристально ясно, так что он особо не усердствовал. Отпустили нас через полчасика, и я ещё и самогонную бутылку под листьями отыскал, а потом раздавил её в компании Аскольда, Паши и Лёвки.

– Чо, прямо вот так и засосало его? – задал вопрос Аскольд, пока остальные сидели с открытыми ртами, переваривая мой рассказ.

– Прямо так и засосало, – приложился к стакану я.

– А ты почему уцелел?

– Так за дерево же зацепился… ноги в воздухе болтались по направлению к этой воронке, но оторвать от берёзы оно меня не сумело. Видимо мощности не хватило.

– Ну дела, – вздохнул Паша, – а я ведь помню 74 год и что случилось с нашим Дворцом спорта.

– И что с ним случилось? – спросил более молодой Лёва.

– Крышу снесло, чего, и все стёкла побило, ладно ещё, что это летом было и внутри никого почти не сидело… потом год восстанавливали.

– Ага, – добавил я, – и ещё все кресты на Благовещенском монастыре под прямым углом согнулись… и один барабан покосился – он и сейчас такой перекошенный стоит, а кресты конечно поправили.

– И хоккейная команда наша потом целый сезон где-то на окраине играла, – добавил Аскольд, – пока Дворец не починили.

– А ты, стало быть, второй раз сегодня родился, – добавил Паша, – можешь теперь два раза в год день рожденья справлять.

А когда самогон закончился, Аскольд мне сообщил, что теперь-то мы, наконец, заживём как люди, без оглядки на разных непонятных карликов с финскими ножами. И с солидными бабками, которые скоро будут нам оттягивать карман.

– Я бы на твоём месте не загадывал, – притормозил я его, – что-то у меня нет такого впечатления, что все наши приключения позади.

И на этот раз, наверно в виде исключения, я оказался неправ – ничего выдающегося больше и не случилось. Вплоть до окончания нашего дорожного подряда и отъезда на родину. Задержаться на сутки, правда, пришлось нам четверым, немного не успели мы, но это же не самое страшное, что может быть в жизни. Пугачёв долго мерил шагами весь наш участок, увидел заодно и дорожку к васиному дому, но ничего про неё не сказал. А поведал он нам следующее:

– Вот эту яму надо переделать, впадина большая… и вон то место тоже (он привёл нас почти к самому Полосатому), здесь наоборот бугор получился. Всё это сегодня-завтра доделываете, потом расчёт и может проваливать, – дружески напутствовал он нас.

Таким образом, мы проводили весь наш отряд во главе с Али-Бабой, помахали им ручкой на прощание, а взамен получили следующую смену, опять из тридцати с хвостиком бойцов. И в ней (сюрприз-сюрприз) приехала девочка Вика из отдела кадров. Слава богу, с Олей они никак не пересеклись. И еще из нашего отдела имел место Коля Карасёв, оторвали его таки от пайки нужных в хозяйстве модулей КАМАК.

– Ну как прошла смена? – сразу же приступила к расспросам она.

– Прошла и прошла, – отговорился я, – даже вспомнить нечего.

– А что это та беленькая девочка на тебя такие томные взоры бросала? – продолжила допрос она.

– Это ты про Олю что ли? – отвечал я, – она в нашем отделе работает, рядом с моим её стол стоит. Никаких особенных взглядов я не заметил.

– Ну ладно, – продолжила она, – спишем на случайность… а почему ты остался и не уехал со сменой?

– Так подряд у нас, хозяйственный – дорогу ремонтируем вчетвером, завтра последние штрихи вносим и уезжаем, – а сам подумал, что вот только сцен ревности мне сейчас и недоставало.

А Коля Карасёв тоже подошёл ко мне и сообщил, что в институте ходят тёмные слухи о моей связи с Ниной в этом колхозе, и Наумыч очень недоволен ими.

– Не было ж ничего у меня с ней, – попытался отбиться я, но потом подумал и махнул рукой – на чужой роток не набросишь платок… особенно, если он с цветочками.

C Пугачёвым у меня ещё отдельный разговор был про Осипа – он долго выспрашивал, что да как случилось и почему все уцелели, кроме него. Что я мог ему ответить, кроме правды – правду и выложил. Он выслушал все мои речи молча и, по-моему, не очень поверил, но протокол, подписанный местным участковым, мои слова подтверждал… Я ещё на дорожку рискнул спросить у него, чем таким этот домовой так дорог председателю колхоза, на что он целую минуту раздумывал, а потом сообщил, что это его родственник. Дальний, по жене, но родственник, а родных надо поддерживать в любых ситуациях.

А завтра мы, как и обещали председателю, доделали свои недоделки, целый самосвал асфальта пришлось привезти. И часть его осталась неиспользованной… я предложил в виде бонуса сделать подъездную дорожку к нашей общаге, там от шоссе всего каких-то семь метров. Мы и укатали эту дорожку за часик.

А потом сдавали работу Пугачёву – он даже и не стал выезжать на место, а просто отслюнявил нам положенные бабки в правлении. Итого за минусом налогов и за плюсом обещанной премии мне получилось 3040 рупий, а всем остальным соответственно по 1520. Далее мы отстегнули Васе с Фомой обещанные проценты, осталось 1975 у меня и около тыщи у ребят.

– Когда в следующий раз приедете? – спросил у нас довольный Вася.

– В следующем августе наверно, – ответил за всех я. – А что?

– У меня для вас новая работа будет, – сообщил он, – более денежная. Готовы к такой?

– Всегда готовы, – сказал я, и мы отправились на остановку автобуса.

– Слышь, Камак, – остановил меня Аскольд, – может, такси возьмём? Деньги-то карманы жгут.

– Такси? – изумился я, – в колхозе «Заветы Ильича»??

– Ну не такси, конечно, а УАЗик какой – нас как раз четверо, влезем.

– А это мысль, – почесал голову я, – надо с Пугачёвым поговорить.

И через десять минут мы уже катили по свежеотремонтированной трассе Варнаково-Белужская, распевая дорожную песню.

– Весёлая картошка была, – сказал Аскольд, когда мы пили пиво в станционном буфете, дожидаясь электрички на Нижнереченск, – столько приключений у меня в жизни ещё никогда не случалось.

Глава 2. Мирная жизнь

Возвращение к мирной жизни, 1982 год, ИППАН

Маме я так и не сподобился позвонить из своего колхоза, совсем из головы вылетело в связи с круговертью событий. Но она так обрадовалась моему возвращению, что и не вспомнила этот момент.

– Иди мыться, а потом есть – сказала она мне, – я окрошку сделала.

– Есть идти мыться, – взял под козырёк я, – а окрошка из своего кваса или из казённого?

– Из своего конечно, – обиделась она, – тот, что в бочках, слишком сладкий для окрошки.

– Да, – вспомнил я, – нам же деньги заплатили за работу.

– И сколько сейчас в колхозах платят? – спросила она.

– Тыщу, – уполовинил я свой заработок, неподконтрольные денежные средства никогда ведь не помешают, – вот, – и я выложил на стол двадцать зелёненьких полтинников с портретом Ильича в овале.

– Ничего себе, – ответила потрясенная мама, – я столько и за полгода не заработаю.

– Денежная шабашка подвернулась, дорогу мы чинили, – объяснил я, – вот и получили немного побольше. А так-то все остальные ста рублями ограничились.

– Ну ты добытчик, – расцвела мама, – можешь распоряжаться этими деньгами, как хочешь.

– Совместно решим, что с ними делать, – ответил я и ушёл в ванную.

––

А наутро я честно сел на шестидесятый автобус и отправился в свой родной уже ИППАН имени академика Семёнова-Ляхова, вот такая сложная фамилия была у нашего большого босса. И сразу попал с корабля на бал. В смысле из колхоза на комсомольское собрание, посвященное неблаговидному поступку одного нашего коллеги, Вити-Витюни, техника из нашего же отдела. Я его всего пару раз видел, в своём синем халате он либо сидел и ковырялся во внутренностях какого-нибудь прибора, либо стоял у стеллажей с запчастями и подбирал комплектующие. Ничем он мне не запомнился, кроме унылой физиономии и синего халата.

– Сегодня у нас собрание комсомольского актива отдела 410, – сказал комсорг по фамилии Ишаченков. – По экстраординарному поводу – Виктор Бабичев сам всё расскажет, по какому.

Витя встал, уныло посмотрел на комсомольский коллектив и сказал:

– Да чего рассказывать, наверно и так все знают…

– Я, я не знаю, – подал я голос с заднего ряда стульев.

– Да, не все знают, так что давай уж, освети вопрос, – строго указал ему Ишаченков.

– Меня задержали дружинники на радиорынке, – всё так же уныло продолжил Витя и впал в ступор.

– Ты в час по чайной ложке-то не выдавай информацию, давай уже быстрее, – подстегнул его Ишаченков. – За что задержали, какое обвинение предъявили?

– Задержали за торговлю радиодеталями, – продолжил Витя, озираясь по сторонам, – детали я взял здесь вот, на этом стеллаже, – и он махнул рукой куда-то назад.

– Статью какую-то тебе пришили? – спросил Аскольд, сидевший тут в сторонке.

– Не, – мотнул головой Витя, – стоимость деталей не дотягивает до статьи. Только телегу на работу составили.

– И зачем же ты взялся торговать украденными радиодеталями? – сдвинул брови Ишаченков.

– Ну как зачем… жить-то на что-то надо, – резонно ответил ему Витя, – а на сто рублей зарплаты не очень-то проживёшь.

– Хм… – подал голос Бессмертнов, он хоть и вышел из комсомольского возраста, но всё равно присутствовал в виде приглашённой звезды, – наверно надо было лучше работать и продвигаться по служебной лестнице, если тебе денег мало. А не шарить по нашим стеллажам.

– Кстати, – высказал на удивление деловую мысль Ишаченков, – не имеет ли смысл ограничить свободный доступ к радиодеталям? Чтобы соблазнов не было.

– Мы подумаем над этим, – отозвался Бессмертнов, – а сейчас пусть Бабичев сам охарактеризует своё поведение.

– Да чего уж тут характеризовать, – сказал тот с совсем уже потерянным видом, – нехорошеее у меня поведение было.

– И как оно согласуется с твоим комсомольским статусом, расскажешь? – потянул одеяло в свою сторону комсорг.

– Ну как оно согласуется… никак, наверно, не согласуется, – вздохнул Витя.

– Товарищи, какие будут предложения? – перешёл к резюмирующей стадии Ишаченков. – Поактивнее, пожалуйста, участвуйте в собрании.

– Предлагаю исключить его из рядов ВЛКСМ, – выскочил бойкий программист Мишель, – потому что комсомольцы не могут воровать радиодетали.

– Ещё предложения есть? – потребовал комсорг, но чисто для галочки, тут и так всё понятно было. – Нет больше предложений… тогда ставлю на голосование вопрос об исключении Бабичева из рядов Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодёжи, – поименовал он эту контору полностью. – Кто за, прошу поднять руки.

Подняли все, кроме меня.

– А ты чего, Камак? – обратился комсорг ко мне.

– Я воздержусь, – ответил я, – не хочется портить жизнь парню.

– Тогда, значит, двадцатью семью голосами за при одном воздержавшемся собрание приняло решение об исключении Бабичева из комсомола. Все свободны… а ты, Виктор, пойдёшь со мной в комитет комсомола. В институтский для начала.

А через полчасика после экзекуции над Витюней по внутреннему телефону меня вызвал в свой кабинет Наумыч. Лифты в нашем корпусе ещё не успели наладить, так что побрёл по узкой винтовой лесенке. На втором этаже пересёкся с Пашей-киноманом, он там стоял на площадке перед лифтом и курил, одновременно читая какой-то журнал на английском.

– Хай, дьюд, – протянул я ему руку, – как проходит адаптация к мирной жизни?

– Да всё путём, Камак, – пожал он мне руку, – думаю вот, куда бы заработанное бабло пристроить…

– Надумаешь, дай мне знать – может, объединим усилия, – и я двинулся далее.

Третий этаж занимали начальственные кабинеты и бухгалтерия, четвёртый и пятый я пока не очень понял, что из себя представляют, а на шестом, предпоследнем, обосновались начальники средней руки. Типа вот нашего Семён-Наумыча. Ну и плюс какие-то гидрофизические лаборатории в самом конце коридора имели место. Дверь с надписью «Начальник отдела №410» была слева где-то посередине.

– Можно? – постучался я в неё, изнутри раздалось мощное «заходи, не бойся», я и зашёл.

Наумыч сидел в кресле, развалившись в весьма свободной позе, одну ногу при этом он закинул на низенький подоконник.

– Аааа, пришёл наконец, – с кислой миной сказал он, ногу при этом таки спустил с подоконника, но общую вальяжность позы не утратил. – Садись, побеседуем.

Я скромно сел на краешек простого венского стула и приготовился слушать.

– Как вживаешься в коллектив? – спросил он для затравки.

– Да без особенных проблем, – отвечал я, – люди хорошие, работа интересная, чего ещё желать?

– Про деньги не упомянул, – отметил прокол в моём выступлении Наумыч, – третьим пунктом тут обычно идёт «зарплата достойная».

– Верно, – не стал спорить я, – деньги это дело важное, но наживное.

И я, видя, как он открывает рот, чтобы перейти к главному пункту беседы, из-за которогособственно меня и вызывали, решил перехватить инициативу.

– Вот про деньги я и хотел поговорить с вами, Семён Наумыч.

– Да ну? – изумился тот, – без года неделю работаешь, а уже прибавку хочешь просить?

– Ненене, – тут же притормозил его я, – никаких прибавок, речь будет про дополнительный заработок всего нашего отдела… ну и меня в том числе, как сотрудника.

Наумыч заёрзал, решая, стоит ли сначала выложить свои карты, а потом посмотреть на мои, или наоборот. И решил дать мне слово.

– Я слушаю, – сказал он, вытащив из пачки сигарету, – рассказывай, что придумал.

– Семён Наумыч, – начал я издалека, – вы деловой человек, это сразу видно. На дворе конец двадцатого века, скоро по моим скромным прикидкам начнутся радикальные перемены во всех сферах нашей жизни… а в экономике в первую очередь.

– Это с чего такие выводы? – хитро прищурился он на меня.

– Самый простейший функциональный анализ, – выдал я умную фразу, – в нашей стране в среднем раз в 20 лет происходят крутые перемены. После 17 года это было в конце 30-х… ну сами наверно знаете, что там творилось, а следом война, в одной связке можно их считать. Потом хрущевские времена, которые закончились в 64 году очередными новациями. Плюсуем к этому 20 лет – получаем настоящее время плюс-минус лапоть…

– Ну допустим, – Наумыч затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил вторую сигарету, – хотя определённая натяжка тут всё же есть. И что дальше?

– А дальше то, что в нашу жизнь вот-вот начнут (если уже не начали) проникать элементы рыночного хозяйствования. Хозрасчёт, кстати, и самофинансирование, которые не слишком успешно пытался внедрить товарищ Косыгин, это из той же оперы, из рыночной… только слегка в смягчённом варианте.

– Да это я уже понял, – буркнул он, – заканчивай теоретизирование и переходи к практике, у меня времени мало, – и он выразительно посмотрел на наручные часы.

– Ок, – быстро согласился я, – время деньги. Наступает эпоха компьютерных развлечений, вы наверно и сами видели игральные автоматы, которые стоят в фойе кинотеатров.

– Ну видел, и что?

– Это бездарные и сляпанные на живую нитку поделки, лично я, не сходя с этого места, могу предложить с десяток идей, как их сделать лучше и привлекательнее.

– Хотя бы парочку предложи для начала, – отвечал Наумыч.

– Вот, – и я вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок, – тут пять идей написано, начиная от Тетриса и заканчивая Бюрократом. Программа под Тетрис у меня вчерне написана, отладка займёт неделю, не больше, остальные игры я готов предоставить в течение месяца.

– И что мы будем с ними делать, с этими игрушками? – спросил Наумыч, тупо вглядываясь в мои самодельные рисуночки.

– Так продавать, Семён Наумыч, продавать – для начала можно смастерить несколько опытных образцов и навзначай продемонстрировать их заинтересованным лицам… тому же директору и его замам, например… а ещё лучше кому-то более высокопоставленному из столицы… а там уже как фишка ляжет. У нас очень большое опытное производство, и оно по моим скромным прикидкам занято дай бог на треть.

– Ладно, я понял, – пробурчал Наумыч, откладывая листочки в сторону, – у тебя всё?

– Никоим образом, – помотал головой я, – ещё я готов смастерить радиотелефон, который без проводов будет… ну чтобы можно было свободно ходить с трубкой по помещению. И вдобавок вчерне у меня готова принципиальная схема персонального компьютера для широких слоёв населения.

– А что, их у нас нет, этих персональных компьютеров? – парировал Наумыч, – те же ДВКшки чем не персоналки?

– Слишком большие и неудобные, – отвечал я, – и система команд у них ДЭКовская, тупиковая ветвь – надо ж чтобы Эй-Би-Эмовская была, это сейчас мировой тренд. И мониторы громоздкие и дорогие, гораздо проще выводить информацию на обычный телевизор.

– Хорошо, – с некоторой натугой согласился Наумыч, – я подумаю над этим… а сейчас у меня встреча.

Я было повернулся к выходу, как он вспомнил, зачем звал меня и тормознул со словами:

– Стой, самое главное забыл. К Нине больше не подходи, ближе, чем на три метра не подходи, а не то хуже будет.

– Слушаюсь, товарищ завотделом! Разрешите исполнять, товарищ завотделом?

Глава 3. Погорелый театр

82 год, ИППАН, высокая комиссия

Я сидел в своей экранке, чтобы не светить посторонние занятия, и тихо-спокойно доводил до ума радиотелефон собственной конструкции. Из времён своей первой жизни я вытащил частоты, на которых они там функционировали, вообще-то три диапазона были выделены, но я ограничился первым, 31-40 Мгц. Набора микросхем с Алиэкспресс тут конечно обеспечить никак нельзя было, обошёлся подручными средствами… действовать приходилось методом проб и ошибок, никак оно не желало взять и начать бесперебойную работу.

И тут вдруг открылась железная дверь (я её на кремальеру не стал запирать, всё равно посередине дня сюда почти никто не совался) и в помещение вошло человек пять, по виду явно большие начальники. Среди них был и Наумыч с Бессмертновым. Я молча встал и вытянул руки по швам, готовясь к разного рода неприятностям.

– А это у нас так называемая «экранная комната», – разливался тем временем соловьём Бессмертнов, – здесь стоят ЭВМ, управляющие экспериментами в бункере. Толстые железные стены для того, чтобы устранить электромагнитные наводки на электронную технику. В этом вот углу – ЭВМ среднего класса типа СМ-4, в том – микро-ЭВМ ДВК-2 и Электроника-60. Связь с бункером осуществляется с помощью модулей КАМАК, они в этих двух крейтах расположены, – и он очертил руками нужные устройства.

– А это кто? – указывая на меня, спросил главный, лысый, как колено, мужчина весьма преклонного возраста.

– Это Пётр Балашов, младший научный сотрудник, который обеспечивает бесперебойную работу компьютеров, – нашёлся Бессмертнов.

– А это у него что? – продолжил допрос старший, указывая на расхристанные внутренности будущего радиотелефона.

– Ээээ, – запнулся завлаб, разглядывая то же самое, но я ему сразу же помог:

– Это новая разработка нашего отдела – радиотелефон для оперативной связи с бункером… ну или с другими нужными людьми в пределах нашего корпуса.

– И ээээ, – заинтересовался начальник, – он что, уже работает?

– В общих чертах да, – осторожно ответил я, – вот эта трубка в принципе собрана (я взял в руки расхристанную плату с приделанными к ней кнопочным набирателем, динамиком и микрофоном), с неё можно позвонить на любой городской телефон.

– Ну-ка, ну-ка, – начальник взял в руки этот ужас и шесть раз нажал на кнопки, потом прислушался и из динамика явственно раздалось «алло». – Действительно работает, эээ, как уж вас?

– Балашов, – повторил я, – Петя я.

– Нужное изобретение… Семён Наумыч, не дайте пропасть молодому таланту, – обернулся он к завотделом.

Тот коротко ответил, что будет исполнено, и они все вместе проследовали куда-то ещё дальше. А через десять минут в экранку вернулся Бессмертнов и сначала отругал меня, что занимаюсь чёрт знает чем, а потом внимательно рассмотрел моё творчество.

– Частота какая? – спросил он.

– 35 мегагерц, – ответил я.

– Микросхемы где брал?

– Так на стеллаже же в конце антресолей… они там свободно лежат.

– А кнопочки с микрофоном?

– Это мои личные, – признался я, – на радиорынке купил.

– Другие, значит, казённое добро на рынок тащат продавать, а ты свои деньги в наш институт вкладываешь? – недобро прищурился он.

– Получается так, – вздохнул я. – Таким уродился уж.

– Ладно, продолжай, чего уж там, – махнул рукой он, – приведи это в божеский вид и сделай два экземпляра. Сколько времени понадобится?

– Неделю, Александр Сергеич, – ответил я, – если мешать не будут. А кто приходил-то?

– В лицо надо знать таких людей, – укорил он меня, – Александров это был, президент Академии наук.

– А второй, который сзади него стоял?

– А это Капица, тот, что Очевидное-невероятное ведёт, – сообщил мне Бессмертнов и скрылся с глаз долой.

Физрук

Вечером мать опять пришла домой с красными глазами. Я вздохнул и приступил к расспросам.

– Это снова он? Физрук в смысле? – спросил я у неё.

– Да, сыночек, опять он приставал, – призналась она, – не знаю уж, что и делать.

– Директору или там завучу говорила?

– Знают они всё, но молчат… сор из избы наверно не хотят выгребать.

– Так, – побарабанил я пальцами по кухонному столу, – где живёт этот хрен, знаешь?

– Знаю, конечно, а зачем тебе?

– Поговорю для начала…

– Может не надо, сыночек? Он здоровый мужик, метр девяносто ростом…

– Ничего, и до таких длинных иногда доходят нужные аргументы, – отговорился я, – так где, говоришь, он живёт-то?

– На нашей улице в том конце, который в парк упирается.

– Это в первом доме что ли? Козырное место, там, говорят, одни начальники проживают. А квартира какая?

– Двенадцатая, – еле слышно ответила мама, – я его учётную карточку видела.

– Ну и отлично, пойду подышу свежим воздухом, – сказал я, обулся в кроссовки кимровской обувной фабрики (пришла мысль, что надо бы гардероб обновить, деньги-то есть) и скатился по широкой лестнице во двор.

Что мне нравится в сталинском жилье, так это просторные лестницы и необъятные лестничные площадки. И еще высота в три метра и больше. У физрука по имени Владлен Игоревич (родители что ли пламенными большевиками у него были) был как раз такой домик, сданный в эксплуатацию в туманных тридцатых годах. Эпоха, конечно, была жуткая, нравы в обществе те ещё и атмосфера мерзопакостная, но строить эти ребята умели – и через пятьдесят лет всё стоит и радует глаз. С колоннами, баллюстрадами, эркерами и пилястрами, короче говоря, со всем тем, что порезал под корень Никита Сергеич на рубеже шестидесятых годов.

Так, двенадцатая квартира это, очевидно, в первом подъезде – ладно ещё, что в этом времени домофонов пока не наставили. Поднимаемся на третий этаж и звоним в дверь направо.

– Кто там ещё? – раздался изнутри зычный голос.

– Мне бы Владлена Игоревича, – ответил я максимально спокойным тоном.

Петли у этой двери не смазывали очень давно, поэтому открылась она со страшным скрипом. Внутри был действительно рослый гражданин с неприятной даже на первый взляд физиономией.

– Ну я Владлен, а ты кто?

– Петя, – спокойно ответил я, – Балашов моя фамилия.

– Родственник Клавдии Николаевны что ли?

– Ага, сын. Разговор есть.

– Ну заходи, – посторонился он.

– Не, – помотал головой я, – лучше прогуляемся – погода хорошая, чего в помещении вопросы решать?

– Щас я выйду, – буркнул он и закрыл дверь, а я спустился вниз и сел на пустую лавочку у подъезда.

Игоревич появился очень быстро, одетый в спортивный костюм. Я встал и мы вместе перешли через проспект Жданова к зеленой зоне вокруг стадиона ручных игр.

– Чего сказать-то хотел? – прямо спросил он меня.

– Слушай, Влад, – перешёл я на ты, – не надо к моей матери приставать, ладно?

– А тебе какое до этого дело?

– Не, – развеселился я, – действительно – какое, блять, мне дело до того, что моя мать каждый день с заплаканными глазами домой приходит? Почти что никакого.

– А она, что, плачет? – снизил тон он.

– Ну насчёт каждого дня это я загнул конечно, но пару раз в неделю точно, – ответил я.

– Нравится она мне, вот чего, – Игоревич достал из кармана пачку Беломора, предложил мне, потом закурил, опершись ногой на ограду вокруг пруда.

– Да это я уже и так понял, – махнул рукой я, – вопрос в том, что ты ей не нравишься.

– И почему это?

– Она говорит, что у тебя изо рта нехорошо пахнет, – бухнул я ему главный аргумент.

– Да ну? – изумился он, – а я и не замечал.

– Обычно это дело бывает, когда проблемы с желудком, – просветил его я, – ты бы проверился у этого… у гастроэнтеролога, заодно и здоровье поправишь… а дальше уж как получится. Прямо скажу, что лично у меня против тебя ничего нету – мать женщина достаточно молодая ещё, семью создать совсем не поздно. Только реши вопрос с этим запахом. Зубная паста со вкусом чего-нибудь там может ещё помочь и эти… полоскания в аптеке продаются – врач, короче говоря, всё по полочкам разложит, лады?

– Лады, – как-то даже смущённо отвечал Игоревич, – постараюсь решить этот вопрос в короткие сроки.

Погорелый театр

– Чего сидите-то? – высунулся Аскольд из дырки в полу, в которую уходила винтовая лестница, – там в зале семинаров театр выступает, а вы тут сидите.

– Да ну? – удивился я, – и что за театр?

– У Никитских ворот называется, за главного там такой Марк Розовский, говорят, – ответил он

– Ну тогда надо сходить, – я отложил в сторону плату с недопаянными микросхемами, выключил паяльник, снял белый халат и встал.

– Шурик, пойдёшь? – спросил я у соседа.

– Можно, – лениво ответил тот, – только я первый раз слышу и название, и фамилию эту.

– Ну вот может и запомнишь, а ты, Оля, как относишься к театральному искусству? – спросил я у неё.

– Не пойду я никуда, – надула она губы, – у меня работы полно ещё.

А по дороге к залу семинаров Аскольд просвещал нас насчёт этого театра.

– Я слышал, что у них там очень оригинальная концепция творческого процесса – зрителей они в действие вовлекают.

– Это как? – удивился Шурик.

– Очень просто. Берут первого попавшегося зрителя за шкирку и тащат его на сцену…

– И чего он там делает, первый попавшийся? – продолжил удивляться Шура.

– Вовлекается в сценарий, чего – далее следует сплошная импровизация с элементами здорового юмора.

– Надо подальше сесть, – озаботился Шура, – что-то мне никак не светит такое вовлечение.

– Ну а чо, прикольно, – сказал я, – когда ещё на сцене рядом с настоящими артистами покривляешься на халяву.

– Ты тогда в первые ряды проходи, если не боишься, – предложил мне Шурик, – а мы где-нибудь сзади уж пристроимся.

Я так и сделал – зашёл в двери, которые ближе к сцене находились, и сел на свободное кресло в первом ряду с краю. А спектакль тем временем уже начался, была это инсценировка чеховского рассказа «Унтер Пришибеев», насколько я сумел понять.

– Унтер-офицер Пришибеев! Вы обвиняетесь в том, что 3-го сего сентября оскорбили словами и действием урядника Жигина, волостного старшину Аляпова, сотского Ефимова, понятых Иванова и Гаврилова и еще шестерых крестьян, причем первым трем было нанесено вами оскорбление при исполнении ими служебных обязанностей. Признаете вы себя виновным? – возопил со сцены артист, исполняющий, по всей видимости, роль мирового судьи.

Унтер Пришибеев, весь какой-то сморщенный и маленький и в обычной советской одежде, отвечал в том смысле, что народ табуном стоял, а он его урезонивал, чтоб разошлись – потому что где ж это в законе сказано, чтоб народ табунами ходил. А мировой судья продолжил уже полную отсебятину, никак не связанную с Антон-Палычем… ну или если сказать политкорректно, то импровизация пошла:

– Так, а сейчас мы спросим урядника, как обстояло дело …

И он спустился в зал.

– Где у нас урядник? – начал он рыскать взором по рядам, – не вижу урядника, – все дружно потупили взоры, разглядывая носки своих ботинок, а мне всё это было по барабану, я прямо на артиста смотрел. – Ага, увидел, – обрадовался судья, хватая меня за плечо, – пошли расскажешь, как дело было.

Я пожал плечами и выбрался вместе с судьёй на сцену.

– Позвольте представить вам, господа, урядника Жигина – расскажите, Жигин, что случилось на берегу реки 3 сентября сего года.

– Дык это самое, вашество, – начал я подбирать слова, – как же я могу рассказать, ежели меня в командировку в этот день отослали.

– Гм, – смутился судья от моего бойкого тона, – и куда же у нас сейчас посылают урядников в командировки?

– А то вы сами не знаете – на сельхозработы вестимо. Картошку с морковкой убирать и складывать в закрома родины.

– Странный урядник, – замялся судья, – на какие-то сельхозработы ездит… по нашему делу есть что заявить?

– А то как же, – с большой готовностью продолжил я, – унтер этот, не вслух будь сказано, не своим делом занимается, суёт свой длинный нос, куда не надо, а то, что ему положено делать, не делает – гнать его со службы надо.

Тут уже не выдержал артист, исполнявший Пришибеева:

– Что это вы такое говорите, господин урядник, – взволнованно отвечал он, – я свои обязанности от и до назубок знаю. И уж кому-кому меня работать учить, только не алкоголику уряднику.

– Навет! – возмутился я, – я, если хотите знать, господин мировой судья, и капли спиртного в рот не беру. Когда на службе. А унтер на меня напраслину возводит – сам-то небось на сельхозработы ни разу не ездил?

Видя, что разговор выруливает куда-то не туда, вмешался режиссёр из-за кулис, похоже, что тот самый Марк Розовский, изобразивший бога из машины.

– Так, – сурово сказал он, выйдя на середину сцены, – Пришибеев, тебе месяц тюрьмы причитается

– За что, вашбродь? – изумился тот.

– За всё хорошее, – продолжил Розовский, – тебе, судья, тоже месяц, но на сельхозработах – там морковку некому собирать.

– А мне чего? – спросил я из чистого любопытства.

– А тебе, урядник, идти в свой отдел допаивать схему, – отчеканил он.

– Слушаюсь, вашбродь, – козырнул я, – разрешите выполнять, вашбродь?

– Выполняй, – милостиво разрешил он, – мы тебя найдём, если что.

И я со спокойной душой уселся на своё место в первом ряду, а театр продолжил своё представление, но уже без вовлечения присутствующих в процессы – просто откатал «Историю лошади» в музыкальной интерпретации Розовского и Ряшенцева… очень похоже на Д’Артаньяна с тремя мушкетёрами получилось…

А по окончании сокращённой версии мюзикла, когда я собрался назад идти, меня взял за рукав один из артистов и сказал, что главреж приглашает на поговорить. Отчего же не поговорить – недопаянная схема может и подождать, решил я и зашагал вслед за этим артистом.

Режиссёр сидел на колченогом стуле за кулисами сцены – за отсутствием гримерок они все тут вместе толпились, артисты этого погорелого театра.

– Как зовут? – хмуро спросил он, увидев меня.

– Петей, – отвечал я, – а ещё Камаком.

– Это почему? – неожиданно заинтересовался он.

Я вздохнул и в двух словах объяснил ему этимологию моего прозвища и особенности нашего модульного стандарта.

– Это хорошо, это хорошо… – пробормотал он, – куришь?

– Бросил недавно, но если с хорошим человеком за компанию, почему бы и нет, – решил подыграть ему я.

Мы вышли в пустой коридор, он достал пачку «Родопи» и мы задымили, как паровозы.

– Ты молодец, не испугался, – выдал, наконец, он свой главный посыл.

– Меня тяжело испугать, – ответил я, – вот буквально дня три назад чуть в небо не улетел вместе со смерчем, но не испугался и остался тут, на земле.

– В вашей области дело было? – живо переспросил он, – я в газетах что-то про это читал.

– Ага, – подтвердил я, – на севере, Варнаковский район, мы там колхозникам помогали.

– Так вот почему у тебя урядник на сельхозработы поехал?

– Да, наверно поэтому, – осторожно согласился я, – само собой из подсознания прорвалось.

– Ты вот что, Петя, – Розовский закончил курить и выкинул сигарету в урну, – ты позвони мне как-нибудь, когда в Москве будешь, – и он сунул мне в руку свою визитку. – Может и договоримся о чем-то…

Я в деталях рассмотрел визитку – а не было на ней ничего, кроме ФИО и двух телефонов, и потом ответил:

– Обязательно, Марк Григорьевич, следующая моя командировка точно не в колхоз будет… вечером-то до скольки можно звонить?

– Звони… – неопределённо ответил он, – я поздно спать ложусь.

И на этом наша беседа плавно закруглилась. Я было ещё хотел сказать ему пару комплиментов по поводу мюзикла, но не успел, артисты пошли мимо нас шумной гурьбой, он и присоединился к ним. А я вернулся в отдел.

– Ну ты дал, Камак, – тут же получил я от Аскольда, поднявшись на свои антресоли по винтовой лестнице. – Ну ты артист!

– А чего все сидели, как в приёмной у зубного врача? – ответил я, – дышать даже боялись. Вот мне и стало обидно за наш институт.

– А о чём ты там с режиссёром говорил? – продолжил пытать меня он.

– Про КАМАК, про что же ещё, – отшутился я и уселся на место к своим недопаянным баранам.

Глава 4. Любовь втроём

Возвращаемся на год назад, любовь втроём

Оля, чтоб вы знали, как-то резко отстранилась от меня сразу по возвращении из колхоза… нет, от общения полностью не отказалась и на вопросы отвечала, но всем своим видом давала понять, что это всё чисто официально. По работе. ПМС что ли у неё стартовал, подумал я, пожал плечами и принял статус-кво, как он есть. Делать мне больше нечего, кроме как бегать за ней и упрашивать обратить на меня внимание. А Нина засела на шестом этаже и не появлялась на наших антресолях совсем.

Да и ладно бы всё было, если б не пришла неожиданно разнарядка на строительство нового корпуса нашего родного института. Опытное производство в нём должны были разместить, а номер ему присвоили следующий после нашего, шестой.

– Завтра на стройку выходят Аскольд, Шурик, Оля, Сергей… и Камак – зачитал список Бессмертнов, – приезжайте сразу в рабочей одежде или с собой привозите, в кладовке вон переоденетесь, – сообщил он нам.

– Мы же только что с сельхозработ, – попробовал протестовать Аскольд, – почему нас-то опять? Вон программёров ни разу никуда не отправляли.

– У программистов экспедиция на носу, – отрезал начальник, – им готовиться надо.

– А Артюхин чего? – это Шурик спросил.

– Антон тоже едет по морю, так что кроме вас некому.

– Вот, суки, – ругался за своей розовой занавеской Аскольд, – белая кость нашлась, аристократы бля, работники клавиатуры и флопарей. Одним Сингапур, а другим цементую пыль глотать.

– Ничего ж не изменишь, – попытался урезонить его я, – так что расслабься и попытайся получить удовольствие. Кстати, мог бы и свою маман задействовать, чтобы хоть немного поправить обстановку.

– Нет уж, – совсем окрысился он, – оставлю маман на крайний случай.

А я с горя отправился в свою экранную комнату протирать контакты СМ-ок чистым этиловым спиртом. К нашему коллективу, кстати, присоединился тот самый Сергей, с которым мы потом в командировки будем ездить. Должна была ещё и Марина с ним быть (фамилия Диванова, туристическая фанатка), но что-то она где-то задержалась, на очередном турслёте наверно. А на Серёгу немедленно повесили ещё две электронно-вычислительные машины, почти такие же, как мои СМ-ки, но немного не такие в профиль. Электроники-100/25 они назывались, стояли на шестом этаже, рядом с начальником Наумычем.

Я на правах старшего товарища пояснял Сергею, как обращаться с этими страшными устройствами, что там ломается и с какой частотой.

– СМ-ку знаешь? – задал я ему первый вопрос.

– Знаю, конечно, – на голубом глазу отвечал он, – вон их две штуки в экранках стоят.

– Так они обе сдохли, – любезно сообщил я, – пошли реанимировать, заодно опыта наберёшься.

Тут я немного преувеличил – совсем даже ничего там и не сдохло, если считать по крупному… отдельные, конечно, раздражающие мелочи имели место, но не так, чтобы кидаться на их устранение, раздувая ноздри. Обычная профилактика.

– Вот, значит, – похлопал я по матовому боку крайнюю к входу стойку, – ширина 19 дюймов, фронтальные панели из дюральки. Включается в розетки вилками типа «Австралийский стандарт». Сверху вниз тут воткнуты такие штуки:

– активная вентпанель из 12 вентиляторов… горят они, кстати, довольно часто – вот и сейчас две штуки не крутятся, да и хрен бы с ними, это не главное,

– ниже два блока питания, для надежности дублируются, по 5 вольт 10 ампер каждый,

– еще ниже ввод с перфоленты, тип 1501… и не надо смеяться, иногда и он используется… и собственно блок процессора с инженерной панелью,

– а совсем внизу два блока памяти по 32 килобайта, память ферритовая.

– Соседняя стойка, – продолжил я, – сверху тут то же самое, вентиляторы с питанием, а ниже контроллер дискового накопителя и собственно сам НЖМД типа Изот-1370, болгарские братушки собирают эту хрень. И в последней стойке два накопителя, первый на магнитной ленте , второй на гибких дисках, друг под другом стоят. Отдельно имеется принтер барабанного типа и жуткой производительности, вот он… а это дисплей Видеотон. Включаем всю эту музыку.

Я повернул ключ на передней панели (да, тут не кнопочкой нужно было пуск делать, а именно ключом, как ракету запускать с подводной лодки), набрал на инженерном пульте код запуска с нижнего жёсткого диска, Видеотон поморгал и выдал приглашение в виде буковки С со скобочкой.

– Готово к использованию.

– Да я всё это уже изучил, – сообщил мне Сергей, – ты давай глубину проблемы освещай.

– Хорошо, – вздохнул я, – давай углубляться в тему… для начала всё это выключаем, разбираем процессор с памятью на запчасти и начинаем протирать контакты с помощью фланелевой тряпочки и чистого этилового спирта.

– Жалко продукт переводить, – поморгал Сергей, – ничего другого-то нет, кроме ректификата?

– Есть, – подумав, ответил я, – поллитру изопропила я вчера заныкал – для контактов примерно то же самое, а внутрь его употреблять нельзя.

– А я его пил, – сказал через пару минут Серёга, – в походе в одном. Живой остался, но на мозги он мгновенно действует – вырубаешься за несколько секунд.

– Лучше не экспериментировать, – ответил ему я, – этиловый спирт проверен поколениями, а это хрен знает что… метил вы там в походе не пробовали?

– Да что мы, самоубийцы что ли, – отвечал тот, – там пятьдесят грамм достаточно, чтоб копыта отбросить. Самое неприятное, что ни на вид, ни на вкус метиловый спирт никак не отличается…

– Ну чего, работа закончена, – сказал я через полчаса, – контакты зачищены качественно и в установленный регламентом срок. Можно переходить к произвольной программе.

– А чего у нас в этой программе? – справился Сергей, – тройной тулуп и вращение ласточкой?

– Нет, – поправил я его, – тут у нас Булгаков, Михал-Афанасьич, и братья Стругацкие, старший и младший.

И я достал с самого верха этажерки с дисками один из них, подписанный как «РТ-11 волюм 2», и установил его в накопитель.

– Тебе чего распечатать, Собачье сердце или Улитку на склоне?

– И того, и другого, – вспомнил Сергей сценку из мультика, – и можно без хлеба, – а потом добавил, – а Улитка полностью? Лес плюс Институт?

– Обижаешь, у нас тут всё полностью…

– Тогда её давай, – я загрузил содержание диска, выбрал строчку «ABS-Ulitka.txt» и запустил распечатку на высокопроизводительный принтер типа СМ-7402, тот загрохотал со страшной силой.

И в это время открылась дверь и вошла Нина… улыбающаяся, как майская роза…

– Привет, мальчики, – сказала она с самым невинным видом. – Как жизнь? – была она по своему обыкновению в комбинезоне, но на этот раз радикального зелёного цвета, сидел он на её фигуре, как влитой.

Сергей Нину до этого ни разу, кажется, не видел, он и ответил обтекаемо, в том смысле, что жизнь удалась, девочка, но не целиком, а местами. А я прокашлялся и спросил, чего ей здесь надо.

– Я когда в колхозе тебя гримировала, – немедленно объяснила она цель своего визита, – то оставила где-то в вашей бане тональный крем и тушь для ресниц. Не находил?

– Что-то не припоминаю, – ответил я, а Сергей, видя, что у нас какие-то особые отношения, немедленно нашёл причину удалиться.

– Я там это… – сказал он, – пассатижи с пинцетом забыл – пойду поищу, – и он очистил экранку от своего присутствия.

А я немедленно взял быка за рога:

– Слушай, Нина, у тебя же свадьба на носу…

– А не будет никакой свадьбы, – ответила она без малейшего сожаления, – не сошлись мы характерами с Наумычем, вот и весь разговор.

– Хм… – задумался я, – что-то очень быстро. Стало быть, теперь все его предупреждения можно слать на три буквы?

– Можно на три, можно и на пять, – подумав, ответила она, – пригласил бы меня куда-нибудь на вечер, а то скучно жить стало.

– А пошли, – тряхнул головой я, – хочешь, в кино, а не хочешь, так в кафе – деньги у меня есть, не меньше, чем у Наумыча.

– Да-да, я слышала, что вы там в колхозе неплохо заработали, – ответила она, – пойдём в кино, сто лет там не была. Ты где живёшь-то?

– Далеко, – ответил я, – в Заводском районе.

– Ну а я рядом, в Ленинском – вот тебе мой телефон, звони, – и она начиркала на листочке А4 шесть цифр.

– Договорились, – ответил я, она вышла, а на её месте нарисовался Серёга.

– Красивая, – задумчиво сказал он, и я не нашёлся, что ему ответить на это. – У вас что-то было в колхозе?

– Почти ничего… – начал вспоминать я, – а нет, от рыси я её, кажется, спас.

– Интересно, – продолжил он, – я десять лет в походы по области хожу, а рысей ни разу не видел.

– Ну а нам так вот повезло… распечатку Улитки забрал? – решил сменить тему я.

– Ага, забрал – читать вот только не очень удобно.

– В соседнем корпусе в подвале есть переплётная мастерская, там за рубль-полтора обложку могут сделать, – просветил его я, – а нам надо бы ещё свои модули до ума довести.

– Правильно, – согласился Сергей, – пошли модули допаивать.

Больше ничего примечательного до вечера у нас не случилось, если не считать напряжённых переговоров с физиками из бункера – им как обычно надо было всё и вчера, но договорились таки на завтра. А когда я приехал домой и съел тарелку окрошки, то следом сразу набрал номер Нины. Ответили после пятого гудка.

– Привет, – сказал я, – это Петя Камак, ты как, не передумала насчёт кино?

– Нет, не передумала, – раздалось из трубки, – в «России» американский фильм начали показывать, как его… «Сокровища катастрофы» или как-то так называется… я бы на него сходила.

– Да без проблем, – ответил я, – через полчаса возле входа в «Россию».

А мама сегодня совсем даже и не заплаканная пришла, что меня обрадовало – сказал ей, что в киношку намылился, приду поздно и скатился по широким сталинским лестницам во двор. Но сразу покинуть двор у меня не вышло, потому что на лавочке возле детского грибочка сидел, развалившись в вальяжной позе, местный авторитет Димон с двумя подельниками.

– Слы ты, Петюня, – обратился он ко мне, – сюда иди.

Я вздохнул и подошёл поближе.

– Какие проблемы, Димон? – спросил я у него.

– Это у тебя проблемы, а не у меня, – отозвался он, – ты у меня в карты выиграл?

– Ну было дело, – осторожно ответил я, – и что дальше?

– А дальше то, что у меня теперь есть право на реванш.

Какие он умные слова знает, поразился я.

– Да пожалуйста, – не стал спорить я, – хоть два реванша. Только не сейчас, у меня встреча через полчаса.

– Тогда завтра в это время на этом месте, – ответил он, а я кивнул и быстрым шагом удалился в сторону трамвайной остановки… до кинотеатра «Россия» быстрее было на двенадцатом трамвае добраться… или на одиннадцатом, без разницы.

Нины нигде видно не было, поэтому я прикупил два билетика на ближайший сеанс, благо желающих посмотреть на жертв австралийской авиакатастрофы собралось не очень много. Прогулялся по площади перед кинотеатром… в позднем СССР очень модным стал большой формат в кинопрокате, огромные кинозалы на тысячу и более мест появлялись, как грибы после дождя, в каждом районе крупных городов. Иногда даже по две штуки на район. Вот «Россия» и была одним из таких необъятных кинотеатров… на столичную «Россию», что на Пушкинской площади, она немного походила, но всё же с с местными особенностями.

Я с горечью припомнил, как эти кинотеатры придут в запустение уже через каких-то 8-9 лет – во что только их не перепрофилируют, от строительных магазинов до автосалонов. А тут и Нина подоспела, она пешком пришла откуда-то сбоку, наверно там и жила.

– Ты сегодня потрясающе выглядишь, – сказал я ей дежурный комплимент, нисколько не покривив, впрочем, душой – выглядела она и вправду сногсшибательно. – А там уже первый звонок дали, можно выдвигаться в зал.

– Я мороженого хочу, – сообщила она мне, – пломбир с розочкой.

– Внутри и прикупим, – ответил я, – там целых два кафе есть, хотя бы в одном да найдётся твой любимый пломбир.

Глава 5. Кино

82 год, кино

Внутри кинотеатра оказалось только одно кафе, второе было закрыто без пояснения причин. Но нам и одного хватило – искомый пломбир имелся тут в двух разновидностях, в бумажном стаканчике с прилагающейся деревянной палочкой и вафельный вариант. Оба они были с кремовыми розочками. Нина захотела первый, а себе я взял второй… времени до начала кино оставалось ещё минут десять, так что мы присели на скамейку в углу.

– И что там у вас произошло, – поинтересовался я из вежливости, – что свадьбу так резко аннулировали.

– А я его с твоей Олькой застукала, – с милой улыбкой ответила Нина, – вошла без стука в его кабинет, а они там сосутся прямо за столом.

– Вот это да, – ошарашено почесал голову я, – вот это поворот… так это, получается, у Ольги теперь свадьбу надо ожидать.

– Ну это я уж точно не скажу, – отвечала она, откусив большой кусок розочки, – может надо, может и нет, но с Наумычем у нас на этом точно всё.

– Даааа, – протянул я, – это он как собака на сене получился – сам не ам и другим не дам… а партия-то неплохая бы для тебя получилась, – не преминул подколоть я её, – жених с положением, с машиной и квартирой в центре.

– Нет у него никакой квартиры, – уточнила Нина, – в коммуналке он живёт… правда коммуналка в центре, это да. В очереди стоит, конечно – он говорил, что если женится, то в течение года должны ему дать однушку.

– Ясно, – пробормотал я, – квартирный вопрос его так испортил, получается…

– Слушай, – непринуждённо перепрыгнула она на другую тему, – я вот всё думаю про ту большую кошку на дереве…

– Про рысь что ли?

– Да, про неё – почему она на нас не напала? Загрызла бы обоих, запросто…

– Лето же на дворе, – отвечал я, – еды вокруг полно, с голоду она явно не умирала. А так-то дикие звери на людей очень редко нападают без веских причин – если только ранишь кого-то или наступишь невзначай. Или если детёныш рядом будет, тогда уж пощады не проси. А так они считают людей чем-то вроде больших сумасшедших животных и связываются с ними очень редко.

– Оригинальное приключение было, – сформулировала она наконец законченную мысль, – у меня таких в жизни не случалось.

– Какие твои годы, – нашёл я в себе силы, чтобы пошутить, – ещё случатся.

– И люди, я слышала, говорили про смерч, что рядом с нашей общагой был, – продолжила она, – говорили, что он тебя как-то зацепил.

Я доел мороженое и сказал, что пора в зал идти, а то сейчас двери закроют – а про смерч я потом расскажу. Мы и прошли в зал, билеты у нас были в середину куда-то, свободных мест хоть отбавляй было, мы и уселись с краю, чтобы никому не мешать и нам чтобы не мешали.

Сначала, как это водилось в СССР, запустили журнал – в виде исключения это оказались не дежурно-унылые новости дня, а совсем даже детский киножурнал Ералаш. Который пада-пада-пам и «мальчишки и девчонки, а также их родители». Показали 31-й выпуск, где значились такие эпизоды, как «Сила есть ума не надо», «Как пройти к Большому театру» и «Приключения трех мушкетеров в России». Зал живо реагировал на творчество Бориса Грачевского, Нине, кажется, тоже понравилось.

А затем без пауз начался тот самый приключенческий фильм про то, как в Новой Зеландии искали ценности с упавшего во время Второй мировой американского самолёта. Кино без претензий и без звёзд, но с массой приключений, погонь и прочего экшна. Лично мне было слегка скучновато – развлекался, обнимаясь с Ниной (а она не возражала). По окончании вышли под совсем уже стемневшее небо Нижнереченска и она сказала:

– Нормальная киношка, спасибо тебе, Камак, что пригласил.

– Давай провожу, – предложил я, – а то время-то позднее, мало ли что…

– Проводи, конечно, – быстро согласилась она, – я тут недалеко живу.

И мы пошли вглубь микрорайона, состоявшего в основном из бараков времен построения развитого социализма. Бревенчатых, основательных, но бараков же… кстати это слово к нам из итальянского языка пришло, там оно звучит как «баракка» и означает «хижину» – когда и почему оно перетекло к нам, это тайна, покрытая мраком.

– Ну вот тут я и живу, – с грустью махнула рукой Нина в сторону очередного, двадцатого, наверно, по счёту барака от кинотеатра.

Я было хотел поцеловать её на дорожку, но не успел, потому что от стены соседнего здания вдруг отделилась тень, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении Витей-Витюней… да-да, тем самым техником, которого позавчера у нас в отделе исключили из комсомола. За продажу краденых транзисторов и микросхем.

– Что, суки, – сказал он замогильным голосом, – не ждали?

В руке у него я узрел прут арматуры длиной примерно с полметра, поэтому ответ мой был очень обтекаемым:

– Привет, Витя. Почему не ждали – очень даже ждали, вот только что про тебя говорили, – быстро соврал я.

– Да? – он даже опустил арматуру от неожиданности, – и чего наговорили?

– Что по беспределу с тобой обошлись, – продолжить врать я, – можно было б для начала и выговором обойтись.

– Врёшь ты всё, – взял себя в руки Витя, – сосались вы и кроме как про друг друга ничё и не говорили, – арматурина опять вернулась в боевое положение, – ща я вас отучу своих товарищей загонять под шконку, – и он пару раз махнул прутом влево-вправо, со свистом рассекая вечерний воздух.

– Ты погоди палкой-то махать, Витя, – попытался я выехать на чистом базаре, – ты лучше вспомни, что я один против тебя не голосовал.

– А это ты выделывался, гнида, – сообщил он мне с коротким смешком, – чистеньким хотел остаться.

– Сам посуди, – продолжил я, – перед кем мне там выделываться было? Перед Ишаченковым что ли? Я же на собрании ясно сказал, что не хочу портить тебе жизнь…

– Заткнись, тварюга, – перешёл он на повышенные тона и перебросил арматурину из правой руки в левую, а потом обратно.

Я, видя такой настрой этого урода, закрыл собой Нину, шепнув ей по ходу дела, чтоб она ноги делала, а сам принял боевую стойку, которую я единственную запомнил из своих занятий чань-цюанем – мабу или поза всадника, ноги шире плеч, стопы вперёд, полуприсед с бёдрами параллельно земле, руки сжаты в кулаки на поясе.

Нина всё быстро схватило и медленным шагом стала удаляться, не поворачиваясь, впрочем спиной к этому психу, а Витёк проводил её непонимающим взглядом и переключился на меня. Прут просвистел мимо моего носа слева направо – я отклонился назад и одновременно сделал пару шагов туда же. Второй удар был с другой стороны, почти достал он меня, пары сантиметров не хватило. А вот третий замах у него вышел хилым, так что мне удалось перехватить арматуру левой рукой… больно-то как, блин, содрал кожу на ладони, но прут не выпустил, а вернул его полукругом в обратную сторону – Витя его не выпустил, хотя надо было бы, поэтому его плечо последовало за прутом и он грохнулся на землю. А прут у меня в руках остался.

– Вот теперь поговорим, – сказал я, махая в воздухе этой ржавой арматурой, – чё сказать-то хотел, давай вываливай.

Витя посидел на земле, выплёвывая все ругательства, которые узнал к своим 20 годам, а потом встал и пошёл куда-то вдаль, размазывая слёзы по грязным щекам.

– Ещё раз рыпнешься, – напутствовал я его, – я тебе руку сломаю, дебилу.

А тут и Нина прибежала, и даже не одна, а с каким-то мужиком.

– Спасибо, конечно, – сказал я, выбросив прут в кусты, – но я вроде сам справился.

Мужик пожал мне руку и представился Женей.

– Это мой отчим, – пояснила Нина, а он добавил, – ну ты шустрый парень – я бы против такой железяки не устоял бы…

– Жизнь такая, – пояснил я, – приходится шустрить, а потом добавил, – ну я сдаю Нину с рук на руки, в целости и сохранности. Акт сдачи-приёмки подписывать уж не будем…

Мы пожали друг другу руки, и они вдвоём скрылись в одном из подъездов этого барака, а я побрёл на трамвайную остановку. А утром на службе я довёл до нужных кондиций две радиотелефонные трубки и понёс их показывать руководству.

– Вообще-то, – сказал Бессмертнов, рассмотрев моё творчество под лупой, – на использование радиочастот надо получать разрешение сам знаешь где.

– Не знаю, но догадываюсь, – отвечал я, – но вы же мне поможете с этим разрешением?

– Куда ж я денусь, – вздохнул начальник, – результат не гарантирую, но запрос сделаю. Что там с СМ-ками? – перепрыгнул он на другую тему.

– Что им сделается, – отвечал я, – стоят, как вкопанные, диски крутятся, лампочки моргают, вентиляторы дуют.

– Ты мне Ваньку-то тут не валяй, – строго сдвинул он брови, – завтра у нас ответственный эксперимент, всё должно работать, как часы.

– Это смотря какие часы взять, – парировал я, – если Зарю какую-нибудь или Восход, то они иногда совсем работать отказываются.

– Как швейцарские часы, – угрюмо отбил мой удар Бессмертнов, – Омега или Лонжин. Профилактику сделал?

– Так точно, тщ начальник, – сделал под козырёк я. – Вчера все контакты протёрли с Сергеем.

– Ещё раз протрите, с отметкой в журнале – чтоб потом претензий у физиков не было.

Я было повернулся уходить, но он притормозил меня.

– А что это ты там предлагал Наумычу на днях?

– Так радиотелефон и предлагал, – я не захотел раскрывать всех своих секретов.

– Вот он тут мне твои каракули передал, – и Бессмертнов вытащил из ящика стола мои заметки про игрушки, – это что ещё такое?

– Так игры, Александр Сергеич, – отвечал я, – компьютерные игры… не прямо вот готовые изделия, а черновые эскизы.

– И зачем они нам в институте прикладных физических проблем? – строго спросил он.

– Времена меняются, Александр Сергеич, – принялся объяснять я, – люди тоже. Очень скоро именно эти вот штуки будут крайне востребованы на рынке.

– На каком рынке? – не понял он, – на колхозном?

– Не, – покачал головой я, – хотя и на колхозном тоже. В данном конкретном случае слово «рынок» тут означает совокупность процессов и процедур, обеспечивающих обмен отдельными товарами и услугами между продавцами и покупателями.

– А попроще? – поморщился Бессмертнов, – меня, как и Винни-Пуха, длинные слова только расстраивают, так что давай покороче.

– Можно и покороче, – согласился я, – эти вот игрушки будут пользоваться большим спросом у населения СССР. В основном у молодёжи, начиная с 6-7 лет, но и у взрослых тоже. Одного тетриса можно будет продать миллионов пять экземпляров, и это не считая зарубежных стран. Даже если его рублей в пять оценить – может сами посчитать, какая выручка будет…

– Но чтобы в него играть, надо ж устройства какие-то, – влез уже в детали Бессмертнов, – компьютеры например.

– Во-первых, можно смастерить портативную игровую консоль, про Нинтендо слышали что-нибудь?

– Ну допустим слышал, – буркнул он.

– Вот что-то похожее, на жидких кристаллах – дело плёвое, я за месяц сделаю А во-вторых, персональные компьютеры очень скоро войдут в нашу повседневную жизнь, опять же смотрите, что с этими персоналкам творится на Западе…

– Персоналка штука дорогая, – заметил Бессмертнов, – не каждому по карману будет.

– Учёл, – ответил я, – можно же эрац-персоналку сделать, на одной плате с десяток микросхем во главе с 580ВМ1 и вывод на телевизор… ну клаву еще или, что проще, пульт с кнопками – такие устройства будут заточены исключительно под игры.

– И ты хочешь сказать, что и персоналку запросто сбацаешь?

– А вот тут стоп, Александр Сергеич, – твёрдо заявил я, – здесь мне потребуется помощь как минимум двух человек, квалифицированного системотехника и хорошего программиста. Мишеля просьба не предлагать…

Глава 6. Первый отдел

Первый отдел

Мишеля он мне и не предложил, сказал, что у того и так полный рот забот перед Сингапуром. А вместо него был назван Ишаченков… да-да, тот самый суровый комсорг отдела.

– Он же идейный, Александр Сергеич, – пробормотал я, – а среди людей такого склада хороших специалистов не бывает.

– Во всяком деле случаются исключения, – наставительно отвечал начальник, – ну и что же, что он активный комсомолец, программирует он очень неплохо, причём сразу на двух языках.

– И на каких же? – потребовал я уточнений.

– На ассемблере и на Си – достаточно?

– Для начала сгодится, – позволил я себе такую вольность, – а там посмотрим. А системотехник?

– Ты же сам, если не ошибаюсь, выпущен из политеха с такой специальностью, – подколол он меня.

– Это верно, – согласился я, – но опыта у меня в таких делах немного, не хотелось бы в потёмках блуждать. И потом – один ум хорошо, а два лучше. Вдвое лучше как минимум.

– Ладно, бери Шурика, – согласился с моими аргументами Бессмертнов. – Срок у тебя месяц, время пошло. Да, и чтоб завтра СМ-ка работала, как часы, – напомнил он напоследок.

– Как швейцарские, – вспомнил я его реплику, – Тиссо или Жак Леман… накрайняк Свотч.

И я опять уединился в своей уже обжитой экранной комнате… на профилактику, естественно, забил – где это видано, чтобы за три дня два раза контакты протирать. Начал вспоминать, что я знаю про Ишаченкова и зачем он вообще сдался в данных обстоятельствах. Из рассказов того же Шурика, а он очень разговорчивым коллегой был, мне стало известно, что наш комсомольский лидер плюсом к тому, что неплохо программирует, ещё и читает какие-то лекции для детишек в Доме юного техника. Но как человек, он полное говно, добавил в конце своего выступления Шурик. Ну что же, и среди говна иногда попадается что-то полезное, подумал я, автоматически доводя до кондиции вторую трубку радиотелефона.

Но тут мои занятия прервала какая-то нездоровая суета за дверью – там сначала тащили что-то тяжёлое, потом поставили это тяжёлое на пол с жутким грохотом, потом началась дискуссия на повышенных тонах. Я выглянул из экранки – на полу стоял здоровенный ящик, весь обклеенный яркими иностранными ярлыками, а в дискуссии участвовали двое, Бессмертнов с одной стороны и незнакомый товарищ в костюме в полосочку и в синем галстуке с другой. Ещё рядом стояли Коля с Аскольдом, они, видимо, и притащили сюда это добро.

– А я говорю, что нам это оборудование сегодня уже нужно, – горячился Бессмертнов.

– Так я против что ли, – возражал костюм с галстуком, – только действовать следует по всем правилам, а не так, как вы там у себя придумали.

Я тихо спросил Шуру, в чём дело – он ведь у нас всегда больше других знал – и он ответил, что пришла очередная наша закупка из Швейцарии, надо вскрывать, а первый отдел упирается и лорда-хранителя печати из себя ломает.

– А что там в этой закупке-то? – задал я следующий вопрос.

– Да как обычно, – вздохнул Шура, – модули очередные да лазерный принет еще, кажется.

Здесь было интереснее, чем в экранке, поэтому я остался, ожидая окончания спора двух противоборствующих сторон. В общем, я уяснил, что секретчик был в принципе не против вскрытия посылки, но при этом должно было присутствовать минимум двое ответственных представителей – кроме него, ещё и кто-то из второго отдела, а они там сегодня все на выезде. В итоге решили всё-таки отложить вскрытие до завтра, и все вроде успокоились. Но тут этот секретный гражданин вдруг повернулся ко мне и сказал:

– А это у нас новый сотрудник, если не ошибаюсь?

– Угу, – подтвердил Бессмертнов, – месяц, как пришёл. Зовут его Петя Камак… то есть Пётр Балашов, конечно.

– Надо побеседовать, Петя, целый месяц работаешь, а до сих пор у нас в отделе не отметился, – сказал тот, внимательнейшим образом рассмотрев меня с макушки до ботинок. – А пойдём прямо сейчас и побеседуем.

Я ответил в том смысле, что раз надо – значит надо, я готов к собеседованию, как пионер. А Шура с Аскольдом переглянулись и состроили понимающие рожи… Бессмертнов ничего строить не стал, а просто махнул рукой, иди, мол, Петя, куда сказано. Мы и пошли… на втором этаже их логово было, особистов-секретчиков. Пиджак с галстуком представился мне как Евгений Октябринович (во, ещё одна жертва советских энтузиастов, ладно, что не Даздрапермович), завёл меня в маленькую тесную клетушку, где из мебели был только стол с двумя колченогоми стульями, да железный сейф в углу.

– Значит, ты у нас Пётр Петрович Балашов, – полуутвердительно произнёс он, открыв папочку с завязками.

– Точно так, – подтвердил я и зачем-то добавил, – 1960 года рождения, холостой, несудимый.

– Отец у тебя с очень интересным именем, – продолжил особист, закурив сигарету, – Чон Ду Хван…

– Ну да, – ответил я, – кореец он, стопроцентный, переехал оттуда ещё до войны, имя и фамилию сменил на более понятные для России. И потом, он же умер, когда мне 3 года было.

– А от чего он умер? – продолжил свои изыскания Октябринович.

– Насколько я знаю – простудился во время учений, двустороннее воспаление лёгких и всё такое… а с чем связан ваш интерес, Евгений Октябринович? – позволил я себе встречный вопрос.

– Учреждение у нас режимное, – строго отвечал он, – работаем на оборонный комплекс, так что сам понимаешь – бдительность никто не отменял. А потом, была отдельная просьба от одного начальника…

– От Семён-Наумыча? – уточнил я.

– Я никаких имён не называл, – ещё строже посмотрел он на меня, – просили проверить твою благонадёжность. Вот я и проверяю… идеи далее – по нашим данным ты на сельхозработах занимался какими-то левыми делами, так?

– Какими левыми? – возмутился я, – самыми что ни на есть правыми – все наши работы были согласованы с председателем колхоза. И потом, не всем же картошку в поле собирать, кому-то и дороги чинить надо.

– Ладно… – перевернул он страничку в папке, – председатель Пугачёв прислал тут благодарность в твой адрес, так что замнём этот вопрос. Далее – на тебя поступила заявка для привлечения к теме «Крот», знаешь, что это?

– Слышал вскользь, – ушёл от ответа я, – у физиков в разговоре проскальзывало. Но деталей конечно не знаю.

– Так вот, – он закрыл папку и убрал её в стол, – тема очень серьёзная и ответственная, по линии Минобороны, шестой отдел. Связана с выездами в отдалённые гарнизоны и базы.

– Это какие, например? – не смог я отказать себе в удовольствии уточнить этот момент.

– Например в Видяево…

– Это на Кольском полуострове что ли?

– Да, где-то там… а ещё во Владивосток и Петропавловск-Камчатский. Для того, чтобы туда попасть, необходима вторая форма допуска, а у тебя даже третьей нет…

Глава 7. Захожу я в бакалею

Захожу я в бакалею

– Для Видяева, про Приморск я уж не говорю, – сказал особист, – нужна хотя бы вторая форма допуска к сведениям, содержащим гостайну, а у тебя даже третьей нет.

– А как уж они точно-то называются, Евгений Октябринович, – зачем-то спросил я у него, – эти формы допусков?

А он не стал ломаться и рассказал мне всё подробным образом:

– Третья форма разрешает работать просто с секретными материалами, вторая – с совершенно секретными, ну а первая допускает к бумагам с грифом «совершенно секретно особой важности». В нашем институте такая форма всего у десятка сотрудников есть, а вторая у пары сотен.

– И что я должен сделать, чтобы получить эту форму? – продолжил интересоваться я.

– Ты ничего, продолжать работать на вверенном участке, а мне надо составить запрос в Москву и дождаться положительного ответа, а потом уже будем решать этот вопрос на институтскому уровне.

– Я готов, если что, Евгений Октябринович, – смело заявил я, – к труду и обороне Родины. Всю жизнь хотел посмотреть, как живут в Видяево и этом… в Приморске.

– Да я уж вижу, что ты шустрый парень, – ответил он, – и тогда вот ещё какой вопросик, – задумался он на секунду, а потом продолжил, – наш отдел очень интересуют настроения в среде научных работников, так что тебе предлагается сотрудничество в таком вот виде.

И он выложил передо мной бланк, начинающийся словами «Я …. обязуюсь добровольно помогать органам КГБ СССР в их работе, скрывая факт сотрудничества. Принимаю на себя псевдоним …». Зашибись бумага…

– Евгений Октябринович, – приложил я обе руки к груди, – если мне станут известны факты противоправной деятельности моих коллег, ну или замыслов такой деятельности, то вы узнаете об этом самое большее через полчаса, но этот документ я подписать никак не могу.

– И почему же ты не можешь его подписать? – посуровел лицом особист.

– Не считаю себя готовым к сотрудничеству с нашими славными органами, – загнул я такой оборот, – мне надо хоть немного обжиться на новом месте работы, обзавестись друзьями, получить дополнительные источники информации – а тогда уж продолжим эту тему, Евгений Октябринович.

Тот очень внимательно посмотрел мне в глаза, ища там насмешку, но видимо не обнаружил ничего криминального, хмыкнул и отпустил меня на все четыре стороны. И я побрёл в свою экранную комнату зала управления физическим стендом 30/22, так назывался бункер в официальных бумагах. А там возле входа маячил такой Мишка Шифман… да, как персонаж песни Высоцкого его звали… один из старожилов нашего 410-го отдела, сидел он, правда, в другом месте.

– Привет, Камак, – подал он мне руку, – как дела?

– Как сажа бела, – отговорился я, – чего надо?