Читать онлайн Вопреки всему бесплатно

Пролог

Лето в этом году пришло неожиданно рано. Весна, не разгулявшись в полную силу, поспешно отгремела дождливыми грозами, и жара, какая бывает только в середине лета, опустилась на город.

В кабинете заместителя мэра Куличевска исправно работал кондиционер, но Николай Николаевич Курбатюк – директор медколледжа, приглашенный на беседу, чувствовал себя в этой обстановке некомфортно. Он расстегнул ворот рубашки и невольно посмотрел на часы. Заместитель мэра, перехватив его взгляд, только пожал плечами.

– А что ты хочешь? И так изо дня в день, – по-свойски объяснил Звонарев. – А ты еще обижаешься, что к тебе на дачу не приезжаю.

Звонарев положил телефон и закрыл папку, всем видом демонстрируя готовность к разговору.

– Николай, нам нужна твоя помощь.

Объяснять Курбатюку, кому именно нужна помощь, Петр Петрович не стал.

– Моя помощь? – искренне удивился Курбатюк.

– Твоя, твоя.

Телефон опять задребезжал, и Звонарев, чтобы не прерывать начатый разговор, отключил его.

– Нам нужен колледж.

– В смысле? – не понял Курбатюк.

– Ну, не сам колледж, а только земля. Красота-то какая! – мечтательно сказал Звонарев. – Метров триста и река.

– Пятьсот.

– ?

– От нашего парка до реки пятьсот метров, – объяснил Курбатюк.

– Вот! Для торгово-развлекательного центра места лучше не найти. Окраина города. Стройка развернется с размахом. Поверь, деньги придут огромные. А для города – это рабочие места и отчисления в городской бюджет, – перешел на деловой тон Звонарев.

О городском бюджете Звонарев сказал для красного словца. В строительстве развлекательного центра у него был свой кровный интерес – ежемесячные пять процентов от общей прибыли.

Если бы инвесторы за оказание услуги предложили ему меньшую сумму, без дополнительных нулей, он бы их сразу выставил из кабинета. Только цифра, аккуратно выведенная на листе бумаги, возымела магическое действие, и он, не раздумывая, согласился помочь. Удержись тогда прежний мэр в кресле, и вопрос строительства легко бы решился. Но кто же знал, что грядут перемены.

«Хорошо, если вся правильность и принципиальность нового мэра временная, тогда и подождать не грех. Сами должны понимать – отсрочка со строительством временная. А если Гранин надолго, тогда как быть? Задаток я им, конечно, верну. От этого никуда не денешься. А если потребуют оплатить моральные издержки? Тогда как быть?» – пугал себя Звонарев.

– А здание? Это же исторический памятник. Ты представляешь, сколько шума поднимется, заикнись ты о его сносе? – недоумевал Курбатюк. – А родители?! Да они до министра дойдут, если станет вопрос закрытия колледжа!

– Вот поэтому я тебя и пригласил. Надо все сделать так, чтобы, как ты говоришь, историческое здание перестало быть таковым, а со студентами мы сами разберемся. Переедете в другое место.

– Все равно не пойму, мне-то что делать?

– Тебе, Коля, ничего не надо делать. Главное – не мешать. Я организую проверки всех служб. Они составят массу актов, докажут аварийность здания, а тебе останется только подписать их вердикты. За лето так все раскрутим – с газетами, с местным телевидением! К сентябрю переедете в другое место. А там, смотри, через месяц-другой все забудут об исторической ценности здания, и разворачивай стройку! И заметь, все – официально!

– Да уж! Официально… – неодобрительно покачал головой Курбатюк.

– Хороший откат я тебе гарантирую. И будешь себе работать дальше, – заверил Звонарев. – Чего молчишь?

– Думаю.

– Думаешь, как деньги потратишь? Поверь, будет что тратить, – довольно улыбнулся Звонарев.

– Да нет, Петр Петрович, думаю, на пенсию мне пора.

Курбатюк веселье Звонарева не разделял. Дело-то с душком. А главное, он это сразу почувствовал, как только Звонарев пригласил его на душевный разговор. Будь все проще, тот бы сам приехал к нему на дачу. А раз вызвал к себе в кабинет, значит, хочет показать, кто кому и чем обязан. А обязан он Звонареву был многим, если не всем.

– Не пойму, испугался, что ли? – Звонарев нарушил затянувшееся молчание.

– На пенсию хочу.

– На пенсию так на пенсию, – не стал отговаривать Звонарев. – Только смену себе подготовь такую, чтобы не подвела.

– Подготовлю, – пообещал Курбатюк и протянул на прощание руку.

* * *

Мария Гранина заглянула в комнату дочери и, увидев голову, склоненную над учебниками, тихонько прикрыла дверь. Ужин готов, осталось только дождаться мужа, и можно садиться за стол. Она опять погрузилась в свои невеселые мысли и вернулась обратно на кухню.

Переезд в Куличевск Мария перенесла стоически, приняв назначение мужа на пост мэра как должное и неизбежное. И если бы не скандал, разгоревшийся в семье незадолго до переезда, то можно считать, что Заозерск они оставили мирно. Правда, и дочь понять можно: до окончания колледжа оставался год, и переезд она восприняла в штыки.

Елке она доверяла и ничего предосудительного не видела в том, чтобы оставить ее одну, но Максим тогда настоял, чтобы дочь ехала с ними. Единолично принятое решение не обсуждалось.

Максиму она тоже доверяла и до окончания учебы могла бы остаться с Елкой в Заозерске, но какое-то сомнение закралось в душу, и она, не слушая доводы дочери, стала готовиться к переезду.

И что в итоге? Елка до сих пор дуется, что она не поддержала ее, у Максима теперь своя жизнь, и рано или поздно он уйдет из семьи.

Мысль об одиночестве каждый раз приводила ее в ужас. И чтобы свыкнуться с ней, Мария все чаще представляла тишину в пустой квартире.

Скрипнула дверь, послышалась возня с замком. Унизительная мысль, что муж быстро вернулся от любовницы, болью отозвалась в сердце. Мария мельком глянула на себя в зеркало, привычным жестом поправила волосы и направилась в прихожую.

– Как дела? Елка дома?

Мария, прежде чем ответить на каждодневные вопросы, слегка прижалась к Гранину, пытаясь уловить запах чужих женских духов. «Может, я накручивая себя напрасно, и никакой женщины у него нет?» – пришла в голову спасительная мысль.

– Все нормально. Мой руки, ужин готов.

– Я не голодный, – устало ответил Гранин.

– Ты, может, и не голодный, но мы с Елкой не ужинали. Тебя ждали.

В голосе жены Гранин услышал упрек.

– Накрывай на стол, я – в душ.

За столом они собрались около восьми вечера. Ужин пришлось разогревать.

– Что в колледже? Как Марк в роли директора? Видела его?

Гранин задавал один за другим вопросы и положил себе на большую квадратную тарелку ложку салата.

– Мно-о-о-го всего. Марка видела. Должность ему идет.

– Не говори с полным ртом, – сделала замечание дочери Мария. – Думаю, Марка давно надо было в гости пригласить. Может, ему помощь какая нужна? А у меня тоже новость, я Ленке купила новый костюм.

Мария старалась говорить привычно веселым голосом, доказывая домочадцам, что в их семье все по-прежнему хорошо.

– Ма-а-ам, сколько я тебе говорила, не надо мне никаких костюмов.

– Лена, ты же в своих джинсах точно как елка: и зимой и летом – одним цветом.

– Главное что? – Елка повернулась к отцу.

– Главное – хорошо учиться, поступить в институт и стать классным врачом, чтобы родителям не было стыдно, – в один голос проговорили отец и дочь.

– Да ну вас, – отмахнулась Мария.

– Родители, я должна вам сообщить, что в мед я поступать не буду.

– Так, я что-то пропустил?

Гранин отодвинул от себя тарелку с нетронутым салатом.

– Мы… Короче, я буду поступать в наш пединститут на исторический факультет. Буду историком, как наша мама. Кто против? Воздержался?

– Елка, мы поддержим любой твой выбор, – Гранин сделал удар на слове «мы» и посмотрел на жену, тем самым дав понять, что спорить дальше не намерен. К чаепитию Гранины подошли в полном молчании.

– Я к себе. – Елка прихватила кусок пирога и пошла в комнату.

– Максим, почему ты ей постоянно потакаешь?

Мария дождалась, когда дочь закроет за собой дверь и задала вопрос мужу.

– А что плохого в ее выборе?

– Я не о том. Меня беспокоит ее компания. Поговори с Елкой. И еще этот парень. Даже не знаю, что и думать.

– Маша, ты все преувеличиваешь. Подобное тянется к подобному. А что парень? Одногруппник. Или ты считаешь, что наша дочь не должна ни с кем встречаться? А что историей увлеклась, так как не увлечься? Город такой. Сплошные тайны и легенды, – вздохнул Гранин и поднялся из-за стола.

Она все понимала. И город такой. И тайны. И легенды. И пусть бы Елка увлекалась бы историей. И пусть у ее мужа не было б любовницы. И пусть бы коллеги шушукались у нее за спиной о его похождениях просто так, от скуки.

– Ты ничего не ел.

– Устал. Пойду спать. Спасибо за ужин.

– Максим, я хочу с тобой поговорить.

Она сама вдруг решила покончить раз и навсегда со всеми тайнами и легендами. И будь что будет… А если окажется все правдой, тогда как ей жить дальше с этой правдой? Что тогда останется от ее семьи?

– Маша, если это не срочно, то давай поговорим завтра. Честное слово, я так устал.

– Хорошо. Это не срочно, – облегченно вздохнула Гранина.

Месяц тому назад

Отдыхать Стрельников никогда не умел. Праздное безделье быстро утомляло, и уже через несколько дней его неумолимо тянуло на работу.

В начале лета, когда отпуск был еще впереди, он легко соглашался на все предложения жены и готов был лететь куда угодно. И радовался в душе, когда Саша[1] перенесла отпуск с июля на август. Оказалось, что Дудника в пятьдесят лет настиг душевный кризис и отпуск ему нужнее, чем Саше.

В августе неожиданно заболела заведующая неврологическим отделением городской больницы, и свалить всю работу на одного Дудника, недавно пережившего возрастной кризис, Саше совесть не позволила. И только когда начали регулярно звонить родители и приглашать в гости, они наконец-то выбрались в Заозерск, оставив две недели законного отпуска на декабрь.

И вот наступил тот день, когда Стрельникову уже с утра хотелось оказаться дома, поехать на работу и приняться за текущие дела.

В первый день отпуска они искупались в бухте, побродили по городу и остаток вечера провели с родителями. На следующий день все вместе поехали на дачу. Шашлыки удались на славу. После этого, уставшие от еды и вина, они опять улеглись на горячем песке и лениво подставили бока щедрым солнечным лучам.

На третий день они выбрались на экскурсию за пределы Заозерска и побывали в недавно отстроенном женском монастыре.

Непривычная к длительным пешим прогулкам Саша под вечер так устала, что, когда они вернулись обратно в город, на ночное купание у нее не осталось сил.

И вот теперь она сидела на террасе, вытянув босые ноги, и молча пила вино.

– У нас еще десять дней отдыха, и, если так дела пойдут и дальше, мне нечего будет надеть на работу.

– Купишь новое платье, – нашел выход Стрельников.

– Нет. Предлагаю перейти на менее вкусную, но более полезную пищу и прекратить пить вино.

– Я против. Отдых человеку дается для удовольствия, – сказал Стрельников и долил вино Саше в бокал.

– Чего по тебе не скажешь. У тебя прямо на лбу написано – верните меня на работу!

Она хотела показать, какими буквами написано желание вернуться домой, как в стену кто-то постучал. Саша замолчала на полуслове.

– Марк, – обрадовался Стрельников и тут же постучал в ответ. – Сто лет не виделись!

На его лице мелькнула озорная улыбка, и от усталости не осталось и следа.

– Марк у нас кто?

Саша поставила на стол бокал и вопросительно смотрела на мужа.

– Сейчас сама узнаешь.

Стрельников поднялся из-за стола, чмокнул на ходу жену в висок и спустя минуту за стеной послышался шум, а еще через некоторое время этот же шум переместился в старую квартиру Стрельниковых.

– Знакомься, это моя Саша, а это – Марк, Марк Казанцев, – уточнил Стрельников. – Сосед и друг в одном лице.

– Очень приятно. Мне о вас Паша говорил. Я вас приблизительно так и представляла.

Саша сказала неправду. Стрельников никогда не вспоминал о Казанцеве, но в глазах и облике незнакомого мужчины, стоящего посреди гостиной, было что-то такое, что ей показалось, что она его давно знает.

Казанцев был на полголовы ниже Стрельникова, с такой же короткой стрижкой и спокойным взглядом. И если бы не военная выправка, которую не спрячет ни одна штатская одежда, его можно было б принять за клерка из какой-нибудь конторы. И Саша улыбнулась ему, как старому знакомому, и протянула руку.

Она еще слышала голос Марка Казанцева и ощущала прикосновение его руки, как неожиданно откуда-то взявшаяся темнота начала окутывать комнату.

В узком коридоре мигала лампочка, и откуда-то доносились голоса. Саша напрягла слух. Люди говорили на чужом языке. Она попыталась определить, откуда именно долетает звук, но там, наверху, что-то громыхнуло, и ей на голову посыпалась земля. Страх и безысходность сковали все тело. Она сделала шаг обратно и очутилась… в квартире и почувствовала, как задрожала рука Казанцева.

– Это после контузии, – смутился Казанцев и отпустил ее руку.

– Когда вы спуститесь в подвал, дрожь сама пройдет, руки станут послушными, и тогда вы сможете заниматься своим делом. Останки тел надо захоронить, – еле слышно прошептала Саша.

В гостиной стало совсем тихо.

– Извините, – первой опомнилась она. – Вы только не сочтите меня за городскую сумасшедшую. Иногда так бывает, что я вижу какие-то картинки из чьей-то жизни. Вы прикоснулись к моей руке, и я увидела… войну.

– Все верно. Я часто бывал на войне, – успокоил ее Казанцев.

– Да что мы стоим посреди комнаты? Пойдемте к столу, – предложил Стрельников.

«Интересно, это излишек вина или солнца так действует на отдыхающих?» – улыбнулся себе Казанцев.

– Саша, а чей прах я должен захоронить? – спросил под конец вечера Казанцев.

Зачем он задал этот нелепый вопрос, он и сам не знал.

– Не знаю. Я только ощущаю, но не вижу. Вы… – задумалась Саша, – как бы ходите по трупам… Возле вас смерть…

Надо было остановиться и не говорить последнюю фразу, спохватилась Саша и беспомощно развела руками.

– Смерть, говорите… Это изъян профессии, – улыбнулся Казанцев.

– Воевали?

– Как вам сказать… Скорее нет, чем да. Я военный хирург. Вначале – Кавказ, потом миссия ООН: Либерия, Конго, Ливия. И смерти, и трупы – все это, конечно, было. Куда без этого? – грустно улыбнулся Казанцев.

– Марк, не берите в голову. Здесь столько солнца и вина, – подтвердила догадку Казанцева Саша.

Ужин затянулся далеко за полночь, мужчины из гостиной переместились на террасу и уже там продолжили пить вино. Их неразборчивые слова долетали в гостевую комнату и убаюкивали Сашу. Она уснула мгновенно, как только коснулась подушки.

– Ты в целом как? – спросил Стрельников.

– Да никак. В отставке. Не прошел медкомиссию. Руки перестали слушаться, а хирург со скальпелем в дрожащих руках – сам понимаешь…

Марк сделал последнюю затяжку сигареты и аккуратно затушил окурок в ракушке, приспособленной под пепельницу.

– Это лечится?

– Нет. Обследовался, пытались лечить, но… Дорога в хирургию мне закрыта навсегда.

В голосе Казанцева звучала неподдельная горечь. Он потянулся за новой сигаретой.

– Марк, но ведь есть поликлиника и другие отделения, где нужны мозги…

– Есть, – согласился Казанцев, – только это все не то. «Хорошо быть девочкой в розовом пальто, можно и не в розовом, но уже не то». Вот так и у меня – не то. Помнишь, в соседнем доме жил Максим Гранин?

– Нет, – признался Стрельников.

– Да знаешь ты его. У Маши роман с ним был.

– Сестру твою помню. Гостила у вас каждое лето. Мне она нравилась, – признался Стрельников. – А Гранина – не помню.

– Маша вышла замуж за него. А теперь он мэр Куличевска.

– Да ты что?

– Максим предложил мне место директора медколледжа. Я согласился. Скоро месяц как руковожу, – засмеялся Казанцев.

«Может, Саша и была права, когда сказала, что я хожу по трупам? Пикуза с работой отлично справлялась, а тут я, как снег на голову. По трупам по карьерной лестнице. Бред, – оборвал себя Казанцев. – Она была всего лишь врио директора и сама понимала, что должность временная. Хотела бы работать – подписала бы контракт. Если Пикуза – труп, то этот труп живее всех живых», – успокоил себя Казанцев.

– Как Юля?

Вопрос Стрельникова вывел Казанцева из раздумий.

– Вернулась из Франции. Что-то не сложилось у нее там.

Год назад жена подала на развод и улетела к новому мужу. С тех пор на его электронную почту с завидной регулярностью приходили фотографии из ее счастливой жизни, а он с мазохистским удовольствием их рассматривал.

Новый муж бывшей жены Марку не нравился. Но с этим несимпатичным типом со слащавой улыбкой на прыщеватом лице Юля спала, радовалась жизни и пыталась доказать, что этот безвольный иностранный хлыщ в сто крат лучше его, Марка Казанцева. Она хотела, чтобы бывший муж почувствовал свою несостоятельность и знал, что обижалась она на него не зря. Когда Марк понял эту незатейливую игру, то удалил все фото и сразу заблокировал почту.

– Звонила?

– Да. Сразу, как вернулась. – Марк сделал затяжку сигареты и посмотрел на ночное беззвездное небо.

Юля всегда умудрялась звонить не вовремя. Звонок раздавался, когда он был в операционной, на обходе или… Всего не счесть.

Потом долго обижалась. Обижалась, когда трубку брала медсестра, сообщая, что Марк Дмитриевич освободится не раньше двух часов. Обижалась, когда он опаздывал в театр. Обижалась, когда внезапно прерывался телефонный разговор. Потом долго не брала трубку и слушать не хотела, что связь зависит не от него, Казанцева, а от движения спутника, что это Африка и…

Юля позвонила в самый неподходящий момент. Жара стояла такая, что плавились мозги. В Конго повстанцы теснили правительственные войска. Прицельный огонь, ведущийся обеими сторонами, шквалом обрушился на электростанцию, и тогда в госпитале впервые тревожно замигали красные лампочки. Напряжение в сети стремилось к нулю. Он оперировал молодого парня. Пуля прошла навылет в нескольких миллиметрах от сердца, зацепив только легкое. Какую из воюющих сторон представлял раненый, для Казанцева не имело значения. Лампа над операционным столом начала потихоньку гаснуть, и он вел пинцет по раневому каналу на ощупь.

Через несколько минут заработала аварийная подстанция госпиталя, свет стал ярче, и он захватил пинцетом пулю. Мощности подстанции хватало только на операционную и реанимацию. Кондиционеры отключились автоматически. Пот заливал глаза, медсестра едва успевала вытирать стерильным тампоном его лоб. Из операционной он тогда вышел вымокший от пота до нитки, словно попал под экваториальный ливень.

И тогда Юля сказала, что она очень обижена на него, что так дальше продолжаться не может, что обида… Связь прервалась, и тогда ему больше всего захотелось, чтобы спутник, будь он неладен, сошел с орбиты, чтобы Юля не дозвонилась и не сказала того, о чем он догадался сам.

Казанцев в липком от пота операционном костюме опустился на самодельную скамейку и, нарушая собственные запреты, закурил прямо у входа в операционный блок. Жена перезвонила и коротко сообщила, что подала на развод и он в своей Африке может оставаться хоть до конца жизни. Она говорила о разделе имущества и о своей обиде. Потом уточнила, слышит ли он ее, и когда он ответил «да», расплакалась в трубку, назвав его толстокожим истуканом. Голос жены пропал в эфире, а он все сидел на самодельном стуле, прижав горячую трубку к уху.

А потом у солдата началось послеоперационное кровотечение, и ему стало не до личных проблем.

Месяц тому назад

Рита проснулась около одиннадцати утра. Она никогда и нигде так крепко и с удовольствием не спала, как на даче. За окном шумело море, от мягкого ветра невесомые шторы надувались, как паруса, и ей начинало казаться, что она посредине моря, на большом пиратском корабле.

Дача с видом на море была куплена в знак примирения с Мартой. Пять лет тому назад они впервые поругались, как не ругались ни до, ни после того случая. История была почти банальной – она продала свою квартиру, доставшуюся ей в наследство от родителей, не посоветовавшись с Мартой. Получилось совсем некрасиво. Она потом пыталась все объяснить, но Марта даже слушать ее не захотела и ушла, хлопнув дверью уже проданной квартиры.

– Марта, курить вредно для сердца. Это я тебе говорю как не состоявшийся кардиолог.

Рита опустилась в плетеное кресло и засмотрелась на море.

– Вот-вот, ты мне говоришь как несостоявшийся врач, – с упреком сказала Марта. – Много чего в жизни вредно, только не вреднее, чем жить с Русланом.

– Я его люблю.

Рита представила лицо Руслана и счастливо улыбнулась.

– Ритуль, этого мало. Любовь должна быть взаимной, а он только позволяет тебе себя любить. Это не любовь. А если и любовь, то какая-то потребительская. Ему удобно с тобой, только к любви это не имеет никакого отношения. Вот скажи, кто ты для него?

Марта говорила медленно и монотонно, прикрыв глаза и подставив лицо ветру.

– Любимая женщина!

– Рита – ты курица. Носишься с ним как с писаной торбой. Только торба твоя пустая. Русланчику негде жить, квартиры съемные надоели – это не проблема. Продадим квартиру в Заозерске и купим, не буду говорить где, лишь бы Русланчику было комфортно. Работа тяжелая, частые ночные дежурства – в медколледж его, чтобы легче было. Денег не хватает, так ты есть. Тебе ночные дежурства не в тягость…

– Марта, что ты хочешь? – миролюбиво спросила Рита и потянулась всем телом.

– Я хочу, чтобы ты вернулась на кафедру в институт, занялась кардиологией.

– По-твоему, врачом можно работать только в городе?

– Мы сейчас не о том говорим. Конкретно тебя в Куличевск никто не направлял. Тебя оставляли на кафедре. А вот Хмелевского отправили в надежде, что на периферии он хоть немного ума наберется. Кому я это все говорю? – вздохнула Марта.

С моря налетел ветер, натянутый над головой тент задребезжал, и Марта молча стала наблюдать за качающимися на волнах сухогрузами.

– А еще я хочу, чтобы ты встретила нормального мужчину, вышла замуж, родила детей. Ну хотя бы одного. Я хочу тебе того, чего не имею сама. Хорошо, у вас любовь, – Марта предвидела возражение племянницы и предварительно согласилась с ее доводами, – тогда почему вы не поженитесь? Почему Руслан не хочет ребенка? Подумай о своем возрасте – тебе скоро тридцать лет, – вздохнула Марта.

– Марта, вот ты все понимаешь, но почему ты сама не выйдешь замуж?

– Во-первых, если ты помнишь, замужем я была. Во-вторых, мне скоро сорок пять лет. Рожать поздно. Да и где найти мужчину для брака? В таком возрасте свободны только геи и неврастеники. Третьего не дано.

– Давай сменим тему и не будем говорить о мужчинах, – умоляюще попросила Рита.

– Тему сменить, конечно, легче всего, а вот как изменить жизнь?

– Я не хочу ничего менять. Моя жизнь меня полностью устраивает.

– Что именно тебя устраивает? То, что Руслан сидит на твоей шее?

– У Руслана защита диссертации на носу. Вот защитится и перейдет на ставку в больницу.

– А что теперь ему мешает взять дежурства?

– Марта, а где он время возьмет на эти дежурства? Он в колледже работает на полторы ставки.

– Ну да, работает, – нехотя согласилась Марта. – Строит глазки студенткам, вот и вся его работа. Чему он может научить студентов, сам не имея мозгов?

Маргарита на риторический вопрос не ответила. Солнце стояло над горизонтом, короткие лучи купались в морской воде.

– Ты долго еще будешь жить на даче? – нарушила молчание Маргарита.

– Как ты уедешь, так и вернусь в город. Хочешь Руслана пригласить?

Рита кивнула головой.

– Хорошо. Приглашай. Так и быть, на это время я съеду.

– Спасибо. Только ты не сердись.

Руслан всего лишь раз гостил на этой даче. Марту он недолюбливал. Она давила на него своим мощным интеллектом. Она знала наизусть почти всю поэзию Серебряного века, слушала Метнера и тем самым его раздражала. Поэзия ему казалась высокопарно-слащавой, а музыка – непонятной.

– Я сегодня вечером поеду в Куличевск, а через пару дней мы вернемся с Русланом. Я потом тебе позвоню.

– Я так понимаю, тебе еще предстоит уговорить Руслана ехать на дачу, а потом собрать, как капризного ребенка, и доставить сюда.

– Организуем шашлыки, будем сидеть, смотреть на огонь и небо, – мечтательно сказала Маргарита, пропустив замечания Марты. – Я тебе позвоню.

Марта оставила слова Риты без ответа и только покачала головой, думая о том, где она сделала промах, воспитывая племянницу.

– Что на работе? Когда тебя утвердят в должности директора медколледжа? – наконец-то сменила тему Марта.

– Думаю, в сентябре, если не найдется другая кандидатура.

– Откуда ей взяться в вашей-то дыре?

– Я еще и сама не решила, стоит ли мне заключать этот контракт.

Маргарита слегка лукавила. Новая должность ей нравилась. И дело было вовсе не в табличке на ее кабинете, а в самой работе. И если бы Руслан не отнесся так ревностно к ее назначению, она подписала бы контракт сразу, как ей предложили. Руслан ее, конечно, не отговаривал, только сказал, что чувствует себя словно под каблуком. Портить предстоящий отпуск она не стала. Должность никуда не денется, подождет до сентября.

– Слушай, почему ты не предложила кандидатуру Руслана на место директора? – решила пошутить Марта.

– Я предлагала, – серьезно ответила Рита, – но Курбатюк даже слушать не захотел.

– Слава богу, нашелся умный человек. Ритуль, посмотри на себя – ты же у меня умная, красивая, самостоятельная. Как произошло, что ты превратилась в курицу?

Так они, лениво препираясь, обсуждали жизнь, пока Рита не начала собираться к отъезду.

* * *

Хмелевский после бурного секса уснул сразу, но уже около трех часов ночи проснулся от неясной тревоги. Чтобы не разбудить Нику, он выбрался из постели, на цыпочках вышел в коридор и так же тихонько спустился на первый этаж. И только зайдя в кухню, он перевел дыхание и глубоко со свистом выдохнул воздух. Вечерний хмель выветрился, и стремительные события последних дней казались теперь сущим вымыслом.

Он, Руслан Хмелевский, через неделю женится на малознакомой Нике Звонаревой. «И во всем этом виновата только Рита», – зло подумал Хмелевский. В чем конкретно была ее вина, он толком не смог бы объяснить. Виновата. Не надо было оставлять его одного и ехать к Марте. Он не терпел одиночества.

Он несколько раз садился за диссертацию, открывал ноутбук и пытался дописать раздел. Поздно вечером, убедившись, что работа за день так и не сдвинулась с места, пошел в ночной клуб.

Ника его заметила сразу и, как только немного стихла музыка, подошла к барной стойке. Познакомились они без особых предисловий и пошли танцевать. Под утро, когда на улице начало светать, он вызвался провожать девушку и был удивлен, узнав, где она живет. И даже не поверил. В коттеджном поселке жила элита города, а она была обычной, такой, как десятки девушек в клубе. Короткое облегающее платьице, длинные платиновые волосы. И только когда подъехала машина и водитель бросился открывать перед ней дверь, Хмелевский поверил, что Ника и есть дочь заместителя мэра города.

Весь вечер Руслан Хмелевский чувствовал себя не в своей тарелке. События форсировались, и он это понимал, как понимали это и сидевшие за столом Звонаревы. Разговор не складывался. Петр Петрович старался изо всех сил, перескакивал с темы на тему, пытался угадать, что же интересует на самом деле незадачливого Хмелевского. Ситуацию спасла жена. Женская интуиция подсказала, что надо говорить о самом Хмелевском, и не ошиблась.

Наталья Павловна тактично попросила Руслана рассказать о своих планах, и он охотно поведал ей о будущем: в ноябре защита кандидатской диссертации, потом, естественно, работа в хирургическом отделении, а после уже – семья, дети…

Его приоритеты, расположенные в той последовательности, что и в прочитанном журнале, Звонаревой понравились.

На ее остальные вопросы он дал такие же правильные ответы: к браку он относится достаточно серьезно, потому до сих пор и не женат. Главное для него – встретить женщину своей мечты. И женщина такая есть, и зовут ее Ника. И в судьбу он верит…

События форсировались. Со стороны его наигранная речь звучала фальшиво, но этого Звонаревы не замечали или не хотели замечать.

После ужина ему надо было встать и уйти вместе со Звонаревыми. Он уже собирался поблагодарить Нику за ужин, но Наталья Павловна попросила его остаться и помочь Нике.

Нежная мелодия заиграла в кармане – звонила Рита. Хмелевский хотел ответить, сказать, что занят, что работает над статьей, что ему не до разговоров, что допишет абзац и сразу перезвонит ей, но в это время в гостиную зашла Ника, и он дал отбой.

– Как тебе мои предки? Я же говорила – ты им понравишься. Да и как ты мог не понравиться? А?

Ника включила музыку и пригласила его на танец. События форсировались…

Вспомнив вчерашний вечер, Хмелевский выпил стакан воды и тихонько вернулся обратно в спальню.

Телефон досадливо дребезжал в кармане его штанов, наспех брошенных возле кровати. Руслан аккуратно, чтобы не разбудить Нику, высвободил затекшую руку и достал телефон. Отвечать на звонок Риты он не стал, быстро дал отбой, затем посмотрел на количество пропущенных звонков. От Риты он пропустил двадцать звонков.

«И почему только Рите не спится? Сказал же, перезвоню, значит, перезвоню», – подумал Хмелевский и положил отключенный телефон под кровать.

Ему даже думать было тошно, что не сегодня завтра придется объясняться с Ритой: отнекиваться и придумывать, почему не отвечал на ее звонки, чем занимался и где был. Он представил ее глаза и ее молчаливый укоризненный взгляд. В такие моменты Рита напоминала свою тетку. Марту он тоже не любил, особенно когда она разговаривала с ним, а сама при этом смотрела мимо так, словно он, Руслан Хмелевский, был пустым местом.

Наконец-то он обретет долгожданную свободу от этих правильных интеллектуалок. «Завтра же поеду на квартиру и заберу свои вещи, – принял решение Хмелевский. – Хорошо, что Рита уехала. Не хватало мне только ее слез». Он еще успел подумать, что диссертацию он теперь обязательно защитит и станет заведующим хирургическим отделением. А там, смотришь, и место главврача освободится. С этими радужными мыслями он закрыл глаза и провалился в безмятежный сон.

* * *

Бессонная ночь не прошла бесследно. Лицо Маргариты осунулось, под глазами обозначились круги, нерасчесанные волнистые волосы паклями свисали с плеч. Больше всего ей хотелось плакать, но вместо этого она молча наблюдала за тем, как Хмелевский не спеша складывал свои вещи. Делал это он вдумчиво, стараясь не встречаться с ней взглядом, в котором, как он предполагал, читалось молчаливое осуждение.

Голос Хмелевского прозвучал сухо. Он злился на Риту, что та так внезапно, без предупреждения прервала отдых и вернулась домой. Она должна была приехать через неделю. А оказалось, соскучилась. И кому от этого приезда хуже? Он злился на Риту, которая заставила его нервничать. Настроение окончательно испортилось, и он старался побыстрее взять самые необходимые вещи и покинуть квартиру.

– Рита, остальное я заберу потом.

– Хорошо. Заберешь, когда захочешь. Ключ можешь оставить себе.

Голос дрогнул, и, чтобы не расплакаться, Рита до боли закусила губу.

– Рита, я не думал, что так все получится, только давай сегодня не будем выяснять отношения, – попросил Хмелевский.

– Хорошо. Поговорим потом, – эхом отозвалась Рита. – Руслан, я очень переживала. Я думала, что… Я ночью звонила в морг. Мне сказали, что привезли молодого мужчину, и стали искать его фамилию в журнале регистрации… Я думала, что сойду с ума…

– Значит, буду долго жить.

Руслан попытался втиснуть в сумку халат. Большой, темно-синий, с тисненым американским флагом на рукаве, купленный Ритой на какой-то распродаже, он никак не вмещался в сумку. Руслан с неохотой вынул халат обратно, повертел в руках и бросил на диван. Рукав коснулся Ритиной ноги, и только тогда она поняла, что Руслан уходит от нее к другой женщине.

Ту, другую женщину он не любит. Он так и сказал: «Я ее не люблю, но это мой шанс». Он никого не любит, кроме Риты. Но это шанс. И не воспользоваться этим шансом он не может. Без связей и денег еще никому не удалась пробиться в этом мире. Он – хирург, но что ему светит здесь?

– Давай уедем отсюда, – предложила Рита. – Продадим квартиру и уедем. И начнем жизнь сначала.

Ее голос прозвучал безжизненно и от того неуверенно. Такому голосу нельзя верить, и Руслан тоже ей не поверил. Без связей, денег и протекции не пробиться к вершине. А она предлагает только уехать.

– Я говорю неправильно.

– Что неправильно? – переспросил Хмелевский.

– То, что жизнь нельзя начать сначала, ее можно только продолжить или окончить.

Он с тоской посмотрел на сидящую на диване женщину, с которой прожил целых пять лет. Или это она жила с ним все эти годы? Какая теперь разница, кто и с кем жил.

Он хотел сказать, что устал жить с ней, как устал от диссертации, которую никак не мог дописать. Что она слишком хорошая, слишком правильная, слишком честная и сильная, а ему нужна другая.

С момента приезда Риты в Куличевск он перестал быть самим собой. Она приехала и перечеркнула его. С другой женщиной он станет другим, таким, каким себя представлял: сильным, богатым и уверенным в себе.

– Я пойду. Хорошо?

– Хорошо, – зачем-то согласилась Рита.

Руслан огляделся вокруг, прикидывая на ходу, что еще надо будет забрать в следующий раз. Сумка, располневшая, как беременная бегемотиха, застряла в дверном проеме.

– Рита, – Хмелевский повернулся и внимательно посмотрел ей в глаза, на мгновение забыв о ее осуждающем взгляде, – я могу рассчитывать на часы в колледже? Сама понимаешь, мне до защиты диссертации нет никакого резона переходить на другую работу.

– Ты штатный преподаватель. Какие проблемы?

– Да, но ты без пяти минут директор, и как мне будет работаться в колледже, зависит только от тебя.

– Ты думаешь, что я тебе буду мстить? – недоуменно спросила Рита.

– Нет, не думаю.

Хмелевский наклонился, взял сумку и направился к выходу. Дверь тихонько закрылась, звякнул замок. И тогда слезы потекли по щекам, дышать стало тяжело, как тогда, когда она ждала ответа из морга… и Рите показалось, что она умирает.

«Почему все так нелепо вышло? Может, надо было сразу забрать всю одежду и больше сюда не приезжать?» – подумал Хмелевский, садясь в такси.

Он всю жизнь в душе завидовал своим удачливым сокурсникам, проблемы которых решали родители. Экзамены они сдавали досрочно, а это значило, что не сдавали их вовсе, а только создавали одну видимость. После института сразу получили лучшие места в лучших больницах, а ему пришлось ехать в глушь. И жилье им родители приобрели по факту рождения, а он мыкался по съемным квартирам. И диссертации им написали еще до окончания института.

«Наконец-то фортуна и меня заметила. Правда, лицом она напоминает Нику, но это не страшно. Мне без разницы, чье у нее лицо. Теперь главное, чтобы это лицо не отвернулось от меня», – разволновался Хмелевский.

О Рите он не вспоминал.

* * *

Маргарита безжизненно лежала на диване, уставившись в потолок, до тех пор, пока не начало казаться, что вместо потолка она видит серые облака. Больше всего ей хотелось просто умереть, перестать дышать и исчезнуть из этой жизни. Если бы умереть можно было только от одного желания, Рита умерла бы вчера в тот момент, когда сумка Руслана застряла в дверном проеме.

«Жизнь – это не существительное, а глагол, ибо признак жизни – движение. Движение – это действие. Выходит, жизнь – глагол», – сделала ненужный вывод Рита.

В пустой квартире ее голос прозвучал неестественно громко. А потом зазвонил телефон. Отвечать на звонок у нее не было сил. Только звонившему было невдомек, что она собралась умирать, и телефон зазвонил снова.

– Да, – коротко ответила Маргарита и посмотрела на табло.

– Рита, ты где сейчас? В Куличевске?

– Да.

– Ты часом не заболела?

В голосе ее заместителя по практической части звучала неподдельная тревога.

– Нет, – односложно ответила Маргарита.

– Вот и хорошо. Приезжай в колледж. У нас ЧП.

– Что случилось?

Маргарита поднялась и села на диване. От резкого движения перед глазами поплыли разноцветные круги. Никаких разумных мыслей в голове не было, и она повторила свой вопрос Белевич.

– К нам приехал мэр и с ним новый… директор. Они хотят, чтобы ты приехала в колледж. Хочешь, я скажу, что тебя нет в городе?

– Я буду через полчаса. Покажи новому директору наш колледж, займи их чем-нибудь.

Приехать в колледж через полчаса ей не удастся. Это она поняла сразу, как только увидела свое отражение в зеркале.

* * *

Снаряд ухнул совсем рядом, и комья земли полетели во все стороны. Дерево пошатнулось и медленно повалилось на неподвижно лежащие вокруг тела. Саша пыталась сосчитать количество разорвавшихся снарядов и сбилась со счета. Молодой безусый парень больно толкнул ее в бок и махнул перебинтованной рукой в сторону здания. Она не могла никак понять, что он ей говорит. От взрывов заложило уши, словно в них натолкали ваты, и она только догадалась, что ее спасение в том здании, куда бежали солдаты. Она хотела жить и побежала вслед за ними. Потом был темный подвал. Она шла вдоль коридора. И казалось, что конца этому коридору никогда не будет. Обстрел наверху усилился, и она почувствовала нечеловеческий страх, исходивший от стен темного подземного тоннеля. Последнее, что она увидела, – вспышка яркого света, от которого заболело все тело, и стало так тихо вокруг, как было при сотворении света.

Саша проснулась, так и не поняв, попала она под завал и осталась в подвале или выбралась наружу.

– Просыпайся, соня! Едем купаться и будем собираться домой. Родители приедут на обед, – сообщил Стрельников.

– Мне снилось, как я погибла. Меня завалило в подвале и стало вокруг так тихо-тихо.

– Крыша рухнула?

– Откуда ты знаешь?

– Над нами отдыхающие квартиру снимают, и кто-то каждое утро роняет гирю на пол. И я все время боялся, что они тебя разбудят и мне придется идти к ним и устраивать разборку.

Стрельников принял боевую стойку и рассмеялся.

– Паша, помнишь, я Марку говорила, что надо обязательно тела захоронить?

– Помню, – нехотя сказал Стрельников.

– Он еще сказал, что это невозможно, потому что его война уже окончена.

– Помню. Только не пойму, к чему ты клонишь?

– Я видела не горячие точки, а прошлую войну, нашу войну. И где-то есть подвал с останками тел. Понимаешь?

– Нет, – признался Стрельников. – Я подумал тогда, что ты, как хороший психолог, сказала Марку, что дрожь в руках пройдет, когда он захоронит тела погибших, специально. А так как это невозможно, то ему придется смириться и жить дальше.

– Какой ты смешной, – Саша запустила руки в короткие волосы и потрепала их. – Как жаль, что мы уезжаем. В следующем году обязательно сюда приедем летом, когда жарко, когда много народа и у нас впереди целый отпуск.

– Обязательно приедем, – пообещал Стрельников.

До следующего отпуска целый год, и он с готовностью соглашался на все предложения жены.

– Только неудобно, что родители из-за нас переехали жить на дачу, словно мы с тобой молодожены.

– А мы кто, по-твоему? – лукаво спросил Стрельников.

– Погоди, – Саша высвободилась из объятий Стрельникова, – я еще хочу поговорить с Марком.

– Ты невозможная! А ничего, если я начну тебя ревновать к Казанцеву?

– Я серьезно.

– Марк уехал в Куличевск.

Они долго гуляли по городу, пили кофе на Графской пристани, не спеша прошлись вдоль набережной, и Саша поняла, почему Стрельников любит Заозерск именно в начале осени. Потому что город принадлежит сам себе только короткое время с поздней осени до ранней весны. Пройдет немного времени, и многочисленные кафе на набережной закроются, пляжные лежаки помоют, высушат и спрячут до следующего сезона. Потом подует холодный ветер, который принесет городу долгожданную прохладу.

Уезжать из Заозерска Саше было грустно.

Месяц тому назад

Виктория Белевич ждала Маргариту Пикузу у ворот центрального входа в колледж. «Гонцам, приносящим плохие вести, в древности рубили головы», – вспомнила Виктория и помахала приятельнице рукой.

– Выглядишь плохо, – вместо приветствия сказала Белевич. – Ты из-за должности так расстроилась?

– Меня бросил Руслан. Вчера собрал вещи и ушел.

Маргарита шла быстро, Белевич на своих высоченных каблуках еле поспевала за ней.

– Куда ушел?

– Не куда, а к кому, – исправила вопрос Пикуза. – К другой женщине. Давно меня ждут?

– Больше часа точно. Начали нервничать. Я, чтобы не видеть их нервозности, пошла тебя встречать.

– Директор – женщина или мужчина?

– Мужчина. Полковник медицинской службы. В отставке, – добавила Белевич.

– А городская свита с какого перепугу приехала?

– Из разговоров я поняла, что мэр и этот… давние какие-то друзья или родственники. Поэтому в таком пафосном духе нам его и представят, – предположила Белевич.

На самом деле ничего пафосного не было. Мужчины сидели в приемной и, судя по выражению лиц, думали о делах куда более важных, чем о встрече с врио. Когда она открыла дверь, мэр, а с ним и начальник городского отдела здравоохранения поднялись с мест. Мужчина, стоящий возле окна, неохотно повернулся к Маргарите с таким выражением лица, словно то главное, ради чего он приехал в эту тьмутаракань, находилось там, за окном, в заросших клумбах и некошеной траве, а вовсе не в приемной директора медколледжа.

Высокий, худой мужчина, часто мелькающий на экране телевизора, – мэр, определила Маргарита. С начальником горздравотдела она была знакома лично. Выходит, новый директор тот, у окна. В подтверждение ее догадки он оценивающе посмотрел на нее и улыбнулся. Улыбка получилась больше похожей на ухмылку, и Маргарита отвела от него взгляд.

«И я от вас тоже не в восторге», – вздохнула Маргарита.

– Маргарита Сергеевна, вот, принимайте смену. Казанцев Марк Дмитриевич.

Мэр представил приезжего, считая, что его миссия на этом окончена и теперь он может заняться своими непосредственными делами.

– Если возникнут вопросы – звоните. Мы всегда готовы помочь, ведь, по сути, делаем одно дело – готовим кадры для города.

Мэр повернулся к начальнику горздрава, и тот участливо закивал головой.

– Если возникнут вопросы с практикой студентов или… другие проблемы – обращайтесь.

Призыв руководителей уже касался нового директора, и Пикуза не сочла нужным благодарить городские власти.

– Спасибо. Будем обращаться, – обнадежил мэра Казанцев.

В приемной повисло неловкое молчание.

– Маргарита Сергеевна, вводите в курс своего руководителя, а мы, если вопросов нет, поедем.

Мэр первым направился из приемной.

– Как тебе? – спросил Гранин, на шаг отстав от начальника здравотдела.

– Ты хочешь знать – похож колледж на военный госпиталь или нет? Отвечаю – нет.

– Хочешь, иди работать в больницу. Будешь заведующим или… кем хочешь.

– Спасибо, Максим. Посмотри на мои руки.

Марк выпрямил руки. Длинные пальцы начали дрожать, и чтобы это прекратить, Казанцев сильно сжал кулаки.

– Я даже панариций не смогу вскрыть.

– Извини. Может, тебе поменять направление? Медицина, насколько мне известно, это не только хирургия.

– Для меня – только хирургия.

– Ну что ж… У меня к тебе просьба как к директору: здесь преподавателем работает будущий зять моего зама. Подыщи ему что-нибудь в администрации. Жаловался, что Пикуза все время его затирала, не давала возможности проявить себя. Разберись. Хорошо?

– Попытаюсь подыскать соответствующую должность.

Здесь, как в джунглях, свои законы и свои правила выживания. Пикуза ему не понравилась с первого взгляда. Он даже сам толком не мог себе объяснить, что было в ней не так. Интересная женщина, молодая, красивая, только смотрела так, как смотрят на классового врага. «А как она должна смотреть на меня, – задумался Марк, – жила себе в этой глуши, пропадала сутками на работе, а потом мэр приводит своего друга и конец ее карьере. Хмелевского затирала. Мужененавистница».

– Макс, скажи, только честно, – Марк придержал за руку мэра, – ты отстранил Пикузу от занимаемой должности из-за меня?

– Говорю, как на духу – в конце учебного года ей предлагали стать полноправным директором, но она так и не заключила с мэрией договор. Так что место директора было свободно.

– Вот я и иду по трупам… – Казанцев вдруг вспомнил слова Саши Андреевой.

– Что ты сказал?

– Да это я о своем.

– Как устроился? Кроме служебной квартиры, пока ничего тебе не могу предложить.

– Отличная квартира. Места предостаточно. Да и сколько места нужно холостяку?

– Мы тебя здесь обязательно женим, – пообещал Гранин.

– Никогда! Я это уже проходил. Не всем так везет, как тебе.

– Когда в гости ждать?

– Немного здесь разберусь и заеду. Еще надоем.

Начальник горздравотдела, заметив, что мэр отстал, тоже остановился. Сесть в машину первым, не дождавшись мэра, он не решился.

Они наскоро попрощались, пожали Казанцеву руку, пожелали удачи на новом поприще и стали рассаживаться по своим машинам.

– Как фамилия твоего протеже? – вспомнил Марк о просьбе Гранина.

– Хмелевский.

– Хмелевский, – на всякий случай про себя повторил Казанцев.

Он дождался, пока машины отъедут, и не спеша зашагал обратно к зданию колледжа, жалея, что так опрометчиво согласился на эту должность. Раньше было все понятно: госпиталь, четкий устав, распорядок рабочего дня. Перелет и приземление, быстрое разворачивание госпиталя и… операционная.

Казанцев прикрыл глаза и полной грудью вдохнул чистый воздух. На мгновение он почувствовал специфический запах стерильного халата, в который он облачался перед тем, как зайти в операционный зал. Он открыл глаза, но вместо мягкого света бестеневой лампы, освещающей операционный стол, в глаза ударило яркое солнце.

Стоя на крыльце здания, за ним безразлично наблюдала Маргарита Пикуза.

* * *

– Вы какую раньше должность занимали? – задал вопрос Казанцев, поднимаясь вслед за Маргаритой на второй этаж.

– Заведовала отделением.

– Как в больнице?

– Нет. Здесь заведующий отделением – это как декан в институте. Так вам понятнее?

– Конечно, понятнее. Кто был студентом, тот помнит деканат.

– Это вы сейчас о себе?

Казанцев на колкость не обратил внимания.

– Что дальше планируете делать?

– Работать.

Он так надеялся, что она скажет, что у нее далеко идущие планы и она уходит из колледжа. Работать с бывшим директором, пусть даже врио директора, Казанцев не хотел. С «бывшими» работать неуютно. Он это проходил.

Его назначили начальником медсанчасти чисто случайно. В часть нагрянул аудит, и вот тогда выяснилось, что начальник госпиталя списал немыслимое количество спирта. До пенсии тому оставалась пара лет, и его всеми правдами и неправдами оставили дослужить на старом месте.

Бывший начальник подставлял его на каждом шагу, кляуз написал столько, что устанешь читать. Марк честно пытался наладить с ним отношения, и когда ничего не получилось, решил вопрос по-мужски, после чего его вызвали в управление и ознакомили с приказом о переводе на Кавказ. Спустя неделю он уже был начальником отделения с другим номерным знаком. После того случая он никогда не работал с бывшими начальниками.

– Я понимаю, что работать, а на какой должности вы себя видите?

– Да успокойтесь со своими должностями.

– Обиделись?

Маргарита не ответила.

– В кабинете остались мои вещи, вы можете немного подождать в приемной, пока я соберусь?

Марк открыл дверь приемной и галантно пропустил Маргариту вперед. Могла бы и не просить.

Он знал, что медкомиссию не пройдет, в чудо он не верил, и служить в армейском госпитале он никогда больше не сможет. Он вспомнил, как сам в последний раз зашел в свой кабинет начальника хирургического отделения и собрал свои скудные пожитки: блокнот, ненужные записные книжки, фотографию Юли. Жена смотрела на него, как обычно, немного обиженным взглядом.

Маргарита вышла из кабинета с небольшим пакетом в руках.

– Можете заходить, стол свободен.

– Маргарита Сергеевна, мне нужна ваша помощь. Вы можете меня познакомить с коллективом? Заочно.

Пикуза положила пакет на свободный стол секретаря. Если перевести просьбу на человеческий язык, то ее просили раскрыть подноготную каждого сотрудника коллектива.

– Марк…

– Дмитриевич, – подсказал Казанцев.

– Марк Дмитриевич, вы можете взять личные дела сотрудников и просмотреть их на досуге. Там весь послужной список и прилагается биография каждого. Я ничего сверх того не знаю. Администрация выходит из отпуска через неделю, так что время у вас будет.

Она собиралась открыто сказать новоиспеченному директору, что сплетничать за спиной коллектива она не собирается, но дверь в приемную неслышно открылась, и на пороге появилась заведующая методкабинетом.

– Вот вы где. А я думала, что все уже давно ушли. Марк Дмитриевич, помощь нужна? – кокетливо спросила Ольга.

– Спасибо. Вот Маргарита Сергеевна любезно согласилась мне помочь.

Ольга немного постояла и неслышно закрыла за собой дверь.

– Ну так как насчет коллектива?

Она никогда не задумывалась, сколько можно потратить время на характеристику людей, с которыми ты работаешь плечом к плечу почти пять лет. Получилось, что коллектив в массе своей немолодой, что и понятно. Добросовестный, работоспособный, перспективный. Пикуза говорила шаблонно и в общих чертах.

Марку она не понравилась с того самого момента, как появилась в приемной. Ее ждали все: мэр, начальник горздравотдела и он, Марк Казанцев. И потратили на это ожидание уйму времени. Если бы не начальник горздравотдела, то он хотя бы с Максимом пообщался бы. Но шушукаться с мэром в присутствии постороннего человека было неловко. И он стал перечитывать предписания, размещенные на доске объявлений. Судя по дате, когда печатали расписание выпускных экзаменов и готовились к педсовету, он даже понятия не имел, что где-то в Куличевске есть медколледж.

– Маргарита Сергеевна, как вам удалось всех этих ангелов собрать в одном коллективе? – Казанцев не поверил в кристальную характеристику будущих коллег.

– Ничего не вижу смешного. Нормальный коллектив.

– Маргарита Сергеевна, у вас недоброжелатели в коллективе есть?

Казанцев улыбнулся. Улыбка получилась однобокая, больше похожая на ухмылку.

– Для меня важнее, что я думаю о коллегах, а не то, что они думают обо мне. Такой ответ вас устраивает?

– Понятно.

За все время общения Пикуза впервые посмотрела на Казанцева и слегка прикусила пухлую губу. Глаза у нее были большие, выразительные и немного заплаканные. Казанцеву нравились совершенно другие женщины, требующие помощи, постоянной опеки и заботы. Пикуза была другой породы. Из тех самостоятельных и независимых, которые не нуждаются ни в чьей помощи, тем более в опеке.

Казанцев вспомнил о бывшей жене. Он все время пытался не думать о ней, но она постоянно незримо присутствовала в его жизни. Он и приглашение принял приехать в эту глушь только потому, что бывшая жена вернулась в Севастополь, и он боялся, что не устоит и простит ей измену. И она станет ему сочувствовать, что так у него не сложилось с карьерой, а потом начнет обижаться, что он не способен сделать ее жизнь светлее.

– Хотите, я вам покажу весь колледж, аудитории, лаборатории? – миролюбиво предложила Маргарита.

– Спасибо. На дверях я видел таблички, так что прочитаю и разберусь. За консультацию спасибо. Вам когда выходить на работу?

– Ну… – Маргарита замялась. – Преподаватели выходят тридцатого августа, а администрация – через неделю, – напомнила Маргарита.

– Выходите вместе с администрацией, – предложил Казанцев.

Она поднялась из-за стола секретаря и попрощалась. Хотела пожелать удачи, но подумала, что Казанцев поймет ее неправильно, и вышла из приемной. Спустившись на первый этаж, она вспомнила, что пакет с ее личными, наскоро собранными вещами так и остался лежать в приемной.

Казанцев стоял возле окна и внимательно рассматривал сад. Траву надо было давно скосить, но дворник, старый, как этот сад, ожидал персонального распоряжения директора.

– Маргарита Сергеевна, хорошо, что вы вернулись. – Казанцев оторвал взгляд деревьев и повернулся к Пикузе. – Я так понимаю, что в администрации свободны две должности заведующего отделением?

– Да. Но я вам говорила, что я…

– Я помню. Речь не о вас.

«Хам невоспитанный», – сделала первый вывод Пикуза.

– Что вы скажете о Хмелевском?

Маргарита заправила рукой непослушную прядь за ухо и посмотрела в глаза Казанцеву, словно проверяла, не ослышалась ли она. Светлые волосы, наспех завернутые в узел, растрепались и придавали серьезному лицу легкую женскую кокетливость. Фигура под тонким платьем свободного покроя не определялась, но Казанцеву показалось, что женщина довольно стройная. Длинные ноги в легких открытых босоножках на низком ходу были сильные и загорелые. И если б не взгляд, которым смотрят на прохожих брошенные домашние питомцы, Маргариту можно было б назвать красивой.

– О… Хмелевском? – переспросила Маргарита. – Ничего. Я все обо всех сказала.

Она справилась с волнением и опять посмотрела своими большими грустными глазами на Казанцева.

– Я думаю предложить ему должность заведующего акушерским отделением. Что скажете?

– Предложите. Он согласится.

Она быстро выскочила из приемной и хлопнула дверью. Краска залила лицо, сердце застучало в груди.

«Чего так хлопать дверью? Неравнодушна, что ли, она к этому Хмелевскому? А у того почти жена и почти влиятельный тесть. И не было никакого карьерного роста. Да, работать с такой – сам себе не позавидуешь», – сделал вывод Казанцев.

* * *

Петр Петрович Звонарев еле дождался конца рабочего дня. Случись эти проблемы раньше, он бы, не мешкая, давно уехал с работы, и все дела. С приходом нового мэра просто так, не поставив в известность секретаршу Гранина, уже не уедешь. Придется говорить, что да как, где будет, на сколько часов уезжает, если вдруг спросит мэр. Таких событий, требующих присутствия заместителя мэра, в городе не было, и Звонарев с нетерпением посмотрел на часы.

Через час он посигналил у ворот дачи. Курбатюк встречать гостя не спешил или не слышал сигнала. Не дождавшись хозяина, Звонарев выбрался из машины и зашагал к калитке. Николая он нашел за домом в винограднике. Загоревший, похудевший, подтянутый Курбатюк выглядел помолодевшим.

– Вот, значит, как живут нынче пенсионеры!

Звонарев крепко пожал ему руку.

– А то! Ты бы заранее позвонил, я баньку истопил бы. Попарились бы!

– Да погоди ты с банькой! Времени в обрез.

– Ну, как знаешь. А то я могу сейчас…

– Я к тебе только поговорить.

– Тогда пойдем в беседку, – махнул рукой Курбатюк куда-то за виноградник.

– Я опять по поводу колледжа. Мэр нового директора назначил вместо твоей Пикузы.

– Вот это новость, – наигранно удивился Курбатюк.

Он не удержался и довольно улыбнулся, радуясь в душе, что так вовремя ушел на пенсию.

– Так что будем теперь делать?

Звонарев опустился на деревянную резную скамейку и положил ухоженные руки на стол. Ему было противно начинать этот разговор. Как-то унизительно было просить помощи у человека, которого сам отправил на пенсию. Хотя если быть честным до конца, то Курбатюк должен благодарить его до конца жизни. Где был бы Курбатюк, если бы он вовремя его не пристроил в колледж, не дал ему небольшую вотчину? И дача эта построена не на зарплату директора, и квартиры детям куплены на совершенно другие деньги. Но невзирая на свое миссионерство, Звонарев чувствовал себя унизительно.

– Так о чем ты хотел со мной поговорить? – Курбатюк вымыл руки и сел напротив Звонарева.

– О твоих недоделах.

– Да брось ты! – беззаботно рассмеялся Курбатюк. – Какие недоделы могут быть у пенсионера?

Они знакомы были сто лет, если не больше, считай, с детства. Выросли в одном дворе, в одной песочнице. Всего два года разницы, а в детстве, считай, десятилетие. Это потом, во взрослой жизни, порой не определишь, кто старше, а кто младше. В детстве счет у времени другой.

Потом, правда, судьба разбросала их, а под конец опять свела в родном городке. Дружбы особой между ними никогда не было, как и в песочнице. Вначале Петя Курбатюка побаивался. Как-никак, а разница в два года. А потом дружба стала не по чину. Должность – она и друзей определенных требует. Конкретные друзья – для конкретной цели.

Дружбы-то не было, а Петр в свое время вытянул его из захолустья, где он был всего-навсего рядовым врачом. Не забыл. И сразу дал и должность, и квартиру, и соответственную зарплату предложил. Это позже он научился самостоятельно зарабатывать деньги. Но, как правильно зарабатывать, чтобы не уличили, не позвонили куда надо, а главное, куда не надо, его тоже научил Звонарев.

Директор медицинского колледжа – должность, конечно, не чета должности Звонарева, но жить можно. И так жить он планировал долго. Ни о какой пенсии даже не помышлял, а отправить его никто не мог, когда за спиной стоял сам Звонарев, а он для города – величина. С ним считались и старались дружить.

Близким знакомством с руководством города Курбатюк особо не кичился, лишний раз старался не подчеркивать расположение к своей особе Звонарева. Но и без этого все знали.

Только на пенсию он вышел, отпраздновав шестидесятилетие. Никто не верил, что такое может случиться. С хлебного места по доброй воле никто не уходит. Курбатюк мимоходом вспомнил недавнюю обиду на Звонарева и налил себе стакан красного молодого вина.

– Ты мне что обещал? Что Пикуза поможет? А что вышло?

– Я сделал все, что обещал. Пикуза – именно тот директор, который тебе нужен.

Курбатюк был прав. Какой с него теперь спрос? В памяти Звонарева всплыло лицо Пикузы. Она ему тогда понравилась. К женщинам он всегда относился как к элементам интерьера. Инженерно-строительный факультет оставил след.

Есть основные элементы: двери, окна, потолок. Несущие, основополагающие части в его жизни ассоциировались с единственным человеком – женой. Было время, когда он больше любил конструктивные части: перегородки, арки, печи, камины, лестницы. Можно переставить, выбросить, забыть, вычеркнуть из жизни. Сколько их было: секретарь, пресс-секретарь, помощник. И все женского пола. Конструктивные части интерьера.

Пикуза была из другого материала. Он не любил принципиальных искательниц равенства и правды. От таких одна головная боль. Прямолинейная, неподкупная, предельно честная и ответственная, она как никто больше подходила не только на роль директора, но и на роль человека, способного решить проблему Звонарева. И если бы не его жадность, и если бы он не тянул время с проверками, ожидая дополнительного вознаграждения, то не сидел бы теперь на даче Курбатюка. Пикуза, ознакомившись с заключением экспертов, первой подняла бы вопрос безопасности студентов и коллектива. И колледж переселился бы в другой конец города, где раньше были казармы. Здание бы отремонтировали за государственный счет. И все газеты написали бы о дальновидности руководства. Сколько ютиться медицинскому колледжу в дореволюционной постройке? Пришло время подумать и о расширении, и об улучшении условий. Все это было возможно еще пару месяцев тому назад. Новый мэр на это не пойдет. Городской бюджет разбазаривать не даст. И к новому начальнику УВД не сунешься – ставленник Гранина. Пока ратует за закон, порядок и справедливость.

– Так что теперь делать? – вернулся к своему вопросу Звонарев.

– А чего ты, собственно, всполошился-то? Делай то же самое, только с другим директором.

– В том-то и дело, что новый – человек мэра. Свояк. С проверками к нему так просто теперь не сунешься.

– Кто директор? Я его знаю?

– Нет. Бывший военный медик. То ли полковник, то ли подполковник. Вернулся из каких-то горячих точек. Жесткий, правильный и цепкий – под стать самому мэру.

– Даже не знаю, что тебе сказать.

– А я не знаю, что мне делать. Проект под застройку уже готов. Знал бы ты, какие люди за всем этим стоят, – вздохнул Звонарев.

Какие люди, а главное, какие деньги стоят за этой аферой, Курбатюк и сам догадывался.

– Значит, никакие выводы комиссии теперь не помогут, и историческое здание никто не признает аварийным, следовательно, об отчуждении городской недвижимости речи не может быть, – сделал заключение Курбатюк.

«Радуют его, что ли, мои проблемы?» – подумал Звонарев.

– А если здание разрушится? – спросил Курбатюк.

– Ты обалдел совсем? Ты что, предлагаешь мне его взорвать?

– Эх, Петя, какой ты кровожадный! – от души рассмеялся Курбатюк. – Я вот что тебе скажу. Здание-то историческое, а я, в отличие от тебя, историей города всегда интересуюсь.

– И что говорит твоя история?

– Она говорит, Петя, что в подвале проходят старые коммуникации. Только вход в подвал основательно замуровали сразу после войны. Там, говорят, у немцев был штаб. В сорок третьем, при отступлении, городок сильно бомбили. Часть здания разрушилась, и ее не стали восстанавливать, а уцелевшую со временем отстроили.

– И что дадут мне твои коммуникации? – никак не мог в толк взять Звонарев. – Да и откуда ты знаешь, что они там есть?

– Интересовался. Хотел подвал использовать под хозяйственные помещения. Да не тут-то было. В подвал не попасть.

– Ничего не понимаю, – признался Звонарев. – К чему мне твой исторический опус?

– Если правильно использовать коммуникации, то здание можно затопить. Теперь ты понимаешь, к чему я веду?

– А как попасть в подвал? – Звонарев уловил мысль Курбатюка.

– Нам не попасть, но если привлечь специалиста, то он сможет найти вход в подвал и сделать за соответственную плату все как надо. Теперь понимаешь, к чему я веду?

– Да, да…

– В городском архиве должен быть довоенный план города, а еще лучше, если найдутся чертежи здания. Они могут быть и в краеведческом музее, – подсказал Курбатюк.

– Спасибо. Я твой должник.

Звонарев ожил. Поставленная задача была решаема. И домой он возвратился в приподнятом настроении.

* * *

Марта Савельева к своим сорока шести годам любила только музей. В отличие от мужчин, он единственный хранил ей верность, был надежным, постоянным, изыскано-благородным и… нужным. Марта и сама была под стать музею. Красивая, элегантная, притягательно женственная, успешная и независимая, она постоянно притягивала к себе явных и тайных поклонников и воздыхателей разных возрастов. Обычно о таких женщинах говорят, что они созданы для любви. Только Марта, по замыслу Творца, была сотворена лишь для музея. Для этого он наделил ее одним решающим недостатком – излишеством ума. Будь его поменьше, Марта бы давно вышла замуж, родила бы детей и занималась бы семьей. Но, имей это все, у нее не было бы времени для музея, для работы в архивах, для защиты диссертации, для организации выездных экспозиций, и тогда бы у художественного музея Заозерска не было своей яркой визитной карточки – Марты Савельевой.

Каждое утро она легкой походкой поднималась по мраморной лестнице на второй этаж, не забывая при этом приветливо улыбнуться своему отражению в старинном зеркале. Натертый до блеска паркет скрипел под ее ногами, от этого еле слышного звука все оживало в душе. Потом начнется рабочий день, появятся первые посетители, и она с удовольствием в тысячный раз начнет обзорную экскурсию по музею.

Экскурсию Марта закончила, как обычно, в третьем зале западноевропейского искусства и собиралась распрощаться с немногочисленной экскурсионной группой, когда позвонила Рита. Марта мельком глянула на часы. В нехорошем предчувствии она не стала ждать вопросов посетителей и быстро распрощалась, пожелав всем хорошего дня. При этом улыбнулась им своей очаровательной улыбкой так, что все, особенно мужчины, забыли свои вопросы.

– …Марта, если можешь, приезжай ко мне на выходные, – попросила Маргарита.

– У тебя что-то случилось?

– Случилось.

– Что-то с Хмелевским? – попыталась угадать Марта.

– Да. Руслан ушел от меня…

И у Марты отлегло от сердца.

* * *

Игорь Климов проснулся с головной болью и первым делом побрел на кухню. Перед тем как открыть холодильник, он выглянул в окно. Мать возилась в огороде, собирала краснобокие помидоры. Оставшийся в банке рассол через пять минут подействовал, и подкатившая к горлу тошнота немного отступила. Судя по количеству пустых бутылок, собранных в полиэтиленовый пакет, посидели они и впрямь хорошо. Он даже попытался вспомнить, с кем и по какому поводу пил целую ночь, но так и не вспомнил. Ближе к утру у матери лопнуло терпение слушать пьяные бредни, и она выдворила компанию на улицу, пригрозив вызвать участкового. «Работу обмывали», – вспомнил Климов и взял со стола недопитую бутылку. Остаток мутной жидкости он выпил одним глотком и направился обратно к себе в комнату.

Он никогда даже помыслить не мог, что будет работать кочегаром в маленькой котельной почти на краю города. Он, студент историко-археологического факультета, видел себя, по меньшей мере, первооткрывателем новой цивилизации. О нем должны были писать и говорить на всех языках. Именно он, Игорь Климов, должен был восстановить первозданную картину прошлого. Но случилось так, как случилось.

После окончания третьего курса часть однокурсников уехала в стройотряд, часть осталась в институте красить аудитории, а самые продвинутые записались в поисковую группу «Память», которая третий год занималась поиском и перезахоронением безымянных солдат, погибших в боях при освобождении города.

Идею бесплатно работать на виноградниках он отбросил сразу, от запаха краски его мутило, и в итоге остались одни поисковики.

В их отряд он записался с трудом и только благодаря командиру Васе Карпову, с которым был хорошо знаком. Оказалось, что желающих целое лето на солнцепеке копаться в земле и без него хоть отбавляй.

К концу лета отряд дошел почти до самой реки. Чего только не нашли за это время, перелопатив тонны песка: алюминиевые ложки с выцарапанными инициалами, медальоны, часы, перочинные ножи, карманные бритвы. Камеральную обработку находок проводили самостоятельно в институтской лаборатории и передавали их на хранение в исторический музей.

Возможно, на этом поисковая работа и закончилась бы, но так случилось, что Вася Карпов наткнулся на захоронение солдата.

В тот день с утра накрапывал дождь. До намеченного рубежа оставалось метров двадцать, но к обеду все промокли до нитки, и Карпов предложил остаться только желающим, а остальным – по домам. Желающих не нашлось.

Даже через столько лет Климов помнил, как тогда обрадовался, что скоро доберется домой и ляжет на диване возле телевизора. А ведь мог бы остаться, хотя бы из солидарности, поддержать друга. Тогда они еще были друзьями. Там и копать-то осталось всего ничего – один холм. Он был уверен, что холм – пустая затея, да еще в такую погоду.

Холм оказался вовсе не напрасной затеей. Останки погибшего солдата лежали неглубоко. В эбонитовой капсуле смертного медальона сохранилась записка. На клочке бумаги корявым почерком боец написал адрес своей родни. Рука дрогнула, чернильная капля застыла на бумаге, буквы расползлись. Находка была редкой. Среди солдат бытовало поверье: раз заполнил медальон – значит смерть себе накликал. Из эбонитовых капсул чаще всего делали мундштуки, а вкладыши выкидывали за ненадобностью. А здесь – такая удача! С запиской им пришлось изрядно повозиться, пока восстановили адрес погибшего. Потом долго сомневались, остался ли кто в живых из его родни. И как все обрадовались, когда спустя два месяца получили ответ.

На перезахоронение тела старшего лейтенанта Горохова В. Н., погибшего в сорок третьем году при освобождении Куличевска, приехал его внук – генерал-майор Н. В. Горохов. Он долго общался с Васей Карповым, благодарил за преданность делу и пообещал помочь всем, чем только сможет.

Городской комитет комсомола работу поисковиков отметил грамотой. Городская газета посвятила «Памяти» целый разворот. Потом статью в сокращенном виде перепечатали областные газеты.

Ближе к Новому году, как и обещал, генерал-майор выслал ксерокопии военных карт, полученные в Центральном архиве Министерства обороны, где прерывистой чертой была обведена линия обороны немцев – места самых ожесточенных боев за Куличевск.

В следующем году к линии огня отряд подошел в конце лета. Блиндаж с немецкими телами они, по стечению обстоятельств, нашли в последний день работы отряда.

В сентябре институт связался с немецкой гуманитарной организацией, занимающейся уходом за военными могилами. Немцы в Куличевск приехали сразу. И в городе опять заговорили о работе поискового отряда. А потом начались плотные занятия в институте и стало не до славы.

Весной немцы приехали опять, но уже к городским властям не обращались, самостоятельно поселились в гостинице, после чего встретились с Васей Карповым. Получалось, что приехали немцы конкретно к нему. Молодые, веселые, говорившие на ломаном русском языке, они достаточно доходчиво изложили Карпову свое предложение.

– …Карп, и ты отказался? – охрипшим от волнения голосом уточнил Игорь Климов.

– Интересно, что бы ты сделал на моем месте? – пришла очередь удивиться Карпову.

– Немцы тебе предлагали деньги! Ты хотя бы представляешь, сколько можно заработать на этих раскопках?

– Никаких раскопок больше не будет! И деньги такие мы не возьмем, – решил за всех Карпов. – Поисковый отряд занимался поиском только наших погибших солдат. Искать немецкие трупы мы не будем. Вернее, я не буду. Если тебе интересно – копай, но без меня.

– Ты знаешь, сколько стоит на черном рынке немецкий медальон?

– При чем здесь медальон?

– Да при том, что если родственники получают медальон или хотя бы его часть с номером, то могут установить, где погибли их близкие, и за это они готовы платить большие деньги. Имея на руках карту, мы сами справимся. И все деньги наши.

– Мразь, она и есть мразь, невзирая на время, – зло сплюнул себе под ноги Вася Карпов. – Никакого оправдания им нет. И если их души не могут до сих пор обрести покой, то я им не помощник.

Сидеть на скамейке в парке становилось холодно. Климов полез в карман и достал смятую бумажку.

– Их души меня не волнуют. Вот номер телефона, по которому мы можем связаться с немцами.

– Откуда?

– Ты думаешь, фрицы встречались только с тобой? Со мной тоже переговорили. Я, в отличие от тебя, оказался сговорчивее настолько, что даже задаток получил. На двоих, – уточнил Климов.

– Я деньги не возьму. Не могу. У меня дед погиб на войне. Он моего отца так ни разу и не увидел.

Карпов больше ничего не сказал, поднялся с влажной скамейки, отряхнул джинсы и направился к главному корпусу на лекцию. Больше к этой теме они никогда не возвращались, словно и не было этого разговора.

Игорь Климов лег на диван и прикрыл глаза. «Мутный тип этот Звонарев, – подумал Климов перед тем, как уснуть. – И предложение его мутное».

* * *

Конца отпуска коллектив как никогда ждал с нетерпением. На негласной повестке дня стояло два вопроса: женитьба Хмелевского и кадровые пертурбации нового директора.

По значимости вопросы были разными, и объединяла их только внезапность возникновения: как назначения, так и женитьбы.

С упоением судачили о новом директоре, строили догадки, каким ветром занесло его в Куличевск, и сочувствовали Пикузе.

Сам факт женитьбы Хмелевского воспринимали по-разному. Одни по-женски сочувствовали Маргарите, считая поступок Руслана предательством, а сам брак не иначе как расчетом. Другие – злорадствовали и пытались предугадать, с каким выражением лица появится Маргарита на работе. А может, и вообще уедет из города. Таких, правда, было всего несколько человек.

Волновал коллектив и кадровый вопрос, но больше из любопытства. Гадали, станет ли новый директор менять администрацию сразу или постепенно, или оставит все как есть.

И опять возвращались к Хмелевскому, недоумевая, за какие заслуги тот получил административную должность. И сами понимали – заместитель мэра постарался для зятя. Других заслуг у Хмелевского не было.

Первое заседание администрации Казанцев назначил на десять утра. В восемь он уже был на работе, сварил кофе и выкурил первую сигарету, после чего открыл настежь окна. Но, невзирая на проветривание, запах сигарет Пикуза учуяла сразу, как зашла в кабинет.

– Марк Дмитриевич, у нас в колледже не курят. Как мы можем требовать со студентов, чтобы они придерживались правил, если сами же их нарушаем?

Маргарита вначале сделала замечание и только затем поздоровалась с Казанцевым.

Она мягкой походкой подошла к столу и, не дожидаясь приглашения сесть, отодвинула стул. Светлое, слегка облегающее платье оттеняло летний загар и подчеркивало стройность фигуры. Волосы свободно спадали с плеч, отчего она напоминала Казанцеву греческую богиню. Он даже пытался вспомнить, кого именно, и только нахмурил брови.

– Учту, – буркнул Марк и перестал ее разглядывать. – Присаживайтесь и начинайте обещанный ликбез.

О функциональных обязанностях директора Маргарита не стала говорить Казанцеву, полагая, что прописные истины ему давно известны, и сразу перешла к первоочередным проблемам колледжа. Этих проблем было не много, и все они, как одна, упирались в слабенькое финансирование учебного заведения.

Где колледжу взять деньги, она тоже знала, и говорила об этом со знанием дела, при этом красиво жестикулировала руками, словно перед ней сидел не один Казанцев, а целая аудитория непонятливых студентов.

Люди, способные профессионально выполнять свою работу без лишней суеты и сетований, ему всегда импонировали. Но сейчас, в присутствии Пикузы, он ощутил себя полным профаном, занявшим чужое место, и с тоской подумал о госпитале.

В замкнутом пространстве кабинета Казанцеву было неуютно. За месяц он так и не привык к этим стенам, рабочему столу, креслу и… бездействию.

Утро в госпитале начиналось с доклада дежурного врача, после чего он сам лично осматривал тяжелых больных, потом ординатор приносил ему на утверждение расписание операций на день. Он оперировал самых сложных пациентов и ставил напротив их фамилии галочку.

Казанцев сделал глубокий вдох и почувствовал запах операционной…

«Компьютеров не хватает, в общежитии на кухне старые плиты, душ только по четным числам», – повторил за Маргаритой Казанцев и посмотрел на портрет Пирогова. Хирург с мировым именем смотрел на него как на чужака.

– Вот так. Теперь будем вместе работать, – сказал Казанцев портрету, как только Пикуза закрыла за собой дверь. – Я знаю, Николай Иванович, что вы душой и сердцем за Маргариту. Не бойтесь, если не справлюсь, сам освобожу этот кабинет, – пообещал Казанцев и достал личные дела членов администрации.

Он еще раз бегло просмотрел содержимое бумажных папок, восстанавливая в памяти, кто есть кто. Потом послышался шум в приемной, и секретарь доложила, что вся администрация в сборе.

Административная пятиминутка затянулась на два часа. Маргарита Сергеевна представила Казанцева. Говорила она правильные слова, подчеркивая, что такой человек, за плечами которого огромный организаторский и врачебный опыт, находка для любого учебного заведения.

– Осталось пожелать вам, Марк Дмитриевич, терпения, понимания и плодотворной работы, а мы, в свою очередь, постараемся поддержать все ваши начинания.

В подтверждение своих слов Маргарита Пикуза без тени превосходства посмотрела на Казанцева и села на свое новое место в конце стола.

– Что сказать о себе? – немного растерялся Казанцев. – Окончил Ленинградскую военно-медицинскую академию, служил, полковник медицинской службы в отставке. Надеюсь на совместную долгую и плодотворную работу. Предлагаю продолжить знакомство в процессе работы.

О себе Казанцев сказал коротко и сухо. Сидящие в кабинете были уверены, что новый директор начнет говорить о своих подвигах, героизме и трудностях военной жизни, о которых они на гражданке и помыслить не могли. И когда этого не случилось, облегченно перевели дыхание, почувствовав в сидящем во главе стола мужчине особую надежность.

Казанцев обвел взглядом своих новых подчиненных и искренне улыбнулся, сам не ведая, что в один миг, без особого усилия, расположил к себе собравшихся в кабинете женщин.

Когда напряжение, витавшее в воздухе, рассеялось, в душе Маргариты шевельнулась ревность.

Следуя субординации, первой слово взяла заместитель директора Кудрявцева Людмила Аркадьевна. Вопросы касались педагогической нагрузки и расписания занятий.

…Устьянцева не могла читать лекции в первой половине дня, потому что ребенок учится во вторую смену. Крылова в начале нового года уйдет в декрет, а кто-то из преподавателей умудрился уйти в отпуск, так и не сдав годовой отчет.

В его прошлой жизни такого просто не могло быть, чтобы кто-то не выполнил его приказ. В армии приказы не обсуждаются, приказы – выполняются. Иначе не бывает.

Фамилии провинившихся коллег ему ни о чем не говорили, знакомство с коллективом, по совету Пикузы, он начнет в сентябре, с каждой цикловой комиссией в отдельности.

Казанцев перевел взгляд на портрет Пирогова и оторвался от созерцания великого хирурга, только когда услышал свое имя. Вопрос Людмилы Аркадьевны он прослушал. Пришлось неопределенно кивнуть головой.

Дальше слово взяла Белевич, и он был весь внимание. Смотреть на нее было приятно, и дело было не только в фигуре, а скорее в живой мимике на лице и глубоких серых глазах. Говорила Виктория быстро и громко, давая понять, что эта информация касается всех, и даже тех, кто внимательно рассматривает то ли Пикузу, то ли портрет Пирогова.

Его жена всегда говорила тихим монотонным голосом, считая, что повышать голос неприлично, и только когда обижалась, ее голос приобретал живость и звучность.

«Как она только умудряется сохранять привлекательность, работать и одновременно воспитывать троих детей?» – Казанцев вспомнил семейное положение Белевич.

Юля сделала аборт, когда он попал в плен. Через три месяца их обменяли на пленных чеченцев, и он благополучно вернулся домой, получив отпуск на два месяца. Он долго пытался понять, как вообще такое могло случиться. Юля обиделась, потому что он своим вопросом делал ей больно. «А как бы я жила одна с ребенком?» – недоумевала жена. И он тоже не смог ответить на ее вопрос.

– …Михайлюк Станислава Игоревна, заведующая сестринским отделением, стаж работы на занимаемой должности два года.

О состоянии дел в отделении Станислава говорила обстоятельно и подробно, сохраняя улыбку на пухлых губах, и все время смотрела исключительно на Казанцева.

«Наверное, между собой ее зовут Стасей? – успел подумать Казанцев. – И отделение у тебя показательное: все студенты-должники пересдали сессию, к учебе допущены, и осталось мне только поставить подпись в приказе. И за этой подписью она зайдет позже», – догадался Казанцев. Он опять посмотрел на портрет Пирогова, мол, сам видишь, какие дела творятся. И улыбнулся сам себе.

– С первого сентября у нас вакантную должность заведующего фельдшерским отделением займет, – Казанцев запнулся и быстро подсмотрел в еженедельник, – Хмелевский Руслан Васильевич.

– Почему Хмелевский? – недоуменно спросила завуч. – Руслан Васильевич далеко не лучшая кандидатура. Честно говоря, я думала, что это всего лишь сплетня.

Кудрявцева только из уважения к Маргарите не стала дальше говорить о Хмелевском. Попроси ее вдруг кто оценить по пятибалльной шкале человеческие качества Руслана Васильевича, она аккуратно вывела б ему слабенькую троечку. «Отлично» можно было поставить Хмелевскому только за внешность, ухоженность и умение себя любить.

Однажды он решил, что в его жилах течет голубая кровь, и с тех пор вел себя так, словно боги отправили его с небес на грешную землю исключительно по технической ошибке, и ему, полубогу, приходится терпеть весь этот земной беспредел: ходить каждый день на работу, для которой он не создан, вместо воздушной виллы ютиться в небольшой квартире земной женщины и трястись в общественном транспорте, тратя на это свою бесценную энергию. И упорно ждать и ждать, что боги опомнятся и исправят нелепую ошибку…

Все это Людмила Аркадьевна прочитала в глазах Хмелевского и нерешительно поставила подпись на направлении на работу.

Ее сомнение Хмелевский почувствовал и честно предупредил, что задерживаться в Куличевске, а тем более в колледже, он не собирается и тратить свою магическую энергию на обучение студентов он не будет. Энергии на все не хватит. Отработает положенные три года и сразу уедет из Куличевска.

«И вот, спустя шесть лет, его мечта благодаря тестю начала сбываться, – подумала Кудрявцева и посмотрела на Маргариту. – Так, смотри, и останемся мы без Хмелевского».

Маргарита почувствовала взгляд Людмилы Аркадьевны и опустила глаза.

– Позвольте с вами не согласиться, – подала голос Станислава Игоревна. – Руслан Игоревич нравится студентам, значит, быстро найдет с ними общий язык. И потом, еще один мужчина в администрации нам не помешает.

Михайлюк опять посмотрела на Казанцева и немного наклонилась над столом. Этого было достаточно, чтобы он краем ока увидел ее загоревшую грудь.

– Станислава Игоревна, хочу вам напомнить, что мы не в песочнице, чтобы гадать «нравится – не нравиться». Главное – справится Руслан Васильевич с работой или не справится. И мы, за исключением Марка Дмитриевича, знаем, что эта должность не для Хмелевского, – стояла на своем Людмила Аркадьевна.

Короткая перепалка все расставила по своим местам, и Казанцеву стало понятно то, о чем не говорилось ни в одном личном деле. «Хочу своими глазами увидеть этого Хмелевского, – засмеялся в душе Казанцев. – Пикуза вся изводится и Стася – туда же. Выходит, сердцеед этот ваш Руслан Васильевич».

– Марк Дмитриевич, разрешите доложить о текущих делах.

Завхоз, шустрый на вид мужчина пенсионного возраста, последним зашедший в кабинет, поднялся с места и, не дожидаясь разрешения, стал говорить о тех самых текущих делах, которые его волновали больше всего.

– В конце сада, прямо у самого спуска к реке, надо посадить новые саженцы, чтобы укрепляли берег. Иначе весной вода может подтопить наш двор.

– Не говорите глупости, – прервала Семина главный бухгалтер. – Или вы думаете, если директор человек новый, то сразу поверит во все ваши сказки? Сколько метров от реки до здания? Денег у меня на ваши саженцы нет.

– А где вы раньше брали деньги? – задался вопросом Казанцев.

Саженцы его никогда не волновали. Юля хотела дачу, а у него, как обычно, не было свободного времени, чтобы возиться с садом, газоном и прочей ерундой. И только когда Юля начала обижаться, он купил дачу, но сам после покупки ни разу так и не побывал на ней. А потом жена подала на развод и улетела к новому мужу во Францию. Без нее он прожил на даче целых два дня, слушая крик чаек и шум моря, и вернулся обратно в город.

– Где вы обычно берете деньги на такие расходы? – Казанцев задал вопрос Елене Александровне.

– Да у нас и проблем таких никогда не было, – подал голос завхоз. – Весной ветер выкорчевал старые яблони в самом конце сада, мы деревья убрать-то убрали, но не мешало б новые насадить. Маргарита Сергеевна обещала, что эту проблему решим осенью.

– Михаил Степанович, а то, что крыша в общежитии течет, вас, как завхоза, уже не волнует? Нет у меня денег на саженцы и не будет, пока крышу не отремонтируете!

Казанцев с интересом наблюдал за перепалкой. Ему даже показалось, что он видит, как нейронные сети засветились в голове Елены Александровны, сорокалетней миловидной шатенки, и она мгновенно, быстрее любого компьютера, составила смету на починку крыши.

– Маргарита Сергеевна, смета у вас?

– Да. Я передам Марку Дмитриевичу, – пообещала бухгалтеру Пикуза.

Казанцев перевел взгляд с бухгалтера на Маргариту, и та утвердительно кивнула головой, мол, крыша течет, а как ей не течь? И смета подготовлена, лежит в шкафу на верхней полке.

– Если бы вы деньги в начале лета дали, то крышу давно бы починили и оставшиеся знали бы на что потратить, а то сидите, как…

Завхоз хотел сказать, на кого похожа Елена Александровна, сидящая на мешке с деньгами, но та, не обращая внимания на Семина, водрузила на нос очки и стала вводить в курс бухгалтерских дел нового директора.

– Летом все строители едут на заработки, а в городе остаются только криворукие. Да и ремонтные работы осенью стоят значительно дешевле, – объяснила Елена, и Казанцев без труда представил строителей с двумя левыми руками.

– А если зимой крышу чинить, так и вовсе сделают бесплатно, – не преминул поддеть главного бухгалтера завхоз.

– Нормальная бригада крышу починит до середины сентября, а ваши криворукие, которые нам забор чинили, точно будут делать до весны. Маргарита Сергеевна…

Елена обратилась за помощью к Пикузе и, вспомнив, что та уже ничего не решает, махнула рукой.

Ему никогда не было дела до ремонта крыш, и он никогда не составлял никакой сметы. Конечно, он занимался обеспечением вверенного ему отделения, но при этом он только отдавал распоряжения, а они уже решались теми, кто стоял рангом ниже. В армии приказы не обсуждаются.

Вспомнив о госпитале, Казанцев незаметно посмотрел на свои руки и почувствовал, как мелкая незаметная дрожь добежала до кончиков пальцев. Чтобы не видеть, как дрожат руки, он до боли сжал кулаки.

– Марк Дмитриевич, если у вас больше ко мне нет вопросов, то можно я уже пойду. – Елена Александровна, сняв очки, выжидательно смотрела на нового руководителя. – Маргарита Сергеевна, когда переходили к педагогическим вопросам, меня и Михаила Степановича отпускала, – уточнила бухгалтер.

Казанцев не знал, что лучше – отпустить бухгалтера и завхоза, как делала до этого Пикуза, тем самим поддержать правильность ее организационных подходов, или прямо сейчас начать вводить свои правила игры?

– Вы свободны, – наконец-то принял решение Казанцев.

Семин, шевельнув усами, первым направился к двери, на ходу захлопнув синюю кожаную папку, и так же быстро выскользнул из кабинета. И Казанцев разгадал его нехитрый маневр, цель которого – избежать продолжения разговора с Еленой Александровной.

Под конец совещания Казанцев понял только одно – прав был Гранин, когда говорил, что директор колледжа – это в первую очередь завхоз. И он сам, Максим Гранин, тоже завхоз. И разница между ними лишь в масштабах и в степени ответственности.

– Людмила Аркадьевна, задержитесь на минутку, – то ли попросил, то ли приказал Казанцев.

Совещание закончилось. Первой поднялась Пикуза и, ни на кого не глядя, направилась к двери. Белевич застучала высоченными каблуками вслед за ней. Станислава Игоревна начала искать в сумке телефон и явно не собиралась так быстро покидать директора, и только встретившись с неодобрительным взглядом завуча, поспешно закрыла сумку и вышла из кабинета.

– Я вас слушаю, Марк Дмитриевич.

– Я по поводу Хмелевского. Почему его не было на совещании?

– Ах вот вы о чем? – Людмила Аркадьевна спрятала очки в футляр и, близоруко щуря глаза, посмотрела на Казанцева. – Так женился наш Хмелевский и еще не вернулся из свадебного путешествия.

– Но ведь вы не только из-за этого выступили против его кандидатуры?

– Из-за этого тоже. Не хочу о коллеге говорить плохо, но Хмелевский не из тех, кто будет работать. Он, как бы вам сказать… Я завучем работаю больше двадцати лет и, поверьте, коллектив знаю. Никакой предвзятости к Хмелевскому у меня нет. Он и преподаватель не ахти какой, а эта должность очень ответственная.

– Посмотрим, – неопределенно сказал Казанцев.

– Марк Дмитриевич, я собиралась уходить с должности, как только на пенсию ушел наш прежний директор. Думала, что Маргарита найдет себе заместителя помоложе, но она уговорила меня еще поработать. Это я к тому, что мое заявление о переводе на преподавательскую должность лежит без подписи теперь уже в вашем столе, – улыбнулась Кудрявцева.

– Хорошо, я разберусь, – опять неопределенно ответил Казанцев.

«Откровенного разговора не получилось. Людмила Аркадьевна поддерживает Пикузу и считает, что я занял ее место под солнцем. И не скрывает этого, и не старается мне понравиться. „Молодая пенсионерка“, – хмыкнул Казанцев. – Получается, что Андреева права. Я иду по трупам, хоть и условным, и у меня скоро перестанут дрожать руки. Нет, – спохватился Казанцев, – чтобы руки не дрожали, вначале надо спуститься в подвал и еще чей-то прах предать земле. Свихнуться можно».

Казанцев обвел взглядом кабинет и уставился на портрет Пирогова так, словно тот мог знать, что ему теперь делать дальше.

* * *

Петр Петрович Звонарев долго ворочался в постели. Идея Курбатюка ему изначально не нравилась, но ничего другого он не мог предложить взамен. «Легко сказать – открыть трубу, и пусть себе вода течет в подвал, пока здание не даст трещины. А кто это сделает?» – мучивший вопрос не давал уснуть Звонареву.

В мэрию поступит анонимная жалоба на директора колледжа. А уж он потом лично проследит, чтобы Комиссия по охране объектов культурного наследия в кратчайшие сроки отреагировала на жалобу неравнодушных сотрудников колледжа. А там, между делом, и выяснится, что техническое состояние колледжа давно не соответствует требованиям, проще говоря, здание находится в аварийном состоянии. «У мэра дочь там учится, значит, он сам лично будет заинтересован в безопасности заведения. Ну Курбатюк, ну голова!»

– Ты чего не спишь? – сонно спросила Наташа.

– Не спится.

– Неприятности на работе?

– Все хорошо. Бессонница мучает.

– Хочешь, капли тебе накапаю?

– Нет, спи. Пойду чай с медом выпью. Наташа, ты не помнишь, кто из ребят твоего курса занимался раскопками?

– Всех не помню, конечно. Многие разъехались после института. А тебе зачем?

– А кто из них в городе остался? – вопросом на вопрос ответил Звонарев.

– Вася – сейчас уже декан в институте. Зину Мирохину ты сам знаешь. Кто еще? Игорь Климов, – вспомнила Звонарева. – Он учился в моей группе. Такой перспективный парень был. Вот ему-то и пророчили научную карьеру, но не сложилось у него с наукой.

– Чего так?

– Отчислили с последнего курса. В какую-то историю он вляпался с «черными археологами», а тогда, сам знаешь, строго с этим было, вот ему и предложили написать заявление.

– Что за история? – Звонареву стало жарко под одеялом.

– Вроде он сам проводил раскопки, а потом продавал на черном рынке добытую немецкую амуницию. Комсомол предал его анафеме, и Климову пришлось уйти из института.

– Значит, Климов может быть в городе? Где он живет, не знаешь?

– Где-то на окраине, в частном секторе. Точнее не знаю. А тебе зачем?

– Просто спросил, спи.

Звонарев поцеловал в висок жену и по-молодецки выскользнул из постели. Возникшую мысль необходимо было срочно додумать, и он пошел на кухню.

* * *

Во второй половине дня Звонарев медленно ехал по улице Повстанцев, боясь пропустить нужный дом. Он почему-то представлял жилье Климова обязательно обветшалым, с таким же старым ветхим забором. И был несколько удивлен, когда дом в конце улицы оказался добротным строением с ухоженным двором, утопающим в винограде и цветах. Может, секретарь ошиблась, когда диктовала ему адрес Климова? Калитка была открыта, он решительно толкнул незапертую дверь и сразу услышал, как звякнула тяжелая цепь и пес зашелся в лае.

Климов был ровесником жены Звонарева, то есть лет на десять моложе его самого, но выглядел гораздо старше своего возраста. «Пьет он, что ли?» – испуганно подумал Звонарев.

Климов Звонарева в дом не пригласил, а чтобы успокоить пса, плотно закрыл калитку и махнул рукой, приглашая непрошеного гостя пройтись. Звонарев начал разговор издалека, зачем-то вспомнил институт, который сам окончил раньше Климова, и замолчал, когда понял, что Климову все эти воспоминания не интересны.

– Вы хотите, чтобы я нашел подходы к старым подвальным коммуникациям, так? – неожиданно точно подвел итог Климов.

– Да.

– Зачем вам коммуникации?

Звонарев вдруг засомневался, стоит ли посвящать пьющего человека в свои планы.

– Найти вход в подвал не сложно. Для этого я, во-первых, должен свободно передвигаться по колледжу и, во-вторых, иметь на руках план здания.

– Я все решу. В колледже будете работать официально. У вас есть образование? – на всякий случай уточнил Звонарев. Климов мотнул головой.

– План здания я возьму в музее, – пообещал Звонарев.

– Лучше возьмите в архиве. Там будет послевоенный, после реконструкции здания. И еще… Я должен знать, зачем вам этот подвал?

Звонарев молчал.

– Я не люблю, когда меня используют втемную, – объяснил свое любопытство Климов.

– Хорошо, – решился Звонарев. – Садись в машину.

* * *

К должности кочегара Игорь Климов приступил в конце сентября, за месяц до начала отопительного сезона. Первым делом он оборудовал в котельной подсобку, отгородив часть помещения, и навесил, на всякий случай, на дверь тяжелый амбарный замок. Затем пошел на склад и среди давно списанной мебели, годящейся только в топку, выбрал себе стол и пару стульев. Вот только со шкафом получилась незадача – все как один с узкими полками. Заказывали их давно, специально для учебных кабинетов, чтобы ставить микроскопы и пробирки. «Ты что, для приданого шкаф ищешь? – от души подтрунивала над ним кладовщица. – Бери, что есть. Лучше нет». И видя, что Климов не уйдет, пока не пересмотрит все шкафы, открыла дверь в соседнюю комнату, где хранилось такое же старье. Нужный шкаф стоял в самом углу. Правда, без полок, но полки – дело наживное. Любую доску приспособить можно, главное, чтобы весь инструмент можно было спрятать от посторонних глаз.

На следующий день, чтобы не привлекать лишнего внимания, Климов позвал завхоза и обошел с ним всю территорию по периметру, объясняя свое действие противопожарной бдительностью – котельная стоит рядом со зданием, а случись пожар, что тогда делать. Завхоза такая бдительность только огорчила. «Как ни крути, а Климов прав».

И огнетушители должны быть, и песок должен лежать возле котельной, и ведро с лопатой должны висеть на щите. «Я что, без тебя этого не знаю?! Умник мне нашелся! А деньги где взять?» – ругался в душе Семин.

Деньги, конечно, на противопожарную безопасность выделялись исправно в начале каждого года. Только тратил Семин их не по прямому назначению. И как он теперь придет к главному бухгалтеру? Да она одним взглядом его в порошок сотрет. «Может, и на этот раз пронесет?» – неуверенно подумал Семин.

– Игорь, только ты об огнетушителях пока помалкивай. Сам разберусь, а вот песок и все остальное я организую. Лады?

– Да мне-то что. Мне главное, чтобы котельная работала да трубы не прорвало, а остальное – не мое дело.

– А чего это ты о трубах заговорил? – всполошился Семин.

– А когда вы последний раз проверяли в них давление? – вопросом на вопрос ответил Климов.

«Откуда ж ты только взялся на мою голову такой умный?» – сплюнул Семин.

– Рано еще проверять.

– Если хотите, я сам проверю. За полцены, – предложил Климов.

– Надо подумать. Если у тебя все – иди и не морочь мне голову, – проворчал недовольно Семин.

Климов, подставив лицо осеннему солнцу, прикрыл глаза, наблюдая, как завхоз семенящей походкой направился в гараж. После чего и сам пошел в свою подсобку.

Оставшись довольным обходом, он взял в шкафу карту и по памяти сверился с ней. Получалось, что никакого входа в подвал со двора нет, иначе он бы заметил. «Отсутствие результата – тоже результат, – философски изрек Климов и улегся на жестком топчане. – Значит, вход в подвал придется искать внутри здания».

На следующее утро Климов, бросив рюкзак в подсобку, сразу направился в кабинет завхоза. Только найти Михаила Степановича оказалось делом не простым. Все его видели, а вот куда он пошел, никто не заметил. Игорь сходил в гараж и к столярам заглянул, после чего решил, что проще всего ждать завхоза возле его кабинета. Но стоило ему усесться на подоконник, как появился завхоз.

– Я готов, – Климов спрыгнул на пол.

– К чему готов?

– Так мы вроде вчера договаривались трубы смотреть в кабинетах, – напомнил Климов.

– Не получится. Занятия идут, а за перемены не успеем.

– Так я могу сам проверить вечером, когда все разойдутся, если ключи дадите.

– Возьмешь на вахте, я предупрежу вахтера, – пообещал Семин.

– А деньги когда?

– Какие деньги? – удивился Семин.

– За работу.

– Когда работа будет сделана, тогда и расчет получишь.

Семин открыл дверь с красовавшейся на ней табличкой «Заместитель директора по административно-хозяйственной части» и, не сказав Климову больше ни слова, скрылся в кабинете.

Вечером Климов бегло, создавая одну видимость работы, прошелся по кабинетам второго этажа и стал тщательно осматривать каждую аудиторию первого этажа. Главное – найти помещение, которое полностью соответствовало разметке на карте. Вроде и дело не сложное, а так сразу и не разберешься. За истекшее столетие перепланировку в особняке проводили несколько раз. Последний раз – когда помещение приспосабливали под учебное заведение. Теперь разберись, где остался вход в подвал, когда сам черт ногу сломит от всех этих перестроек. Единственным местом, отдаленно напоминающим комнату, из которой был дополнительный вход в подвал, оказался анатомический кабинет. И даже не сам кабинет, а маленькая подсобка. Если бы не линолеум, он бы прямо сейчас и простучал бы весь пол. Пустоты звучат по-другому. Этот звук, как песню, Климов не спутал бы с другими.

«Придется снимать линолеум», – пришел к выводу Климов. Он представил выражение лица завхоза, когда тот увидит потоп в кабинете, и открутил немного вентиль на батарее.

* * *

Утром Валентина Анатольевна подняла такой скандал, что места было мало. Первым под руку попал завхоз, после чего тот сразу отправил дежурную на поиски Климова. Увидев, как технички старательно убирают набежавшую за ночь воду, он еле подавил довольную улыбку. Линолеум, как он и предполагал, промок насквозь и пошел волнами.

– Что это? Почему вода бежит из трубы?

Валентина Анатольевна блеснула очками и перевела взгляд с завхоза на Климова.

– Михаил Степанович не виноват, – стал на защиту своего начальника Климов.

– Тогда кто виноват? – не унималась заведующая кабинетом.

– Это еще хорошо, что трубу прорвало до начала отопительного сезона, – Климов попытался успокоить анатомичку.

– Да?! Посмотрите, во что превратился линолеум! Я что, за свои деньги его буду менять?

– Найду я вам линолеум, – уже из двери пообещал Семин и быстро ретировался из кабинета.

– Найдет он, как же! У него снега зимой не выпросишь!

– Надо отодвинуть шкаф и посмотреть, может, трубу прорвало в двух местах?

– Делайте, что хотите, – махнула рукой Валентина Анатольевна. – Вы здесь один справитесь?

– Справлюсь. Что в шкафу?

– Одежда. Что там еще может быть? Сколько надо времени, чтобы привести все в порядок?

– Неделя. Придется снимать доски, – объяснил Климов. – А когда высохнут, я их обратно уложу, а уже потом и линолеум можно будет стелить.

– А без него можно обойтись? – на всякий случай спросила анатомичка.

– Можно. Только придется пол красить.

Ответ немного успокоил Валентину Анатольевну, и она, не дожидаясь, когда Климов начнет отодвигать шкаф, все так же неодобрительно кивая головой, покинула подсобку.

Никакой трубы за шкафом, конечно, не было. Предположение он высказал лишь для того, чтобы быстрее выпроводить анатомичку из кабинета. Климов опустился на стул, подумав, что он – гений. Кто, скажите, мог бы справиться с поставленной задачей в такие сроки? Никто. Решив, что идти к завхозу, пока тот не остыл от выволочки, еще рано, он достал из рюкзака бутерброд и с удовольствием откусил мягкий ржаной хлеб с сочным мясом.

И уже на улице, идя к завхозу, он достал телефон и позвонил Звонареву. Часть задания он выполнил, притом в кратчайшие сроки, неплохо было бы и аванс получить.

Замечания завхоза в свой адрес он слушал стоически, думая о том, как будет тратить часть гонорара. Ему было все равно, что думает о нем завхоз, и, чтобы не выдать безразличия, Климов нахмурил брови и опустил глаза в пол.

– Хорошо, – успокоился Семин, – скажи, что будем делать с линолеумом в подсобке? Мне анатомичка всю плешь проест, а бухгалтер денег на ремонт, как пить дать, не даст. И директору доложит о нашей халатности. О моей халатности, – поправился Семин.

– Михаил Степанович, вы здесь при чем? Скажете, что я виноват, что трубы, в которых давление не проверяли десятилетиями, взяли и дали течь.

Семин недовольно засопел. «Ох, ты у меня допрыгаешься! Давление я не проверяю!»

Давление в отопительной системе предписывалось проверять каждый год. Для этого надо было всего лишь пригласить спецбригаду из городского водоканала.