Читать онлайн Холод бесплатно

Часть I

Ирреальность

1. Лузер

Сидя в коморке, он лихорадочно рассовывал по карманам свои богатства. В правый карман кофты – засаленный шелковый мешочек с перетянутыми завязками, который достался от мамы. В левый – дыхалку, в которой на донышке плескалось немножко раствора. В верхний карман жилетки – последние очки, потому что за очки было особенно страшно, а очки сейчас могут сгоряча и кокнуть. Ашур такой, запросто у него это. В нижний карман жилетки сунул было по привычке ключ, но, подумав, вытащил, и положил на табуретку. Так, теперь шарф на шею. И как же хорошо, что ботинки без завязок, потому что сейчас он ни за что в жизни бы не справился с завязками. Теперь пальто, которое не застегивалось, и… да, пожалуй, и всё.

Кили встал, последний раз окинул взглядом коморку, и побрел в коридор. Шел он сейчас в сторону большой общей комнаты, из которой доносились голоса, и с каждым шагом шел всё медленнее. Потому что отлично слышал, о чем там говорили.

– Ворует он жратву. Вот как пить дать, всеми святыми клянусь, ворует! Вон какое брюхо нажрал, аж пальто не сходится! Все типа худой, худой, а жрет-то в три горла!..

Это Генка, точно.

Кили был готов поклясться, что именно Генка на самом деле и ворует, но Генка – человек, потому он у Ашура на хорошем счету, и, конечно, в любом споре Ашур понятно за кого выступит.

– Да, брюхо преизрядное, – согласился второй голос. Жирный, густой, маслянистый. Как раз Ашур и есть. – Ну и пошел он куда подальше. Вон, слышишь, за дверью торчит? Иди, иди, сука, разговор к тебе будет! Давай, жопой шевели!

Кили покорно вдвинулся в комнату, и остановился на пороге.

– Чё нарядился-то? – ехидно спросил Генка. – Собрался что ли куда?

– Срок прошел… – промямлил Кили. – Мне бы… карточку…

– Решил нас покинуть-кинуть? – прищурился Ашур. – За всю нашу доброту? А что ж еще на пару лет осесть не хочешь? Или мы слишком плохи для тебя?

Он, конечно, издевался. Он, Ашур, был из чистокровных. И двое его младших гермо тоже были из чистокровных. И их три жены – тоже. Такие семьи у властей на хорошем счету. Им даже прикорм-прислугу выделяют. Того же Генку, например. И Кили. И еще кое-кого. Особенно если учесть, чем эта семья занимается.

А занималась семья тем, что работала выживалами. Если кто задолжал, то долг перекупался, и оставшихся с жилой площади выживали Ашуровы гермо, их жены, и почти десяток детей – сам Ашур, ясное дело, не работал, дома сидел.

Из Кили выживалы не получилось. Слишком он был для этого совестлив, застенчив, и робок. Поэтому его держали при доме – подай, убери, принеси, сходи, отвали. В чистые комнаты, к женам, его, конечно, никто не пускал, еще не хватало. Хотя какие они чистые? Те же вши, те же полы земляные. Ну, может, подметено слегка, и занавески разноцветные. Ну и теплее там. А так – тот же клоповник, как и всё Ашурово жилище.

– Не плохи, нет… – забормотал Кили. – Это я плох… Ашур, я правда еду не тащил! А живот – он у меня болит, не знаю, как это так вышло…

– Когда живот болит, он не растет, – наставительно сообщил Ашур. – Живот растет или от детей, или от жратвы. Ты не баба, детей у тебя нет. Значит, жрешь. Так… давай, двигай отсюда. И поживее. А то у меня гости придут, а ты тут ошиваешься не по закону. Пошел вон!

– Можно карточку мне… – начал Кили, но Ашур его тут же перебил:

– Хера тебе, а не карточку! Вон пошел, сказал! Карточка нам самим пригодится!.. Обойдешься, зажраха! Ворюха! Вали, чтобы духу твоего тут не видел! Гена, а ну дай ему по брюху палкой, авось жратва наша вернется из этой жирности!..

Повторять Ашуру не пришлось – Кили как ветром сдуло из большой комнаты. Он опрометью рванул к двери, слыша за спиной смех Генки; уже на выходе мимо его уха просвистело полено, одно из тех, которым топили плоскую печь, лучшую часть которой занимал, разумеется, Ашур.

– Чего пригибаешься? – Генка уже ржал в голос. – Ишь, забегал, как таракан по плите!.. Вали, вали, сказали! Паааскуда!

Кили дернулся вправо, потом влево – без очков, в полутьме он не сразу нашел дверь – выскочил наружу, и кинулся прочь.

* * *

Вот так он и знал, что так получится. Вот так и знал! Конечно, не привыкать ему было к невезеньям и несчастьям, но сейчас Кили понимал, что теперь – точно конец. Пропал. Совсем пропал. Ладно бы просто выгнали, но карточка…

Карточка – это было всё.

Это была месячная норма еды, на которой можно хоть как-то продержаться, пусть и полуголодным. Это была возможность ночевать под крышей, в относительном тепле – после сорока пяти лет незанятым полукровкам разрешалось приходить в приют. Это был шанс разжиться одеждой, старой, драной, но лучше драная, чем вообще никакой. Это была возможность попасть приживалой-прислугой в следующую семью, если такая отыщется. Это была возможность дотянуть до лета, до тепла. Как говорили раньше – дотянешь до тепла, всё и образуется.

Ничего не образуется теперь.

Пропала карточка.

А всё из-за еды. Точно из-за еды, потому что Ашуровы отпрыски постоянно жрать хотят, да и Генка тырит всё, что плохо лежит. Их вообще много, и еды вечно не хватает, а по его карточке они и пять кило крупы получат, и рыбные консервы, и пол литра масла, и желтых шкаликов три штуки… сволочи, вот же сволочи, думал Кили, бредя по улице. Убили ведь меня за три шкалика, мерзавцы. За водку убили.

На улице было холодно, но сейчас утро, и днем – Кили это точно знал – должно немного распогодиться, так что до вечера он нормально дотянет. Вопрос – что ночью делать? Куда податься? Вечером захолодает. А замерз он уже сейчас. Как же хочется согреться, ведь пальто на этом чертовом животе не застегнешь теперь, поэтому под пальто задувает северный ветер, и вытягивает из тощего тела остатки тепла.

С животом вообще получилось странно и скверно. Кили считал, что он сам виноват, и считал небезосновательно. Да, сам виноват, а еще Генка, сученыш, виноват, потому что именно Генка поволок его тогда подбухнуть в какую-ту свою компанию, а он, Кили, дурак, нет бы отказался – взял и пошел. Богатая оказалась компания, напились они там до беспамятства, и если бы только напились! Кто-то предложил подколоться, ну и… и Кили решил попробовать. Никогда за свои без малого пятьдесят лет не пробовал, а тут пробрало. Жизнь кончается, а он и не знает до сих пор, как это.

Это оказалось никак, он ничего не запомнил. А вот живот заболел уже буквально на следующий день. И мало что заболел, так еще и расти начал, как на дрожжах. И кожа скоро стала меняться. Раньше была нормальная, а превратилась в какую-то желтушную, как старая бумага. Даже белки глаз пожелтели слегка – Кили всегда пугался, когда ловил своё отражение в старом зеркале, висящем в простенке в коридоре. Иссохшее желтое лицо, запавшие глаза, превратившиеся в нитку губы – и огромный, непомерный живот, по сравнению с которым тощие ноги выглядят нелепо и комично.

Живот болел. С каждым днем всё сильнее. А еще Кили последний месяц постоянно тошнило. Даже если не ел ничего, всё равно тошнило – тягучей, омерзительной желчью. Какое там воровство еды!.. Уже две недели Кили перебивался с воды на сухарики, которые в свое время припас, никакая другая еда у него просто не шла, выворачивало наизнанку.

Отравили, наверное, думал вечерами Кили, сидя в своей коморке после очередного приступа рвоты. Что-то там было, в этом уколе, и я отравился. Это яд на меня так действует. Это от яда у меня так раздуло живот. Наверное, этот яд как-то подействовал на кишки, и они стали разрастаться.

Про смерть, однако, он не думал – по крайней мере, старался не думать. Он думал о другом: как бы продать кому-то запасной жилет и почти целые перчатки, и добраться до врача втихую от Ашура и его семейства. Врач в районе был ничего, нормальный. Драл, правда, втридорога, но зато помог получить по квоте очки. Те самые, которые Кили нацепил сейчас на нос. Хорошие очки, слабоватые, правда, но в них он хоть что-то видел, а вот без очков была полная беда. По сути, Кили, равно как и его основной отец, и мама, был полуслепым. Один глаз – минус семь с половиной, другой – минус восемь. Семейное, говорила мама. Это у нас семейное. Зато мы в близь видим хорошо. Кто-то видит вдаль, а мы в близь. Очки, которые сейчас носил Кили, были минус шесть. В них он тоже видел плохо, но хотя бы не настолько плохо, как без них. Например, в очках можно было разглядеть указатели, и не забрести в чистый человеческий квартал. Потому что, если туда забредешь, сработает следилка, тут же, откуда ни возьмись, объявится полиция. Словно специально сидит и караулит за углом. А если объявится, то точно – всё. Это будет совсем всё, у них крюки есть, и они не будут разбираться, чей ты, и есть ли у тебя карточка.

По слухам, полиция за неделю двоих-троих, да вылавливает. Крючок под челюсть, и пиши, пропало. Это у них прием такой, чтоб наверняка. Ломают шею сразу, рывком, если не доломали – ногой придержат, и доламывают.

Хорошо, что указатели большие, красные, да еще и подсвеченные – не перепутаешь. Вон, кстати, один торчит – значит, лучше повернуть в переулок на другой стороне дороги, а то, неровен час, «водолазы» вылезут. Ну их к шуту. «Водолазов» Кили боялся с детства. У него для того было много причин.

* * *

«Водолазы» – так называли регулярную полицию. Называли из-за шлемов с откидным стеклом, и костюмов, сверху покрытых броней с множеством сочленений. Как хитиновый панцирь у тараканов, думал Кили. Тараканов он боялся до омерзения, и это была ужасная беда, потому что тараканы были почти везде, потому что они и есть везде, где тепло и грязно.

А грязно тоже было везде.

Кили и забыл уже почти, что бывает – чисто. Нет, он помнил, что, когда они семьей, с мамой и отцами, жили в Москве, там было чисто. Квартиру помнил, не очень большую, но опрятную и милую, маму помнил, отцов помнил, которые и в нем, и в маме души не чаяли; какую-то тихую гордость даже помнил, потому что семья его и в самом деле была хорошая, умная, достойная, дружная. Только вот была она недолго – московское житье закончилось для Кили, когда ему стукнуло девять. Сорок лет назад это было. Поэтому если Кили что и помнил, то весьма и весьма смутно. Скорее ощущения, чем полноценные воспоминания. Обрывки и кусочки.

…Сначала старшего отца забрали – он был чистой крови, и младший отец с мамой всё никак не могли понять, почему так вышло. Потом младшего отца увезли – и неделю, или больше, мама и Кили сидели, что называется, на чемоданах, ждали, когда и за ними придут. Пришли. Еще бы не пришли! Но странно как-то пришли. Разрешили вещи взять, пару сумок; одеться разрешили в зимнее. Хорошо, что кошку мама успела отнести соседям, уговорила, чтобы оставили – все деньги, как потом выяснилось, она отдала, чтобы сохранили жизнь соседи их любимой черной Басеньке, все, до последней копейки… им самим мама ничего не оставила. И зря. Потому что тем, у кого деньги были, пришлось пусть и немного, но всё же лучше. А они…

Сперва им зачем-то обрили головы, а потом трое суток они сидели в холодном бараке, по крыше которого колотил осенний затяжной дождь, и ждали. Чего ждали – не знали сами. Те, у кого деньги были, ждали не в бараках, а в гостиницах. В переполненных, но это было всё же лучше, чем барак.

Как выяснилось, ждали они эшелона, отправки, и тут Кили с мамой повезло: не смотря на отсутствие денег. Потому что Кили не было десяти, а женщин с детьми сажали не в теплушки, а в старые плацкартные вагоны. Ну, как сажали. На мать с ребенком полагалась одна полка, и им снова повезло, потому что полка досталась нижняя. И не боковая. Весь вагон был забит такими же бритыми, ничего не понимающими женщинами и плачущими детьми. И только в вагоне прозвучало впервые слово «эпидемия». Эпидемия, эпидемия, перешептывались женщины, знаете, знаете… никто ничего не знал. Но два раза в сутки по вагону проходили «водолазы», проверяли всем головы, бесцеремонно вытаскивая в узкий коридор тех, кто вызывал хоть малейшее сомнение.

На второй день стало понятно, что именно они ищут – и в вагоне началась настоящая паника, потому что искали «водолазы», как выяснилось, крошечное, вроде бы неприметное пятнышко светло-коричневого цвета на темени. А если находили…

Первого зараженного обнаружили на третьи сутки, и тогда стало понятно, почему состав, считай, почти не двигается. «Водолазы» ждали, когда эпидемия станет проявляться. Обнаруженным стал мальчик немногим младше самого Кили, и сцена, которая разыгралась в вагоне, до сих пор стояла у него перед глазами – потому что такое забыть невозможно. Мать орала, рыдала, цеплялась за своего ребенка, а его буквально выдирали из ее рук «водолазы». И выдрали. И ударом приклада сшибли мать, отбрасывая с дороги. И вышвырнули мальчишку из вагона. И тут же захлопнули дверь.

А поезд остался стоять…

Этот мальчик (Кили видел его из окна) сначала бродил подле вагона, стучался в дверь, пытался что-то кричать. Это продолжалось почти час – начало темнеть, пошел снег, сначала редкий, слабый, но постепенно снегопад стал усиливаться. Кили, сидя в теплом вагоне рядом с мамой, украдкой смотрел в окно. На этого мальчика.

И увидел. Увидел то, что потом видел множество раз, но первый раз, он самый острый, так всегда бывает, со всеми, или почти со всеми.

Мальчик, до этого вроде бы совершенно нормальный, вдруг упал в снег – черная фигурка на белом фоне насыпи. Упал, и начал странно двигать ногами, словно пытался бежать лёжа. Или ехать на велосипеде – много позже Кили узнал, что «водолазы» эту последнюю судорогу так и называют, «велосипед». Он дергался так довольно долго, потом вдруг взметнулся над насыпью, словно хотел последним усилием перевернуться на грудь, и перевернулся, и упал, и затих – теперь уж навсегда. Он упал совсем близко от их окна, и Кили в еще не наступившей темноте вдруг заметил, что на бритой макушке мальчика происходит какое-то движение. Слабое, размеренное – словно из головы что-то толкалось наружу. От ужаса язык у него тогда словно прилип к гортани, и он, онемев, продолжал смотреть, как кожа на голове мальчика лопается, а из макушки выдвигается что-то, омерзительное, блестящее, склизкое… Это что-то выдвигалось, выдвигалось, и через какое-то время стало казаться, что из головы мальчика торчит длинная острая палка с утолщением на конце.

Не он один, конечно, смотрел на это – когда Кили словно очнулся, в вагоне кричали. Кричали женщины – но если раньше они кричали от негодования, то теперь они вопили от ужаса. Кого-то уже тащили в коридор, кому-то ощупывали макушку, кто-то вопил «мама, я об полку ударился, мама, не надо, мама!». Кили тогда забился в самый дальний угол их с мамой полки, а мама закрыла его собой, обняла, и так, обнявшись, они сидели, кажется, бесконечно…

Потом поезд еще несколько дней тащился по снежной равнине, останавливаясь на каждом пустом перегоне – и вокруг торчали из-под снега такие же палки. Длинные, почти в руку, с утолщениями на концах.

Их поезд был не первым.

Отнюдь не первым.

Но когда тебе девять лет, ты мало задаешься подобными вопросами.

* * *

Человеческая часть города осталась позади, сейчас Кили брел по той части, в которой прожил всю сознательную жизнь – в этой части жили и чистокровные, и такие, как он сам. Люди тоже тут встречались, но мало. В основном они приезжали сюда либо по делам, либо по работе. Или для развлечений, весьма специфических, в человеческой части города недоступных.

Холодно, думал Кили, бредя по улице. Холодно, холодно, холодно. Наконец, не выдержав, он приметил, что в одном из бараков, больших, общих, приоткрыта дверь. Эх, была, ни была! Озираясь, Кили добрел до барака, и проскользнул внутрь. Там, о чудо, тоже никого не было, зато в обшарпанном подъезде обнаружилась горячая батарея, когда-то покрашенная в зеленый цвет, облупившаяся и грязная – Кили тут же прижал к ней иззябшие ладони и долго стоял, наслаждаясь теплом, растекавшимся по телу. Слегка отогревшись, он пошарил за батареей, и нашел то, что рассчитывал найти: забычкованную сигарету. Спички, конечно, у него имелись свои. Закурил, и даже зажмурился от удовольствия. Сигарета была свежая, не лежалая, дым пах приятно… жалко только, что совсем короткая сигарета, но ничего, лучше так, чем никак. Тем более что курение притупляет чувство голода, да и тошнит поменьше, если покуришь. Кили стоял, прижавшись спиной к теплой батарее, и вспоминал – всё равно делать ему было совершенно нечего.

…Когда их с мамой привезли сюда, в Дно, их отправили тоже в барак – впрочем, за всю свою последующую жизнь Кили видел либо бараки, либо прислужьи каморки, типа той, в которой прожил последние два года. Тот барак, в который они тогда попали, был поделен на комнаты, по двадцать душ в каждой, и в нем было относительно тепло. Именно что относительно – печки стояли через комнату, и в комнате, где оказался Кили с матерью, печки не было. Двери постоянно держали открытыми, а если кто закрывал, доходило и до драк, потому что если дверь закрыть, то замерзнут все.

Первый месяц им запрещалось выходить на улицу, и месяц этот запомнился Кили, как месяц страха и томительного ожидания – что же дальше? Он маялся, другие маялись… только мама не маялась. Мама вязала. Как она сумела прихватить из дома несколько мотков красной шерсти, Кили так и не понял, но мама сидела, и вязала – когда у нее не было работы по бараку или по кухне.

Она вязала шарфы, один, большой, связала для Кили, другой, поменьше, для себя.

– А зачем такой длинный, мам? – удивился тогда Кили.

– Затем, что ты вырастешь, и будет в самый раз, – заверила мама. – Вот, смотри. Видишь? Собачки и кошки. Пришлось мою шапку чуть-чуть распустить…

Собачками мама называла вышивку, которая в семьях, подобных их семье, была очень распространенной в те годы. Два стежка вперед, два назад и чуть вверх – острая собачья мордочка. И два стежка покороче – ушки. Вот и вся собачка. Еще мама вышивала кошек – ромбик из четырех стежков, и ушки – тоже четыре коротких стежка. Так она и вышила шарф: кошка, собачка, кошка, собачка. Красный шарф с белой каемкой из стилизованных мордочек, которые за мордочки может принять только тот, кто знает, что это мордочки.

Потом, наконец, их выпустили, и даже дали жилье.

Кили с мамой достался угол в комнате, еще худшей, чем в бараке. Комната оказалась ледяной по зимам, и сырой летом. А у мамы оказались слишком слабые легкие.

Она умерла через два года, когда Кили исполнилось одиннадцать.

* * *

От теплой батареи его, конечно, прогнали – в том, что прогонят, Кили и не сомневался. Кое-как запахивая пальто, упорно не желавшее сходиться на животе, он вышел из подъезда, и побрел, куда глаза глядят. Ладно, хоть отогрелся, и то дело. Поесть бы что-то, хоть немножко. Вот если бы карточка… Кили горько вздохнул. Может, попробовать в социалку зайти? Может, хоть хлеба кусок дадут?

До социалки пришлось тащиться полчаса, не меньше. Кили там немного знали, поэтому, не смотря на отсутствие карточки, оделили двумя кусками хлеба и стаканом тепловатого жидкого чая. Оделяла, конечно, баб Нюра, человечиха, но добрая и сострадательная.

– Чего, выперли? – догадалась она, глядя, как Кили спешно пьет чай.

– Ага, – кивнул Кили. – Совсем.

– И карту зажали, – догадалась баб Нюра.

– Точно, – согласился Кили.

– Вот Ашур сученыш, – протянул баб Нюра. – Как припрутся, самого тухляка им наложу. Килька, ты давай, быстро жри, а то придет еще кто…

Кили понимающе закивал. Давясь, проглотил хлеб, второй кусок сунул в карман, потом залпом допил чай.

– На ночь куда? – спросила баб Нюра.

– Не знаю, – пожал плечами Кили.

– Под мост не ходи, – понизив голос, произнесла баб Нюра. Зыркнула глазами туда-сюда. – Тама трубы теплые, но ты не ходи!

– Почему? – спросил Кили.

– Потому что «водолазы» тама, – объяснила баб Нюра. – Закрючат тебя, и вся недолга.

– Ясно, – кивнул Кили.

Плохо. Про мост он думал. Именно про мост он и думал – потому что там действительно проходили какие-то коммуникации, неподалеку была котельная, и под мостом точно можно было бы переждать ночь.

– По знакомым пройдись, может, пустит кто, – посоветовала баб Нюра.

– Попробую, – убито кивнул Кили.

Не было у него никаких знакомых.

И быть не могло.

…Когда Кили ушел, баб Нюра села за ближайший стол и пригорюнилась. Из подсобки высунулся ее стародавний помощник, повар Геша, и поинтересовался:

– Килька, что ль?

– Он самай, – вздохнула баб Нюра. – Кажись, всё Килька наш. Жалко…

– Погодь. А сколько ему? – Геша нахмурился.

– Полтинник уже, вроде, – баб Нюра задумалась. – Прямо он чего-то совсем сдал. И кишки, видать, загнили, видал, живот какой?

– Не особо смотрел, тут их столько ходит, что не усмотришь. Полтинник? Так это еще много пожил, тю. Это ж он до сорока пяти отработал, считай, да потом приживалом мотался. Долго. Значит, срок ему.

– Сказала, чтобы под мост не ходил.

– Ну и дура, – фыркнул Геша. – Там хоть быстро они их. Всё лучше, чем замерзнуть.

– Может, знакомые пустят?..

– Нюр, окстись, а? – Геша рассердился. – Не бывает у них знакомых! Сама знаешь, как их за знакомства дрючат! Если до таких лет дотянул, то умный, а умные не знакомятся, так, только знаются, и всё. И вообще, чего жопу развесила? Пошли котлы мыть, скоро закладку делать, а она сидит, тут, понимаешь, царевна-несмеяна! Иди, иди, хватит жалость давить.

– Ну так живые же, – баб Нюра встала, зевнула. – Ай, ладно. Не он первый, не он последний…

* * *

Следующий шаг, который Кили решился предпринять, был шагом отчаяния – он отправился к Центру, чтобы рассказать про то, что у него отняли карточку, и попросить новую. По медальону, который он Ашуру не отдал, сохранил. РДИЦ, расчетный документооборотный информационный центр, находился в сорока минутах ходьбы, но для Кили эти сорок минут превратились в полтора часа, ходец из него был хуже, чем средний. Кили не шел, он семенил меленькими шажками, потому что проклятый живот снова начал разрываться от боли, а потом пришла и стародавняя спутница боли – рвота. Кили едва успел убраться с дороги в какой-то дворе, и пристроиться за мусорными ящиками. Рвало его долго, и, когда, наконец, отпустило, он понял с ужасом, что обессилел совершенно. Сердце колотилось, как бешенное, по лицу ручьями струился пот, в глазах двоилось. Кили долго сидел на снегу, приходя в себя, потом принялся приводить в порядок то, что испачкалось – кое-как оттер снегом одежду, лицо, руки. Захотелось пить, он пожевал немного снега. Вроде бы получше.

Знакомые, думал Кили.

Какие знакомые, какие друзья. А то он не знает, что бывало, когда кто-то еще осмеливался… хоть как-то…

…После смерти матери он снова оказался в бараке, но в этот раз барак был детдомовский, и таких, как Кили, в этом детдоме было больше трех сотен. Оборванных, грязных – грязь уже тогда превратилась в постоянную спутницу – никому не нужных. Учили их кое-как, через пень-колоду, по большей части производству и подсобным работам. Всё учение, собственно, и сводилось к работе, сначала полегче, потом потруднее. Они перебирали овощи на местной овощебазе, под сезон, их возили мыть цеха на два завода, стоявших на границе города, иногда их отправляли на лесопилку, паковать в бесчисленные мешки стружку и кору, изредка их, самых отличившихся, даже отвозили на вокзал, мыть туалеты. Вокзал и цеха все обожали, а овощебазу и лесопилку ненавидели. Самой хорошей считалась весенняя работа в человеческой части города, на посадке цветов в клумбы, но на такую работу брали только девочек постарше, а середняку, да еще и нечистокровному, как Кили, про цветы нечего было даже и думать.

В детдоме не разрешалось ничего, и строжайше каралось всё, что попадало в поле зрения воспитателей.

И в первую очередь каралась дружба.

После трёх порок Кили перестал пытаться сдружиться с кем-то, тем более, что его потенциального друга тоже выпороли, причем так, что он трое суток отлеживался. Кили тогда еще меньше досталось, ему повезло, что инициатором будущей дружбы был не он, а его приятель по классу.

Когда Кили стал старше, он узнал, что карается не только дружба. Любовь каралась еще более жестоко – на его глазах воспитатели забили насмерть во дворе сразу двоих. Парня из старшей группы, и гермо на группу младше. За то, что те, по слухам, сошлись, и даже хотели бежать. Ну и убежали, оба. На тот свет.

К выпуску Кили усвоил этот главный урок, и потом всю жизнь держал со всеми эту вечную дистанцию. «Дистанцию вытянутой руки», как ее называли.

Хотелось ли ему дружить, любить?

Дурацкий вопрос. Конечно, хотелось. По молодым годам он еще имел силы и желание мечтать – и мечтал. А кто не мечтал? Молодое тело, гормоны, желания – всё это действовало на него ровно так же, как и на всех других… но Кили был слишком умен, чтобы не осознавать в полной мере смертельную опасность, исходящую от подобных желаний.

Жить ему всё-таки хотелось больше.

* * *

Того, что произошло, он не ожидал.

То есть ожидал, но не столь быстро.

Он кое-как всё-таки добрался до РДИЦа, но на входе, прямо на входе в РДИЦ стоял «водолаз». При полном параде. В шлеме, в панцире, с оружием.

Кили замер на пороге – там, внутри, было тепло, и он даже видел край очереди, сидевшей к двери в первый кабинет. Он, что греха таить, рассчитывал час-другой еще и погреться в очереди, и «водолаз» на входе для него стал полной неожиданностью. С каких это пор они стали охранять РДИЦ? От кого? От таких, как Кили?

«Водолаз» сделал шаг вперед – Кили тут же сделал шаг назад. И еще один, совсем маленький шажок. Взгляд «водолаза» из-под каски буравил его, как осиное жало.

– Чего тебе? – глухо спросил «водолаз».

– Я… мне карточку вернуть… – пробормотал Кили, вытаскивая медальон с номером. – У меня карточку украли…

– Да ну, – протянул «водолаз». – И кто у тебя ее украл?

– Хозяин бывший, – ответил Кили. И снова отступил назад, к самой двери.

– Хозяин бывший, значит, – процедил «водолаз». – Сдается мне, ты гонишь. Давай я тебе те расскажу, чего ты сделал. Ты, сука жирная, проиграл карточку, да? А сюда приперся, чтобы норму вернуть. Потому что жрать ты привык в три глотки. Вон, пальто не застегивается.

– Я не играю… – начал Кили, но «водолаз» в этот момент вытащил из петли дубинку и Кили тут же оказался за дверью.

– Чтоб я тебя тут больше не видел, – рявкнул «водолаз». – Иди к хозяину, падаль, и извинись! На хозяина он накатывает! Пшел вон, кому сказал!

Уговаривать Кили не пришлось. Хорошо еще, что «водолаз» не поперся следом за ним на холодную улицу.

…После школы его по распределению отправили сначала на сборку паллет, и на паллетах он проработал два года. Но не потянул – слабоват оказался, чтобы таскать постоянно неподъемные деревяхи. Поэтому с паллет его перевели сначала на ненавистную лесопилку, а потом, к двадцати годам, он попал на ящики. Это был хороший цех, ящики в нем делали разные, от простых, под гайки или гвозди, до сложных – для химической посуды. Первые пятнадцать лет Кили провел «на деревяшках», а потом его, как отлично справляющегося, перевели на пресс, на пластик. Причем не только на сам пресс, но еще и на химию – то есть на пластиковый замес. Не самое полезное производство, но зато тепло, да и «химики», как называли его бригаду, были на хорошем счету. Им даже давали летнюю неделю, что-то типа отпуска, и разрешали ходить в город и на реку. На реку ходили только по теплу, конечно – хоть как-то помыться. Потому что с мытьем всегда был швах. Зимой один раз в месяц водили в общую душевую, летом в душевой горячей воды не было, поэтому оставался один выход. Река. Самый праздник получался, если удавалось достать мыло, правда, этот праздник случался нечасто.

Жизнь… Кили брел по ледяной улице, и думал. А ведь это всё и была его жизнь, на самом-то деле. Далекое, забытое детство, детдом, работа. И одиночество. Иногда им крутили какое-нибудь кино, но оно было сплошь патриотическое, про войны, про бои, про победы. Ни дружбы там не было, ни любви. Соратничество было, но не больше. Изредка удавалось достать тайком книжку – чтение не приветствовалось, ясное дело – и только в книжках он находил порой то, чего в жизни не было. И быть не могло.

Нет, он не думал, что жизнь может быть иной.

Он не мечтал о чем-то другом.

Конечно, иногда, особенно по молодым годам, он ощущал какие-то смутные душевные движения, но потом, отчасти благодаря изнуряющей тяжелой работе, отчасти возрасту, и отчасти постоянному страху, эти движения сошли постепенно на нет, и исчезли практически полностью.

Жизнь, если вдуматься, состояла в то время из распорядка и привычек. Ранний подъем, наскоро умыться заранее заготовленной водой из бутылки, поскрести голову старой бритвой (головы они все брили, потом он год привыкал, что можно не брить каждый день), и на построение. Завтрак в общей столовке, и строем в цех. Днем чаще всего давали перекус – чай, хлеб, сахар. Иногда выдавали даже «паштет» – мясопереработку. Если не думать, из чего ее делают, вполне можно есть, кстати. После работы – ужин, примерно такой же, как завтрак, и свободное время. Полтора часа. А потом спать.

Это было хорошее время, думал Кили.

Я был сытым. У меня не болел живот. У меня была кровать, причем не у двери, и даже тумбочка была, в которой я хранил вещи. А еще вечера все были свободными, и было место, куда я прятал книги, и даже в город можно было ходить, когда оставались силы на поход. Правда, последние пять лет в химии он начал кашлять, но там все кашляли… вот только он никак не мог предположить, что продлиться на работе не удастся, и что его, не смотря на хороший счет, спишут вчистую в сорок пять.

* * *

Клубешник Кили нашел, когда уже совсем стемнело – зимой темнеет рано – и почти час он ходил рядом, не решаясь зайти внутрь.

Страшно.

Там, внутри, были и люди тоже.

И именно люди ему и были нужны.

Никогда, никогда в жизни он не думал, что дойдет до такого – но, если хоть кто-то клюнет, это будет шанс заработать. Хоть что-то заработать. А если удастся что-то заработать, то можно попробовать подкупить «водолаза» на входе в РДИЦ, и попытаться вернуть карточку.

Кили не мог вспомнить, в какой момент ему в голову пришла такая схема – потому что при других обстоятельствах схема показалась бы ему чистой воды безумием. Но сейчас у него начинался жар, а сами Кили был уже не в состоянии понять, что от этого жара у него сбиваются мысли и что думает он полнейшую чепуху.

Надо зайти внутрь. Надо притвориться… да. Надо притвориться проституткой, среди настоящих средних такие существуют. Надо подцепить кого-то, кто по средним, и…

Он уже не помнил к тому моменту, что проститутки средние все «подрезанные», что без подрезки даже думать не стоит о том, что план может сработать, что…

Он ни о чем не думал в тот момент. Он слишком устал и замерз, и живот болел слишком сильно, чтобы голова могла думать.

Наконец, желание путь на несколько минут попасть в тепло пересилило страх, и Кили побрел в сторону чуть приоткрытой двери клубешника. На входе его никто не остановил, он прошел внутрь, и остановился у второй двери, из-за которой веяло теплом, и пахло дешевым спиртом и куревом. Кили приоткрыл эту дверь, и проскользнул в полутемный зал.

Народу тут было много. Ох и много. Мужики-люди, по больше части немолодые, обрюзгшие, подпитые; середняк, весь, как на подбор, одетый женщинами, лишь несколько косили под молодых людей – выглядело это нелепо и пошло, потому что ни человеческие женщины, ни человеческие юноши так не красятся, и не одеваются. Пародия какая-то.

Совсем чуть-чуть понаблюдав, Кили, не смотря даже на жар, понял, что дело – труба. Его тут никто не заметит даже. И лучше пусть не заметят, потому что если заметят, то… лучше пусть не заметят. Как же не хочется уходить, ведь тут тепло! Еще минуточку, пожалуйста, одну минуточку, мысленно умолял Кили, но минуточки не нашлось – он вовремя увидел, что от барной стойки к нему идут двое мужиков, явно местных, явно трезвых. Искушать судьбу Кили не стал. Не дожидаясь продолжения, он вышел на улицу.

…В сорок пять его списали. Вчистую списали. Дали два часа на сборы, и, считай, выкинули. Правда, сунули в руки направление в РДИЦ, большую бумагу с печатью, и велели, не мешкая, идти туда. Приживалой, мол, пойдешь. Ты культурный, аккуратный, быстро пристроишься.

Так и вышло.

Пристроился Кили быстро, вот только через месяц после этого пристройства он вспоминал фабрику и ее барак, как дом родной, потому что понял, что есть такое пристройство на самом деле.

Прислугу, таких, как Кили, списанных, дозволялось брать чистокровным семьям. И прислуга эта работала на убой. Нет, в первой семье хотя бы не били, но жить приходилось впроголодь, и почти постоянно Кили находился на холоде, потому что взяли его как работника для участка. Летом, коротким северным летом, копать, полоть, сеять, убирать. Зимой – расчищать снег у дома семьи, чистить крышу, чистить дороги.

Нет, он снова не роптал.

Он и не думал роптать, но чувствовал, что в душе поднимается порой обида и непонимание – за что? Он столько лет отработал, он устал, он думал, что приживалой будет полегче, а, оказывается, приживалой еще хуже, чем на заводе.

Когда срок найма в два года кончился, Кили от этих хозяев ушел. Карточку ему тогда отдали без звука, и он даже обрадовался – ну и черт бы с ними, найдет через РДИЦ семью получше.

Нашел… на свою голову. Нашел это чертово Ашурово семейство. Те, первые, хотя бы честнее были. А вот Ашур – не просто честным не был, нет. Он был мерзким. Отвратительным. Гад он был, Ашур, и гадом останется. Гад и есть.

Это он, Кили, считай, что «был».

* * *

До моста он добрел уже в полубреду, совершенно забыв про слова баб Нюры. Когда шел, думал вообще про другое. Про реку думал. Захотел еще раз увидеть реку – с ней много хорошего было связано. И про море тоже думал. Река, море… много воды, вот что главное. Моря-то он точно никогда не увидит. Но река-то вот она, рядом. Увидеть реку, пусть и замерзшую, и умереть.

Что еще остается?

Кончилась жизнь, вот что понимал Кили, бредя по направлению к реке по знакомой с детства улице. Руки и ноги совсем окоченели, зубы выбивали дробь, тело сводило судорогой. Вот и всё, вот и всё… вот так и замерзают, оказывается, и жалко, что я не пьяный, был бы пьяный, было бы не так больно. Даже дышать больно, и шарф уже совсем не греет; тот самый шарф, с собачками и кошками, который вязала сорок лет назад мама…

А что шарф?

Одно название на самом деле. Ветхий, истрепанные, латанный-перелатанный сто раз, и остатки узора только с одной стороны сохранились. Две кошки, да три собачки, от грязи уже почти неразличимые. Там и шарфа, считай, не осталось, только огрызки какие-то, но эти огрызки были дороги, потому что к ним прикасались когда-то мамины руки. Даже лица ее в памяти уже нет, а остался только мешочек в кармане жилета, да эти огрызки шарфа.

Ну и ладно.

Какая теперь разница?

Под мостом было действительно немного теплее; Кили пробрался в дальнюю часть, поближе к толстенным, обмотанным стекловатой и изоляцией трубам. Забился в щель между ними, чтобы грело с двух сторон. С трудом сел – живот мешал – как-то сумел подтянуть коченеющие ноги. Подержал руки на теплом боку трубы, перемотал шарф, в несколько слоев закрывая шею. Посмотрел на реку, неразличимую в темноте, снял очки, сунул в карман. Больше не пригодятся.

Хорошо бы побыстрее, подумалось ему. Впрочем, всё равно. Голова кружится, и хочется спать. И вроде уже не так холодно. Трубы греют? Наверное. И живот вроде немножко успокоился. Вот посижу тут, в тепле, подремлю, а потом, глядишь, и лето настанет… как говорили раньше? Доживем до тепла, всё и образуется.

Доживем…

* * *

– Вот забился, сука, – первый «водолаз», младше званием, махнул рукой куда-то в сторону. – Два раза крюк кидал, сползает.

– А ну, Витьк, попробуй еще разок, – приказал старший.

– Посветите… голову пригнул, соскальзывает.

– Ну хоть как зацепи, блин! – разозлился старший. – Думай, давай, молодой! Не идет за челюсть, так ты… а ну дай сюда!

– Может, завтра по свету вытащим?

– Чего ты по свету вытащишь? Он окоченеет и смерзнется весь, как потащишь оттуда? Щель узкая. Коммунальщики тебе спасибо не скажут. С гнильем потом возиться охота? Или объяснять, что нам неудобно было, поэтому у нас падаль до весны в трубах застряла у всех на виду? Кидай, давай, чего стоишь?!

С десятой попытки крюк-тройка всё-таки зацепился. Подналегли на веревку, потащили. Что-то хрустнуло, но явно не шея и не челюсть.

– В подмышку попал, – отдуваясь, сообщил старший, светя фонариком на тело. – Вот обмотался-то, падла! Где только раздобыл барахла…

– Обыскивать будем? – деловито спросил молодой.

– Обыыыскивать? – протянул старший. – Ну, обыскивай, коль не шутишь. Много всего найдешь, точно говорю. Цепку железную на шее, да вшей в пальте. Ищи, чего встал-то?

– Я… раздумал, – молодой стушевался.

– Правильно раздумал, – похвалил старший. – Значит, так. Учись, пока я живой. Это полукровный, видишь? К таким на выстрел не подходи, и никогда не трогай. Потому что у них не только ихнии болезни бывают, но и наши все. А у тебя дочка маленькая дома. А у него брюхо вон какое – кумекаешь, из-за чего?

– Больной, что ли? – опасливо спросил молодой.

– Нет, блин, здоровый, вишь, покупаться на речку пришел, – заржал старший. – Ясное дело, что больной. И дохлый. Но этот хоть без той заразы, башку давить не будем.

– То есть яйца нет, что ли?

– В башке-то? Нету. Вишь, как глаза глубоко запали? Значит, нормально. У которых яйцо, у тех всех глаза навыкате. И даже не закрываются совсем. Закроет вроде, а между веками полоска. Сечешь?

– Даже у мертвых?

– Ну а то. И у мертвых тоже. Этот просто старый. Со срока сошел, выперли, он и замерз. Обычное дело. Ладно, давай в кузов кинем, и поехали. Холодно сегодня, вот ночка, а!

– В утилизацию? – уточнил молодой.

– Смеешься? Ну на хрен. Хоть десяток наберется, тогда свезут. Или мы свезем. На двор сзади кинем, и вся недолга. С остальными полежит. Погода холодная, чем им сделается.

– А собаки не погрызут?

– Так перестреляли вчера еще собак-то, – хохотнул старший. – Тютя ты, Витька. Всё веселье проспал. Там такое было… ща расскажу, оборжешься.

2. Четыре тайны

– Эри, близко не походи! Стой там! Говорю, стой там, где пол белого цвета.

– Почему?

– Потому что это может быть опасно! – рявкнул Скрипач. – Ит, завел?

– Глаза разуй… так, смени, я переодеться.

– Ит, кто это, и что с ним? – с ужасом в голосе спросила Эри, отступая в белую зону. – И откуда ты его взял?

– Кто? Понятия не имею. Что? Сейчас будем разбираться. А взял… – Ит уже натягивал хирургичку, поэтому говорить ему было не очень удобно. – Там было что-то типа участка милиции. И двор. В одном углу двора лежали застреленные собаки, в другом – шесть трупов. Этот оказался живым.

– И Ит занялся любимым делом, – язвительно произнес Саб, который до этого момента молча стоял в двери.

– Каким любимым делом? – не поняла Эри.

– Приволок пада…

– Если ты произнесешь слово «падаль», я тебе разобью рожу, и не посмотрю на то, что ты сильнее, – пообещал Ит. – Рыжий, что?

– Пока держу, иди давай. Тут черти что… Саб, ты помог бы, что ли? – Скрипач поднял голову. – Хоть одежду срежь.

Саб страдальчески возвел глаза к потолку. Видно было, что он возмущен, но пока что сдерживается – и вовсе не из-за итского обещания.

– Ладно, хорошо, – проворчал он. – Переоденусь только.

– Тогда резче, – проворчал Скрипач. – Во дырка какая оригинальная… чем его так, интересно?

– Крюком, как я понял. Этому еще повезло, его волокли за подмышку, – Ит сейчас помогал Скрипачу ставить систему, параллельно заводя первые анализаторы.

– А других? – с подозрением спросил Скрипач.

– А других за нижнюю челюсть. Ладно, про это потом расскажу. Сейчас не время. Саб, ты где там?

– Уже здесь, – проворчал Саб.

– Второй раз прошу, помоги раздеть. Не видишь, что ли, мы заняты? – Скрипач явно разозлился. – Не стой столбом!

– А почему у него живот такой? – Эри, невзирая на запрет, подошла поближе.

– Асцит, – ответил рыжий. – Скопление жидкости.

– Из-за чего это?

– Сейчас будем разбираться. Или сердце, или печень, – Ит пожал плечами.

– Или селезенка. Или вирус группы Косера. Или всё сразу, – галантно подсказал Саб.

– Да, или так, – подтвердил Скрипач. – А ты прав. Всё сразу и есть. Только это не Косер. Это гепатит. Видишь?

– Чего? – Саб ту же перестал ерничать. – Какой гепатит у рауф?

– Примерно такой же, как туберкулез, – Ит поднял голову. – Эри, я тебе что сказал? Отойди! Тебе потом лечиться охота? И вообще, иди лучше в рубку, понаблюдай оттуда. Целее будешь.

– Да ничего со мной не случится, – ответила Эри, правда, особенной уверенности в ее голосе не ощущалось.

– Давай не будем проверять, – попросил Ит. – Посиди час там, пожалуйста. Потом, если захочешь, оденешь хирургичку, и придешь. Хорошо?

– Ит, потом трепаться будешь. Вторую мишень бери, я по первой. Саб, смотри анализы, – Скрипач, видимо, решил поруководить. – По двум градациям смотри. Тут, кажется, всё еще интереснее, чем мы думали…

* * *

– …это даже не полный набор. Это два полных набора в одной, так сказать, таре, – Скрипач сидел в кресле, и спешно допивал вторую чашку холодного чая.

– В смысле «два полных набора»? Рыжий, расскажи нормально, – попросила Эри. Шилд, лежавший на спинке ее кресла, поднял голову, и подозрительно посмотрел на Скрипача.

– Ох… не получится нормально. В общем, этот товарищ… в некотором смысле похож на нас с Итом, – Скрипач нахмурился. – Он… он тоже принадлежит к двум расам одновременно. У него чуть больше от рауф, чем у нас, но по антропометрии, а так…

– Так он… он – как вы? – удивилась Эри.

Скрипач кивнул.

– Примерно, как мы, – согласился он. – Не могу пока что сказать больше, потому что сам еще не разобрался.

– Но он выживет? – требовательно спросила девушка.

– Не знаю, – Скрипач встал. – Сделаем всё, что сумеем. Если коротко – организм изношенный, куча хронических болячек, сильно запущенных, перспективы не очень. Себя ты до нашей встречи хорошо помнишь?

Эри кивнула.

– Возьми то, что было с тобой, и смело умножай на двадцать, – Скрипач вздохнул. – Если сейчас мы его сможем вывести из полиорганной недостаточности и справиться с последствиями переохлаждения, то шанс есть. Все, пойду я работать, пока Ит с Сабом не перегрызлись там.

…Ит с Сабом не перегрызлись – им было некогда. Когда Скрипач вернулся, Ит как раз закончил заводить вторую очередь системы, а Саб – дезинфицировать всё то, что возможно было дезинфицировать. Саб, конечно, предложил уничтожить одежду, которая была на пациенте, но рыжий не позволил, тем более что «Горизонт» уже вовсю сигналил, что в тряпках есть металл. Скрипач сменил Ита, Саба отправили передохнуть и глотнуть лхуса, а Ит, надев дополнительные перчатки, пошел разбираться с одеждой. Сами вещи он просмотрел бегло, но два предмета привлекли его внимание. Это была цепь с медальоном овальной формы, и маленький засаленный мешочек, завязанный настолько туго, что Иту пришлось взять биощуп первого размера, чтобы развязать шнурок.

– Ого, – только и сказал Ит, когда увидел содержимое мешочка. – Рыжий, занят?

– Сейчас… Ит, минуту, тут вот с этой долькой печени… вот же хрень-то какая… погоди, тромб выдеру из сосудика…

– А системе слабо это сделать? – поинтересовался Ит, вставая.

– А я уже всё. Не люблю я системой. Это еще что? – оторопело спросил Ит, глядя на предметы, которые лежали у Ита на ладони. – Это как?!

– Вот и мне интересно, как это, – кивнул Ит. – А еще больше мне интересно, где мы находимся.

* * *

В этот мир их вывел первый мост, который построила из Мелтина Эри. Она долго не могла отважиться на это, полгода искала место, боялась – потому что она только начинала осваивать то, что пришло вместе с нею в реальность из Мира Берега[1]. Изменилась ли она? Да. Разительно. Ит и Скрипач, наблюдая за нею, постепенно пришли к выводу, что Эри прошлая, которую они подобрали на Соде, и Эри нынешняя – это, по сути дела, две разные Эри, которых роднит, пожалуй, только одно: глубокая убежденность в том, что всё происходящее – правильно. И еще, пожалуй, вера. И Эри прошлая, и Эри нынешняя – умели верить, без оглядки, вне логики, вне добра или зла.

За полгода на Мелтине, пока ждали первого моста, произошло многое. Сначала долечили Саба, потом взялись за Скрипача, которому восстановили ногу, а потом очередь дошла и до упирающегося Ита, который, по его словам, вовсе не жаждал оказаться на столе у местных с целью замены эндопротеза на «нечто приличное». Упирался он два месяца, потом махнул рукой, и сдался – как оказалось, не зря. То, что на Терре-ноль заняло больше трех лет в общей сложности, тут заняло месяц, причем без единой проблемы или сбоя. Немногим позже Ит признался Скрипачу, что всё время ловил себя на том, что происходящее кажется ему ирреальным, на что Скрипач ответил, что тоже в реальность не особенно верит, и что для проверки этой самой реальности он, Скрипач, может дать своей новой ногой ему, Иту, по какой-нибудь новой точке тела. Ит, подумав, отказался, заявив, что незачем ломать то, что другие столь хорошо починили.

Вообще, с реальностью до ухода с Мелтина и впрямь происходили какие-то нелады. Что было тому виной? Время, которое отняла у них Земля Node, откровения Эри из Мира Берега, шаткое положение в Сети самого Мелтина? Они не знали. Не могли знать. Но изменения эти ощущали все, даже вечно скептически настроенный Саб. Как-то он потихоньку признался Скрипачу в том, что ему хочется посильнее ущипнуть себя за руку, чтобы поверить в происходящее.

Наэля и Агни, двоих молодых рауф, вывезенных из Node, удалось очень удачно отправить в Санкт-Рену, дружественный конклав, еще в первый месяц, и все этому обстоятельству были очень рады. Саб снабдил Наэля своей генной картой с подробным описанием родовых признаков, длинным напутствием, демонстрацией крепкого кулака, и слов «попробуй только не сделать то, что обязан, и, если что-то случится…», на что осмелевший Наэль заявил, что это его семья, и он сам сумеет о ней позаботиться. На том и решили[2].

…Мост у Эри получился не с первой попытки, но причиной двух прежних неудач стала, в первую очередь её робость и неуверенность; Эри пока что была не в состоянии оценить свои собственные силы, и побаивалась. Многие вещи, которые она теперь делала, она не могла толком даже объяснить. В её вселенной не было, например, слов «куда», или «через что», или «каким путем».

Дорога, как она объясняла, не идет «куда-то», она в данном случае идет «к кому-то». Может быть, «к чему-то». Но не «куда».

– Эри, этот мост с первой попытки не приведет нас… туда, куда надо? – спрашивал Ит. – Ведь так?

– Ага, – соглашалась Эри. – Не приведет. С первой попытки не получится.

– А с какой получится? – пытался понять Скрипач.

– Не знаю. Может, со второй, может, с шестой. Я, правда, не знаю! Но нам надо сейчас… ммм… в общем, мы уходим отсюда по мосту, приходим в другое место. Живем там полгода, пока я строю следующий мост, и идем дальше.

– Всего-то, – качал головой Саб. – Как же просто-то! Как же я сам не догадался!

– Не ерничай, – просил Скрипач. – Эри, а к нашей семье ты сумеешь потом построить мост?

– Сумею, – пожимала плечами Эри. – Но мы же сначала найти моих спящих хотели, верно?

– Когда найдем, сумеешь? – снова спрашивал Скрипач.

– Сумею, сумею, – рассеянно успокаивала его Эри, поглаживая по голове Шилда. – Сюда же я сумела? Значит, смогу и туда.

Самым странным было то, что Саба не пришлось уговаривать – он, по его собственным словам, «засиделся», и сейчас был готов к новым авантюрам. Он, кажется, был готов вообще на что угодно, чтобы побыстрее удрать с Мелтина, который для него был слишком уж выхолощенным и безжизненным. Когда в небе над морем появился мост, в этот раз похожий на воронку из белого огня, Саб ступил на борт «Горизонта» первым. Лишь бы поскорее убраться с планеты.

Было ли страшно? Скрипач утверждал, что нет. Не было. Ощущение от моста оказалось совершенно непонятным и оттого вдвойне удивительным – корабль словно взяла невидимая рука, и… переставила с места на место. Причем эта перестановка не заняла времени вообще, даже тысячной доли секунды. Просто в один момент перед ними была одна звездная карта, и тут же на ее месте оказалась другая, о чем корабль, конечно, сообщил. Казалось, даже корабль слегка растерялся – если, конечно, интелэктронные системы на это способны.

…Таким же способом Эри перемещала катер Сэфес, очень и очень давно. Перемещала неосознанно, не понимая, что делает. Хорошо, что сейчас она хоть что-то понимает… кажется, понимает…

– Транспортникам про это говорить нельзя, – покачал головой Ит. – Транспортники нам этого не простят.

– Нам это никто не простит, в первую очередь официалка, – усмехнулся Саб. – Нам даже контролирующие, как вы их называете, такого бы не простили. Ну и девочка.

– Только пусть даст инструкцию, как снимать кота со своей ноги, когда ему охота поиграть, – проворчал Скрипач, с трудом отцепляя от себя Шилда. – Кстати, а где мы?

…В реестре «Горизонта» нужной точки не оказалось, но в этом ничего особенного не было – вполне возможно, что это вообще чужая галактика, а если это так, то откуда бы ей взяться в реестре Трех Спиралей? Остальное – по стандарту. Вышли они у мира, очень напоминающего бесчисленные миры Сонма. Всё тот же желтый карлик, всё та же планета-эквивалент. Даже очертания материков похожи, причем одновременно на всё подряд. И на Sod, и на Node, и на Терру-ноль, и на Окист, и на Землю-n…

Сутки пробыли на орбите, благо, что пространство казалась абсолютно пустым. Даже искусственных спутников не было, о чем «Горизонт», конечно, сообщил. Видимо, местные в космос не выходили. Что ж, оно и к лучшему.

Эти сутки для всех стали, по общему ощущению, какими-то необычными. Странными. Иту казалось, что реальность, до этого раздробленная, разломанная, словно бы снова собирается воедино. Он силился понять – что же не так, что раньше было неправильно, что неправильно сейчас – и всё никак не находил ответа.

«Что-то с нами за это время случилось, – думал он. – Что-то случилось. И когда мы прошли по этому мосту, тоже что-то случилось, причем что-то такое, чего никогда не бывало раньше. Словно что-то недостижимое, которое было всю жизнь очень далеко, вдруг приблизилось неимоверно, а зрение еще не успело перестроиться, и теперь это нечто – близко. Причем настолько близко, что не видно ничего, одни цветовые пятна и никакой конкретики. Это из-за Эри? Что она вообще теперь такое? Кто она? Ничего не понимаю. Совсем ничего. Надо как-то развеяться и прийти в себя. Чтобы меня отпустило. И Мелтин отпустил, и то, что Эри рассказывает о Береге, и это чертово ощущение ирреальности».

Это ведь он уговорил остальных не тянуть, а снизиться и зависнуть где-нибудь, «где незаметно». Это он хотел пойти на разведку – да какая разведка, просто так, что называется, пройтись «от делать нечего». Это он нашел неприметный северный городишко, и попросил рыжего подвесить корабль «вон у того лесочка, чтобы далеко не тащиться по снегу». Прогуляться захотел. Проветриться. Привести в порядок мысли.

Прогулялся, называется…

* * *

– Это что такое? – спустя пятнадцать минут произнес Саб севшим голосом.

– Не узнаёшь? – ехидно поинтересовался Скрипач. – А я вот сразу узнал.

– Рыжий, прекращай идиотничать, и говори, где вы это взяли! – рявкнул Саб.

– В его одежде. А вот это, – Скрипач потряс цепочкой, – было у него на шее. Саб, у тебя постоянные промахи с падалью, тебе не кажется? Сначала Наэль, теперь вот этот…

– Ой, да подожди ты, – Саб рухнул в кресло. – Быть этого всего не может! Этого всего просто не может быть, это нереально!!!

– А что теперь вообще реально? – вкрадчиво спросил Скрипач. – Эри, скажи, это ведь реально всё?

– Ну да, – пожала плечами Эри. – Но я не поняла…

– Давайте по порядку, – Скрипач посерьезнел. – Ит идет в город, так?

– Так, – кивнул Саб. – Потому что он идиот.

– Согласен. Итак, идиот Ит идет в город. В городе он натыкается на того товарища, которого сейчас к первой операции готовит. Я прав?

– Прав, – Саб снова кивнул. – У него срабатывает рефлекс, гм, привитый годами, он хватает этого… гм… пострадавшего… в охапку, и бежит сюда.

– Пострадавшего, во как, – покачал головой Скрипач. – Нет, не бежит. Модуль он вызывает, и на модуле уже сюда. Потому что так быстрее.

– Хорошо, – вымучено согласился Саб. – И в снятой одежде этого самого… которого он принес… находится вот это всё?

– Ну да, – согласился Скрипач.

– Теперь прямой вопрос – это вы ему подсунули?

– Когда?!

– Когда Ит его нес.

– Саб, но зачем? Зачем это делать? – Скрипач покрутил пальцем у виска.

– Потому что вы оба идиоты с извращенным чувством юмора!!! Потому что вы прихватили тогда из дома, и теперь…

– Я вообще ничего не понимаю! – рассердилась Эри. – Кто? Что? Из какого дома? Из того, что на берегу?.. Из дома Саба, где были ундины?

– Замолчали все, – Скрипач встал. – Так. Саб, ты первый. Мы ничего ему не подсовывали, это раз. Такими вещами не шутят, это два. Пациент при смерти, какие вообще могут быть шутки, это три. Когда мы уходили из дома, на нас шли два цунами, это четыре. При всем желании у нас не было времени обыскивать твою комнату, чтобы что-то прихватывать. Взяли то, что было на виду. Облачение, портрет твоей мамы… это всё.

– Коробка была в нише, в стене, под подоконником…

– Спасибо, что просветил. Теперь я в курсе, – хмыкнул Скрипач. – Но учти, в твою комнату мы до начала атаки Яхве ни разу не заходили. И вообще бы не зашли, не начнись эта свистопляска. Так, теперь ты, Эри. Объяснить, что к чему?

Эри кивнула.

– Саб считает, что мы подсунули больному в вещи вот эти три предмета. Мы этого, разумеется, не делали. Понятно?

– Да, – согласилась девушка. – Вы этого не делали, я вижу. Но что с этими предметами не так?

– Да всё вроде бы так, вот только эти вещи… хм… Это – фигурка женщины-кошки, видишь? Знаешь, кто это? Это Бастет, хорошая такая богиня, добрая и умная. А вторая фигурка – это собственной персоной Анубис, бог-шакал, или Саб собственной персоной… вот только маленькая проблемка в том, что непосредственно эта фигурка – на самом деле не фигурка, а передатчик, который Саб раздавал представителям высоких родов, верно? И изготавливал он их тоже сам.

– Это не просто передатчик. Это счетчик, – глухо добавил Саб.

– Еще лучше. Потом пояснишь, что именно и как он считает. Но и это еще не всё. На медальоне, который мы сняли с больного, на обратной стороне вырезан… опять же Саб, ведь так? И подпись стоит. На русском языке.

– А что там написано? – с интересом спросила Эри.

– «Псоглав, веди мысли мои». Эри, ты не будешь так любезна объяснить, в какой мир мы попали благодаря мосту? – Скрипач повернулся к девушке.

– Я… я не знаю. Это просто мир на нашем пути, – Эри выглядела растерянной. – Рыжий, я кроме Сода нигде в жизни не была. Ну, Мелтин, но это ведь вы меня туда привезли, и…

– В общем, ты не знаешь.

– У тебя самого есть какие-то предположения? – спросил Саб.

– Пока нет, – Скрипач прикусил губу. – То есть на самом деле вроде бы есть, но это безумие какое-то получается. Ладно, пока не будем торопиться. Эри, сиди здесь. Саб, пошли помогать, Ит вызывает.

* * *

– …сейчас не справится. Потому что даже на биощупах и при сохранности это вмешательство.

– И что ты предлагаешь?

– Снизим вирусную нагрузку, полечим кровь, подкормим, поддержим. Через сутки, если организм позволит, делаем первую очередь – исправляем то, что самое критичное по сердцу. Таким образом убираем первую мишень. Дальше…

– Ит, подожди ты с «дальше», – попросил Скрипач. – Я предлагаю подстраховаться с печенью, и взять фрагмент на доращивание. Потому что своя печень ты сам видел, какая. И сколько там придется удалять, ты видел тоже.

– Хорошо, завтра же и возьмем. Если завтра всё проходит удачно, еще через сутки заходим на второстепенные мишени – каверна в правом легком и селезенка.

– Ты забыл про почки, желудок, и кишечник, – напомнил Саб ехидно. – Короче, весь набор. И всё в приоритете. Не пойму, его что, вообще никогда не лечили, что ли?

– Не пойму, ты в мирах первого-второго уровня вообще никогда не работал, что ли? – в тон ему ответил Ит. – Не лечили, видимо. И зрение не корректировали. Можешь поглядеть, какие чудесные очки я у него в кармане нашел. Вон, лежат, у запасного модуля. Не бойся, я их простерилизовал, если ты об этом.

– Очки? – с интересом переспросил Саб.

– Ну да, очки. Сильные очки, но, судя по тому, что я успел посмотреть, даже эти сильные очки были для него слабыми. Ладно, глаза мы потом сделаем, если вообще его вытащить получится, – Ит задумался. – Его не только не лечили, Саб. Он работал, судя по всему, фактически на убой. Все руки, до локтей, в старых химических ожогах. На голове полно порезов, по всей видимости, голову он либо сам постоянно брил, либо ему брили.

– Он голодал? – спросил Саб, нахмурившись.

– Последние месяцы – однозначно да, – подтвердил Скрипач. – В этом как раз ничего удивительного нет, при циррозе это закономерно. Есть он, скорее всего, не мог, потому что была частая рвота – тоже закономерно. Вообще, тут не позавидуешь – вот так паршиво умирать. Это мучительно, и это больно.

– А почему он такой жутко грязный? – спросила Эри по связи. Она поняла, что в медблок ее не допустят, и решила, что беседовать можно и из рубки. – Ужасно грязный. И запах там был…

– Сейчас запаха уже нет, – успокоил Ит. – Грязный? Если очень долго не мыться, получается грязь. Сама понимаешь.

– Он просто кошмарно выглядит, – сказала Эри. – И на голове болячки везде… бррр…

– Расчесы. Прости за подробность, но это вши, – Ит поморщился. – По личному опыту могу сказать, что это не рекорд. Вот когда я с Колымы приехал…

– Да, это был рекорд, – гордо подтвердил Скрипач. – Это был еще какой рекорд! Ни до, ни после я не видел такое количество вшей на квадратный сантиметр одежды.

– Хватит, а? – попросил Саб. – Какая гадость. Это давно было?

– Очень, – хмыкнул Скрипач. – Предсказываю. Сейчас Саб начнет чесаться. Рефлекторно. Три, два, один… ну?

– Не смешно, – Саб отвернулся. – Совершенно не смешно. Омерзительно. Может быть, всё-таки сожжем эти тряпки?

– Только когда хозяин очнется, и разрешит это сделать, – твердо ответил Ит. – И ни минутой раньше. Рыжий, подежуришь первым?

– Давай, – кивнул Скрипач. – Сначала я, потом Саб, а потом мы оперировать. Потом снова я, потом ты, потом Саб. Думаю, вытащим. И не таких вытаскивали. Да и вообще, если он до сорока девяти дотянул без помощи, то почему бы ему и в этот раз не справиться? Все-таки гермо. А гермо живучие.

– Не совсем гермо, – возразил Саб.

– И что с того? – пожал плечами Скрипач. – Вытащим. Ну да, повозиться придется, но, если честно, я по нормальной работе соскучился уже. Ит, ты в любом случае молодец, что его приволок. Что не бросил. Всё, идите спать, а я тут повожусь еще немножко кое с чем.

* * *

– Ит, а о чем ты думал, когда ты его сюда тащил? – шепотом спросила Эри.

– Ни о чем, – признался Ит. – Может быть, о том, дотащу живым или нет. Когда работаешь, не думаешь. Просто работаешь.

– Но тебе его было жалко? – требовательно спросила Эри.

– Ты имеешь в виду сострадание? – уточнил Ит. – Нет. Говорю, же эмоции выключаются. Либо работа, либо эмоции. Именно поэтому запрещено работать со своими. Причем везде. И это правильно. Потому что, если будешь жалеть, с высокой долей вероятности навредишь.

– Понятно, – протянула Эри. – А я вот чувствую.

– Его? – удивился Ит.

– Ну да, – кивнула Эри. Буднично кивнула, словно речь шла о чем-то совершенно обычным. – Ему до того, как он стал замерзать, было плохо. Больно было. И он искал место, где было бы не так больно.

– Ты видишь какие-то образы, или это просто эмоции?

– Эмоции, конечно. Образы я видеть не умею, я же не Феликс, или как его там правильно. А ты расскажешь, почему он просил у тебя прощения за головную боль?

– Расскажу, но как-нибудь в другой раз, – пообещал Ит. Тихонько погладил Эри по руке. – А ты стала… такая…

– Какая? – лукаво спросила она.

– Такая, что тебя хочется съесть, – признался Ит.

– А мне хочется намотать твои волосы на кулак, и…

– Ну так намотай, – разрешил Ит. – Нам никто не помешает. Саб спит, рыжий дежурит.

– Вот возьму, и вправду намотаю, – пригрозила Эри. – Мне даже там, на Берегу, хотелось это сделать. Но я, между прочим, не сделала. Потому что это бестактно и нечестно.

– Да?

– Ну да. Вы ведь спали. Но сейчас-то ты не спишь, поэтому иди-ка сюда, и подставляй твои волосы!

* * *

Первый этап прошел на отлично, а вот второй пришлось разделить еще на два под-этапа. Селезенку для успешного вмешательства решили полечить лишние сутки, и лишь после идти сперва на неё, а потом – на лёгкое. Следующим этапом была печень, которую решили восстановить по фрагменту, потому что привести в порядок изуродованный орган не представлялось возможным. Ткани из группы «быстрых», доращиваются отлично, причем прямо в теле, на системе, методика отработана…

Саб, хоть и ворчал, тоже, видимо, соскучился по настоящему делу, а еще его усердие подогревал интерес, ничуть не меньший, чем у Ита и Скрипача, но имевший, как впоследствии выяснилось, несколько другую природу.

На шестые сутки стало окончательно понятно, что пациент выкарабкается, и что перспективы у него весьма неплохие – если такими же темпами дело пойдет и дальше, то через неделю можно будет рискнуть, и дать сознание. А еще неплохо бы, пока есть время, сделать глаза, восстановить волосы, и шлифануть старые шрамы на руках. Но это потом, когда время будет. Сперва глобальное, потом мелочи.

– А можно его хоть как-то помыть? – чуть ли не каждый день спрашивала Эри. – Ребята, ну пожалуйста, ну вымойте его.

– Как только будет можно, сразу вымоем, – пообещал Скрипач. – Не просто вымоем, а глобально отмоем. Думаешь, нам не интересно? Еще как интересно. Но пока что нельзя.

– И когда будет можно?

– Дня через три-четыре, – пообещал Скрипач. – Не теряй времени. Принимай ставки.

– Какие ставки, у кого, и на что? – не поняла Эри.

– У ребят. На степень настоящей смуглости, цвет волос, и особенности характера.

– Да ну тебя, – отмахнулась Эри. – Он ведь рауф, а значит, чистоплотный. Мне кажется, ему будет приятно проснуться, и понять, что он чистый.

– Так это любому приятно, – развел руками Скрипач. – Нет, есть патологические грязнули, но это явно не тот случай. По нему видно, что он пытался следить за собой. Просто условий, видимо, не было. Ладно, ладно, уговорила. Помоем. Не переживай. Только чур честно – не просить корабль, чтобы показал без грязи. И волосы тоже не смотреть. Он-то может, но… знаешь, это как память снимать.

– В смысле – как память снимать? – не поняла Эри.

– Можно посмотреть фрагменты памяти пациента, там обычно много что есть, но… – Скрипач замялся. – Это даже в военных госпиталях делается очень редко.

– Почему?

– Потому что это некорректно. Нехорошо и непорядочно, – Скрипач вздохнул. – На смерти это обычно делается, Эри. Когда минуты остались, а сведений о пациенте по какой-то причине нет. Хоть родных найти… сама понимаешь.

* * *

Всю эту неделю «Горизонт» в невидимом режиме мотался над всё тем же лесочком, неподалеку от города. Решение никуда не уходить принял Скрипач, у которого вдруг неожиданно проснулось старое агентское чутье, и, как выяснилось немногим позже, он поступил совершенно правильно.

Когда с пациентом более ли менее определились, рыжий, в своё свободное время, решил поинтересоваться местными теле— и радиосетями. И через час анализа, который делал «Горизонт», впал в глубочайшее изумление.

На планете – он это знал точно – были рауф. Когда корабль вышел к этому странному миру, они вообще сперва решили, что это, возможно, колония, причем заброшенная. Или человеческая, или… рауф. Потом, через сутки анализа, пришли к выводу, что мир человеческий, но или не зонированный, или в низкой фазе. Обычный человеческий мир, ничего из ряда вон выходящего. Анализ делал «Горизонт», сами они тогда, по выражению всё того же Скрипача «пытались собрать лапы в кучу». И кое-как собрали.

…А потом Ит приволок этого самого пациента, и они, разумеется, обо всем забыли на несколько дней…

Так вот, рауф на планете имелись. Ит видел их в городке, не одного и не двух. Людей не видел, а рауф – видел. Но…

Рауф были на планете, а вот в вещании сетей – их не было.

То есть сначала рыжий решил, что там упоминаются только люди, но потом выловил передачу по радио, нудную, информационную, и в этой передаче упоминались некие «чистокровные тройные» и «полукровные тройные».

«Тройные» – этот как раз и были рауф. «Полукровные» – это, видимо, та часть популяции, к которой относился пациент. «Чистокровные» – без примесей сторонней крови.

– Абсурд какой-то, – бормотал Скрипач, вполуха слушая передачу. – Полнейший абсурд… но, если вдуматься, и мы сами абсурд, и пациент наш абсурд… но, тем не менее, я же тут сижу…

В передаче шла речь о дотациях для каких-то областей, принявших на баланс чистокровных и полукровных, и о проблемах, связанных с тем, что содержание не только не окупается, что оно убыточно. А также о том, что, не смотря на принимаемые меры, популяция всё никак не стабилизируется, и поэтому в одних областях существует недостаток, а в других – переизбыток какой-то продукции. Потом речь пошла о производствах, и приглашенный гость принялся жаловаться ведущему на низкую результативность полукровных, «несмотря на то, что им создаются все условия». Дальше речь зашла о специфике общения, а после плавно переехала в область обеспечения безопасности и о холодных регионах.

– Вот с этим придется разбираться отдельно, – подытожил Скрипач, когда передача кончилась. – Но что-то мне подсказывает, что из лесочка пока что убираться рано. Ладно, поглядим…

О своих открытиях он в тот день ничего и никому не сказал. Всем было ни до того. Да и ему самому было не до того. Совсем не до того. Поэтому он решил пока что молчать.

* * *

В ту ночь дежурил Ит, он вызвался сам, добровольно. Прошло уже десять дней после того, как он принес этого… этого кого? сам у себя спрашивал Ит, и не находил ответа. Вытянуть да, удалось, но они все устали, да и ощущение ирреальности до сих пор полностью не прошло. В общем, Ит сам решил сидеть при пациенте, хотя большой необходимости в этом не было. Но ему хотелось побыть одному. Видимо, чтобы подумать.

– Черти что, – в который уже раз произнес Ит. – Нет, не понимаю…

– Простите, Ит, но что именно вы в данный момент не понимаете? – вдруг спросил «Горизонт».

Ит нахмурился.

– В смысле? – спросил он в ответ. – Ты о чем?

С кораблем они общались редко. Исчезающе редко. Да, интэлектронная система тут была очень высокого уровня, по сути, это было вполне разумное и в некотором смысле псевдо-живое существо, но…

…но они слишком хорошо понимали эту разницу. Между «настоящим» и «почти». Поэтому общение с кораблем было исключительно деловое, и нечастое.

– Вы уже несколько дней говорите «я не понимаю», – уточнил дотошный «Горизонт». – Я рискну взять на себя смелость поставить вас в известность о том, что вы не смотрели пациента по генетике.

– Да что ты, – усмехнулся Ит. – Это мы сделали в первую очередь. Иначе, прости, как бы мы его сумели лечить?

– Не в этом смысле, – возразил корабль.

– Как можно кого-то смотреть по генетике в другом смысле? – нахмурился Ит.

– Совместимость.

– Кого и с кем? – рассердился Ит. – Ты можешь говорить конкретнее?

– Я сделал анализ по совместимости. Ит, вероятность того, что этот ваш прямой отец, составляет 99,9 в степени n. Простите, что я вмешался, но вы не включали в состав анализа этот параметр.

– Что? – растерянно спросил Ит. – Зачем его включать? Повтори про вероятность.

– Вероятность того, что…

– Выведи, – приказал Ит. – Абсурд.

С минуту он, нахмурившись, рассматривал строки, тут же повисшие перед его глазами.

– Модель дай.

Ирреальность.

Полная и абсолютная ирреальность.

Ит вдруг ощутил, как у него звенит в ушах… или это не в ушах? В голове?..

– Мою модель, – приказал он.

Еще одна трехмерная картинка.

Наложение исходных параметров.

– Чушь какая-то, – растерянно произнес Ит. – Этого не может быть.

– Простите… – кажется, корабль смутился. – Но… Я, вероятно, вмешался не в свое дело…

– Хватит мямлить, – Ит зажмурился и потряс головой. – Подожди. Давай так попробуем. Если ты утверждаешь, что это… гм… мой отец, то… «Горизонт», какой сейчас год?

– Внутренний? – уточнил корабль.

– Ммм… для начала да.

– Со дня моей постройки?

– Так, слушай, – Ит разозлился. – Нет, не со дня твоей постройки. И давай уже не внутренний. Ну?

– Могу определить только косвенно, – корабль явно осторожничал.

– Ты будешь говорить, Люся проклятая, или нет?! – взорвался Ит.

– Косвенно. Согласно взаимному положению звездных скоплений, которые удалось идентифицировать… – корабль мялся, как первоклассница во время первого в своей жизни ответа на уроке перед всем классом.

– Ну?!

– Это время я мог бы отнести к первому миллиарду лет после возникновения… известной мне части вселенной.

– Что ты сейчас сказал? – севшим голосом спросил Ит.

– Это время я мог бы…

– Так, слушай, железяка, – медленно доходит, слишком медленно. – Ты… уверен?

Идиотский вопрос. Но другой почему-то в этот момент не пришел в голову.

Ирреальность.

Абсолютная ирреальность.

Полной тишины нет – работает система, а она не может работать беззвучно. Жизнь – это всегда звук. Скверно, когда звук пропадает. Но сейчас он есть, есть и будет. И это правильно. Но вот только ощущение ирреальность с каждой секундной все усиливается.

– Да, разумеется, – «Горизонт» явно приободрился.

– Слушай, Люся, а как мы попали сюда, ты… проанализировать сумел?

Они уже спрашивали корабль про это. Нет, не сумел.

– Нет, не сумел, – ответил корабль. – Мы просто были там, а стали здесь.

Не «долетели». Не «переместились». «Стали». Мы – были, и мы – стали.

– Я ничего не понимаю, – признался Ит после почти минутного молчания. – Мы находимся на планете, которая принадлежит… ммм… времени, которое… которое было очень задолго до нашего. Ладно, не нашего. До дня твоего создания. Тебе ведь так проще? И пациент, которого мы сейчас работаем, является… моим прямым отцом?

– Я бы сказал чуть иначе, – поправил корабль. – Не «вашим». Отцом вашего исходного кода. Если я правильно интерпретирую полученную от вас информацию, ваш код передавался от носителя к носителю, но при этом он в какой-то мере все-таки подвергался изменениям и мутациям. Пусть и незначительным. Если угодно, я могу сделать полный анализ, и…

– Сделай, – согласился Ит. – Только никому не говори пока что, хорошо?

– Разумеется. Если вы настаиваете на том, чтобы я преждевременно не распространял информацию…

– Люся, кончай свои намеки и экивоки, – приказал Ит. – Молчи пока что. Вот и всё. Когда будет можно, я сам скажу.

* * *

– Я его знаю. Это он был там, в горах. Где много камней, перед ледником. Точно, он. Но… как мне об этом сказать им?

Эри сидела сейчас в одиночестве в своей каюте, и размышляла – вслух. Корабль пока что не вмешивался, но она знала: слышит и слушает. И если спросить у него, ответит.

– Они ведь невесть что подумают. Точно. Или расстроятся. Или еще что. Что же мне делать, а? И ведь даже мыть не пришлось. Как только отеки спали, и волосы чуть отросли, я сразу поняла. Орес и Гар его искали, а он вот, оказывается, где. Шилд, ну хоть ты помоги, – попросила она. – Я… я запуталась совсем. Я не понимаю, что же это получается. Он оказался там, и тут – он здесь… Что я сделала? Как я это сделала? Кто он такой? Почему Ит его принес? Что вообще происходит, а?

Шилд, сидевший до этого перед ней на столе, спрыгнул вниз, и, подергивая хвостом, отправился прочь из каюты. Скорее всего, пошел к Сабу, догадалась Эри. Кот любил проводить время в каюте у рауф, почему-то Саб ему нравился.

– Предатель, – проворчала Эри вслед исчезнувшему коту. – Вечно ты так. Нет. Так дело не пойдет. Надо как-то разбираться в происходящем. Но как?..

* * *

Первым не выдержал Саб.

Двое суток он терпел, наблюдая за молчаливыми и явно чем-то подавленными «коллегами по безумию», а потом решил, что пора брать инициативу в свои руки. К исходу дня он чуть ли не силой согнал всех в кают-компанию, и, едва за пришедшей последней Эри закрылась дверь, раздраженно произнес:

– А ну-ка давайте, говорите. Мне надоела эта конспирация.

– Что именно мы должны говорить? – мрачно спросил Скрипач.

– Что происходит, черт бы вас всех побрал!

– Да ничего пока что не происходит, – вяло дернул плечом уставший Ит. – Работаем.

– Над чем вы работаете?

– Над тем же, над чем и ты. Жизнь спасали, если ты не заметил.

– Спасли уже, – отмахнулся Саб. – Сознание можно давать хоть завтра.

– Рано пока, – возразил Скрипач. – Я бы подождал пару дней.

– Зубы заговариваешь? – нехорошо прищурился Саб. – Молодец. Думаешь, обойдемся без откровений. Ошибаешься. Ну?

– Я вообще не понимаю, о чем ты, – Ит зевнул.

– Челюсть не вывихни, – посоветовал Саб. – Каждый из вас что-то от меня скрывает. Вы все врете сейчас. Вот даже в данный момент вы сидите тут, передо мной, и врете. Потому что каждый из вас что-то знает… и молчит. Итак?

– Может, с себя начнешь? – вкрадчиво поинтересовался Скрипач. – Между прочим, еще в первые сутки ты уволок те фигурки в свою каюту, и больше про них ни слуху, ни духу. Ты сказал, что это счетчики. Но не удосужился объяснить, что они считают, и для чего предназначены. Так что давай, начинай. Может, и до нас очередь дойдет.

Саб отвернулся.

– Да, это счетчики, – глухо сказал он. – Причем действительно мои. Но… кажется, они оба неисправны.

– Почему ты так решил? – нахмурился Ит. – Давай подробнее.

– Потому что они оба показывают совершеннейшую чушь. Первый… ну, тот, что изображает Бастет, является маркером генетической линии. Он выдает очень высокий показатель, который не соотносится с показателем, который выдал второй счетчик. Уже мой.

– А теперь для тех, кто не в теме, поясни, – попросил Ит.

– Ладно. В общем, на Земле Node не только я занимался потихоньку своими делами, в частности – генетикой. Бастет… она тоже кое-что делала. Она… она занималась выбраковкой. То, что не шло в дело у меня и у других, прекрасно шло в дело у неё.

…Дети, которые не прошли отбор собрания Богов, но, тем не менее принадлежавшие высоким родам, не исчезали, нет. Бастет формировала из них свои собственные линии, которые содержала в отдаленных, мало кому известных местах. Зачем она это делала? Саб объяснил, что, по всей видимости, у богини любопытство и милосердие имелись в равных долях. В общем, она вывозила казавшиеся ей перспективными семьи, селила в достойные места, создавала условия, но…

– Она еще кое-что делала, – поморщился Саб. – Благо, что планета сама по себе была несколько необычной…

– Что именно она делала? – требовательно спросил Ит.

– Людей она отбирала тоже.

– Так…

Новый вид.

Вот чем занималась на самом деле любительница кошек Бастет.

Однако и тут имелись нюансы.

– Ее не интересовало моделирование. Ей нужно было… скажем так, универсальное оружие против Яхве, понимаете? Вид, который примирял бы две, на первый взгляд несовместимые, расы. Вид, который начал уже тогда возникать на стыке двух видов, находившихся в, мягко скажем, нестандартных условиях.

– Подожди, – Ит нахмурился. – Ты хочешь сказать, что она пыталась сделать что-то… наподобие нас?! Для того чтобы победить Яхве? Не слишком ли сложный путь? И потом, это очень спорно. И совершенно нелогично.

– Я не говорил про то, что это логично, – хмыкнул Саб. – Но, тем не менее, она это делала.

– Так. А ты, видимо, был в курсе и ей помогал? – прищурилась Эри. – Иначе откуда бы такая осведомленность?

– Иногда помогал, – кивнул Саб. – В частности, я действительно делал для нее счетчики.

– Так в чем проблема со счетчиками? – уточнил Скрипач.

Саб вытащил из кармана фигурки, и поставил их на стол перед компанией. Провел рукой над фигуркой Анубиса – в воздухе замерцали цифры.

– Три миллиона шестьсот восемьдесят семь тысяч четыреста шестьдесят восемь, – прочел Ит. – Что это значит?

– Это значит, что с момента запуска счетчика прошло больше ста двадцати тысяч лет, – ответил Саб. – За тысячу лет, как вы сами знаете, в мирах начального уровня развития сменяется около тридцати поколений.

– Какой надежный счетчик, – похвалила Эри. – Столько времени прошло, а он не сломался. Удивительно.

Саб глянул на Эри так, что стало ясно – еще одно подобное замечание, и он вообще перестанет говорить.

– Так… – Ит прикусил губу. – А второй счетчик?

– Погрешности и мутации. Оба показателя – меньше половины процента. Это ничтожно для такого срока. Так что один из этих счетчиков точно неисправен.

– Погоди-погоди, – попросил Ит. – По какому полу работает этот счетчик?

Он уже знал ответ.

– По гермо, – с отвращением произнес Саб. – Потому что, как тебе отлично известно, вы передаете доминантные признаки, причем потомству всех полов.

– Не все, – уточнил Скрипач.

– Еще не хватало, чтоб все, – ухмыльнулся Саб. – Это не я придумал. Так считать – идея Бастет.

– Понятно. Но… даже с учетом передачи доминанты погрешность все равно слишком маленькая, – Ит задумался. – Да, действительно, очень странно.

– Тебе это странно? – прищурился Саб. – Только это? Все остальное тебя мало встревожило?

– Меня встревожило, – Скрипач, доселе молчавший, поднял голову. – На планете действительно присутствует смешанный вид. Но этот вид находится в опале. Фактически все нечистокровные рауф – в положении рабов. Причем вся популяция размещена в северных областях… я так и не понял пока, для чего это было сделано.

– А чистокровные? – с интересом спросила Эри.

– У них жизнь тоже не сахар, но положение все же получше, – Скрипач пожал плечами. – И да, они тоже не севере. Не понял пока, почему.

– У тебя всё? – спросил Ит.

– Ага, – кивнул рыжий. – А ты что, тоже что-то нарыл?

– Не я, – покачал головой Ит. – Корабль, обе модели, пожалуйста. Рыжий, только спокойно, хорошо? Без паники.

…Следующие пятнадцать минут ушли на обсуждение тезиса «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», потом рыжий и Саб сдались под напором аргументов. Саб выглядел, мягко говоря, озадаченным, рыжий был обескуражен и едва ли оглушен свалившейся на него информацией. Ит, за последние сутки слегка к этой информации привыкший, попытался было сунуться к рыжему с успокоением, но наткнулся на его полубезумный взгляд, и отступил… впрочем, Скрипач вскоре сумел совладать с собой, и взять себя в руки.

– А можно я тоже скажу? – вмешалась Эри, когда поток эмоций начал слегка иссякать.

– И ты тоже?! – у Скрипача глаза снова полезли на лоб. – И ты что-то знаешь?!

– Ну, в некотором смысле да, – призналась Эри. – Ребята, он был там… на Берегу. Я видела его. В горах, когда ходила туда одна за синим льдом. Он был на плато, я поговорила с ним немного… потом он исчез. Я еще удивилась тогда.

– Чему? – Ит смотрел на нее пристально, испытующе.

– Тому, какой он. До этого я видела на Берегу только людей, а тогда сразу поняла, что передо мной не человек. Там это было странно, потому что Берегу видишь всех так, как твое сознание видит. А тут…

– И что он говорил? – поинтересовался Саб.

– Да ничего особенного. Что заблудился, что хочет выйти, – пояснил Эри. – Мы говорили совсем недолго, он очень быстро исчез.

– Совсем хорошо, – подытожил Ит. – Так хорошо, что дальше просто некуда. Саб, скажи, а эти счетчики, они могут ломаться? Только честно! Ведь не могут же.

– Не могут, – подтвердил мрачно Саб. – Там нечему ломаться. Он включается один раз за всю жизнь носителя, вписывает себе в память его генную карту, и отключается. До следующего раза. Но цифра… это совершенно нереальная цифра! Я ничего не понимаю.

– Значит, будем разбираться, – пожал плечами Скрипач. – И завтра будем пробовать будить. Кем бы он ни был, он уже достаточно окреп для того, чтобы поговорить с нами хотя бы полчаса.

– Да подожди ты, – Ит зажмурился, сжал ладонями виски. – Вы вообще понимаете, что происходит?

– На этот раз ты о чем? – скривился Саб.

– Эта планета… о, черт… получается, что это – Земля Node, на которой прошло… сто двадцать тысяч лет, и которая по какой-то причине ушла по времени назад на… на несколько миллиардов лет, так?

– Скорее, на несколько десятков, – поправил «Горизонт», хотя корабль сейчас никто ни о чем не спрашивал.

– Вот что, Люся, скажи нам ты – это Земля Node или нет? – поднял голову Скрипач. – Это та же самая планета? Ну?

– Да, – произнес корабль. А потом, после полусекундной паузы: – Нет.

– Ты можешь ее идентифицировать? – Ит прищурился. – Это планета Сонма, так?

– Да. Нет.

– Оба-на… – протянул Скрипач. – Люся, ты сломался, что ли? Что это за двойные ответы?

– Я могу и не могу идентифицировать эту планету, – признался корабль. – Но у меня в базе есть мир, который соотносится с этим по ключевым параметрам. Однако ряд параметров различен.

– И что это за мир? – Ит почувствовал, что внутри у него все сжимается от очень нехорошего предчувствия.

Корабль молчал.

– Ответ будет? – рявкнул Скрипач. – Что это за тишина такая?

– «Горизонт», про какой мир ты говорил? – Ит треснул по столу кулаком. – Отвечай немедленно!!!

– Терра-ноль.

3. Знакомство

– Надо как-то так сделать, чтобы он не испугался, наверное, – предложила Эри. – Он ведь никогда не был на корабле, и…

– Не волнуйся, сделаем, – покивал Скрипач. – Это-то как раз несложно.

– А он симпатичный стал, после того, как мы его отмыли, – Эри улыбнулась. – И мне кажется, что ты на него похож.

– Есть такое дело, – с неохотой согласился Скрипач. – И Ит похож, и я. Вот сделаем геронто, и удостоверимся.

– И без геронто видно, – Ит покачал головой. – Он, кстати, имеет больше черт рауф, чем мы с рыжим. Это наводит меня на некоторые мысли…

– Ит, прекрати, – поморщился Саб. – Эти твои мысли способны кого угодно вогнать в уныние. Ты… рыжий, как это правильно называется?

– Грузит, – подсказал Скрипач. – Ит, правда. Заканчивай. И вообще, давайте мыслить позитивно. Возможно, он действительно наш отец. Ну, не наш, а наших предков. Ты его спас? Спас. Мы его лечим? Лечим. Мы его потихоньку в порядок приводим? Приводим. А ближе к вечеру попробуем разбудить, и посмотрим, что из этого получится.

…Отмывали пациента в шесть рук, а Эри давала советы и сокрушалась, что он ну очень уж грязный. Грязный? О, нет. Грязь – это когда кто-то пачкается. А это… это нечто другое. Судя по состоянию кожи, бедный гермо всю свою жизнь практически не имел доступа к горячей воде и мылу. Или имел, но крайне редко. После смены почти десятка составов, которыми Саб, Скрипач, и Ит пытались его отмыть, кожа гермо, наконец, приобрела свой естественный цвет – пациент оказался отнюдь не смуглым, наоборот, светлым, с темными волосами.

– Тоже пегий, – констатировал Саб. – Но слабо выражено. Трехцветка.

– Это не ты отметился? – ехидно поинтересовался Скрипач, и тут же получил легкую оплеуху.

– Я не вводил себя в эксперименты Бастет, – с презрением произнес Саб. – Мне делать больше нечего.

– Уже и пошутить нельзя, – фыркнул Скрипач. – Ты ведь тоже пегий, если не забыл.

– Мало ли в этой вселенной пегих, – отмахнулся Саб. – Но я вынужден признать, что тип сам по себе более чем интересный. У неё все-таки получилось сделать то, что она хотела, причем естественным способом.

И промолчал. У него на счет естественности способа были большие сомнения, но он пока решил держать эти сомнения при себе.

– Он неплохо выглядит, – заметила Эри. – И с волосами ему гораздо лучше, чем лысым. А что вы ему скажете, когда разбудите?

– По обстоятельствам, – пожал плечами Скрипач. – Посмотрим.

– Весьма убогая комната, – Саб с сомнением огляделся. – Тут так принято?

– Ага, – кивнул Скрипач. – Я посмотрел в сети, и скопировал больничную палату. Да, выглядит неважно, согласен. Впрочем, нам доводилось бывать в местах и похуже.

– Еще хуже? – с сомнением спросил Саб.

– Много хуже, – кивнул Ит. – Поверь, это вполне приемлемый вариант. Тут хотя бы чисто, и нет тараканов. Ну и систему пришлось спрятать, хотя вряд ли он поймет…

– Вы его еще долго планируете так держать? – спросил Саб.

– Думаю, дней десять. Уж больно он слабый, – Ит задумался. – Хотя… если бы работал Фэб… мне кажется, он бы снял с поддержки дней через шесть-семь. А я вот перестраховщик. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Трус ты, а не перестраховщик, – проворчал Скрипач.

– Кто бы говорил, – парировал Ит. – Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как вы за мной несколько лет подряд бегали.

– Сравнил тоже. Ты вспомни, что с тобой было тогда, и…

– Долго препираться собираетесь? – недовольно спросил Саб. – Будите уже.

– Что, интересно? – Скрипач прищурился.

– Да, интересно. Меньше разговоров, больше дела.

* * *

Эри и Саба решили пока что оставить в соседнем помещении. Саба – потому что у полукровных с чистокровными, как понял Скрипач, были довольно сложные отношения. Эри… Эри была человеком, поэтому решила пока что не показываться сама. Она помнила разговор на плато, и понимала, что ее присутствие может только навредить. Люди на этой планете явно занимали главенствующее положение, поэтому до срока лучше не показываться. Мало ли что.

– До чего же у них костюмы дурацкие, – проворчал Скрипач тихонько. – И как тут медики такое носят? Даже руку нормально не поднимешь…

– Вспомни марлевые маски на Терре-ноль, и успокойся, – попросил Ит.

– Мы и так на Терре-ноль, – хмыкнул Скрипач. – Могу еще вспомнить бабу Клаву и ее поганое ведро, с помощью которого она мыла отделение.

– Так, тихо. Просыпается, – сообщил Ит. – Рыжий, ты или я?

– Давай ты, – попросил Скрипач. – Мне что-то… как-то…

– Нервничаешь?

– Есть немного. Слушай, он молодцом. Давление держит уже практически сам, и с головой, судя по всему, будет неплохо.

– Сейчас посмотрим. Стой в желтой зоне, и молчи пока.

Гермо слабо шевельнулся, чуть приоткрыл глаза. Ит еще раз махнул Скрипачу рукой – стой, мол, где стоишь – и подошел к пациенту, в красную зону. Несколько секунд понаблюдал, потом немного поднял изголовье универсального блока. Кажется, так будет удобнее.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

Гермо, наконец, открыл глаза полностью. Сначала посмотрел на что-то за спиной Ита, потом взгляд его метнулся вправо-влево, и… на лице начал проступать откровенный страх. Удивление и страх.

– Как вы себя чувствуете? – повторил Ит.

– Это что?.. Это… больница? – зрачки у гермо стали огромными, темными. Ужас? Да. Самый что ни на есть настоящий ужас. – Я… в больнице?

– Ну, в принципе, да, – кивнул Ит. – Что-то не так?

– У меня… я… у меня денег нет, – прошептал гермо. – Простите… тут… какая-то ошибка… я же не смогу… я недолго тут, да? Я отработаю, честное… слово… если недолго, я отработаю…

Ит нахмурился. Рыжий через налобник уже вовсю запрашивал – успокаиваем? но Ит вдруг понял, что с успокоительным пока что надо погодить. Успеем.

– Ничего не нужно отрабатывать, – твердо ответил Ит. – Вы помните, что с вами случилось?

– Нет… а, да… да, помню… карточка… Ашур отобрал карточку… выгнал… холодно было… я ходил… где-то ходил, кажется.

– Вы помните, как вас ранили? – спросил Ит.

– Что? Нет…

– У вас было разворочено плечо, сломана ключица и два ребра, – объяснил Ит. – Мы нашли вас. На улице. Ну и решили немного помочь. Вам сейчас больно? Что-то мешает?

– Нет. Плечо? – кажется, гермо удивился. – Странно…

– Почему? – Ит нахмурился.

– Обычно же не за плечо, вы же знаете… – гермо отвел взгляд. – Скажите, вы ведь тоже не человек, да? Я вас прошу… выведете меня отсюда потихоньку… не говорите никому… или скажите, что сбежал… у меня ведь правда ни копейки нет… совсем нет… хотите, кошку вам отдам за это?

– Какую кошку? – недоуменно спросил Ит.

– Настоящую. От мамы досталась…

– А кроме кошки у вас ничего нет? – вдруг спросил Ит.

Интуиция. Чистой воды интуиция.

– Есть псоглав, но он… он родовой… я не смогу…

– А кошка не родовая? – Ит понял, что угадал верно. Речь шла о фигурках.

– Кошка тоже, но… вы же знаете…

– Я ничего не знаю, – твердо сказал Ит. – Вообще ничего. Для начала – как вас зовут?

– Кили.

– Сколько вам лет?

– Сорок девять полных.

– Откуда вы родом?

– Родом? – кажется, гермо слегка растерялся. – Семья была из Москвы, но я всю жизнь прожил тут, в Дне. Вот только я не знал…

– Не знал – что?

– Что тут есть такая шикарная больница.

– Шикарная больница? – тупо повторил Ит.

– Ну да. Это ведь больница, – гермо огляделся. – Я, правда, никогда не был сам, но…

Взгляд его упал на одеяло, и гермо вдруг разом смолк. Сообразил, понял Ит. Да, Кили, ты прав, кое-что изменилось.

– А где… живот? – спросил Кили. – У меня ведь…

– Вы были больны. Собственно, вы и сейчас больны, и мы вас лечим, – объяснил Ит. – То, что у вас был большой живот, являлось одним из симптомов болезни. Вам стало лучше, живот уменьшился. Это было скопление жидкости, которое возникло из-за плохой работы сердца. Второй причиной была больная печень.

– И сколько вы уже… меня лечите? – спросил гермо. В голосе его снова зазвучал ужас.

– Одиннадцать дней, – ответил Ит.

– Одиннадцать дней… – шепотом повторил гермо. – Ну, всё… это мне за всю жизнь… не расплатиться…

Он поднял трясущуюся руку к лицу – и замер, во все глаза уставившись на неё.

– Что-то не так? – спросил Ит.

– Что… со мной?

– Эээ… ну, мы вас отмыли, – объяснил Скрипач из желтой зоны. – Вы просто чистый. Вас, видимо, цвет удивляет, да?

– Меня? – растерянно переспросил Кили. – Меня… отмыли? Водой?.. Вы?.. Меня?..

– Не очень понимаю, что вас смутило, – пожал плечами Скрипач. – Ну да, водой. И не только.

– Я ничего не понимаю, – голос Кили задрожал. – Вы… вы как я, это я вижу. Я хоть и проработал на пластике, чутье не потерял, нос у меня в порядке. Вы… мы… такие, как я, не работают врачами… это шутка, да? Врачи только люди, мы слишком… тупые, чтобы… чтобы ими стать… вы ведь притворяетесь, так? Да? Это игра такая?..

– Никакой игры нет. Мы… да, мы нечистокровные, и мы врачи, – спокойно ответил Ит. – Только мы… не отсюда. Не из Дна, если угодно. У нас нет такого, чтобы нечистокровным запрещали учиться. Или говорили, что они тупые.

– Где – у нас? – Кили нахмурился. – В ядре, что ли? Всем на Земле прекрасно известно, что мы… что мы неспособны учиться. Это могут только чистые расы. Люди лучше, рауф хуже. Хотя, говорят, среди них есть даже ученые… не знаю, сам я не видел…

– Ит, он устал, – предупредил Скрипач. – Еще пара минут, и спать.

– Хорошо. Кили, повторю – да, мы нечистокровные, и мы работаем врачами, – спокойно сказал Ит. – Ничего странного в этом нет, и мы…

Он не договорил. Глаза у Кили вдруг стали огромными, губы затряслись.

– В чем дело? – спросил Ит.

– У вас… у вас волосы под шапочкой, – прошептал он. – Я вижу… вон там… там прядка… вы…

– Что тут такого? – удивился Ит. – И у вас тоже есть волосы. За эти дни они немного отросли, правда, надо убрать шрамы на голове, чтобы росли ровно, но…

– Самоубийцы… – помертвевшим голосом сказал вдруг Кили. – Вы что?! Вы… скорее! Дайте бритву!

Он провел трясущейся рукой по макушке, вздрогнул.

– Дайте бритву! – в голосе Кили зазвучала настоящая паника. – Вы… вы с ума сошли?! Скорее! Что вы стоите?! Да что вы стоите, вы не слышите?!

– Зачем вам бритва? – спросил Скрипач.

– Волосы!!! Надо срочно сбрить волосы, вы что?!

– Для чего? – Ит понял, что сейчас успокоить Кили не получится. Но все-таки лучше получить ответ до того, как он уснет. – Для чего бреют волосы, Кили?

– Ит, хватит. Если ты не хочешь довести его до сердечного приступа…

– Рыжий, подожди секунду, – попросил Ит. – Кили, для чего бреют волосы?

– Коричневое… пятно… мертвая голова… не видно… вы с ума сошли… – по всей видимости, Скрипач не стал ждать, и сейчас система уводила пациента в сон. – Эпидемия… вы сумасшедшие… что вы делаете…

– Всё, концерт на сегодня окончен, – резко сказал Скрипач. – К сожалению, вопросов теперь больше, чем ответов.

* * *

– Вы – сумасшедшие, – с удовольствием произнес Саб. – Ах, как он прав. Он лишний раз подтвердил мою догадку. Я его прямо зауважал даже после этого.

– Ехидничай, ехидничай, – проворчал Скрипач. – Тебе лишь бы поддеть.

– Иди к себе, брей голову, – ухмыльнулся Саб в ответ.

– Я тебя побрею, как уснешь, – пообещал Скрипач. – Художественно. Подкрамся, и побрею. Полосочками.

– Рыжий, слова «подкрамся» не существует, – заметила Эри. – Есть слово «подкрадусь».

– Ну и крадись. А я подкрамся. Потому что во всей этой чертовщине нет места для приколов, а этот идиот…

– Я не идиот. Это вы сумасшедшие. Так, надо заметить, говорит ваш отец. И я склонен ему верить, – продолжал издеваться Саб. – Потому что он, даже не зная, кто вы и откуда, и кем ему приходитесь, тотчас ухватил самую суть. Вы – сумасшедшие. Точнее не скажешь.

– Хорошо, мы сумасшедшие, – вымученно согласился Ит. – Но что с этим бредом про волосы, плату за пребывание в больнице, и все прочее? Саб, не надо, я и сам понимаю, что допустил ряд ошибок, но вот чего я не могу понять – как они возникли, эти ошибки, почему?

– Местная специфика, – пожал плечами Саб. – Которую вы не удосужились изучить.

– Я просмотрел всё, что было в доступе, – Скрипач разозлился. – От новостных сводок, до группы языков. Которые, кстати, идут четко по Сонму, и в которых масса стыкующихся понятий. Маска языка снимается легче легкого. Смычка с мирами Сонма идет по верхней градации, ты, правда, ни черта в этом не сечешь, но поверь, если бы не ряд странностей, этот мир вполне можно было бы выводить, как эталонный. Так что я посмотрел всё, и…

Саб его перебил:

– Так-таки и всё? Совсем всё? Рыжий, это даже не смешно. Вы оба прокололись по полной программе, признай очевидное, а сейчас ты идешь на попятный, и пытаешься оправдаться.

– Я не пытаюсь оправдаться, – ледяным голосом произнес Скрипач. – Зайди в местную сеть. Посмотри то, что в ней есть. Посмотри на город…

– Вот я-то как раз и посмотрел, – фыркнул Саб. – Вы не заметили, что и рауф, и полукровки живут в резервации?

– Заметили, – неохотно ответил Ит. – Город разделен на две части. Я был, как сейчас понимаю, в человеческой.

– Верно. Так вот. Если бы вы, вместо того, чтобы скакать вокруг него, и возиться вручную с тем, с чем справилась бы система, потратили полчаса на сбор актуальной информации, а не трепа по радио, вы бы обнаружили, что те же бритые волосы – это непременный атрибут всех без исключения полукровок. Мало того, на предприятиях, которых тут полтора десятка, рабочий день начинается с осмотра. И смотрят – головы.

– Зачем? – нахмурился Скрипач. – И почему ты молчал?!

– Хотел посмотреть, как вы будете выкручиваться, – невозмутимо сообщил Саб. – Агенты… срань Яхве вы, а не агенты. Помет керувима. Расслабились на Мелтине, да? Ну, теперь расхлебывайте последствия.

– Какой же ты злой все-таки, – с горечью произнес Скрипач. – Ну вот зачем так, а?

– А затем, что я понял: вы начинаете шевелиться только если вас хорошенько макнуть в дерьмо. Вот тогда вы хоть что-то, но делаете. Вы полгода просидели в полной прострации, стыдно смотреть было! А сейчас…

– Саб, перестань! Давай лучше по делу, – попросил Ит. Он понял: не все так просто. Саб злится и пакостит сейчас отнюдь не из любви к искусству. Он напуган, он в смятении. И за агрессией он сейчас прячет свой страх. Но чего именно он боится?

Хотя…

Если это действительно Земля Node, то бояться у Саба причин более чем достаточно. Ведь тогда, когда мы оттуда уходили… Ит задумался. Победу одержал Яхве, который разнес конкурентов в пух и прах. Значит… не может ли это означать, что Яхве жив и здравствует тут по сей день? Что он вообще может теперь собой представлять, Яхве? По слухам, тогда, в тот период… страшно себе представить, сто двадцать тысяч лет назад, Яхве был человеком. Но – по слухам. Бастет была рауф – но сейчас Ит сильно сомневался, что это существо, притворявшееся богиней, ею именно притворялось. Создать новый вид разумных? Естественным путем? Чушь. Это вам не кабачки с помидорами скрестить для одноразового использования в качестве прикола для гурманов. Это много серьезнее. Особенно серьезным это выглядит, когда вспоминаешь, что сам принадлежишь именно к этому виду. От этого, признаться, начинает слегка потряхивать. Равно как и от мысли, что Земля Node – это, ко всему прочему, еще и Терра-ноль.

Кстати, надо бы освежить в памяти информацию о демиургах. Потому что, кажется, сейчас она будет как никогда актуальной.

Ну, Эри, ну удружила. Куда же ты затащила нас по своему мосту? Нет, даже не так. Куда на самом деле ведут твои мосты? И удастся ли теперь из всего этого как-то выбраться?

– Хорошо, давайте серьезно, – произнес Саб. Вздохнул. – Вот что я нарыл, пока вы работали. Есть некое заболевание, от которого страхуются подобным образом. Как оно называется, я не знаю. Как оно передается, я не знаю. Как с ним борются… на самом деле тоже не знаю, придется признать очевидное. Но то, что оно существует, не вызывает сомнений. Если я правильно понял, на начальной стадии этой болезни появляются ее маркеры, а именно – светло-коричневые пятна на голове. На темени. Что происходит потом… увы, этого я не знаю тоже.

– Так вот почему он испугался, – пробормотал Скрипач.

– Волосы надо будет убрать, – Саб задумался.

– Нет, – покачал головой Ит. – Сделаем иначе. Возьмем на внушение, следующий раз будем будить на успокоительных, и… видимо, прошьем немного информации. Хотя бы общей.

– Что именно ты собрался прошивать? – прищурился Скрипач.

– Множественность миров, возможность контакта, доброжелательное отношение к тем, с кем контактируешь, любопытство вместо страха. Рыжий, ты знаешь, я сам терпеть не могу делать подобные вещи, но в этой ситуации…

– Одно дело, когда речь идет о больных, которым без этого не поможешь, другое – личные цели, – проворчал Скрипач. – Но… ммм… вынужден признать, что это оптимально в этот раз. Он нас хотя бы бояться не будет. И подозревать черти в чем. Ладно, будь по-твоему. Даем ему поспать четыре часа, делаем прошивку, и будим снова. Саб, что скажешь?

– Ну, это уже получше, наверное, – рауф задумался. – Я предлагаю показать ему меня. И Эри. Хотя бы издали. Чтобы он понял, что никаких приколов и обмана нет. А если взять в расчет стереотипы, о которых он говорил – помните, про расы, обучение, и так далее? – то мы с Эри придемся очень кстати. Объявите меня главным, я принадлежу к чистой расе… доходит?

– Чего тебя объявлять-то, ты и сам себя прекрасно объявил уже, – проворчал Скрипач. Саб усмехнулся и щелкнул его по носу. – Давай, командуй, чего уж там.

* * *

В этот раз имитацию палаты убрали. Пусть будет то, что есть на самом деле, а именно – стандартный медблок «Горизонта». Разве что свет нужно прижать по максимуму, да аппаратуру вывести из поля зрения пациента. Впрочем, это стандарт. Это-то как раз вполне в порядке вещей. Так для всех делают.

– Да, так гораздо лучше, – констатировал Ит.

– Что лучше? – не понял Саб.

– Комбез, конечно. В нем намного удобнее, чем в их форме.

– Не люблю одежду, – сморщил нос Саб. – Максимум шорты какие-нибудь для приличия, и всё. До чего же тут холодно, черт возьми! Интересно, как здесь летом? – вдруг озадачился он. – Тут оно вообще бывает?

– Наверное, бывает, – пожала плечами Эри. – Как у нас. Короткое и холодное. Я же рассказывала, Саб. Ты просто забыл.

– Не забыл. Но это все-таки разные миры, – напомнил Саб.

– Ой ли? – покачал головой Ит. – Эри, тебе не приходило в голову, что и Sod… ну, тоже…

– Приходило, – кивнула девушка. – Скорее всего, так оно и есть. То есть оно так и должно быть.

– Значит, мы никуда не перемещались из-за того, что просто… мы стоим на месте? – Скрипач задумался. – А Мелтин?

– Он тоже планета Сонма, – напомнил Ит. – Хотя они этот факт предпочитают не афишировать.

– Ну что, давайте будить? – предложил Саб.

– Давайте, – согласился Скрипач. – А то мы рискуем прямо сейчас утонуть во фрактале.

…В этот раз Кили проснулся много легче, чем в первый. И показатели были лучше, и успокоительные делали своё дело. Пару минут он оглядывался, потом попробовал присесть, но система не пустила. Все молчали – Саб настоял, чтобы в этот раз Кили позволили заговорить первому.

– Что со мной случилось? – спросил он, наконец. – Куда я попал?

– Мы вас подобрали раненым, на улице, в городе, – спокойно объяснил Ит. – Это было примерно полторы недели назад. Сейчас вы в безопасности, мы вас лечим. Скоро вы поправитесь.

Кили нахмурился.

– А где вы меня лечите? Это же не больница…

– Да, это не больница, – подтвердил Саб. – Кили, что вы что-нибудь слышали про то, что обитаемых миров существует великое множество? Читали об этом?

– Читал, – согласно кивнул Кили. – Но ведь это всего лишь выдумка. Проверить-то невозможно.

– Ну, для вас теперь это стало возможным, – сообщил Саб невозмутимо. – Мы… разведчики. Прилетели из глубокого космоса.

– Что ты несешь… – прошипел Скрипач. Саб, не оборачиваясь, показал ему за спиной кулак.

– Пошли посмотреть на ваш город, наткнулись на вас, и решили оказать помощь. Нам это удалось, вы пошли на поправку.

– То есть я сейчас…

– Да, вы на нашем космическом корабле, – подтвердил Саб.

Ит, стоявший вне зоны видимости Кили, закрыл глаза ладонью. Эри прыснула, но как-то все-таки сумела сдержаться.

– На тарелке? – у Кили от удивления аж рот открылся.

– Ну да, – кивнул Саб. – Типа того. Только корабль не очень похож на тарелку.

– Точнее, он на нее совсем не похож, – беззвучно прокомментировал Скрипач. Саб снова показал ему кулак.

– Наш корабль больше похож на каплю воды, – продолжил Саб. – Если, конечно, иметь в виду форму его корпуса.

– Понятно… – протянул Кили. – А живот… вы его вылечили тоже? И… вы ведь рауф, верно?

– Верно, – кивнул Саб. – Я чистокровный рауф. Они двое, – кивок в сторону Скрипача и Ита, который минуту назад подошел к рыжему, – примерно такие же, как ты. Полукровные. А Эри – человек. Эри, подойди поближе, – попросил он. – А то тебя плохо видно.

– Надо же… – едва слышно произнес вдруг Кили. – Удивительно…

– Что удивительно? – с интересом спросила Эри.

– Я вас видел, – ответил Кили. – Во сне. Довольно давно. Но я очень хорошо запомнил ваше лицо. Там, во сне, место такое было… серое какое-то, словно фотография в газете. Мертвое место. А вы были… были живая и яркая. Словно место – фотография, а вы – настоящая…

– Интересный сон, – улыбнулась Эри. – Но, наверное, это неважно сейчас. Вы себя хорошо чувствуете?

– Да, хорошо, – кивнул Кили. – У меня не болит ничего. И не тошнит почему-то…

– А раньше тошнило? – спросил Ит.

– Постоянно, – Кили помрачнел. – Есть вообще ничего не мог. Плохо было.

– Рад, что теперь вам лучше, – Ит улыбнулся. – Кили, мы заметили, что у многих в городе бритые волосы. Почему? Это такой обычай?

– Нет, – покачал головой Кили. – Это чтобы эпидемию остановить.

– Мы совсем недавно прибыли, – осторожно начал Саб, – и не успели разобраться. Кили, не расскажете, что за эпидемия такая? Чего следует опасаться?

– Тепла, – тут же ответил Кили. – Тепло это смерть. Уже тогда, когда все началось, они успели выяснить, что спасение только одно.

– И какое же? – Ит прищурился.

– Холод.

* * *

К сожалению, рассказ Кили прояснил совсем немногое. Да, на планете действительно свирепствовала эпидемия, но про эту эпидемию информации было исчезающе мало. Да, болезнь поражает исключительно полукровных, хотя, по слухам, где-то и чистокровные болеют. Да, лекарства никакого нет. Вроде бы это какой-то грибок, что ли. Ну, так, по крайней мере, говорили. Нет, анализы его не выявляют, поэтому единственный способ защититься хоть как-то – это тут же сжечь зараженного. Ну да, поэтому волосы и бреют. Если кто заболел, у него на голове пятно появляется, коричневое такое, на череп похожее. И глаза не закрываются полностью. Если такое появилось, то выгоняют на мороз, ждут, а потом…

– Ждут, когда умрет? – уточнил Ит.

– Ну да, когда умрет и прорастет, – не очень понятно ответил Кили. – А как прорастет, быстро надо. Они, правда, на морозе споры недалеко выбрасывают, но лучше сжечь, чтобы не выбросил.

– Кто? – поинтересовался Скрипач.

– Гриб. Грибок этот. Он как палка такая из головы торчит, потом у него навершье хлопает, и споры…

– И никто не пробовал это как-то лечить? – с недоверием спросил Саб.

– Я не знаю, – пожал плечами Кили. – Как вылечить, если определить невозможно?

– Чушь какая-то, – негромко сказал Ит. – Невозможно диагностировать? В жизни не поверю.

– Аналогично, – кивнул Скрипач. – Грибок… гм… мозговой муковисцидоз? Да нет, ерунда. Кили, ты случайно не знаешь, у вас… ммм… опрелости ног как-то лечат? Ну, когда с ногами непорядок, с кожей. Не слышал про такое?

Кили вдруг улыбнулся.

– У меня сто раз было, – сообщил он. – В цеху ведь положено в резиновых калошах. Знаете, как ноги потеют? А уж запах… ужасно. Мазь от этого давали, неплохо помогала. Если бы не эта мазь, мы бы в общежитии задохнулись все, двадцать живых в комнате. Мазь была, желтая. И таблетки еще.

– И тебя не смущает, что это тоже грибок? – спросил Ит.

– Грибок? Правда? – удивился Кили. – А я и не знал. Думал, что это просто ноги так, из-за калош.

«Кончайте этот диспут про потные ноги, – предупредил Саб по внутренней связи, через налобник. – Похоже, вы перестарались со своей прошивкой. Такая милая беседа… про трусы поговорить не желаете?»

«Если потребуется, поговорим, – отрезал Ит. – Не приставай».

А вслух спросил:

– Кили, скажи, а таким как мы… ты или я, например… семьи заводить можно? Мы видели детей рауф, детей людей. Но ни одного полукровного. Они все уже в возрасте после двадцати.

– Так запретили же, – вздохнул Кили. – Двадцать пять лет как запретили. Говорят, единственный способ предотвратить эпидемию – это чтоб мы не плодились. Если нас не будет, то эпидемия сама на нет сойдет.

Вот так.

Ит прикусил губу.

Кажется, мы столкнулись с чем-то гораздо более серьезным, чем дискриминация и бритые головы.

– А запретили везде? – уточнил он. – Или только здесь?

– По всему миру, вроде бы, – Кили задумался. – По радио говорили, что везде. Для общего блага. И на север нас того… всех отправили. Чтобы спасти. Остались, так и перемерли бы все. А так живем, и неплохо. Хотя, конечно, холодно.

– Неплохо живете? – повторил Ит.

– Ну да. Когда работаешь, неплохо. Это когда меня списали… – Кили потупился. – Вот тогда плохо стало. А до этого нормально. У меня даже книги были. Свои.

– Это, наверное, хорошо, – кивнула Эри. – Ит, а ему есть можно уже, или нельзя пока? А то мы все говорим, говорим, а он, наверное, голодный.

– Есть пока нельзя, а пить вполне можно, – ответил Ит. – Кили, лхус будешь? У нас настоящий есть, причем дикий. Хочешь?

– А что это такое? – не понял Кили.

– Ну, напиток такой, из ягод рибира, – пояснил Скрипач. – Вкусный. И пахнет приятно.

– Никогда про такое не слышал, – помотал головой Кили.

– А про что слышал? – с интересом спросил Скрипач.

– Чай, кофе, какао, – принялся перечислять Кили. – Какао, правда, я всего несколько раз пробовал. Нам на праздники давали. Ужасно вкусно, но очень дорого стоит. Одна чашка, как шкалик. Но от шкалика хоть какой толк есть, а от какао… – Кили вздохнул. – Выпил, и забыл. Лучше бы шкалик лишний дали.

– Шкалик чего? – уточнил Скрипач.

– Водки, – пояснил Кили.

– И какой же от водки толк? – с интересом спросил Саб.

– Как это – какой? Согреться можно, – объяснил Кили. – Если только на ночь пить, то на неделю хватает. А то и на дольше.

– У кого еще есть вопросы про печень? – в пространство спросил Саб.

– И сколько лет ты так пил? – с интересом спросил Скрипач.

– Не помню, – после секундного молчания признался Кили. – С первой работы, наверное. С шестнадцати, выходит.

– Пьют все? – уточнил Ит.

– Кто работает, – подтвердил Кили. – Тем, у кого работа есть, положено пять шкаликов на месяц. А кто не работает, три. Правда… – он замялся. – Хозяин отбирает обычно. Так что один-два получается.

– По поллитра? – Ит задумался. – На самом деле, Саб, это немного. Особенно с учетом нагрузок, да и такой жизни, в общем и целом. Кстати, причина поражения печени была, если ты помнишь, другой. Вирус – это не водка.

– Про это мы поговорим позже, – отмахнулся Саб. – Ты хотел дать ему лхус? Давай, а потом займемся делами. А он будет отдыхать. Я прав, Скрипач?

– Прав, – неохотно кивнул рыжий. – К сожалению.

…Лхус понравился Кили чрезвычайно. Нет, даже не так – этот вкус вызвал у него благоговейную оторопь. Чего они только не услышали в результате – и что он в жизни такого не пробовал, и что это божественно, и что такого просто не бывает, и что можно ли ему еще хоть чуть-чуть?

В результате разрешили «чуть-чуть», а потом заставили заснуть – показатели, пусть и медленно, но начали падать.

* * *

– Это низко, – говорил часом позже Ит, когда они собрались все вместе, чтобы обсудить то, что узнали от Кили. – Нет, ребята, это просто низко, и я так продолжать не хочу.

– Что низко? – хмыкнул Саб. – Я тебя не понял.

– Да, тебе это будет сложновато понять, – ответил Ит презрительно. – То, что мы делаем, это низко, Саб. Взять его на внушение, откорректировать, заставить, по сути дела, общаться с нами, как с добрым друзьями… мне не по себе от того, что мы делаем, и, боюсь, дальше будет только хуже.

– И что ты предлагаешь? – Саб выжидательно прищурился.

– Предлагаю взять модуль, и пойти в город. Собирать информацию надо самим. Вы же видите, он ничего не знает! Одни слухи и домыслы! Какой в этом всем толк? Поэтому вот что. Вы с Эри будете работать руководством, а мы, по старинке…

– Ой, нет, только не это, – покачал головой Скрипач. – Они наруководят. Ит, не надо, а? Может быть, как-то иначе?..

– Как – иначе? – Ит повернулся к нему. – Что ты предлагаешь?

– Молчать всем. И послушать, что я предлагаю, – Саб решительно встал. – Давайте-ка я ему позадаю вопросы в следующий раз. У меня складывается впечатление, что вы спрашиваете вовсе не о том, о чем нужно.

– А о чем нужно? – с вызовом спросил Скрипач.

– Увидишь.

* * *

– Расскажи о своей семье. Эти фигурки – кому они принадлежали? – Саб держал Анубиса и Бастет на ладони. – Маме? Старшему отцу?

– Нет, папе, – покачал головой Кили. – Мама говорила, что он страшно обрадовался, когда я родился. Они боялись, что будет мальчик.

– Тогда пришлось бы заводить еще одного ребенка, верно? И еще. Чтобы было, кому передать эту пару. Я прав?

Кили кивнул.

Ит заметил, что на Саба он смотрит с большим почтением. И даже, кажется, с легким страхом – не смотря на корректировку и внушение.

– Ты плохо видишь, – продолжил Саб. – Скажи, кто еще плохо видел в вашей семье?

– Папа. И мама тоже видела не очень. Но папа хуже. Примерно, как я. А почему я сейчас вижу без очков? – запоздало спохватился он.

– Потому что мы поправили зрение, – вмешался доселе молчавший Ит. – Сделали небольшую операцию. Очки тебе больше не нужны.

– Спасибо… Да, папа плохо видел. Я вообще на него очень похож. Мама это часто говорила.

– Кили, мама была рауф? – спросил Саб.

– Нет, человеком. Старший папа был чистый рауф. А папа был смешанным, как я.

– Идеальный проход по передаче, – пробормотал Саб. – А бабушки, дедушки? Ты их помнишь?

Кили задумался.

– По маме – точно нет. Кажется, ее семья была против, когда она замуж вышла. По папиной линии – помню бабушку. Она была человеком.

– А остальных? – Саб нахмурился.

– Не очень. Они, кажется, уехали куда-то. Вдвоем. И не вернулись, – Кили потер переносицу и виновато посмотрел на Саба. – По-моему, в экспедицию. Простите, я не помню. Мне восемь лет было, когда я последний раз видел бабушку…

– Но они были – рауф?

– Старший точно. Муж бабушки был такой же, как я, полукровный.

– Смею предположить, что семья была такая же, как семья твоих родителей, – согласно заметил Скрипач. – Кили, а если в такой семье рождается не гермо, а мальчик или девочка… что происходит?

– Они почти никогда не могли иметь детей, – пожал плечами Кили. – Поэтому им не отдавали фигурки.

– Саб, на налобник выйди, – попросил Ит.

«Не сходится. У наших дочерей с репродукцией всё в полном порядке. У нас три дочери, одна – по рауф-линии, двое – по человеческой. Иметь детей могут все. От линии рауф есть уже даже правнуки».

«Интересно, – ответил Саб. – Про это потом как-нибудь. Сейчас не отвлекай меня».

– Значит, фигурки передают только тем, кто… сможет завести такое же потомство, верно? Только средним? – уточнил Саб. Кили закивал. – А ты не знаешь, сколько времени это продолжается?

– Не очень понял, – признался Кили.

– Сколько лет уже продолжаются эти передачи?

– Не знаю, – Кили нахмурился. – Может быть, тысячу. Может, и больше. Псоглав и Мудрая приходили очень и очень давно, они ушли навсегда, покинули этот мир. Но мы должны хранить память о них, потому что они были светом разума и свободной воли.

Ит и Скрипач переглянулись. Вот как! Ни много, ни мало – разум и свободная воля. Это дорогого стоит.

– Кили, а если бы у тебя появился ребенок, что ты должен был бы сделать? – осторожно спросил Саб. – В каком возрасте он получит фигурки?

– Ну… я впервые увидел их в семь лет, – Кили задумался, вспоминая. – У меня был День рождения, и тогда папа и мама впервые мне их показали. И дали подержать. Мне очень понравилось. Фигурки были теплые, и у них вот тут что-то светилось, – Кили улыбнулся, и указал на основания подставок. – Хотя мне кажется, что я это выдумываю. Потому что больше фигурки не светились никогда. И теплыми больше не были. Это ведь просто статуэтки, хоть и родовые. Пес и Киса, – улыбка стала чуть смущенной. – Ну и сказки всякие… как сказка про Небесного Мальчика, например. Про них тоже сказки рассказывали.

– Небесный Мальчик? – переспросил Ит.

– Ну да, – подтвердил Кили. – Стишок был. Его всем детям рассказывают.

– Не помнишь? – спросил Ит.

– Почему не помню? Помню.

Ит почувствовал, что по коже, по всему телу, побежали мурашки – миллионы огненных и одновременно ледяных мурашек. Это было оно, то самое стихотворение, которые трижды, кто бы мог подумать, трижды встречалось в старых считках! Причем стихотворение это было – рауф, по принадлежности. И прочел его Кили отнюдь не на русском языке, а на…

– Лаэнгш, – прошептал Скрипач. – Ит, мы сходим с ума?

– Не знаю, – беззвучно ответил Ит. Огненные и ледяные мурашки продолжали бегать по коже – словно он только что заглянул в бездну… и оттуда посмотрели в ответ.

– Кили, скажи, а как тебя называла мама? – вдруг спросил Саб. – Так же, как сейчас? Кили?

– Нет, – Кили отвел взгляд. – Кайл.

– Почему Кайл?

– Это сокращение, от полного имени. Только я его не использовал никогда. У нас не принято, номер дают, и имя сокращают… ну, мое вот так сократили.

– Не «нукай», – приказал Саб. – Какое у тебя полное имя? Ты помнишь?

Кили поднял глаза, и, к своему превеликому изумлению Ит увидел во взгляде Кили то, что меньше всего ожидал увидеть – спокойное достоинство. Такое достоинство, которому не требуется доказательств и лишних слов.

– Кайлас Сатледж, – прозвучало в ответ. – Моего отца звали так же. Деда тоже.

– Так и знал, – прошептал Саб. – Но время… столько поколений… невероятно… я бы мог поверить в три тысячи лет, даже в пять, но…

«Ты о чем? – спросил Ит через налобник. – Эй, Саб! О чем ты сейчас говорил?»

«Потом объясню, – ответил Саб. – Позже».

– Вы жили в Москве? – спросил Ит. Спросил лишь потому, что Саб молчал. По всей видимости, он то ли растерялся, то ли силился сейчас что-то вспомнить. Что-то бесконечно важное.

– Да, – кивнул Кили. – У нас была квартира в доме, на набережной. В доме много рауф было, я, когда в школу пошел, оказался в смешанном классе. Для девчонок и средних.

– Мальчики учились отдельно? – уточнил Саб.

– Ну да, конечно. У них школа была отдельная, рост же. А люди мальчики в еще одной школе были.

– Почему? – с интересом спросила Эри.

– Они драчливые, с девчонками дерутся, да и с нами, – пожал плечами Кили. – Тогда было много раздельных школ. Говорят, теперь иначе. В больших городах, конечно. А тут – просто рауф отдельно, и люди отдельно. Школа в человеческом районе, и в рауф.

– А ты где учился? – спросил Скрипач.

– Здесь? А тут была школа, для полукровных. Для всех вместе. Нас в три смены учили, только это не интересно совсем, – Кили зевнул. – А можно еще лхус? Пить хочется.

– Так понравился? – улыбнулся Ит.

– В жизни ничего вкуснее не пробовал, – признался Кили.

– Я тоже.

* * *

– На русском, который вы так любите – Инд, Сатледж, Брахмапутра, Карнали. Я уже посмотрел. У каждого из четырех скрытых родов было до нескольких десятков самоназваний, но все – по рекам, берущим начало…

– От горы Кайлас, это мы поняли, – кивнул Ит. – Соответственно, род Сатледж, к которому принадлежит Кили…

– Является одним из уцелевших скрытых родов, которые Бастет прятала от всех особенно тщательно. Допускаю, что раньше имя семьи было другим, оно могло изменяться – так же, как изменялись сопровождавшие его языки. Но одно оставалось неизменным. А именно – состав, видовой состав таких семей, предания, легенды, которые они передавали из поколения в поколение, и…

– Детские стишки, – закончил Ит. – На языке оригинала.

– А также сказки, предания, и еще черти что, – согласился Саб. – Я бы послушал, пожалуй.

– Переживаешь за свою репутацию? – ехидно спросил Ит.

– Чушь не неси, – огрызнулся Саб. – Головой подумай. Сто двадцать тысяч лет. Это огромный срок. За такой срок цивилизация может смениться, ты же это понимаешь. И уж конечно не могут остаться неизменными такие вот роды. Никак. Это противоречит законам логики.

– Согласен, – Скрипач покачал головой. – Что-то не складывается.

– А со временем, в котором мы находимся, у тебя складывается? – поинтересовался Ит. – «Не складывается», сказал тоже. Вообще ничего не складывается. Совсем.

– А, по-моему, очень даже складывается, – вдруг сказала Эри. – Если не думать про время, то всё получается вполне нормально.

– Не думать про время? – переспросил Ит.

– Ну да. Ит, ты помнишь… когда ты рассказывал про то, как вы уходили с планеты, – подсказала Эри. – Ты сказал… как же там было…

– Контроль попытался что-то сделать с Землей Node, и после этого планета ушла, – кивнул Ит. – Разорвала связки в сиуре, и ушла. Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что время не имеет значения, – безмятежно повторила Эри. – Я кое-что начинаю чувствовать, кажется.

– И как выглядит то, что ты чувствуешь? – требовательно спросил Скрипач.

– Фрактал… он существует весь. Одновременно. Я раньше не понимала, а сейчас… – девушка задумалась. – Мне кажется, не обязательно понимать, как это получается, главное – просто знать, что он есть весь. Целиком.

Они сидели сейчас в кают-компании, ужинали – но за разговором про ужин все позабыли. «Горизонт» уже три или четыре раза убирал, а затем снова выставлял на стол тарелки с едой, но все его усилия были впустую. Тарелок просто никто не замечал.

– Мы, может, и не поймем. А вот Берта и Ри поняли бы, – удрученно заметил Ит. – Эри, то, о чем ты говоришь, не может не иметь математического отображения. Чтобы осознать происходящее, нам нужно найти их.

– Найдем, – пожала плечами Эри. – Но мне вообще-то надо сначала точку найти. Тут. Из которой можно строить мост. Я, конечно, понимаю, что вы сейчас лечите папу, но…

– Он нам не совсем папа, – возразил Ит. – Это предок, с которого началась… наша пара, если угодно.

– Времени нет, – напомнила Эри. – Так что…

– Какая разница? – Саб, кажется, разозлился. – И вообще, мы ужинать будем? Эй, Люся, как тебя там. Верни тарелку, куда ты ее снова уволок?

* * *

Этой ночью дежурил Саб, хотя и Ит, и Скрипач знали, что его дежурство будет выглядеть следующим образом: он просто сделает себе в медблоке кровать, и завалится спать. Утруждать себя ночными бдениям Саб не собирается, это точно. Впрочем, в бдениях и необходимости особенной нет. Кили давно уже вне опасности, его, конечно, придется полечить, но одно дело – полечить, а другое – вытащить с того света. Сейчас уже не надо вытаскивать. Вытащили. Поэтому можно лечь спать так, как привыкли – в одной каюте, на одной кровати. Как всегда.

– Странное ощущение, – шепотом сказал Скрипач. – Вроде бы ничего не изменилось, но теперь… теперь я знаю, что ты – мой брат. На самом деле брат. Помнишь, сколько мы врали, что мы братья? А, оказывается, говорили правду.

– Помню, конечно, – Ит вздохнул. – Изначально да, видимо… только мы давно не братья, рыжий. Мы нечто большее. Я пытаюсь примерить это на себя, но… у меня плохо получается, – признался он. – И потом. Знаешь, я думаю…

– О чем? – Скрипач говорил шепотом, хотя в этом не было никакой необходимости.

– Значит, она всё-таки была, – прошептал Ит в ответ.

– Кто?

– Мама. Значит, у нас все-таки была мама, понимаешь? И она сейчас где-то есть… – Ит глубоко вздохнул. – Она где-то здесь есть, она ходит сейчас по этому миру. У него ведь нет детей, рыжий. Пока – нет.

– И старший отец тоже был, – Скрипач положил Иту подбородок на плечо. Ит, который терпеть не мог, когда ему дышат в ухо, в этот раз сдержался и промолчал. – Мама… как странно… я никогда и никому не говорил этого слова. Ты тоже.

– Да, я тоже, – эхом отозвался Ит. – Вот что я еще подумал… возраст согласия везде – семь лет. В некоторых религиях считается, что только в этом возрасте человек обретает разум, а вместе с ним – душу. Значит, получается, самую первую жизнь мы прожили – здесь? До семи лет – точно?

– Может, и дольше, – Скрипач задумался. Перестал, наконец, дышать Ит в ухо, чуть отодвинулся. – Мне кажется, что дольше. Ит… когда мы пришли на Терру-ноль… впервые… ты помнишь свое ощущение?

– Да. Конечно. Словно я вернулся домой, – Ит зябко передернул плечами. – И у тебя было то же самое. Ведь так?

– Было. Мы все гадали, из-за чего. А всё оказалось так просто. Мы всего лишь действительно вернулись домой.

– Я еще кое-что понял, – Ит повернулся к Скрипачу. – Когда человеку… или не человеку… это неважно… когда ему очень плохо, очень больно, очень обидно – куда он идет? Или даже бежит? Кто всегда его примет, утешит, пожалеет? Мать. Мое подсознание, оно в тот момент всё решило за меня. И я рванул туда, где, как мне казалось, должна была быть она. Мама. Или хотя бы когда-то была – она. Я шел в дом, в котором меня любили…

– Столько лет прошло, а я до сих пор не могу себе простить этих слов, – беззвучно сказал Скрипач. – Столько всего случилось. А словно вчера. Да, Ит? Словно это было вчера.

– Я тебе сейчас еще одно «вчера» подкину, – Ит грустно усмехнулся. – Утопия и Тлен. Два места, имеющие вполне себе физические координаты. Помнишь тварь, которая так ловко тогда всё предсказала?

– Мастер червей, – прошептал Скрипач. – Ты думаешь, это…

– Он самый. Некая производная Яхве. Рыжий, давай выпьем, а? Это надо как-то запить. Просто необходимо.

– Саб завтра будет орать, – напомнил Скрипач. – Он скажет, что мы алкоголики. Как Кили.

– Пусть орет, – отмахнулся Ит. – Скажем, что это наследственное.

– И ведь не соврем, – покивал Скрипач. – А я-то думал, откуда у нас такие могучие ферментные системы? А оно вон как, оказывается. Действительно, наследственное. Кили с шестнадцати лет употребляет по сто грамм в день, и ничего. Вполне себе живой.

– Печень пришлось менять, – напомнил Ит.

– Но не из-за водки же!

– Мне больше интересно, где он раздобыл себе гепатит. Думаю, на днях узнаем… Рыжий, а ты заметил, что он красивый? Мы с тобой не такие. Нам до него далеко.

– Заметил, – покивал Скрипач. – И зрачки у него вертикальные. От рауф у него больше. Нас, видимо, мама разбавила.

– Наверное. – Ит поднял голову. – «Горизонт», организуй нам грамм по сто пятьдесят сам знаешь чего, и сделай лхуса холодного, запить.

– Не слишком много? – поинтересовался корабль. – Вы, кажется, хотели завтра отправиться на разведку в город.

– Хотели. Вот проспимся, и отправимся, – пообещал Скрипач. – А теперь сделай то, что велели, и отвали. Займись лучше сбором информации, вместо чтения нам моралей.

– Хорошо, – ответил корабль. – Займусь. Доброй ночи.

– Вот и славно…

4. Дно

– Ит, с нами происходит что-то не то, – Скрипач стоя по колено в снегу, и смотрел куда-то мимо Ита. Кажется, он сейчас вглядывался в лесную чащу за итской спиной.

– В смысле? – не понял Ит. – Тут вообще всё не то. Рыжий, идем. Время.

– Нет, подожди. Я хочу тебе напомнить… – Скрипач прищурился. – Напомнить один эпизод. Помнишь, ты видел на Node Безумного Барда? Во время совещания?

Ит кивнул.

– Да, помню, – подтвердил он. – Видел, потом рассказал тебе. И что с того?

– Сейчас поймешь. Вспомни, что именно ты рассказал тогда, – приказал Скрипач.

– Я рассказал о том, что видел Барда, и что был удивлен, – Ит нахмурился. – Что… что он предупредил меня, потому что узнал, и…

– Не это, – помотал головой Скрипач. – Какой расы был этот Бард, Ит?

– Луури, – пожал плечами Ит.

– И что ты мне сказал в связи с его расой? Забыл?

Ит открыл рот, чтобы ответить – да так и замер с открытым ртом.

Он понял.

– Ты сказал следующее. Что ты с юности не видел луури. Ит, я тоже не обратил сперва на это внимания, но… но потом понял. Рокори, родной. Не считая остальных – но с Рокори мы проработали больше сорока лет, почти до самой его смерти.

Ит все еще молчал.

– Когда я понял, что ты сказал… понял тоже не сразу, кстати… я стал пытаться вспоминать другое, и… Ит, как звали женщину, которую ты убил во время операции «Алмазный венец»?

– Гоуби, – одними губами произнес Ит. – Дело мисс Гоуби, и…

– Значит, это ты помнишь. А я забыл, – Скрипач отвернулся. – Я всю голову себе сломал, но не смог вспомнить ее имени. Множество других вещей я не смог вспомнить… тоже. И я уверен – если ты сейчас начнешь вспоминать что-то, причем важное, тебя, как и меня, будут ожидать неприятные сюрпризы.

– Подожди, – севшим голосом попросил Ит. – Ты молодец, однозначно, но сейчас – подожди. Кажется, я начинаю что-то понимать…

– Эй, вы там замерзли, что ли? – сердито спросил Саб по связи. – Вы почему до сих пор в лесу?

– Сейчас поговорим и выйдем, – отозвался Скрипач. – Три минуты, Саб.

– В корабле не наговорились? – проворчал тот в ответ.

– Не наговорились, – подтвердил Ит. – Кое-что важное вспомнили. Точнее, забыли.

– Ладно. Только не тяните. Модуль буду вести над вами. Не до геройства, сами понимаете.

– Понимаем, понимаем, – проворчал Скрипач.

Саб отключился.

– Так ты о чем, Ит? – спросил Скрипач.

– О моменте входа во фрактал, и о том, когда именно мы начали пользоваться мостами, – Ит вдруг ощутил озноб. – Рыжий, этот мост, который нас сюда привел, он был не первый. И даже не второй.

– Так, – Скрипач нахмурился. – Что ты имеешь в виду?

– Рыжий, на первый мост мы попали, когда вывозили Эри, – твердо сказал Ит.

– Она была в тот момент мертва, – напомнил Скрипач.

– Но ей это не помешало построить мост, – криво усмехнулся Ит. – Тот проход через сеть Ойтмана не был проходом. Но понял я это только сейчас. Это был мост. Первый мост на пути к Мелтину. Очень долгий мост, но мы всё же попали по назначению.

– Дальше, – потребовал Скрипач.

– Следующий мост вывел нас на Землю Node, – продолжил Ит. – Третий – снова на Мелтин. И четвертый Эри выстроила уже сюда. Нам он показался первым из-за того, что раньше она мосты не визуализировала…

– Это пятый мост, – поправил Скрипач. – Ты забыл про тот мост, который выстроила Эри… с Берега в Мелтин.

– Верно, – согласился Ит. – Но смею тебе напомнить, что нас там не было.

– Были, – покачал головой Скрипач. – Мы спали там. Для неё. Тоже забыл?

– Не забыл, а просто не связал одно с другим, – признался Ит. – Рыжий, ты прав. Ты абсолютно прав. За такую дорогу не может не существовать… оплаты. А это именно она и есть.

– Или расплаты, – хмыкнул Скрипач. – Ит, что делать будем?

– Не знаю, – покачал головой Ит. – Надо выбираться как-то из этого всего. Пока мы не потеряли себя окончательно. Я бы не хотел проснуться как-нибудь, и не помнить Берту, Фэба, Кира, девчонок. Это ведь наша жизнь, та жизнь, которая сделала нас – нами.

– Давай только без пафоса, – попросил Скрипач. – А то ты как заговоришь высоким штилем, так мне тебя треснуть хочется сразу чем-нибудь потяжелее.

– Могу разговаривать матом, – безмятежно ответил Ит. – Хочешь?

– Не хочешь, – отмахнулся Скрипач.

– Рыжий, как будет возможность, поговорим с Эри, – предложил Ит. – Только честно. Расскажем правду. И про то, что происходит с памятью, и про то, что нам нужно найти семью, своих. Про всё.

– Ит, ты с ней спишь? – вдруг спросил Скрипач.

– Чего? – не понял Ит.

– Вы с ней…

– А, ты об этом. Нет. Мы пару раз валялись вдвоем, говорили про всё на свете. Обнимались немного, ей, по ее словам, хотелось мои волосы на кулак намотать. Но без этого. Мы даже не раздевались. А ты?

– Тоже, – признался Скрипач после секундной паузы. – У меня стойкое ощущение, что я не имею на это права, понимаешь? Она… она тогда, в том доме, в той квартире… она словно бы прощалась с собой – той. И тогда мы в чем-то помогли ей, видимо. Но сейчас – нет. Особенно с учетом того, что, по ее словам, есть живая вторая пара. Наша пара. Та самая пара, которую она видела, и с которой ей бы действительно хотелось что-то иметь. Мы – это не они, Ит. Отнюдь не они.

– Может быть, оно и к лучшему, – Ит вздохнул. – Сейчас ты снова будешь меня упрекать, но я бы не хотел больше изменять Берте.

– Сказал средний, который не далее, чем вчера, в очередной раз прекрасным образом изменил Фэбу, – вздохнул Скрипач. – Впрочем, я еще хуже. Я даже сегодня успел изменить.

– Это когда это? – удивился Ит.

– Спать меньше надо… ладно, пошли. Нам одних только личин нужно как минимум по десятку надрать, не считая всего остального.

* * *

Плана, как такового, пока что не было – потому что до сих пор все находились в растерянности. Эри должна построить мост, который выведет их группу куда-то дальше, но… тут возникало несколько вопросов. Во-первых, откуда она будет строить? Во-вторых, что делать полгода? Сидеть в корабле безвылазно, или попытаться разобраться в происходящем? Но если сидеть, то как найти нужную точку? Во-вторых, что делать с Кили? Пролечить и отпустить? Бред и чушь, его убьют тут же. В-третьих, Эри не хочет сидеть в корабле, Шилд не хочет сидеть в корабле, Саб не хочет сидеть в корабле… а выпускать их куда бы то ни было, не разобравшись, уж точно самоубийство.

Решение о разведке, обстоятельной, уже вдвоем, приняли всей командой. Саб, конечно, от этого решения был не в восторге, но, поворчав, согласился, что у них двоих и опыта больше, и класс выше, и справятся они, скорее всего, лучше. К тому ощущалась в Сабе некоторая растерянность, которую он, конечно, тщательно скрывал, но не почувствовать которую было просто невозможно. А еще Саб нервничал. И, видимо, чем дальше, тем больше.

– …Нет. Нет, нет, нет, об этом не может быть и речи, – выговаривал Скрипач. – Эри? Сюда? Как ты вообще это себе представляешь?

– Не знаю, – Ит остановился, снял шапку, и встряхнул – начинался снегопад. – У меня такое чувство, что без этого ничего не получится.

– Почему? – Скрипач нахмурился.

– Как она будет искать место? – резонно спросил Ит. – С корабля? Нереально. Помнишь, сколько она перебрала этих мест на Мелтине?

– Помню, – Скрипач скривился. – Видимо, ей надо почувствовать что-то, ощутить. Так?

– Так, – согласился Ит. – Правда, есть у меня одна догадочка на этот счет…

– Выкладывай, – приказал Скрипач.

– Порталы. Подумай сам. Эри связана с нами. Мы связаны с…

– Ммм… а ведь может быть, – Скрипач тоже стащил шапку, отряхнул, и снова надел. – Но ты подумай, сколько порталов нам придется пройти.

– Не так уж много… – начал Ит, но Скрипач его перебил.

– Да что ты. Немного? Давай считать. Домодедово, Балаклавка, высотка, Сосновый Бор, фирновое плато, Змеиный остров, Симеиз, Тунгуска, Дерна, США…

– Стоп! С чего ты это взял? И потом, ты валишь в кучу наши порталы и схему по вибрационным из старых исследований, – возразил Ит.

– С чего взял? – переспросил Скрипач. – А откуда ты знаешь, что именно сработает, если речь идет об Эри? И это я не всё перечислил. Если принять во внимание тот же «Азимут»…

– Только «Азимута» нам не хватало, – вздохнул Ит. – Рыжий, давай все-таки проверим сперва мою идею, а? Проверим наши порталы.

– Какие?

– Твой, в Тунгуске, мой, на Балаклавке, высотку, Симеиз, и на Долгом озере, – предложил Ит. – Они, конечно, территориально тоже раскиданы ого как, но для нас это сейчас явно не проблема.

– Ну давай, – пожал плечами Скрипач. – С этим понятно. Непонятно, что делать с Кили.

– Не знаю, – Ит отвернулся. – Посмотрим. Может быть, вылечим, и просто отпустим? Это все-таки его мир, ему и жить.

– Ты сам-то в это веришь, «отпустим»? – хмыкнул Скрипач. Осуждающе покачал головой. – Не отпустишь ты его просто так. И я не отпущу. И не делай вид, что у тебя нет мандража. Я отсюда вижу, как тебя поджилки трясутся.

– Ты прав, – Ит покачал головой. – И вид делаю, и трясутся. Я вообще ничего не понимаю, – признался он. – Совершенно.

– Ну, сейчас нам представляется шанс начать не понимать еще больше, – подсказал Скрипач. – Как, он сказал, этот город называется? Дно?

* * *

Первую следящую систему они заприметили еще в пригороде, и выглядело это более чем абсурдно. Рядом с полуразвалившимся ангаром стояла высоченная, не меньше десяти метров, металлическая мачта, к которой тянулись провода, а на вершине мачты уютно разместилась «корзина» с такой начинкой, что любо-дорого. «Горизонт» тут же определил начинку по четвертому уровню, подвел модуль ближе, и перенастроил систему – всё это заняло меньше секунды.

– Саб, мы тут подождем, а ты провесь нам дорогу, пожалуйста, – попросил Ит. – Мы пойдем прямо, потом… гм… третий поворот налево. Расчисти нам хотя бы пару километров.

– Сейчас сделаю, – тут же отозвался Саб. – Второй уровень, да? Ну-ну.

– По техногенике он второй, – возразил Скрипач. – Видишь, какая машина?

Машину эту, а точнее, ее остов, ржавый, прогнивший, он видел сейчас рядом с ангаром – и тут же сбросил картинку Сабу.

– Да, машина из второго, – согласился Саб. – А следилка нет. Я таких вообще не видел.

– Мы видели, – Скрипач скривился. – Четверка. Саб, провесь дорогу. Нам личины нужно снять, чтобы ходить тут нормально.

– Одними личинами вы не обойдетесь, – заметил Саб. – Так, стойте. Две минуты.

– Н-да. Тебе очень повезло, когда ты тут гулял, – с восхищением заметил Скрипач. – Просто фантастически повезло. Если бы ты хоть под одну попал…

– То пришлось бы, видимо, отбиваться от патруля, – пожал плечами Ит. – Ну и отбился бы.

– Или тебе что-нибудь бы отбили. И как ты в первый раз эту дрянь не заметил?

– Нечего было замечать. Да и гулял я минут пять от силы. Саб, всё?

– Идите, – позволил Саб. – Там, кстати, дальше как раз будет патруль. Но идти можете смело, я вас в базу добавил, система вас теперь видит, как своих. Как себя вести, напомнить?

– Спасибо, не надо, – Скрипач ухмыльнулся. – Мы в курсе.

– Славно.

Часть города, в которую они сейчас входили, принадлежала рауф и полукровкам, но вот патрули тут встречались, разумеется, человеческие. Как их Кили называл? Водолазы? Вроде бы. Патруль может потребовать показать голову. Может треснуть разок-другой для острастки. Может еще как-то поглумиться. Но не убьет. Убивают они только тех, кто вышел из возраста. А сейчас им двоим, согласно базе, по тридцать лет, и они работают на том самом комбинате, на котором когда-то работал Кили. По сути, они государственное имущество. Которое еще не отслужило свой срок. Поэтому бояться особенно и нечего. Время нерабочее, вечернее. Они в своем квартале, так что всё законно.

– Ну и костюмчики, – прошептал Скрипач, когда патруль вышел из-за поворота. – Что-то они мне напоминают.

– Маданга, – шепнул в ответ Ит. – Там, правда, панцири были покруче. Но тоже такие… тараканьи.

– Точно! – восхитился Скрипач. – Я вот заметил, что чем гаже ситуация на планете, тем гаже выглядит амуниция. И тем труднее из такой скорлупы выковыривать бойца, когда…

– Заткнись, – процедил Ит. – И бери сразу на воздействие. Про то, что мы бритые, ты забыл?

– Черт…

Волосы они, разумеется, сбривать не стали. Еще не хватало идти на поводу у незнамо кого. Одежду у корабля заказали соответствующую, напоминающую те тряпки, которые носил Кили, но волосы трогать ради короткой пробежки – ну уж нет.

Патруль, к счастью, прошел мимо, не удостоив внимания двоих почтительно склонившихся перед ним полукровок, снявших шапки и демонстрирующих бритые затылки. Ит и Скрипач выждали еще с полминуты, натянули шапки обратно, и зашагали в сторону города.

– Сколько снял? – спросил Ит.

– Двоих, – ответил Скрипач.

– А я троих, – Ит усмехнулся. – Заметил, какие они интересные?

– Что тебе показалось интересным?

– Подготовка. Это отнюдь не тюфяки, не жирдяи, и не балласт. Это вполне себе бойцы, – задумчиво произнес Ит. – Несколько неожиданно. Маленькие городок, в котором более чем тихо, и…

– Да, обычно в таких условиях быстро распускаются и опускаются, – подтвердил Скрипач. – А тут нет. Интересно.

– Что-то мне подсказывает, что дальше будет еще интереснее, – предположил Ит.

И он не ошибся.

* * *

Вокзал поражал убогостью и нищетой. Маленькое станционное здание выглядело необитаемым, оно и оказалось необитаемым – наглухо закрытые двери, снабженные пудовыми замками, заколоченные изнутри слепые окна. Однако, как выяснилось, вокзал все-таки действовал: чуть позже они обнаружили заметенный снегом стенд, на котором значилось, что поезд в Петербург идет каждый четный день в девятнадцать двадцать, а поезд в Москву идет каждый нечетный день в семнадцать сорок пять. Товарняки тут, судя по всему, тоже останавливались – поодаль виднелись дополнительные пути, ныне, правда, совершенно пустые.

– А это что такое? – с интересом спросил Скрипач.

– Где? – не понял Ит.

– Пиктограмма на стене, гляди.

Пиктограмма действительно выглядела странно, больше всего она напоминала перечеркнутую римскую тройку в красном круге. Ит задумался, нахмурился. Потом лицо его просветлело, и он кивнул.

– Расшифровал, что ли? – поинтересовался Скрипач.

– Это для рауф, – объяснил Ит. – Им тут, видимо, находиться запрещено. Спорю на что угодно, в городе мы такие еще найдем.

– Наверное, – Скрипач помрачнел. – Впервые в жизни чувствую себя полным лохом, – признался он. – Тут все как-то…

– Как-то – как? – не понял Ит.

– Неправильно, – Скрипач отвернулся. – Тут нет логики, понимаешь? Она везде была, во всех мирах, в которых мы с тобой работали. Ее можно было поймать, почувствовать, встроиться. А тут – я ощущаю, словно меня наизнанку вывернули. Или мир этот вывернули. Или и меня, и мир. Словно…

– Словно это продолжение Берега, про который рассказывает Эри, – кивнул Ит. – Там тоже не было логики, рыжий. Да и не могло быть.

– Но тут она быть обязана, – возразил Скрипач.

– Почему? – Ит дернул плечом. – Потому что это реальность? А почему мы решили, что это она? Может, это и не реальность вовсе.

Они стояли друг напротив друга на совершенно пустой заснеженной платформе, рядом с ободранным пластиковым щитом с расписанием поездов из двух строк.

– Это не может быть Берегом, – покачал головой Скрипач.

– Почему не может?

– Там все условно, – начал Скрипач, но Ит в ответ расхохотался:

– А здесь нет? Смотри сам. Мы неведомым образом попадаем в какой-то мир, в котором существует несуществующая раса, наша, заметь, раса; в мир, который существует за миллиарды лет до нашего времени; мало того, я, выйдя прогуляться, натыкаюсь случайно на нашего младшего отца… а Саб узнает сделанные им собственноручно фигурки! Ну мелодрама же в чистом виде!!! И ты хочешь сказать, что это реальность? Да ладно! Я долго думал, рыжий, и я вынужден признать, что этот мир словно сделан под нас или для нас. Точно так же, как тот участок Берега существовал для Эри – и отчасти в ее же голове. Сплошные условности.

– На Берегу нельзя было умереть, – возразил Скрипач, но уже не так уверенно.

– А мы не проверяли, можно здесь умереть, или нет, – развел руками Ит. – Может статься, что и нельзя.

– Ой, вот только давай не надо проверок, – попросил Скрипач.

– …они опять стоят и болтают, – проворчал по связи Саб, про которого они в пылу спора забыли. – Вы работать будете? Нет? Если нет, то модуль над вами.

– Да идем мы, идем, – с досадой ответил Скрипач. – Зануда.

* * *

Пока что они всё еще находились в части города, занятой рауф и полукровками. Часть выглядела более чем скромно и бедно. Общежития, бараки, даже дома побогаче, для семейных чистокровных – все это выглядело настолько убого и уныло, что из района хотелось поскорее убраться. Во-первых, тут было очень грязно – Ит, представив себе, что тут будет твориться в теплое время года, досадливо поморщился. Во-вторых, было видно, что дома, если вообще ремонтировались, от лишь по крайней необходимости. Облупленные, потрескавшиеся, почерневшие стены, стекла далеко не во всех окнах, провисшие крыши. В-третьих, тут явно топили дровами, поэтому над районом стоял странный, специфический запах – смесь дыма, вони от неубранных помоек, и какой-то едкой химии, которой пахло непонятно откуда. И это – в мороз, в холод.

– Летом, наверное, воняет, как на свалке, – скривился Скрипач. – А где местные-то?

– По домам сидят, наверное, – Ит задумался. – Морозище какой. Хотя… слушай, давай пробежимся по тем наводкам, которые дал Кили?

– Кайл, – поправил Скрипач.

– Без разницы. Нужно забрать карточку у этого, как его… Ашура, потом я бы хотел взглянуть на этот их информационный центр, и еще он говорил что-то про свои книги, – сообщил Ит.

– По ходу план придумал? – поддел Скрипач.

– Ну да, – пожал плечами Ит. – Ты против?

– В принципе, нет, – рыжий на секунду задумался. – Книги… ах, да. Общежитие, где же еще.

* * *

Первым им на пути попался РДИЦ, и это было просто отлично, потому что, проведя там полчаса, они вышли на улицу уже гораздо более информированными, чем входили. Охранника на входе легко взяли на воздействие, а потом по очереди проскочили здание в ускоренном режиме, предварительно попросив Саба поискать и обезвредить «сюрпризы», которые оказались вполне ожидаемыми. Снова – следящая система четвертого уровня, при том, что компьютеры весьма и весьма примитивны.

– Не нравится мне это всё, – ворчал Саб по связи. – Не понимаю.

– Что не понимаешь? – спросил Ит. Они уже вышли на улицу, и теперь направлялись к дому Ашура, до которого ходу было, судя по схеме, около получаса.

– Странно как-то, – Саб замешкался. – Не понимаю, что именно они отслеживают. И «Горизонт» не понимает.

– Нас они должны видеть, как своих, – заметил Скрипач.

– Они и видят. Но…

– Что – «но»? – Ит остановился.

– Не знаю я! – Саб явно разозлился. – Постоянно идут отчеты, понимаешь? Отсюда куда-то идут отчеты, и ни корабль, ни я не понимаем, зачем, и куда именно!

– Погоди, – Скрипач тоже встал. – «Горизонт» не может дешифровать эти отчеты?

– Могу, – тут же отозвался корабль. – Это вообще не шифр. Это количество населения в городе.

– Так. И что? – Скрипач нахмурился.

– Вас вычислили. Или вычисляют, – корабль говорил словно бы нехотя.

– Конкретнее, – приказал Ит.

– Во всех отчетах только цифры. Одна цифра 51788. Вторая 51786.

– И куда идет этот отчет? – спросил Ит.

– В никуда, – ответил «Горизонт». – Вы потребовали ввести вас в систему. Я ввел. И…

– Маразм, – Ит прикрыл глаза ладонью. – Господи, какая глупость. Рыжий, мы идиоты.

– Да не мы идиоты, а эти там два, наверху! – рявкнул Скрипач. – Нас что, нельзя было пустить подменой?! Саб, ты рехнулся?!

– У меня не получилось пустить подменой…

– Не ври!!! Ты и не пытался. Ты просто добавил… так?

– Ну, так, – нехотя признался Саб.

– И система начала куда-то вякать, что население увеличилось на две особи, так?

– Ну… да.

– Прелестно! – сардонически рассмеялся Скрипач. – Кажется, ты мозги вконец пропил. Так куда идет отчет?

– Я не пью, – Саб тоже разозлился. – Отчет идет… никуда. Точнее, он уходит в десяток тысяч кластеров местной сети одновременно. Никакого ответа на него корабль не фиксирует. И не смей повышать на меня голос! Довыпендриваешься!..

– Иди ты, напугал. Какая периодичность? – поинтересовался Скрипач.

– Сотня передач в минуту, – Саб чуть сбавил тон. – Ответа нет.

– Ну, значит, пока что нет приказа нас ловить, – Ит задумался. – Так… минутку… таким как мы запрещено размножаться из-за эпидемии, верно? Верно. Система всполошилась, потому что появилось две новые особи, но эти особи в систему внесены честь по чести. Я прав?

– К чему ты клонишь? – не понял Саб.

– К тому, что, вероятно, эта местная система ждет какого-то подтверждения нашему пребыванию. Оно законно, но… по ее мнению, мы откуда-то переместились сюда, – Ит прикусил губу. – И она запрашивает все места на предмет убыли. В этом городе – прибыло. Значит, где-то – убыло. Саб, выбери один из кластеров, скопируй, найди там нужное число, отними два, и отправь в систему Дна. Я думаю, это должно сработать. Сделай это побыстрее, а то за нами и впрямь приедет патруль.

– Можно, конечно, и побегать, но холодновато тут, – заметил Скрипач.

– Делаешь? – спросил Ит.

– Делаю, делаю, – проворчал Саб. – Вот напридумывали бреда…

– Мне больше интересно, каким образом они считают рауф по биологии, – Ит огляделся. – Даже для четверки нужно хоть что-то. Хотя бы какая-то техническая база. Те следилки, которые тут есть, для этого не подходят. То есть подходят, но не совсем. Из них сеть получается слишком редкая, сплошные дыры. Потом разберемся…

– Всё, сделал, – сообщил Саб. – Кажется, сработало. Вы теперь, для справки, уехали из города Тверь, двое суток назад.

– Система орет? – с тревогой спросил Скрипач.

– Молчит, – хмыкнул Саб. – Угомонилась.

– Ну хоть так. Надеюсь, на пару-тройку часов хватит. Вот тебе и позвонили у двери, – резюмировал Ит. – Век живи, век учись.

– Впредь будем умнее, – вздохнул Скрипач. – Кто же знал-то. Я по рассказам понял, что популяцию не очень-то контролируют.

– А оказалось, что очень, – вздохнул Ит. – Ладно, пошли дальше. Навестим Ашура. Поглядим, что там и как, да и карточку надо забрать. Может, с ее помощью что-то поймем.

* * *

– Не отоварили до конца, он же подох! – Ашур, вжавшись в угол, закрывал лицо руками. – Подох, и карточка отрубилась!.. Не успели мы!.. Вон, возьмите! Возьмите, шкалики там, на полке! Все возьмите, не убивайте только!.. Деньги берите, вещи…

– В жопу их себе засунь, – галантно посоветовал Скрипач. – Тварь вонючая. Где карточка?

– Говорю же, не работает она…

– Где карточка, я тебя спрашиваю, падаль! – рявкнул Скрипач, теряя терпение. – Карточку отдай, чего ты трясешься, как крысиный хвост! Ит, врежь ему!..

– Сам врежь, мне руки пачкать неохота, – проворчал Ит.

– Мне тоже.

– Тогда одну секунду.

Воздействие.

Господи, какая же грязь! Через секунду, выйдя обратно, Ит первым делом брезгливо сморщился – потому что то, что находилось в голове Ашура, было грязью, и только грязью. Первое место – потомство. Потомства должно быть много, уже есть шестнадцать, но мало, мало. Больше! Вторая мысль – деньги и еда. Забрать, отобрать, отнять, украсть – дома должно быть много еды… Ит задумался. Он голодал? Похоже на фобию. Дальше – деньги. Много денег. Откупиться. Откупиться и уехать. Куда? Юг. Тепло, юг. Мысли Ашура выглядели гротескно и нереально. Словно…

– Ит, чего там? – с интересом спросил Скрипач.

– Погоди, – попросил Ит.

Что не так?

А всё.

Эти мысли, эти желания – они выглядели… ненастоящими? Да. Гротеск, пародия, что угодно, но только не то, что он тысячи раз видел раньше, когда брал кого-то на воздействие.

Декорация?

Да быть того не может.

– Ит, так что? – поторопил Скрипач.

– Подожди, – Ит снова повернулся к Ашуру. – Сейчас.

А если глянуть глубже?

– Что ты делаешь? – с тревогой спросил Скрипач.

– Смотрю…

Тьма.

Там, дальше, за этим наносным гротеском, была тьма, тягучая, черная, и какой-то образ в этой тьме. Ит напрягся. Служение. Служи, и будешь спасен. Не будешь служить, понесешь наказание. Служи и верь. Тому самому темному образу, который есть во тьме. Очень знакомому образу. Он уже видел эту колеблющуюся тень, он ощущал этот омерзительный запах, он приближался к этой силе, всепоглощающей, инфернальной… и не один раз…

– Ит? Черт возьми, да что ты…

– Морок, – Ит открыл глаза. – Или Мастер Червей. Или называй как хочешь.

– Что?!

– Эта вот тварь, – Ит кивнул в сторону Ашура, – служит этой нечисти.

Скрипач с сомнением посмотрел на рауф. Тот сидел с опустошенным выражением на лице, по подбородку его стекала тонкая ниточка слюны.

– Снаружи всякая ерунда, – пояснил Ит. – Дети, деньги. Ничего особенного. Только оно искусственное, а внутри, под этой оболочкой, есть нечто настоящее. Это все на одном уровне, если я так легко вывел это на воздействии. Рыжий, я его сейчас сотру, и пойдем отсюда. Боюсь, нам нельзя долго оставаться в городе. И не только из-за того, что могут отследить.

– А карточка?

– Возьми сам. В углу валяются сумки, карточка в одной из них. В синей, кажется. Он заставляет своих гермо приносить то, что они добудут, сюда, потом не спеша разбирается, чего они там сперли или выменяли. Контролирует. Забирай карту, и пошли. Нам надо взять то, что мы хотели, и возвращаться на корабль.

– Зачем такая спешка? – Скрипач, кажется, все еще не понимал.

– Потому что вопросов больше, чем ответов.

* * *

– Кили, привет, – Ит улыбнулся. – А мы твои книги достали. И вот это, – Ит протянул Кили тетрадь, – видимо, тоже твое?

Кили проснулся всего несколько минут назад, и, видимо, соображал еще не очень хорошо.

– Книги? – недоуменно переспросил он. Ит кивнул. – А вы… как вы их нашли?

– Ничего сложного, – пожал плечами Ит. – Элементарная логика. У Ашура ты бы их хранить не стал, это опасно, – Кили кивнул, – и поэтому… в общем, мы отыскали твое общежитие, и довольно быстро разобрались, где может быть тайник.

– Чердак, – Кили улыбнулся. – Они туда не лазают. Там пол ветхий очень, а они тяжелые. Я там балки красил, ну и спрятал. Как хорошо, что не нашел никто.

– Волновался, что пропадут? – спросил Скрипач, тоже подходя к блоку.

Кили кивнул.

– Я их украл, когда библиотеку сносили, – сказал он. – Это не самые хорошие. Которые самые… ну, их сожгли. А эти я потихоньку, не за один раз, вытащил.

– За книги наказывают? – с интересом спросил Ит.

– За такие да, – Кили отвел глаза. – Есть книги, за которые ничего не будет, но…

– Но их невозможно читать, верно? – утверждающе спросил Ит.

Кили снова кивнул. И вздохнул при этом.

– Я их тоже читал, приходилось, – признался он. – Но я часто хитрил. Вкладывал в обложку той книги какую-нибудь из своих, и… ну и… и читал потихоньку.

– А что в тетради? – поинтересовался Скрипач.

– Вы ее не открыли?! – Кили, кажется, был поражен. – Совсем?

– Ну, она же твоя, без разрешения нельзя, – пожал плечами Скрипач. – Ты что-то пишешь?

Лицо Кили стала заливать краска.

– Да, – едва слышно ответил он. – Это… сказки. Но вы не смотрите, ладно? Я плохо пишу. Очень. Правда.

– Мы не смотрели, – подтвердил Ит. – И без твоего разрешения тетрадь не тронем ни за что. Скоро мы тебе выделим каюту, там будет место, в которое можно спрятать её, и прячь на здоровье.

– Спасибо, – на лице Кили появилось облегчение.

– Если потом дашь почитать, не откажемся, – Скрипач улыбнулся. – А что за сказки? Для взрослых? Детские?

– Наверное, детские, – Кили пожал плечами. – Я додумываю то, что в детстве было. Мы с папой… ну, с обычным, не со старшим, любили сидеть в шкафу, и сказки придумывать.

– В шкафу? – удивился Ит.

– Ага, – Кили кивнул. – У нас в прихожей был стенной шкаф, там одежда верхняя висела. Куртки, пальто. Мы там прятались, чтобы никто не нашел, и сказки рассказывали. Глупо, да? Мне сорок девять, а я до сих пор про это вспоминаю. Их давно нет никого, но что-то же должно оставаться. У меня вот сказки остались. У кого-то другого, наверно, еще что-то.

– Или ничего, – подсказал Скрипач.

– Ну да, или ничего, – легко согласился Кили. – Не у всех же… так бывает. Ну, в общем, я и те записывал, из шкафа, и свои какие-то тоже. Но вы не читайте, ладно?

– Не будем, не будем, – заверил Ит. – Тем более что тетрадь у тебя останется. Слушай, можешь на пару вопросов ответить? Несложных? Ты не устал еще?

– Нет, я не устал, – покачал головой Кили. – А вопросы точно несложные?

– Точно, – успокоил Ит. – Скажи, кто правит в стране? Как зовут этого человека?

…Все это время они искали в сетях хоть что-то о правительстве. Информации не было. Совсем. Никакой. Да и само понятие «страна» сейчас было весьма условно. На планете существовало, судя по всему, одно мета-государство, которое управлялось незнамо кем – но вычислить этого кого-то не представлялось возможным.

Невероятно.

Не может быть.

Однако так было. После прогулки по городу они еще раз в этом убедились. Нигде, ни в какой форме они не встретили ни единого упоминания управляющих структур. Полиция – да, была. Бюрократическая система – тоже. Церкви – имелись в избытке, но их пока что еще не успели проверить. Хотели, и в следующий раз собирались это сделать. Это всё было. Без малейшего упоминания о действующей власти.