Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога

Читать онлайн Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога бесплатно

© Филимонова В. А., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Рис.0 Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога

Введение

Таблица с буквами, чемодан со стеклами, очки и жгучие капли, расширяющие зрачок. Именно так представляют себе работу врача-офтальмолога.

А вы знали, что офтальмология – это хирургическая специальность с широкими возможностями восстановления или улучшения зрительных функций? А что офтальмолог и окулист – это одно и то же?

Помимо моей личной истории становления офтальмологом, в этой книге обычный читатель найдет интересные факты о глазных заболеваниях, разоблачение самых известных мифов о зрении, а также полезную информацию, которая, например, поможет сэкономить бюджет при покупке очков. Будущие коллеги узнают про изнанку обучения, а опытные коллеги погрузятся в пучину приятных воспоминаний.

Глаза – это невероятно прекрасная рутина офтальмолога.

Книга сопровождается черно-белыми фотографиями.

Чтобы увидеть их в цвете, наведите камеру телефона на QR-код, расположенный рядом с иллюстрацией.

Я мечтала стать хирургом…

– Мама, я хочу стать хирургом! – радостно закричала я в трубку.

– Здорово! А каким именно?

– Не знаю… Да это и неважно. Представляешь, я сегодня первый раз побывала в операционной! Там было так чисто, пахло чистотой и стерильностью… – увлеченно продолжала я, вспоминая этот запах и стены, отделанные плиткой приятного розового цвета.

– Иля, ты только первый курс окончила. Может, еще сто раз передумаешь. Представь, хирурги много часов проводят в операционной. Это ведь очень тяжело! – пыталась унять мой восторг мама.

Иля, Илька – мое детское прозвище. Я не сразу научилась выговаривать свое имя, поэтому называла себя так, и мама с тетей до сих пор предпочитают именно этот вариант.

Мне рассказывали, что мой прадедушка хотел быть хирургом и даже поступил в медицинский институт, но в итоге выбрал другой вуз – там выдавали сухой паек. А недавно я узнала, что родная сестра прадедушки была врачом. До того момента я всегда считала себя единственным медиком в семье, а потому невероятно обрадовалась. С детства я любила смотреть по телевизору, как делают пластические операции, но тогда у меня не возникало мыслей о том, чтобы стать врачом. К своему выбору я пришла где-то в девятом классе – в год, когда нужно было сдавать первые экзамены. Несмотря на пятерки по всем предметам, естественные науки интересовали меня больше всего, и потому мой выбор пал на медицину. В то время тетя работала в стоматологии и много рассказывала о том, как там все устроено и как хорошо зарабатывают врачи. Тетя с мамой стали настраивать меня на эту профессию, и при подаче документов первым желаемым факультетом я указала стоматологический. Педиатрический поставила на второе место как запасной, потому что проходной балл там был ниже. Финансовых возможностей учиться платно у нас не было, поэтому мы надеялись на бюджетные места. Мне не хватило всего трех баллов, чтобы попасть на стоматологический факультет, но на педиатрию я прошла без проблем. Мама думала, что в процессе обучения я переведусь на стоматологический, но что-либо менять я уже не захотела.

Уже на втором курсе медицинского института я поняла, что хирургия – не мое, когда преподаватель повел нас на показательную холецистэктомию[1].

Операция длилась всего около часа, но мои ноги не выдержали и тридцати минут.

В операционной сесть негде и уйти ты можешь, только если закружилась голова. Я была юной и слабой девушкой, поэтому для меня такая, казалось бы, небольшая и недолгая нагрузка оказалась непосильной. Именно так мечта стать хирургом умерла во мне в первый раз.

Выбор специальности

Обучение в медицинском институте длится 5–6 лет в зависимости от факультета. По окончании мы получаем диплом терапевта, педиатра или стоматолога. А для того, чтобы начать работать, необходимо пройти аккредитацию и получить соответствующий сертификат. Мы вправе выбирать дальнейший свой путь: пойти на участок, поступить в ординатуру, чтобы стать узким специалистом, остаться в медицине, но не работая с пациентами, или вообще уйти в другую сферу.

После третьего курса я проходила сестринскую практику в офтальмологическом отделении крупной больницы Новосибирска. Меня заворожило местное оборудование. Все казалось каким-то космическим: медсестра или врач нажимают на одну кнопку, и вот уже прибор выдает лист с показателями зрения, а нажатие на другую кнопку выводит на экран цветные снимки наружной или внутренней поверхности глаза. Операционные микроскопы и вовсе показались чем-то волшебным. Всего лишь несколько минут – и пациент с катарактой снова видит за счет нового искусственного хрусталика.

Рис.1 Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога
Рис.2 Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога

Катаракта

Катарактой называют любое помутнение хрусталика – прозрачной эластичной линзы выпуклой формы, расположенной внутри глаза, которая помогает фокусировать взгляд на окружающих предметах.

За время практики необходимо было как минимум один раз остаться на ночное дежурство. И вот здесь началась настоящая практика. За одно дежурство меня научили ставить внутримышечные инъекции и разбираться в офтальмологических каплях, которые получали пациенты отделения. И когда через меня прошли десятки пациентов с красными и гнойными глазами, я поняла, что бесповоротно влюбилась в офтальмологию.

В свободное время и на каникулах я изучала анатомию органа зрения, посещала студенческий научный кружок и немного занималась наукой, постепенно погружаясь в специальность. Интересно то, что цикл по офтальмологии мне вообще не понравился. В первом семестре преподаватель просто читала лекции со своих конспектов, а во втором – другой преподаватель делился своими историями, не давая никакой теории или возможностей для практики. Семинары мне тоже не нравились. Но это все равно не изменило моего решения по поводу будущей специальности.

– Ну что, ты надумала, куда будешь поступать дальше? – спросила как-то мама. На тот момент я уже заканчивала шестой курс.

– Да, буду подавать документы на офтальмологию.

– Но ты же хотела стать хирургом! Почему передумала?! Хочешь сидеть в поликлинике и очки выписывать?

– Мам, ну, вообще-то, офтальмология – это хирургическая специальность с кучей направлений. Это не только очки. Офтальмохирурги оперируют катаракту, зашивают раны в области глаз, делают лазерную коррекцию зрения и все такое. А когда работаешь за микроскопом… представь, насколько это ювелирная работа!

– Да? Ну тогда хорошо. Раньше я об этом варианте как-то не задумывалась, – успокоилась мама.

– Мне еще очень понравилась судебная медицина, поэтому туда документы я тоже подам.

– Фу, ты что?! Я из твоих рук есть больше не буду! И вообще, патологоанатомы спиваются.

Тогда даже я до конца не разбиралась, в чем разница между судебным экспертом и патологоанатомом. Да и про алкоголь – это очередной миф.

– Мам, ну они же не только вскрытием занимаются. Там много разных подразделений, лабораторий, видов экспертиз… – пыталась успокоить я.

– Все равно гадость. Лучше уж офтальмология, – отрезала мама.

Иронично, что все шесть лет обучения я с ужасом ждала цикла по судебной медицине, потому что очень не хотела попасть в морг на вскрытие. На третьем курсе, когда мы изучали патологическую анатомию – ее я просто обожала, – нас тоже приводили на вскрытие. Но тогда, спустившись в секционную и издалека увидев труп, я убежала и вернулась в кабинет, сказав преподавателю, что мне стало нехорошо. В рамках цикла по судебной медицине у нас должно было быть два вскрытия: показательное от преподавателя и самостоятельное, которое проводилось в группах.

Я не ожидала, что буду активно участвовать во вскрытии, но в итоге извлекла и описала сердце и головной мозг.

Хотя стоит признать: под конец вскрытия я все-таки почувствовала нехватку воздуха и покинула секционную. Стоя в пустом холле в полнейшем восторге и слушая, как по радио играет песня о ландышах, я стала свидетелем прибытия большого количества каталок с трупами. Обстановка была сюрреалистичной. Я поспешила уйти оттуда. Позже своим восторгом и отсутствием страха я поделилась с бабушкой и папой и бабушке, как сейчас помню, стало нехорошо. А папа сказал, что бояться стоит живых, а не мертвых.

Перед подачей документов в ординатуру я какое-то время отслеживала проходные баллы, а потому быстро поняла, что у меня нет шансов попасть на бюджет в судебную медицину. Оригиналы документов я подала в офтальмологию.

Но не только глаза пациентов и космическое оборудование повлияли на выбор моей профессии. Каждое лето я уезжала из Новосибирска на каникулы на свою родину – Железногорск-Илимский. Это маленький городок в Иркутской области с одной главной дорогой и населением менее 30 тысяч человек. Одно лето после пятого курса омрачилось госпитализацией моей бабушки в местную районную больницу с гипертоническим кризом. Когда я позвонила, бабушка говорила как-то невнятно, а потом и вовсе отключилась, так что я быстро собралась и помчалась в больницу. Бабушка жаловалась на головные боли… да только жаловаться было некому. Я не нашла в отделении ни одной медсестры и с трудом достучалась до дежурного врача с требованием измерить бабушке артериальное давление. Я соврала врачу отделения, что я и сама уже врач, и попросила дать мне изучить историю болезни. По обследованиям и назначениям вопросов не было, а головную боль врач объясняла декомпенсированной гипертонической болезнью. Ночью бабушке стало хуже и с геморрагическим инсультом она оказалась в реанимации, место в которой пришлось выбивать скандалами и жалобами. Я сидела в ординаторской терапевтического отделения и слушала, как моя тетя отчаянно пытается добиться хоть какой-то медицинской помощи. На тот момент все неврологи города находились в отпуске. Компьютерного томографа в городе вообще не было, а транспортировать бабушку в соседний город было опасно. К сожалению, через несколько дней бабушка умерла. При прощании с ней я пообещала стать хорошим и грамотным врачом и тогда же для себя окончательно решила, что выберу специальность, где люди не умирают, а их родственники не выбивают двери ординаторских с требованием справедливости и угрозами разобрать больницу на кирпичики.

Оптика

– Бабуль, я в этом году не приеду домой на лето, – сказала я в трубку. (Да, у меня осталась еще одна бабушка.)

– Почему? – расстроенно спросила она.

– Мне предложили работу в оптике. Я не могу отказаться. Во-первых, это опыт, а во-вторых, это хорошая возможность подзаработать, а мне нужны деньги на офтальмоскоп[2].

– Ну ладно, хорошо. Приедешь на следующий год.

Такое предложение действительно было удачей, ведь я еще даже не поступила в ординатуру. По телефону мне пообещали встречу с опытным доктором, которая будет обучать меня в течение трех дней. Тогда это не показалось мне чем-то подозрительным, ведь я наивно полагала, что в подборе очков нет ничего сложного. Сейчас я, конечно же, знаю, что невозможно научиться подбирать очки и контактные линзы за три дня. Впрочем, меня и не научили. За это время мне только показали, как пользоваться авторефрактометром[3] и проектором знаков, который показывает всем известные буквы Ш и Б, а также рассказали, где лежат контактные линзы. Уже после первого дня я поняла, что придется изучать оптометрическое искусство самостоятельно, приобрела блокнот и погрузилась в поиски информации о нюансах подбора очков и линз.

Мой первый самостоятельный рабочий день начался с подбора астигматических очков для взрослой женщины. Благодаря видео на YouTube я изучила все необходимые тесты и алгоритмы и подробно все законспектировала – вот только я не учла, что у пациента необходимо спросить о наличии очков, а сами очки проверить на специальном приборе, чтобы понять, к какой коррекции привык пациент. Женщина получила свой новый рецепт, а оптик-консультант красочно расписала достоинства самых дорогих французских линз. Через пару недель мне сообщили об оформлении возврата, потому что женщина не смогла адаптироваться к новым очкам. Я еще не успела получить первую зарплату, а меня уже оштрафовали. Это сильно подкосило меня вплоть до мыслей об увольнении и своей профессиональной никчемности, а дальнейшие подборы астигматических очков приводили к приступам мигрени. Но я не сдалась и не уволилась. По крайней мере, сразу.

Рис.3 Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога

Офтальмоскоп

Работу в оптике успешно удавалось совмещать с учебой в ординатуре. Врачи отделения, зная, что мы трудимся по специальности, спокойно отпускали нас на работу. Но потом в оптику пришла новый менеджер, решившая, что подработчики-ординаторы больше не нужны. Многие попали под сокращение, а мне значительно урезали рабочие часы. Договориться по-хорошему у нас не получилось, поэтому я сообщила о намерении уволиться, но вовремя выплатить расчет руководство отказалось и постоянно кормило меня «завтраками». Пришлось даже обращаться к знакомому юристу, чтобы тот посоветовал, как припугнуть недобросовестную контору, которая неофициально принимает на работу и платит «черную зарплату». Деньги мне в итоге заплатили, проводив ненавидящими взглядами. В глубине души я рада, что эта оптика давно прикрылась, в том числе из-за многочисленных жалоб сотрудников.

На момент всех этих разбирательств я уже успела съездить на собеседование в другую оптику, куда меня с удовольствием приняли. Именно там я научилась подбирать очки и линзы разной сложности, и больше у меня не было ни одного возврата.

Работа в оптике для врача-ординатора – отличная возможность разобраться в рефракции взрослых и детей. В большинстве случаев в ординатуре не учат подбирать очки и линзы, а опыт этот необходим. За время работы здесь я привыкла, что мои пациенты – это люди просто с аномалиями оптики, которые прекрасно поддаются коррекции. Придя в ординатуру и попав в стационар, я испытала шок, узнав, что бывают люди, не видящие даже самых крупных букв таблицы. Не говоря уже о том, что в больницу обращались и полностью слепые.

Ординатура

Ординатура – один из этапов профессионального обучения врача. После ординатуры по выбранной специальности врач получает сертификат и право на осуществление медицинской деятельности в рамках своей специализации. В офтальмологии нет четкого разделения на взрослую и детскую, хирургию и терапию – ты выпускаешься универсальным специалистом и вправе выбирать, чем заниматься и с пациентами какой возрастной группы работать.

К сожалению, наша система последипломного образования далека от совершенства. Я постоянно общаюсь с коллегами из своей и других сфер медицины и слышу одно и то же: «Ординатура – это когда ты заполняешь множество карт, не видишь пациентов, тебе ничего не дают делать самостоятельно, старшие коллеги не хотят обучать из-за страха конкуренции, а чтобы заслужить допуск к пациенту, ты должен пройти несколько кругов унижений». Но хочу успокоить будущих коллег, которые, возможно, держат в руках эту книгу: так происходит не везде. Есть множество клинических баз с прекрасным оснащением и наставниками, готовыми обучать и поддерживать вас в начале вашего профессионального пути. Именно в ординатуре вы получаете возможность научиться не только постановке диагнозов и назначению лечения, но и общению с коллегами и пациентами.

Для меня ординатура – один из лучших и самых ярких этапов моего становления офтальмологом. Мне невероятно повезло с клинической базой и наставниками, которые постоянно менялись в течение двух лет обучения. Я не только «писала бумажки», но и постоянно осматривала пациентов и впитывала каждое слово своих учителей.

Через два месяца обучения в ординатуре я уже наложила первый хирургический шов на кожу века.

Я пропадала на дежурствах в отделении и офтальмологическом травмпункте, потому что именно там ты видишь самое интересное и – самое главное – получаешь возможность поработать руками. Все это было приправлено прекрасной, даже семейной обстановкой в коллективе. Доктора отделения до сих пор вспоминают, как мы с одногруппниками делили один «Сникерс» на двоих и ели с наставником «Доширак» из одной тарелки. Не все, конечно, было столь радужным у меня и моих коллег. Но об этом позже.

Понедельники

Каждый понедельник в ординатуре начинался с обхода палат вместе с куратором ординаторов Татьяной Юрьевной. На обходе также присутствовали врачи и студенты. Мы озвучивали истории болезней, совместно проводили осмотр и обсуждали тактику ведения пациентов – так проверялись наши знания и способности к клиническому мышлению. После обхода Татьяна Юрьевна собирала ординаторов в профессорском кабинете, где обсуждались не только клинические вопросы, но и личные. Мы всегда испытывали волнение, ожидая ее у кабинета, особенно если допустили ошибки во время обхода. Татьяна Юрьевна настолько тонко чувствовала каждого из нас, что всегда с легкостью могла заподозрить что-то неладное, что оказывало не лучшее влияние на нашу работу и учебу. Она могла поругать или похвалить нас, иногда даже поплакать вместе с нами. Мы не боялись, что она взглянет на нас с осуждением, если мы что-то сделаем не так – общение с ней наполняло спокойствием, давало мотивацию развиваться, оказывало необходимую поддержку. Такое отношение было несколько непривычным, потому что во время обучения от некоторых преподавателей и врачей приходилось слышать довольно унизительные вещи. Никогда не забуду, как преподаватель отчитал нас при пациентах, заявив, что мы тупые.

В отделение офтальмологии госпитализировали только взрослых пациентов с разнообразными заболеваниями и травмами глаз. Большинство пациентов попадали туда, конечно же, не по своей воле, но были и те, кто регулярно и с удовольствием госпитализировался с целью «прокапаться». Два понедельника, проведенных там, мне особенно запомнились.

Пациент Николаев, 88 лет. Поступил в отделение с диагнозом «первичная открытоугольная глаукома, далеко зашедшая стадия обоих глаз» – так сказал коллега. Далее по плану необходимо было рассказать о результатах проведенного обследования и о проводимом лечении.

Глаукома – это хроническое заболевание, которое может сопровождаться повышением внутриглазного давления, что медленно убивает волокна зрительных нервов, необратимо приводя к слепоте. Заболевание коварно тем, что долгое время не вызывает никаких жалоб и обнаруживается случайно, часто на далеко зашедшей (III) стадии, когда серьезно страдают зрительные функции.

Николаеву диагноз «глаукома» поставили за несколько лет до нашей встречи. В качестве лечения были назначены глазные капли, снижающие внутриглазное давление, но в последнее время он перестал ими пользоваться. После прекращения лечения он почувствовал снижение зрения, с чем, собственно, и попал в отделение.

– Деда, а почему капли-то перестал капать? – спросила Татьяна Юрьевна.

Она часто обращалась к пожилым пациентам: «баба» и «деда». Мне кажется, что пациенты чувствовали тепло, с которым она к ним относилась, и потому охотнее рассказывали свои истории. Пожилые люди любят говорить много и подробно и, как показывает практика, очень ценят врачей, готовых их выслушать. На нашей базе не было огромного потока пациентов, поэтому врачи отделения могли уделить каждому столько времени, сколько требовалось.

Продолжить чтение