Читать онлайн Не бойся глубины бесплатно

Книги из серии «Сады Кассандры»[1] посвящаю моему возлюбленному в память о мгновениях страсти и нежности.

Все события и персонажи вымышлены автором.

Все совпадения случайны и непреднамеренны.

Глава 1

• Я говорю гадалке: – Что-то никак не пойму,
• Где же причина причин, «потому» на все «почему»?
• От этих самых загадок в глазу аж слеза горит.
• – Легко загадки загадывать, – гадалка мне говорит.

Роберт Луис Стивенсон

На сцене шел снег. Вернее, его искусно создаваемая при помощи световых эффектов имитация. Петербург. Ночь… Страстная, полная отчаяния и безысходной тоски музыка Чайковского. Герман, Лиза, старая графиня и роковые три карты – тройка, семерка, туз.

Анна Наумовна Левитина сидела в ложе, затаив дыхание. Опера «Пиковая дама» неизменно приводила ее в трепет, необъяснимое волнение. Только музыка может одновременно говорить о том, что герои делают, о чем они думают и что они ощущают. Никакому другому виду искусства это неподвластно.

Театр был полон. Неповторимый сладковато-пыльный запах кулис, декораций, старинного паркета, плюша, парфюмерии и человеческого дыхания кружил голову. Лиза на сцене пела: «Уж полночь близится, а Германа все нет…»

Анне Наумовне стало душно. «Пойду, пожалуй, домой», – решила она.

Тихонько положила программку в сумочку, достала номерок и, стараясь ступать неслышно, выскользнула из ложи. Неодобрительный взгляд гардеробщика, который принял от нее театральный бинокль и выдал модное демисезонное пальто, сказал ей, насколько дурно ее воспитали родители. Уйти из такого театра, с такого спектакля, не дослушать такую музыку! Это было выше его понимания. Старик проработал в театре всю жизнь и сросся с ним, принимая к сердцу каждую мелочь. То, что зрительница, с виду вполне приличная дама, ушла до окончания оперы, он расценил как личное оскорбление.

Анна Наумовна, стуча каблучками изящных ботинок, вышла из гулкого холла на улицу. Петербург наяву мало чем отличался от Петербурга на сцене. Те же дома, дворцы и в гранит одетая Нева, то же дыхание тайны, несбывшихся надежд и чужой любви, та же ночь и тот же снег… Ей казалось, что из одного театра она просто перешла в другой, где стала уже не зрительницей, а героиней, которая не смотрит на чужие слезы, а плачет сама, и это куда меньше ей нравилось.

«Что за странное настроение?!» – возмутилась Анна Наумовна и ускорила шаг.

Она шла по городу-призраку, каким всегда представлялся ей Петербург. Фиолетовый свет фонарей мерцал на античных фронтонах домов. Анне Наумовне казалось, что она слышит то взволнованный шепот, то приглушенный смех, то сдавленный плач, то любовные стоны… Окружающее пространство для нее было наполнено шорохами, вздохами, колебаниями воздуха, как будто огромные мавры непрерывно размахивали опахалами из страусовых перьев. В детстве она видела этих мавров в театре, куда бабушка брала ее с собой на работу. Лет до пяти Аннушка думала, что все люди слышат и чувствуют то же самое.

– Бабуля, а кто это так громко дышит? А кто там, в соседней комнате, шуршит? – спрашивала она, распахивая огромные доверчивые глаза, которые имели необычный сливовый оттенок.

– Где дышит? Кто? – пугалась бабушка. – Да у тебя, Анюта, не жар ли?

Она обеспокоенно трогала внучкин лобик и укладывала ее в постель. Жара никакого не оказывалось, но гулять девочку пару дней не водили, и та поняла, что про шорохи и вздохи лучше никому не рассказывать.

Родители Анюты уехали в Мурманск, на родину отца. На Севере она то и дело болела, едва не умерла в полтора года. И мама Стася отправила ее к бабушке, в Петербург. Тут, на Балтике, климат хоть и суровый, но таких морозов и ветров не бывает.

Бабушку звали Екатерина Абелевна, она смолоду и до седых волос проработала костюмершей в Мариинском театре. И сам театр, и особенно костюмерная казались маленькой Ане заколдованным царством. Тусклая позолота, лепные украшения, бронза и хрусталь люстр, бархат лож, волшебная раковина сцены приводили ее в трепет. Она с благоговением взирала на артистов, которые были для нее заморскими принцами и принцессами, от них пахло дорогими духами и нездешней, далекой и прекрасной жизнью, полной страстей и заманчивых приключений.

Ане никогда не надоедало вдыхать запах пудры и грима, бродить среди пыльных коробок и шкафов, бесконечных рядов вешалок, рассматривать ослепительно красивые женские платья, расшитые золотом и серебром камзолы, яркие плащи, перья диковинных птиц, веера, шляпы, короны, бальные туфельки и лакированные ботфорты. Прозрачный газ и тяжелая парча, россыпи фальшивых бриллиантов, королевские мантии и пестрые цыганские юбки, темные монашеские сутаны и шелковые одеяния одалисок[2] и баядерок[3] казались атрибутами другого мира, о котором рассказывали арабские сказки или Шарль Перро.

Выходя из здания Мариинки, Аня словно покидала недра царской сокровищницы и попадала в совершенно иной мир – строгий, блеклый и немного скучный. Какой из этих двух миров настоящий, она не знала. Но мир театра нравился ей гораздо больше: он возбуждал и увлекал ее, тогда как другой – окружал холодом и совершенно чуждым ей «порядком». Театр был феерическим карнавалом, а обычная жизнь – серыми буднями.

Екатерина Абелевна жила в старом трехэтажном доме, в двухкомнатной квартире. Стены были сплошь увешаны фотографиями знаменитых певцов, танцовщиц и композиторов. В тусклые, томительные петербургские осени и зимы с каналов тянуло сыростью, и приходилось топить печи, которых было две – на кухне и в гостиной. Аня любила забираться с ногами на старинный диван и засыпать под бесконечные бабушкины истории о балеринах, певицах, музыкантах и их любовных похождениях.

Негромко гудела кафельная печь, дыша теплом и покоем. За окнами бесновался северный ветер, гнал по небу тучи, полные мокрого снега.

Аннушка дремала под заунывный шум непогоды, постепенно отдаляясь от голоса бабушки, от мягкого света зеленого абажура, который висел над столом, от черно-белых лиц на фотографиях, от гостиной в старом доме, – и медленно, плавно погружалась в сон. Ей снилась пиковая дама в образе графини Анны Федотовны, только не старой, а молодой и прекрасной, в бальном платье и атласных туфельках. Та весело смеялась и блестела глазами, а над верхней губой у нее была приклеена, по тогдашней моде, соблазнительная мушка. Красавица легко скользила по наборному паркету дворцовой залы и манила девочку за собой.

«Идем, Аннушка… Какой резон в простой и скучной жизни? С моей тайной не видать тебе покоя вовеки! Я тебе расскажу о странной силе…»

На этом месте, раз за разом, сон обрывался.

Аня продолжала ходить с бабушкой в театр. Она слушала «Пиковую даму» десятки раз, замирая от музыки, полной смятения, зловещих предчувствий и ожидания любви. Герману являлся призрак старой графини, Лиза ломала руки и прощалась с жизнью, деньги сыпались на зеленое сукно карточных столов…

«Меня тоже зовут Анна! – с болезненным наслаждением думала девочка. – Меня тоже…»

Анна Наумовна качнула головой, отгоняя детские воспоминания. Она почти пришла. Одинокий фонарь освещал старый двор. Вот и дом, где они с бабушкой прожили все эти годы. Теперь Анна осталась в квартире одна. Род ее занятий давно требовал сменить жилье на более просторное, с большим холлом и несколькими комнатами, но… жаль было расставаться с прошлым.

Анна Наумовна Левитина вздохнула, отряхнула с пальто и шляпки сырой снег и вошла в полутемный подъезд…

* * *

Аврора… Богиня утренней зари!

Когда усталая ночь отступает, восточный край неба начинает медленно светлеть, пробуждаясь ото сна. Нежное розовое сияние возвещает о приходе Авроры – юной и прекрасной, подобной цветущему миндалю на синем бархате небесной долины…

– У девочки должно быть нормальное имя, – говорил отец. – Над ней будут смеяться, начиная с детского садика! Почему бы не назвать ее Светой или Мариной?

Намерение супруги назвать дочь Авророй привело Евгения Николаевича Городецкого в ужас. Он работал старшим инженером на крупном оборонном предприятии и был твердым материалистом, начисто лишенным склонности к лирическим фантазиям. Романтическая и рассеянная натура жены Леокадии выводила его из себя.

– Аврора! – возмущался он. – Ты только подумай, Лео! Это же девочка, а не крейсер Балтийского флота!

– Фу, Женя! При чем тут крейсер? Тебе нужно больше читать. Аврора – это все равно что Эос…

– Час от часу не легче! – вздыхал Евгений Николаевич и хватался за сердце. – Ладно! Называй как хочешь. Дай мне таблетку!

Он был уже немолодым человеком, утомленным работой и жизненной суетой. Леокадия долго не могла родить, лечилась, ездила на курорты, и наконец ее старания увенчались успехом. У Городецких появился ребенок – прелестная девочка, пухленькая, румяная и звонкоголосая, как колокольчик. По поводу ее имени и возникли разногласия между супругами. Услышав про Эос, Евгений Николаевич решил, что из двух зол лучше выбрать меньшее. Пусть уж будет Аврора! В конце концов, дело не в имени, – было бы счастье!

Аврора Городецкая выросла настоящей красавицей. В их старинной квартире на Васильевском острове было много зеркал. Она с удовольствием в них смотрелась. И стоило! Стройная гибкая фигурка, пышные рыжие волосы, шелковистая кожа и классические черты лица делали ее восхитительно прекрасной. Правда, особенно счастливой Аврора себя назвать не могла.

Когда ей исполнилось восемь лет, отец неожиданно ушел из семьи. Это казалось необъяснимым. Безупречный семьянин и любящий супруг, серьезный мужчина вдруг увлекся молоденькой продавщицей из универмага, где время от времени покупал разные мелочи. «Безмозглая девчонка» свела его с ума! Он забыл приличия, забыл свой долг перед женой и дочерью и… женился на Люсеньке. «Вертихвостку» очаровали его седины, солидная должность, элегантный внешний вид, а главное, то восхищение, которое он ей выказывал. Так у Авроры появилась «вторая семья». Она ездила в гости к папе и тете Люсе, и постепенно ей понравилось у них бывать. Детей у Евгения Николаевича во втором браке не было, и Аврора оставалась его единственной, горячо любимой дочерью. Он баловал ее, брал с собой в отпуск на побережье Крыма, дарил ей подарки, окружал вниманием и заботой. Тетя Люся тоже привязалась к девочке и полюбила ее как родную.

Аврора окончила школу, и отец помог ей поступить на юридический факультет университета. Евгений Николаевич сделал неплохую карьеру. Оборонное предприятие перешло на коммерческую деятельность, выросла зарплата, так что Городецкий мог оплачивать учебу дочери в самом престижном вузе.

Когда Аврора была на третьем курсе, скоропостижно умерла мама. Сердечный приступ застал ее в троллейбусе, по дороге на работу. Уход мужа подействовал на Леокадию, как удар молнии, от которого она уже не оправилась. Авроре казалось, что мама никогда не понимала до конца, что произошло, – она так и не спустилась с небес на грешную землю. И смерть только перенесла ее с одних облаков на другие.

Конец ноября выдался холодным. Пронизывающий ветер носил по проспектам и площадям застывшего города снежную крупу. Шпили и купола терялись во мгле. С Финского залива доносился запах сосен, соли и рыхлого льда. Аврора дрожала, но не уходила с кладбища, только повернулась к ветру спиной. Земля на могилке мамы превратилась в камень, банка с засохшими хризантемами перевернулась…

Авроре казалось, мама что-то хочет ей сказать. Наверное, обижается, что дочь редко приходит на кладбище. Вот и сегодня это произошло случайно.

«Я даже цветов не взяла, – с раскаянием думала девушка. – Прости, мама!»

Целую неделю Аврора собиралась прийти сюда, чтобы облегчить душу, поделиться с мамой наболевшим. Видно, напрасно она надеялась. На сердце легла еще большая тяжесть…

Девушка не помнила, как вышла из ворот кладбища, села в автобус, медленно оттаивая. Теперь, без мамы, она остро ощущала свое одиночество. Папа с тетей Люсей не в счет, у них своя семья, свои интересы. На могилку Леокадии после похорон они не приходили. Скорее всего, это правильно. Живые должны думать о живых! В конце концов, мама сама так говорила, – она терпеть не могла траура, печали и всего, что связано со смертью.

«Почему мысли о смерти постоянно лезут мне в голову?» – недоумевала Аврора.

Она вспомнила, как мама уговорила ее принять участие в областном конкурсе красоты и как они обе радовались, когда Аврора выиграла главный приз. Ее портрет в открытом вечернем платье, с лентой через плечо и короной победительницы на голове появился на стене родного университета. Ее поздравляли, засыпали цветами и приглашениями в ресторан, театр, на загородные прогулки. Несколько модельных агентств звали ее на работу. Но… Аврору это почему-то не прельщало. Она была уверена, что легкий эфемерный успех – не для нее. Ей нужно учиться, добиваться настоящего профессионализма: стать хорошим адвокатом или юрисконсультом, занять прочное, достойное положение в обществе, упорно и настойчиво делать карьеру. Она видела себя хозяйкой частной юридической фирмы, расположенной в центре города, в красивом, добротно и элегантно обставленном офисе. Фирма предоставляет множество разных услуг и обладает отличной репутацией, привлекающей солидных клиентов.

Автобус подъехал к остановке.

«Чуть не проехала! – спохватилась девушка. – Размечталась!»

Она поспешно поднялась, вышла под сыплющийся колкий снежок и зашагала к дому. Ей не хотелось сейчас никого видеть, ни с кем разговаривать! Ужасно клонило в сон, тяжелые, покрасневшие от слез веки слипались.

«Приду и лягу спать», – решила Аврора, с наслаждением думая о диване, подушках и шерстяном пледе.

– Аврора! Это вы? Как мне повезло!

Девушка вздрогнула и оглянулась. Возле тротуара притормозила иномарка с затемненными стеклами, из которой выглянул привлекательный мужчина.

– Садитесь, подвезу! Вам куда?

– Домой, – машинально ответила она, стараясь вспомнить, откуда ее знает водитель иномарки. Кажется… – Саша! – с облегчением воскликнула девушка. – Вас не узнать! Такой представительный вид – костюм, галстук.

Аврора изо всех сил старалась выглядеть веселой и беззаботной. Она уловила запах хороших сигарет из салона, и ей захотелось покурить, выпить чего-нибудь покрепче.

– У меня сегодня удачный день! – словно прочитал ее мысли Александр. – Давайте посидим вместе, выпьем, поболтаем! Тут недалеко отличный ресторан «Гатчина» – бывали?

Аврора отрицательно покачала головой.

– Поедем? – настаивал мужчина, распахивая дверцу.

Ему давно хотелось провести время с Авророй Городецкой, красивой и неглупой девушкой. Александру безумно нравились рыженькие, причем натуральные, а не крашеные. Ему действительно сегодня везет!

После минутного колебания красавица села в машину.

– Уговорили… – вздохнула она.

Глава 2

Второй брак у Городецкого оказался на редкость удачным, несмотря на разницу в возрасте: ему шестьдесят четыре, а ей сорок. Тринадцать лет супружеской жизни пролетели как одно райское мгновение! Неужели они с Люсей уже так долго вместе?

– О чем ты думаешь? – спросила жена, ставя на стол горячие пельмени. – За едой думать вредно. Тебе со сметаной или с уксусом?

– Пожалуй, со сметаной. Что-то желудок ноет…

Городецкий не понимал, что с ним происходит.

Дурное настроение накатило еще вчера, навалилось тупой тяжестью на плечи, свинцом разлилось внутри.

– Ты почему не ешь? – заволновалась Люся. – И бледный какой-то… На работе все в порядке?

Она обожала готовить. Еда у нее получалась вкусная, а супруг никогда не страдал отсутствием аппетита. Когда они поженились, Женя был худощавым подтянутым мужчиной. Теперь же он раздобрел, отпустил солидное брюшко, – словом, стал выглядеть как преуспевающий, довольный жизнью человек.

Евгений Николаевич принялся за пельмени, но они, что называется, не лезли в горло. Он отложил вилку и провел рукой по лицу. Лоб покрылся испариной, в груди образовалась неприятная пустота.

Звонок телефона показался ему громом небесным.

«Руки дрожат, – отметил он, беря трубку. – Что со мной?»

Городецкий отвечал односложно – «да», «нет», «понял» – и с каждым словом становился все бледнее и бледнее.

– Что случилось? – спросила Люся, когда разговор закончился. – На тебе лица нет.

– Аврора… – одними губами вымолвил Евгений Николаевич.

– Что?

– Умерла…

Милицию на место происшествия вызвала соседка Городецких, Варвара. Она дружила с Леокадией, а после ее смерти опекала Аврору, которая осталась в квартире одна. Каждое утро Варвара приходила справиться, как идут дела, не нужно ли чего. После похорон матери девушка отказалась ехать к отцу. Варвара помогала приготовить еду на поминки, потом убирала, приходила к Авроре ночевать, развлекала и утешала как могла. Вечерами они пили вместе чай, болтали. Варвара заполнила ту пустоту в жизни девушки, которая образовалась после смерти матери.

Придя, как обычно, утром, соседка обнаружила, что дверь квартиры Авроры приоткрыта. Она все-таки позвонила, но никакой реакции не последовало. Варвара заглянула в щелку и позвала хозяйку.

– Аврора! Ты спишь?

В ответ – молчание.

«Странно, – решила соседка. – Может, торопилась на занятия, убежала и забыла дверь запереть?»

Такое предположение не выдерживало критики. Аврора была девушкой собранной, внимательной и очень ответственной. Молоко у нее не сбегало, блины не подгорали, утюг она включенным не оставляла, а уж чтобы не закрыть квартиру… Не похоже на нее! Может, что-то случилось? С сердцем плохо стало или в ванной угорела? Надо посмотреть…

Варвара поколебалась, глубоко вздохнула и толкнула дверь. В полумраке коридора пахло кожей, шерстью и соломкой, которая стояла в напольной вазе. На коврике валялся шарфик Авроры, как будто та собиралась впопыхах и не заметила, что он упал на пол. Это насторожило Варвару…

– Я сразу испугалась! – рассказывала она приехавшим оперативникам. – Пошла дальше. Гляжу, в кухне никого, в гостиной тоже пусто. А вот в спальне…

Она заплакала, шмыгая носом.

– Что вы увидели в спальне? – терпеливо расспрашивал милиционер.

Он расположился со своими бумагами на кухне, пока остальные производили необходимые действия в квартире Авроры Городецкой, которая была найдена мертвой в собственной постели.

– У-увидела, что она… лежит… и не дышит. Вокруг вещи разбросаны…

– Что-нибудь пропало?

– Вроде нет. Я точно не могу сказать…

Картина происшедшего ничем не напоминала ограбление. Ни в шкафах, ни в серванте, ни в ящиках комода никто не рылся. Все было в порядке, даже сумочку Авроры, валявшуюся у двери в спальню, по-видимому, не открывали. Кошелек и сотовый телефон в целости и сохранности лежали в боковом отделении, вместе с косметичкой и сигаретами. Еще одна, вполне приличная сумма денег обнаружилась в прикроватной тумбочке, тоже целехонька. В шкафу висел норковый жакет, на полке стояла вазочка с золотыми украшениями. Похоже, действительно ничего не пропало.

Мертвая девушка была раздета, причем вещи с нее снимали аккуратно, или она раздевалась сама… Отчего-то они лежали на полу. Кровать вся помята, как после ночи любви. На трупе никаких видимых повреждений…

Сыщик Артем Пономарев, который писал протокол со слов Варвары, мучительно пытался вспомнить, где он слышал нечто подобное. Кажется, давний знакомый, капитан милиции, с которым они случайно встретились и зашли в кафе – посидеть, выпить по рюмочке, – рассказал ему… Ну да! Точно. Капитан поведал об убийстве молодой артистки Театра музыкальной комедии. Она также была найдена мертвой и догола раздетой в своей квартире, в спальне. Причем кроме маленького красного пятнышка на виске…

Артем вскочил и бросился в спальню. Девушка все еще лежала там.

«Какая красивая», – подумал он.

Наклонившись над трупом, Артем увидел на левом виске едва заметную точку, будто от укола.

– Черт!

Только теперь он обратил внимание на легкие ссадины на внутренней стороне бедер трупа. Погибшую артистку изнасиловали, когда она была уже мертвой. Артем не сомневался, что с Авророй Городецкой произошло то же самое.

В квартире не оказалось ни писем, ни записных книжек.

– Она все уничтожила после смерти матери, – объяснила Варвара. – Хотела начать новую жизнь, в которой ничто не напоминало бы ей о прошлом.

Список телефонных номеров и несколько адресов Артем нашел в мобильнике Авроры.

Он позвонил отцу девушки и сообщил страшную новость. К виду смерти сыщик привык, а вот к человеческому горю никак привыкнуть не мог. Захотелось выпить. Господи! Ужасно – вырастить красивую дочь и лишиться ее, да еще таким образом! Мертвая девушка поразила его тонкими чертами лица, точеным телом и пышной копной рыжих волос.

– Вы ничего не трогали? – продолжал он расспрашивать заплаканную Варвару.

– Нет. Как можно? Я ведь понимаю… И потом, мне очень страшно стало! Прямо жуть…

– А листок со стихами где лежал?

– Там… у нее на груди… Кошмар какой! – всхлипывала соседка.

На груди у трупа криминалисты обнаружили листок из обыкновенной школьной тетради в клеточку, на котором печатными буквами шариковой ручкой было написано короткое стихотворение:

– Чей это почерк? – спросил Артем, не надеясь на успех.

– Не знаю… Буквы-то печатные.

Действительно. Зачем он спрашивает? Ясно ведь, какой будет ответ. Но… порядок есть порядок. Стихотворение красивое, хоть и мрачное.

– Интересный слог, – задумчиво произнесла Варвара.

– Что?

– Слог, говорю, интересный, – повторила женщина. – Старинный слог. Так Пушкин мог бы написать или Баратынский. В общем, поэт прошлого века.

– Да?

Артем не был знатоком поэзии ни прошлого века, ни нынешнего. Надо обратиться к экспертам, они дадут необходимые разъяснения.

Он еще долго расспрашивал Варвару, уточнял разные детали, выяснял круг знакомых Авроры, который оказался весьма обширным. Сокурсники, преподаватели, поклонники, спонсоры конкурса красоты, фотографы… словом, непочатый край работы. Попробуй, выуди в этом океане приятелей и случайных людей нужную рыбку! Однако делать нечего, придется ходить, задавать вопросы, ездить по огромному городу из конца в конец – унылые оперативные будни.

Когда приехал Городецкий, Артем порядком утомился. Вид убитого горем родителя произвел на него удручающее впечатление.

– Как вас зовут? – спросил отец девушки, когда ее тело увезли.

– Моя фамилия Пономарев, – ответил сыщик, пряча глаза.

Невыносимо было встречать сухой, лихорадочный взгляд Городецкого, видеть его белое лицо и трясущиеся губы. Что он мог сказать этому в один миг постаревшему человеку? «Все пройдет»? «Время сгладит боль утраты»?

– Как этот… подонок попал в квартиру? – спросил Евгений Николаевич. – Аврора никогда не открывала дверь незнакомым людям, особенно мужчинам.

Артем пожал плечами.

– Следов взлома на замке не обнаружено, он был открыт ключом.

– Вы хотите сказать…

– Я не знаю, – просто ответил Пономарев. – Будем выяснять.

– Да… конечно…

Видно было, что Городецкий не испытывает энтузиазма по отношению к расследованию. Скорее всего, дело сдадут в архив – очередное нераскрытое убийство.

– Я не верю, что убийцу найдут, – тихо произнес Евгений Николаевич, опускаясь на стул. – Что-то нехорошо мне… Сердце…

– Может, воды?

Городецкий отрицательно покачал головой.

– Лучше водки. Но это потом. У меня к вам дело, молодой человек.

– Я слушаю.

Пономарев насторожился. Он не приветствовал «задушевные беседы» с родственниками потерпевших.

– Вы сами-то верите, что преступление раскроют? – уставился на Артема отец девушки. В его голосе звучало глухое, безнадежное отчаяние.

Сыщик промолчал. Он вспомнил убитую артистку оперетты. Непохоже, чтобы это дело успешно продвигалось. Надо бы навести справки.

– Видите, молодой человек… вам нечего сказать. – Городецкий тяжело вздохнул. – Мне было уже сорок три, когда родилась Аврора. У нас с женой много лет не было детей. Она моя единственная дочь! Вы ее видели? Видели? Настоящая красавица… Я надеялся, что она выйдет замуж! Что я буду любоваться ею в белом платье и фате. Я ждал внуков… А теперь все кончено! Не только для нее, но и для меня. Слава богу, Леокадия не дожила до этого ужаса! – Он помолчал, сдерживая готовые прорваться наружу рыдания. – Я хочу, чтобы убийца был наказан. Найдите его!

– Мы будем работать…

– Вы не поняли! – перебил он Артема. – Я хочу, чтобы вы нашли его. Займитесь этим лично. Я знаю цену подобной услуги и готов заплатить. Ищите, молодой человек! Неважно, сколько это будет длиться, год или больше. Я уже немолод, поэтому буду платить вам наперед. Чтобы в случае моей смерти вы могли продолжать свои поиски. Пусть все потеряют надежду и прекратят расследование, но только не вы! Обещаете?

– Ну…

– Вам что, не нужны деньги?

– Дело не в деньгах.

– Тогда в чем? Должна же у вас быть какая-то профессиональная честь, молодой человек?! Убийцы спокойно разгуливают на свободе, а вы чувствуете себя как ни в чем не бывало? Я понимаю, что за вашу работу платят ничтожно мало. Но я вам предлагаю достойное вознаграждение за то, чтобы вы выполнили свой долг. Почему вы отказываетесь?

Артем молчал, а Городецкий ждал, нервно кусая губы.

– Вы согласны?

– Результаты частного расследования не могут служить доказательством в суде, – наконец ответил Пономарев.

Ему было жаль отца убитой девушки.

– Не волнуйтесь! – горячо возразил Евгений Николаевич. – Я от вас этого и не требую. Найдите убийцу! Остальное – мои проблемы! Вот, возьмите… – Он протянул Артему пачку стодолларовых купюр. – Это аванс.

* * *

– И ты согласился? – удивилась Соня, когда они с Артемом вечером того же дня пили чай на кухне.

– Если бы ты его видела…

Артем встречался с Соней уже почти год. Они познакомились в парке. Выпавший снег превратил деревья в белые кружева. Сонин пудель отвязался и бешено носился по прозрачным от холода аллеям, не реагируя на призывы хозяйки. Пономарев помог поймать «взбесившегося» пса.

– Это он от восторга! – смущенно объясняла девушка в сбившейся набок вязаной шапочке. – На него первый снег всегда так действует. Он просто ошалел от удовольствия! Правда, Филя?

Филя подпрыгивал и вилял хвостом, норовя сорваться с поводка.

– Держите крепче! – засмеялся Артем.

«Дама с собачкой» ему очень понравилась. Романтическая встреча, о которой он мечтал с юношеских лет, не признаваясь в этом даже самому себе.

– О чем задумался? – хихикнула Соня. – Шерлок Холмс! А что? Частный сыск – это выгодно.

Артем допил чай и засобирался домой. Он устал…

– Запри как следует дверь и никого не впускай, – неожиданно вырвалось у Артема, когда он прощался с Соней.

Перед глазами возникла картина: молодое мертвое тело, бескровные губы, рыжие локоны… дурацкий тетрадный листок со стихами…

Сыщик представил, как по темным заснеженным улицам бродит убийца, выискивая очередную жертву… Интересно, по каким признакам он их выбирает?

То, что артистку оперетты и Аврору Городецкую убил один и тот же человек, у Артема не вызывало сомнений. Чутье подсказывало: в городе появился серийный убийца. Странный тип. Он не подкарауливал женщин в подъездах и темных закоулках, которых в Петербурге хоть отбавляй, не нападал на них в лифтах, не вывозил в лес. Он расправлялся с ними в их собственных квартирах. Он не душил, не резал, не кромсал женские тела – убивал очень аккуратно, стараясь нанести как можно меньший урон их красоте. Потом занимался с ними любовью – с мертвыми! Оставлял на груди трупа листок со стихами, словно эпитафию… Черт знает что!

Интересно, на трупе актрисы тоже был листок со стихами?

Придя в свою холостяцкую однокомнатную квартиру на окраине города, Пономарев принял душ и улегся спать, но сон не шел. В уме роились подробности убийства Авроры Городецкой. Никакой зацепки… кроме стихов.

Под утро ему удалось, наконец, уснуть. Будильник зазвонил, едва он закрыл глаза. Во всяком случае, Артему так показалось. Он уже почти оделся, когда вспомнил, что сегодня суббота. Выходной! Какое счастье…

«Позвоню Кузнецову, – решил сыщик, снова занимая горизонтальное положение на диване. – Узнаю про стихи».

– Алло…

– Виталик, привет! Это Пономарев.

– Боже! Ты знаешь, что сегодня суббота? Выспаться за всю неделю можно или нет?

– Конечно, можно, – извиняющимся тоном произнес Артем. – Вот только скажешь мне одну вещь, и я оставлю тебя в покое.

– Ладно, – простонал коллега. – Спрашивай. Что тебе надо?

– Убийство артистки помнишь?

– Вероники Лебедевой? Ясно, помню! А что? Почему ты интересуешься? Это ж не твой район.

– Ничего необычного не заметил? – спросил Пономарев, не обращая внимания на недовольство приятеля.

– Необычного?..

Кузнецов плохо соображал спросонья.

– Ну, стихов не было?

– Стихо-о-ов? – удивился капитан. – А ты откуда знаешь?

– Так были стихи?

– Были. Жуткие стихи…

– Прочитать можешь?

– Подожди… Я их в блокнот переписал. На всякий случай. Сейчас… Ты слушаешь?

– Да, да… Читай!

Артем сгорал от нетерпения. Неужели стихи те же самые?

– Блин!

– Тебе не нравится? По-моему, неплохо. Поэт-убийца! Что-то новое в истории криминалистики. Не находишь?

– Ладно… спасибо. Пока.

Кузнецов недовольно хмыкнул и улегся досматривать утренний сон. Артем же потерял всякое желание валяться.

«Предсказали Смерть изменчивые карты…» Эта фраза запала ему в голову. Вдруг она приблизит его к разгадке личности убийцы?

Глава 3

– Изабелла Юрьевна! – плаксиво-раздраженным тоном возмущался сосед. – Опять вы своего кота выпустили! Ну сколько же можно? Я ведь вас просил!

– О чем вы меня просили? О чем? – вскричала яркая, вызывающе красивая блондинка, открывая ключом дверь своей квартиры. – Не могу я животное мучить! Вы живодер, господин Фаворин! А еще музыкант называется! Человек искусства! У вас душа должна быть мягкая, сердце доброе…

– Как вы не понимаете! – воздевал руки к потолку Егор Фаворин. – Вы же мне породу портите! Чистоту крови разбавляете, извините, помойными генами!

– Что вы говорите?! – взвизгнула блондинка, бросаясь в угол просторной лестничной клетки и хватая на руки большого полосатого кота, который сверкал желтыми глазами так же возмущенно, как и его хозяйка. – Пойдем домой, Яшенька. Этот ужасный человек ненавидит животных! Он на них только наживается, потому что сам себе не может заработать на хлеб с маслом!..

Изабелла Юрьевна вместе с котом скрылась в своей квартире, громко хлопнув дверью.

Оставшийся на площадке Фаворин ловил ртом воздух, как выброшенный на берег карась. Черт бы побрал эту Буланину! Мало того, что ее кот постоянно справляет свои надобности на чужом половичке, так она еще и оскорбляет соседа, называет «никчемой» и «трубадуром». Необразованная, невежественная женщина!

Плюнув напоследок в тот самый угол, где любил сидеть полосатый Яшка-буксир, как называли кота жильцы дома, музыкант с гордо поднятой головой удалился.

Конфликт между Фавориным и Буланиной забавлял жителей двухэтажного старинного петербургского дома уже около трех лет. Небольшой особняк когда-то принадлежал дворянской семье, потом был выкуплен богатым мануфактурщиком Евсеевым, меценатом. Новоявленный буржуа подарил дом театру, куда любил ходить «развлекать душу» после деловых переговоров и обильных возлияний. С тех пор дом неоднократно перестраивался – сначала на деньги Евсеева, а после революции его опекало министерство культуры. В итоге особнячок разделили на семь квартир – четыре на первом этаже и три на втором. Квартиры принадлежали семьям актеров и музыкантов. В некоторых сменились уже несколько поколений.

Вследствие капитального ремонта в доме получился большой подъезд; наверх вела широкая лестница с коваными перилами, на уровне второго этажа расходившаяся на две стороны. Справа располагалась огромная квартира, в которой проживал бывший театральный режиссер и писатель, одинокий старик по фамилии Альшванг. Слева были две квартиры, одну из которых снимали студенты-арабы, а во второй проживала пожилая актриса Берта Михайловна Эдер со своим сыном Николаем.

Изабелле Буланиной, женщине, весьма далекой не только от театра, но и вообще от какой-либо культуры, квартира на первом этаже досталась от тетки. Рядом с ней, через стену, жили добропорядочные супруги Авдеевы, без детей. Авдеев работал инженером в ЖЭКе, благодаря чему жильцы дома никогда не испытывали трудностей ни с отоплением, ни с ремонтом труб, ни с прочими коммунальными проблемами.

Фаворин занимал квартиру напротив Изабеллы Юрьевны. Он вел холостяцкий образ жизни, работал в Театре музыкальной комедии – играл в оркестре на тромбоне. Так что Изабелла Юрьевна все-таки имела основания называть его трубадуром. Они беспрерывно скандалили, немало забавляя этим жильцов дома. Причиной раздора были коты.

Егор Фаворин имел определенные запросы – любил выпить, вкусно поесть и хорошо одеться, – на удовлетворение которых катастрофически не хватало денег. Музыкант постоянно был озабочен пополнением своего бюджета. У него была «страшная тайна», которую он тщательно скрывал. Фаворину приходилось подрабатывать, играя на похоронах. Вот до чего может довести творческого человека суровая действительность! Он терялся в догадках, как вездесущей Изабелле удалось об этом пронюхать. Музыкант предпринимал меры безопасности: старался выскользнуть из дома незамеченным, переодевался, надвигал шляпу и поднимал воротник, – но все его усилия оказались тщетными. Скорее всего, Фаворина выдали клиенты, разыскивая его, чтобы пригласить на «отправление ритуала».

В конце концов, какая разница? Главное – проклятая блондинка растрезвонила об этом по всему дому. Музыкант не знал, куда деваться от позора. О, как он ненавидел Изабеллу Юрьевну! Ничего удивительного, что Отелло задушил свою светловолосую Дездемону! Егор вполне понимал и разделял законный гнев знаменитого мавра. Он бы и сам с удовольствием последовал его примеру, если бы не уголовный кодекс! Все-таки насколько раньше было проще жить…

Нелюбовь к женщинам объясняла, почему Фаворин до сих пор не женился. Женщины могут отравить существование кому угодно, и для этого им даже не надо быть законными супругами. Достаточно просто находиться поблизости. Вот Изабелла – спасу от нее нет! Чего она к нему пристала?!

Но и это было еще не все. Третьим источником дохода незадачливого музыканта служили… коты. Егор держал пару чудных чистокровных голубых персов – кота и кошку. Они периодически приносили котят, которых Фаворин продавал, и у него всегда заказывали наперед. Все было бы прекрасно, но Изабелла – ему назло! – подобрала на улице отвратительного полосатого кота, настоящего матерого помоечника, назвала Яшей и поселила у себя в квартире. Ей, видите ли, стало жалко несчастное животное! Нашлась гуманистка! Мало того, что этот кот постоянно гадил на половичок у дверей Егора, он еще и портил кошачью породу. Непонятно, чем он привлекал персидскую кошку, но та рвалась к нему телом и душой. Стоило музыканту не уследить, как киска выскакивала за дверь, Яшка несся за ней, и поймать их обоих не представлялось возможным. После подобного загула Диана – как звали персидскую красавицу – приносила полосатый приплод.

– Куда прикажете девать этих матроскиных?! – хватаясь за голову, вопил Фаворин. – Топить? Но я не могу! Я не душегуб какой-нибудь! Я музыкант! У меня нервы!

Он складывал полосатых котят в коробочку и ставил у квартиры ненавистной соседки.

– Ваше отродье, вы и воспитывайте! – кричал он ей через дверь. – Будете знать, как распускать своего Яшку!

– Вы бы лучше следили за своей Дианой! – парировала Буланина. – Бедному котику проходу от нее нет! Совсем замучила бедняжку! Посмотрите, какой он худой стал – кожа да кости! Высох весь! Видно, ваш персидский кавалер импотентом оказался, раз кошечка бегает за моим Яшей. Купите ему возбуждающее средство!

Ну что на такое скажешь? Дура баба, и кот у нее дурак.

– Тьфу на вас! – восклицал напоследок Егор и закрывался в своей квартире.

Как эта женщина его достала!

Котята оставались на лестничной площадке и душераздирающе пищали. Соседка со второго этажа, Берта Михайловна, у которой было чувствительное сердце, не могла этого вынести. Она спускалась и забирала коробочку с котятами к себе домой. Когда они подрастали, старушка пыталась их раздавать своим знакомым, но желающих приобрести беспородных полосатиков было мало. Пожилая дама убеждала людей, что коты – исключительно целебные животные, они приносят огромную пользу, особенно при радикулите, ревматизме и остеохондрозе. Но, несмотря на рекламу, полосатых котят никто не брал, и Берта Михайловна была вынуждена продолжать их кормить. Они спали у нее в кровати, а некоторых она носила на шее, наподобие лечебного воротника.

Соседям все это не нравилось. Если даже закрыть глаза на периодические скандалы и перепалки между блондинкой и Фавориным, то все равно коты доставляли массу неудобств. Во-первых, Берта Михайловна выпускала их погулять, и они громко мяукали под окнами. Во-вторых, в подъезде стоял отвратительный запах. Старик Альшванг страдал астмой, и его возмущало, что кошачья шерсть носится в воздухе и «совершенно нечем дышать».

Но самую страшную опасность подрастающие коты представляли для чистоты персидской породы. Если от одного Яшки столько хлопот, то что будет, когда… Этого Фаворин просто не мог себе представить. Он долго не решался на злое дело, мучился, не спал ночами, но в конце концов пришлось принять жесткие меры. А что было делать?

Словом, музыкант угостил полосатых котов отравленной пищей. Да, вот так банально – взял и отравил. Естественно, не всех… Полосатые ряды значительно поредели, чему жильцы втайне обрадовались. Кроме старой актрисы и госпожи Буланиной. Николай, сын Берты Михайловны, закапывал во дворе дохлых котов, а у его матери едва не случился инфаркт. Так Егор приобрел еще одного злейшего врага в лице пожилой соседки.

– Живодер паршивый! – орала Изабелла, прижимая к пышной груди чудом уцелевшего полосатого Яшку. – Ничтожество! Ничего лучшего не смог придумать, как извести ни в чем не повинных животных! Вы потому на похоронах и промышляете, мистер убийца, что только мертвецы могут слушать вашу музыку! Им уже терять нечего!

– Замолчите! – шипел Фаворин, брызгая слюной. – Иначе я за себя не ручаюсь!

– Что, и меня отравите? Вы слышали? – Хозяйка полосатого кота призывала соседей в свидетели. – Он мне угрожает! Прошу запомнить! Если со мной что-нибудь случится…

Это было слишком. Егор схватил футляр с тромбоном и убежал в театр.

Через стену от Фаворина, с правой стороны, располагалась квартира Дины Лазаревны Чиляевой, колоритной дамы лет тридцати, похожей на цыганку. Она единственная не принимала участия в разборках по поводу кошачьей породы, запахов, шерсти и убиенных потомков Яшки-буксира. Она вообще держалась особняком, ни с кем из соседей не сплетничала, ни у кого не одалживала денег, соли и спичек, ни к кому не ходила в гости и к себе никого не приглашала.

– Красивая и загадочная женщина! – говорил старик Альшванг Берте Михайловне. – Одинокая, самостоятельная. Я таких уважаю.

Дина Лазаревна действительно была цыганской дочерью. Ее мать, легкомысленная кокетка, не удосужилась получить никакого образования. Едва закончив среднюю школу, она спуталась с гитаристом из цыганского ансамбля и укатила с ним в Астрахань, откуда скоро вернулась несолоно хлебавши. Цыган оказался чересчур вспыльчивым, бешено ревнивым и однажды даже побил свою возлюбленную. Этого оказалось достаточно, чтобы Раечка Чиляева собрала чемодан и вернулась домой, в Ленинград.

Через семь месяцев у нее родилась смуглая, толстенькая, очаровательная девочка, которую назвали Динара, в память о цыганской крови.

Особой нужды в деньгах Чиляевы не испытывали. Бабушка Дины, вдова, пережившая блокаду, считала: достаток и изобилие – прежде всего, именно этому нужно уделять внимание и усилия. Чем она и занималась. Вдова заведовала производством в ресторане «Балтийский», носила домой продукты, кое-чем приторговывала из-под полы и на работе тоже не терялась. В условиях повального дефицита она смогла обеспечить себе, дочери и внучке сытое и благополучное существование. Раечку она устроила в тот же ресторан официанткой, где та познакомилась со своим будущим мужем, директором ювелирной мастерской. Он был старше ее и уравновешивал своим спокойствием и рассудительностью взбалмошный характер невесты. Через полгода в банкетном зале «Балтийского» сыграли пышную свадьбу.

Дина тем временем росла, ходила в садик, потом в школу и к шестнадцати годам расцвела, превратившись в стройную черноволосую девушку с огромными горячими глазами, густыми бровями, длинными ресницами и нежнейшим румянцем на полных щеках. Нелюбовь к учебе она унаследовала от матери вместе с легким характером и склонностью к развлечениям.

Вместо того чтобы заниматься уроками, она гуляла, посещала вечеринки и совершенно не задумывалась о будущем, которое представлялось ей волшебной чередой удовольствий.

Раечка сменила фамилию Чиляева на Ратцель, пополнела, приобрела дородность и стать, остепенилась и вместе с мужем посвятила себя зарабатыванию денег. Сначала она работала приемщицей в ювелирной мастерской, потом начала продавать золотые украшения друзьям и хорошим знакомым. Теневой бизнес постепенно разрастался, клиентура увеличивалась, а доходы исчислялись солидными суммами.

Супруги Ратцель стали подумывать о выезде за рубеж. Задача казалась нелегкой, но тут грянули перемены в экономике и политике, появились кооперативы, на смену которым пришел частный бизнес, Ленинград переименовали в Санкт-Петербург, и заграничное гражданство перестало быть недосягаемой мечтой.

Когда Дина выпорхнула из стен средней школы, имея в аттестате тройки, разбавленные парой четверок по физкультуре и пению, мама с отчимом решили приобщить девочку к семейному делу. Поскольку Дина одинаково плохо знала все школьные предметы, особых колебаний и раздумий, куда поступать, не было. Отчим предложил пединститут, где у него друг работал ректором, договорился, проплатил названную сумму, и девушка начала посещать лекции, изнывая от скуки. Когда мама предложила ей продать подругам несколько золотых цепочек по более низкой цене, чем в магазине, Дина с радостью согласилась.

Семейный бизнес перешел на легальное положение. Супруги Ратцель зарегистрировали свою фирму под названием «Золотой павлин» и собирались расширять дело, когда из Израиля пришел долгожданный вызов. Наконец-то откликнулся дядя отчима, Иосиф Ратцель: он приглашал племянника с женой сначала в гости, а в перспективе на постоянное место жительства.

«Я уже стар и одинок, – писал дядя неверной, дрожащей рукой. – Некому будет сказать теплые слова на прощание и закрыть мне глаза. Жена моя умерла два года назад, а детей нам Бог не дал. Поэтому, дорогой племянник, приезжай как можно скорее. Я передам тебе дела и все, что останется от моих трудов на этой земле. Вы с Раисой скрасите мои последние дни рассказами о России, о Петербурге, который навсегда остался моей первой любовью…»

Супруги Ратцель прочитали письмо, все обдумали и решили съездить, познакомиться с дядей и его наследством. Дядин дом, счет в банке и несколько мелких фирм произвели на них хорошее впечатление. К тому же старик оказался добрым, покладистым и действительно одиноким. У него было больное сердце, и, по словам врачей, он мог умереть в любую минуту.

Вернувшись домой, собрали семейный совет. Престарелая бабуля ехать в Израиль наотрез отказалась.

– Здесь я родилась, здесь и умру, – заявила она. – Мне чужие стены на старости лет не нужны. И в земле чужой лежать не хочу. Так что вы поезжайте, устраивайте свою жизнь, а мы с Диночкой пока останемся. А когда меня похороните, делайте что хотите. Пусть тогда девочка сама решает, ехать ей на чужбину или нет. Как ее судьба сложится, никто не знает.

На том и порешили. Фирму «Золотой павлин» продали и купили Дине квартиру в театральном доме. Цена на недвижимость в центре города неуклонно поднималась, а девочка должна приучаться к самостоятельности. В обязанности Дины входило заканчивать учебу, присматривать за бабулей, которая жила неподалеку, на соседней улице, и, если будет желание, попробовать себя в каком-нибудь деле, присмотреться, выбрать занятие по душе. Главное в жизни – твердо стоять на ногах, чтобы ни от кого не зависеть, никому в рот не смотреть и ни на чей кошелек не рассчитывать. Жизнь – мастерица преподносить сюрпризы, и, чтобы чувствовать себя в ней спокойно и надежно, необходимо уметь создавать финансовое благополучие. С деньгами половина людских проблем исчезает сразу, а оставшаяся половина решается быстрее и легче.

Так Дина Чиляева стала владелицей квартиры на первом этаже старинного дома, напротив супругов Авдеевых и через стенку от Егора Фаворина.

В скандалах она не участвовала, и судьба полосатых котов ее не трогала. Немного раздражали звуки тромбона, но не так, чтобы выяснять отношения с соседом. У Дины были совершенно другие интересы.

Глава 4

Тихая морозная ночь не хотела покидать Петербург. Она лежала синими пластами на пустынных проспектах, курилась розоватым туманом над покрытой льдом Невой. Мосты казались призрачными в ее дымке, полной серебряных отблесков снега и звезд.

Артем Пономарев неторопливо шагал по гранитной набережной, отворачиваясь от снежной пыли, летящей в лицо. Он приступил к изучению окружения убитых женщин. И начал с Вероники Лебедевой, артистки, первой жертвы неизвестного маньяка. По опыту сыщик знал, что такие субъекты совершают убийство за убийством, оставаясь неуловимыми. Количество их жертв может превысить десять, двадцать человек. Раскрыть подобные преступления невероятно трудно, потому что невозможно определить мотив, выявить тенденцию… В обычной жизни такого человека нет ничего настораживающего, он – рядовой прохожий в толпе рядовых граждан. Вероятно, он даже женат, имеет детей, которых любит, на работе его уважают, друзья считают хорошим парнем. Что делает его другим? Какой сигнал извне вызывает страшный отклик в его душе? Как он сам относится к своему второму «я», которое становится неконтролируемым?

«Надеюсь, я смогу понять убийцу, – думал Пономарев. – Иначе мне его не вычислить!»

Сегодня, едва забрезжил рассвет, Артем отправился в Театр музыкальной комедии поговорить с уборщицами и прочими незаметными людьми, которые в таких многоликих и сложных коллективах, как театр, знают обо всем и обо всех. Они охотно делятся своими наблюдениями и выводами, если найти к ним подход.

Артем провел в пустом, гулком театре, пахнущем мокрыми полами, канифолью и гримом, около двух часов. Гремя ведрами и таская за собой швабры и веники, пожилые и молодые женщины в мятых мышиных халатах рассказывали ему о том, кто чем дышит, кто с кем спит и кто кого ненавидит.

– Вероника Кирилловна, царствие ей небесное, взбалмошная была женщина. О покойных плохо не говорят…

– Это в интересах следствия, – строго заметил Артем.

– Так ведь уже приходили из милиции, всех расспрашивали. Нашли убийцу-то?

– Ищем…

– Эдак век искать можно!

– Как получается.

Пономарев не реагировал на провокационные выпады – давно привык к ним. Работу органов критиковали все кому не лень. А что толку?

– У Вероники Лебедевой были… недоброжелатели? Люди, которые ее не любили или злились на нее?

– Таких, почитай, весь театр! – отвечала худосочная старушка в очках, с забранными в жидкий хвост седыми волосами.

– Почему же?

– Красивая она была… и талантливая. Кому это понравится?

«Странная логика», – подумал Артем, а вслух сказал:

– Непонятно. Должно быть наоборот!

– Где это наоборот бывает? – удивилась старушка. – Ты чего, милок, вчера на свет народился? Вероника была незамужняя, молодая… а пела как! Соловей от зависти поперхнется, не то что наши солистки! И собой хороша была: волосики пышные, фигурка, глазки – все при ней. Главный режиссер за Лебедевой ухаживал, лучшие роли давал. А его жена в спектаклях вынуждена была играть то мамаш, то кухарок, то просто в массовке топтаться. Уж как она Веронику невзлюбила!

– Как складывались отношения Лебедевой с мужской частью труппы, с музыкантами?

– Она многим нравилась. Но ухаживать не решались. Из оркестра только один скрипач иногда провожал Веронику домой. Она жила тут, неподалеку. А женщины ее сильно не любили. Она на себя внимание обращала, а ежели в одном месте прибывает, то в другом обязательно убывает. Зрители, опять же, ходили не просто на спектакль, а – на Веронику Лебедеву! Цветы, подарки…

– Как насчет постоянных поклонников? Были?

– Один был. – Бабка задумалась и перестала возить по паркету шваброй. – Представительный мужчина, лет пятидесяти. Он и за кулисы к ней ходил, и в гримерную. Больше ничего не могу сказать…

Гардеробщицы, буфетчицы, костюмерши, гримерши и прочий второстепенный театральный люд сходился в одном мнении: Веронику Лебедеву могли убить из зависти или из ревности. Денег у нее много не было – все, что зарабатывала, тратила на наряды, поездки, хорошие косметические салоны и брала уроки вокала у лучших педагогов.

Разговор со скрипачом оказался более содержательным.

– Вероника? Она была замечательная женщина! Легкая и кружащая голову, как вино. Она мечтала о вольной и насыщенной жизни, в которой не было места семье, как мы ее понимаем.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Артем.

– То, что Ника отдавала приоритет своей карьере певицы, артистки. Но, конечно, ей хотелось любви, поклонения и заботы. В этом она была похожа на многих женщин. А домашние дела… стирка, кухня… это не для нее. Да и дети не способствовали бы творческому росту Ники. Как сочетать воспитание детей и бесконечные репетиции, гастроли, выступления? Сценическая слава ревнива, она не признает соперников.

– Значит, Лебедева замуж не собиралась. Так?

– Пожалуй, – согласился скрипач после некоторого раздумья. – Впрочем, у нее был один человек…

– Кто?

– Касимов, кажется. Ника казалась очень общительной, имела много приятелей, знакомых, но… это была только видимость, часть ее имиджа, что ли. А на самом деле свои истинные чувства и намерения она хранила глубоко внутри и никого туда не допускала.

– Она родилась в Петербурге?

– Нет, – скрипач покачал головой. – Ника приехала из провинции на прослушивание. Ее голос понравился, и она осталась учиться; жила в общаге, считала каждую копейку. А мама у нее живет в Саратове.

– Человек, о котором вы говорили… Касимов…

– А! Павел Васильевич – чиновник приличного ранга. Он серьезно относился к Нике, хотел на ней жениться. И знаете, он был бы подходящим мужем для такой шикарной женщины. На детей не претендовал, на Нику в качестве домработницы тоже. Он восхищался ею, ее талантом, боготворил. Наверное, любил. Вот только возраст… Он был старше Ники лет на двадцать. Должности его, извините, не знаю. Вы у главного режиссера спросите. По-моему, они знакомы.

Артему хотелось узнать, какой интерес к Веронике Лебедевой был у самого скрипача.

– Мы с Никой друзья еще со студенческих лет, – сказал музыкант, облегчая сыщику задачу. – Она моя первая любовь! Такое не забывается…

– Вы встречались?

– Нет. Ника сразу призналась, что никаких чувств, кроме дружеских, ко мне не испытывает. И я смирился. Такая женщина не для меня – ни морально, ни материально я бы не потянул. – Скрипач усмехнулся. – Да! Я догадывался, что она далеко пойдет. Она родилась звездой! Понимаете?

– Обиду не затаили?

– Что вы! Мы поддерживали очень хорошие, теплые отношения. Любили беседовать. Иногда я провожал Нику домой.

– У нее были враги?

– Враги? Странное слово… Я бы так не сказал. Многие ее недолюбливали. У нас в оркестре тромбонист есть, Егор Фаворин, – он просто терпеть не мог Нику. Впрочем, он вообще женщин не жалует. Но с Никой у него пару раз были стычки.

– По какому поводу?

Музыкант задумался.

– Точно не помню. Кажется, из-за котов…

– Простите?

– Фаворин разводит и продает персидских котят, – объяснил скрипач. – Он несколько раз предлагал Нике, но она не любила животных. Шерсть, запах… Она очень заботилась о своем голосе, а на кошачью шерсть у нее была аллергия. Ну, и они повздорили. Ника страшно возмутилась, когда Егор принес котенка к ней в гримерную.

– Как вы думаете, Фаворин мог…

– Убить Нику? Да вы что? Из-за какой-то мелкой ссоры?

– А кто, по-вашему, был способен это сделать?

Скрипач пожал плечами. Его лицо исказилось гримасой боли.

– Знаете, я до сих пор не могу поверить, что Ники больше нет… Жутко вспоминать, как она лежала тут, в театральном фойе, в гробу, усыпанном цветами, причесанная, накрашенная, как кукла. Ужас!

– Лебедева не говорила вам, что кто-то ее преследует? Может, были какие-то телефонные звонки?

– Ничего такого она не рассказывала.

– А… в карты она играла?

Скрипач уставился на Пономарева, как на умалишенного.

– В карты? При чем здесь карты? Вы имеете в виду казино? Или что?

Артем замешкался. Если бы он сам знал – что! Строчка из стихотворения – «Но предсказали Смерть изменчивые карты» – не выходила у него из головы. Вдруг это ключ к разгадке? Вполне вероятно, что он возлагает слишком много надежд на стихи. Все гораздо проще – просто подходящая рифма, красивый образ.

– Я имею в виду… могла Лебедева проиграть кому-то в карты большую сумму денег? – все же сказал он.

– Ф-фу… ну и вопросы у вас. – Музыкант потер лоб. – Проиграть в карты? Я ни разу не видел, чтобы она играла. У нас в театре это не принято. А где-то еще… Не знаю. Вряд ли! У Ники склонности к азартным играм не было.

Главный режиссер к сказанному ничего не добавил. Сокрушался по поводу «невосполнимой утраты» и «безвременной кончины» ведущей солистки театра, никого не подозревал. Веронику любил «не как женщину, а за яркий, самобытный талант». Словом, пустой разговор. Зато режиссер дал сыщику адрес тромбониста Фаворина и телефон Касимова.

Артем шагал по спящему городу, прокручивая в уме все услышанное в театре. Вероника Лебедева была солисткой оперетты, Аврора Городецкая – студенткой юрфака. Обе молодые, красивые, незамужние, подающие надежды. Больше между ними ничего общего не прослеживалось. Жили в разных концах Петербурга, наверное, никогда не встречались, не были знакомы. Впрочем, их связывало одно роковое обстоятельство – обе они были убиты…

* * *

Когда грустно, хорошо сидеть у огня, смотреть на темное окно, за которым летит белая крупа, пить хороший чай или подогретое вино…

Анне Наумовне всегда хотелось, чтобы в доме были камин, огромное мягкое кресло и покой. Она не любила шумных сборищ, обильных застолий и танцев до упаду. Ее жизнь текла, как ленивая, полная подводных течений, омутов и водоворотов глубокая река. Что там, на дне, она порой и сама не знала.

Госпоже Левитиной перевалило за сорок, и это ей нравилось. Комплексами по поводу возраста или женского одиночества она не страдала. Бабушка давно умерла, еще когда Аннушке исполнилось двадцать восемь. Они так и жили вместе – бабуля чуть ли не до последнего дня бегала в Мариинку, Аня училась. Окончила среднюю школу, потом пошла работать в отдел культуры райисполкома секретаршей. Директор Мариинского театра оказал Екатерине Абелевне, ветерану коллектива, услугу: помог пристроить внучку.

Аня скучала в маленьком кабинете, где на старом письменном столе стояла печатная машинка, на подоконнике цвели фиалки и розовый бальзамин, а на стене висела картина – Ленин на детском празднике раздает подарки. В ее обязанности входило вытирать пыль, поливать цветы, печатать бумаги и отвечать на телефонные звонки.

– Тебе нужен диплом! – твердила бабуля, когда они вместе пекли пироги на кухне или гуляли в Летнем саду.

Мраморные богини, потемневшие от дождей, напоминали Аннушке Петербург времен Петра, когда на верфях, пропахших стружкой и смолой, строились первые российские корабли, а на ассамблеях русские боярышни в парижских туалетах перенимали у чванливых иностранцев европейский этикет. Строились на болотах дворцы, разбивались парки и фонтаны. Теперь все поблекло, покрылось тусклым налетом забвения.

– Чем ты будешь заниматься, Анюта? – беспокоилась Екатерина Абелевна. – Поступай в институт культуры, на заочное отделение. Потихоньку выучишься.

Аня так и сделала. Времени у нее было хоть отбавляй. Она поливала цветы, печатала начальнику бумаги, а между делом писала контрольные, сдавала рефераты и курсовые. Когда она принесла домой диплом, они с бабушкой устроили праздник на двоих, с тортом, апельсинами и шампанским.

Ее родители так и не вернулись домой – осели на родине отца, в Мурманске. Оттуда приходили редкие письма, в основном по праздникам и в день рождения Ани. Когда у Стаси, Аниной мамы, родился второй ребенок, мальчик, родители попытались забрать дочку к себе. Она подросла, окрепла, стала самостоятельной и рассудительной. Увидев маленького братика, Аня пристально на него воззрилась.

– Ты что так смотришь? – спросила мама.

Дочка пожала худенькими плечиками, ничего не ответила. Она словно воды в рот набрала.

Братик родился хиленьким, постоянно болел и долго не держал головку. Мама примеряла на него старые Анины вещи и сокрушенно качала головой – все оказывалось непомерно велико. Выбрав из ящика пальтишко пятилетней давности, она вздохнула:

– Когда Максимка до него дорастет?

– Никогда! – глядя огромными, яркими, как две спелые сливы, глазами, твердо произнесла Аня. – Ты, мама, не волнуйся, ему скоро ничего не понадобится.

У Стаси перехватило горло. Она побледнела и прижала руки к груди, не в силах произнести ни слова. Аня ее пугала. Стыдно признаться, но мать старалась избегать разговоров с дочерью. Не хотелось отвечать на недетские вопросы, выслушивать странные рассуждения, которые неизменно ставили ее, образованную и неглупую женщину, в тупик. Аня совершенно не нуждалась ни в чьем покровительстве, а заботу о себе принимала как что-то, необходимое скорее взрослым, чем ей.

Отец Ани служил на подводных лодках, неторопливо поднимался по служебной лестнице и почти все время проводил в походах, которые продолжались по несколько месяцев, дома бывал редко и ни во что не вмешивался. Его внимание полностью поглощал Военно-морской флот. На берегу жизнь была сплошным ожиданием, сводками погоды, встречами и проводами. Жены моряков сидели без работы и ходили друг к другу в гости с одной-единственной целью – перемыть кости тем, кто в данный момент отсутствует. В следующий раз они менялись ролями – вот и все развлечение.

Стасе в этом смысле повезло больше: Екатерина Абелевна научила ее шить. Этот навык оказался куда полезнее, чем диплом математического факультета, который пылился в шкафу. Стася обшивала всю базу и не имела проблем ни с деньгами, ни с тем, куда девать свободное время. Она пыталась привить дочке любовь к кройке и шитью, но тщетно. Девочка равнодушно смотрела, слушала, зевала и… уходила к себе в комнату. Она могла часами сидеть у окна, глядя на блестящие от мороза сопки, на унылую белую береговую линию, сливающуюся с горизонтом, – и ей не надоедало.

Максимка не очень докучал им обоим – он оказался слишком слаб, чтобы кричать, требовать к себе внимания или баловаться. Почти все время мальчик спал или лежал, глядя в потолок. Аппетит у него был плохой, движения вялые. Но постепенно ребенок стал больше кушать, двигаться и даже попискивать. В два года он кое-как начал ковылять по комнате. Еще через полгода вернувшийся из плаванья отец не узнал мальчика. Максим поправился, повеселел и превратился в нормального подвижного ребенка. Стася не могла нарадоваться таким переменам и втайне торжествовала, поглядывая на Аню. Не сбылось, дескать, твое пророчество!

Отец ушел в очередное плавание, на берег обрушился снежный буран, и Максимка слег с воспалением легких, которое унесло его в две недели. Не помог ни медицинский вертолет с врачами, ни больница, ни слезы и мольбы Стаси, истерически взывающей к Богу, в существование которого она никогда не верила.

После этого Екатерина Абелевна получила страшную телеграмму и приехала за Аней.

– Я не могу на нее смотреть! – рыдала Стася у матери на груди. – Увези ее отсюда! Она разрушила мою жизнь!

– Что ты, дочка! Разве можно так? При чем тут девочка? Это горе в тебе говорит…

– Не знаю… Мне все равно! Забирай ее, пусть с тобой живет! Видеть ее больше не хочу!

Бабушка спорить не стала и на следующий день уехала вместе с Аней. Родители посылали деньги, но приезжали редко, а потом и вовсе перестали. На последний школьный звонок Аню наряжала Екатерина Абелевна, и первую зарплату, которую внучка получила в отделе культуры, они обмывали вдвоем.

Учеба в институте пролетела незаметно, так же, как и школьные годы. Аня превратилась в Анну Наумовну. Благодаря диплому ее повысили в должности, но зарплата существенно не прибавилась. Это молодую женщину не трогало. Главное – у нее было много свободного времени. Анна любила думать. Собственные мысли интересовали ее гораздо больше, чем окружающая действительность. Там столько всякого… что не каждому расскажешь. Впрочем, она с детства усвоила: если молчать о том, что приходит в голову, избежишь многих неприятностей. Людям почему-то не нравилось с ней разговаривать. Сначала они недоумевали, потом злились, пугались. Аня решила помалкивать или отделываться общими фразами.

Близкими подругами она не обзавелась по той же причине. Сплетничать Аня не любила, гулять с мальчиками, глупо хихикать и строить им глазки казалось ей бессмысленным времяпрепровождением. Ей нравилось читать или слушать старинную музыку, под которую так хорошо мечталось… Думала ли она о мужчинах? Конечно, думала. Но тоже как-то странно. Те, с которыми сталкивала ее жизнь, оказывались откровенно недалекими. А другие, видимо, ей пока не попадались.

– Не вдохновляет! – отвечала Аня, когда бабушка, моргая большими глазами за стеклами очков, советовала ей «присмотреться» к очередному кавалеру.

За Анной Наумовной время от времени кто-нибудь ухаживал. То разведенный сосед, то солист художественной самодеятельности, то кто-нибудь из коллег. Она шутя относилась к знакам внимания со стороны сильного пола. Подарки и комплименты принимала, могла сходить с жаждущим ее общества мужчиной в гости, на выставку или на прогулку, а все остальное… непринужденно отвергала. Причем делала это так тонко, искренне, с таким великолепным юмором, что претенденты на руку и сердце даже не могли на нее обидеться.

Была ли Анна Наумовна озабочена своей внешностью? Трудно сказать. Она достигла тридцати лет и перестала стариться. Именно так. Среднего роста, с чуть полноватой фигурой и красивой осанкой, она выглядела довольно привлекательно. Волосы у нее были русопепельные, глаза большие, губы пухлые и красиво очерченные, руки изящные. Все это складывалось в милый утонченный образ, который скрывал под собою вулкан невероятных чувств и желаний.

У Анны были две слабости – еда и одежда. Она обожала все вкусненькое: тропические фрукты, икорку, балычок, маринованные грибочки, шоколад, тортики и пирожные. Из напитков предпочитала дорогие коньяки, шампанское и хорошие сухие вина.

В одежде Анна Наумовна отдавала предпочтение элегантным платьям, модным дорогим костюмам и модельной обуви. Духи тоже должны быть самые лучшие, французские, с пряным роскошным ароматом.

Кроме вышеописанных пристрастий госпожа Левитина имела несколько незыблемых жизненных принципов. Один из них относился к деньгам: в этом щекотливом вопросе нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. Второй принцип касался мужчин. Достойный спутник жизни или даже любовник должен быть интересен как личность и иметь выраженные мужские качества – отвагу, честь, безрассудную преданность и умение быть нежным. Никакие компромиссы были неуместны. Стандарты не снижались ни при каких условиях.

Третий жизненный принцип состоял в том, чтобы наслаждаться жизнью и каждое ее проявление превращать в праздник. А это невозможно без полной свободы – от чьих-либо мнений, выдуманных кем-то правил и страха быть непонятой в обществе. Самым почтенным и уважаемым обществом для Анны Наумовны была она сама.

Следовать всем этим установкам было непросто, но госпоже Левитиной удавалось. То, что она все еще продолжала ходить на работу, говорило лишь об использовании отдела культуры как ширмы, скрывающей ее настоящий род занятий.

Сегодняшний вечер обещал быть не совсем обычным. Анна Наумовна ждала гостя, молодого мужчину. Он опаздывал. Ей это не нравилось.

«Может быть, попал в пробку на дороге? Или…»

Странно. Она могла видеть многое, касающееся других, но собственная судьба оставалась для нее за непроницаемым занавесом. В этом Анна чувствовала себя равной с другими людьми. Поэтому она так хорошо их понимала.

Молодой человек, которого она ждала, перезвонил.

– Простите ради бога, – оправдывался он. – Тут такой затор на дороге! Я уже жалею, что не поехал на метро. Максимум через полчаса буду у вас. С повинной!

– Повинную голову меч не сечет, – засмеялась Анна Наумовна.

Молодого человека звали Юрий, ему было двадцать девять лет, и он был владельцем нескольких фирм. Две достались в наследство от деда, который всю жизнь посвятил сколачиванию капитала.

«Салаховы никому не кланялись и кланяться не будут. В жизни нужно быть хозяином, а не гостем или приживалом. Купеческая кровь не пропадет. Она за себя постоять умеет!»

Эти фразы были визитной карточкой деда, Платона Ивановича Салахова, потомственного купца.

«Купеческая кровь» сказывалась и в Юрии. Недаром он был любимым внуком своего дедушки.

Глава 5

– Вы знаете, этот поэтический стиль кажется знакомым, потому что примерно так писали Тютчев, Жуковский, Фет и другие поэты прошлого века.

– Девятнадцатого, – уточнил Пономарев.

– Ну да, вы правы, – улыбнулась женщина-эксперт.

Она была третьим литературоведом, к которому обратился сыщик, пытаясь установить автора стихов, оставленных убийцей.

– Но вы не можете сказать, кто это написал?

– Ни одному из широко известных поэтов эти стихи не принадлежат.

– А могли они быть написаны сейчас?

Женщина задумалась, пожала плечами.

– Почему бы и нет?

От литературоведа Артем отправился в общежитие, где проживали студенты – однокурсники Авроры Городецкой. Разговор с ними тоже ничего существенного не добавил. Аврора была девушка красивая, но гордая и отнюдь не легкомысленная. Цену себе знала – с кем попало дружбы не водила, с сомнительными личностями не встречалась.

Утром Пономарев прочитал заключение судебного медика: причиной смерти Авроры послужило проникающее ранение в висок острым предметом, наподобие тонкой спицы или длинной иглы. Произошло это поздно вечером. То есть, когда Варвара обнаружила труп, девушка уже была мертва приблизительно восемь-девять часов. Как убийца попал в квартиру? То ли она сама его впустила, то ли у него были ключи…

Все выглядело так же, как и в случае с Вероникой Лебедевой. Кроме стихов.

Артем переговорил со столькими людьми, что у него голова шла кругом. А результата ноль! Он решил еще раз съездить на Васильевский остров, в дом, где жила Городецкая, опросить соседей. Их, конечно, уже посещали оперативники, но… чем черт не шутит?

Мягкие, крупные хлопья снега падали на ветки деревьев, на красные гроздья рябин, на чугунное литье оград. У подъезда, куда направлялся Пономарев, под навесом стоял мальчик, наблюдая, как идет снег.

– Здрасьте! – весело сказал он, когда Артем поравнялся с ним. – А я вас видел! Вы следователь. Ищете, кто убил Аврору.

– Не совсем так, но… в общем ты почти угадал. Можешь мне помочь?

– Да, – серьезно ответил мальчик. – Я его видел!

– Кого?

– Убийцу!

– Ты не шутишь?

– Я знал, что вы не поверите. Бабушка тоже не верит. Она велела мне не болтать лишнего.

– Расскажешь только мне, по секрету. Ладно?

Мальчик согласно кивнул.

– Это было вечером, двадцать шестого ноября. Я запомнил, потому что мы с папой ездили на день рождения к Ляле.

– Ляля – это кто?

– Моя двоюродная сестра, – сказал мальчик и облизнул губы. Он немного нервничал.

– У твоего папы есть машина?

– Да. На ней мы и ездили. Папа смотрел на дорогу, а я по сторонам. И тут я увидел Аврору, она шла домой с остановки. Я ее узнал.

– Ты уверен, что то была она? – уточнил сыщик, понижая голос. Ему не хотелось испугать мальчика: тогда он начнет путаться и ничего толком не расскажет.

– Уверен. Аврора… очень красивая. Я часто смотрел на нее с балкона или из окна кухни.

– А где был убийца?

– Он подъехал на машине к краю тротуара и позвал Аврору. Она села и поехала с ним. Больше я ее не видел.

Пономарев не мог поверить в свою удачу.

– Ты можешь сказать, какая у него была машина?

Мальчик отрицательно покачал головой. Он не знал. Он плохо разбирается в марках машин.

– Но номер я запомнил, на всякий случай…

– Что ты имеешь в виду? На какой случай?

– Ну… – Мальчик замялся, вынул руки из карманов, потом снова их спрятал. – Я подумал, если он еще приедет… разобью ему стекло камнем!

«Пацан влюбился, – догадался Артем. – Бедняга! Он ревновал. Потому и номер запомнил».

– Вы его поймаете?

Мальчик, казалось, вот-вот заплачет – его голос дрогнул.

– Я постараюсь. Ты мне веришь? Диктуй номер! – сказал Артем, доставая блокнот.

Больше он никуда не пошел. Удача не приходит дважды! По соседям болтаться нет смысла. Напрасная трата времени. Лучше он выяснит, кому принадлежит машина.

Владельцем автомобиля «форд», номер которого сообщил мальчик, оказался Александр Мерцалов, адвокат, холостой мужчина тридцати лет. Ни в чем предосудительном пока замечен не был. Живет один в двухкомнатной квартире.

Поколебавшись, Артем решил ехать к господину Мерцалову в адвокатскую контору, понаблюдать. А если повезет, то и поговорить. Куда он подвозил Аврору в вечер убийства? Или это он сам ее… Поехали в ресторан, погуляли, а потом он проводил девушку до квартиры. Логично…

Что-то уж больно легко все складывается! Подозрительно легко!

Офис Мерцалова располагался на первом этаже обычного панельного дома. В холле стояла пара кожаных диванов, к стене притулился фикус с пыльными листьями.

«Секретарша, видать, у вас ленивая, Александр Ильич…» – подумал Артем, усаживаясь на диван.

– Вы к кому? – осведомилась вертлявая девица в мини-юбке, выпархивая из-за обшитой дубовым шпоном двери, на которой красовалась металлическая табличка с надписью: «Мерцалов А. И., адвокат. Козырев Е. К., нотариус».

– Мне нужен Мерцалов, по личному вопросу, – ответил сыщик, предупреждая дальнейшие расспросы.

– Он освободится минут через десять.

Девица уселась за стол и начала печатать документы, щелкая по клавиатуре компьютера. Ей хотелось посмотреть на посетителя внимательнее, но она боролась со своим желанием. Пономарев привык к повышенному интересу со стороны женского пола. Он был видным мужчиной, крепкого телосложения, с правильными, приятными чертами лица, уделял должное внимание одежде и внешнему облику. Его волевой подбородок, развитые мышцы и уверенное выражение серых глаз производили впечатление на женщин. Вот и быстрые косые взгляды, бросаемые длинноногой секретаршей Мерцалова, подтвердили это.

– Вы ко мне?

В холл вышел полноватый ухоженный господин в дорогом костюме. Артем поднялся ему навстречу. Дела у адвоката, судя по всему, шли неплохо, и тот находился в прекрасном расположении духа.

– Прошу! – он сделал приглашающий жест в сторону дубовой двери.

Сыщик кивнул и прошел в кабинет. Но помещение за дубовой дверью оказалось еще одним холлом, только более просторным и гораздо лучше обставленным. Из него вели в офисы адвоката и нотариуса две разные двери.

– Сюда…

Мерцалов вежливо распахнул дверь, на которой сияла медью табличка с его фамилией.

– Чем могу служить? – с вежливой улыбкой поинтересовался он, когда посетитель занял одно из кресел.

– Я по личному вопросу.

Артем протянул служебное удостоверение. Адвокат внимательно изучил документ.

– Понятно. Так чем я могу быть полезен?

– Аврора Городецкая. Вам знакомо это имя?

Мерцалов растерянно улыбнулся – чего-чего, а вопроса об Авроре он не ожидал.

– Да. В чем, собственно, дело?

– Когда вы ее видели в последний раз?

– Ну… пару дней назад.

– Можете рассказать подробнее?

Адвокат неопределенно развел руками. Он не понимал, к чему клонит посетитель и почему вдруг речь идет об Авроре.

– Ради бога… конечно! У меня в тот день слушалось дело в суде… Словом, все прошло очень удачно, клиенты остались довольны. Еду я в офис в прекраснейшем настроении и вдруг вижу Аврору. Остановился, пригласил ее в ресторан. Она согласилась. Вот и все!

– Какого числа это было, не припомните?

– Сейчас попробую. – Мерцалов наморщил высокий лоб с залысинами. – Дело слушалось… двадцать шестого ноября. Да! Такой удачный выдался день!

– Вы давно знаете Городецкую?

– Нет. Она учится на юрфаке, где преподает мой давний друг. Как-то захотелось пойти на студенческую вечеринку, тряхнуть стариной, знаете. Ну и… друг пригласил, я пошел. Там увидел Аврору. Девочка удивительно хороша! Нельзя не заметить. Вот я с ней и познакомился. Потанцевали, поболтали, я ее домой подвез… и все, собственно.

– Вам известно, где живет Городецкая? Вернее, жила…

– Да… – У адвоката вытянулось лицо. – Почему вы сказали «жила»? Она что?..

– Аврора Городецкая убита.

– Как?

Мерцалов побледнел, но больше ничем не выдал своего волнения.

– Об этом потом…

Пономарев вздохнул. Ему вспомнились золотисто-рыжие волосы девушки, закатившиеся остекленелые глаза, которые некогда умели быть интригующими и пленительными.

– Вы что, меня подозреваете? – удивился адвокат. – Я Аврору не убивал. Зачем? Мотива вы не найдете. Нас с ней ничего не связывало, кроме симпатии. Причем только с моей стороны. Она мне очень нравилась… В некотором роде я пытался за ней ухаживать. Всего-то!

– В тот день, двадцать шестого числа, в какой ресторан вы повели Городецкую?

– В «Гатчину». Хорошо посидели. Я знакомого встретил, моего бывшего одноклассника, Дмитрия Никитского. Он там был с женой.

У Мерцалова чуть дрожали руки, но в целом он держался неплохо.

– А потом, после ресторана, как вы провели время?

Адвокат молчал, разглядывая глянцевую поверхность своего стола. Пономарев его не торопил. Пусть подумает человек, вспомнит. В конце концов, речь идет об убийстве.

– После ресторана я поехал домой, – ответил Мерцалов. – Один. И лег спать. Это все. Так что, похоже, алиби у меня нет!

Он невесело улыбнулся.

– Откуда вы знаете, что Аврору убили именно в ту ночь?

– Догадался! – Адвокат поднял на Артема глаза. – У меня интуиция развита. Кроме того, я ведь занимаюсь уголовными делами.

– Ясно. Вы живете один?

– Один. Мы с женой развелись три года назад. Подтвердить, что я ночью спал, никто не может. Но ведь все люди спят по ночам в своих квартирах. Вы должны еще доказать, что меня там не было!

Артем молча кивнул.

– Вы напрасно волнуетесь, Александр Ильич. Я просто собираю данные, выясняю обстоятельства. Кому, как не вам, это должно быть известно? Обычная рутина.

– Да, простите…

– Вы в тот вечер подвозили Аврору домой?

– Нет.

– Но… вы пригласили ее в ресторан и… оставили одну?

– Я плохо себя почувствовал, – ответил Мерцалов. – У меня был напряженный день, понимаете? Я устал. Мы много выпили…

– И девушка тоже?

– Н-нет… Сначала мы мило беседовали, ожидая заказа. Я пил коньяк, она ликер. Потом… – он потер лоб, – к нашему столику подошел Дмитрий. Я сразу заметил, как блеснули его глаза. Аврора ему понравилась.

– Вы говорили, он был с женой?

– Говорил. Ну и что? Жена никогда не мешала ему ухаживать за другими женщинами. Он делал это… изящно, играючи. Так, что никому не было обидно – ни жене, ни даме, которой он оказывал внимание. Это своего рода искусство! Дмитрий владеет им в совершенстве. Внешность у него заурядная – маленький рост, лысина, брюшко, – но он сам не придает этому значения, и, как ни странно, женщины тоже. Они просто без ума от Никитского!

Артем почувствовал, что свойство его школьного друга нравиться женщинам изрядно раздражает адвоката. Интересно почему? Сам Мерцалов мужчина видный, неглупый, преуспевающий… и наверняка не имеет недостатка в общении с прекрасным полом.

– Они все его обожают! Независимо от возраста и семейного положения, – продолжал адвокат. – У Никитского своя фирма, что-то связанное с компьютерами… Там работает множество женщин, и со всеми он отлично ладит. Редкое качество. Обычно женский коллектив – настоящее осиное гнездо. А Дмитрий среди них – как рыба в воде! Он и в ресторане не растерялся. Никитский только с виду интеллигент, а по сути своей – стервятник. Он как только Аврору увидел, сразу глаз на нее положил. Подошел… слово за слово, пересел за наш столик…

– А жена?

– Что жена? И она с ним! – раздраженно ответил Мерцалов. – Сидит, глазами хлопает, как будто ничего не замечает. Я тогда подумал: она действительно заблуждается на его счет или только прикидывается?

– К какому же выводу вы пришли?

– Вывод простой! Его Леночка великолепно делает хорошую мину при плохой игре. Зачем-то ей это надо. – Мерцалов сложил руки в замок и нервно, с хрустом сжал. – Знаете, что самое невероятное? Аврора, похоже, клюнула на его удочку! Она так на него смотрела… Дмитрий заказал еще коньяка и шампанского – он был в ударе, танцевал, болтал без умолку – словом, развлекал дам. А я в это время пил. Настроение портилось… Особенно когда я ловил взгляды, которые Аврора кидала на Никитского! Черт…

Мерцалов скрипнул зубами. Видно, та вечеринка в «Гатчине» здорово его достала. Хотя сначала он говорил, что они с Авророй «прекрасно провели время». Неискренность – не обязательно признак нечистой совести, но она всегда настораживает.

– В общем, меня все бесило, и я… ушел! – признался адвокат. – Я был так пьян, что не помню, как домой доехал.

– А девушка?

– Аврора? Никитские пообещали, что отвезут ее домой на такси. Дмитрий в ресторан на своей машине не ездит, чтобы не садиться за руль в нетрезвом состоянии. Не то что я!

– Они ее отвезли?

– Откуда мне знать? – вспылил Мерцалов. – Я уехал, и все! А как там было дальше – вам лучше расспросить у Никитских. Аврора осталась с ними. Это наверняка смогут подтвердить официанты. Городецкая – красавица! Вряд ли хоть один мужик из тех, что были в зале, ее не заметил! Дамы представляли собою разительный контраст: божественная, обворожительная, яркая Аврора и Лена – невзрачная, блеклая, никакая.

– Вы даже не поинтересовались, добралась ли девушка до дому?

В глубине души сыщик понимал Мерцалова, но… ему нужно было выяснить, кто последним видел Аврору Городецкую живой двадцать шестого ноября.

– Я же вам объяснил, что напился! Понимаете? Еще дома добавил и свалился… уснул мертвецким сном.

– А утром?

– Мне не хотелось ничего узнавать! – взревел адвокат, но тут же взял себя в руки и откинулся на спинку кресла. – Я разозлился на Аврору! Все трое раздражали меня в тот вечер. Дмитрий – тем, что начал отбивать у меня девушку, цинично и открыто. А его Лена вылупила свои рыбьи глазки и строила умильное лицо, хотя у нее на душе кошки скребли. Должно быть, ей хотелось убить Аврору! Я бы, во всяком случае, не удивился, поступи она именно так.

– Вы серьезно? – удивился Артем.

Адвокат улыбнулся уголком рта с нескрываемым презрением.

– Самым убедительным аргументом в защиту Леночки может послужить то, что возьмись она решать свои проблемы таким способом, то… было бы слишком много жертв. Убивать пришлось бы чуть ли не каждую знакомую Дмитрия. Женщины если уж ненавидят, то ненавидят люто!

«Однако господин Мерцалов не самого лучшего мнения о прекрасных дамах, – подумал сыщик. – То, что он уехал из ресторана один, еще ни о чем не говорит. Он мог дождаться, когда девушка вернется домой, приехать и расправиться с ней! Тем более и мотив есть – ревность, обида. Аврора открыла ему дверь, потому что знала его. А потом…»

– Вы любите стихи? – неожиданно спросил он.

Адвокат откровенно изумился.

– Что?.. Вы о чем?

– О поэзии, господин Мерцалов.

– Если вас интересуют мои литературные пристрастия, то я предпочитаю прозу, в основном зарубежную классику.

– Детективы не читаете?

– У меня жизнь – сплошной детектив. И ваш приход лишнее тому подтверждение.

«Стоит поговорить с Никитскими, – рассудил Артем, выходя из адвокатской конторы. – Убийца имел сексуальный контакт с мертвой Авророй. Этого жена Дмитрия никак бы не сделала. Мерцалов просто хотел отвести от себя подозрения, намекая на нее. Но факты – вот с чем не поспоришь! Моя задача – рыть, копать, искать и устанавливать эти самые факты. Кстати, а был ли адвокат знаком с Вероникой Лебедевой?..»

Глава 6

– Анна, простите ради бога, – прижимая руку к сердцу, говорил молодой человек в джинсах и свитере. – Вы себе не представляете степень моего раскаяния!

Он протянул хозяйке пять чудесных белых роз.

– Это вам.

– Розы пахнут снегом… – задумчиво произнесла Анна Наумовна. – Входите, Юрий. Может быть, чаю?

– Не откажусь…

Он улыбнулся, чувствуя, как краска смущения заливает лицо. Досадно. До сих пор ни одна женщина не заставляла его теряться.

Юрий проследовал в уютную гостиную вслед за хозяйкой. Слабый запах ладана и терпких духов привел его в странное оцепенение. Предлог, придуманный им, чтобы прийти сюда, напрочь вылетел из головы.

Госпожа Левитина готовила в кухне чай и размышляла. Зачем он пришел? Такой молодой… По сравнению с ней просто юный, полный жизненных сил мальчик, свежий, как дыхание зимнего вечера. А она?.. Сорокалетняя дама, которая закрашивает седину и предпочитает интимный полумрак, дабы скрыть легкие морщины и тени под глазами.

Думая так, Анна Наумовна немного лукавила.

Юрий Салахов – среднего роста, широкоплечий, несколько тяжеловатый на вид, но чрезвычайно ловкий и непринужденный в движениях, – нравился Левитиной. Ей было приятно говорить с ним о разных вещах, находиться в его обществе. Особенно вечерами, когда за окнами шумел осенний дождь или косо летел снег, как сегодня. В непогоду она скучала, сидела в темноте и представляла себе что-то необыкновенное, запретное и жгучее, как смертный грех…

Чего только не приходит в голову умной, интересной и не обремененной заботами о семье женщине!

Анна Наумовна усмехнулась, поставила на серебряный поднос заварной чайник с чашками и понесла в гостиную.

– Вам с лимоном, Юрий?

– Пожалуй, да…

Гость вежливо поднялся, помогая ей разливать чай.

– Признаться, я целую неделю боролся с желанием позвонить вам, – сказал он. – Все-таки не выдержал, позвонил. Пал в неравной борьбе с самим собой!

– Не смотрите так, а то мне становится страшно, – засмеялась хозяйка.

– Отчего же?

– Оттого, что вы разглядите все мои недостатки! А я, как любая женщина, хочу оставаться загадочной, будто звезда на далеких небесах.

– У звезд нет недостатков, – возразил Юрий. – Они светят одиноким путникам, не давая им заблудиться в тумане.

– Вы случайно стихами не балуетесь? – улыбнулась Анна Наумовна.

Мальчик волновал ее, заставлял сдерживать дрожь в груди.

– Когда-то в юности баловался. А потом… стало не до стихов. Увы! Жизнь предпринимателя – сплошная проза. Порой грубая.

– Дадите почитать юношеские пробы пера?

– Помилуйте, Анна Наумовна! Посмеяться надо мной хотите? По-моему, я и так с удовольствием выступаю у вас в роли шута горохового. Вот скажите честно – я смешон?

– С чего вы взяли?

– Ну как же! Сижу перед вами, робею, как подросток, стараюсь, чтобы вы мои мысли не прочитали…

– Вам есть что скрывать, Юрий Арсеньевич?

– Думаю, вы давно догадались обо всем…

– Не понимаю…

Салахов молча смотрел на госпожу Левитину, почти физически ощущая путы, которыми она медленно, медленно затягивала его все крепче… Анна старше его на двенадцать лет, а он… Что же его влечет к ней?

Юрий был молод, привлекателен, умен и богат. Он нравился девочкам, девушкам и женщинам – одноклассницам, однокурсницам, коллегам, продавщицам, секретаршам, приятельницам и их мамашам. Зато они никогда не представляли для него особого интереса. Он, бывало, принимался за кем-нибудь ухаживать, но надолго его не хватало. Совершенно незаслуженно Юрий приобрел славу легкомысленного дон-жуана, с которым лучше не связываться. Это не только не отбило у женщин охоту увлекаться им, но даже подстегнуло их интерес.

Первая близость с женщиной состоялась у Юрия после вечеринки, в изрядном подпитии. Он почти не помнил, как это было. Суетливые, неловкие движения, скрип расхлябанного дивана и наступившее опустошение – все оказалось противным до тошноты. Он испытал не стыд, не отвращение, а нечто другое. Разочарование. Вот что. Наверное, он слишком много ждал от этого! И то, что произошло, опрокинуло его идеалы. Вместо обещанного подарка ему подсунули старую поломанную игрушку. Любовь? Он больше не хотел слышать этого слова.

Потом все сгладилось, и у Юры даже был роман с дочерью соседей, красивой девушкой. Ее звали Ирэна, она училась на художницу. Они с Ирэной ездили в осенний Петергоф бродить по шуршащим листьям дворцового сада. Конечно, говорили о любви и целовались. К более тесной близости Юрий не стремился, но в один из вечеров, когда соседи ушли в гости, они с Ирэной согрешили. Ему казалось, он нашел свою судьбу. Родители заговорили о женитьбе.

Мама была в ужасе, когда Юрий заявил, что никакой свадьбы не будет. Он тогда уже закончил учебу и начал помогать деду в делах, с головой окунулся в финансы, продажи и, когда вынырнул из водоворота бизнеса, понял, что ни разу не вспомнил об Ирэне. «Значит, это не любовь», – сказал себе Юрий и со свойственной всем Салаховым решимостью разорвал отношения. Скандал замяли, Ирэне купили путевку в Египет. Она привезла из поездки множество сувениров, фотографий с пирамидами и сфинксами, незабываемые впечатления – но бывшего жениха так и не простила.

С тех пор Юрий имел пару коротких романов. Они вспыхивали, бурно развивались, а потом затухали без всякой причины.

Он давно приобрел собственную квартиру, небольшую, но удобную и хорошо обставленную, полную бытовой техники, настольных ламп и книг. Дед умер, оставив дело всей жизни в надежных руках внука, который проявил недюжинные способности, не в пример его отцу. Арсений Платонович был ученым – «книжным червем» – и, кроме своих физических формул, ничем не интересовался. Он едва замечал жену и сына, не говоря о чем-либо еще.

Отношения Юрия с Анной Левитиной завязались совершенно случайно и не были похожи ни на что, уже испытанное Салаховым. Он не мог подвести их ни под какие принципы, не мог ни с чем сравнить. Отношения развивались как бы сами по себе – непредсказуемые, непонятные, необъяснимые, подобные стихии, которая не поддается вычислениям и рассуждениям.

Побывав у Левитиной один раз, Юрий несколько дней ходил как пьяный. Он вспоминал Анну в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах. То при обсуждении важной сделки, то за рулем, на оживленном перекрестке, то в ресторане, то…

«Наваждение! – решил он, стараясь отогнать назойливое видение. – Колдовство. Но меня этим не возьмешь. Я справлюсь!»

Не тут-то было. Проезжая мимо цветочных магазинов, Юрий делал над собой чудовищное усилие, чтобы не купить охапку роз «для Анны». Ему хотелось дарить ей золотые украшения, коробки дорогих конфет, вино, духи и многое другое. Ему хотелось гулять с ней ночи напролет по спящему в снежном безмолвии городу, читать ей стихи и говорить важные, главные в жизни вещи. Он видел ее в беспокойных снах и грезил о ней наяву.

«Как я посмею явиться к ней со всем этим? Что я скажу? – думал он, чувствуя себя растерянным и взволнованным. – Что со мной?..»

Левитина ни о чем не догадывалась или делала вид, что не догадывается. У нее не было оснований – встречались они с Юрием только раз, по делу. Ей и в голову не могло прийти все то, что творилось с ним.

Он перечитал кучу книг по психоанализу, нашел у себя массу опасных симптомов и… снова начал писать стихи.

Промучившись неделю, Юрий все-таки набрал заветный номер. Анна Наумовна оказалась дома.

– Я слушаю…

Ее низкий хрипловатый голос сулил неведомое блаженство.

Господин Салахов говорил о погоде, о театральных премьерах – он умел вести светскую беседу. Левитина не уловила ничего, кроме обычной вежливости. Через день Юрий не выдержал и снова позвонил. Она удивилась, но не подала виду. Может быть, ей стало немного тревожно…

* * *

Артем Пономарев решил встретиться с женой главного режиссера в неформальной обстановке. Он дождался ее после окончания утреннего спектакля и пригласил в театральное кафе. Мягкий приглушенный свет, запах кофе и сладостей располагали к умиротворению.

– Тамара Игнатьевна…

– Можно просто Тамара, – поправила его пышная дама лет сорока.

Ее лицо после удаления толстого слоя грима напоминало истертую, потрепанную маску.

«Хорошо, что в кафе полумрак», – думала жена режиссера, приглядываясь к сыщику.

– Вы хотите узнать от меня что-нибудь о Веронике Лебедевой, – произнесла она, жеманно поводя плечами. – Ведь так?

Она закурила, откинувшись на спинку стула. Пышный бюст, обтянутый трикотажным платьем, должен был произвести впечатление на Артема. Во всяком случае, жена режиссера явно на это рассчитывала.

– У Лебедевой были недоброжелатели?

– Были! – Актриса выпустила из накрашенного рта облачко дыма и криво улыбнулась. – Ну и что? У кого их нет? Думаете, меня в театре так уж любят? Это… – она повела рукой в воздухе, – своего рода «сцена за сценой». Здесь разыгрываются закулисные драмы почище тех, что видят зрители. Вся атмосфера театра пронизана завистью, сплетнями и злобой, замешанными на лести и притворстве. Вероника была интриганкой! Кому только она не строила глазки, даже моего супруга пыталась охмурить. Попросту водила его за нос, а он, как мальчишка, бегал за ней, надеясь, что в конце концов эта… вульгарная особа пустит его в свою постель. Она была бездарна, как третьеразрядная хористка! Ее место в массовке! Кроме смазливой мордашки Вероника обладала только невероятной, ничем не оправданной наглостью и была готова переспать с кем угодно, лишь бы извлечь для себя пользу. Касимова она держала про запас, на случай, если больше никого подходящего не подцепит.

– Ясно…

– Да что вам может быть ясно?! – неожиданно взорвалась Тамара Игнатьевна. – Разве вы знали эту нахальную, беспардонную девку? Она заслужила то, что с ней произошло. Да! Заслужила! Расплата приходит, рано или поздно. Лебедева запуталась в своих мужчинах.

– Кто мог ее убить? – спросил сыщик, поднося зажигалку к следующей сигарете, которую достала жена режиссера.

Та нервно покусывала губы, ее крупное полное тело чудом помещалось на стуле.

– Не знаю… – растерялась женщина. – В принципе кто угодно!

– Ваш муж, например, мог?

– Петя? – изумленно подняла брови Тамара Игнатьевна. – Да вы что? Он только кричит, а так… У нас дома собака очень разбалованная, лезет на кровать, на диван. Петя ужасно ругается, но ни разу ее не ударил. Тапками кидал, да! И то не попал. Нет. Что вы? Петя этого не делал.

Артем знал, что в тот вечер, когда убили Лебедеву, главный режиссер допоздна находился в театре – это подтверждали многие свидетели, – а потом поехал домой. Он задал этот вопрос просто, чтобы отвлечь внимание собеседницы от Вероники и направить его на возможного убийцу.

– А как насчет карт?

– Каких карт? – переспросила актриса. – Петя в азартные игры не играет. Вы что, думаете, он проиграл в карты и… ему пришлось убить Веронику? – Она расхохоталась. – Это глупости! Петя в карты не играет. У нас их даже в доме нет!

– Я вам верю, – кивнул сыщик, подвигая даме пепельницу. – А сама Вероника играла в карты?

– Не-е-ет… Чем-чем, а подобным пороком Лебедева не страдала. Карты! Думаете, ее из-за карточного долга убили? Но это же нелепость! У нас театр, а не казино. Уж если Вероника и могла иметь дело с картами, то…

Артем уставился на Тамару Игнатьевну, как кот на воробышка.

– …скорее она гадала на картах! Сейчас это модно, – заявила актриса, закуривая третью сигарету. – Лебедева никак не могла решить, выходить ей замуж за Касимова или нет. Весь театр об этом знал. Она была болтливой, как все провинциалки: советовалась даже с электриками и гардеробщицами! Постойте-ка… Однажды на репетиции она затеяла какой-то разговор с Фавориным. Это наш тромбонист, из оркестра. Он продает чудных персидских котят. Я у него покупала для своей соседки. Прелестные чистокровные котята! Красавцы…

– Мне говорили, что Лебедева и Фаворин часто ссорились. – Артем вернул разговор в нужное русло.

– Да, конечно! Фаворин со многими ссорился. Он человек скандальный, но не злопамятный. Его ужасно раздражают женщины. Может, у него какие-то сексуальные проблемы?.. Вероника тоже была вспыльчивой. Никогда не смолчит. Вот они и ругались с Егором. Но к этому уже все привыкли.

– Что вы еще можете сказать о Фаворине?

– Ну… живет он один, холостяк. В общем, человек неплохой, любит оказать услугу какую-нибудь, помочь. Кажется, Егор и посоветовал Веронике погадать, по судьбе ей Касимов или нет. У него соседка – настоящая цыганка, умеет предсказывать будущее по картам.

– Лебедева согласилась обратиться к гадалке?

– Не знаю, – покачала головой Тамара Игнатьевна. – Они с Егором отошли в уголок и долго там шушукались. Я не слыхала, о чем.

Тепло попрощавшись с женой режиссера, Артем вышел из театра. С серого неба сыпал дождь со снегом. Под ногами хлюпало.

«Уже второй человек упоминает Егора Фаворина, – размышлял по дороге сыщик. – Стоит им заняться. Гадалка, к которой могла обращаться Вероника Лебедева, – его соседка. Интересное совпадение. Вдруг обнаружится связь? Не мешало бы поближе познакомиться с жильцами дома, где обитает Фаворин…»

Этим Артем и занимался в последующие дни.

Забавный оказался дом. И жильцы забавные. Старик Альшванг, занимающий самую большую квартиру, старая актриса с сыном, студенты-арабы, скучные супруги Авдеевы. Роскошная блондинка Изабелла, похоже, не брезгует древнейшим ремеслом. Через стенку от печально известного музыканта Фаворина действительно проживает дама, весьма похожая на цыганку, – Динара Чиляева.

Все жильцы нормально ладят друг с другом, если не считать ругани между блондинкой и тромбонистом. Фаворин, видимо, в самом деле человек конфликтный. Бывает… Иметь плохой характер – еще не преступление.

Посторонние в театральном доме появлялись редко. Чаще всего незнакомые люди приходили к Динаре Чиляевой. Похоже, она в самом деле занимается гаданием…

Глава 7

– Иди сюда, мой мальчик! – ворковала Буланина. – Иди сюда, мой сладкий! Не то эти ужасные люди затопчут тебя своими сапогами!

Она схватила на руки полосатого Яшку. Кот едва не угодил под ноги грузчикам, тащившим новый мягкий диван в квартиру Динары. Та затеяла ремонт и смену интерьера. Что, однако, не мешало ей принимать клиентов, желающих узнать свое ближайшее и отдаленное будущее.

Молоденькая помощница Артема Лариса топталась у подъезда, изображая нерешительную дамочку. Вчера в отделе сыщик подробно инструктировал ее: «Делай бестолковый вид. Пусть цыганка расслабится, забудет о самоконтроле. Так ты легче у нее выведаешь все, что нам нужно».

Лариса была у Пономарева стажером, и тот после напряженных раздумий, как же ему подступиться к гадалке, остановил свой выбор на ней. Большие чистые глаза девушки создавали впечатление наивности, а выражение лица говорило о простоте, граничащей с глупостью.

«Именно то что надо! – восхитился Артем, когда Лариса состроила рожицу эдакой простушки. – Болтай всякую ерунду, а потом, как бы невзначай, задавай вопросы. Вдруг проговорится наша прорицательница…»

Лариса считала себя материалисткой: ни в какие гадания, вещие сны, сверхъестественные силы и потусторонние голоса не верила и называла подобные вещи вздором и чепухой.

«Постарайся ради дела, – строго наказал Артем. – Если я приду к Динаре и начну расспрашивать ее о клиентах, она меня пошлет к черту или еще дальше».

«Ладно, попробую», – неохотно согласилась Лариса.

Теперь она стояла у парадного и наблюдала, как грузчики, лениво переговариваясь, залезали внутрь мебельного фургона. Машина отъехала, и Лариса поняла, что пора идти.

У двери Динары она глубоко вздохнула и робко нажала на кнопку звонка. Затаилась, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Непонятное чувство, похожее на страх, овладело ею…

Дверь открылась бесшумно. В темной прихожей, глядя на посетительницу огромными черными глазами, стояла женщина.

– Входите, – сказала она без лишних расспросов.

Видимо, у Ларисы на лице было все написано. Даже притворяться не пришлось.

– Вы Динара? – спросила девушка, мысленно посылая благодарность Пономареву за его дотошность.

Они отрепетировали реплики, и Ларисе не пришлось ничего выдумывать. А то в такой момент можно и не найти подходящих слов.

– Я Динара, – низким грудным голосом ответила хозяйка квартиры. – А вы кто будете?

Ее черные вьющиеся волосы рассыпались по плечам. Черты лица оказались необычайно выразительные, резкие и жгучие, – брови вразлет, длинные пушистые ресницы, благородная линия щек, нос с горбинкой и полные, ярко накрашенные губы. Красный шелковый костюм – шаровары и туника – очень шел ей. Золотое ожерелье с достоинством покоилось на высокой груди, кисти рук были унизаны золотыми браслетами.

– Я… – Лариса ощутила комок в горле. – Мне подруга дала ваш адрес. Она…

– Хорошо. Прошу сюда, – перебила ее Динара, открывая дверь в гостиную. – У меня ремонт, так что простите за неудобства.

Лариса повесила пальто на вешалку из красного дерева и прошла в комнату. Бордовые обои и синий ковер на полу создавали лиловый сумрак, в котором тонули несколько диванов, поставленных углом, низкий деревянный столик с гнутыми ножками и пара горок, полных мельхиоровых блюд, чаш и подсвечников.

– Садитесь…

Лариса послушно села, мучительно соображая, что и как ей нужно делать.

Хозяйка спокойно уселась напротив и взирала на гостью своими густо подведенными глазами. Она ни о чем не спрашивала – просто ждала.

– Видите ли… – начала Лариса. – Моя подруга посоветовала… Вы ей очень помогли…

Цыганка молчала, продолжая смотреть прямо в лицо Ларисы.

«Боже, я забыла, что говорить!» – с ужасом подумала девушка, проклиная все на свете и в первую очередь Пономарева, который заставил ее согласиться на этот дурацкий фарс. Ей хотелось вскочить и убежать как можно дальше от этих горящих странным огнем черных глаз…

* * *

Утро следующего дня выдалось солнечным. С крыш капало, снег на улицах таял. Над Невой стоял золотистый туман.

Артем не успел войти в кабинет, как следом ворвалась Лариса, красная, возбужденная и сердитая.

– Я тебя ненавижу! – простонала она. – Во что ты меня втянул?! Как ты мог? А еще сыщик называется! Ты меня подставил! Какая же я дура!

Артем опешил. Такой реакции он не ожидал.

– Что случилось? – спросил он, обнимая Ларису за плечи и усаживая на стул. – Что с тобой?

– Ты еще спрашиваешь? – Она нервно рванула замок на сумочке и вытащила оттуда кожаный кошелек. – Вот, полюбуйся! Кошелек! Пустой кошелек! Ты понимаешь? Пусто-о-ой!

– Подожди-подожди. – Артем встал и налил воды в пластиковый стаканчик. – Выпей и успокойся. Расскажи все по порядку.

Путаясь и сбиваясь, Лариса объяснила, что «проклятая цыганка» заставила ее выложить за «дурацкое гаданье» все деньги.

– Она меня ограбила! Самым наглым образом! Выманила все, до копейки! – стенала девушка, потрясая перед лицом Артема пустым кошельком. – Видишь?

– Лариса, успокойся! – прикрикнул на нее Пономарев. – Прекрати истерику! Можешь ты толком объяснить, что случилось?

– Я попросила ее погадать, как мы и договаривались, а она… разложила карты, волос у меня вырвала зачем-то…

– Что она говорила?

– Много разного… всего не упомнишь. Про мою тонкую душу… что меня якобы никто не понимает. Еще про то, что я сама не знаю чего хочу. Что у меня есть черный мужчина. А мой парень, Володька, как раз черноволосый! Тут я стала прислушиваться…

– И что же?

– Она говорила много, но запутанно… бормотала и бормотала…

– Деньги ты ей сама отдала?

– Нет, конечно! То есть я собиралась ей заплатить за гадание, но это уже потом, после… Тут она и говорит, мол, дай денежку, надо в нее волос завернуть. Я дала. Потом она опять говорит: дай денежку, надо между картами ее положить. Дальше – больше. То туда надо положить, то сюда! Пока у меня все деньги не кончились…

– Зачем же ты давала? – спросил Артем, с трудом удерживаясь от смеха.

– Так ведь гадание! Она говорила: давай! – я и давала. Я думала, она мне все вернет, когда…

– Понятно! Ты не спала, находилась в полном сознании, трезвая, умная, практичная барышня, которая ни во что не верит…

– Прекрати! – взвилась Лариса, бросая кошелек ему на стол. – Ты меня уговорил на эту авантюру? Ты и должен возместить мне ущерб! Это не шутки. Мошенница выманила у меня деньги, а ты смеешься!

– Не она у тебя выманила, а ты сама ей отдала, добровольно.

У девушки был такой несчастный вид, что Пономареву стало ее жалко.

– Ладно, сколько у тебя было денег? Постараемся возместить. Все-таки ты выполняла мое поручение, так что я тоже должен нести ответственность.

Больше всего в истории с Динарой сыщика огорчило то, что он не приблизился к разгадке ни на шаг. Лариса не смогла узнать у гадалки, пользовалась ли ее услугами Лебедева. Эксперимент показал, что госпожа Чиляева не так проста…

Раз этот номер не прошел, придется придумывать другой. Но действовать второпях, не подготовившись, не стоит. Сначала придется поговорить с соседями, выяснить, что к чему. Но не в лоб, а осторожненько, с умом. Самый подходящий кандидат на собеседование – пенсионерка Берта Михайловна. Она сидит целыми днями дома, словом перемолвиться не с кем. Опять же жизненным опытом хочет поделиться, а никто не слушает. Пономарев умел находить общий язык с пожилыми дамами. Берта Михайловна – вот кто расскажет ему о Чиляевой…

Старая актриса действительно являлась наперсницей живущих по соседству женщин, в этом Пономарев не ошибся. Она всегда была дома, никуда не торопилась и могла выслушивать подробности чужой жизни сутки напролет. Берта Михайловна умела расположить к себе людей. Она не имела привычки сплетничать, то есть обсуждать с одной соседкой другую. Пенсионерка обладала еще одним достоинством, редким в современном обществе, – добротой. Ее единственный за все проживание в театральном доме конфликт произошел именно на этой почве. Сердобольная женщина жалела несчастных котят и подбирала «плоды греха» персидской красавицы Дианы и полосатого Яшки, давала им приют, выхаживала, кормила беспородное племя, чем и навлекла на себя недовольство соседей.

Но как бы там ни было, а дамы продолжали бегать к ней со всем, что наболело. И скандальная Изабелла, и смиренная жена инженера Авдеева.

Людмила Авдеева – высокая, бесцветная особа с хорошей фигурой и правильными чертами лица – вызывала у Берты Михайловны чувство сострадания. Она могла быть довольно привлекательной женщиной, если бы хоть немного следила за собой: подкрашивалась, делала прическу, одевалась по моде. Ничего этого Авдеева себе не позволяла. Прямые волосы она закалывала сзади в пучок, ресницы оставляла белесыми, красить губы забывала. Одевалась Авдеева в длинные бесформенные хламиды, обувь носила на низком каблуке, а таким вещам, как колготки, шляпки, зонтики и сумочки, вовсе не придавала значения.

– Людочка, дорогая моя, – проникновенно говорила ей старая актриса за чаем, – что же вы так себя забросили? Посмотрите в зеркало! Вы еще молодая, красивая женщина!

– Какая там молодость? – вздыхала жена инженера, тоскливо глядя за окно, на почерневшие от сырости стены домов. – Мне уже тридцать шесть. Жизнь идет однообразно и уныло, как осенний дождь… ничего в ней нет, кроме сожалений. Даже детей и тех нет…

«Это и хорошо, милая, – думала про себя Берта Михайловна. – Ты, деточка, сама с собой не справляешься. Куда тебе детей? Зачухаешься с ними совсем!»

– Ах, Берта Михайловна, во что превращается женщина, когда она не может осуществиться как мать! – жаловалась Авдеева. – В ее существовании нет ни смысла, ни цели. Одна только тоска…

– Цель и смысл жизни – вопрос философский. На него настоящие гиганты мысли ответить пытались, не нам с вами чета! Вот моя жизнь уже к закату клонится. И в чем ее смысл, по-вашему? Ну, играла я когда-то в театре. Не то, что хотела, а то, что предлагали. Была веселая, красивая… нравилась мужчинам. Все это ушло безвозвратно. Знаете, о чем я вспоминаю, перебирая в памяти прошлое?

– О любви, наверное, – робко предположила Людмила. – О славе. Вы же артистка! Вас когда-то вся страна знала.

Берта Михайловна отрицательно покачала головой.

– Об упущенных шансах, деточка! Каждому дается возможность быть счастливым. Да не все этим пользуются. И находят тому тысячи причин и оправданий. Ко мне недавно один журналист приезжал, предлагал написать мемуары. Я же со многими известными актерами и режиссерами была знакома, многих выдающихся людей встречала… Но я отказалась. Бесполезная вещь – перебирать облетевшие листья и засушенные цветы!

Пожилая дама вздохнула и достала из потемневшего от времени серебряного портсигара сигарету. Авдеевой не предлагала: та была противницей вредных привычек.

– Я бы о другом книгу написала, – сказала она, закуривая. – Как люди отказываются от счастья!

– Ой, Берта Михайловна! Разве такое бывает? По-моему, каждый человек мечтает быть счастливым.

– Люди только так думают, – возразила старая актриса. – А на самом деле… как только жизнь предоставляет им шанс, они пугаются и находят кучу оправданий, почему они не могут им воспользоваться! Что только не идет в ход – и религия, и мораль, и совесть, и мнение окружающих, и чужие судьбы, и «непреодолимые препятствия», и «стечение обстоятельств»! А счастье не любит ждать долго…

– Вы хоть сына вырастили, от любимого человека, – с завистью сказала соседка.

– Ну и что? Да, вырос Николай! Сколько я настрадалась, пока подняла его на ноги. У меня репетиции, спектакли, поездки – а ребенка девать некуда. Он до сих пор меня простить не может. Говорит, что я украла у него детство. Что он материнского тепла и ласки не видел. Чужой человек вырос, – он меня не понимает, я его. Так и живем, как соседи по коммунальной квартире. Николай до сих пор не женат – и в этом тоже меня обвиняет. Дескать, не привык он к семье, не проникся ее духом, теперь вот и свою создать не может. Ах, да что говорить…

Берта Михайловна махнула рукой, затягиваясь сигаретой.

– И насчет любимого человека… Колин отец – известный кинорежиссер, у него была своя жизнь, в которой нам с сыном места не нашлось. А я гордая была. Вот и разошлись наши пути навсегда. Я даже не знала, что он умер: спустя несколько лет знакомая сказала. Никому не посоветую брать с меня пример.

– Неужели и у меня есть шанс? – недоверчиво улыбнулась жена инженера.

– Конечно есть. Бог вам для счастья все дал – красоту, ум, здоровье, – а как вы этим даром распоряжаетесь?

Людмила задумалась. Красивой женщиной она себя не считала, особого ума тоже не было – это уж Берта Михайловна преувеличила для поднятия духа, – зато на здоровье действительно жаловаться не приходилось. Кроме бессонницы и простуд, ее ничего не беспокоило.

– Семью дети украшают, – сказала она со вздохом, – а у нас с Володей их нет. Вот он и потерял ко мне интерес… Мы даже спим порознь. Я не волную его как женщина. Кроме постели, нас, оказывается, ничего не связывало. У него свои интересы, у меня свои. Мы смотрим в разные стороны!

Людмила подумала о том, что, в сущности, их с мужем даже секс по-настоящему не объединял. Вечно ей приходилось унижаться, чтобы привлечь к себе супруга, приставать к нему с поцелуями, ласками… буквально навязывать себя. Едва она перестала это делать, как их интимная жизнь сошла на нет.

– Я вообще его раздражаю, – призналась она. – Ему не нравится, как я мою посуду, стираю, как хожу по квартире. Мы никуда не ходим вместе и к себе никого не приглашаем. Нам даже разговаривать не о чем…

Авдеева заплакала, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Ей было неловко, что она так распустилась перед соседкой. Но ведь надо же выплеснуть накопившуюся боль! Хоть перед кем-нибудь! Иначе она съест изнутри, сожжет…

– Знаете что, Людочка? Вам необходимо в корне изменить свою жизнь. Измените все – прическу, одежду, работу, поведение, наконец. Все! Даже мысли.

– Мысли? – Жена инженера улыбнулась сквозь слезы. – Как это?

– Вы небось считаете себя несчастной: муж вас не любит, ваша жизнь не удалась… Ведь так?

Авдеева кивнула. Именно так она и думает, лежа долгими ночами без сна и давясь слезами. Ей уже тридцать шесть, а все самое лучшее проходит мимо.

Они еще долго обсуждали, как теперь следует вести себя Людмиле, и выпили за разговором не одну чашку чая.

Домой Авдеева вернулась окрыленная и твердо решила, что начнет переворот в своей судьбе… с работы. Давно пора сменить скучную должность инспектора отдела кадров на что-то более перспективное!

Глава 8

В кабинете Касимова все было устроено по высшему разряду – помпезная мебель, тяжелые шторы, светильники на подвесном голландском потолке. Стильно и шикарно. Артем оценил положение хозяина и отдал должное его вкусу. Пожалуй, Павел Васильевич мог заинтересовать Веронику Лебедеву не только своими деньгами и связями.

– Слушаю вас, молодой человек, – устало произнес Касимов, опускаясь в кресло. – Право, не знаю, смогу ли вам помочь. Я уже все рассказал вашему сотруднику, который приходил недели три назад.

– Давайте построим нашу беседу так: я буду спрашивать, а вы отвечать. Согласны?

– Давайте…

На лице чиновника не отразилось ничего, кроме смирения перед необходимостью.

– Какие отношения у вас были с артисткой Лебедевой? – выпалил Артем, не спуская глаз с Касимова.

Он решил играть роль грубого, недалекого мента, которого не стоит опасаться. Авось чего-то хозяин кабинета не учтет. Он умен, хитер и проницателен – это сыщик понял сразу, как только увидел Касимова. Такого стреляного воробья на мякине не проведешь.

– Любовные, – без тени улыбки ответил чиновник. – Я собирался жениться на Веронике. И она дала мне свое согласие.

«Это что-то новенькое! – подумал Артем. – Судя по всему, Лебедева не планировала вступать в брак с кем бы то ни было. А Касимов утверждает обратное».

– Вы уверены? – на всякий случай переспросил он.

Павел Васильевич, борясь с желанием вышвырнуть нахального посетителя за двери, заерзал в кресле.

– Вероника колебалась, не скрою, – сказал он. – И это понятно. Ее сценическая карьера не сочеталась с семейными обязанностями. Но… мы договорились. Если бы не…

Лицо Касимова исказилось гримасой боли, губы побледнели. Он достал из кармана таблетку и положил под язык. Его взгляд блуждал, руки мелко дрожали.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил Артем немного спустя, когда краски жизни вернулись на лицо чиновника.

Тот отрицательно покачал головой.

– Кого я могу подозревать? Веронику не любили в театре, но… неприязнь – слишком шаткий мотив для убийства, согласитесь…

– Где вы были в ночь убийства?

– Вы что… – задохнулся от возмущения Касимов. – Вы меня хотите впутать? Я уже говорил вашим коллегам… что накануне я уехал в Москву, а когда вернулся…

Он махнул рукой в сторону графина с водой. Артем налил стакан и подал ему. Касимов с трудом проглотил воду, в изнеможении откинулся на спинку кресла, ослабляя узел галстука.

– Когда вы вернулись?

– Через день! Это можно проверить… Я вам не Отелло! Я немолодой государственный служащий и пока что в своем уме. Убивать Веронику, даже застав ее с другим мужчиной, я бы не стал. Это варварство – лишать человека жизни из-за того, что его поступки вам не по душе!

Артем кивнул.

– Вам что-нибудь говорит такое имя, как Аврора Городецкая?

– Абсолютно ничего! – выдохнул Павел Васильевич, потирая грудь. – Кто это?

– Победительница конкурса красоты…

– Меня не интересуют подобные шоу! – отрезал Касимов. – За кого вы меня принимаете? Я давно вышел из того возраста, когда пускают слюни при виде голых женских ног. Веронику я любил – за ее голос, за ее неординарный талант! Я не рассматриваю женщин как постельную принадлежность или домашнюю обслугу. И то и другое я легко могу себе позволить в любой момент!

Пономарев ему верил. Тем более что у Касимова было алиби. Прежде чем идти на беседу, сыщик это проверил. А спросил так… чтобы вывести чиновника из равновесия. Теряя самообладание, люди проговариваются, выдают себя. С Павлом Васильевичем этого не произошло. Возможно, ему действительно нечего скрывать…

* * *

Госпожа Чиляева долго смотрела вслед Ларисе. Странная посетительница! Динара не заподозрила, что к ней приходила специально подосланная сотрудница милиции, которая должна была кое-что у нее выведать. Но поведение девушки вызвало недоумение.

Вообще, ремесло ясновидящей оказалось далеко не таким простым, как думалось. Наболтать всякой ерунды и выманить деньги у таких, как эта простодушная девица, для Динары труда не составляло. К сожалению, не все пугались и терялись, переступив порог ее жилища. Иные сами норовили обвести предсказательницу вокруг пальца. В основном, конечно, люди опасались черных глаз Динары и вели себя скромно. Женщин приводили к гадалке личные проблемы, а мужчины появлялись крайне редко и не по своей воле – их тащили за собой матери и жены.

Чиляева вздохнула. От симпатичной легкомысленной студентки пединститута до «ясновидящей Динары» пролегал непростой путь.

Когда родители уехали за кордон, Дина осталась получать диплом и присматривать за бабушкой. Девушка привыкла ни в чем себе не отказывать, покупать красивую одежду, дорогую косметику. Мать с отчимом присылали деньги, но их катастрофически не хватало. Приходилось платить преподавателям за оценки в зачетке. Бабушка болела, и большие суммы уходили на врачей, лекарства и сиделку.

Дина наконец закончила институт, но перспектива работать учительницей в школе ее не прельщала. Она начала подумывать о замужестве. Это могло заполнить образовавшуюся в ее жизни пустоту, развлечь. Тем более что все подружки обзавелись мужьями, а некоторые и детьми.

У нее были поклонники, но несерьезные. Однокурсники Дину не интересовали, бывшие школьные ухажеры разлетелись кто куда, а новых знакомств не завязывалось. Однажды она встретила в магазине одежды школьную подружку, которая работала на одном из оптовых рынков. Подружка была с представительным, элегантным и вежливым мужчиной.

– Знакомься, это Анатолий, – представила она своего спутника.

Анатолий пригласил девушек в кафе, где они смогли поговорить. Дина поведала о своих проблемах, и ей сразу предложили работу. На оптовом рынке у подруги было несколько точек, торгующих кожаной обувью и сумками.

Дина поразмыслила и решила стать частным предпринимателем. Деньги, которые считались неприкосновенным запасом «на черный день», она вложила в небольшую партию товара. Сумки, перчатки и кошельки разошлись быстро, появилась первая прибыль. Скоро Дина смогла приобрести собственное место на рынке и увеличить закупки. Как-то само собой вышло, что Анатолий помогал ей освоиться в новом для нее бизнесе, и постепенно их отношения становились все более дружескими.

Дина расцвела. Она жила в ожидании счастья. Анатолий оказывал ей знаки внимания, и с каждым днем их отношения становились ближе. Дина влюбилась – сильно, без оглядки.

– Цыганская кровь! – говорила бабушка. – В омут с головой! Ну, видать, такая судьба твоя.

Дина обожала Анатолия, без колебаний отдаваясь ему душой и телом. Он, казалось, отвечал ей тем же.

– Кто он? Где работает? – спрашивала бабуля. – Семья есть?

Дина ничего не знала и не хотела знать. Не станет же она устраивать любимому человеку допрос?!

– Будь он женат, давно сказал бы, – отвечала Дина и сама искренне в это верила. – А где работает? Какая разница! Вон, у него машина дорогая… и деньги всегда есть. На безработного он не похож.

Такого мужчину, как Анатолий, ей еще встречать не приходилось. Видный, умный, воспитанный. А как ее любит!..

Анатолий советовал Дине сколько и какого товара брать, и она всегда оказывалась с прибылью. Когда он в очередной раз предложил ей закупить большую партию зимней обуви – на все деньги, – Дина согласилась без раздумий.

– Я сам съезжу, пригоню машину и позвоню тебе, – сказал Анатолий. – Боюсь отпускать тебя с такой суммой. Не женское это дело – бизнес.

Дина готовила праздничный ужин, стараясь не ждать звонка, но все равно прислушивалась. Телефон молчал. Так прошли тревожный вечер, бессонная ночь и ужасное утро.

«Может, что-то случилось?» – гадала Дина.

Она звонила Анатолию, но его сотовый не отвечал. Ожидание больше не имело смысла, и она поехала на склад, расположенный на окраине загородного поселка. Анатолия там никто не видел.

– Ты ему деньги наличкой дала? – спросил завскладом, молодой крепкий парень с веселыми глазами.

– Угу…

– Сколько?

Она назвала сумму. Парень присвистнул.

– Ищи ветра в поле! – сказал он, с сожалением глядя на заплаканную, измученную женщину. – Как фамилия твоего мужика?

Дина с ужасом осознала, что ни разу не видела документов Анатолия. По сути, она даже не знает, действительно ли он тот, за кого себя выдавал!

Где его искать, Дина понятия не имела. К себе домой он ее не приглашал. Так, обронил вскользь, что живет на Литейном, и все. Она не расспрашивала. Мысль о том, что Анатолий оказался мошенником, не укладывалась в голове! Дина не хотела верить очевидному…

Ей было жаль денег, своих усилий, но больше всего собственных обманутых надежд. Анатолий все время притворялся! Каждый его жест, каждое слово, каждый поступок были фальшивыми, точно рассчитанными. Мужчина ее мечты оказался заурядным аферистом. Он охотился за ее деньгами, не торопясь, выжидая, пока сумма вырастет до ощутимых размеров.

Дина сутки лежала без памяти на диване, обливаясь слезами. Она вспомнила тот день, когда познакомилась с Анатолием. Подруга! Вот кто может рассказать ей об Анатолии.

Она бросилась на рынок, но там ее тоже ждала плохая новость. Подруга продала торговые точки вместе с товаром и уехала. Куда – неизвестно. Дина наконец лишилась своих иллюзий. Она все поняла. Подруга и Анатолий были заодно, с самого начала!

Дина никому не стала признаваться в собственной глупости. Зачем? Ей это не поможет. Сама виновата! Она ликвидировала остатки своей частной деятельности и перестала выходить из квартиры…

Соседи решили, что Чиляева заболела. Та всячески поддерживала такую версию происходящего. Единственным человеком, с которым она поделилась крушением своей судьбы, была Берта Михайловна. Благодаря ее душевной чуткости Дина начала потихоньку приходить в себя…

Вскоре бабушка Дины слегла и уже не встала. Супруги Ратцель приехали на похороны, и Раиса не узнала свою дочь, исхудавшую, бледную, с потухшими глазами. Бабушкину квартиру продали, и Дина смогла рассчитаться с долгами. Когда Анатолий исчез вместе с деньгами, ей пришлось одалживать, чтобы уплатить налоги.

Мама с отчимом хотели забрать Дину с собой, но та наотрез отказалась. Петербург с его дворцами, туманами, белыми ночами, разводными мостами и Невой был ее городом – колыбелью ее любви и свидетелем ее трагедии. Он стал ей дорог, как бывают дороги только самые близкие…

После отъезда Ратцелей Дина принялась за переоценку ценностей. Деньги и вещи уже не казались ей самым главным в жизни. На людей она тоже стала смотреть по-другому. Дина разочаровалась в них глубоко и полностью. Раньше люди вызывали ее интерес, а теперь превратились в объект презрения и насмешек.

«Они не заслуживают моего уважения, – сказала она себе. – Я буду делать с ними то, что они сделали со мной!»

Она была прилежной дочерью, любящей внучкой, деловой женщиной, страстной любовницей… Теперь она станет профессиональной обманщицей и воздаст людям по заслугам.

«Я цыганка! – это открытие Дина сделала, глядя на себя в зеркало. – И займусь своим исконным ремеслом! Буду предсказывать людям их судьбы. Они придут ко мне со своими надеждами и стремлением к счастью. Я укажу им „правильный“ путь!»

Она запаслась газетами со всевозможными объявлениями «экстрасенсов», «ясновидящих» и «целителей», готовых оказать услуги всем желающим, тщательно изучила их и выбрала несколько телефонов. После двухчасовых переговоров она наконец определилась, кто будет ее наставником на стезе магии и чародейства. Карты Таро, магические амулеты, заговоры и предсказания будущего по-настоящему увлекли ее. Незадачливая бизнес-леди превратилась в пророчицу…

Соседи с любопытством наблюдали за этой метаморфозой. Сами они к Динаре не обращались и воспринимали ее занятие как новую профессию. Надо же человеку на что-то жить.

Каким-то образом у Динары появились первые клиенты. Магия есть магия! Количество клиентов неуклонно росло. «Ясновидящая» обретала уверенность в себе. Она уже не дрожала от страха, что чего-нибудь не угадает или перепутает одно с другим, становилась все смелее и наглее с каждым днем.

Ее формы вновь обрели соблазнительную округлость, на смуглые щеки вернулся румянец. Над верхней губой появился легкий нежный пушок, в глазах – особый блеск.

«Люди хотят слышать только хорошее, – наставляли ее специалисты оккультных наук. – Они приходят к нам за душевным равновесием и опорой в жизненных бурях. Они готовы платить за обещание любви и богатства, за благосклонность судьбы…»

Динара увлеченно рассказывала клиенткам, как их будут любить и баловать мужчины, как много на свете прекрасных принцев, которые только и ждут, чтобы встретить своих избранниц, посадить на белого коня и увезти в сказочный замок!

«Если бы вы знали, что будет на самом деле!» – злорадно думала она, прикрывая свои мысли сладкой улыбочкой.

Мужчин интересовал бизнес, и Динара давала им советы, которые разоряли их. Она сулила им баснословные прибыли, удачу и процветание. Ей было весело смотреть на их сосредоточенные, серьезные лица. Мужчины напоминали ей Анатолия, элегантного господина, решающего свои финансовые вопросы за счет влюбленных женщин.

Особенно раздражали Динару красивые и довольные собой дамы. Все без исключения, они напоминали ей подругу, которая познакомила ее с Анатолием. Все они представляли для Динары угрозу. Она хотела насолить им так же, как подруга насолила ей. Для них Динара заготовила месть более изощренную, более сладкую, чем просто опустошать их кошельки.

Она начала предсказывать им роковую любовь, неизлечимые болезни и смерть. Не всем. Только самым привлекательным и удачливым, любимицам фортуны. Пусть попробуют пожить, прислушиваясь к зарождению смертельного недуга в пока еще молодом и обманчиво цветущем теле! Пусть попробуют пожить в ожидании неминуемой гибели… в преддверии разверстой перед ними могилы…

Это были совершенно новые, волнующие переживания. У самовлюбленных красавиц бледнели лица, а глаза наполнялись ужасом и отчаянием! Вмиг слетала с них спесь, и улыбка умирала на их дрожащих губах! Какая славная забава!..

Динара Чиляева вновь вкусила радость жизни. У нее накопилось достаточно денег для ремонта квартиры, и она принялась обустраивать свое гнездышко. Она научилась у Берты Михайловны печь вкусные пироги с мясом, яблоками и вареньем и занималась этим с похвальным рвением. На весь подъезд, заглушая кошачьи ароматы, благоухали то жареный лук, то абрикосовое варенье, то ваниль и корица. Вечерами на чашку чая и пироги приходила Изабелла. У них оказалось неожиданно много общего, и блондинка засиживалась у Динары до полуночи…

Обе женщины были красивы, не замужем, не имели детей, обе не любили серьезных разговоров. Иногда Изабелла просила соседку погадать ей, – та раскладывала карты, неизменно предсказывая приятельнице благородных королей у ее ног, с любовью и деньгами.

Динара довольствовалась своей жизнью в последнее время. Единственное, что ее насторожило, – это визит Ларисы. Странная девица… Осматривалась, как будто хотела запомнить, что есть в квартире. И дотошная. Пристала, что да как… какой мужчина ей по судьбе, светлый или темный? Потом принялась расспрашивать, сбываются ли предсказания у других женщин? Динара даже разозлилась. Сначала она решила, что Ларису подослали конкурентки, но потом отказалась от этой мысли. Слишком простодушная и бестолковая девчонка, в гадании ничего не смыслит. Тогда зачем явилась? Уж не наводчица ли? Нынче ворья развелось, спасу нет!

Впрочем, эта мелкая неприятность не смогла надолго испортить Динаре настроение. Она включила магнитофон, поставила кассету с романсами и отправилась на кухню пить кофе…

Глава 9

Снег покрывал Петербург белой пеленой. С Балтики неслись темные тучи.

«Великий Рим в снегах и мраке ночи», – вспомнил Пономарев вычитанную где-то фразу.

Он покупал апельсины, их запах вернул его в детство.

– Скоро Новый год! – сказала продавщица, улыбаясь и подавая ему пакет с оранжевыми плодами.

Сыщик собирался сегодня вечером проведать Соню. Она простудилась и лежала с больным горлом. Целый день Артем провел в бегах, а толку никакого.

Утром ему позвонил отец Авроры.

«Пока нечем вас порадовать», – удрученно сказал ему Артем.

«Ищите, молодой человек! Когда возникнет нужда в средствах, звоните».

«Я могу представить вам отчет о своих тратах…»

«В этом нет необходимости, – устало ответил Городецкий. – Я ничего не пожалею, чтобы найти убийцу моей дочери».

У сыщика испортилось настроение. Он чувствовал себя виноватым, ведь расследование пока не сдвинулось с мертвой точки.

Сегодня у него по плану – разговор с Леной Никитской. Они с мужем были в ресторане «Гатчина» вместе с Мерцаловым и Авророй двадцать шестого ноября. Артем решил съездить к Никитским домой, когда Дмитрий Сергеевич уйдет на работу.

Лена очень удивилась, когда он позвонил и предложил встретиться, но согласилась.

Она оказалась точно такой, как ее описал адвокат, – тонкая, невзрачная, с жидкими завитушками черных волос. Бесформенный свитер и длинная юбка делали ее старше своих лет.

Пономарев показал удостоверение, она мельком взглянула и пригласила в полутемную гостиную.

– Извините, я не люблю яркого света – глаза болят. Присаживайтесь…

Сыщик опустился в мягкое кресло. К его ногам подбежала пушистая собака непонятной породы, заглядывая в лицо и виляя хвостом.

– Жужа! Не приставай к гостю, это дурной тон! – шутя прикрикнула на нее хозяйка.

Собака не обратила на замечание никакого внимания и попыталась взобраться к Артему на колени.

– Жужа! Иди ко мне! – позвала ее Никитская. – Фу, какая невоспитанная девочка!

Она взяла собаку на руки, и та улеглась, довольная, поглядывая на гостя блестящими пуговицами глаз.

– Не представляю, чем мы могли заинтересовать уголовный розыск, – сказала Лена, почесывая у собаки за ушами.

– Вы помните, как провели вечер двадцать шестого ноября?

Жена Никитского задумалась. Она не запоминала чисел, а каждый день был у нее похож на другой. Когда сидишь дома, нет нужды следить за календарем.

– Вы ходили с мужем в ресторан, – напомнил сыщик, видя, что толку не будет.

– А-а! В «Гатчину», что ли? – вспомнила Лена. – Разве это двадцать шестого было? Ну, вам виднее. Раз вы говорите, значит, знаете.

– Вы в «Гатчине» знакомых не встретили?

– Боже мой! Ну, конечно! Сашу Мерцалова… Он так напился, что страшно было смотреть. Неужели дорожное происшествие? Дима ему говорил, что нельзя садиться за руль в нетрезвом состоянии, а он… Надеюсь, Саша не пострадал?

– Значит, вы встретили в ресторане Мерцалова? – уточнил Артем.

– Да… Он был не один, с девушкой. Очень красивая девушка, и имя у нее необычное – Аврора.

– Вы сидели все вместе или за отдельными столиками?

– Сначала за отдельными, а потом вместе. Дима и Саша друзья – естественно, им захотелось поговорить.

– Пожалуй, – задумчиво вымолвил сыщик. – Как все складывалось потом? Вы не поссорились?

– Все было мирно… более-менее… Саша немного вспылил. Из-за Авроры, по-моему. Она не оказывала ему должного внимания, вот он и рассердился. Он много пил, а потом ушел.

– Один?

– Да. Саша был так пьян, что никто не рискнул бы сесть с ним в машину. Впрочем, он не предлагал.

– А девушка?

– Аврора? Она осталась с нами. Мы еще немного посидели… Но настроение было испорчено. Дима вызвал такси, и мы поехали домой.

– Девушка поехала с вами?

– Конечно. Было уже поздно… Мы сначала ее отвезли – кажется, на Васильевский. Ее дом стоит в таком темном переулке…

– Аврора пошла домой одна?

– Что вы! Дима ее проводил. Да… его долго не было, и мне захотелось курить. Потом… вернулся Дима. Я спросила, почему так долго. Он объяснил, что в подъезде темно, пришлось добираться до квартиры на ощупь. Поэтому он и задержался.

– Сколько времени вы ждали его в такси?

Лена прищурилась, пожала плечами.

– Точно не скажу. Минут двадцать…

Артем прикинул, мог ли Никитский за это время убить Аврору. Времени было в обрез, но все-таки мог…

– Лена, когда ваш муж вернулся в машину, вы ничего подозрительного не заметили?

– Нет… Он казался взволнованным… но это понятно. Саша бросил свою девушку, а Диме пришлось провожать ее, бродить по незнакомому подъезду в темноте. Он еще ругался, что какой-то козел лампочку разбил.

– Вы не помните, в котором часу приехали домой?

– Поздно… после двенадцати. Я на часы не смотрела. Мы устали, сразу легли спать… А что случилось?

– Потом скажу, – улыбнулся сыщик. – Вы в карты играете?

– Я? – Лена засмеялась. – В детстве когда-то играла. В подкидного дурака…

– А Никитский? Как насчет азартных игр?

– Дима не признает ни карт, ни лотереи…

– А с поэтическими способностями у него как? Не писал вам стихи, когда ухаживал?

– Нет… Стихов не писал, серенад не пел под балконом, на руках не носил. Почему вас это интересует?

– Я любопытный по жизни. Все знать хочу. Вот, например, щекотливый вопрос: муж вам изменяет?

Лена покраснела то ли от смущения, то ли от негодования. Легкий румянец сразу преобразил ее бесцветное лицо.

– Откуда я знаю? – ответила она, опуская глаза. – Женщинам Дима нравится, хотя красавцем его не назовешь. А как далеко это заходит – не могу сказать…

Пономарев молчал. Он ожидал большего от разговора с Леной. Чего? Что именно ее супруг окажется убийцей?

– Я на все ваши вопросы ответила? – спросила Никитская, поглаживая собаку, которая уснула у нее на руках. – Теперь ваша очередь. Вы обещали рассказать, какова цель вашего визита.

– Понимаете… в тот вечер, двадцать шестого ноября, ваш супруг был последним, кто видел Аврору Городецкую живой.

На лице Лены отразилось безмерное, всепоглощающее недоумение.

– Ка-а-ак? Она что… умерла? Но…

– Ее убили. А потом изнасиловали… если можно так назвать определенные сексуальные действия с трупом.

– И вы подозреваете Диму? – побледнела жена Никитского.

– Я никого пока не подозреваю. Моя работа заключается в сборе данных, информации. Выводы я сделаю потом.

Откланявшись, Артем вышел из квартиры Никитских. Он был готов поклясться, что Лена едва заметно улыбалась, провожая его…

* * *

Владимир Петрович Авдеев брился в ванной, слушая, как свистит чайник на кухне.

– Люда! – с легким раздражением позвал он супругу. – Выключи чайник!

Он вчера допоздна работал, пришел в два часа ночи, не выспался, и настроение у него было скверное.

В одном из домов, который обслуживал его ЖЭК, прорвало трубы отопления. Квартира, откуда хлестала горячая вода, оказалась заперта. Хозяева уехали, ключей никому не оставили. Пришлось вызывать участкового, вскрывать бронированную дверь, тем временем вода залила несколько расположенных ниже квартир. Люди подняли гвалт, крик, на чем свет стоит ругали работников коммунальных служб.

Авдеев как инженер обязан был присутствовать при подобных инцидентах, выслушивая все – от истерик и возмущения до прямых угроз. Уставший, грязный, издерганный, он возвращался домой, а тут его встречала жена, от которой доброго слова не услышишь. Посмотрит равнодушными глазами, скажет, что ужин на столе, и ложится досматривать свои сны. Ни сочувствия, ни жалости, ни понимания! Ее не интересует, какими нервами, какими усилиями он зарабатывает деньги. Женщинам лишь бы тратить, и побольше. А как деньги достаются, им безразлично!

Жена давно перестала волновать Авдеева, вызывать желание. Они жили в одной квартире, как два посторонних человека, и ужасно друг другу надоели. А куда денешься?

– Иди завтракать, – позвала жена, приоткрывая дверь в ванную.

Они молча ели яичницу с сосисками. Владимир Петрович посмотрел на супругу и только сейчас заметил, что она изменила прическу.

– Ты подстриглась? – спросил он, размешивая сахар в чашке с чаем.

– Еще вчера…

– Не особенно удачно.

Людмила не удивилась. Она привыкла к его постоянным мелким придиркам, недовольству и ворчанию.

«Берта Михайловна права, надо что-то менять! – решила она, когда за мужем закрылась дверь. – Так больше не может продолжаться. В конце концов, заведу себе любовника! Я еще молода… Найду мужчину, которому не хватает в семье любви и внимания».

Как известно, на ловца и зверь бежит. Пока Людмила мыла посуду после завтрака, позвонила Вера, школьная подруга. Слово за слово, выяснилось, что фирма, где работает Вера, расширяется и нанимает сотрудников.

– Приходи, Люда! У нас начальник очень хороший, вежливый, тебе понравится. Я замолвлю за тебя словечко.

Авдеева уже неделю как уволилась из своего отдела кадров, но мужу говорить не стала. А сам он не интересовался. Она подсчитала свои сбережения, отложила часть на питание, а остальное потратила на новую юбку и пару блузок. На новом месте хотелось по-новому выглядеть.

Как ни странно, на работу ее взяли, несмотря на страхи и колебания, из-за которых она в последнюю минуту чуть не осталась дома.

Новый офис производил приятное впечатление. В помещениях было просторно, светло и уютно. Удобная мебель, компьютеры, уголки отдыха, где можно попить чаю или кофе, поговорить. Обстановка располагающая, люди доброжелательные, веселые.

Людмила не ожидала, что так быстро найдет место, но ей повезло. После разговора с Бертой Михайловной она проанализировала свою жизнь, и картина перед ней развернулась безрадостная. Они с Володей постепенно отдаляются друг от друга. Может быть, стоило сесть за стол, высказать друг другу все, что наболело, выплеснуть все накопившиеся обиды – глядишь, и полегчало бы. Но… что-то мешало. В глубине души, куда Людмила предпочитала не заглядывать, скрывалась стойкая, необъяснимая неприязнь к мужу. Володя не курит, не пьет, не скандалит, на других женщин не заглядывается, по дому кое-что починить может и даже книжки читает. Все равно – унылый он какой-то, без искорки, без фантазии. Скучно с ним. Он сам собой недоволен и оттого зол на весь мир. Володя старается быть уравновешенным и сдержанным, но получается у него с трудом. Внешне их брак выглядит вполне пристойно, но это обман. И обманывают они не только окружающих, а в первую очередь самих себя.

– Людочка, сделайте, пожалуйста, еще это, – прервал ее размышления новый начальник. – Успеете?

– Хорошо.

Людмила Станиславовна опустила голову, пряча смущение. Какая она все-таки неловкая в отношениях с мужчинами!

В новом коллективе обычно чувствуешь себя скованно, но здесь все было по-другому. Авдеева сразу ощутила спокойствие и радость. Казалось, никто никому не завидует, никто ни с кем не ссорится, все полны расположения друг к другу, желания помочь. Удивительно.

Скоро она разобралась, что дружелюбную атмосферу в офисе создает не кто иной, как директор фирмы. Он окутывал своим обаянием каждую сотрудницу и умел преподнести все так, что любая женщина чувствовала себя обласканной, красивой и желанной. И они платили за это сторицей.

Директор не был супермужчиной или плейбоем, напротив, он обладал самой заурядной внешностью. Но это не имело значения. Все без исключения сотрудницы тайно вздыхали по нему.

Здесь Людмила начала ощущать вкус к жизни. Ей захотелось красиво одеться, причесаться как следует, накраситься, наконец. Возвращаясь с работы домой, она чувствовала себя, как солдат, который из увольнительной должен идти обратно в казарму.

Вечно недовольное лицо мужа, его брюзжание и упреки стали вызывать у нее чувство здорового протеста.

«Ведь есть же радость, легкость и удовольствия! Но все умирает в этих стенах, – думала Авдеева. – Я в тюрьме! И вынуждена ждать, когда закончится срок моего заключения».

Глава 10

– Ну, как идут твои поиски? – спросила осипшим голосом Соня, уплетая апельсины. – Поймал убийцу?

– Должен признаться, я зашел в тупик, – сказал Артем. – Чем больше я думаю над этим…

– …тем гуще туман над долиной! – подхватила Соня. – Твоя любимая фраза.

– Не могу встать на место убийцы и посмотреть на все его глазами. Он оставляет на трупах стихи, значит, мнит себя талантливым, единственным и неповторимым Великим Непонятым.

– Красивые стихи? – закашлявшись, поинтересовалась Соня. – Дай прочитать.

Сыщик решительно покачал головой.

– Нет. Этого еще не хватало! Считай, что я трус и перестраховщик, но стихов ты не получишь. В них есть некое… притяжение гибели. Не знаю, как это объяснить.

К ночи у Сони поднялась температура, и Пономарев остался у нее. Пришлось выводить на прогулку пуделя, готовить ужин. Девушка есть ничего не стала, только выпила чаю с лимоном и уснула.

Артем выключил верхний свет, оставил только ночник. В доме было тихо. За окном густыми хлопьями падал снег. Город медленно засыпал в мерцающем свете фонарей.

Сыщик обдумывал, как ему подступиться к Динаре. Придется использовать традиционный путь: беседы с жильцами театрального дома. Вероника Лебедева – дама приметная, вдруг кто-то ее видел? Мало ли что может выясниться…

Еще надо бы встретиться с Никитским, завтра же. Люди характеризовали его только с положительной стороны – умный, интеллигентный, успешный руководитель, честный партнер, душа компании, любимец женщин. Именно он в тот последний для Авроры Городецкой вечер провожал ее домой. Или на тот свет?

Нельзя зацикливаться на одном подозреваемом – это Артем знал по опыту. Потом очень трудно заставить себя изменить точку зрения. Дался ему этот Никитский! Мерцалов тоже мог убить Аврору. Приревновать и убить.

К утру Артем окончательно запутался, утомился и задремал. Ему снились карты: тузы, тройки, семерки и ехидно улыбающаяся Дама Пик…

* * *

Поток автомобилей был похож на разноцветную реку. Шел редкий снежок. Дома и дворцы казались фарфоровыми в бледном свете дня.

Юрий Салахов вел новенький «мерс» в крайнем правом ряду и улыбался своим мыслям. Он вспоминал, как Анна провожала его вчера вечером, после позднего ужина. Она стояла в прихожей, тихая и светящаяся изнутри загадочным светом. Этот-то свет и лишал его рассудка в сложных и непонятных отношениях с Левитиной. Юрий бы никогда не поверил, что сможет увлечься женщиной намного старше себя, одинокой, вполне заурядной внешности…

Он придерживался мнения, что если женщина до определенного возраста не вышла замуж, значит, она никого не смогла привлечь по-настоящему. А подбирать «залежавшийся товар» не в его правилах. Что он, хуже других?

Юрий глубоко вздохнул и включил звук погромче. Из динамиков лилась музыка Доменико Чимарозы[4], которая нравилась Анне. Казалось, она сидит в машине – задумчивая, углубленная в себя. Когда она становилась такой, у Юрия шел мороз по коже. Почему?..

Господин Салахов был весьма обеспеченным человеком. Он многое мог себе позволить, тем более имел возможность угодить женщине, которая завладела его сердцем. И все же… У него впервые в жизни возникла проблема с подарком. Несколько дней он вынашивал идею подарить Анне что-то в первых числах декабря. Декабрь был его любимым месяцем в году. В декабре происходили самые значительные события в его жизни – в этом месяце он родился, стал владельцем бизнеса, приобрел новую машину… Ему хотелось сделать декабрь еще более значимым: объясниться с Анной, преподнести ей памятную вещь, которая всегда бы говорила ей о нем, Юрии Салахове.

Он объездил десятки магазинов, но так и не смог выбрать что-то достойное Анны, способное вызвать восторг в ее холодных глазах. Наконец буквально вчера в одном из антикварных салонов ему попалась шкатулка – изящная вещица, украшенная позолотой и эмалью. Продавец долго уверял его, что это «восемнадцатый век, ювелирные мастерские императорского двора».

– Вещица, конечно, не царская, но очень благородная. Никому подарить не стыдно! – уговаривал он Юрия, что, в общем, было излишне. Тот сразу решил, что купит эту шкатулку для Анны.

Он мог, не мудрствуя лукаво, преподнести ей ювелирное украшение с бриллиантом, но отказался от этой идеи. Не хотелось выглядеть перед ней «буржуем». Юрий желал показать Анне, с каким чувством он выбирал для нее подарок, подчеркнуть неповторимость своего отношения к ней.

Заплатив немалую сумму, он из магазина сразу поехал на Невский, к знакомому ювелиру. Заказал у него золотую брошь в виде цветка лилии, на стебле которой велел выгравировать надпись: SILENTIUM AMORIS, что в переводе с латыни означает «Молчание Любви».

Любит ли он Анну? Юрий не мог ответить. Он просыпался и засыпал с мыслями о ней… но не связывал это с сексом. Чувственная страсть к Анне преломлялась в его сердце, превращаясь в неизведанное сладостное опьянение. Он стал пленником, утопая все сильнее в ее глубинах. Находясь рядом с Анной, он словно окунался в ее ауру, волнующую и тревожную, полную колдовских видений и странных, диких желаний. Он хотел бы проникнуть в ее душу, чтобы напиться божественного нектара, питающего ее воображение, куда она не допускала его. Стремление познать ее жуткий, изощренно-прекрасный мир оказалось сильнее плотского влечения, сильнее всего, что Юрию до сих пор довелось испытывать. Он будто накурился опиума, после чего свежий воздух потерял для него свою прелесть…

Его терзали противоречия. Отчасти поэтому он с наслаждением отдавался деловой жизни – рискованные финансовые операции, сделки на грани фола связывали часть его неистовой энергии, охлаждая кипящее жерло огненной горы.

«Ты настоящий Салахов!» – с гордостью говаривал его дед Платон Иванович.

Кряжистый, основательный, непоколебимый, как волжский утес, с истинно русской широтой натуры, купеческим размахом, с богатырской удалью, дед был настоящим главой рода. Юра души не чаял в «дедуле», как он называл Платона Ивановича до самого последнего дня. Смерть старика казалась ему нелепой, трагической случайностью.

«Настоящий Салахов» – это и льстило молодому человеку, и пугало его. Дело в том, что в здоровом и крепком роду Салаховых крылся один страшный изъян. Изредка, именно по мужской линии, появлялись в их семье душевнобольные. Это было тайной за семью печатями. О «семейном проклятии» никто не должен был знать. Маленьким мальчиком Юра подслушал разговор деда со своим единственным сыном Арсением.

– Ты, Сеня, приглядывай за мальцом-то. Помнишь, какая напасть над нами тяготеет? То-то! Гляди, не проворонь беду!

Из дальнейшей беседы мальчику стало понятно, о чем предупреждал сына Платон Иванович. С тех пор нет-нет да и всплывала в его голове жуткая мысль: «А вдруг я сумасшедший?»

Особенности характера, обычные для других детей, приводили Юрия в панический ужас. Он пристально вглядывался в себя, в свой внутренний мир, в поисках опасных симптомов. Как водится, то и дело находил их и продолжал копаться в своих переживаниях. Он гнал от себя мысль, что с ним не все в порядке, пытался отвлечься то одним, то другим. Избегание самого себя превращало жизнь в утомительную борьбу, порождающую картины одинокого угасания в больнице для умалишенных.