Читать онлайн Евнухи в Византии бесплатно

* * *

Authorised translation from the English language edition published by Routledge, a member of the Taylor & Francis Group. All Rights Reserved.

Ни одна часть данного издания не может быть воспроизведена или использована в какой-либо форме, включая электронную, фотокопирование, магнитную запись или какие-либо иные способы хранения и воспроизведение информации, без предварительного письменного разрешения правообладателя.

© Taylor & Francis Group, 2008

© Shaun Tougher, 2022

© А. Ю. Виноградов, перевод, предисловие, 2022

© К. П. Мефтахудинов, Ю. Д. Сапрыкин-мл., послесловие, 2022

© Издательство АСТ, 2022

О евнухах в книге Шона Тафера… и в Древней Руси

• Меж ними ходит злой эвнух,
• И убегать его напрасно:
• Его ревнивый взор и слух
• За всеми следует всечасно…
• Его душа любви не просит;
• Как истукан он переносит
• Насмешки, ненависть, укор,
• Обиды шалости нескромной,
• Презренье, просьбы, робкий взор,
• И тихий вздох, и ропот томный.

А. С. Пушкин «Бахчисарайский фонтан»

«Ориенталистские», отчужденно-насмешливые взгляды преследовали евнухов всю их историю и были нередки даже среди византинистов. Однако в ХХ веке всё сильнее стал проявляться серьезный, в том числе научный интерес к византийским евнухам: вначале как к важному элементу имперской администрации, а затем и как к личностям, и как к феномену византийской цивилизации. Наконец, в начале XХI столетия вышло несколько серьезных исследований феномена евнухов в Византии (к сожалению, не на русском языке). Это монография К. Рингроуз[1], посвященная преимущественно гендерному аспекту евнухов, работа Х. Мессиса[2], концентрирующаяся на литературном образе евнуха в Византии, и труд Ш. Тафера, перевод которого мы и предлагаем вниманию русского читателя.

Причин, почему для перевода была выбрана именно эта книга, несколько. Во-первых, автор рассматривает историю евнухов на всем протяжении существования империи, от Константина Великого до падения Константинополя в 1453 году. Во-вторых, он затрагивает почти все аспекты этого феномена: от медицинских (так, читатель – возможно, с удивлением – узнает, что византийские евнухи не были кастратами без пениса и яичек) и национальных (конкуренция между импортными и доморощенными скопцами) до философских (вопрос о поле евнухов) и даже богословских (параллель между евнухами и ангелами). В-третьих, в книге содержатся краткие биографии наиболее известных византийских евнухов, что позволяет нам представить их не просто маленькими фигурками на фоне тысячелетней истории, а живыми людьми из плоти и крови, со своими желаниями и нуждами. В-четвертых, автор подробно приводит и анализирует различные точки зрения, древние и современные, на евнухов, причем не только византийских[3]. Наконец, история византийских евнухов дана Ш. Тафером в широчайшей перспективе феномена евнушества: от Ассирийской и Китайской империй до индийских хиджр и современной самокастрации.

Впрочем, в этой широте взгляда кроется и определенная опасность. С одной стороны, очевидно, что византийские евнухи – это феномен не столько гендерный или религиозный, сколько социально-политический, и потому их сравнение с кастрированными мужчинами в других культурах, тем более современных, не только не всегда плодотворно, но порой и опасно. Напротив, углубленное сравнение с османским и китайским двором, несомненно, открыло бы новые перспективы в изучении византийского евнушества. С другой стороны, большее внимание к деталям, связанным собственно с самими византийскими евнухами, позволило бы, в частности, лучше услышать те «голоса евнухов», о недостатке которых так печалится автор. Так, упомянутое им «Душеполезное видение монаха Космы» содержит подробный рассказ от лица этого евнуха – бывшего придворным, а затем ставшего монахом – о приключениях его души после клинической смерти: интересно, что в раю, куда он временно попал, большую роль играют как раз евнухи.

К сожалению, Ш. Тафер обошел своим вниманием евнухов Древней Руси, а ведь это одна из немногих стран «византийского содружества», где они известны. Можно отметить два пути появления на Руси евнухов, которых здесь называли обычно «скопцами» (слово «евнух» встречается только в переводных текстах). Один – это греческие священнослужители, попадавшие на Русь. Так, в 1090 году княгиня Янка, сестра Владимира Мономаха, привезла из Константинополя нового митрополита – скопца Иоанна, которого, по словам «Повести временных лет», «увидев, все люди сказали: „Вот мертвец пришел“». Возможно, княгиня привезла с собой одного из евнухов-аскетов, популярных в Византии XI века. Еще один евнух, Феодор, стал в 1136 году епископом Владимира-Волынского. Тогда же первым епископом Смоленска стал грек Мануил, пришедший на Русь как «певец гораздый», вместе с двумя другими певчими. Мануилу, любимому епископу князя Ростислава Мстиславича и стороннику Константинополя в русских церковных спорах, удалось даже создать епископскую династию, хорошо известную по Византии: сын его сестры Феодор стал любимцем Андрея Боголюбского и претендентом на место митрополита Владимира-на-Клязьме, хотя в конце концов был казнен и брошен на растерзание псам.

Этимология слова «скопец» (как и его древнерусского синонима «каженник») указывает на повреждение половых органов, причем скорее путем их отсечения. Бытование на Руси независимых от греков терминов для евнухов предполагает, что здесь были знакомы с этим феноменом не только через византийских священнослужителей. Действительно, в «Житии Феодосия Печерского» рассказывается, что у киевского князя Изяслава Ярославича был любимый и влиятельный евнух («каженник»), который решил принять монашество в Печерском монастыре и навлек этим гнев князя на всю обитель. Вероятнее всего, Изяслав держал при своем дворе евнуха по византийскому образцу, а сам Ефрем был греком, на что указывает его отъезд в Константинополь, где он переписал для Печерской обители копию устава монастыря патриарха Алексея Студита. В середине 1070-х годов Ефрем стал митрополитом Переяславля Южного, где прославился своей строительной деятельностью – в частности, тем, что построил первые на Руси каменные бани, – и в конце концов был причислен к лику святых.

После XII века евнухи из истории Руси исчезают, пусть они и были известны ее соседям: так, «Казанская история» в главе 38 упоминает скопца – хранителя казны казанского хана. Хотя все византийские каноны касательно оскопления на Руси формально продолжали действовать, о «реальной» кастрации вспоминает, пожалуй, только Максим Грек: «А намного больше подобало бы им отрезать детородные органы: педагогон и афедрон, как у скопцов!» Тем удивительнее, что в XVIII веке в России появилась секта скопцов, который восприняли слова Евангелия о «скопцах ради Царства Небесного» буквально – впрочем, их практика оскопления отличалась от византийской кастрации отсечением половых органов. Но это уже история Нового времени, а феномен византийских евнухов принадлежит еще Средневековью – в данном случае, несомненно, страдающему…

Андрей Виноградов

Введение

Привлекательность евнухов

Евнухи привлекали к себе внимание на протяжении веков, если не тысячелетий. Достаточно лишь рассмотреть реакцию британцев на обнаружение скелета «евнуха» на месте позднеантичного Каттерика в северном Йоркшире, чтобы оценить тот эффект, который может оказать образ кастрированного мужчины на современную аудиторию. В блестящем рекламном ролике, посвященном публикации в 2002 году отчета о раскопках в Каттерике, шедших с 1958 года, археологи решили представить широкой публике открытие скелета молодого человека, который был похоронен в Бейнессе близ Каттерика и на котором было несколько украшений: ожерелье из гагата и браслеты, а также ножной браслет. Они предположили, что этот необычный случай может быть объяснен тем фактом, что этот человек был галлом – одним из добровольных кастратов-трансвеститов, служителей восточной богини-матери Кибелы[4]. Вся британская пресса, от «Дейли мейл» до «Гардиан», провела целый день на раскопках. Телевидение тоже оказалось тут как тут: сюжет о предполагаемом йоркширском трансвестите и евнухах вообще был показан на Channel 4. Поэтому ясно, что евнухи поражают наше воображение.

Реакция на «евнуха» из Каттерика свидетельствует о широком интересе к этой теме. К примеру, фигура евнуха привлекала многих художников. Сразу несколько авторов решили сделать евнухов героями своих романов. Вероятно, наиболее широко известен «Персидский мальчик» Мэри Рено, где рассказывается о жизни знаменитого македонского завоевателя Александра Македонского с точки зрения его возлюбленного евнуха Багоя, персидского мальчика, давшего название роману[5]. Заслуживает внимания и «Крик к небесам» Энн Райс, чей герой Тонио – один из знаменитых певцов-кастратов XVIII века[6]. Византийские евнухи тоже становились героями художественной литературы. Персонаж Иоанна, главного спальничего императора Юстиниана I (527–565), создан Мэри Рид и Эриком Майером: он фигурирует в серии их детективных романов[7]. «Мемуары византийского евнуха» Кристофера Харриса повествуют о жизни Зинона, который оказался втянут в придворную политику Константинополя Х века[8]. Поль Адам написал исторический роман о византийской императрице Ирине (797–802), но решил озаглавить свою книгу «Ирина и евнухи», признавая значение той роли, которую евнухи играли в ее правление[9]. Евнухи, впрочем, имеют гораздо более долгую историю в художественной литературе, чем эти примеры XX–XXI веков. Например, в повести Оноре де Бальзака «Сарразин» (1830 год) присутствует кастрат Ла Замбинелла, как и в «Ватеке» Уильяма Бекфорда (1787 год) фигурирует персонаж по имени Бабабалук, главный евнух халифа, давшего название роману[10].

Евнухи появлялись также в кино и на сцене. Фильм Жерара Корбьо «Фаринелли-кастрат», выпущенный в 1994 году, задокументировал жизнь и карьеру одного из самых известных и успешных певцов-кастратов XVIII века. В «Розовом зеркале» Шридхара Рангаяна двумя главными героями были индийские хиджры, пресловутые добровольные кастраты-трансвеститы, которые обычно живут в обособленных общинах и традиционно ассоциируются с индуистской богиней-матерью Бахучара Мата. Фильм, снятый в 2003 году, исследовал проблему гомосексуальности и был запрещен в самой Индии. Евнух Багой, прославленный Мэри Рено, появляется также в фильме Оливера Стоуна «Александр» 2004 года. Певцы-кастраты и хиджры выводились и на сцену. Мировая премьера «Кастрадивы», написанной Марком Райаном, состоялась в 2000 году в театре Мулдан в Кардигане (Уэльс) и была посвящена вымышленному кастрату XVIII века Педролино Великолепному[11]. В болливудском мюзикле «Бомбейские мечты», спродюсированном Эндрю Ллойдом Уэббером и запущенном в Лондоне в 2002 году, среди персонажей фигурировала хиджра по имени Свити. Как и в случае с художественной литературой, история изображения евнухов на сцене гораздо более долгая. Например, в начале XVII века в «Антонии и Клеопатре» Уильяма Шекспира фигурирует персонаж Мардиан, из ближайшего окружения Клеопатры[12], а «Деревенская жена» Уильяма Уичерли (1676 год) построена вокруг тщеславного героя по имени мистер Хорнер, притворяющегося евнухом, чтобы продолжить свою карьеру соблазнителя, что отсылает к римской комедии Теренция «Евнух»[13]. Еще одним средством изображения евнухов было изобразительное искусство. Евнухи особенно заметны на ориенталистских картинах из восточной жизни, преимущественно в гареме: знаменитые примеры этого – работы Энгра и Жерома XIX века[14].

Все эти примеры наводят нас на вопрос: что же такого есть в евнухах, что объяснило бы интерес к ним? Очевидный ответ заключается в том, что евнухи интересны по своей сути – потому что они физически измененные люди. Большинство евнухов появились в результате кастрации мальчиков предпубертатного возраста, хотя кастрация могла произойти и после полового созревания. По сути, состояние евнуха выходит за рамки опыта большинства людей и, как следствие, становится предметом их любопытства. Однако существуют и другие факторы, которые могут способствовать их притягательности. Евнухи понимаются обычно как явление прошлого, которое может быть воссоздано только с помощью воображения. Современные западные люди часто воспринимают евнухов как аспект восточной культуры, а следовательно, вне какой-либо прямой исторической связи с собой. Такой подход, конечно, следует уточнить, поскольку евнухи были особенностью не только древнего мира, но сохранялись и в современную эпоху, в начале ХХ века, в виде придворных евнухов в Османской и Китайской империях. Более того, певцы-кастраты, достигшие пика своей популярности в XVIII веке, сделали себе карьеру как раз в Западной Европе. Британский интерес к «евнуху» из Каттерика, несомненно, был усилен тем фактом, что он приблизил чуждый объект к родным пенатам. Примечательно, что заголовок в «Гардиан» упирал как раз на то, что евнух был именно йоркширцем[15]. Следует также понимать, что феномен евнухов не ограничивается только недавним прошлым: они всё еще существуют и сегодня. Данный факт может кого-то удивить, а потому и объяснить дальнейший интерес к этой теме. Например, западные СМИ, похоже, особенно озабочены, если не сказать обеспокоены, существованием хиджр в Индии. Статьи об этой группе регулярно публикуются в британской прессе[16]. Кроме того, тот факт, что современные западные люди всё еще хотят оскопить себя по целому ряду причин, привел к созданию нескольких документальных фильмов в конце XX – начале XXI века. Несомненно, шок и сенсационность могут только усилить интерес к евнухам.

С проблемой физического статуса евнухов связан вопрос об их гендерной идентичности, и это жизненно важно для объяснения их притягательности. Мужчины ли они, женщины или кто-то еще? Важнее ответа на эту загадку тот факт, что евнухи могут разрушить наши представления о поле и гендере. Что означают термины «мужской» и «женский»? Евнухи указывают на более сложную реальность, выходящую за рамки простой смирительной рубашки этих поляризованных моделей, как показывает современное понимание категории интерсексуальности. Евнухи предлагают альтернативную точку зрения сравнительно с гетеросексуальной ортодоксией. Некоторым это кажется сложным, если даже не тревожным. Примечательно, что статьи о хиджрах в прессе могут принимать насмешливый тон, а «евнух» из Каттерика спровоцировал в газетах отчасти солдатский юмор[17]. Впрочем, и наоборот, некоторые люди могут устанавливать личные связи с фигурой евнуха и даже получать от этого утешение. В 2007 году Ричард Вассерсуг, профессор анатомии и нейробиологии, которому пришлось пройти химическую кастрацию для лечения рака предстательной железы, написал статью в «Нью-Йорк таймс», где утверждал, что стал евнухом и что реальность исторических евнухов послужила ему положительным примером для подражания[18]. Конечно, евнухи могут вызывать беспокойство и просто по научным соображениям. Очевидно, например, что интерес к «аутентичному» исполнению музыки в стиле барокко, который возник с конца ΧΧ века, привел к росту интереса к певцам-кастратам и особенностям их голоса. Дом-музей Генделя в Лондоне в 2006 году организовал выставку, посвященную Генделю и кастратам. Такие контртеноры, как Майкл Ченс и Андреас Шолль, в настоящее время доминируют на рынке в качестве исполнителей партий, созданных для кастратов столетиями ранее[19]. В 2006 году BBC Four транслировал документальный фильм под названием «Кастрат: в поисках утраченного голоса», где исследовалась возможность воссоздать звучание пения кастратов. Таким образом, целый ряд факторов может способствовать интересу к евнухам, но самый существенный фактор здесь – любопытство касательно любопытного.

Византийские евнухи

Та группа евнухов, которой, собственно, и посвящена настоящая книга, связана с Византийской империей. Эта империя была наследницей Рима на Востоке, с центром в древнегреческом городе Византии, который переименовал в Константинополь в 324 году первый римский император-христианин Константин Великий (306–337). Для многих явление Константина и основание Константинополя знаменуют собой начало истории Византийской империи, которой предстояло просуществовать до захвата города турками-османами в 1453 году. Одной из характерных черт Византийской империи было существование в ней евнухов, особенно в качестве слуг и чиновников при императорском дворе. Этот аспект византийской культуры давно стал общепризнанным, о чем свидетельствует, например, желчный вердикт ирландского историка Уильяма Леки 1869 года, согласно которому «история этой империи – монотонная чреда интриг клириков, евнухов и женщин, отравлений, заговоров и всеобщей неблагодарности»[20]. ХХ век стал, наконец, свидетелем попытки преодолеть подобные стереотипные негативные представления о Византии, имеющие долгую историю на Западе. Один из отцов британского византиноведения, сэр Стивен Рансимен (1903–2000), заметил в 1929 году, что «значение [евнухов в Византии] никогда ‹…› не было осознано должным образом»[21]. Однако всего за несколько лет до этого интерес к истории византийских институций привлек внимание и к евнухам. Исследование Джеймса Данлэпа о должности главного спальничего, которую обычно занимал евнух, было опубликовано в 1924 году[22]. История институций находилась и в центре работы Родольфа Гийана, который, начиная с 1943 года, опубликовал целую серию статей о должностях и титулах, занимаемых евнухами при византийском дворе[23]. В 1960-х годах внимание по-прежнему было приковано к придворным евнухам, в том числе в новаторской попытке Кита Хопкинса понять, почему евнухи стали столь заметной чертой императорского двора, начиная с IV века и далее, хотя он использовал и социологический, а не только институциональный подход[24]. С конца ХХ века на первый план выдвинулась гендерная идентичность византийских евнухов, о чем свидетельствует серия статей, а затем и книга (первая в истории монография о византийских евнухах) Кэтрин Рингроуз[25]. Очевидно, что это отразило научные тенденции того времени к развитию гендерных исследований.

Настоящая книга основана на предыдущих работах, посвященных византийским евнухам, но имеет несколько отличительных особенностей. Она охватывает всю историю Византийской империи, с IV по XV век. Этот период был освещен лишь в общих чертах в первой статье Гийана, посвященной истории евнухов на протяжении всего периода существования Византии, тогда как монография Рингроуз о византийских евнухах ограничилась периодом с VII по XI век[26]. Более ранние исследования, как правило, фокусировались на отдельных аспектах истории византийских евнухов, например, их роли при дворе или вопросе об их гендерной идентичности. Вместо этого настоящая книга предлагает более общее и при этом более дифференцированное исследование данной проблемы. Она разбирает их роль при дворе, которая, в конечном счете, и была главной причиной появления евнухов в империи, но, кроме того, здесь рассматриваются и другие их функции, особенно в церкви, а также затрагиваются вопросы об их роли в образовании и музыке. Далее в ней рассматривается социальный статус евнухов, социальные условия их среды и восприятие византийских евнухов. В книге подчеркивается также проблема изменений в положении византийских евнухов с течением времени. Византинисты хорошо знают, что известность и власть евнухов снизились в поздней Византии, примерно с XII века, но важно понимать и то, что статус евнухов в империи претерпел большие изменения и между ранне- и средневизантийским периодами (то есть между IV–VI и VII–XII веками), где ключевым моментом стали VI–VII столетия. Вопрос об этническом происхождении евнухов особенно важен и уже был предметом моей работы, хотя Спирос Ставракас пошел по этому пути еще в 1978 году[27]. Особый интерес в настоящей книге проявлен к реалиям жизни евнухов: изучаются те, кто был оскоплен добровольно или принудительно, и та жизнь, которую они вели. Впрочем, это не история кастрации или исследование идеи евнуха, хотя эти темы обязательно рассматриваются здесь как важные исследовательские аспекты.

Однако главная отличительная особенность настоящей книги – ее интерес к истории евнухов вообще. Этого не хватило монографии Рингроуз: отмечалось, что ее книга стала беднее из-за такого «контекстуального вакуума»[28]. Безусловно важно понять и историю евнухов до Византии, особенно историю евнухов в средиземноморском мире. Византия была наследницей как существовавших ранее традиций, так и бытовавших прежде предубеждений. Но еще больше адаптацию сравнительного метода в данном вопросе облегчает знакомство с историей евнухов в других эпохах и регионах, в том числе за пределами хронологических рамок самой Византии. В книге доказывается, что такой метод адекватен и что он полезен для исследования конкретной истории византийских евнухов. Другие историки уже применяли, в той или иной степени, эту методику к евнухам[29]. Сравнительный подход не только помогает выявить общие черты в истории евнухов, например, сходство функций, которые они выполняли, но и указывает на те различия, которые существуют между конкретными эпохами и конкретными культурами. Учитывая, что источников по истории евнухов недостаточно, ценен любой подход, который может пролить хоть какой-то свет на этот вопрос. Наконец, важно пояснить, что цель этой книги не состоит в том, чтобы сказать последнее слово о византийских евнухах. Это было бы слишком большой задачей. Скорее, ее цель в том, чтобы представить тот общий контекст, в котором можно понять историю византийских евнухов, а также очертить и исследовать некоторые конкретные аспекты их существования на протяжении всей истории империи.

Чтобы достичь вышеописанных целей, книга была выстроена следующим образом. В главе 1 дается краткий обзор феномена евнухов в мировой истории, начиная с самых ранних свидетельств о них и до начала XXI века. Здесь подробно описываются те функции, которые они выполняли (или продолжают выполнять), и те культуры, в которых они встречались (или продолжают встречаться). Цель этой главы – познакомить читателя с обширной историей евнухов, проиллюстрировать, насколько широко евнухи были распространены в истории человечества, и показать, что эта тема по-прежнему актуальна. Данная глава дает также информацию о том сравнительном материале, который раскрывается в последующих главах. Глава 2 уточняет картину, нарисованную в главе 1: здесь рассматриваются предшествующие исследования евнухов и выявляются те методологические проблемы, которые присущи изучению их истории. В частности, обсуждаются проблемы ориентализма, терминологии и отсутствия «голоса евнуха». Кастрация, обязательное условие появления евнуха, стала предметом главы 3. Здесь основное внимание уделяется причинам кастрации, различным ее степеням и процедурам, а также физическим и идейным последствиям оскопления. В главе 4 византийские евнухи выходят на первый план. В этой главе прослеживается появление придворного евнуха как ключевой характеристики поздней Римской и ранней Византийской империй, а также исследуются теории, предложенные для объяснения этой эволюции. Хотя Хопкинс и попытался предложить свое решение, его ответ продолжает активно оспариваться[30]. В главе 5 основное внимание по-прежнему уделяется придворным евнухам, но речь идет уже о евнухах средневизантийского периода, с VII по ΧΙ век. Здесь рассматривается то, как изменился статус позднеантичных и ранневизантийских придворных евнухов в период раннего Средневековья, например, как меняется их происхождение и как для них создаются специальные должности и титулы. Особое значение при этом анализе имеет документ конца IX века под названием «Клиторологий», который был составлен при императорском дворе чиновником по имени Филофей, чтобы подробно описать иерархию византийских придворных и дать указания, кого следует приглашать на пиры и где они должны сидеть[31]. Благодаря этому тексту у нас есть замечательный стоп-кадр функций и положения евнухов в византийском обществе. В главе 6 основное внимание уделяется религиозному аспекту, поскольку евнухи были в Византийской империи не только придворными чиновниками, но могли сделать и карьеру клирика и монаха. Глава иллюстрирует этот факт, но также подчеркивает двойственное отношение византийского общества к евнухам, занимающим церковные посты, поскольку они могли восприниматься и как чистые, и как развращенные существа. Это напряжение во взглядах общества на евнухов подробнее рассматривается в главе 7, где основное внимание уделяется образу и идентичности византийских евнухов. В этой главе обсуждается гендерная идентичность евнухов, которая была предметом особого внимания в работе Рингроуз, утверждавшей, что в средневизантийский период евнухи конструировались позитивно как третий пол. В аргументации Рингроуз центральное место занимал один очень интересный и необычный текст – трактат «В защиту евнухов», написанный в XII веке византийским митрополитом Феофилактом Охридским, чтобы утешить своего брата, который был евнухом[32]. В этой главе выдвигается, однако, предположение, что представления о гендерной идентичности евнухов в Византии были гораздо более изменчивы. Здесь исследуется также возможность понять, что византийские евнухи думали сами о себе. Глава 8, последняя, возвращает нас к придворным евнухам и исследует очевидное снижение их значения и власти в поздней Византии. Как и в случае с возвышением евнухов, их упадок также остается предметом дискуссий. В заключении отражены цели, сущность и ключевые проблемы книги, а также рассматриваются перспективы дальнейших исследований. В дополнение к основным главам, в приложении, книга дает избранную просопографию позднеантичных и византийских евнухов. Рингроуз собрала сведения примерно о 200 византийских евнухах, но этот материал не был приложен к ее монографии[33]. Хочется надеяться, что такое приложение в этой книге хоть в какой-то мере восполнит этот пробел, а также дополнит общие выводы исследования и облегчит будущее изучение истории евнухов в Византийской империи.

Глава 1

Евнухи в истории

От античности до XXI века

Введение

Настоящая книга посвящена в первую очередь евнухам в Византийской империи, чья история охватывала период с IV по XV век. Однако евнухи – явление, не ограниченное лишь этой цивилизацией: они встречаются на протяжении всей истории, от древности до наших дней[34]. Цель настоящей главы – кратко описать историю евнухов и установить, в каких культурах они встречаются, а также какие функции они выполняют. Тонкости источников и споры об их интерпретации будут здесь во многом проигнорированы ради того, чтобы предоставить ясный обзор проблемы, но обязательно будут рассмотрены в последующих главах (особенно в главе 2). Настоящая глава даст нам первый взгляд как на контекст, в который можно поместить византийских евнухов, так и на ту базовую информацию, на основе которой можно будет проводить сравнение. Она послужит также тому, чтобы показать, насколько распространенным и устойчивым был феномен евнухов на протяжении всей истории человечества.

С древности до XXI века

Происхождение практики преднамеренной кастрации мужчин с целью создания евнухов неизвестно. Однако и древние люди, и наши современники испытывали искушение строить гипотезы об этом. Современные историки предполагают перенос практики кастрации из области животноводства или развитие кастрации из ее использования в качестве формы наказания[35]. Что касается мнений древних, то греческий историк классического периода Гелланик приписывал создание евнухов восточной (персидской или ассирийской) царице Атоссе[36], тогда как в позднеантичный период утверждалось, что евнухи были впервые созданы ассирийской царицей Семирамидой[37]. Конечно, заманчиво рассуждать о происхождении евнухов, но целесообразнее рассмотреть более веские доказательства существования ранних евнухов. Евнухи впервые встречаются на Востоке – в том регионе, с которым они навсегда будут ассоциироваться в массовом сознании. Похоже, что начало использованию евнухов положила не одна восточная культура, поскольку оно характерно как для ближневосточных, так и для дальневосточных цивилизаций, в частности, для ассирийской и китайской. Для первой утверждается, что евнухи были заметной чертой этой цивилизации (1800–610 годы до н. э.) и что фактически именно Ассирия создала институт евнухов в средиземноморском мире[38]. Как и во многих других цивилизациях, где встречаются евнухи, основной средой их обитания был двор монарха. Евнухи встречаются среди царской прислуги как во «внутреннем», так и во «внешнем» дворце, причем в разных функциях: от личных слуг до ведущих чиновников и военачальников. Их можно было встретить и в качестве прислуги в частных домах, а также они могли заниматься различными ремеслами.

В Китае самые ранние свидетельства о евнухах относятся к династии Шан (традиционно датируется 1766–1122 годами до н. э.)[39]. Однако Китайская империя пережила Ассирийскую, просуществовав до начала ХХ века. Евнухи всё еще встречались при китайском дворе при последнем императоре династии Цин (1644–1911 годы н. э.) Пу И (увековеченном в 1987 году в фильме Бернардо Бертолуччи «Последний император»). Смерть «последнего китайского евнуха» Сунь Яотина в 1996 году стала поводом для обсуждений в западной прессе[40]. Обширная история Китайской империи предоставляет нам гораздо более богатый источник информации в сравнении с историей Ассирии. Хотя количество и значение евнухов могли меняться здесь с течением времени (например, при династии Цин произошло снижение значения евнухов), в целом они были сущностной чертой китайского двора. Они могли играть ошеломляюще разные роли: от скромных слуг при дворе до ключевых администраторов и негласных правителей империи. Они могли действовать как в ограниченном пространстве дворца (наиболее известный пример – Запретный город Пекина, который действительно был спроектирован евнухом и построен в начале XV века), так и за его пределами в качестве имперских функционеров, например, дипломатов и военачальников (особенно при династии Мин в 1368–1644 годах). Самый известный пример последних – адмирал Чжэн Хэ, который в первой половине XV века возглавлял семь морских экспедиций, доплыв до самой Африки[41]. Впрочем, последним самым могущественным евнухом был Ли Ляньин, парикмахер вдовствующей императрицы Цыси (1861–1908).

Вопрос о том, в какой степени другие современные Ассирии ближневосточные цивилизации (например, египетская, хеттская, урартская и вавилонская) использовали евнухов, остается предметом дискуссий[42]. Больше ясности появляется, когда речь заходит о Персидской империи времен династии Ахеменидов[43]. Империя Ахеменидов была основана в VI веке до н. э. Киром Великим (559–530 годы до н. э.) и стала крупнейшей империей, которую когда-либо видел мир: она завоевала Мидию, Лидию и Египет и пыталась покорить Грецию. Именно греки дают ключевые сведения о роли евнухов в Персидской империи: их упоминают, например, Геродот, Ксенофонт и Ктесий. Из этих источников становится ясно место евнухов при персидском дворе. Евнухи были одним из любимых атрибутов этого двора, где их можно было встретить в качестве личных слуг, доверенных лиц и влиятельных персон.

Хотя греки были знакомы с концепцией и практикой кастрации, а также с существованием евнухов в Персидской империи, сами они не заводили евнухов[44]. Возможно, евнухи попали в Грецию в качестве добычи, захваченной в персидских войнах, особенно после вторжения Ксеркса в 480–479 годах до н. э.[45], и богатый афинянин Каллий перед Пелопоннесской войной якобы имел евнуха-привратника[46], но такие случаи кажутся скорее исключением. Однако греки, возможно, воспользовались восточным спросом на евнухов: часть яркого рассказа о главном евнухе Ксеркса Гермотиме у Геродота – это торговля кастрированными красивыми мальчиками, которую хиосец Панионий вел в Эфесе и Сардах[47].

С завоеванием Персидской империи Александром Македонским в 333 году до н. э. и превращением его во владыку Азии евнухи стали характерной приметой эллинистических дворов, хотя, похоже, не самого Македонского царства[48]. Греческие и римские авторы упоминают евнухов, чтобы проиллюстрировать превращение Александра в персидского царя. Евнух во дворце в Сузах помогает Александру осознать огромное изменение всего политического ландшафта[49]; Александр придерживается персидского обычая держать евнухов рядом с троном[50], а также наследует евнуха, любовника Дария III, Багоя, персидского мальчика из знаменитого романа Мэри Рено 1972 года[51]. Македония не приняла традиции придворных евнухов, но они встречаются в державах Птолемеев и Селевкидов. Больше свидетельств имеется о жизни двора Птолемеев в Египте, где действовали такие фигуры, как Потин, регент при Птолемее XIII (его считали ответственным за смерть Помпея в 48 году до н. э.)[52], и Мардиан, евнух Клеопатры VII[53], который нашел достойное место у Шекспира в «Антонии и Клеопатре».

Евнухи появляются при дворе и в другой державе эллинистического периода – Понтийском царстве Митридата VI (113–65 годы до н. э.), знаменитого заклятого врага Рима и отпрыска династии персидского происхождения. В рассказе Аппиана о Митридате и его дворе постоянно упоминаются евнухи, особенно в контексте Третьей Митридатовой войны (73–63 годы до н. э.)[54]: Дионисий – флотоводец, Трифон – владетель крепости Коракесий, специальные агенты, например Вакх, который был послан убить всех жен, сестер и наложниц Митридата, а также простые слуги царя и царских женщин[55].

Подобно грекам, римляне также были склонны ассоциировать евнухов с Востоком[56]. Римский историк Тацит отмечает, что среди варваров евнухов не презирают, они могут получать власть[57]. Это замечание сделано касательно парфянского евнуха Абда, но евнухи существовали и в возрожденной Персидской империи Сасанидов (III–VII века). Как и греки, римляне, кажется, сильно переживали по поводу кастрации, вероятно, потому, что это подрывало патриархальную идеологию их общества. В I веке н. э. император Домициан (81–96), как известно, запретил кастрацию на римской земле и контролировал цены на тех евнухов, которых еще предстояло продать работорговцам[58]. И всё же видно, что римская элита хотела владеть евнухами. У самого Домициана был евнух-виночерпий Эарин (что означает «весенний»), которого прославил в своем стихотворении Стаций[59]. Ходили слухи, что после падения преторианского префекта Сеяна в 31 году его евнух Пезон был куплен Клуторием Приском за 50 миллионов сестерциев[60]. У Клавдия (41–54) был евнух-дегустатор Халот[61]. Нерон (54–68) якобы кастрировал своего молодого любовника Спора, а впоследствии этого евнуха взял к себе преемник Нерона Отон[62]. Тримальхион, этот незабываемый персонаж – символ социальных амбиций и дурного вкуса, изображен в компании двух служителей-евнухов[63]. Во времена правления Домициана историк Иосиф Флавий нанял евнуха наставником своему сыну[64]. Сценки из повседневной жизни, описанные в двуязычном школьном учебнике, датируемом, вероятно, концом III – началом IV века, включают список людей, которые составляют римскую семью, и заканчиваются «евнухом»[65]. Действительно, в позднем Риме евнухи стали институциональной особенностью императорского двора[66]. Они служили спальничими (cubicularii), а должность главного спальничего (praepositus sacri cubiculi) давала высокий социальный статус и возможности для вхождения во власть, как показывают случаи Евсевия и Евтропия[67].

Однако у римлян были и другие поводы для знакомства с евнухами. В 204 году до н. э. в Городе был введен культ Кибелы[68]. Центром почитания этой богини был Пессинунт в малоазийской Фригии, и это был один из многих культов богини-матери на Востоке: например, существовал также культ Сирийской богини[69]. Однако о культе Кибелы мы знаем подробнее в его римском контексте. Он был введен в Риме, чтобы принести божественную помощь римлянам в их войне с Карфагеном: поскольку римляне верили, что они произошли от троянца Энея, то культ Кибелы был в своем роде наследственным. С богиней ассоциировалась и фигура Аттиса, ее супруга. По одной из версий мифа, он был ее молодым любовником – мужчиной, которого Кибела заставила оскопить себя, когда обнаружила, что он неверен, и хотя он умер, но был воскрешен богиней. Возможно, по примеру Аттиса добровольная кастрация обрела свое место в этом культе, хотя евнухи ассоциировались с поклонением и другим богиням-матерям[70]. Жрецы-евнухи Кибелы были известны как галлы («петухи»), а их предводитель носил титул архигалла. У галлов был особый кодекс поведения и обряды. Они одевались как женщины, использовали косметику и украшения, отращивали длинные волосы. Устраивались ежегодные празднества, наиболее запоминающимся из них был кровавый день 24 марта, в который жрецы терзали себя, и, возможно, тогда же производилась кастрация. Учитывая их столь экстремальное поведение, часто предполагается, что римские граждане вряд ли сами становились галлами.

Возможно, покажется поразительным, что самооскопление встречалось в Римской империи и в более знакомом нам религиозном контексте – христианском[71]. В Евангелии от Матфея Иисус Христос определил три типа евнухов: тех, кто рожден скопцом, тех, кто стал скопцом, и тех, кто сделал себя скопцом ради Царства Небесного (Мф. 19:12). Значение последней фразы было открыто для разных интерпретаций, и если одни понимали ее метафорически, то есть в смысле сексуальной чистоты, другие воспринимали ее буквально и подвергали себя физическому изменению. Например, Иустин Философ сообщает о случае, когда один христианин искал законного разрешения кастрировать себя, чтобы достичь воздержания[72]. Наиболее известный пример – это александриец Ориген[73]. О том, в какой степени этот вопрос волновал раннюю Церковь, свидетельствует тот факт, что он обсуждался на I Вселенском Соборе в 325 году, который запретил самооскопившимся быть священнослужителями. Впрочем, совершенно очевидно, что эту практику было не так-то легко остановить.

Традиция иметь придворных евнухов, установившаяся в Римской империи, продолжилась и в средневековый период истории ее сохранившейся восточной половины с центром в Константинополе, известной также как Византийская империя и просуществовавшей до 1453 года[74]. Особенно показательная иллюстрация этого – текст, составленный в 899 году атриклином Филофеем, чиновником, в обязанности которого входило организовывать императорские праздники и обеспечивать соблюдение правильной очередности присутствующих гостей. В этом тексте Филофей описывает для своих коллег-атриклинов, кто мог быть приглашен на различные императорские праздники, точный порядок их очередности и основные праздники года, на которые следовало приглашать различные группы людей. В этом описании Филофей доносит до нас подробную информацию о тех титулах, которые могли получать евнухи, и о тех должностях, которые они могли занимать, как зарезервированных только для них, так и общедоступных[75]. Из этого становится очевидным, что византийский двор предлагал евнухам высокий социальный статус и широкий спектр функций. Как и в позднем Риме, придворные евнухи могли стать влиятельными политическими игроками. Никифорица в XI веке был последним крупным примером такого рода, после чего значение евнухов, как считается, упало. Однако Византия дала евнухам место и на монашеских и церковных должностях, что вызывало негативные комментарии со стороны некоторых западных христиан, посещавших Византию, поскольку они считали кастрированное духовенство неканоничным[76].

Византия столкнулась с одной из своих величайших проблем в VII веке – с рождением ислама и быстрым возникновением арабской империи. Хотя Персия пала, Византийская империя выжила. Однако похоже, что арабы взяли у Византии нечто большее, чем просто территории, ибо отныне евнухи стали неотъемлемой частью мусульманских дворов, возникавших на Ближнем Востоке, в Европе, Африке и Индии[77]. Поскольку Исламские законы запрещают кастрацию со ссылкой на авторитет Пророка, это означало, что большинство евнухов, действовавших при мусульманских дворах, были иностранцами: османский двор в Стамбуле (ΧV-ΧΧ века) особенно хорошо известен тем, что там использовались черные евнухи, хотя он славился и белыми евнухами[78]. Как и при других дворах, где держали евнухов, их можно было использовать в качестве дворцовых слуг, а также в качестве имперских чиновников, и обе ситуации могли помочь им обрести политическую власть. Евнухи могли играть определенную роль и в религиозной сфере, охраняя священные места, например гробницу Пророка в Медине и Каабу в Мекке: действительно, евнухи продолжали выполнять данную функцию еще в 1990 году[79].

В то время как традицию придворных евнухов сохраняли в средневековый период и православные, и исламские державы, христианский Запад в значительной степени отказался от этого обычая. Единственным исключением было Норманнское королевство на Сицилии, основанное Рожером II в 1130 году[80]. Похоже, что норманны подобно эллинистическим правителям – Александру Македонскому, Птолемеям и Селевкидам – переняли ту практику, которую они нашли на местах: в данном случае либо у арабов, либо у византийцев. В остальных случаях христианский Запад ассоциировал евнухов с иностранными державами и был знаком с реалиями кастрации скорее по практике ее применения как формы наказания[81]. Самый известный случай связан, вероятно, с Петром Абеляром, парижским профессором, кастрированным в XII веке родственниками его ученицы Элоизы, с которой у Петра была сексуальная связь.

Тем не менее евнухи стали заметны на Западе в XVII–XVIII веках, пусть и не как императорские слуги, а как певцы[82]. Хотя уникальные музыкальные качества голоса евнухов не были неизвестны до этого времени, рождение оперы привело к особой известности кастратов[83]. К началу XVII века евнухи служили певчими в папской капелле, и тогда же они начали выступать как солисты в опере. «Орфей» Монтеверди (1607 год) – ранний пример оперы с участием кастрата. Кастраты были в основном итальянцами; их обучали в певческих школах, сиротских приютах или у частных учителей. Некоторые кастраты стали мировыми знаменитостями, хотя большинство из них сделали гораздо более скромную карьеру, выступая в итальянских церквях и/или театрах, если им вообще удавалось сделать карьеру певца. Все европейские города, начиная от Лиссабона, Вены, Лондона, Дублина и Эдинбурга и заканчивая Москвой, принимали у себя кастратов, некоторые из них выступали и для избранной аудитории при европейских королевских дворах. Кастрат Балатри (ок. 1676–1756) пел даже для калмыцкого хана, когда был у него с российским послом[84]. Самым известным кастратом, несомненно, был Фаринелли (1705–1782), герой фильма Жерара Корбьо «Фаринелли-кастрат» 1994 года. Урожденный апулиец Карло Броски, Фаринелли обучался у Порпоры в Неаполе, там же дебютировал в 1720 году. Позже он отправился в турне по Европе, включая пребывание в Лондоне в 1730-х годах. В 1737 году он поселился при испанском дворе в Мадриде, где оставался более двадцати лет. Феномен кастратов как оперных суперзвезд пришел в упадок к концу XVIII века с изменением музыкальных вкусов и растущим противодействием кастрации. Они продолжали выступать в церковных хорах, хотя понтификат Льва XIII (1878–1903) вбил гвоздь в их гроб: в 1902 году он запретил хору Сикстинской капеллы набирать новых скопцов[85]. Последним кастратом, служившим в папском хоре, был Алессандро Морески (1858–1922), известный как «ангел Рима», чей голос был записан для потомков в начале ХХ века[86].

Евнухи появляются в Европе Нового времени и в другом религиозном контексте – это русские скопцы[87]. Скопцы были христианами, которые добровольно согласились на кастрацию, чтобы обеспечить себе чистоту и спасение. Они появились в 1770-х годах и активно действовали до 1930-х годов. В качестве оправдания своей практики они, подобно ранним христианам, апеллировали к Евангелию от Матфея 19:12, хотя неясно, это ли изначально побудило их. Их харизматические пророки сыграли важную роль в возникновении и развитии общины. Мужчины-скопцы могли подвергаться удалению только яичек («малая печать») или также пениса («большая печать»). Необычно то, что женщины – члены общины также могли подвергаться калечащим операциям на половых органах, включая удаление сосков, грудей и внешних частей влагалища. Скопцы происходили в основном из крестьян центральных российских губерний и большую часть своей истории подвергались преследованиям, ссылались в Сибирь. Революция принесла им вначале передышку, но в конечном счете положила конец их существованию.

Индийские хиджры переносят нас в наши дни[88]. Хиджры кастрируют себя добровольно: удаляются как яички, так и пенис. Эта практика – часть их посвящения индуистской богине Бахучара Мата (индийская версия богини-матери), хотя в общине хиджр есть также христиане и мусульмане. Хиджры одеваются и ведут себя как женщины, берут себе женские имена и используют женские термины родства для описания отношений между собой. Они образуют хорошо организованные иерархические общины, в основном в Северной Индии, живут в домах, возглавляемых гуру, хотя некоторые хиджры живут и отдельно. Традиционно хиджры выступают на свадьбах и торжествах по случаю рождения ребенка, за что им и платят. Они поют и танцуют под музыку, которую сами исполняют, и как служители культа Бахучара Маты они благословляют супругов или ребенка, обещая им плодовитость. Однако, если с ними обращаются пренебрежительно или дурно, хиджры могут и проклясть. Несмотря на свою традиционную роль, они могут могут вызывать возмущение или страх у других индийцев. Это, по-видимому, привело к появлению хиджр, работающих коллекторами в Бомбее, поскольку должники были рады заплатить, только чтобы избавиться от их нежелательного внимания[89]. Похоже, что хиджры могут работать и проститутками. В последние годы западные СМИ регулярно публиковали статьи о хиджрах, не в последнюю очередь из-за случая с хиджрой Аша Деви, которая стала мэром Горакпура в 2000 году[90]. Впоследствии Ашу Деви лишили этого поста, так как он был мужчиной, а должность мэра была зарезервирована для женщин[91].

Наконец, стало ясно, что и в современном западном мире, особенно в Америке, некоторые мужчины хотят подвергнуться кастрации. Эта тема развивалась в таких документальных фильмах, как «Современные евнухи» Стивена Уайта (2000 год), «Американские евнухи» Джана Клаудио Гвидуччи и Франко Сакки (2003 год) и «Евнухи» Channel 4 (2007 год). Существуют также веб-сайтов, предлагающие советы по самооскоплению[92]. Существуют также веб-сайты, пропагандирующие общую евнушескую идентичность (например, The Eunuch Archive и Born Eunuchs). Интересно, что мотивация у желающих быть кастрированным может сильно различаться. В то время как для одних это сексуальное возбуждение и часть продолжающейся сексуальной жизни, для других это отказ от похоти. Для третьих это шаг на пути транссексуальности[93]. Связь кастрации и сексуального воздержания подчеркивается и тем фактом, что некоторые мужчины – члены культа Небесных врат, печально известного массовым самоубийством в Америке в 1997 году, – были кастрированы[94].

Заключение

Из приведенного выше общего обзора ясно, что евнухи существовали преимущественно в контексте царских или императорских дворов. Хотя в народном представлении их присутствие при дворах ассоциируется с охраной женщин, ясно, что в их функции входило гораздо большее. Евнухов чаще можно было встретить в обществе мужчин, и хотя они могли быть простыми слугами, но могли занимать и ключевые посты при дворе и в администрации. Очевидно также, что многие евнухи, трудившиеся на царской и императорской службе, были рабами и поэтому могли использоваться в элитных семьях, хотя некоторые придворные евнухи были свободными. Однако сама по себе придворная функция евнухов не объясняет их существования. Другим важным фактором представляется религия, в которой может процветать энтузиазм касательно самооскопления. Музыкальное искусство также объясняет появление евнухов, причем та ценность, что придается их голосу, выражается не только в появлении суперзвезд-кастратов. Кроме того, секс и сексуальность проявились как еще один фактор возникновения евнухов. В таких случаях кастрация может быть применена для удовлетворения желаний других, или ей можно добровольно подвергнуться для достижения личных целей. Этот аспект истории евнухов подчеркивает, что ими могли становиться по личным причинам, а не только из-за институциональных факторов. Не всех евнухов легко разделить и маркировать. Что ясно – так это то, что история евнухов весьма древняя и всё еще продолжается[95].

Глава 2

Изучение евнухов. Подходы, исследования и проблемы

Введение

У настоящей главы две цели: изучить то, как историки относятся к евнухам, и определить основные методологические проблемы, с которыми им приходится сталкиваться. Очевидно, что некоторые историки считают эту тему неудобной, что отражается в открытой враждебности или в тенденции просто игнорировать эту тему[96]. В то же время изучение евнухов осложняется фундаментальными проблемами с источниками, включая даже отождествление отдельных лиц как евнухов. Рассмотрение этой второй темы настоящей главы раскроет перед нами более сложную реальность, чем та, что лежит в основе некоторых утверждений из предыдущей главы. Нам станет также ясно, что широкий подход к теме евнухов предпочтителен, ибо он выявляет, по крайней мере, те общие и постоянные проблемы, которые связаны с их изучением и которые в противном случае могли ускользнуть от нас из-за слишком узкого фокуса.

Типы подходов

Отношение историков Нового времени к евнухам можно охарактеризовать как отвращение и враждебность. Прекрасно иллюстрирует это Эдвард Гиббон в своей книге «История упадка и разрушения Римской империи». Описывая образ позднеантичного императора Констанция II (337–361) и его правление, Гиббон начинает с атаки на евнухов:

Разделенные провинции империи были снова объединены благодаря победе Констанция. Но поскольку этот слабый принцепс был лишен личных достоинств, будь то в мирное или военное время, поскольку он боялся своих полководцев и не доверял своим министрам, то триумф его оружия послужил лишь установлению правления евнухов над римским миром. Эти несчастные существа, древнее порождение восточной ревности и деспотизма, были занесены в Грецию и Рим вместе с заразой азиатской роскоши. Их продвижение было быстрым, и евнухи, которые во времена Августа вызывали отвращение как чудовищная свита египетской царицы, постепенно были допущены в семьи матрон, сенаторов и самих императоров. Сдерживаемые строгими эдиктами Домициана и Нервы, лелеемые гордостью Диоклетиана, низведенные до скромного положения благоразумием Константина, они размножились во дворцах его выродившихся сыновей и незаметно оказались известны и, наконец, стали руководить тайными советами Констанция. То отвращение и презрение, с которыми человечество столь единодушно относится к этим несовершенным существам, по-видимому, ухудшили их характер и сделали их почти такими же неспособными, какими их и считали, к проявлению любых благородных чувств или к совершению любых достойных действий. Но евнухи были опытны в искусстве лести и интриг, и они попеременно управляли умом Констанция: его страхами, его леностью и его тщеславием. Наблюдая в их обманчивом зеркале полную видимость общественного процветания, он бездумно позволил им перехватывать жалобы пострадавших провинций, накапливать огромные сокровища за счет продажи приговоров и почестей, позорить самые важные должности, продвигая тех, кто взял в свои руки тираническую власть, и удовлетворять их негодование против тех немногих независимых умов, которые высокомерно отказались просить защиты у рабов[97].

Это мнение – отголосок суждений римских авторов, особенно историка Аммиана Марцеллина[98], и совершенно ясно, что Гиббон не пытался выйти за рамки предрассудков своих первоисточников. По сути, Гиббон согласился с их враждебным взглядом на евнухов. Такая реакция была в действительности заложена еще древними греками, создававшими свой образ Персии в частности и Востока в целом. Эдит Холл описала это так:

Евнухи приводили в ужас и завораживали фаллоцентричных эллинов ‹…› особенно тех, кто прославился, достигнув высоких постов при дворе. Придворные евнухи в воображении греков воплощают в себе систематическую феминизацию Азии: эмоциональные, коварные, раболепные, роскошные и лишенные мужественности, они воплощают разом все нити в канве их ориенталистского дискурса[99].

Этот «ориенталистский дискурс», включающий в себя фигуру евнуха, сохранился и в наше время. Тут легко приходят на память изображения османского двора в западной литературе и искусстве[100]. Тот факт, что евнухи дожили до современности в качестве придворных в Османской и Китайской империях, а также в качестве певцов и сектантов, вероятно, повлиял и на суждения современных историков о евнухах прошлого. Безусловно, всякой объективности лишено обсуждение евнухов Пензером в его исследовании османского гарема, написанном в 1936 году[101]. Отмечая малочисленность евнухов в Турции в тот момент, когда он проводил свои исследования (он смог встретиться только с «двумя или, возможно, тремя из этих странных существ»), Пензер заявляет, что «они были необходимым злом там, где господствовали деспотизм и многоженство, но теперь они ушли в прошлое – и уже вернулись в наше воображение на страницах „Тысячи и одной ночи“, которым, кажется, по праву и принадлежат»[102]. В рамках своего описания евнухов он дает обзор их истории. Он утверждает, что «как правило, власть евнухов не принесла с собой ничего, кроме жестокости, интриг, коррупции и бедствий», и, цитируя тот самый вышеприведенный отрывок из Гиббона о власти евнухов при Констанции II, с некоторым облегчением отмечает далее, что «были те, кто не боялся атаковать эту раковую опухоль, которая разлагала самое сердце Империи»[103]. Пензер также добавляет, хотя и неохотно, обсуждение «физического и психического состояния евнухов», чтобы объяснить устройство гарема и объяснить «его постепенные разложение и упадок, в значительной степени вызванные внедрением и усилением влияния этого непродуктивного, бесплодного, неестественного и совершенно нездорового члена общества – евнуха»[104].

Важно понимать, однако, что враждебность к евнухам обусловлена не только вечным ориентализмом. Например, в своей работе о китайских евнухах Цай отметил, что современные историки Китая полагаются на рассказы ученых-конфуцианцев, которые враждебно относились к придворным евнухам, хотя те были в основном китайцами[105]. Он отмечает, что именно западные ученые смогли подвергнуть сомнению традиционные нарративы и попытались «дать евнухам более сбалансированную оценку»[106]. Тут возникает соблазн понять враждебность по отношению к евнухам и как реакцию некастрированных мужчин на тот факт, что оскопленные мужчины приобретают влияние и власть, или, еще проще, как чувства неспокойных некастрированных мужчин, сталкивающихся с фигурой евнуха. Кое-что из этого беспокойства всё еще проглядывает и сегодня в шутливых или чувствительных реакциях на идею кастрации[107]. Складывается четкое впечатление: мужчины чувствуют, что их мужественности угрожает гендерная двусмысленность евнуха. В случае с хиджрами это, очевидно, еще усиливается из-за принятия ими женских черт. Издевательский репортаж журналиста «Индепендент» о хиджрах демонстрирует устойчивость негативной реакции на евнухов[108]. В статье прослеживается явная ориенталистская направленность, равно как и озабоченность гендерной идентичностью. Тот дискомфорт, что вызывают евнухи, может привести не только к открытой враждебности, но и к нежеланию заниматься этим вопросом, каким бы важным он ни был в историческом плане. Когда Пензер опубликовал свой обзор истории евнухов, он был поражен отсутствием работы, посвященной теме его исследования, и отметил, что труд о них Шарля Ансийона в XVIII веке был выпущен под псевдонимом (д’Ойинкан) и также анонимно переведен на английский (Робертом Самбером)[109]. Его вывод состоит в том, что люди действительно не желали заниматься столь неприятной темой, а если и желали, то не хотели афишировать этот факт[110]. Хотя в последние годы наблюдается растущий интерес к евнухам, стремление избегать этой темы всё еще заметно. Несмотря на признанную важность феномена придворных евнухов в позднеантичный период, два современных «путеводителя» по поздней античности вообще их не касаются[111].

Другим ответом может быть попытка исключить евнухов из истории. Пример этого – обращение историка Тарна с евнухом Багоем[112]. Багой фигурирует в некоторых источниках о жизни Александра Македонского, в первую очередь в истории Квинта Курция Руфа[113]. Евнух появляется там как любовник персидского царя Дария III – роль, которую он впоследствии сыграл и при завоевателе Александра. Однако, поскольку Багой не фигурирует в «Истории Александре» Арриана, а в источниках, сообщающих об этом евнухе, присутствуют некоторые очевидные странности, Тарн утверждал, что Багой в действительности не существовал, но был конструктом, облегчавшим критику Александра. Такой аргумент не лишен оснований, но совершенно очевидно, что Тарн был рад возможности обойтись без Багоя как исторической фигуры, так как был недоволен тем, что Александра считали гомосексуалом. Примечательно, что десять лет спустя историк Бадиан привел доводы в пользу существования Багоя, которое стали признавать[114]. Интересно, что Багой остается противоречивой фигурой: хотя он фигурирует в биографическом фильме Оливера Стоуна «Александр» (2004 год), его любовная сцена с Александром была вырезана из-за ожидаемой реакции зрителей, что подтвердил и сыгравший его актер Франсиско Бош[115].

Несмотря на враждебность и беспокойство, которые демонстрируют одни историки, другие были вполне готовы обсуждать тему евнухов с разных точек зрения (например, институциональной или гендерной истории, личных или практических причин). Как заметил Пензер, к 1930-м годам евнухам было посвящено не так много исследований. Среди работ современных историков о евнухах самая известная из ранних попыток такого рода – «Трактат о евнухах» Шарля Ансийона (1707 год), переведенный на английский язык Робертом Самбером в 1718 году под названием «Изложение евнушества»[116]. Однако оказывается, что главная забота автора – вопрос, следует ли разрешать современным евнухам вступать в брак[117]. Он придерживается твердого и отрицательного мнения, – они не должны этого делать. Вопрос о женитьбе евнухов возник в первую очередь в связи с итальянскими кастратами[118]. Это становится еще очевиднее в английском переводе, вдохновленном случаем, когда молодая леди влюбилась в Николини, который пел в опере театра Хеймаркет, и хотела выйти за него замуж[119]. Общее отношение Ансийона к евнухам можно проиллюстрировать его утверждением, что евнухи похожи на ублюдков (в техническом смысле): иногда могут быть хорошими, но обычно они плохие[120]. В начале ХХ века было опубликовано еще одно французское исследование – «Евнухи сквозь века» Ришара Миллана (1908 год). Миллан был врачом, и это определило его подход к этой теме (он уже писал до этого о кастрации). Тот факт, что его работа была опубликована в серии «Сексуальные извращения», говорит о многом[121]. Миллан, однако, попытался дать точный исторический обзор, опустив, хотя и неохотно, моральные рассуждения[122].

После появления некоторых признаков интереса к теме в начале ХХ века, в создании монографий о евнухах, похоже, снова наступил перерыв, хотя он измерялся теперь десятилетиями, а не столетиями[123]. В 1970-х годах появилась книга Чарльза Хьюманы «Хранитель ложа: история евнухов». Хьюмана начинает с многообещающего просветительского заявления, признавая враждебность, с которой обычно воспринимали евнухов. Он отмечает, что «слишком долго [евнух] оставался таким же таинственным, как гаремы, которые он охранял, таким же скрытым, как наложницы, находящиеся на его попечении, и эта тайна, ответственная за предрассудки и заблуждения прошлого, сохранялась на протяжении веков»[124]. Однако его работа представляет собой странную смесь изложения информации и воспроизведения историй о евнухах, а не всеобъемлющий аналитический обзор. Особенно обширные отрывки взяты им из персидских писем Монтескье, мемуаров Казановы, «Арабских ночей» Ричарда Бертона и исследования китайских евнухов Стента. В книгу было включено и много иллюстраций, но им, как правило, не хватает контекста. Некоторые сочли работу Хьюманы «непристойной» и не представляющей собой значительный вклад в эту тему[125].

Самое современное общее исследование феномена евнухов – книга Шольца «Евнухи и кастраты: культурная история», появившаяся в начале XXI века, хотя ее немецкий оригинал был опубликован еще в 1999 году. Шольц утверждает, что несколько странное отсутствие упоминаний о евнухах в ведущих справочниках по классической древности «побудило [его] исследовать этот забытый предмет глубже»[126]. Его книга отражает растущий интерес к данному предмету и связанным с ним вопросам, что подкрепляется полезным эпилогом, написанным Шелли Л. Фришем, одним из переводчиков книги[127]. Однако исследование Шольца также во многом ограниченно. Оно было написано как «информативный и обширный, хотя и не всегда строго точный, общий обзор предмета» и подвергнуто критике за его озабоченность «эфирным» аспектом кастрации в ущерб другим важным моментам[128].

Однако не во всех обобщающих трудах на первый план выдвинуты именно евнухи – в некоторый темой выбрана кастрация[129]. Выдающийся пример этого – история демаскулинизации Брау, появившаяся в 1936 году. Важность работы Брау, равно как и ее ограниченность, вполне признаны[130]. Хотя оно более научна и строга, чем более ранние французские исследования, но, как правило, фокусируется лишь на Западной Европе. Кроме того, ее ценность для западных медиевистов была уменьшена недавней работой другого немца – исследованием Тухеля о кастрации в Средние века[131]. Тухель также интересуется идеей кастрации, как и ее реалиями, в отличие от американца Чейни, автора истории кастрации, опубликованной в 1995 году. Чейни, отставной военный и специалист в области уголовного права, по-видимому, интересуется этой темой из-за практических соображений – использования кастрации как формы лечения сексуальных преступников[132]. Исследование Чейни рассматривает всю историю евнухов, но такая амбициозность проекта, естественно, означает то, что большая часть его информации взята из чужих работ, и потому она чувствительна к тем ошибкам, с которыми ему пришлось столкнуться. Личностное объяснение озабоченности темой кастрации можно найти и в совершенно ином взгляде на эту тему Тейлора, который размышляет о проблеме мужественности[133]. Он с самого начала ясно показывает свою близость к предмету изучения, описывая, как его подруга хвасталась на вечеринке, что он «исправился», то есть ему сделали вазэктомию[134].

За пределами общей истории евнухов или кастрации лежит область более конкретных исследований, которые могут быть гораздо важнее для расширения знаний о евнухах и наших подходов к этой теме. ХХ век стал свидетелем роста интереса к ней, особенно ближе к своему концу. Лучшее знакомство с позднеантичными и византийскими евнухами очевидно на протяжении всего столетия. Постоянно повторялась тема истории институций: это исследование главных спальничих Данлэпа, серия статей Гийана о должностях византийских евнухов и совсем недавняя монография Шёльтен о главных спальничих в IV–V веках[135]. Попутно были сделаны другие важные замечания и уточнения[136], но, вероятно, наиболее значительной работой стало исследование Хопкинса о феномене могущественных придворных евнухов в поздней античности[137]. Его достоинство заключается в серьезном отношении автора к предмету, а также в использовании им социологического подхода, чтобы понять, почему евнухи стали так цениться позднеантичными императорами. Хотя некоторые аспекты его аргументации могут быть оспорены, он задал очень высокий уровень[138]. Позднее появились заслуживающие внимания исследования по другим темам, таким, как святые евнухи в поздней античности, византийские евнухи-певчие и гендерная идентичность византийских евнухов[139].

Другие периоды их истории также привлекли внимание ученых. Евнухи древности, от Ассирии до поздней Римской империи, были исследованы Гийо[140]. Особый интерес он демонстрировал к рабам и вольноотпущенникам, но его работа имеет гораздо более широкое значение. Очень полезны у него отдельные просопографические заметки об известных евнухах. Однако его монография, похоже, не оказала большого влияния на науку[141]. Что касается греко-римской античности, то область, где изучение евнухов вышло на первый план, – это религия: из-за их роли в определенных культах, включая христианство[142]. Если выйти за границы Греции и Рима, то широко обсуждается существование евнухов в Ассирии и современных ей ближневосточных культурах, и особенно заметный вклад в эту дискуссию внес Грейсон, который применяет сравнительный подход, пытаясь пролить свет на ситуацию в Ассирии[143].

Если же обратиться к другим цивилизациям, то изрядную долю внимания получили китайские евнухи. Посвященные им исследования могут варьироваться от популярных работ до более значительных аналитических трудов[144]. Среди последних – монография Цая о евнухах династии Мин, в которой предпринята попытка деконструировать негативное отношение китайских источников к евнухам и оценить их значение для системы управления в Китайской империи[145]. Новизна подхода Цая такова, что временами ему самому приходится бороться с тем, чтобы преодолеть многовековые предрассудки. Заслуживает внимания также работа Джея, который, выходя за рамки функций императорских евнухов, исследует социальные проблемы[146]. В последнее время объектом пристального внимания стали и евнухи исламского мира. Монография Аялона на эту тему была опубликована посмертно и стала кульминацией двух десятилетий его работы[147]. Его внимание было сосредоточено в основном на политике, но поражает также его решительная попытка проверить всю терминологию, касающуюся евнухов[148]. Евнухи в религиозном мире ислама были рассмотрены в исследовании Мармона, который, в частности, подчеркивает роль евнухов как стражей святых мест, например гробницы Пророка в Медине[149]. Однако в исламском мире существуют аспекты, касающиеся евнухов, которые всё еще требуют дальнейшего изучения. По сравнению с работой Пензера, Пирс в своей монографии о женщинах в гареме использует гораздо более объективный подход к османским евнухам[150], но было бы желательно провести здесь специальное исследование, как и касательно обращения с евнухами в исламской Испании[151].

Как уже упоминалось, кастрация в средневековой Европе стала предметом недавней монографии Тухеля, но появились и более короткие статьи на эту тему, как с общими, так и с конкретными фокусами исследования[152]. Как было отмечено, они, как правило, рассматривают тему кастрации как реалию. Одна из областей, где можно было бы расширить изучение евнушеских реалий на средневековом Западе, – норманнская Сицилия, о которой некоторые полезные замечания уже сделал Джонс[153].

Гораздо больший прогресс был достигнут в отношении кастратов, где традиционные нарративы, которые могут зависеть от принятия автором мифов, созданных в конце XVIII века, были дополнены более аналитической и сложной работой Росселли[154]. Вопрос об их гендерной принадлежности вышел на первый план в труде Финуччи[155].

Наконец, в последнее время была проведена важная работа по исследованию как русских скопцов, так и хиджр. Исследование Энгельстейн первым на Западе смогло опереться на массу документального материала, чтобы создать яркую картину того, что скопцы думали о себе, а также того, что о них думали в российском обществе[156]. Антрополог Нанда смогла пойти еще дальше, имея возможность общаться с самими хиджрами[157].

Проблемы

В дополнение ко всему этому багажу, который автор должен нести с собой, изучая евнухов, существует множество других проблем, происходящих из характера самих источников. Очевидно, что историк зависит от их количества и качества, а оба эти аспекта весьма проблематичны. Нынешнее нежелание заниматься этой темой перекликается и с прошлым. Например, нам не хватает информации об операциях по кастрации в древности, как, впрочем, и в случае с итальянскими кастратами[158]. Что касается качества источников, то одна из ключевых проблем – враждебное отношение авторов к евнухам. Оно было распространено во всех культурах, знакомых с ними[159]. Очевидно также, что тема евнухов могла быть использована как средство атаки на цели, такие как чужое государство. Иллюстрация этого – каким считали в Риме окружение эллинистических монархов, например, Митридата VI и Клеопатру VII, и рассказами западных христиан о Византии[160]. Болгарский царь Симеон в начале Х века мог напасть на Византию за то, что ею управляли евнухи: имеется в виду то время, когда Константин VII был еще несовершеннолетним, а евнух Константин Пафлагонянин был ключевой фигурой среди его регентов[161]. Данная тема может быть использована и для нападок на собственное правительство, которое никто не любил (таков, например, рассказ Аммиана Марцеллина о месте евнухов при дворе Констанция II[162]). Это не значит, что все рассказы о евнухах отрицательны. К примеру, такие греческие историки, как Геродот и Ксенофонт, могли признавать ту ценность, которую евнухи представляли для своих персидских хозяев[163], а евнухов могли ценить как чистых и красивых существ в позднеантичный и византийский периоды[164]. Однако в целом остается необходимость выявить и устранить предвзятость источников.

Что же касается качества наших источников о евнухах, то следует учитывать и другие аспекты их природы. В вопросе греческих повествований о евнухах некоторые историки предупреждали о вымышленном характере рассказов таких авторов, как Геродот и Ктесий[165]. Фактическая правдивость знаменитого рассказа Геродота о мести Гермотима (главного евнуха Ксеркса) своему оскопителю, работорговцу Панионию, была поставлена Хорнблауэром под сомнение из-за символической природы этой истории[166]. Бриан характеризует рассказ Ктесия обо всем, что связано с евнухами при персидском дворе, как результат больше воображения, чем реальности, снова поднимая вопрос об ориентализме[167]. Это возможно, хотя быть слишком скептичным так же опасно, как быть легковерным. Так, у Ктесия есть, конечно, и свои защитники[168]. И, как признает Бриан, даже если истории о евнухах являются скорее вымыслом, чем фактом, они всё равно раскрывают взгляды и представления древних авторов.

Существуют также менее очевидные проблемы. Среди них главный вопрос – это идентификация евнухов. Он может возникать из-за расплывчатости свидетельств. Например, в трагедии Еврипида «Орест» изображен фригийский раб, принадлежащий знаменитой Елене, которая вернулась в Грецию из Трои[169]. Этот раб никогда не отождествляется как евнух, но некоторые аспекты его поведения, функций и одежды предполагают, что это так. Важно и то, что Орест называет этого фригийца «ни мужчиной, ни женщиной» – обычное с древности описание евнухов. Здесь подразумевается, что Елена переняла восточные обычаи. Несмотря на все эти подсказки, Холл констатирует, что некоторые комментаторы утверждали, что он не был евнухом. Можно заподозрить в этом научную осторожность или, наоборот, нежелание смиряться с существованием такого существа.

Можно привести и другие примеры отсутствия ясности в рассказах о евнухах. В «Истории» Аммиана Марцеллина фигурирует главный спальничий Евсевий, но Аммиан никогда не называет его евнухом. Подчиненные ему евнухи-спальничие и его секретари заставляют предположить, что Евсевий тоже евнух, но конкретная идентификация оказывается возможна только благодаря другим источникам. Важность необходимости обладать более чем одним текстом иллюстрирует и более ранний случай. В своей «Истории Александра Македонского» Курций Руф упоминает правителя Газы Бетиса, которого победил Александр, но лишь Арриан добавляет, что он был евнухом[170]. Это заставляет нас понимать, что могли существовать люди, которые были евнухами, но не упоминались как таковые[171]. Еще одна сложность при выявлении евнухов заключается в том, что неевнухи иногда могут занимать должности, которые обычно занимались евнухами. Хороший пример этого – случай императора Василия I Македонянина. Хотя он и не был евнухом, но был назначен своим покровителем императором Михаилом III (842–867) на должность паракимомена, которая предназначалась для евнухов[172]. Таким образом, если персонаж не идентифицирован как евнух, но занимает должность, которая считается должностью евнуха, следует усомниться, объявлять ли его евнухом. В этом отношении интересно посмотреть на практику «Просопографии Византийской империи». Эта база данных идентифицирует людей по категории пола как мужчин (M), женщин (F) или евнухов (E), но это может привести к сложностям. Как можно быть уверенным, кто евнух? Конечно, есть и некоторые странности в классификации. Так, Ваан (Baanes 5), служивший Василию I, указан не как евнух, а как мужчина, хотя он, вероятно, был евнухом, тогда как Игнатий I, патриарх IX века, не указан как евнух, хотя известно, что он был оскоплен. Следующий этап этого просопографического проекта – «Просопография Византийского мира» – более чувствителен к этим вопросам: добавлена категория «предположительный евнух».

Однако даже когда источники действительно идентифицируют отдельных лиц как евнухов, у историков могут возникнуть сомнения. Лучший пример такого случая – Филетер, первый атталидский правитель Пергама в эллинистический период[173]. Павсаний и Страбон описывают его как евнуха, причем последний добавляет информацию о том, что он стал им случайно, будучи раздавлен толпой в детстве[174]. Некоторые историки тем не менее сомневаются в том, что он был евнухом. Вполне возможно, что его идентификация как евнуха – просто злонамеренная клевета, исходившая от противников Атталидов[175]. Можно предложить и другой ответ – понимать историю Страбона как еще одну историю «проблемного происхождения», типичную для преемников Александра Македонского[176]. Однако, похоже, нет веских оснований сомневаться в том, что Филетер был евнухом. Подтверждает это информация о том, что он был казначеем (роль, которая считалась подходящей для евнухов) и что его преемником в династии стал племянник, хотя значение и этих деталей можно подвергнуть сомнению.

Однако основная проблема с идентификацией евнухов заключается в терминологии. Эта сложность, вероятно, лучше всего известна по случаю Ассирии, который с большой пользой обсуждал Грейсон[177]. Аккадский термин, о котором идет речь, – ša rēši, что буквально означает «головной» и понимается обычно как «сопровождающий». Но некоторые ассирологи переводят его более конкретно как «евнух». Очевидно, что в определенных контекстах оно может означать «евнух», но всегда ли оно имеет такое значение, – предмет дискуссии. Даже Грейсон признает, что значение этого термина может меняться с течением времени и от места к месту. В новоассирийский период ša rēši, по-видимому, часто употребляют в паре с термином ša ziqni («бородатый») для обозначения всех ассирийских чиновников, – это указывает на то, что первые безбороды, а следовательно, могут быть евнухами. Хотя Грейсон и другие согласны с тем, что термин ša rēši можно перевести как «евнух», есть и противоположные мнения[178]. Одно из них принадлежит Бриану, который имеет свое мнение по поводу евнухов в империи Ахеменидов[179]. Он утверждает, что при персидском дворе было два типа евнухов: те, кто были кастрированными рабами, и те, кто составлял знать, занимавшую придворные должности. Чтобы объяснить это, Бриан предполагает, что термин «евнух» (как его использовали греки) – это просто название членов последней группы и что никто из этой группы не был скопцом. Чтобы поддержать эту интерпретацию, он опирается на аргументы тех, кто толкует термин ša rēši как титул. Бриан замечает: «Последовательная интерпретация ša rēši šarri как евнуха приводит к некоему абсурду, как это показал с долей юмора П. Гарелли: „Необходимо ли кастрировать половину ассирийской администрации и почти всех при дворе?“». Такое отношение, возможно, свидетельствует и о нежелании признавать значение евнухов при царских и императорских дворах. Понимание того, что в Византии существовало аналогичное разделение чиновничества на «евнухов» и «бородатых», могло бы дать здесь повод для размышлений[180].

Термины дискутируются и в других случаях. Для исламской истории общепризнано, что слово khasī означает «кастрат». Однако Аялон утверждал, что термин khādim, который первоначально означал «слуга» и который может означать и «евнух», на самом деле следует регулярно переводить именно так[181]. Поскольку исламоведы не всегда следовали этому толкованию, а один из них даже оспаривал его[182], Аялон был вынужден доказывать это тем, что он называет «сверхчрезмерным убийством» и что включено в его монографию о евнухах[183]. Аялон признает, что значение «евнух» не полностью вытеснило значение «слуга», но отмечает, что более конкретное значение также существовало, потому что евнухи были признаны хорошими слугами[184]. Он добавляет, что значение «слуга» стало снова доминировать, и это усугубило те трудности, с которыми историки сталкиваются, если всегда выбирают для этого слова значение «евнух» в средневековых текстах[185]. Что еще более удивительно, возможно, и значение самого термина «евнух» можно оспорить.

Это слово греческое, и обычно его понимают буквально как «хранитель ложа». Хотя сам термин не указывает на то, что физическое состояние индивидуума было изменено, похоже, греки предполагали, что евнухи были кастратами[186]. Однако Бриан указывает на возможную путаницу, в частности, касательно Ктесия[187]. Поскольку он считает, что не все люди, идентифицированные как евнухи в империи Ахеменидов, были евнухами, то есть кастрированными мужчинами, он задается вопросом, что стояло в Персии за словом «евнух», а также указывает на ошибочное смешение слов οἰνοχόος («виночерпий») и εὐνοῦχος («евнух»). Он предполагает, что «евнух» – это то, как греки передали термин, который при дворе Великого царя считался придворным титулом. Какова бы ни была сила аргумента Бриана[188], остается очевидным, что греки видели за евнухом кастрированного мужчину. Тем не менее существовала возможность для путаницы, поскольку этот термин можно было использовать в метафорическом смысле. Наиболее известно это в христианском контексте. Ссылка Христа на «евнухов ради Царства Небесного» (Мф. 19:12), хотя и понималась некоторыми буквально, может быть понята и как обозначение безбрачия. Таким образом, когда отдельных христиан описывают как евнухов, могут возникать споры о том, следует ли понимать это в реальном или метафорическом смысле[189]. К счастью, не все термины здесь настолько проблематичны, так как некоторые прямо указывают на физические изменения. Наиболее очевиден здесь castrato в области музыки. Можно с уверенностью предположить, что описываемые так люди были оскопленными мужчинами, хотя есть истории о некастрированных мужчинах и женщинах, выдававших себя за кастратов[190]. В дополнение к «евнуху» существовал еще один греческий термин ἐκτομίας (буквально «отрезанный»)[191]. Однако следует отметить, что члены групп, которые ценили или ценят добровольную кастрацию, такие как скопцы и хиджры, не обязательно претерпевали эту трансформацию[192]. Это подтверждает и мнение о том, что не все galli были кастрированы[193].

Вдобавок к проблеме терминологии существует и проблема изображений. Визуальные источники фигурируют в спорах о существовании ассирийских евнухов[194]. Хорошо известно, что на ассирийских рельефах изображены безбородые фигуры, и некоторые ассирологи утверждают, что они изображают евнухов, поскольку в некоторых обществах борода у взрослых мужчин считалась нормой[195]. Впрочем, другие предполагают, что они могут просто изображать молодежь. Однако эта тема не ограничивается Ассирией. На персидских рельефах также изображены безбородые фигуры, хотя и несколько иначе, чем на ассирийских: их описывают как «стройных» и «элегантных»[196]. И опять историки расходятся во мнениях, следует ли считать эти фигуры евнухами[197]. Более поздний римский пример – знаменитая мозаика с Феодорой из Сан-Витале в Равенне[198]. Императрица изображена в сопровождении свиты женщин слева от нее и двух мужчин справа. Эти мужчины безбороды, и их часто принимают за евнухов. Однако в это время в римской истории бороды еще не стали нормой для взрослых мужчин, поэтому остается неопределенность: на парной мозаике с Юстинианом тоже изображены безбородые мужчины. Можно обратиться к одежде персонажей, чтобы прояснить личность людей, изображенных на произведениях искусства. Надписи могут предоставить дополнительную помощь в их идентификации, если они есть на таких изображениях. Византийский пример – портрет заказчика Библии Льва Х века, на котором изображен безбородый Лев, передающий свою книгу Богородице[199]. Отсутствие бороды говорит о том, что он евнух, но главное, это подтверждают сопровождающие надписи[200]: в них он назван препозитом и сакелларием – должности, которые обычно занимали евнухи. Существуют и другие примеры. Изображения безбородых мужчин появлялись и на хеттских рельефах, и на них могли быть надписи. Хокинс утверждает, что они могут прямо указывать на принадлежность безбородых людей к евнухам там, где используется термин wasinasi-, который он понимает как «евнух»[201]. На фреске III века н. э. из Дура-Европос на Евфрате изображены безбородые фигуры, участвующие в жертвоприношении, одного из которых надпись называет Отесом, а также евнухом[202]. С другой стороны, некоторые фигуры еще более загадочны. Так, сохранился фрагмент аттической краснофигурной чаши (около 500–490 годов до н. э.), на котором, по-видимому, изображен чернокожий мужчина – участник симпосия[203]. Видно, что обнаженная фигура лишена гениталий, так что некоторые исследователи предполагают, что это евнух. Хорошо различимые волосы на лице, которые могли бы противоречить этому предположению, толкуются как шрамы. Учитывая странность иконографии, этот случай, видимо, лучше оставить без ответа.

Последняя трудность, на которую стоит обратить внимание, – отсутствие голосов самих евнухов. Очень часто, особенно для античности и Средневековья, приходится полагаться на свидетельства неевнухов, чтобы узнать что-то о евнухах[204].

Повсеместное отсутствие свидетельств самих евнухов достойно сожаления[205]. Впрочем, есть некоторые исключения из этого правила. Барбье сетует, что кастраты не писали мемуаров, но отмечает уникальный случай Филиппо Балатри[206]. Автобиография Балатри была написана рифмованными стихами, – форма, несомненно, повлиявшая на характер содержания[207]. Историки Китая также ссылаются на мемуары евнуха Лю Жоюя (XVI–XVII века)[208]. Учитывая редкость этих примеров, странно, что они не заслужили большего внимания. Чем ближе мы к сегодняшнему дню, тем больше у нас возможностей получить доступ к образу мыслей кастратов. В случае со скопцами Энгельстейн смогла опереться на их собственные архивные документы[209]. Особенно интригуют письма Никифора Петровича Латышева, добровольно отправленные им чиновнику Владимиру Бонч-Бруевичу[210]. Когда дело доходит до хиджр, которые всё еще существуют, члены этой группы могут общаться с нами напрямую и говорить сами за себя, быть источниками для исследований Нанды и Джеффри, равно как и множества журналистских репортажей[211]. Были опубликованы даже электронные письма хиджры Моны Ахмед[212]. Однако важно понимать, что хотя такие лично созданные тексты ценны, они не лишены проблем. Исследование хиджр Нандой показывает, что их рассказы, как правило, соответствуют типичным шаблонам, что повышает вероятность стандартизации способов самопрезентации[213]. Энгельстейн прямо комментирует самоосознающий характер репрезентации скопцов[214]. Проблема репрезентации поднимает и вопрос о ее правдивости. В случае допроса скопцов в юридическом контексте можно было бы ожидать, что они будут стремиться защитить себя[215]. Но хиджры могут быть и неуловимы, и Нанда отмечает практическую проблему разговора с хиджрой один на один[216]. Можно было бы предположить, что электронные письма Моны Ахмед рассказывают всё как есть, но следует подумать и о том, как они были отобраны, как отредактированы, может ли она как изгой в своем сообществе быть типичной хиджрой (если такие существуют) и в какой степени она чувствовала себя вынужденной представить свою версию конкретных событий.

Голос евнуха следует рассматривать и в связи с визуальными источниками. Так, скопцы использовали фотографии для фиксации своей идентичности[217]. Хиджры также с энтузиазмом относятся к визуальному документированию[218], и Нанда пишет, что одна хиджра даже хотела, чтобы ее измененный пах был сфотографирован, чтобы продемонстрировать «силу и мастерство хиджр»[219]. Возможности для изучения визуального представления себя существуют и в более ранних контекстах. Знаменитые кастраты могли бы сами себя нарисовать: например, портрет Фаринелли с друзьями Якопо Амигони резко контрастирует с современными ему карикатурами на евнухов[220]. Византийский пример – это Библия Льва, в которой изображен портрет евнуха-заказчика Льва, а также надписи, составленные от его лица[221]. Так же, как и в случае со словесными портретами, необходимо соблюдать осторожность и при чтении визуальных образов. Нужно учитывать, какова цель изображения и в какой степени оно демонстрирует свободу самовыражения.

Заключение

Исследование евнухов представляет собой неоднозначную картину. Если раньше существовали враждебность и неприязнь к ним (перекликающиеся с современными взглядами, а также отражающие стойкие предрассудки) и элемент сенсационности, чтобы не сказать непристойности, сейчас, как кажется, предпринимаются попытки понять евнухов и рассмотреть их историю с альтернативной точки зрения[222]. Естественно, существуют различия в качестве работ о евнухах, а также в характере интереса к ним. Вдобавок к личным мотивам, интерес к институциональной, политической, социальной, медицинской и культурной истории привел к большему изучению евнухов. Однако в последние годы становится ясно, что именно развитие гендерной истории сыграло важную роль в повышении интереса к евнухам и в их изучении. Несмотря на растущее число публикаций, всё еще существуют аспекты жизни и истории евнухов, которые требуют большего внимания. Однако тем, кто изучает евнухов, приходится сталкиваться со значительными проблемами источников, такими как скудость, предвзятость и различия в интерпретации. Подход, обозначенный нами как важный шаг вперед, – это сравнительная история[223]. Общие проблемы в изучении евнухов, выявленные выше, подтверждают ценность этого подхода для более глубокого понимания истории евнухов[224].

Глава 3

Кастрация

Введение

Тема кастрации жизненно важна для дискуссии о евнухах, хотя, как уже было отмечено, кастрацию можно изучать и отдельно: она не идентична теме евнухов. Настоящая книга рассматривает в первую очередь тех, кто преднамеренно стал евнухом сам или кого сделали евнухом, но в этой главе будут затронуты и более широкие проблемы. Будут выявлены причины возникновения кастрации, а также различные ее степени и методы. Будут не только изучены физические последствия кастрации, но и рассмотрены в первом приближении ее идейные последствия. Какие представления о евнухах возникали из-за того, что они были физически измененными людьми? В настоящей главе также будет рассмотрен тот факт, что не всех нужно было оскоплять специально: некоторые стали евнухами от рождения или из-за случайности. Основой для обсуждения этих тем станет широкий исторический подход, но особое внимание будут привлекать свидетельства, относящиеся к греко-римскому и византийскому миру.

Причины кастрации

Кастрация людей обусловлена целым рядом причин. На всем протяжении человеческой истории, вероятно, наиболее распространенным объяснением кастрации было преднамеренное создание евнухов, то есть физически измененных людей. Это делалось в первую очередь для создания слуг и было тесно связано с рабством, что видно, например, по римскому и исламскому контекстам. Поскольку обе эти культуры придерживались твердого мнения, что римлян или мусульман не следует кастрировать, то в поставках евнухов они зависели от иностранных источников. В VI веке Прокопий Кесарийский отмечал, что большинство евнухов при императорском дворе в Константинополе были рабами-абасгами[225]. Более ранний пример евнуха, появившегося благодаря работорговле, – рассказ Геродота о мести Гермотима хиосскому работорговцу Панионию[226]: историк рассказывает, что Панионис продавал кастрированных мальчиков в Сардах и Эфесе. Однако не все евнухи были рабами, даже если они и находились у кого-то в услужении. Византия и Китай, например, знали евнухов, которые становились таковыми по собственной воле или с согласия своих семей. Основными потребителями евнухов были, конечно, царские и императорские дворы, такие как китайский, ассирийский, персидский, эллинистические, римский, византийский и исламский. Однако элиты в таких культурах могли разделять это пристрастие к евнухам. Например, Плиний Старший сообщает, что Клуторий Приск заплатил 50 миллионов сестерциев за евнуха Пезона, который принадлежал префекту претория Сеяну[227]. Данный случай подчеркивает тот факт, что рабы-евнухи были предметами роскоши и, следовательно, символами статуса[228]. Плиний утверждает, что купить Пезона Клутория Приска заставила его похоть, и поэтому евнухи, безусловно, ассоциируются с сексом, как, например, Багой Александра Македонского или Спор Нерона. Некоторые источники указывают на то, что красота была обязательным условием для кастрированных мальчиков[229], – это наводит на мысль о том, что движущим фактором при кастрации могло быть если не простое вожделение, то хотя бы эстетика. Главная функция евнухов при дворах или в частных домах заключалась в работе слугами, на что указывают некоторые термины, обсуждавшиеся в предыдущей главе. Как мы видели, греческий термин «евнух» можно понимать как «хранитель ложа» или спальничий, и в народном представлении роль евнуха больше всего ассоциируется с уходом за женщинами, так как они были кастрированными (а следовательно, безопасными) существами. Но евнухи ухаживали и за мужчинами, причем, вероятно, даже в большей степени.

Евнухами делали не только для того, чтобы получить слуг. Кастрация маленьких мальчиков была необходима для получения особых певческих голосов, как у хорошо известных итальянских кастратов, но применялась и раньше[230]. Так, Одон Дёйльский, сопровождавший французского короля Людовика VII во Втором крестовом походе, описывает, что византийский император Мануил I Комнин помог им отпраздновать праздник святого Дионисия Парижского, предоставив группу церковнослужителей, которые пели для молящихся. Несмотря на свою обычную враждебность к византийцам, Одон решился здесь на похвалу, отметив, что эти клирики

«понравились своей сладостной модуляцией: ведь смешение голосов – более низких с нежными, евнушеских с мужскими (ибо многие из них были евнухами) – смягчило души франков. Они доставляли нашим очам веселие и изысканной осанкой, сдержанными хлопками рук и преклонением членов»[231].

Кастрация ценилась и в религиозной сфере, где к ней обычно прибегали добровольно. Это видно на примере галлов, ранних христиан, русских скопцов и хиджр. Следует, однако, отметить, что свобода воли здесь не всегда соблюдалась. В случае с русскими скопцами ясно, что некоторые из них были кастрированы еще в детстве, то есть, скорее всего, по желанию их родителей или родственников, а не по собственной воле[232]. В некоторых византийских текстах указывается, что сыновей или племянников могли кастрировать из христианских чувств[233]. Вымышленный пример появляется в XII веке в трактате «В защиту евнухов Феофилактом Охридским»[234]. Этот труд представляет собой случайно подслушанный автором разговор, между монахом и евнухом. Последний был защитником евнухов, а его племянник был кастрирован[235]. Что касается хиджр, то ходят истории о том, что некоторых из них кастрируют без их согласия, хотя такие рассказы могут быть порождены враждебностью к ним[236].

О кастрации можно говорить и в связи с вопросами пола и гендера. Современные примеры, вероятно, знакомы нам лучше – например, транссексуалы, ставшие женщиной из мужчины, и мужчины, которые хотят подвергнуться кастрации ради сексуального удовлетворения или отказа от своей сексуальной ориентации[237]. Однако такие мотивы не были чем-то неслыханным и в древнем мире. Ювенал пишет о женщинах, которые берут в любовники мужчин, кастрированных после полового созревания (радикальная форма контрацепции), но в данном случае удовлетворение, по-видимому, испытывали женщины[238]. Идея кастрации как формы воздержания встречается в книге Гераклида Понтийского «Об удовольствии». Он рассказывает, что когда Дейнас, торговец благовониями, достиг преклонного возраста после долгой распутной жизни, то оскопил себя[239]. В этом случае, однако, эффект был несколько ослаблен: Дейнас предпринял это действие, потому что больше не мог заниматься сексом, а не потому, что он хотел отказаться от него. Более подходит здесь случай с мистером Ситоном, который кастрировал себя в Эдинбурге в июне 1707 г.[240] Сообщается, что «он отрезал одно из своих яичек, которое бросил в огонь, сказав, что это больше не должно его беспокоить! Он повредил и другое, которое вряд ли можно излечить». Он объяснил свой поступок тем, что хотел «предотвратить искушение к проявлениям невоздержанности». Возможно, важное значение имеет тот факт, что мистер Ситон, по рассказам, и на свою жену надел пояс целомудрия.

Частой причиной кастрации бывает наказание[241]. Этот аспект всё еще актуален сегодня, о чем свидетельствует практический интерес Чейни к данной теме. Однако работа Чейни – часть более широкой дискуссии об использовании кастрации в качестве средства лечения сексуальных преступников, например насильников и педофилов[242]. В современном контексте кастрация может быть как химической, так и хирургической. Древний и средневековый миры также были знакомы с концепцией кастрации как соответствующего наказания за сексуальные преступления. Среднеассирийские законы предусматривают это наказание для мужчин, совершивших прелюбодеяние, а также для мужчин, вступающих в половую связь с мужчинами[243]. Кастрация как наказание для насильников и гомосексуалов была известна и в позднеантичном мире, о чем свидетельствует хронист Иоанн Малала в рассказе о событиях правления Юстиниана I (527–565)[244]. В византийском юридическом кодексе VIII века «Эклога» кастрация упоминается как наказание за скотоложество[245]. На средневековом Западе мы уже видели случай кастрации Абеляра родственниками Элоизы. Кастрация могла применяться и к политическим противникам. В Византии известны случаи, когда после узурпации власти императоры кастрировали предыдущего монарха, а также его сыновей: наиболее известный пример – действия Льва V по отношению к Михаилу I (811–813) и его сыновьями Феофилакту и Никите[246]. Идея здесь, по-видимому, состояла в том, чтобы помешать жертвам снова занять место императора, так как евнухи не могли на него претендовать[247]. Императоры могли подвергать оскоплению даже членов своей собственной семьи, как это сделал Михаил V (1040–1041), который, едва взойдя на трон, кастрировал всех своих родственников мужского пола (тех, кто еще не был евнухом), причем как взрослых, так и препубертатных[248]. Византийцы могли применять кастрацию и в отношении членов иностранных царских семей. В Х веке сын болгарского царя Петра Роман был оскоплен после того, как его передали византийцам в качестве заложника[249]. Концепция кастрации как политического орудия встречается и в других культурах, например, в средневековой Северной Европе или Древней Греции[250]. В случае фараоновского Египта кастрация могла быть применена даже к убитым в бою врагам, как свидетельствует один из рельефов в Мединет Хабу, изображающих битву Рамсеса III (1186–1154 годы до н. э.) против ливийцев, где изображены груды отрезанных гениталий[251].

И наоборот, кастрация может быть формой лечения в медицинском контексте[252]. Орхидэктомия (удаление яичка хирургическим путем) хорошо знакомо в современном мире как средство лечения определенных заболеваний (например, рака предстательной железы), хотя теперь кастрация может быть выполнена и химическими методами[253]. Кастрация как лекарство встречалась и в древнем, и в средневековом мирах. Хотя византийский император Лев VI (886–912) законодательно запретил кастрацию, он разрешил проводить операции по медицинским показаниям, так как в данном случае ее целью было оказание помощи, а не нанесение увечий[254] (это, конечно, обеспечило лазейку тем, кто хотел провести кастрацию по другим причинам, как признает Феофилакт Охридский («В защиту евнухов» 311.22–313.3)). Некоторые из византийских евнухов, которые позже стали святыми, были оскоплены, по их собственным словам, в детстве из-за плохого здоровья[255]. Кастрация византийского мальчика могла произойти, например, из-за того, что он страдал от грыжи[256]. «Чудеса святого Артемия» свидетельствуют об использовании кастрации в качестве средства лечения грыжи[257]. Граффито из Афин сообщает о желании мужчины стать врачом, чтобы он мог кастрировать любовника своей жены при удалении грыжи[258]. На средневековом Западе кастрация в медицинских целях также встречалась. Григорий Турский рассказывает, что один врач кастрировал ребенка, у которого были боли в паху: с такой операцией он познакомился, наблюдая за хирургами в Константинополе[259]. В Западной Европе считалось, что кастрация жизненно важна для лечения грыжи, и такая практика, по-видимому, прекратилась только в XVIII веке[260]. Как упоминалось выше, особенности кастрации при смене пола с мужского на женский в том, что эта операция обычно проводится с согласия пациента. Однако необычный и печально известный случай произошел с канадцем Брюсом/Брендой Реймер[261]. В 1966 году, когда он был ребенком, пенис Брюса случайно сожгли, когда его подвергали обрезанию при помощи электрического прижигания. Впоследствии его родители, проконсультировавшись с доктором Джоном Мани, приняли решение удалить ему и яички и воспитывать его как девочку. Так Брюс стал Брендой[262].

Кастрация: степени и методы

Конкретную информацию о кастрации и отчеты об операции по оскоплению, помимо данных современной медицины, получить бывает довольно трудно. Так, для классического мира не существует описания этой процедуры, и в случае с кастратами XVIII в. ни один оскопитель не оставил воспоминаний о своих действиях, а путешествовавшие по Италии не знали, где проводилась эта операция[263]. Похоже, что существуют факторы, объясняющие эту нехватку информации. Такие чувства, как отвращение и стыд, могут быть причиной нежелания говорить об этой практике. Что еще важнее, возникает вопрос о правовом статусе процедуры. Например, римский император Домициан, как известно, запретил кастрацию[264], и, несмотря на спрос на скопцов, тем, кто проводил кастрацию, грозило наказание в виде отлучения от Церкви[265]. Совсем недавно хиджры в Индии вынуждены были совершать этот обряд в обществе, которое считает кастрацию преступной[266], и на Западе «кастраторы» точно так же действуют вне рамок закона[267].

Это не значит, что свидетельств о кастрации вообще нет. Благодаря своим контактам с хиджрами Нанда смогла дать описание этой операции[268]. У хиджр кастрация имеет статус религиозного обряда, знаменующего переход к становлению истинной хиджрой. Операцию выполняет dai ma, что значит «повитуха», – это указывает на символику акта как формы нового рождения. Роль богини Бахучара Мата, которую призывает dai ma, и санкция на совершение обряда подчеркивает религиозное значение этого события. Кастрация у хиджр включает в себя удаление как яичек, так и пениса с помощью ножа, при этом гениталии стягивают веревкой. Мочеиспускательный канал необходимо держать открытым с помощью палочки, чтобы он не закупоривался и не блокировал выделение мочи. Отрезанные гениталии кладут в горшок и закапывают под деревом. Период после операции также имеет символическое значение, приравниваясь к восстановлению после родов. Для китайских евнухов знаменитое описание операции кастрации было дано во второй половине XIX века Джорджем Картером Стентом, британским чиновником в Китае[269]. Стент называет тех, кто выполняет операцию, «ножниками»: они были профессиональными кастраторами, работавшими в императорском городе. Согласие субъекта имеет жизненно важное значение. Как и в случае с хиджрами, все гениталии удаляются ножом, а мочеиспускательный канал остается открытым, в данном случае путем введения «оловянной иглы или трубки». И, опять же, удаленные члены не выбрасывали: они назывались «драгоценностями» и хранились в специальных сосудах. Стент говорит, что это происходит потому, что обладание «драгоценностью» необходимо для обеспечения продвижения по службе и для погребения вместе с телом после смерти, чтобы обеспечить полноту в загробной жизни. Известны и другие сведения о кастрации. Существуют судебные разбирательства и личные свидетельства, которые содержат рассказы о жизни русских скопцов[270]. Совсем недавно в интернете появились сайты о кастрации своими руками.

К счастью, описание операции кастрации в Византии сохранилось в медицинской энциклопедии, составленной в VII веке врачом Павлом Эгинским[271]. В своем «Сокращении медицины» Павел рассказывает, что иногда выполнял эту операцию под давлением «некоторых весьма влиятельных людей», и описывает два метода кастрации: один путем сжатия (κατὰ θλάσιν), а другой путем отсечения (κατ’ ἐκτομήν). Он описывает это так:

Метод сжатия осуществляется следующим образом: детей, еще в младенчестве, помещают в таз с теплой водой, а затем, когда тело размягчится, в том же тазу сжимают яички пальцами, пока они не исчезнут и, раздавленные, больше не будут чувствоваться на ощупь. Метод же отсечения таков: пусть кастрируемого положат спиной на скамью, а мошонку с яичками следует взять пальцами левой руки и, оттянув, сделать скальпелем два прямых надреза, по одному в каждом яичке. Когда яички выйдут, их нужно отрезать от кожи по кругу, оставив только тончайшую связь для сообщения сосудов. Этот метод предпочтительнее метода сжатия: ведь у «сжатых» иногда еще возникает тяга к сношению, так как определенная часть яичек, как представляется, избежала сжатия.

Указав на существование двух методов кастрации (простого повреждения и хирургического удаления яичек), Павел сообщает также, что в Византии удаление самого полового члена (пенэктомия) не было обычным явлением. Это, возможно, объясняет то, почему Лиутпранд Кремонский, отправленный с посольством к византийскому императору Константину VII в 949–950 годах, был так доволен подарком в виде четырех евнухов, известных как карзимасианы, которых он привез для императора: это были евнухи, созданные на Западе торговцами из Вердена для испанского рынка, – у них были удалены оба яичка и пенис[272]. Тот факт, что византийцы обычно использовали термин ἐκτομίας (что означает «отрезанный») для евнуха, предполагает, что метод отсечения был более распространен. О существовании метода сжатия свидетельствуют другие термины для евнухов, такие как θλιβίας («сдавленный») и θλαδίας («сокрушенный»), – греческие слова, использовавшиеся и римлянами[273]. В Новейшее время появилась другая форма кастрации – химическая[274]. В этом случае действие мужских половых гормонов (андрогенов, из которых наиболее известен тестостерон) нейтрализуется приемом лекарств – антиандрогенов. Химическая кастрация может использоваться в медицинских и карательных целях и является более радикальной, чем физическая, так как последняя может оставить в организме некоторое количество тестостерона, поскольку тот вырабатывается не только семенниками.

Однако не все евнухи создаются специально. Существует ряд других типов евнухов, которые также необходимо учитывать. Во-первых, есть случайные евнухи. Пример этой категории – Филетер, правитель из династии Атталидов, которого будто бы раздавила толпа, когда он был ребенком[275]. И это не единичный случай. Позднеантичный военачальник Соломон, служивший при Юстиниане I, как говорили, был также сделан евнухом непреднамеренно, еще будучи в пеленках[276]. В обоих случаях, по-видимому, произошло случайное сжатие. Встречаются и более поздние примеры этого. В случае певцов-кастратов кажется, что многие из них стали евнухами, вероятно, из-за несчастных случаев, таких как укус дикого кабана или падение[277]. Среди русских скопцов были те, кто приписывал свое состояние несчастному случаю: один утверждал, что был ранен на войне с Наполеоном[278]. Такие истории, по-видимому, были также прикрытием для преднамеренной кастрации, как это подозревают в случае с Филетером. Однако представляется вполне вероятным, что существовали и те, чьи гениталии были повреждены случайно. Весьма показательный пример – случай воинов, и Плиний Старший признает, что мужские яички подвержены случайным травмам[279]. Миллан описывает случай с мужчиной в Париже, который в сентябре 1907 года кастрировал своего собственного сына, так как думал, что у того были кровосмесительные отношения с его женой[280]. Совсем недавно, в 2005 году, на веб-сайте BBC News сообщалось о случае женщины, которая в ярости оторвала левое яичко своему бывшему бойфренду[281].

Существуют и те, кто стал евнухом от рождения, или, как говорит Мф. 19:12, «рожденные евнухами». Хороший пример этого из римского мира – галльский софист II века н. э. Фаворин Арелатский[282]. Филострат описывает его как родившегося с двойной природой: и мужчины, и женщины, и обладавшего характерными чертами евнуха: высоким голосом и отсутствием бороды[283]. Он сообщает также, что Фаворин назвал себя евнухом в своем объяснении трех парадоксов своей жизни: хотя он был галлом, он был эллинизирован; хотя он был евнухом, его судили за прелюбодеяние; и хотя он поссорился с императором, он всё еще был жив. Считается, что у Фаворина были неопущенные яички или что он родился без них, и высказывалось предположение, что он страдал синдромом Рейфенштейна[284]. Категория евнухов от рождения прямо упоминается Клавдием Мамертином в его панегирике императору Юлиану[285]. Урожденные евнухи встречаются и в других культурах. Касательно итальянских кастратов существует история о том, что Балани родился с пустой мошонкой, но позже, во время его певческой карьеры, яички у него опустились[286]. Хотя в этом примере можно усомниться, вероятно, что в общину хиджр могут входить и урожденные евнухи[287]. Ансийон ссылается на урожденного евнуха, которого он видел в Берлине в 1704 году: родители возили его по Европе, чтобы заработать денег[288]. Современный термин для описания «урожденных евнухов» – «интерсексуальный», хотя старый термин «гермафродит», несомненно, известен лучше[289]. Наконец, к евнухам могли причислять даже импотентов[290].

Физические последствия кастрации

Возвращаясь к категории преднамеренно созданных евнухов, необходимо установить физические последствия операции по кастрации. Как заметил Руссель, только тех мужчин, которые были кастрированы до наступления половой зрелости, можно считать настоящими евнухами, так как они обладают классическими физическими чертами, присущими евнуху[291]. Удаление или сдавливание яичек у маленьких мальчиков предотвращало наступление половой зрелости из-за недостаточной выработки нужного количества мужских половых гормонов. Это состояние в медицинской терминологии называется первичным гипогонадизмом[292]. Наиболее известными физическими признаками этого состояния, проявляющимися, когда индивид достиг уже зрелого возраста, были отсутствие волос на лице и несломавшийся голос, как мы уже видели у Фаворина. Отсутствие обычного уровня гормонов приводило к отсутствию вторичных половых признаков. Голос оставался высоким, так как увеличения размеров перепончатых голосовых связок из-за воздействия мужских гормонов не происходило[293]. Другими эффектами были сохранение пенисом (в тех случаях, когда он тоже не удалялся[294]) своего детского размера и удлиненные конечности[295]. Кроме того, считается, что кожа становится бледной и морщинистой[296]. Форма тела может быть более похожей на женскую из-за повышенного развития подкожного жира и жировых отложений, сосредоточенных в области груди, бедер и ягодиц, что вызвано преобладанием женских гормонов[297]. Вопрос о физических последствиях кастрации объясняет то волнение, которое проявилось при эксгумации тела Фаринелли в 2006 году из его могилы в Болонье для научного исследования. Оно должно было включать в себя измерение его костей и проведение теста ДНК[298].

Таким образом, нет сомнений в том, что ставший евнухом до наступления половой зрелости отличался физически. Однако не всех мужчин кастрировали до наступления половой зрелости, и физические последствия оскопления в этом случае необходимо рассматривать отдельно. Кастрация после достижения совершеннолетия более распространена в тех случаях, когда этот акт производился добровольно (например, в религиозном контексте: галлы, ранние христиане, русские скопцы и хиджры) или применяется в качестве формы наказания. Обычно видно, что в таких случаях кастрация не создает классических физических особенностей евнуха, поскольку тело уже развилось. Таким образом, постпубертатный евнух не был так визуально заметен, как ставший евнухом до полового созревания.

Помимо физических эффектов, психологические и сексуальные последствия кастрации для евнухов препубертатного и постпубертатного возраста порождают интерес, равно как и неопределенность. Пензер утверждает, что и кастрированные в детстве, и оскопленные во взрослом возрасте страдают от психологической травмы, поскольку последние сразу могут оценить то, что они потеряли, а первые позже понимают, чего они были лишены[299]. Однако, вероятно, это слишком широкое обобщение. Как было установлено, некоторые мужчины хотели быть кастрированы и потому, по-видимому, не жалели о своем поступке, если только позже не передумали. Что же касается тех, кого кастрировали против их воли, то без серьезных личных свидетельств и документов нам приходится лишь строить догадки. Влияние кастрации на сексуальную жизнь индивидуумов вызывает еще больше вопросов. Существует множество историй о сексуальной активности евнухов. Ювенал превозносит сексуальную ценность постпубертатного евнуха: его пенис развит, и (что обычно для евнуха) нет риска оплодотворения[300]. В своем трактате «Об истинной непорочности в девстве» Василий Анкирский, епископ IV века (и бывший врач), предупреждал девственниц об опасностях постпубертатных евнухов, которые всё еще горят желанием, но которым не нужно беспокоиться о том, что женщины от них забеременеют[301]. В той же поздней античности монах Павел Элладик рассказывает в своем письме историю монаха-евнуха Евтропия, который вожделел своего крестника до такой степени, что эякулировал[302]. Поскольку Евтропий первоначально служил в знатном доме, будучи секретарем знаменитой Юлианы Аникии, вполне вероятно, что он стал евнухом еще до полового созревания. Однако в своем труде «В защиту евнухов» Феофилакт Охридский заявляет, что такие евнухи не страдали от ночных поллюций, в отличие от неоскопленных монахов, хотя его утверждение кажется необычным[303]. Имеются многочисленные сообщения о сексуальных связях певцов-кастратов, которые должны были быть евнухами препубертатного возраста[304]. Пешели скептически относятся к тому, что кастрат мог вступать в сексуальные отношения с женщиной до такой степени, чтобы совершать половой акт, однако Барбье признает, что это было возможно, хотя и предупреждает об опасностях обобщений. Современные исследования русских скопцов также рассматривали вопрос о сексуальном влечении у них[305]. Они приходили к противоположным выводам: от его полного отсутствия до сильного присутствия, причем последнее повторяет точку зрения Василия Анкирского. Тот несомненный факт, что кастрация среди скопцов могла происходить в разном возрасте, и что были различия в полноте этой процедуры, и некоторые скопцы мужского пола вообще не подвергались кастрации, лишь усиливает неопределенность. Примечательно, однако, что медик Пеликан подчеркивал утрату ими полового влечения. В ХХ веке предпринимались попытки получить более конкретную информацию, хотя они, как правило, были сосредоточены на постпубертатных евнухах, так как препубертатные евнухи стали более редки с ослаблением феномена певцов-кастратов и придворных евнухов[306]. Обзор Таубера показал, что данные, полученные от других евнухов, с которыми ему приходилось работать, не всегда были четкими, хотя Таубер и заметил, что сексуальные последствия кастрации определялись не только физически: многое зависело от обстоятельств жизни конкретного человека. Однако он смог сделать вывод, что после кастрации может возникнуть «широкий спектр сексуальных реакций». Интересно, что в его рецензии на исследование русских скопцов говорится, что двадцатилетний молодой человек, которому удалили яички на десятом году жизни, смог достичь эрекции. Исследование Вилле и Байера, посвященное кастрации в Германии, выявило разнообразие сексуальных последствий кастрации. Они утверждают, что

сексуальный интерес, либидо, эрекция и эякуляция обычно снижались в 75 % случаев в течение 6 месяцев. Примерно 10 % оставались сексуально активными в течение многих лет на несколько сниженном уровне, в то время как 15 % сообщили о сексуальном возбуждении в течение более длительного периода времени, но им требовалась более интенсивная стимуляция для сексуальной разрядки.

Таким образом, ясно, что даже в современном мире качество информации может быть неудовлетворительным[307], и что все те, кто подвергся кастрации, не обязательно страдают одинаково в плане сексуальной активности. Утверждение о том, что у препубертатных евнухов почти не было сексуального влечения, тогда как у постпубертатных евнухов оно было значительно снижено или отсутствовало, хотя они могли (если у них был пенис) испытывать эрекцию и эякуляцию[308], может быть, в общем и целом, принято при условии допущения разных вариантов в этом аспекте[309]. Вероятно, это можно объяснить различным уровнем тестостерона, который возможен у человека после кастрации. Следует также признать, что в наше время хирургическая кастрация может быть дополнена гормональной терапией. Например, взрослые мужчины, которые стремятся к кастрации, но хотят оставаться сексуально активными, могут вводить себе тестостерон[310], а Нанда столкнулась с хиджрой, которая усиливала свою феминизацию, принимая женские гормоны[311]. Таким образом, естественные эффекты кастрации могут быть химически уменьшены или усилены. Наконец, следует также понимать, что, даже если бы евнухи не обладали сексуальной силой, они всё равно могли бы иметь ценность в качестве сексуальных партнеров[312].

Идейные последствия кастрации

Кастрация, впрочем, порождала не только физические последствия: она оказывала влияние и на то, как евнухи воспринимались с точки зрения пола и характера. Например, Миллан отмечает согласие большинства современных авторов в том, что «евнух – это существо, деградировавшее морально так же, как и физически, и его двойственность, инстинкт крови, трусость и зависть составляют саму основу его темперамента» (хотя на самом деле он рассуждает шире, чем кажется, и считает, что евнухов следует судить как личностей и следует принимать во внимание их обстоятельства[313]). Идеи о поле и характере евнухов будут подробно рассмотрены в последующих главах, а настоящая глава завершится несколькими предварительными комментариями об идейных последствиях оскопления.

С точки зрения пола факт кастрации может привести к тому, что евнухи будут рассматриваться как нечто сродни женщинам. Это особенно ясно видно в греко-римской медицинской традиции, особенно в аристотелевском корпусе[314]. В Древней Греции считалось, что между телами мужчин и женщин существуют основополагающие различия, которые выражались в обычных терминах для их описания: тела мужчин были горячими и сухими, тогда как тела женщин – холодными и влажными[315]. В своем труде «О возникновении животных» Аристотель прямо заявляет, что из-за своего увечья евнухи переходят в женское состояние[316]. Это становится ясно также, когда он пытается объяснить, почему мужчины могут облысеть, но с женщинами, детьми и евнухами этого не происходит. Он пишет так:

Люди в своих возрастах минуют лето и зиму. Вот почему никто не лысеет до полового акта, а тогда для тех, кто таковы по природе, [облысеть] легче. Ведь по своей природе мозг – это самая холодная часть тела, а половой акт охлаждает, ведь он есть выделение чистого и природного тепла. Поэтому совершенно понятно, что мозг чувствует это первым… А женщины не лысеют, ведь их природа близка природе детей: обе не вырабатывают семенную секрецию. И евнух не становится лысым из-за своего превращения в женщину, а появляющиеся позднее волосы у него либо не растут, либо выпадают, если евнухам случится их иметь, за исключением лобка. Ведь и у женщин первых нет, а вторые растут на лобке. Это искажение есть переход от мужского к женскому[317].

Такое отождествление евнухов с женщинами можно найти и у римских писателей, например в стихотворении Катулла об Аттисе: как только этот галл оказался кастрирован, его называют уже не «он», а «она»[318]. Мнение о том, что евнухи феминизированы, имело последствия в том, как они должны были себя вести. Им приписывается поведение, которое обычно ассоциировалось с женщинами.

Всё это подводит нас к вопросу о характере евнухов, и самое устойчивое суждение по этому поводу проистекало из того факта, что они не могли иметь потомства. Одно из таких мнений заключалось в том, что евнухи были заняты накоплением денег для себя, так как у них не было детей, которым они могли бы их завещать. По сути, скопцы были скупцами[319]. Эта точка зрения имела очень долгую историю: она встречается и у позднеантичного историка Аммиана Марцеллина[320], и в представлениях о русских скопцах[321]. Интересно, что в греко-римском мире евнух, по всей видимости, ассоциировался с ролью казначея. Атталиду Филетеру царь Лисимах доверил крепость Пергам, где хранились его богатства, так как Лисимах был разгневан тем, что царь-соперник описывал его как казначея, ибо это пятнало его сравнением с евнухом[322]. В позднеантичный период евнухи всё еще выполняли роль казначея (сакеллария) – например, Нарсес, более известный своими победами над готами[323]. Эту роль они сохраняли и в Византии: евнух Лев, заказчик Библии Льва, был сакелларием[324].

Заключение

Кастрация занимает центральное место в изучении евнухов, но это предмет, исследование которого весьма проблематично. Информации об этой операции недостаточно, а степень и последствия кастрации могут различаться. Кроме того, относительно недавние разработки в области химической кастрации и химической терапии, связанной с кастрацией, внесли совершенно новый вклад в эту тему. Ясно то, что она была распространена на протяжении всей истории человечества по целому ряду причин, а не только из-за желания создавать евнухов. Очевидно также, что тема кастрации всегда вызывала сильные реакции, и не только на саму операцию, но и на ее последствия. Все эти факторы необходимо учитывать, когда мы пытаемся понять феномен евнуха.

Глава 4

Придворные евнухи в поздней Римской империи

Введение

Одна из отличительных черт поздней Римской империи – появление института евнухов при императорском дворе. Это новшество особенно отмечалось многими авторами IV века и нашло отражение в карьере нескольких выдающихся главных спальничих, например Евсевия и Евтропия. В настоящей главе мы проследим этот феномен на протяжении Поздней античности (IV–VI века), но особое внимание уделим изучению того, почему придворные евнухи стали столь характерной чертой Римской империи в этот период. По этому поводу было выдвинуто несколько теорий, и все они будут здесь рассмотрены и оценены, прежде чем сделать окончательный вывод.

Придворные евнухи в Поздней античности

Как уже отмечалось, римские императоры, правившие до IV века, были хорошо знакомы с евнухами[325]. Императорский дворец, как и другие элитные дома, мог иметь среди прислуги и рабов-евнухов. Однако общепризнано, что в Поздней античности евнух стал институциональной особенностью двора[326]. Евнухи образовывали особую группу, постоянно служившую при императорах. Они обычно классифицируются как спальничие (кувикуларии), во главе которых стоит главный спальничий (praepositus sacri cubiculi)[327]. Как этой группе, так и отдельным придворным евнухам позднеантичные источники приписывают обретение политической власти благодаря влиянию на римских императоров.

Одно из наиболее ярких описаний положения и власти евнухов при позднем римском дворе – рассказ историка Аммиана Марцеллина о правлении Констанция II (337–361)[328]. Хотя Аммиан писал свою историю в конце IV века, в царствование Констанция он активно участвовал в военных и политических делах, будучи офицером при военачальнике Урсицине. Много внимания он уделяет Евсевию, главному спальничему императора[329]. Ведущая роль евнуха в управлении империей и его влияние на Констанция и его коллег-чиновников ярко подчеркнуты. Евсевий был ключевой фигурой, он предупреждал императора об опасностях, которые исходили от таких влиятельных лиц, как военачальник Урсицин и цезарь Галл, и принимал меры против них[330]. Значение Евсевия при дворе было таково, что другие чиновники искали его благосклонности и старались угодить ему[331]. Ведущая роль этого евнуха в царствование Констанция подтверждается тем фактом, что после смерти Констанция Евсевий участвовал в спорах о том, кто должен быть следующим императором. При следующем императоре, Юлиане (361–363), который инициировал судебные процессы над ведущими должностными лицами предыдущего царствования[332], Евсевий был казнен. Описывая судьбу главного спальничего, Аммиан размышляет о той степени власти, которой он достиг при Констанции, и утверждает, что власть его была почти равна власти императора[333]. Широкое присутствие евнухов при дворе Констанция и их влияние также упоминаются этим историком, который однозначно идентифицирует их как евнухов или спальничих. Он пишет, что они смогли спасти спальничего Горгония от наказания, добиться прекращения дела против магистра конницы Арбитиона и настроить Констанция против Урсицина[334].

Хотя Аммиан сосредоточен, прежде всего, на описании той власти, которой евнухи обладали при Констанции, ибо это часть сознательного очернения им этого императора и параллельного восхваления Урсицина и Юлиана[335], он тем не менее указывает, что евнухи были общей чертой позднего римского двора. Как цезари, Галл и Юлиан имели своих собственных главных спальничих, Горгония и Евферия соответственно, причем последний появился в императорском дворце при Константине Великом (306–337) и уже служил Константу (337–350)[336]. Спальничие имелись, согласно источникам, и у Валентиниана I (364–375), евнухи прямо упоминаются как часть двора его брата Валента (364–378)[337]. Множество других авторов IV века лишь усиливают наше представление о том, что евнухи были неотъемлемым элементом позднего римского двора и что они составляли могущественную силу. В своем рассказе об ужасных судьбах тех императоров, которые преследовали христиан, и об изменении религиозной обстановки при Константине и Лицинии в 310-х годах Лактанций кратко, но драматично описывает придворных евнухов[338]. Упоминая меры, принятые Диоклетианом (284–305) в своем собственном доме, Лактанций сообщает, что они включали в себя казнь евнухов, хотя те «некогда пользовались большой властью» и «Диоклетиан и весь дворец зависели» от них. Столь же краткий, но важный комментарий дает антиохийский софист Либаний, рассказывая о судебной реформе Юлиана после его вступления на престол в 361 году. Император избавил дворец от тех, кого считал ненужной челядью, включая евнухов, которые «по численности своей превосходили мух вокруг стад весной»[339].

Другие тексты IV века показывают еще большую озабоченность темой евнухов. Яркий пример этого – пресловутая «История августов»[340]. Это собрание биографий императоров от Адриана (117–138) до Карина (283–285), написанных разными авторами в царствование Диоклетиана и Константина. Впрочем, обычно считается, что эти жизнеописания были делом рук одного автора, который создал их в конце IV или даже в начале V века[341]. Таким образом, историческая ценность этого текста ставится под сомнение. Что же касается озабоченности придворными евнухами, то замечания на эту тему сосредоточены в биографии Александра Севера (222–235), хотя всплывают также в жизнеописаниях Гелиогабала (218–222) и Гордиана III (238–244). Суть этих замечаний состоит в том, чтобы осудить влияние евнухов при римском дворе и восхвалить тех императоров, которые предпринимали меры, чтобы остановить его. Александр Север высоко оценивается здесь за то, что лишил евнухов того положения и власти, которых они достигли при дворе его предшественника. Гелиогабал, напротив, порицается как раб своих евнухов: ведь именно при нем они приобрели высокий статус и влияние[342]. Сообщается, что Александр ограничил функцию евнухов при дворе их более традиционной ролью по уходу за женщинами, а прочих раздал своим друзьям[343]. Он был непреклонен в том, что у них не должно быть политической власти, как то было в предыдущее царствование[344]. Гордиан III также восхваляется за решение проблемы придворных евнухов[345]. Учитывая характер «Истории августов», считается, что эти подробности касательно придворных евнухов времен Гелиогабала, Александра Севера и Гордиана не следует воспринимать как историческую реальность. Их рекомендуют понимать скорее как отражение состояния империи в IV веке, когда евнухи стали значительным и влиятельным элементом при дворе, чему некоторые императоры действительно противодействовали[346]. Такая интерпретация подтверждается тем, что автор иногда высказывает свое личное мнение или замечания касательно «современных» дел. В биографии Александра Севера он с осторожностью признает, что император, для которого он пишет (предположительно, Константин), сначала сильно зависел от своих евнухов, но затем ограничил их власть[347]. В жизнеописании Аврелиана (270–275) он рассматривает свойства дурного императора, и перечисляет в качестве одного из них скупых евнухов[348]. Таким образом, автор «Истории августов» считает само собой разумеющимся, что он живет в мире, где всегда существовали придворные евнухи, которые могли достичь большого влияния и власти.

Заслуживает упоминания еще один текст – первая инвектива Клавдиана против евнуха Евтропия[349]. Поэт-александриец написал ее в 399 году, когда Евтропий, главный спальничий императора Аркадия (395–408), занял древнюю римскую должность консула[350]. Произведение было составлено в обстановке политической напряженности между дворами Аркадия и его брата Гонория (395–423), первый из которых базировался на востоке в Константинополе, а второй – на западе в Италии. Поскольку оба императора были молоды, власть в большей степени принадлежала фактическим правителям: на востоке это был Евтропий, а на западе – полководец Стилихон. Клавдиан получил роль «придворного поэта» при западном дворе, и потому его литературные нападки на Евтропия могут служить примером политической конкуренции, существовавшей между двумя дворами[351]. Хотя инвектива Клавдиана направлена на отдельного человека, она тем не менее описывает те власть и статус, которых придворные евнухи могли достичь в империи. В ней описана карьера Евтропия в качестве раба до его поступления на императорскую службу, а также детали его деятельности и влияния как чиновника. Они включали в себя и военную функцию, поскольку он возглавлял кампанию против гуннов[352]. Евнух занимал консульский пост, что указывает на его политическое значение и, по-видимому, этот факт и спровоцировал инвективу, так как Клавдиан начинает с того, что фокусируется на этом событии как на некоем возмутительном предзнаменовании[353]. Общее впечатление, которое создает поэт, состоит в том, что Евтропий фактически правил Восточной империей.

Рассмотренные выше тексты показывают, что в IV веке евнухи были обычным элементом позднего римского двора и что они могли достигать политической власти. Они указывают и на то, что такая ситуация могла вызывать и враждебную реакцию. Та глубина, до которой могла дойти эта ненависть, лишь усиливает наше впечатление о значении придворных евнухов в аппарате управления империей. «История августов» утверждает, что некоторые императоры стремились ограничить присутствие и влияние евнухов при дворе. Самый известный пример императора, преследовавшего такие цели, – Юлиан (361–363). Это обстоятельство подробно описывается в источниках о его царствовании, включая труды самого Юлиана. Основным мотивом, как правило, называется оптимизация многочисленной придворной прислуги по экономическим соображениям[354], но в этом начинании есть и элемент критики самой природы предыдущего правления. Юлиан замечает, что при Констанции слово «евнух» часто упоминалось и почиталось, но при нем оно употребляется как оскорбление и упрек[355]. В речи, восхваляющей Юлиана, Клавдий Мамертин, один из консулов 362 года, напоминает о неприятной ситуации, которая существовала во время правления Констанция II, когда представители элиты, стремившиеся занять должность, должны были заискивать перед придворными евнухами из-за благосклонности к ним императора[356]. Тут сразу вспоминается главный спальничий Евсевий, и вполне возможно, что Юлиана на его действия спровоцировала неприязнь к этому конкретному евнуху. Безусловно, он в некоторой степени винил Евсевия в своих плохих отношениях с Констанцием, и этот евнух сыграл определенную роль в падении его единокровного брата Галла. Главный спальничий был одной из главных жертв судебных процессов, проходивших в Халкидоне в начале правления Юлиана. Другим императором IV века, который, по общему мнению, выступал против могущественных придворных евнухов, был Магн Максим (383–387). Военный, который пришел к власти, провозглашенный своими войсками в Британии, Максим старался стать важным политическим игроком на Западе. Сообщается, что он отказался держать евнухов в качестве стражей при своем дворе и что спальничим у него был не евнух, а старик, сопровождавший его с юности[357].

Итак, враждебные чувства по отношению к придворным евнухам могли отражаться в действиях некоторых императоров. Однако, как замечает Гюйо, их возможности обходиться без евнухов существовали пределы[358]. Несмотря на свое враждебное отношение к евнухам, Юлиан, поддерживал хорошие отношения с некоторыми из них. Например, с Мардонием, который учил Юлиана в детстве и который, как рассказывают, и привил ему любовь к эллинской культуре, в частности к Гомеру[359]. Конечно, Мардоний не был придворным евнухом, но есть случай Евферия, который был главным спальничим Юлиана во время его правления в Галлии. Этот евнух, по-видимому, оказал Юлиану важные услуги, в частности, дважды выступал в качестве его посла к Констанцию, в 357 и 360 годах[360]. Обычно считается, что Евферий оставался в хороших отношениях с Юлианом и после его прихода к единоличной власти, а Гюйо отмечает, что при нем активно действовал и другой евнух. Вудс поставил под сомнение оба эти предположения, хотя и поддерживает общий вывод Гюйо о том, что придворные евнухи не исчезли полностью во время правления Юлиана, приводя свидетельство Либания[361]. Что касается Магна Максима, то, несмотря на его заявление, когда епископ Амвросий Медиоланский прибыл в Трир в 387 году для свидания с этим императором, он встретился там с его главным спальничим, который был евнухом[362]. Как кажется, даже те императоры, которые решительно выступали против придворных евнухов, не могли полностью отказаться от их услуг. Император, которого «История августов» восхваляла за то, что он пресек влияние евнухов, также не удалил их полностью от двора[363]. Это еще сильнее подтверждает наш вывод, что евнухи были постоянным элементом позднего римского двора в IV веке, несмотря на свидетельства об определенной озабоченности той властью, которой они могли достичь.

Тот факт, что евнухи по-прежнему встречаются в качестве ключевых служителей при дворе в V–VI веках, показывает, что традиция придворного евнушества в Римской империи полностью прижилась. Несколько евнухов особенно выделились при Феодосии II (408–450). Важную роль в начале его правления сыграл персидский евнух Антиох[364]. Антиох был кувикуларием при Аркадии и наставником его сына Феодосия. Когда Феодосий сам стал императором, евнух стал его главным спальничим. Хронист Иоанн Малала сообщает, что Антиох был настолько могущественен, что контролировал все дела, но Феодосий в конце концов разгневался на него и заставил его стать монахом и пресвитером, хотя возможно, что этот евнух просто стал жертвой борьбы за власть при дворе[365]. Еще более запомнился евнух Хрисафий, который в 449 году составил заговор с целью убийства гунна Аттилы[366]. Хрисафий был доминирующей фигурой при дворе в последнее десятилетие правления Феодосия, хотя не сообщается, что он занимал должность praepositus sacri cubiculi, – он описывается как спафарий и кувикуларий[367]. Малала приписывает его влияние на императора тому факту, что Феодосий вожделел этого евнуха, который был чрезвычайно красив[368]. Еще один знаменитый главный спальничий Феодосия – Лавс. Он обязан своей славой не своей политической роли, а тому факту, что заказал сборник историй о христианских подвижниках, известный как «Лавсаик»[369]. Впрочем, следует отметить, что ни один современный ему источник прямо не называет Лавса евнухом.

Хотя евнухи особенно ассоциируются с двором Феодосия II, они, очевидно, были общим элементом для любого императорского двора[370]. Например, у Анастасия I (491–518) был главный спальничий Амантий[371]. После смерти императора евнух планировал посадить на престол своего союзника, но был казнен более успешным преемником Анастасия Юстином I (518–527)[372]. При Юстиниане I (527–565) упоминается один из самых известных придворных евнухов, Нарсес[373]. Евнух армянского происхождения, Нарсес был кувикуларием, оказавшим императору важную услугу. В 532 году в качестве спафария он участвовал в подавлении восстания Ника в Константинополе[374], а позже ему было поручено вести войну против готов в Италии, которую он успешно завершил[375]. В ходе своей карьеры Нарсес служил, кроме того, казначеем и главным спальничим[376]. Евнухи Евфрат и Каллиник также отличились в царствование Юстиниана. Прокопий Кесарийский описывает абасга Евфрата как главу придворных евнухов: он рассказывает, как император поручил этому евнуху отправиться в Абасгию, чтобы приказать тамошним правителям отказаться от практики кастрации своих подданных и продажи их ромеям[377]. Что касается Каллиника, то он был главным спальничим императора и весьма трогательно восхвален в эпиграмме Леонтия Схоластика[378]. Он сыграл решающую роль и во вступлении на престол Юстина II (565–578), племянника и преемника Юстиниана[379].

Чтобы оценить значение придворных евнухов для поздней Римской империи, полезно познакомиться и с теми документальными свидетельствами, которые проливают свет на их социальный статус. Например, римское законодательство указывает на тот сан, который получали главные спальничие[380]. К концу IV века высшим должностным лицам были доступны три придворных сана. Это были, в порядке убывания, illustris («сиятельный»), spectabilis («видный») и clarissimus («славнейший»), причем последний был старым титулом, обозначающим сенаторский статус. По крайней мере, с 384 года главные спальничие числились среди illustres[381]. В 422 году Гонорий и Феодосий II издали закон о главных спальничих, в котором говорилось, что те, кто занимает эту должность, должны были иметь тот же сан, что и префект претория, префект города и magister militum[382]. Этот закон отражает тот факт, что сан illustris был подразделен на категории, но теперь главные спальничие должны были принадлежать к высшему разряду. Помимо законодательства, еще один показательный источник – это Notitia dignitatum, документ, датируемый концом IV – началом V века, где подробно описываются гражданские и военные должности как восточной, так и западной половины империи[383]. Несмотря на сложный характер этого текста, он раскрывает статус должности praepositus sacri cubiculi. На Востоке главный спальничий занимает место после префектов претория, префекта города Константинополя и magister militum, тогда как на Западе он стоит после префектов претория, префекта города Рима, магистра пехоты и магистров конницы[384]. В Notitia dignitatum указано также, что главный спальничий Востока имел сан illustris[385]. Другими почетными титулами, которые могли получить евнухи, были комит, патриций и консул, хотя пресловутый Евтропий был единственным евнухом, удостоившимся последнего отличия[386].

Прежде чем перейти к рассмотрению вопроса о том, почему придворные евнухи были столь характерной чертой поздней Римской империи, будет небесполезно сделать несколько дополнительных замечаний. Фундаментальный аспект, заслуживающий комментария, – это власть придворных евнухов, особенно главных спальничих. Были предприняты попытки проанализировать сферу компетенции данной должности[387], но ключевой фактор, объясняющий ее политическое значение и значение придворных евнухов вообще, – это доступ к императору[388]. Придворные евнухи были привилегированной группой, поскольку регулярно лично контактировали с императором, учитывая контекст их обязанностей. Они могли оказывать на него влияние – факт, который признают и современники. Например, Аммиан отмечает возможность придворных евнухов очернить Урсицина перед Констанцием, Малала подчеркивает свободный доступ (παρρησία) Хрисафия к Феодосию II, а Леонтий Схоластик описывает ту близость, которая была у Каллиника с Юстинианом[389]. Этот фактор заставлял и других членов общества ценить придворных евнухов как средство достучаться до императора, тем самым еще больше усиливая их власть[390].

До сих пор настоящая глава была сосредоточена преимущественно на должности главного спальничего и всей группе кувикулариев, но следует отметить, что для евнухов существовали и другие конкретные должности. Как правило, они рассматриваются как служители, подчиненные главному спальничему[391]. Среди этих чиновников были primicerius sacri cubiculi (надзиратель священной опочивальни), castrensis sacri palatii (управляющий священным дворцом), comes domorum per Cappadociam (комит императорских поместий в Каппадокии) и comes sacrae vestis (комит священных одеяний). Эти должности впервые появляются в разные моменты IV–V веков, так что система должностей, видимо, со временем эволюционировала. Следует, однако, отметить, что не все эти должности обязательно занимали евнухи. Например, первым евнухом, про которого известно, что он занимал должность castrensis, был Амантий, который был castrensis императрицы Евдокии, жены Аркадия, и первым castrensis, названным кувикуларием[392]. Однако ясно, что, как и в случае с должностью главного спальничего, эти должности могли дать их владельцу высокий социальный статус. Notitia dignitatum перечисляет primicerius sacri cubiculi и castrensis sacri palatii в числе spectabiles[393]. В дополнение к этим должностям евнухи встречаются в роли главного телохранителя (спафария) и казначея, как уже было отмечено.

Наконец, следует подчеркнуть, что евнухи были не только характерной чертой позднеантичного двора на Востоке, но встречались при дворе и на Западе[394]. Несмотря на ориенталистский тон упреков Клавдиана в адрес Евтропия, ясно, что в поздней Римской империи придворные евнухи были общеимперским, а не чисто восточным феноменом. Когда император Констанций II жил на Западе в первой половине 350-х годов, главным образом в Милане, с ним был его главный спальничий Евсевий. Будучи цезарем на Западе, Юлиан назначил Евферия своим главным спальничим, причем этот евнух уже служил Константу на Западе. Реакция Магна Максима на придворных евнухов была явно необычной и в любом случае не нашла продолжения. Грациан (367–383) и Валентиниан II (375–392), как и их отец Валентиниан I, привечали евнухов при дворе[395]. Евнухи Арсакий и Терентий оказали Гонорию (395–423) добрую услугу, отвезя Евхерия, сына Стилихона, в Рим и казнив его там. Терентий был награжден должностью praepositus sacri cubiculi, а Арсакий назначен его заместителем[396]. Узурпатор Константин отправил евнухов с дипломатической миссией к Гонорию[397]. Как было отмечено, Notitia dignitatum указывает, что существовал главный спальничий Запада, как и Востока; известно, что в 454 году Валентиниан III (425–455) убил военачальника Аэтия с помощью своего главного евнуха[398]. Менее драматично упоминание об Аколии, praepositus sacri cubiculi при Валентиниане III[399]. Даже после падения Западной Римской империи традиционная должность главного спальничего и придворного евнуха сохранялась в VI веке при романизированном дворе остготского короля Теодориха (493–526), базировавшемся в Равенне на севере Италии[400]. Одна надпись свидетельствует о существовании Седы, евнуха и кувикулария Теодориха[401]. Известен также praepositus cubiculi Теодориха Тривила[402].

Зачем нужны евнухи при дворе?

В первой части настоящей главы речь шла о том важном положении, которое евнухи занимали и сохраняли при поздних римских императорах. Теперь же перейдем к рассмотрению того, почему дело обстояло именно так. Этот вопрос имеет универсальное значение для феномена использования евнухов при царских и императорских дворах, и историки предлагали для него различные объяснения. Одна из простейших теорий использования евнухов монархами состоит в их роли охранителей женщин[403]. Поскольку евнухи считались безопасными партнерами для женщин (или, по крайней мере, было понятно, что те от них не могут забеременеть), эта функция считалась для них подходящей. Примечательно, что те дворы, при которых существовали гаремы, можно было отличить и по более широкому использованию евнухов, например китайский или османский[404]. Даже в римском обществе встречается представление о том, что евнухи – подходящие слуги для женщин. В комедии Теренция «Евнух» (161 год до н. э.) изображен евнух Дор, которого дарят в дом куртизанки Фаиды[405]. Место Дора занимает неевнух Херея, сумевший таким образом получить доступ к молодой девушке Памфиле, чьей любви он в конце концов добивается. В императорский период Плавтиан, префект претория при Септимии Севере (193–211), по рассказам, кастрировал 100 знатных римских граждан, чтобы они служили его дочери Плавтилле слугами и учителями[406]. В поздней Римской империи представительницы элиты, включая императриц, обычно находились в обществе евнухов[407]. В знаменитом 22-м письме Иеронима к Евстохию о девственности упоминается римская матрона, раздававшая деньги нищим в храме святого Петра, и указывается, что ее сопровождали евнухи (semiviris – «полумужчины»)[408]. Мать Юлиана Василина обучалась у евнуха Мардония, а императрица Евсевия общалась с Юлианом через своих евнухов[409]. Впрочем, можно спорить о том, стали ли евнухи выполнять роли слуг и чиновников при мужчинах и действовать на мужской политической арене просто из-за расширения своих обязанностей за пределы женской сферы[410]. Их значение для правителей-мужчин было так велико, что маловероятно, чтобы они получили эту должность не напрямую. Весьма показательно, что в поздней Римской империи императрица обзавелась собственным главным спальничим только в V веке, – направление заимствования было от мужчин к женщинам[411].

Даже если евнухи и появились впервые при дворе и во дворце, чтобы ухаживать за женщинами, ясно, что цари и императоры считали их незаменимыми по другим причинам. Альтернативная точка зрения, что только «слабые» правители-мужчины зависели от евнухов, тогда как «сильные» могли обходиться без них, имела своих последователей в прошлом и была убедительно опровергнута[412]. «Сильные» императоры использовали евнухов с такой же вероятностью, а власть евнухов была скорее институциональной, а не просто зависела от особенностей характера монарха.

Конечно, историки искали альтернативные объяснения использованию монархами евнухов. В своем исследовании о евнухах в исламе Аялон утверждает, что именно преданность евнухов делала их столь ценными для правителей[413]. Он пишет, что как раз это качество и «составляло саму основу их успеха в исламской и в других цивилизациях». Интересно, что к такому выводу его привели не только источники о деятельности евнухов в исламском мире, но и наблюдения древнегреческих авторов, в частности Геродота, а также Ксенофонта. Геродот примечателен своей высокой оценкой значения евнухов для персидских царей как верных и преданных слуг. Рассказывая о мести евнуха Гермотима человеку, который его кастрировал, он отмечает, что «варвары» считают евнухов особенно заслуживающими доверия[414]. Аялон цитирует также рассказ Ксенофонта о мотивах Кира Великого (560/59–530 годы до н. э.) использовать евнухов на своей службе[415]. Их верность была здесь решающим фактором, но, в отличие от Геродота, Ксенофонт объясняет, почему считалось, что евнухи обладают этим свойством[416]. Они были преданы царю потому, что у них не было других связей (например, с детьми или женщинами), в которые можно было бы вкладывать деньги, а также потому, что другие члены общества относились к ним враждебно, так как они были евнухами[417]. Царь предложил им награду и защиту, и они отплатили ему абсолютной лояльностью.

Доверие к евнухам проявляется и в более современных контекстах: так, было высказано предположение, что популярность хиджр в качестве депутатов заключается в «отсутствии у них семейных связей», то есть в решении обычной проблемы «кумовства и коррупции»[418]. Для поздней Римской империи вера в лояльность евнухов привела к появлению альтернативной этимологии слова «евнух», приведенной Епифанием Кипрским в его «Панарионе», трактате против ересей, написанном в конце IV века[419]. Прочные отношения между поздними римскими императорами и их главными евнухами действительно существовали, как показывают примеры Констанция II и Евсевия, Аркадия и Евтропия, Феодосия II и Хрисафия, Юстиниана и Каллиника. Тот факт, что некоторые евнухи были казнены следующим правителем после смерти «своего» императора, еще раз свидетельствует о единении, которое могло существовать между правителем и слугой[420]. Возможно, следует отметить, что даже певцы-кастраты могли выполнять некие миссии для важных лиц и приобретать политический вес. Например, Атто Мелани стал королевским камергером в Париже, будучи секретным агентом кардинала Мазарини, а Фаринелли не только пел при испанском дворе, но и выполнял политические и административные функции и был удостоен звания командора ордена Калатравы[421]. Впрочем, как указывает Ксенофонт, лояльность евнухов правителям была в значительной степени обусловлена их социальной изоляцией: фактически у них не было другого выбора. Таким образом, проявляемая ими преданность была скорее рациональной реакцией на собственную ситуацию, чем присущим им положительным качеством.

Кроме того, существовал и противоположный взгляд на евнухов. Вероломные евнухи фигурируют в рассказе Ктесия об истории Персии наряду с преданными[422]. Особенно памятен заговор евнуха Артоксареса с целью заменить собой Дария II (423–405/4 годы до н. э.) на престоле, для чего он изготовил себе фальшивую бороду и усы, чтобы сойти за полноценного мужчину[423]. Правдива эта история или нет, но она указывает на тот факт, что сосуществовали противоположные представления о евнухах: их могли идеализировать как верных слуг, но и демонизировать как вероломных предателей[424]. Последняя характеристика может быть крайностью, но очевидно, что придворные евнухи могли преследовать и свои собственные цели. Драматичный пример этого – случай араба Самоны, главного евнуха византийского императора Льва VI (886–912), который попытался покинуть империю и убежать на родину[425]. Даже у Геродота есть пример евнуха, который заботится о своих собственных интересах, ухватившись за возможность сбежать с сокровищами[426]. Пример из эллинистического времени представляет Филетер, которому Лисимах доверил Пергам и свою сокровищницу, но он продолжал создавать базу для собственной власти[427]. Несмотря на то, что Аялон настаивал на преданности придворных евнухов, чтобы объяснить их значение, он понимал, что действия некоторых исламских евнухов не подтверждают такой вывод[428]. Однако он предпочитал считать, что нарушение преданности происходило редко.

Как указывает Ксенофонт, важным фактором предполагаемой преданности евнухов было то, что у них не было собственных жен, любовниц или детей. Историки отмечали еще один элемент, способствующий социальной изоляции придворных евнухов: они были рабами или слугами иноземного происхождения[429]. Это наиболее очевидно для исламских придворных евнухов, особенно в Османской империи. Поскольку Пророк запретил кастрацию, единственным возможным источником поставки евнухов стали немусульманские земли. Яснее всего это видно по использованию османскими султанами черных евнухов, получивших дурную славу из-за ориенталистских картин гарема, которые способствовали формированию образа евнуха в представлении широких масс[430]. Менее известно то, что при османском дворе использовались и белые евнухи[431]. Казус Османской империи иллюстрирует тот общий момент, что в исламских государствах придворные евнухи, как правило, были этническими чужаками[432]. Учитывая важность получения иноземных евнухов, Аялон отмечает, что они не могли иметь своих собственных семей (таким образом, их преданность не разделялась) и не могли создать свою собственную династию[433]. Точно так же и в поздней Римской империи существовало отвращение к кастрации собственных граждан, но допускалось, чтобы иностранцы выполняли роль придворного евнуха. Константин I (306–337) постановил, что евнухов не должно создавать в Римской империи, а Лев I (457–474) позже определил единственный допустимый источник евнухов – импорт кастрированных варваров[434]. В IV веке римский грамматик Элий Донат утверждал, что на Востоке евнухи происходили из Армении, а в VI веке Прокопий Кесарийский заявлял, что во время правления Юстиниана I большинство евнухов при императорском дворе в Константинополе происходили из Абасгии на восточном берегу Черного моря[435]. Евнухи-иностранцы встречались и при китайском дворе. Цай отмечает, что при династии Мин они поставлялись из Вьетнама и Кореи, и отмечает, что существовали «веские причины для назначения евнухов из других рас и племен на должности, заслуживающие доверия, так как одной из главных забот императора была безопасность императорской династии. Лучшим способом сберечь ее и сохранить придворную тайну было использование евнухов иностранного происхождения»[436]. На первый взгляд кажется, что правители ценили придворных евнухов из иностранцев, поскольку это обстоятельство усиливало их социальную изоляцию и, следовательно, их преданность. Однако не каждая империя, в которой были придворные евнухи, использовала исключительно иностранцев. В Китае кастрированные чужеземцы, вероятно, служили при дворе, но евнухов было много и внутри страны[437]. Византийская империя – также образец использования местных евнухов[438]. Например, Константин Пафлагонянин, главный евнух при дворе в начале Х века, – явный пример типичного предложения местного рынка[439]. Даже в исламских государствах можно было найти евнухов-мусульман, а регулярное повторение римского закона против кастрации римлян наводит на мысль, что воля императора не всегда исполнялась[440]. Примечательно, что Элий Донат в своем комментарии к комедии Теренция «Евнух» утверждает, что большинство евнухов на Западе происходили из Галлии[441]. Преобладание иностранных евнухов в Риме и мусульманских странах связано, скорее с запретом кастрации местных уроженцев, чем с предпочтением придворных евнухов из чужеземцев. Кастрация ассоциировалась с рабством и потерей мужской силы. Враждебный образ придворных евнухов, который встречается в позднеантичных источниках, был связан с их идентичностью как рабов[442].

Представление о том, что придворные евнухи были социально изолированы, также требует дальнейшего осмысления. На самом деле для некоторых евнухов брак был возможен. Это наиболее очевидно в случае китайских евнухов[443]