Сапер. Без права на ошибку

Читать онлайн Сапер. Без права на ошибку бесплатно

© Алексей Вязовский, 2024

© Сергей Линник, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Глава 1

– Отчислить товарища Иванова из школы особого назначения в связи с неуспеваемостью. Направить в распоряжение наркомата, – начальник снял очки, отложил приказ. Внимательно на меня посмотрел. Пожал плечами. Так же грустно смотрела вся комиссия. А нет… Ермолаев злорадно ухмыляется. Вот сука, он же все и подстроил…

Отчисляли меня публично, как двоечника. В назидание всем курсантам. Вот, посмотрите, что будет, если плохо учиться. Станете как Петр Соловьев, отстающим.

С самого начала все пошло не так, как виделось мне. Я-то думал, что подтяну немецкий до нужного уровня, мы с каким-нибудь высоколобым специалистом подумаем над подробностями, а в остальное время займусь личной жизнью, да и просто немного отдохну.

Но меня под именем Андрея Иванова, человека без звания и наград, сунули в группу курсантов – и понеслось. Общефизическая подготовка, стрельба, минное дело, радиодело. Весело до смерти. А потом – языки, немецкий и шведский. И организация немецкой армии. И дипломатический этикет. И что-то еще, чему названия нет. А после занятий самостоятельная работа. То же самое, только с собственноручно написанными конспектами, которые надо было сдать под подпись. Что там секретного в раскладке вилок и ножей на столе – убейте, придумать не могу. Но порядок такой.

Я даже не знал, когда спать, не то что личной жизнью заниматься. Кормили в ШОНе на совесть, да. И одежду стирали, и гладили. Было где помыться и отдохнуть. Это если времени хватало. Один хлопчик наивно поинтересовался, когда можно будет привести в порядок мысли и чувства. Что-то вроде случится ли свободный день. Ну и получил обычный ответ: «После победы отдыхать будем, товарищ курсант». Так еще и пару лишних кругов побежал. Примерно после десятого километра мысли и чувства приходят в идеальный порядок по причине полного отсутствия. Доказано.

Я, кстати, тоже нарвался на такое. Хорошо, не перед строем, а лично. Куратор мой, майор Безлюдько, меня на землю опускал.

А дело так было. Мы обсуждали какие-то моменты, и я влез с вполне разумным, как мне казалось, предложением:

– Я же возьму жену с собой? Ну, для оперативных целей. Она сможет исполнять обязанности врача посольства, к примеру.

Взгляд майора был способен испепелить что-нибудь большое. Его бы на фронт с такими возможностями. Скажешь ерунду какую, что ему не понравится, и сразу поворачивай в сторону врага. А потом идешь и собираешь обугленные тушки.

– Конечно, товарищ Соловьев, – ответил он, поиграв желваками. – И любовницу возьмем. И бабушку из деревни выпишем, блинчики на завтрак готовить. И ребят из соседнего двора, чтобы вечером компания сложилась пивка попить и «козла» забить. Вы кем себя возомнили, а? У нас с вами ответственное задание, очень тяжелое и трудное. И тут вы… со своими предложениями. После войны, Петр Николаевич, возьмете кого захотите и поедете в санаторий. В Сочи. Или Кисловодск. Или еще куда. Думаю, такой заслуженный человек выберет что-нибудь по своему вкусу. А сейчас… работать надо!

Вот это последнее предложение он немного громче сказал. Совсем чуть-чуть. А остальное, перед этим, тихонечко говорил. Но так, что лучше бы кричал. Может. Большого таланта человек. Мне вот почти стыдно стало. Ладно, не хочет Безлюдько, так я его начальника спросить могу. Когда случай подвернется.

Да, я тут хожу под другим именем. Заставили ходить в штатском. Награды носить тоже не моги. Полная конспирация с секретностью. Утром подъем, построение. Зарядка, завтрак. Учеба по классам, обед. Тихий час. Не для сна, а для повторения словаря слов. Сучий шведский язык! Это он первый дал мне торпеду в борт. Семнадцать гласных звуков. Двойные ударения, а также тонирование слогов. Похож на немецкий, но со своей спецификой. Два одинаково написанных слова могут переводиться по-разному, в зависимости от этого самого тонирования. Причем письменно тоны не обозначаются, а определяются по смыслу. Поди догадайся. Не китайский язык, но где-то близко. Хотя преподавательница сказала, что шведский по сравнению с венгерским – вообще ерунда. А русский, которым мы все владеем свободно, и вовсе второй по сложности в мире после китайского. Так что вперед, товарищи, ничего невозможного.

По шведскому я сразу не потянул. Сколько ни долбил – не выходит, хоть ты тресни. Училка – старая жаба, Антонина Александровна – спуску не давала. Двойка за двойкой.

Я надеялся, что хоть немецкий потяну, но Генрих Оттович, с виду типичный вражина из кинофильмов, только поморщился, когда услышал меня. Мол, лучше бы совсем ничего не знал, чем такое. Переучивать всегда хуже. И начал ставить мне гамбургский диалект, так есть шанс, что меня примут за какого-нибудь придурка из сельской глубинки. Гадина, нечего сказать про него больше.

После тихого часа – новые занятия. Обычно полевые. Минно-взрывное дело, слежка и контрнаблюдение, методы конспирации. ШОН располагался в Подмосковье – поселок Челобитьево. Как нам сказали, раньше тут было имение потомственных почётных граждан столицы – Василия и Фёдора Алексеевичей Ленточниковых. Пять небольших дач за высоким зеленым забором. Проедешь мимо – не заметишь. Но местные, конечно, о чем-то догадывались. Ведь весь обслуживающий персонал – уборщицы, водители – были вольнонаемные, из соседнего Алтуфьево. Слухи ходили.

– Что же вы, Андрей, так подвели наркома? Не стыдно вам? Ге-ерой!

Учитель по минно-взрывному делу, товарищ Ермолаев, не замедлил сплясать на моих костях. Это была вторая торпеда в борт корабля с птичьей фамилией.

Мы сразу друг другу не понравились. На занятиях я поправлял ошибки Ермолаева, дал ему понять, что знаю больше, умею лучше. Мина-лягуха? Вот вам полная схема с ходу. Это ведь я ее «придумал». Фугас на неизвлекаемость? Пожалуйста, ознакомьтесь с новым способом. Ах да, про Гиммлера слышали? Нет, что вы, секретность – наше всё, но ведь слышали?

Допонтовался. Ермолаев завалил меня на расчетах по выставлению минных полей. Военное дело развивалось, параметры в уставах и методичках менялись чаще, чем наряды у модниц. Тут я конечно же лопухнулся. Надо было тщательнее готовиться к экзамену, но я-то Соловьев! Убийца самого Гиммлера. Спас из плена Якова Джугашвили. Того самого. Сына. Очень известного усатого отца.

Ермолаеву это было по барабану. Ходил в ШОНе я под чужим именем, водку в окопах с преподом не пил. Подозреваю, что и билеты на экзамене он специально под меня «подшаманил». Темы, где я был силен – не включил, оставил всякие расчеты взрывной силы, саперскую уставщину. То, в чем я плавал.

Два предмета меня бы не утопили. Но был еще марксизм-ленинизм. Куда без него в школе советских разведчиков. Два урока каждую неделю, конспектирование многотомных трудов Маркса, Энгельса, Ленина и, конечно, Сталина. Диалектический и исторический материализм. Вопросы ленинизма. Марксизм и национальный вопрос… Вот спрашивается, зачем в ШОНе все это? Идет всемирная бойня, самая тяжелая война в истории страны. Только-только пнули немцев от Москвы, налеты фашистской авиации – почти каждый день. А мы сидим, долбим «Краткий курс истории ВКП(б)». Ну как долбим… Это другие ученики вгрызались. А я вот не мог. Пролистаю пару страниц, сразу сон одолевает.

– Нет, не стыдно, – я смело посмотрел в глаза Ермолаеву. – Сам сюда я не просился. Уверен, что буду полезен на фронте. Или где еще Родина прикажет.

Хотел подмигнуть директору школы Орлову. Он-то мое лично дело наверняка видел. Но не стал.

* * *

Собираться после отчисления было грустно. Уже привык ко всему тут, к распорядку, курсантам. Комнату я делил на двоих с пузатым рыжим лейтенантом по имени Боря Еропкин. Хотя его брюхо не содержало ни грамма сала. Такой крепыш, из одних мышц состоящий. Как его звали на самом деле, разумеется, не доводили, а псевдонимы мы блюли.

– Что, Дрюня, отчислили? – Боря вкатился к нам, словно колобок. Переваливаясь как пингвин, упал на кровать, потянулся.

– Отчислили.

Я залез в тумбочку. Начал выкладывать вещи. Мыльно-рыльные, личные книги, часы, фотографию жены, собственную кружку на четверть литра из алюминия – подарок работников завода «Серп и молот». Она была примечательна тем, что в ней в районе дна имелась пробка на ремешке. Не хочешь, чтобы твоей посудой кто-то пользовался, пока тебя нет? Забираешь пробку с собой.

Боря давно точил зуб на смешную кружку. Подкатывался так и сяк, а давай обменяемся, а может, в картишки перебросимся и на кон ее поставим. Ага, щаз-з. Как Еропкин играл в карты, я слышал от других курсантов. Хоть азартные игры были запрещены в школе, тайком все-таки шпилили. А что еще делать? Привезенное из увольнительной бухло вычищали из запасов просто мигом, контролеров хватало. Выходить за территорию нельзя – даже не прогуляешься нормально на танцульки. Вот и перекидывались в картишки.

– Может, оставишь кружечку тут? В память о себе?

– Ага, спешу, аж падаю.

Я снял с полки учебники. Сел стирать ластиком пометки карандашом. Хоть и двоечник, а все-таки худо-бедно учился. Немецкий, кстати, пошел влет, Генрих Оттович, надо отдать ему должное, признал, что первое впечатление было ошибочным, и меня хвалил.

– Давай помогу, – хитрозадый Боря тяжело вздохнул, взял один из учебников. – С пометками не примут в библиотеке.

* * *

Домой ехал в полном раздрае. Чего теперь делать? Идти к Фитину? Или сразу к Берии? И что я скажу? Проклятые враги отчислили меня с курсов? Обижен и требую справедливости согласно заслугам? А пустят меня к ним?

Да тут даже проверять не надо, покажут на дверь, если забыл, куда идти – и прощайте. К тому же не исключен вариант, что все эти козни неспроста. Что кто-то там подумал, и задумку мою признали не такой замечательной, как это казалось поначалу. И меня мягко оттирают в сторону, давая знать, что «органам» я не нужен. А если так, то радоваться надо. У этих ребят всякие подковерные игры постоянно идут, а после войны, особенно после смерти вождя – такие головы полетят, что и думать сейчас страшно. Как там поэт говорил? «Минуй нас прежде всех печалей…» Чем дальше от начальства, тем спокойнее живется. Тем более что у меня и так есть всё, что только пожелать можно. Любящая жена-красавица, к тому же еще и умница – это раз. Квартира, которая и через двадцать лет шикарной считаться будет, – это два. И я, пока еще живой и не обделенный всякими плюшками – это три.

Мое появление дома стало для жены полным сюрпризом. Зашел я в квартиру на цыпочках, дверью не хлопал. Застал супругу за учебой – Вера конспектировала какую-то статью. Я закрыл ей глаза ладошками, под ее «ой» поцеловал в шею.

– Петя! У тебя увольнительная? А что не предупредил?

– Так точно, товарищ военврач третьего ранга! Полная и окончательная. Уволили из ШОНа с концами! – я сел в кровать, потянул к себе жену. Та сопротивлялась.

– Как уволили?! Ну-ка рассказывай!

Ну я и рассказал. Про козни Ермолаева, шведский язык и прочий марксизм, придуманный разными немцами нам на погибель.

– Тебя отчислили?!

– Как двоечника, – покивал я. – Прости, родная, не вышло из меня разведчика.

– Иди к Кирпоносу, – тут же сделала вывод Вера. – Завтра же. С утра. Он тебе жизнью обязан, вытащит.

Похоже, другого варианта и не оставалось.

Но жена у меня – золото. Больше к этому разговору не возвращалась, будто и не было его. Не нудела и не причитала. Приняла как должное. Случилось, и ладно. Будем дальше жить. Вот это я понимаю, правильное отношение к семейной жизни – что бы там с мужем ни произошло, накорми, напои и приголубь.

* * *

С начальством надо встречаться с самого утра, пока вышестоящие товарищи не испортили настроение. Я нарядился в идеально выглаженную форму, нацепил ордена, звезду Героя и поехал по темноте на Фрунзенскую. Ночью еще подмораживало, будто и не весна сейчас. Да и днем тепло только на солнышке было.

Что Кирпонос в Генштабе, я вчера узнал. Осталось только найти его и напомнить о своем существовании. Трубку взял кто-то мне неизвестный, но Михаилу Петровичу доложил и сказал, что тот с утра ждать будет. Был бы Аркаша Масюк – тот бы больше сообщил, но где мой товарищ сейчас, пока неведомо.

Так что пропуск меня ждал, тут как снег на голову не свалишься, особенно таким чинам. Я поднялся на второй этаж, как мне и подсказали, и вошел в приемную. Да уж, в Киеве, конечно, побольше хоромы были, но надо понимать: тут вам не там.

Адъютант один был, лейтенант, я его точно раньше не встречал. Молодой парень, лет двадцати с небольшим, но сразу виден штабной лоск. Не расфуфыренный хрен с напомаженным чубом и мундиром из генеральского сукна, вовсе нет. Одет обычно, стрижен коротко, «Тройным» одеколоном самую малость пахнет. Но что-то такое штабное во внешности есть. Не из окопа, короче. У этого про Масюка не спросишь, он даже если знает, не скажет. Этот вопрос я за дверью задам, если встреча хорошей будет. У высокого начальства память иной раз коротка бывает. Но хоть не сразу в строевой отдел послали, и то хлеб.

Запустили в кабинет зато моментально, только доложил адъютант, сразу кивнул, будто начальник его сквозь стену видит, и показал мне на дверь, давай, Петр Николаевич, не стесняйся.

Кирпонос шел мне навстречу, широко улыбаясь. Даже руки в стороны чуть развел и, подойдя ко мне, крепко обнял.

– Ну здравствуй, Петя! Рад видеть! Давай, проходи, присаживайся. Сейчас чайку организуем, с сушками. Ты завтракал? Хотя что спрашивать, бутерброды лишними не будут! – Он открыл дверь в приемную и крикнул: – Витя, сооруди нам чайку, бутербродов каких-нибудь. Ну ты знаешь.

– А Масюк где? – спросил я, когда мы уселись у стола.

– Здесь, куда он денется? На неделю домой поехал. Отпустил, пока тут затишье небольшое. Ну а ты как? Что там с курсами твоими?

– Так отчислили меня с курсов, Михаил Петрович.

– Как отчислили? – слово в слово повторил генерал мою жену. – С этого места подробнее.

Во второй раз описывать злоключения в ШОНе было легче. Удалось даже удачно пошутить, вызвав у Кирпоноса кривую ухмылку.

– Подожди в приемной, позвоню насчет тебя Берии.

Михаил Петрович решил начать с верхов. Оно и правильно, так все сильно быстрее.

Однако чаепитие пришлось отложить. Заревела сирена, и мы с адъютантом Виктором дисциплинированно спустились в бомбоубежище. Оттуда и слышно почти ничего не было. По крайней мере бомбы не рвались, зенитки над ухом не бухали. Так, еле-еле, если прислушаться. Знакомых у меня здесь не оказалось, так что я сел у стеночки и даже задремал немного. А что, есть возможность, почему не воспользоваться? Где в это время Михаил Петрович был, мне не доложили.

Только спустя час я попал обратно в кабинет генерала.

– Короче, дело к ночи, – Кирпонос задумчиво вертел карандаш в руках. – Что с тобой делать – никто не знает. Операцию переиграли, наверное. Передо мной никто отчет не держал. Сказали, что могу забрать тебя обратно.

Вот так вот…

– И что со мной? – поинтересовался я, отпив чай из стакана.

– Скучать не будешь, не переживай, – Михаил Петрович даже усмехнулся слегка. – Меня назначили на днях командовать Волховским фронтом. Они сейчас воюют под Ленинградом. Наше наступление там сорвалось. Пока переходят к обороне, будем готовить новую операцию.

Генерал встал, дошел до карты на стене. Откинул шторки. Ого. Пускают в святая святых – планы Генштаба. Я встал рядом, но никаких красных стрелочек ударов не обнаружил.

– Штаб сейчас здесь, – Кирпонос ткнул карандашом в кружок на карте, и я успел прочитать надпись мелкими буквами «Вишера». – Но дальше дело застопорилось. Нет снарядов, не хватает танков. С авиацией беда, немцы в воздухе творят что хотят. Плюс окопались они там здорово. Сейчас туда перекидывают части, которые я возглавлял на Юго-Западном фронте. Усиливают группировку. Я выезжаю в расположение через неделю. А ты сейчас оформляйся, надо тебя в штат ввести, чтобы ты мог службу нести без вопросов.

– А кем?

– Ну да, по чину тебя адъютантом не поставить. Руководить подразделением, согласно званию, ты вряд ли сможешь… Пойдешь помощником по особым поручениям.

– А потяну, товарищ генерал?

– Куда ж ты денешься? Ты в Киеве показал, что инициативой владеешь, сам операцию разработал, силы и средства изыскал, так что освоишься. Думаешь, мне легко было? А кроме того, есть такое слово – «надо», Петя. Мне очень надо, чтобы сосредоточение войск стало сюрпризом для немцев. А они засылают в тыл разведгруппы, контрразведка работает плохо, мне докладывали, что было несколько болезненных налетов на полки на марше. Наводчики как у тещи на блинах сидят, ничего им сделать не могут.

– Я чем могу помочь?

– Создашь передовую группу штаба. С соответствующими полномочиями. Станешь моими глазами и ушами на фронте. Докладывать каждый день, вот тебе контакты местного начальника НКВД, – генерал записал на бумажку телефон и фамилию. – Свяжешься с ним, узнаешь обстановку.

– А сейчас там кто? – поинтересовался я.

– Мерецков, Кирилл Афанасьевич. Он руководил Волховским фронтом.

Ехать туда сильно не хотелось. Про будущего маршала я слышал, что вроде как в начале войны он пару месяцев был под следствием, но потом его освободили по приказу Сталина. Лезть в чужой монастырь сильно не хотелось, я там буду только дразнить своим присутствием всех подряд. Зачем оно мне?

– Может… мы вместе поедем, Михаил Петрович? Что я там делать один буду? Скажете тоже – передовая группа при штабе. Я там не знаю никого, полномочия мои птичьи. Задачи группы тоже… – я изобразил в воздухе что-то бесформенное, подбирая нужные слова, – не определены. Вы же не считаете, что мне со шпалами в петлицы и опыт руководства передался? Я работы не боюсь, но определиться надо до того, как что-то начинать. А то наломаю дров, а все мои промахи вам припишут.

– Ладно, давай пока оформляйся. Поразмыслим потом, что делать будешь.

* * *

Домой пошел пешком, никуда не спеша. Надо подумать немного. Определиться, чего от меня хотят. В Киеве проще было – там я знал, что делать и как. Я занимался тем, что умел. И команда у меня была маленькая, и изобретать там ничего не пришлось. А сейчас как в сказке – поди туда, не знаю куда. Кирпоносу нужна победа. То, что на Украине катастрофы удалось избежать, ему в заслугу не поставили. Не наказали, вот и вся награда. Звание спасителя Москвы – тоже не навсегда закрепило его на вершине. Вокруг куча таких же военачальников. Чуть покачнешься, скинут вниз. Особенно после того, как Жуков с работой не справился – Ленинград-то в блокаде. Хотя город не сдали. Это уже плюс. И шанс для Кирпоноса.

Ладно – генерал, мне эти соображения не очень помогут. Это его дело – шевелить штабных, держать в тонусе тех, кто под ним, и добиваться от них правильных действий. Тут я ему не помощник. Точно так же и с мест кто-то будет докладывать, это особого отдела задача. А я? Быть ушами и глазами, как сказал Михаил Петрович. Рыскать повсюду и доносить свою правду? Двойной контроль. Умно. Только мне это популярности не принесет. Собачья служба. Соблазнов много. А доброжелателей, готовых меня подставить, еще больше.

Эх, был бы жив Чхиквадзе! Вот зубр был! Он бы посоветовал, как правильно себя вести. Придется самому всё постигать. Хотя… я же не знаю, кто там сейчас у Кирпоноса этим делом занимается. Обязательно надо с этим человеком поближе познакомиться. Один черт, мне без особистов никак не справиться.

И хватит себе голову морочить. Будет, что будет. А сейчас пойду домой, там скоро Верочка должна вернуться. Потому что чует мое сердце – хоть и нахожусь я с этой стороны фронта, а вряд ли получится в ближайшее время часто видеться. Потому что даже в мирное время до него почти сутки на поезде. На самолете, правда, два часа всего, но кто ж мне его даст?

И правда, стоило мне зайти в квартиру, как я услышал с кухни звуки готовки. Поцеловал жену, которая над чем-то колдовала, помыл руки и переоделся в домашнее. Хорошо-то как! Будто и нет войны вообще.

– Помочь чем, товарищ военврач? – спросил я, возвращаясь на место приготовления пищи.

– Сиди уж, – шутливо заворчала она, слегонца стукнув меня кухонным полотенцем, когда я решил погладить ее чуть пониже талии сзади.

И продолжила резать лук. Ни слова не спросила – что там, как, куда отправят. Сначала накормить мужика, чтобы расслабился, а потом он и сам расскажет.

Еще минут десять – и передо мной здоровенная тарелка с борщиком. Как говорят у меня на родине, первое блюдо от второго отличается тем, что в нем воткнутая ложка все же падает, хоть и не сразу. Где продукты взяла? Вон, в кастрюле косточка мозговая, да не просто так, а с мяском. Да и овощи – картошка, свекла, капуста. Судя по запаху, и сальца старого по рецепту добавлено, и чесночок чувствуется. А сметаночка! Прямо посередине, островком.

– Откуда богатство, жена? – спросил я после того, как заглушил первый голод парой-тройкой ложек.

– Так у меня муж – Герой Советского Союза, полковник. Ему паек положен, – вытирая руки о фартук, доложила Верочка. – Только я тебе скажу – не рассчитывай на такое каждый день. Это, можно сказать, праздничный обед в честь возвращения.

– А сто грамм? – я шутливо приподнял крышку хлебницы, притворяясь, что ищу там стопочку.

– Есть за что? – впервые она задала волнующий ее вопрос. Вроде тоже, в тон разговору, с усмешечкой, но я ведь вижу.

– Да. Назначили помощником по особым поручениям. В течение недели выезжаем на место.

– Ты только возвращайся, Петя, – Вера подошла и поцеловала меня в лоб, не дав поднять голову. – Помни, что я тебя жду.

Глава 2

Утром я понял – всё здесь делается быстро. А что-то – еще быстрее. Не успел я зайти на службу, как меня прямо с проходной потащили в неведомые дали. Какой-то лейтенант, не представившись, уточнил только фамилию и предложил следовать за ним.

Шли недолго, целеустремленный провожатый постучал в дверь, ничем от других не отличающуюся. Деревянная, суриком выкрашенная. Не стал даже ждать, когда ответят: очень вежливо, но уверенно открыл и доложил:

– Товарищ майор государственной безопасности! Полковник Соловьев прибыл!

Блин, наверное, вот так в дворцах объявляют. Как там этого называют, который с палкой выходит и хорошо поставленным голосом сообщает, что граф такой-то с супругой явились? И сразу по бокам выступают горнисты и дудят что-то вдохновляющее. Вот и у меня так, только без звукового сопровождения.

Лейтенант аккуратно, не делая ни одного лишнего движения, сделал шаг в сторону, освобождая мне дорогу. Выпендрежники, по-другому и не назовешь. Сколько времени этот хлопчик потратил на репетиции своего балета? Полезным бы чем занялся. Хотя что я завожусь? У него своя служба, у меня своя. От нервов, наверное. Сдается, я сейчас встречусь с начальником фронтового особого отдела. А что, с той должностью, на которую меня сватают, мимо него не пройдешь.

Вроде как лицо простое, но что-то в нем есть такое… Печать недовольства всем на свете прямо посередине лба выбита. Смотрит исподлобья, оценивающе, я бы даже сказал, с подозрением. Не очень приветливо, короче. Щека вот правая дернулась. После контузии? Или так просто, от избытка чувств?

– Проходите, товарищ полковник, присаживайтесь, – нарушил он молчание. Но жопу от стула не оторвал, не по чину, значит. Хорошо хоть рукой махнул, приглашая присесть.

Я сел поудобнее, на всю сидушку, о спинку оперся. А что мне, как бедному родственнику к краешку седалищем прислониться? Не дождетесь.

– Меня зовут Дмитрий Иванович Мельников, – представился хозяин кабинета. Вполне, кстати, нормально сказал, без попытки продавить или унизить. – В каком звании, вы слышали. Должность у меня – начальник особого отдела НКВД по Волховскому фронту. Я здесь буквально на один день, но счел необходимым с вами встретиться.

Кивнул, понимаю, мол, впечатлен. Нет, правда, не вскакивать же, демонстрируя стойку смирно. Рабочая беседа, так сказать. Не строевой смотр.

– Я пока не могу похвастаться знанием названия своей должности, – вежливо ответил я. Давай, товарищ Мельников, твой ход.

– Командующий поставил перед нами задачу… – сообщил особист. – Положение очень сложное, от нас ждут… – тут он сделал паузу, наверное, невольно, по привычке уже, чтобы не дай бог кто не пропустил этот волнующий момент, когда надо понять, кто негласно поминается, – победы. Мы должны учесть ошибки наших предшественников, сделать выводы. Признаюсь, ваш статус… немного необычный, но я Михаила Петровича понимаю. Он тоже понимает важность…

Я почти не слушал эту часть. Он говорил ровно, но вместе с тем слова про важность цели произносил с чувством, не создавалось впечатление, что просто номер отбывает. Понимает, на этой должности под особым прицелом. Ага, замолчал, пора и мне вступить.

– Со своей стороны, товарищ майор го…

– Давайте без званий, не будем тратить время на эти танцы, – оборвал он меня.

– Хорошо, Дмитрий Иванович. Так вот, я, конечно, все усилия приложу, но вы же знаете, эта служба для меня новая…

– Да, я изучил ваше дело. Признаюсь, впечатлен. Очень хорошую работу проделали. Отзывы ваших товарищей по службе – тому подтверждение. Но это дело прошлое, – закончил он хвалебную часть. – Со своей стороны обещаю полное содействие особых отделов фронта. Конечно же для связи в вашу группу будет включен наш представитель. Сейчас познакомитесь с ним. Он в том числе поможет решать… разные вопросы. Лейтенант Кравцов проведет вас. Естественно, можете обращаться ко мне напрямую, соответствующее распоряжение я отдам.

И замолчал, давая знать, что закончил. Давай, мол, полковник, иди и служи. А мы за тобой присмотрим, даже не сомневайся.

Кравцовым оказался тот самый отличник строевой подготовки. Надеюсь, не его ко мне сторожить и контролировать приставят? Чин у него мелкий сильно, вряд ли он против генерала попрет, если придется. Такого самого от разъяренных генералов защищать надо, наверное. Потому что они и ровню временами не сильно признают, а такую мелюзгу…

* * *

Хорошая новость была в том, что мне предоставили почти полную свободу. Как в наборе подчиненных, так и в действиях. Вспомнилась книжечка про мушкетеров, которую я читал на верхотуре в Киеве. Всё, что сотворил предъявитель документа, сделано по моему приказу для блага страны. Ага, только спрос за такое… лучше не думать.

Мне даже захудалого отдельного кабинета не выделили. Вроде как недостоин, что ли? А с другой стороны – здесь не гостиница, и если высшим чинам свой кабинет положен, то таким как я здесь делать нечего. Пришел-ушел, бумаги занес, а потом забрал. Да и куковать здесь нам пару дней всего, потом на место выдвинемся. Так что нет смысла из себя начальника корчить.

Нечего рассиживаться, надо дело делать. В строевой отдел, финчасть, ХОЗУ – да мало ли куда. Надо быстренько обрасти барахлом и тыл бумажками прикрыть. А то, смешно сказать, у меня даже пропуска для хождения в ночное время до сих пор нет! Но до того – обещанная встреча с парнем из органов.

Кравцов поводил по коридорам, завел в кабинет какой-то. Дверь – близнец той, что у Мельникова была. Будто пока лейтенант из себя Моисея изображал, ее оттуда сняли и сюда перевесили. Видать, тут какие-то мелкие штабные обитают – столов много, восемь штук, шкафы, стеллажи. Один телефон на столе стоит. И кроме чернильниц да настольных ламп – ничего. Блюдут режим секретности, молодцы.

Мне навстречу поднялся и шагнул какой-то низкорослый, на полголовы меня ниже, мужичок. Лет тридцати пяти, коротко стриженный. Я бы даже предположил, что он примерно недели полторы назад перестал брить голову и сейчас волосы только начали отрастать. А что, от вшей хорошо помогает. Брови лохматые, даже кустистые какие-то и рыжие. Причем на голове волосы темные. Глаза – вот посмотришь и подумаешь, что перед тобой школьный учитель младших классов. Взгляд добрый, прямо хочется улыбнуться. Нос обычный, чуточку в сторону свернут, может, боксом занимался. На подбородке газеты кусок приклеен, посередине бурая точка. Видать, порезался, когда брился, а потом забыл убрать.

И петлицы краповые, три шпалы. Вот куда надо смотреть сначала надо было, а не бумажку рассматривать. Получается, звания у нас почти одинаковые. И ладно. Лишь бы пакости не творил, а там сработаемся. Если получится.

– Капитан Евсеев, Степан Авдеевич, – протянул он руку. Да, я обратил внимание, что «госбезопасности» он пропустил. Специально, что ли, показать, что на главенство не претендует? Типа, не переживай, мы тебя потом не больно расстреляем?

– Полковник Соловьев, Петр Николаевич, – ответил я рукопожатием. – Будем вместе работать, значит?

– Да, выходит, что так.

Вроде и хорошо, что с самого начала он вот так запросто, без строевого смотра. Кстати, а где же Кравцов? Я оглянулся, но успел увидеть только закрывающуюся дверь. Не очень-то и надо. Если что, спрошу у кого-нибудь, не в пустыне.

– У вас газета, – я показал пальцем на подбородок.

– Ой, извините.

Да он смутился, что ли? Не может такого быть, чтобы притворялся. Не артист всё-таки. Хотя кто ж его знает, возможно, клочок бумаги он специально приклеил, чтобы эту сценку разыграть? Хватит, а то так скоро в толчок заглядывать начну в поисках соглядатаев. Работать надо. Не этот, так другой будут обо мне докладывать куда надо. Возможно, с самыми мелкими бытовыми подробностями.

Впрочем, капитан оказался приобретением ценным. Потому что знал здесь, что и как. Выяснилось, что он уже неделю на месте осваивается в ожидании отправки на новое место службы. Ладно, время будет, уточню позже, что там у него раньше было. В блокнотик я себе координаты этого Степана записал.

Он же мне и рассказал, что есть у нашей группы уже машина – сильно эксплуатированная «эмка». И водитель, который знает не только Москву, но и все окрестности в радиусе трех сотен километров. Пока здесь будем – передвигаемся с комфортом. Ждали исключительно моего появления и ценных указаний. Интересное дело, отчислили меня гораздо позже, чем тут ждать начали. Может, ветер как раз отсюда подул? А кто же мне признается-то теперь?

– Мне бы найти человека одного, – решил я закинуть удочку. – Вроде как должен числиться за штабом Кирпоноса.

– Поищем, – достал записную книжку Евсеев. – Давайте данные.

– Лейтенант Ахметшин Ильяз Равильевич, сапер. Год рождения… восемнадцатый, что ли. Молодой, короче. Воевал на Юго-Западном.

– Если есть такой, то никуда не денется, – закончив писать, уверил меня Степан. – Вы поезжайте пока на склад наш, получите полагающееся, а потом возвращайтесь, может, результаты будут уже.

* * *

А хорошо быть начальником! Машину тебе под задницу сунули, шофера дали, аж целого сержанта Потапова Мишу. И что с того, что автомобиль на чермет пора сдавать? Ездит – и то хлеб. Зато и интендантская служба со всем почтением, одели и обули, аж завидки берут. Отвезли мы барахло домой, пообедал с водителем, хоть тот и отнекивался поначалу, и назад на службу.

А тут и радостная новость – нашелся Ильяз. Живой и, возможно, здоровый.

– Степан Авдеевич, дайте там команду, пусть подготовят приказ о командировании его в наше распоряжение. Я к командующему войсками фронта.

У Кирпоноса в приемной очередь сидела. пять человек, и все как один – со звездами в петлицах. У кого две, у кого три. Мои четыре шпалы тут не играют. Но я ж не пацан какой, бегать да узнавать, когда меня принять смогут. С генералами я поздоровался, конечно. Они в мою сторону мельком взглянули, не все даже, и вернулись к обсуждению своих небожительских дел.

Я подошел к адъютанту, попросил доложить.

– Там сейчас совещание будет с командармами, – кивнул Витя на генералов. – Через часик позвоните.

Да уж, когда собираются кучей командармы, тут большой скорости не жди. Час – это еще по-божески. К тому же к этим пяти, вон, еще парочка успели подтянуться. Так что я с легкой душой пошел к своей куцей команде. Лучше чайку попить, намного полезнее для организма.

Кстати, чай у нас был – закачаешься. Народ в большинстве своем пьет морковный. С непривычки дрянь невообразимая, но потом втягиваешься. Красноармейцам положен грузинский, один грамм в сутки. Тоже не бог весть что, но по сравнению с корнеплодом – блеск. А вот Евсеев, предложив почаёвничать, достал из сидора чуть примятую с одного боку красную жестянку, на которой был нарисован улыбающийся здоровяк в голубом пиджаке и белых штанах. А под мужиком надпись «финест цейлон теа». Для сомневающихся в содержимом товарищ держал в руке чайную чашку.

– Из Ирана по случаю передали, – объяснил Степан происхождение богатства. – Угощайтесь.

* * *

Звонить не пришлось – адъютант сам побеспокоился. Интересно, я в нашем закутке номер телефона не знаю, а он в курсе. Впрочем, ему по должности положено найти кого надо в кратчайшие сроки.

Я зашел в приемную. Ага, еще не всё закончилось. В дверном проеме стоял один из генералов и вяло пытался возражать что-то Кирпоносу.

– Я сказал, значит, делайте! – донесся голос командующего. – Если вы так будете относиться к работе, Григорий Давыдович, то у меня будет другой начальник штаба!

Генерал пошел, сжав кулаки. А что сделаешь, товарищ генерал, кому сейчас легко? Я вспомнил Василия Ивановича Туликова. Эх, какой мужик был! Я его один раз только и видел, мягко говоря, в расстроенных чувствах. Уж он вряд ли бы стал с Кирпоносом спорить. Надо чего-то добиться, он бы подвел дело так, что командующий сам решение изменил. А вот так, на пороге лаяться…

– Заходите, вас ждут, – позвал меня адъютант.

Михаил Петрович, видать, чертей давал всё время, пока шло совещание. Вон, волосы даже всклокоченные, лицо красное.

– Чайку, может? – спросил я по старой памяти.

– Да тут… – махнул он рукой. – Водки бы стакан, а потом второй сразу. Расстрелять парочку баранов, чтобы другие шевелились хоть немного! Элементарные же вещи втолковывать приходится! Сколько можно, а? Ладно, что у тебя?

– Вчерне если – завтра готовы будем. Людей подтянуть надо немного, но начинать можно сейчас. Встречался утром с Мельниковым.

– Как он? – сразу влез с вопросом Кирпонос.

– Хорошо поговорили, он мне своего сотрудника прикомандировал, грамотный, опытный. Воевал. Понимающий. Я, признаться, боялся, что будет Безлюдько какой-нибудь.

– Это кто такой?

– Да был у меня куратор, когда операцию готовили. Я, конечно, сглупил немного, но он ко мне как к мусору относился.

– А из-за чего конфликт произошел?

Странно, конечно, что он таким интересуется. Дело прошлое, да и не привело это ни к чему. Но я рассказал – и про предложение свое, и про ответ его, весьма обидный.

– Эх, Петя, – протянул Кирпонос. – Учить тебя надо еще… Ты мне скажи, сколько раз ты мою жену видел?

– Вживую – ни разу. На фотографии разве что.

– А дочерей?

– Ничего о них не знаю даже.

– Ты пойми, это ведь не потому, что я их не люблю или видеть не хочу. Просто… всё может случиться, понимаешь? И в случае чего – пусть лучше скажут, что про семью не вспоминал даже и не виделся с ними. Дошло?

– Спасибо за науку, Михаил Петрович. Не подумал даже… в этом направлении.

– Так что этот, как его, Безлюдько, да? Он тебе дельный совет дал. Семью и службу не путай никогда, от этого всем только лучше будет. Может, грубо, но по делу. Встретишь его, поблагодари.

* * *

В приемную мы вышли вместе – Кирпонос куда-то собрался в здании пойти. Он сказал что-то на ходу адъютанту Вите, а я замешкался, не пошел за ним, потому как увидел кое-что интересное. Сюрприз, однако! Причем приятный во всех отношениях. Потому как за столом начальником телефонов восседал мой старинный приятель Аркаша. В недрах стола поиски вел и не только на меня внимания не обратил, но и на командующего тоже.

– Вы, товарищ лейтенант, не много ли о себе возомнили? Встаньте, когда к вам обращается старший по званию! Завтра же в маршевую роту! На передовую! Молчать, кого спрашиваю!

Напарник Аркаши смотрел на это в полном недоумении. Я здесь уже не в первый раз прохожу и до этого на всякие фокусы, связанные с чинопочитанием, внимания обращал мало. А тут… Но, когда Масюк показал трюк с перепрыгиванием стола, а потом последовали обнимашки перед дверью комфронта, удивление его достигло апогея.

– Петька! Здорово, чертяка! Вот это встреча! Давай по кружечке чаю! Сейчас, минуточку! У меня шоколад есть, генеральской колбаски по шматочку отрежем, он и не заметит. Витя, не в службу, сообрази нам, ну ты знаешь, – обратился он к напарнику. – Сто лет человека не видел просто, извини.

– Так я у вас часто буду появляться, – порадовал я Масюка. – Назначен помощником по особым поручениям.

– Вот так, отъедешь на неделю, вернешься, а без тебя уже и Берлин взяли, – возмутился Аркадий. – Пропустил самое интересное, как всегда.

В приемную быстро вошел один из командармов, которых я видел перед совещанием. Ему и бегать не надо, с таким-то ростом. Наверное, повыше меня чуть не на голову, а я по жизни если не правофланговым был, то близко к этому.

– Никого нет? Доложите, я там планшет свой забыл.

А здоровья в товарище генерале не особо много. Бледный, на лбу пот крупными каплями, одышечка.

– Вышел он, скоро вернется, – сообщил Витя. – Без него никак не можно…

– Ну мне нельзя, так сам зайди. Возле окна, на спинке стула висит. Давай, времени нет совершенно! Не стойте, садитесь. Чаёк у вас? А налей и мне, замотался совсем уже.

Генерал выхлебал кружку кипятка, закусывая сушками. И вправду спешил, видать. Но поблагодарить не забыл. Встал, забрал свой планшет и ушел.

– Это кто хоть был? – спросил я у Масюка.

– Так Рокоссовский. Он перед войной, – тихо, чтобы никто не слышал, рассказывал Аркадий, – сидел года два. Но потом оправдали, в звании восстановили. А под Москвой ранили его, тяжело, вот недели две как из госпиталя. Видишь, не до конца долечился еще, а на службу подался.

* * *

Домой я пошел пешком. Тут идти… Рассказывать больше. Пропуск у меня есть, пистолет – тоже. А вечером после службы очень даже полезно ноги размять. Особенно если целый день не физподготовкой занимался, а задницу своим весом давил. И портил бумагу. Не знаю, сколько дерева на один листок идет, но сдается мне, что я сегодня сосновую рощу в расход пустил. Руку от самописки аж сводит. Так что полчаса от силы тут шагать. Главное, не по проезжей части, а то вот так задумаешься, и чья-нибудь машина тебя по асфальту размажет. Светомаскировка ведь. А к передвижению без уличного освещения я привычный.

Патрули, однако, центр города шерстят знатно. Один на Арбате попался, второй – когда на Чайковского повернул. Хорошо, что пропуск у меня такой, что ни у кого даже намека на вопрос возникнуть не может. А потом уже меня никто не беспокоил. Небо ясное, облаков почти не было, и я под лунным светом тихонечко шел, обдумывая завтрашний день. Первое задание как-никак. Поехать под Вишеру, посмотреть на одно место. Считай, прогулочка на пару-тройку дней – пока туда, пока назад, да на месте еще неведомо сколько… Ладно, с чего-то надо начинать.

За этими думками я прошляпил свой поворот с Чайковского, но возвращаться не стал, пошел к Малому Конюшковскому переулку. Там и крюк совсем маленький получится, пара десятков метров, не больше.

– Слышь, дядя, закурить не найдется?

Откуда это хоть? Мелкий пацаненок, лет десяти, наверное. Что он на улице в это время делает? Дома пора сидеть, комендантский час же.

– Не курю, – ответил я и попытался обойти застывшего передо мной мальчишку.

– А ты не спеши, – мне в поясницу уперлось что-то твердое. – И руками не сильно… Шинельку снимай… И котлы тоже.

Вот это попал! Центр Москвы! На пороге дома, можно сказать! Охамели бандюки! И что же мне, теперь до исподнего раздеваться?

– Сейчас, ребята, не надо делать глупостей, я всё понимаю, одну секунду…

Я вроде как от страха путался в пуговицах, а сам доставал свой ТТ. Одно только хреново – патрона в стволе не было, и мне надо было выиграть время, чтобы сделать первый выстрел. Что там у этого гаврика? Наган, скорее всего.

Подошли еще двое – в надвинутых шапках, воротники пальто подняты. Ну извини, парень, тут уже деваться некуда – я накрыл наган рукой сверху, за барабан, большим пальцем перед курком, ударил ему в пах ногой. Пацан охнул, попытался выстрелить. Но я продолжал удерживать барабан, вытаскивая ТТ. На-а… Пистолет сам по себе оружие – особенно его рукоять. По лбу, наган в сторону, в кусты, и бежать.

– Стой, сука!

Я дернулся вправо, влево, раздался первый выстрел. Мимо! Черт, как же скользко. Ладно, в эту игру можно играть вдвоем. Я передернул затвор, развернулся.

Бам-бам!

Выстрелы больно отдавались в ушах. Отвык. На фронте эта долбежка становится постоянным фоном, а вот в мирном городе…

Не попал. Да и не стоило ожидать. Почти на бегу, без подготовки, в темноте… Фигуры порскнули в стороны, один присел на колено. Сейчас будет стрелять. Я укрылся за ближайшим деревом. Черт, какое же оно тоненькое, прямо хоть живот втягивай. Разожрался на шоновских харчах, когда вся страна сидит на пайке.

Бам-бам!

Щепка больно впилась в щеку, потекла кровь. Так, восемь патронов, два я отстрелял, запасной обоймы нет. Вот такой я раздолбай.

Бам-бам!

Это уже я ответил. Опять мимо. Да что за черт?! Бандиты начали отходить и тоже так, грамотно. Один прикрывал другого. Дезертиры, что ли? Успели повоевать? Тонкое дерево было плохой защитой, я рухнул на землю. Выставил руку с пистолетом, уже в молоко пальнул несколько раз. Просто, чтобы обозначить себя и пугнуть дальше. Пусть сваливают, я не Вильгельм Телль – дуэлировать в темноте.

Вдалеке раздался свисток милиционера. А вот и доблестные защитники порядка на улицах города. Я вытер снегом кровь со щеки, сплюнул вязкую слюну. Ну вот куда мне в Волхов с передовой группой, шпионы эти немецкие… Я же сапер! Где родился – там и пригодился. Мимо проскакал конный милиционер с наганом в руке.

– Товарищ полковник!

Ого, глазастый. Разглядел шпалы.

– Где они?

– Дальше по улице побежали. Осторожнее, хорошо стреляют, гады.

Ускакал. Молодой, борзый.

К моему удивлению, не успел я отряхнуться и убрать пистолет в кобуру, как вернулись милиционеры. Трое постовых вели двух преступников со связанными за спиной руками. Один, значит, смог убежать.

– Эти?..

Ко мне подошел усатый лейтенант в шапке-ушанке, с папиросой в зубах. Пижон.

Я пригляделся. Подростка узнал точно, второй был под сомнением. Но его выдало знакомое пальто с поднятым воротником и шерстяной шарф.

– Они.

Лейтенант показал мне наган, финку.

– Даже скинуть не догадались. Ставьте их к стенке.

Бандиты закричали, попытались дернуться, но их сбили с ног, стреножили ремнями. Поставили на колени.

– Товарищи! Как же так… – пацаненок заплакал. – Без суда, беззаконно. Я не виноват…

– Ты мне в пузо наганом тыкал и предлагал котлы снять, – возразил я.

– Пусть меня судят, сажают!

– Все по суду и будет… – Милиционер сплюнул, выбросил бычок. – По указу Президиума Верховного Совета СССР об осадном положении. Сейчас дойду до круглосуточной аптеки, позвоню в военный трибунал. А вы тут ждите.

Я, конечно, прифигел от скорости правосудия. И его жестокости. Но, с другой стороны, немцы недалеко от Москвы, рассусоливать с преступниками некогда. Сторожи их, корми. Одни расходы.

– Мне тоже ждать?

Лейтенант попросил показать удостоверение, записал мои данные. После чего козырнул:

– Можете идти.

– Товарищ полковник! – подросток лег на землю, принялся извиваться, пытаясь подползти ко мне. – Умоляю! Простите! У меня мамка дома больная, сестренка маленькая!

Вот кто его знает, он разжалобить хочет, или на самом деле такое? Я вопросительно посмотрел на усатого. От меня здесь ничего не зависит.

– Разберемся, – покивал тот. – Если несовершеннолетний, отведем в комендатуру.

Глава 3

Утром на службе первым делом написал рапорт про вчерашнее. А то вроде как сам не застрелил никого, а участие принимал. Пришлют потом бумагу доблестные милиционеры, а начальство не в курсе. Сюрпризов они не любят. Это жене можно ничего не говорить, она не узнает. А особый отдел – совсем другой коленкор. Так что минут тридцать ручкой пришлось поскрипеть, вешая кляксы и переписывая. Хорошо, у меня есть опытный коллега. Степан Авдеевич подсказал, как изложить всё коротко и так, чтобы вопросов не возникало ни у кого. Правильнее было бы сказать, что рапорт он мне продиктовал, но то уже мелочи. Подчиненный помог советом начальнику в целях рационального расхода служебного времени.

Только поставил точку – заявился Ильяз. Мы обнялись и похлопали друг друга по плечам.

– Уже болковник, товарищ Соловьев! Растете над собой!

– И тебе салям алейкум, Ильяз, проходи, введу в курс дела.

– Бравильно по-татарски говорить Исянмесез!

– Да? Ну спасибо за подсказку. Но запомнить не обещаю. Теперь слушай.

Я коротко рассказал, что мы едем в Вишеру, передовой группой, помогать Кирпоносу налаживать работу его нового фронта. В основном пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что.

– Самое главное, там ни разведка, ни особый отдел мух не ловят – немцы выбамбливают поступающие подразделения, что называется, на марше. Никакой секретности.

– Наводчиков надо ловить.

– Надо. Иди, собирайся, будем вникать в контрразведывательную работу. Кое-какие идеи есть на этот счет.

Спустя час мы погрузились в машину и поехали на аэродром. И нам даже зачем-то дали с собой одного хлопчика с ППШ наперевес – Колю Незлобина. Вроде не просто так едем, а начальство. Взвод бы посолиднее было, но не то столько автоматчиков не нашлось, не то с транспортом какая-то загвоздка случилась, и пришлось обойтись тем, что есть. Мы с Евсеевым и примкнувшим к нам Ильязом сели сзади, как положено руководству, и тронулись. Хорошо, что мы все худощавые, места всем хватило. А то будь кто из нас троих пошире костью – уже неудобство.

У станции метро «Динамо» Степан сильно изменился в лице. Побледнел, скривился и обеими руками схватился за правую щеку.

– Что случилось, товарищ капитан? – спросил я.

– Зуб… – простонал Евсеев. – Всю ночь болел, я думал, пройдет, а он… Охо-хо…

– Миша, тормози, – крикнул я водителю. – Концепция поменялась. Где у вас зубной, Степан Авдеевич?

– Малая Лубянка, там поликлиника…

– Давайте туда.

Высадили особиста, а дальше вчетвером. А что, приказа откладывать поездку, если у кого зуб больной, не было.

– Не хочет ехать на бередовую кабитан, – шепнул мне Ильяз.

– Почему так думаешь?

– Бо глазам вижу. Исбуганный он. Или береживает.

Что было, того не отнять. Степан был с утра дерганый, лицо бледное. Сейчас застращает зубного ксивой, тот даст ему освобождение. Хотя… кто ж его знает. Вроде не Ташкент оборонял, на фронте был. Но надо с этим разобраться обязательно. Пока не поздно. Если есть препятствия, то поменяем. Под благовидным предлогом, конечно, зачем человеку жизнь портить.

Перед въездом на аэродром нас, конечно, остановили для проверки документов. Обычное дело. Велели всем выйти, даже капот зачем-то открыть заставили. Бумаги наши оказались в порядке, а вот «эмке» нашей это место так понравилось, что она решительно не захотела ехать дальше. Или обиделась, что в нутро заглянули. Что-то скрежетнуло в моторе и все. И пошли мы пешочком, как простые смертные. Даже обидно немного стало. Тащим вещички на себе, будто не особая группа, а не пойми что.

Летели… да без приключений совсем. Холодно только, и Ахметшин от болтанки начал хвалиться завтраком. Сели в чистом поле, ничего не видать вокруг. И встречать нас не особо кинулись – ни тебе пионеров с цветами, ни даже захудалого духового оркестрика. Проверили только в очередной раз документы, да и махнули рукой, показывая направление движения. Послал Ильяза искать провожатых. Или попутчиков. Тут как выйдет. Нашлись такие. Именно в нужное место вот прямо через минуту собрался отправиться ротный в сопровождении двух бойцов. И они знали более короткую дорогу, что при передвижении пешком очень даже имело значение. Немцев тут не было уже давно, так что неожиданностей не предвиделось. И погода хорошая – солнышко выглянуло в очередной раз из-за туч. Правда, грязь вперемешку со снегом, да плюс песок под этой кашей, в которую проваливаешься так, что подметки плачут. Не прогулка, а одно удовольствие.

Кое-как добрели до городка. Он был выбомблен почти в ноль – везде воронки, целых зданий практически нет. Зато много землянок, даже маскировочные сети есть.

Нашли место дислокации особого отдела армии, показали тамошнему начальнику капитану Звягинцеву наши предписания. Тот как раз пил чай. Нас, конечно, за порогом в ожидании мурыжить не стал, но на круглом сытом лице было видно недовольство. Прислали какую-то передовую группу, разбирайся с ней. И нам чайку предложил. Морковки, конечно. Уверен, в загашнике у его ординарца и получше чего найдется, но то не про нашу честь.

– Какая сейчас обстановка на фронте?

Звягинцев коротко нас ввел в ситуацию. Ничего особенного, как говорят в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Пока земля не подсохнет, никто ничего делать не будет. Даже если сильно захочется.

– Очень чувствуется некомплект всего, – пожал плечами капитан. – Срочно требуется подкрепление. Не хватает снарядов, боеприпасов. Не говоря уж про обмундирование. Вот ждем прибытия товарища Кирпоноса с войсками. Говорят, танковый корпус выделят. Из КВ. Ничего не слышали?

Называется «светская беседа». Ни я, ни особист к танковым прорывам и кавалерийским атакам прямого отношения не имеем, портянки с подштанниками не распределяем, так что рассуждать можно долго, хотя и результата не будет никакого.

– Главное узкое место – тут у нас, – вздохнул капитан. – Через нашу железнодорожную станцию идет основное снабжение. Что ни день – налет. Да так точно, как по часам. Только прибывает эшелон – уже висят «юнкерсы».

Так и хотелось крикнуть особисту в лицо – чего же ты тут прохлаждаешься, чай пьешь?

– Прочесывание местности вокруг станции организовано?

– Это к НКВД, – махнул рукой Звягинцев. – У них тут целая рота, вам к младшему лейтенанту Бедридзе. Я вас только разместить могу в соседней землянке и поставить на довольствие.

И так хлеб. Я кивнул – пойдем устраиваться. Видать, сигналы от товарища Мельникова сюда еще не достигли, или капитан не успел проникнуться. Короче, никакого энтузиазма в плане всесторонней помощи мне я не заметил. И ладно. Москва не сразу строилась.

Однако земляночку нам выделили по высшему разряду. Я этого добра по жизни много повидал, так что знаю. Сухо, просторно, на полу опилочки свежие, лежаночки широкие. Буржуйка гудит, вентиляция работает. Жил бы в такой, да служба мешает. Так что мое мнение о Звягинцеве немного изменилось. В лучшую сторону. Чует мое сердце – сработаемся. Не с первого раза, так со второго – точно.

* * *

С утра капитана уже на месте не оказалось. Возникли у него срочные дела в отдаленных подразделениях. Хитрый жук, решил немного самоустраниться. Я и сам бы так сделал. Мы приехали и уехали, а они тут на месте остаются.

Впрочем, младлея долго искать не пришлось, он сам нарисовался. Наверное, Звягинцев всё же довел до него необходимость встретиться. А что, раньше начнешь, может, и получится быстрее закончить. Мы только успели перекусить от местных щедрот. Гороховый концентрат, тушенка, морковный чай, по два куска хлеба и сколько хочешь кипятку. Главное, горячее и много.

Бедридзе фамилии своей совсем не соответствовал. Ни орлиного носа, ни густой щетины, придающей щекам ту самую знаменитую синеву. Даже волосы темно-русые, а глаза серые. Не русак, правда, но вот так, чтобы сразу грузина распознать – ни разу. И зовут Василий Григорьевич, не сказать, чтобы вот прямо сильно грузинские имя с отчеством. Полукровка? Не ясно.

Познакомились, поручкались. Младший лейтенант сразу дал расклады по своей службе. Спокойно, без крика. Мол, понимаю, что есть недоработки, но делаем что можем.

Но из землянки всего этого не видно, и мы пошли на место действия. Вроде как свежим начальственным взглядом посмотреть.

Н-да, тут, конечно, еще догадаться надо, что вот это место – железнодорожная станция. Для этого необходимо подойти сильно поближе, потому что ничего целого почти и не осталось. Одни рельсы и развалины пакгаузов. В разных местах идут ремонтные работы. Паровоз маневровый проехал как раз. Вагон цеплял к составу, который неподалеку от нас стоял. Интересно, а что там Ахметшин уже делает? Шустёр, однако. Не успели прийти, а он уже с местными трется, табачком пайковым угощает. Ладно, может, он там знакомых татар узрел, решил с земляками родную речь вспомнить.

Мы прошли на дальний край, чтобы осмотреться. Оттуда, по словам Бедридзе, лучше видно всё. Мест для наводчиков, несмотря на разруху, было достаточно – рядом лес, сел на дерево с биноклем и сигналь зеркальцем. Солнышком вон светит. Ночью фонариком. Тут бы засаду устроить… Сесть самим на деревья, что повыше…

И вроде как, со слов младшего лейтенанта, всё вокруг прошерстили, да не один раз, а эффекта никакого почти. Очень часто бомбят эшелоны.

– А с собачками искали?

– Было дело, – ответил младлей. – Но потом Рекс под бомбежку попал, хребет ему перебило. Мучился так, что не описать. Неделю еще прожил, на руках выносил его на улицу.

Бедридзе тяжело вздохнул. М-да… Война, она не только людей убивает, но и животину тоже. Мне по прошлой своей жизни лошадей больше всего было жаль. Скольких мы добивали после разных обстрелов да бомбежек…

– А новую прислать?

– Обещают…

Я себе мысленно галочку поставил – это дело надо бы ускорить. Приедем, узнаю, кто у нас там главный фронтовой собаковод. Потому что не дело, когда рядом со штабом будут прогулочным шагом немецкие наводчики ходить. Почему-то вспомнился киевский Пират. Интересно, как он там в оккупации? Люди мрут тысячами, а собаки так и вовсе первый номер на погибель. Хотя Пират был ушлым псом. Может, и выживет.

– Тащ болковник, тут местные говорят… – влез в разговор Ахметшин.

Вот накажу обязательно. Что за привычка дурная – панибратствовать при посторонних. Порядок должен быть. Между собой – другое дело, а вот так… Тяжело, что ли, уставщину изобразить?

Но только я открыл рот построить татарского выскочку, как подлый паровоз, тот самый, стоявший неподалеку, дал гудок. Так что и нагоняй в пар пошел. А потом и вовсе не до того стало, потому что кто-то, обладавший голосом посильнее моего, завопил: «Воздух!!!»

И мы бросились вслед за Бедридзе к ближайшей щели.

Где-то замолотили зенитки, но не очень обильно почему-то. Кто-то прыгнул к нам, и мне за воротник посыпалась земля с бруствера. Развернуться посмотреть, кто это к нам присоединился, не получалось – тесновато немного. Зато под ногами пискнул котенок – маленький, с рыжими пятнами и голубыми глазами. Он уцепился своими крохотными коготками за мою одежду и вскарабкался на грудь, заглядывая мне в лицо. Откуда он здесь взялся – неизвестно. Голодный, наверное, но предложить мне ему нечего. Вот погладить могу, мне не трудно. Хотя котейке не есть хотелось, а выжить – трясется мелкой дрожью да жалобно попискивает.

И тут с противным свистом начали падать первые бомбы. Видать, не очень помогли те зенитки, которые за первыми взрывами слышать перестали. Густо кладут, твари.

И тут рвануло так, что у меня в глазах потемнело. А потом еще. И еще. С бруствера нас уже грунтом солидно закидало, да и так какого-то мусора насыпало. Хорошо, что я по старой привычке рот открыл и голову руками прикрыл. Не иначе боеприпас рванул в том составе, возле которого мы были.

Продолжался этот ад минут двадцать, потом взрывы стали реже, потом сошли на нет. Бухало только возле поезда.

Я приподнялся. Состав с танками и теплушками горел с головы. Вокруг суетился народ. То и дело из головных вагонов разлетались снаряды.

– Вы куда?! – схватил меня за руку Бедридзе.

– Долбодятлов спасать!

Танки. Не КВ и даже не Т-34, а обычные Т-60. Надо спасать. Я отмахнулся от лейтенанта, побежал к составу. Суета молодых мехводов была бессмысленна и опасна. Какие самодельные пандусы?!

– Все ко мне! – крикнул я, скидывая шинель. – Стройся!

Вбитая в подсознание привычка подчиняться старшему по званию сработала. Передо мной выстроились тридцать один военный в разных званиях. Включая даже майора.

– Будем отцеплять крайние платформы и на руках откатывать дальше. Все ясно?

«Так точно» было прервано новыми взрывами в головных вагонах. Похоже, рвались танковые снаряды. Ну вот какой дебил так состав собрал? Танки отдельно, снаряды отдельно… Да еще в самое начало запихнуть…

Мы дружной толпой побежали в конец, сняли первую сцепку, десять человек принялись толкать платформу с танком. Потихоньку она пошла. Следующая сцепка. Тут к нам присоединились Бедридзе, Ильяз, комендачи. Дело сразу пошло быстрее. А я все смотрел в небо. Сейчас прилетит какой-нибудь «костыль», сделает фотоконтроль и добро пожаловать новая порция «юнкерсов». Знаю – плавали. Выстраиваются кружком и по очереди долбят, корректируя друг друга по взрывам.

– Где наши летуны?! – спросил я Бедридзе. – Почему станция не прикрыта?

– Так немцы аэродром в Ильичево еще в марте уничтожили. Как раз на международный женский день.

Зашибись. И как тут воевать? И что может сделать Кирпонос?

Потихоньку снаряды закончили рваться, танки мы вытолкали прочь со станции. Их тут же начали сгружать с платформ по самодельным пандусам. И правильно. Отогнать в лесок, замаскировать – первое дело на войне. А я в голове уже составлял донесение начальнику фронта. Тут не танки нужны, а ПВО. Еще зениток, истребители. Иначе никакого наступления не будет.

– Товарищ полковник, – Бедридзе вытирал копоть с лица, – зачем вы полезли командовать? А если бы вагоны разом сдетонировали?

– А если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой.

– Ну все-таки… Есть комендантский взвод, начальник поезда, железнодорожники…

– Ты же видел сам этот бардак! – укорил я лейтенанта. – Снаряды подожгли бы соседние теплушки, там бы полыхнуло, перешло все на танки. А они знаешь, как нужны там, за Волховом?

Я махнул рукой в сторону реки. На самом деле танки нужны Ленинграду. Если у второй ударной все получится… То дальше можно наступать на Мгу и попытаться прорвать блокаду города.

– …даже такие дурацкие, как эти Т-60.

– Почему дурацкие? – удивился Бедридзе.

– Горят очень легко, – вздохнул я. – Не броня, а картон. КВ и «тридцатьчетверок» не хватает, вот и кидают на фронт всё, что найдут.

* * *

Ваня Дробязгин – парень себе на уме. Не то чтобы хитрый очень, но сильно себя любит, а потому к остальным относится не совсем по-братски. Хотя боец хороший. Это мне про него комроты его рассказал, младший лейтенант Бедридзе. А что, хорошее дело, поговорить в дороге, если можно. Незаметно и расстояние короче кажется. Василий Григорьевич, оказалось, молодой совсем, двадцать три года ему исполнилось. Внешне возраста ему добавили вечный недосып и бесконечная усталость. Это не он мне сказал, я сам додумал.

Если бы не проклятые немцы, загнавшие нас в обход своей бомбардировкой, то пили бы мы чай уже в чьем-нибудь блиндаже. А так – шагаем, вытянувшись цепью – ищем следы, сломанные ветки, хоть какие-то признаки наводчиков. Я, Бедридзе, Ильяз и трое бойцов из энкавэдэшной роты. Мы с татарином слушаем Дробязгина, рассказывающего бесконечную сказку о своем боевом пути. Ему поверить, так Вася Теркин, который появится вроде как осенью, нервно курит в сторонке. Мы с ротным чуть поодаль, вроде как ни при чем, а Ахметшин откровенно уши греет.

– А что, сказали «дуй вперед», я и дунул, – это он о преодолении какого-то болотца в наступлении. – Я в болото это прыгнул, думал, там от силы по пояс, а сам чуть не носом нырнул. Еще и на чем-то поскользнулся и с головой под воду ушел, только руки с трехлинейкой наверху остались. Вынырнул, а Колю Пухова, землячка моего, приголубило из пулемета, смотреть страшно, половину лица, считай, пулей снесло. Заместо меня, значит. Говорю ему, давай на берег, отвоевался. Он пошел, да недолго – через два шага его окончательно срубило. А вокруг кричат, стоять на месте не дают, я и пошел. Глубины немного было, сразу почти по колено стало, и мы на берег выбрались. Пока вылезал, кто-то мне прямо по носу каблуком заехал. Обидно стало, что ж ты, думаю, творишь. Только сказать, что думаю, не вышло – мужичка этого, суетливого, миной из миномета практически в клочья разорвало, пока я там в нос тряпку пихал, чтобы не кровило. Собрались в кучу, а из роты нас тринадцать душ осталось, и воентехник пришлый какой-то. Сковорода его фамилия была…

Я отвлекся, задумался о своем. Красиво чешет, да только я таких историй тоже могу без счета наболтать. Может, не так складно. А то у этого Дробязгина получается, что как он пригнется где, так сразу вместо него то пуля, то снаряд, то еще какая зараза другого сражает. Ему бы книжки писать, да кто ж будет такое печатать – как воду из пруда пить не могли, потому что она от крови красной была. Или вот только что рассказал, как за два кило пшена получил полную признательность хозяйки хаты, где встали на постой. А крупу он где взял? То-то и оно.

И вдруг бесконечный рассказ прервался, и Ваня сказал: «Ойглявсё». Или как-то похоже.

– Что там, Дробязгин? – недовольно спросил Бедридзе.

– Щелкнула, – спокойно, даже равнодушно ответил Дробязгин. – Давайте, хлопцы, отходите подальше.

– Что там щелкнуло? – недоумевающе спросил подошедший ротный. – Вечно ты всё выдумаешь!

– Мина, – ответил я вместо Вани. – Нажимная.

Глава 4

– Сейчас она на взводе, – я посмотрел внизу, заметил среди хвои маленький кусочек знакомого зеленого корпуса. – А как сойдет он с нее, подпрыгнет – и взорвется. Не видел такого счастья?

Бедридзе чуть заметно качнул головой в сторону, будто ему вдруг стал тесен ворот гимнастерки, и облизал губы. Ну да, только под бомбежкой побывали, и тут на тебе, новая напасть.

А Ваня этот молодец, не сплоховал. Вон, вытаскивает всё из карманов, отдает товарищу своему, до сих пор молчавшему. Чтобы, значит, с трупа не пришлось собирать. Еще и байки травить продолжает.

– Вот ты, Кирсанов, под ноги смотреть не забывай. Ладно я, дурак, а ты у нас в авангарде, всё замечать должен. Помню, вот так тоже под Белгородом шли, я, понятное дело, как самый хитрожопый, сзади, замыкающим. А Вадик Гиркин, он вместо того, чтобы окрестности обозревать, мечтать начал. О мамкиных пирожках, наверное. Я и сам про такое думал, мы тогда из окружения вторую неделю выбирались и уже всерьез начали обсуждать, какую кору грызть лучше. И не заметил этот боец, Кирсанов, воронку, полную воды. И грохнулся туда. На вот тебе фляжку, хорошая, не мятая, память про меня будет. В ней когда-то коньяк даже был, цени. И вылезает этот еврейчик, весь в грязи, мокрый и в пиявках. Только на роже три штуки висело, представляешь, Кирсанов? Не три, конечно, это я загнул, одна всего, остальные в карманах у него были. Ну всё, хлопцы, прощайте, – и Ваня широко перекрестился.

– Погоди прощаться, Дробязгин, – перебил я его. – Придется, наверное, еще повоевать. Потерпи только.

– Так если прыгнуть в сторону и залечь, товарищ полковник, то ноги все равно побьет, а вам меня тащить потом на себе, если живой останусь. Не дело это.

– Не тарахти, дай подумать, – ответил я.

Подсунуть бы сейчас ему под ногу лист жести, да прижать хорошенько, почти весь взрыв бы под него пошел. Да вот не захватили мы такое богатство с собой. Бежать в поисках подходящего вперед или назад – тоже не выход. Это ведь только кажется, что постоять на одном месте часок-другой неподвижно – дело плевое. Нога затечет, захочется хоть немного переступить. Вот тут и жахнет. У бойцов лопатки есть, но там площадь маловата…

– Так, Бедридзе, срочно вот здесь окопчик ройте, – показал я. – На двоих. Бруствер в этом месте делайте, с правой стороны. Быстрее, времени мало!

Про затекшую ногу я решил не говорить: зачем волновать людей лишний раз? И так все на взводе, каждый копает и думает: а не сдетонирует ли мина от такого? Ведь рядышком совсем.

Сколько там норматив рытья окопа, предназначенного для стрельбы стоя при помощи пехотной лопатки? Час с минутами вроде. Но это одному, не поднимаясь, под обстрелом. А если втроем? Да вольготно расположившись? И с таким стимулом? Минут за тридцать, думаю, управятся, а то и быстрее. Грунт здесь хороший, ни камней, ни корней, в меру влажный, копай в свое удовольствие.

Я на часы не смотрел, но как по мне, быстро всё сделали. Да, на конкурс не выставить, так нам того и не надо. Сколько там пройдет с момента вылета мины вверх до взрыва? Пара десятых секунды? Хватит нам времени, чтобы скатиться в яму? Защитит нас бруствер от осколков? Вопросы, одни только вопросы, а ответов не особо много. Может, случится чудо, и ничего не сработает? Ну, на такое я бы надеяться вообще не стал. Готовься к худшему, и всё, что будет не самым плохим, уже сойдет за хорошее.

Разве что выиграть еще хотя бы миг, чтобы Дробязгин наверняка успел сигануть в окопчик. Ну и я вслед за ним. Прижать бы чем мину, хоть ненадолго. Только чем? Лопаткой? Не получится, очень уж нежная кнопочка. Придется ножом. Самое оно будет.

Последние минут пять Ваня уже не травил байки, а только смотрел на медленно растущую насыпь да утирал пот со лба пилоткой. И нога, которой он стоял на мине, предательски дрожала от напряжения. Затекла уже, наверное.

Ладно, что тянуть? До глубины бункера все равно не докопаться. Пора. Я взял нож и аккуратно, потихонечку, начал заводить его под подошву Дробязгину. Вот здесь, сейчас…

– Тащ болковник, может, я? – прошептал Ильяз. – Тихонечко так… сделаю?

– Пшел вон, не трынди под руку! – остановившись, гаркнул я. – Ты где сейчас находиться должен? Быстро в укрытие! Думаешь, бессмертный?

Ахметшин обиженно засопел, но не сказал ничего. Вот же… неугомонный. Точно пистон надо вставить. Получил приказ – выполняй. А то почувствовал себя особой приближенной. Гонять буду, как Сидор свою козу! Проклянет тот день, когда познакомился со мной! Молодым в учебке завидовать будет!

Нож потихонечку продвигался, вот сейчас, совсем немножечко… И тут Дробязгин оступился. Даже не так. Просто перенес слегка вес на другую ногу. «Нет!» – мелькнула мысль, когда я понял, что всё пошло не так. В голове ускоренно пронеслась картинка, как мина… Сейчас рванет прямо под но…

– А-а-а!!! – закричал уже в прыжке Ваня, видать, слушавший шевеление под ногой намного внимательнее моего.

Сбил меня боец из неудобного положения, и я полетел в окопчик спиной вниз. Но даже испугаться не успел, как рвануло. Едва мы приземлились, причем тряхнуло меня неслабо, как взорвалась мина. Сверху посыпалась землица с бруствера, по закону подлости попавшая мне в глаз и присыпавшая нос.

– Ты как, Дробязгин? Живой? – спросил я, выбираясь из-под пыхтевшего на мне бойца.

– В основном да, – прохрипел Ваня, пытаясь повернуться. – Только… о-о-ой…

– Ранен?..

– Да нет вроде, вот вы прямо сейчас… самое дорогое… очень больно коленом задели…

– Чтоб ты обосрался, Дробязгин, когда воды рядом не будет! Давай, слезай с меня и нож мой ищи. А то дорогое удовольствие получается, на каждого засранца по ножику тратить!

* * *

Три осколка небольших ему в спину всё-таки попали, и мы потратили еще сколько-то времени на обработку. Везунчик, конечно, этот боец. Успел сообразить, что случилось и как действовать надо. Потому что начни он делать следующий шаг – и всё. В лучшем случае без ноги бы остался. И меня прикрыл, хотя думать некогда было. Надо, наверное, забрать его с собой. Я же помню: всё, что сделал податель этой бумаги… Вот и посмотрим, так ли он нелюбим всем смертоносным, как рассказывает. К тому же парень он пробивной, пригодится. Подумаем.

Самое интересное в этой истории, как выяснилось, еще не случилось. Пока все охали и пересказывали друг другу, как они героически спасали Дробязгина, Ильяз, игнорируя опасность нарваться на другую мину, зачем-то начал бродить по окрестностям. Может, размышлял, стоит ли жить после того, как я ему четко указал направление желаемого движения. Или просто решил по нужде отойти. Короче, пообижался немножечко, а потом начал под ноги смотреть. И высмотрел след от сапога мужского, оставленного обувкой неведомого размера, отпечаток был неполный. А потом решил, что доложить надо сейчас, а слезы лить – может и подождать.

– Тащ болковник, там… обнаружил… – сообщил он мне, как раз прячущему в карман тот самый ножик.

– Что именно? Немецкий штаб? Гитлера со спущенными штанами? Женскую баню?

– Наблюдательный бункт! Откуда немцы сигнал дают!

Ого! Товарищ Бедридзе сразу стал похожим на охотничью собаку: лицо вперед, ноздри раздулись, глаза заблестели.

– Где? Показывайте!

Зоркий глаз моего подчиненного выявил не только след. В конце концов, мало ли кто тут ходить мог. Главным доказательством была натуральная лежка на дереве. С первого взгляда вроде и не очень приметная, но если узрел ее, то только и будешь удивляться, как раньше такое не заметил. И ветки обломанные, чтобы обзор не закрывали, и грязь на стволе, и даже окурок в кустах, довольно свежий.

– Ну что, Василий Григорьевич, вот тебе и карты в руки, – сообщил я младшему лейтенанту. – Проводи мероприятия по поимке вражеских диверсантов.

* * *

Хорошо мне – скомандовал, и ходи гоголем. Дескать, приехал, глянул, разоблачил. А Бедридзе думать надо. А всё почему: вроде как и место такое… скрытное немного, но засаду организовать негде. Не получается. Там топь, с другой стороны место открытое. Да и неизвестно даже, откуда эти гаврики подойдут. Потому что это можно сделать с любой стороны. Кроме одной, где болотце. А народу, чтобы тут обложить всё, явно не хватает.

Младший лейтенант пребывал в раздумьях. Оно и понятно – людей нет, каждый человек на счету. Просить помощи у старших товарищей – с одной стороны, должен будешь, а с другой… Всё я понимал. Молодой, проявить себя хочется. И вообще. Надо действовать, а уверенности нет.

– Давай, Василий, сделаем вот как. Я сейчас на это самое дерево прицеплю взрывпакет, и мимо него мышь не пролезет даже. А тебе останется только подойти и урожай собрать.

– А не убьет его?

– Не должно бы.

Я гарантии не даю. Это такое дело – чуть недоложишь, пшик получится. Слегка побольше – уноси остатки. А я вообще про объект не знаю ничего. Ни роста, ни веса. Да и расстояние тоже. Короче, задачка со многими неизвестными. Вот уконтрапупить немчика – это пожалуйста, нате вам. А если только слегка, но чтобы не убежал, так кто ж его знает.

Но я эти соображения при себе оставил. В конце концов, начальник я, или погулять вышел? Как сказал, так и будет.

Ну, и прилаживать я сам не стал. У меня вон целый лейтенант для этого есть. Крупный специалист по взрывным работам, кстати. Проверен в боевых условиях. А я контроль потом осуществлю.

* * *

С утра пришлось тащиться в штаб на доклад – в Вишеру приехал Кирпонос. А это вам не просто так. Для нас он второй человек после Верховного. Царь, бог и воинский начальник, как говорится. Тот соответственно песочил меня за мелочность и отсутствие масштаба. Опять, мол, поперся пожары тушить и в засадах сидеть. Кстати, про заваруху с поездом ему кто-то другой доложил, я тут ни при чем.

Обычное дело – что угодно сотворишь, нагоняй начальник всегда найдет за что сделать. Я молчал большей частью, время от времени вставляя универсальный ответ: «Виноват, исправлюсь».

Это сработало – и меня отпустили. Ни чаю, ни бутербродов на этот раз не было.

В соседней со штабом землянке я обнаружил Масюка.

– Аркаша! Хорошо, что хоть ты приехал. Ты генералу стопку налей, что ли. Чего он такой суровый сегодня?

– Да было дело… Получил ускорение, можно сказать… Приехал темнее тучи, сразу сюда засобирался. Вон, Рокоссовского с собой взял.

Не помню маршала под Ленинградом, хоть стреляй. Хотя… Это получается, что Константин Константинович заменил здесь Андрея Андреевича? Интересное дело выходит. И Кирпонос вместо Мерецкова. Тот тоже великий полководец, ничего не скажешь. Финляндию завоевывал будь здоров. Разное мне про ту войну говорили, но хорошего среди тех рассказов не припомню.

– А новости там какие? – спросил я, будто из Москвы уехал месяц назад.

Мы вышли из землянки на свежий воздух, адъютант закурил. Я посмотрел в небо – как приехал Кирпонос, так в момент летуны наладили патрулирование станции. Вон «ходит» сразу две тройки «мигов». Ну хоть без бомбежек пару дней проведем – и то хлеб.

– Больше амурного свойства, – совсем уж секретным тоном сообщил Масюк. – Думаешь, Рокоссовский здесь просто так? Там такой скандалище, что хоть кино снимай. С актрисой Серовой в главной роли.

Что-то в Москве я слышал об этом. Вера рассказывала. Дескать, генерал закрутил с Валентиной Васильевной и даже живет в ее квартире. Но я-то помнил, что Серова выйдет замуж за поэта Симонова. И тот даже напишет ей знаменитое стихотворение, которое про жди меня, и я вернусь. Или уже написал? Что же там было?

  • …Жди меня, и я вернусь.
  • Только очень жди,
  • Жди, когда наводят грусть
  • Желтые дожди,
  • Жди, когда снега метут,
  • Жди, когда жара,
  • Жди, когда других не ждут,
  • Позабыв вчера…

Мы это стихотворение столько раз переписывали в тетрадочки на фронте, цитировали любимым в письмах…

– А ну-ка повтори!

Изо рта удивленного Масюка выпала папироса. Я даже не заметил, как процитировал стихотворение вслух.

– Что повторить?

– Вот этот стих!

Я прочитал вслух «Жди меня». Аркаша в удивлении покачал головой:

– Очень талантливо! Дай-ка я запишу.

– А ты разве его раньше не слышал?

– Нет, – Масюк покачал головой. – А кто автор? Разве не ты?

– Слышал где-то, – отмазался я. – Но написал точно не я.

И чтобы побыстрее перевести разговор со скользкой темы, спросил:

– Так что там с Рокоссовским? Наш его песочил?

– Да не очень, – адъютант почесал в затылке. – Спросил только, правда ли.

– Хитер ты, Аркадий, всё слышишь, – улыбнулся я.

– Так работа такая, что сделаешь, – изобразил скромнягу Масюк.

– Ладно. А что ответил… – я кивнул в сторону начальства.

– Как и положено настоящему мужику: что брехня всё. Мол, артистка нравится, а шуры-муры крутить некогда, да еще и семья…. Вот Михаил Петрович и забрал его с собой, мол, раз личной жизни никакой, а жена потерпит. Как заместителю командующего ему работа найдется.

* * *

Размышлять о стратегических задачах фронта и судьбе Второй ударной мне не очень хотелось. Тут хоть до утра обдумайся, а я изменить ничего не могу. Тем более что отвлекли меня. Лейтенант Ахметшин, кто же еще. Как черт из коробочки выскочил, и опять без всякой субординации.

– Тащ болковник! Баймали! – закричал он, распугивая легших поспать ворон и военнослужащих в окрестностях Вишеры.

– Вот как с таким служить, а? – спросил я Масюка. – Подведет под монастырь ведь когда-нибудь. Заберешь себе на воспитание?

– И ждать очередного Епишина на пороге? – вспомнил Аркадий историю появления Ахметшина. – А вдруг тот генералом стал? Расстреляет ведь.

– Что орешь? Кого поймали? – прикрикнул я на подбегающего татарина.

– Диверсантов! Две штуки, тащ болковник! Бривет, Масюк! Как и думали – ждали, они бришли, взрывбакет взрывался, оба живые! Вот!

– Ну молодцы. Пойдем к командующему, он тебе медаль даст. Или даже орден.

– Мне награду не надо, Бётр Николаевич. Зачем уважаемого человека тревожить набрасно? Ему босле кто-то доложит, без нас.

Встречался Ахметшин с Кирпоносом всего один раз. В Киеве еще. И генерал произвел на него неизгладимое впечатление. Парень натурально дрожал весь, вспотел и, как мне показалось, был на грани большого конфуза. Испугался. Наверное, мне тоже надо побыстрее стать генералом, чтобы татарин начал вести себя как следует.

– Ладно, сам доложу.

Я вернулся к тому блиндажу, где обосновался командующий. Память обо мне еще не выветрилась, так что прошел я беспрепятственно.

– Что там еще у тебя? На сегодня раздача люлей закончена, приходи завтра.

Ого, пока меня не было, что-то случилось, и у Михаила Петровича настроение улучшилось? Чудеса случаются.

– Хочу доложить о поимке немецких наводчиков. Сейчас Ахметшин…

– Петр, сядь, – он показал на лавку. – Давай я тебе еще раз объясню, последний. Ты ж не дурак вроде, понимаешь. Вот смотри, кто их там поймал?

– Младший лейтенант госбезопасности Бедридзе, он командует ротой НКВД, и мой помощник, лейтенант Ахметшин.

– Это событие какого уровня? Фронт? Нет. Армия? Дивизия? Полк? Ну батальон, может. Ты знаешь, сколько за сутки в полосе фронта ловят всяких диверсантов, разведчиков, корректировщиков огня и прочей шушеры? Ты поинтересуйся. Зайди в особый отдел, к Мельникову, он расскажет. Как ты думаешь, Петя, если мне о каждом случае помощник по особым поручениям докладывать будет, останется у нас время на всё остальное? Ты думаешь, я не видел, как ты дурачка включил со своим «Виноват, исправлюсь»? Где ты учился, Петя, я преподавал, извини за грубость. У нас задачи здесь большей частью стратеги-че-ские. Понимаешь значение этого слова? Не грех, если ты случайно людям помог, это наш долг. Но не можем мы залезть в каждую щель. Делай свою работу, а Бедридзе пусть ловит кого положено ему по службе. Доходит?

Я кивнул. Вот это меня смачно мордой по столу вывозили. Еще и носом потыкали, чтобы запомнил получше.

– Я пойду тогда, товарищ генерал?

– Скажи там Масюку, пусть чаю мне сделает. И если чего не понимаешь, спрашивай, не стесняйся. У Рокоссовского, у Мельникова, у Стельмаха. У меня даже попытаться можешь, если повезет, – грустно улыбнулся он.

* * *

Утром я попал в состав высокой комиссии. Честное слово, не хотел, но некстати подвернулся под руку. А вот нечего прогуливаться в сладком безделье на возможных путях передвижения начальства.

Выловил меня Рокоссовский.

– Так, полковник! Соловьев?

– Он самый, товарищ генерал.

– И где ты ходишь? Давай ко мне в машину, поехали командующего догонять.

Ехали не очень долго. В дороге молчали. Я навязываться не стал, мне не положено, у Константина Константиновича свои думки, наверное, были. Мы, конечно, почти друзья – чай один раз вместе пили, но сегодня он особенно молчалив. Так что потряслись вместе в машине, на том и всё.

Доехали до каких-то Селищ. Припарковались возле моста через Волхов. Ого, да тут начальников – как собак нерезаных. Все собрались, наверное: и комфронта, и особист, и авиатор какой-то в звании полковника, и чуть в сторонке человек шесть толпится. И мы с Рокоссовским присоединились.

Мост был явно поврежден попаданием авиабомбы. Быки на месте, но в полотне зияют огромные дыры. Рядом с ними вяло копошатся саперы. Тащат бревна, что-то пилят на козлах. Я посмотрел в небо. Слава богу, сегодня была низкая облачность, моросил мелкий дождь. Нелетная погода.

– Ну что, товарищи, как видите, у нас опять беда, – сказал Кирпонос, показывая на мост. – Движение будет восстановлено через шесть часов примерно. Но что-то надо делать. Товарищ Журавлев, – обратился он к низенькому, почти квадратному летчику, – что скажете?

– Гарантий дать не могу. У немцев преимущество в воздухе. Будут бомбить и дальше, – угрюмо ответил он. – Зенитки нужны сюда. Хотя бы перестанут с пикирования кидать. Точность упадет.

– Не дают мне зенитки! Обещали дивизион, но пока все идет на защиту Москвы.

Вот чего не отнять – столицу теперь бомбят сильно меньше. Плотно прикрыли Москву аэростатами, зенитками, плюс ночники навострились сбивать немецкие бомберы. У Веры даже отменили ночные дежурства на крышах домов. Значит, зажигалок стало существенно меньше.

Начальники спорили, ругались, а я разглядывал мост. Да, что-то делать нужно. Иначе Вторая ударная останется без танков и снарядов. Что толку, что прикрыли железнодорожную станцию, если дальше Волхов? Ни разу не Волга, конечно, но ты пойди, перекинь через нее все добро целой армии…

– А теперь послушаем специалиста по нестандартным решениям. Петр Николаевич?

Это он меня спрашивает, что ли? Я вздрогнул. Предупредил хоть бы. Тут думать надо. А собравшиеся на меня смотрят, будто я приезжий фокусник, пообещал кролика из шляпы достать, а сам курить пошел. Остается только признать, что никаких мыслей, даже глупых, по этому поводу нет. И вдруг… Наверное, я посмотрел на Рокоссовского, и меня осенило. Ну, про актрису вспомнил, потом про кино, и пришел мне на ум послевоенный уже, глупый и бестолковый фильм про поддельный аэродром. «Беспокойное хозяйство» вроде назывался.

– Хотя бы пару зениток надо обязательно. А еще можно фальшивый мост построить, а этот замаскировать. Не знаю, синей краской покрасить, что ли?

– С воздуха тень видна будет, – посеял сомнение авиатор. – Не пойдет.

– Если сделать маскировку как надо, не увидит никто, – сказал я. – У нас в Киеве один спец так всё сделал, что с метра не видно ничего было. Инженерный батальон у нас где расположен?

Глава 5

Инициатива имеет инициатора. В армии эта штука без исключения. Нашли самого незанятого и поручили. А я ведь только совет дать хотел. Сроки поставили чуть лучше «вчера должно быть», возможности – самые неограниченные.

Плавали, знаем. Сейчас пойдешь искать что-то, а тебя интенданты тут же прокатят – того нет, а этого и не было. Поэтому я попросил приказ для прикрытия своего тыла и уточнил: представителей службы снабжения до какого чина можно бить по морде.

– Грачева не надо, – усмехнувшись, кивнул на приземистого военинтенданта первого ранга, стоявшего чуть в стороне. – А вплоть до замов его можно. Как, Леонид Петрович, согласен?

– Изыщем всё, что сможем, товарищ генерал-полковник, – сухо ответил он. – Если что, товарищ полковник, обращайтесь ко мне. Я и сам морды кому надо начищу.

Вот и хорошо. Это, наверное, помпотыла. С таким парнем надо познакомиться поближе. Он и без мордобоя поможет. Да и вообще, с этими ребятами силовые методы не всегда работают.

Пока там Кирпонос что-то еще выяснял, я подошел к интенданту, протянул руку:

– Вы уж извините за шутку, грубовато получилось, наверное. Соловьев Петр Николаевич.

– Леонид Петрович Грачев, – представился он, отвечая на рукопожатие. – Да ничего, я понимаю. Тут, если честно, после моего предшественника и стрелять кое-кого надо было, не только кулаки прикладывать. Такого… начудили… А про маскировщиков я слышал уже. Хвалили. Сделаем, товарищ полковник, я команду дам.

Ну и всё вроде. Больше меня в роли мальчика, читающего стишок со стула, не использовали, и к концу совещания на свежем воздухе я уже благополучно прятался за широкой спиной Рокоссовского. Вроде как рядом, но не на виду. А то еще что-нибудь интересное поручат.

Назад ехать я попросился в ту же машину. А что, один раз прокатили, почему второй нельзя?

– Товарищ генерал, можно с вами?

– Давай, – кивнул он. – А что там за нестандартные решения? Так вроде командующий сказал?

– Так в Киеве дело было. Организовали… фейерверк.

– Гиммлера? – быстро спросил Рокоссовский. – Молодец, что говорить. Ладно, поехали, времени нет совсем.

* * *

В штабе меня ждал сюрприз. Прибыл капитан Евсеев. Трое суток на лечение у стоматолога потратил. Это хорошо, будет мне помощь. Получается, напрасно я его подозревал в каких-то махинациях. Вон, свежая дыра от вырванного зуба во рту видна, когда разговаривает.

Что-то беспокоит его; наверное, не в зубе дело. Но стоило мне напрямую спросить, то отмахнулся, ответил, что дело не служебное. Но подробности излагать не захотел. Сказал, что завтра поговорим. Мне не очень и хотелось, если честно. Но все же подчиненный, придется разбираться.

Командующий после обеда уехал куда-то, да и остальные тоже на месте не сидели. К маскировщикам я договорился утром ехать. Так день и прошел в какой-то бестолковой суете.

Уже темнеть начало. Я пошел к Аркаше – чаю попить, может, новости узнать. Захожу, слышу, Масюк с кем-то обсуждает животрепещущие вопросы.

– А я тебе говорю, он не сидел, в Испании воевал тайно. Мне ребята из разведупра рассказывали!

Знаем мы этих знатоков, в любой курилке такие эксперты водятся. Причем секретность блюдут, не на базаре, но на ухо с намеками могут сообщить такое, что только диву даешься. Странно, что Рокоссовского всего лишь в Испанию определили, а не в Мексику или в Монголию.

– Как бы не так. Сидел он, в Воркуте. Но там бобросили его товарищи, он не в лагере был, у какого-то начальника ординарцем.

Ага, а второй участник – товарищ Ахметшин, герой публикаций в газете «Правда», а вслед за ней и остальных советских газет. Ну этот через день в Кремль ходит, ему там все новости сообщают. Дальше я слушать не стал, как царь в сказке, и решительно ввалился в царство адъютанта командующего.

– Вы, два дуралея, соображаете, что творите? О чем тут байки друг другу рассказываете? Или думаете, что на вас стукнуть никого не найдется? Ильяз, дуй к Евсееву, завтра выезд, а я до сих пор не знаю, на чем добираться будем! Бегом!

Отхлебнув еще раз чай, Ахметшин испарился. Ничего, время будет, разберемся. Я научу его служить как следует. Зато Масюк остался спокоен, будто и не случилось ничего.

– Чай будешь? – спросил он, пододвигая мне кружку.

– Это риторический вопрос?

– В смысле? – слово было незнакомое для Аркадия, и он явно затормозил, пытаясь понять, что я такого ему только что сказал.

– Это мне недавно объяснили. Это когда вроде вопрос, но ответ на него давать не надо, и так понятно. А чай буду, кто ж откажется. Тем более что у тебя настоящий. Потому риторический. Ферштейн?..

– Ясное дело, что ферштейн, – облегченно вздохнул он. – Понапридумают всякого, ишь, отвечать не надо…

А потом я сидел и спокойно пил чай с Масюком, никого не трогал. Кроме разве бутерброда с тушенкой. Как раз подумал, что слой консервы можно бы и потолще сделать. И тут снаружи вроде стрелять начали. Я внимания особого не обратил – мало ли что там может быть. Но тут забежал какой-то боец и закричал:

– Немцы!

Вот же твари, бутерброд доесть не дали. Схватил автомат, шинельку, выскочил на улицу. Ага, вот кто нам рассказал про атаку – стоит, по сторонам озирается. Видать, ему не сказали, что дальше делать. А стрельба, кстати, не так уж и далеко, метров триста, наверное. Офигеть, охрана у нас, фашисты возле штаба фронта пешком ходят.

– Боец, ко мне! Доложить обстановку!

– Т-т-там… стрелять начали… товарищ лейтенант Богатырев приказал сообщить…

– Кто там оборону держит? Сколько нападающих?

Эти вопросы оказались для него совсем тяжелыми. Еще немного – и начнет паниковать. Вон, по сторонам бестолково зыркает, не поймет, куда бежать надо. Бороться с таким можно разными способами, но лучше всего занять остатки мозгов какой-то задачей.

– Что встал как столб, боец? Кто командует обороной?

Вжих, вжих! Рядом прошла чья-то очередь. Мы не глядя бухнулись на землю.

– Бо… Бо…

– Богатырев?

– Д-д-да.

Хорошо, что он только заикаться начал. Зато приказ выполнил, нас оповестил. Не всё потеряно. И я погнал этого паренька назад, показывать дорогу. Ну отвесил пару подзатыльников для поднятия боевого духа, не без этого. А то сейчас выскочу со своим арсеналом не туда и получу гостинец от своих.

До окопчиков, в глубине которых и отстреливались наши, мы добрались без приключений. Осветительные ракеты участники перестрелки вешали время от времени, но пауз между ними нам хватило, чтобы мелкими перебежками, используя естественные складки…

И Богатырев нашелся – хоть и не сразу. Он с двумя отделениями бойцов комендантской роты отстреливались от десятка немцев. Ситуация образовалась патовая – фашисты не могли отойти, а у наших не получалось накрыть их. Ждали пулемет, потому что тот, что был на позициях, внезапно пришел в негодность. А стычка перешла в стадию вялой перестрелки.

Ладно, кто тут пулемет пролюбил, потом разберемся. Никто без награды не останется, я не забуду. А пока ждем, постреливая. Я так вообще почти с комфортом устроился, усевшись на предложенную плащ-палатку, свернутую в несколько раз.

Пулемет притащили минут через пять, не больше. Возглавил делегацию, как ни странно, Евсеев. Он сразу направился ко мне.

– Товарищ полковник, возвращайтесь в расположение, – выдохнул он.

– С чего бы? Останусь здесь, раз пришел.

– У меня есть четкое указание насчет вас: при угрозе боестолкновения вывести вас из-под огня, – тихо сказал Степан. – А покомандовать и я могу, сейчас пулемет с фланга ударит, всё и закончится.

– Кто приказ дал?

– Старшие по званию. Возвращайтесь, товарищ полковник. Ваш пистолет в любом случае большой помощи не окажет.

– Мне сейчас отсюда отходить опаснее, чем ждать, пока немцев успокоят. К тому же у меня и ППШ имеется.

В какой-то момент стрельба сошла на нет, все затихло. В пулемет даже не успели заправить ленту.

Евсеев скомандовал трем красноармейцам из комендантского взвода осмотреть местность. Очень скоро они притащили мертвого мужика – в ватнике, славянской внешности. Вооружен был обычным немецким MP. Пуля попала ему в рот, вышла в затылке. Так себе зрелище. Прическу испортили ему безнадежно.

Судя по следам, штаб пытались атаковать диверсанты числом не меньше десятка. Они закидали окопы гранатами, открыли стрельбу. Только вот гранаты не взорвались – запалы отсырели.

– Весело тут у вас, – Евсееву определили место в нашей с Ильязом землянке. – Диверсанты шляются по тылам как у себя дома.

– Так это ваша недоработка, – зевнул я и заснул буквально за минуту.

* * *

Утром все тело ломило, будто я сам гонял немецких диверсантов по местным болотам. Но деваться было некуда – после завтрака отправился к маскировщикам. Которыми подрабатывала двадцатая рота инженерного батальона под Селищами. Вестимо дело, сначала позвонили в дивизию, там спустили вниз по команде, так что должны были ждать.

Приехал я аккурат на посвящение новичков в тонкости саперного дела – пожилой сержант вставил тлеющий бикфордов шнур в толовую шашку, и два лопоухих новобранца с ужасом смотрели, как огонек все ближе и ближе подбирался к взрывчатке. В самый последний момент сержант, разумеется, вытащил шнур, пригладил усы.

– Все поняли, салаги?

Бойцы закивали как по команде.

– А сейчас берете по кусу и кушаете, – сержант разломил толовую шашку. – Считай, посвящение прошли.

Я наблюдал за этим представлением молча – сам проходил такой ритуал. Откуда, кто придумал и зачем? Непонятно.

Красноармейцы послушно скушали по кусочку, после чего один заметил, что тол по вкусу напоминает аспирин.

– Только не вздумайте теперь курить, – встрял я со своим ценным советом.

Бойцы подскочили, отдали честь.

– Подорвемся, товарищ полковник? – спросил правый боец.

– Череп на куски, – покивал я, подмигивая сержанту, который улыбался в усы. – Вообще бросайте курить, если начали. Табак демаскирует. Воняет за полсотни шагов, папироса тлеет.

– Да, нас уже предупредили – третьим не прикуривать, – тяжело вздохнул «левый». – Снайперы немецкие на передке случаются.

– Вот-вот. Третьим не прикуривайте. А теперь проведите-ка меня к своему начальству.

Приказ, который изготовили в штабе фронта, сделал дело первоочередным и не терпящим отлагательств. А что, стоит только посмотреть на подпись Кирпоноса, и сразу всем становится ясно: это надо сделать быстро и именно так, как написано. И понеслось.

Рота стояла совсем недалеко от места будущих свершений, так что я просто загрузил командира взвода в «эмку», близняшку той развалюхи, что нас в Москве возила, и мы поехали.

Для лейтенанта староват командир, сильно за сорок, да и вид у него… сугубо гражданский, я бы сказал. И в плен ему лучше не попадать, конечно. Национальность на лбу написана. Все как положено – и очки с толстыми линзами на крючковатом носу, и уши большие, залысины на лбу. Но мне не на парад с ним и не в модном журнале сниматься. Сказали, что лучший – Меерсон, так с ним и будем работать.

– Вот, собственно, фронт работ, – показал я ему, когда мы вылезли из «эмки». Два спеца рангом пониже в звании сержантов почтительно отошли в сторону, чтобы не мешать начальству решать вопросы.

А что там особого смотреть? Сами Селищи сохранились немногим лучше Вишеры. Наверное, здесь все усилия прилагали к тому, чтобы мост выбомбить. Чуть в стороне от моста отмель какая-то. Сейчас немного над поверхностью показывается, а летом, когда уровень воды пониже, целый остров получается. Даже дерево какое-то растет. Наш берег довольно пологий, а противоположный – там обрыв довольно крутой.

– Н-да, – он снял очки, протер стекла ветошью, выуженной из кармана шинели, и снова нацепил их на нос. – И что надо сделать?

– Сделать так, чтобы мост больше не бомбили. Вы, товарищ лейтенант, кем до войны были?

– Инженер-строитель я был, товарищ полковник.

– Давайте, когда начальства нет, без чинов. Тем более что мы почти ровесники. Я Петр Николаевич. А вас как звать-величать?

– Исай Гильевич, – сказал он и уставился на меня. – И какими средствами мы располагаем? Каковы сроки?

– Знаю, можно сделать быстро или медленно, хорошо или плохо. Дешево и хорошо не получится никогда. У нас… в пределах разумного неограниченные средства. Только за каждый гвоздик спросят, не сомневайтесь. Сроки – как всегда, надо вчера.

– Давайте так. Сейчас я с бойцами обследую объект, прикину вчерне необходимое и к вечеру буду готов сообщить подробности.

– Хорошо, вечером буду у вас.

* * *

– Сто пятьдесят тысяч квадратных метров мешковины?

– Возможно, понадобится больше. Это черновые прикидки. Проект пока не готов, одни наброски.

– Ладно, давайте дальше… Древесина… Тысяча кубов? Охренеть и не встать…

– А вы как думали? Мы будем строить почти настоящий мост. Вот смотрите… – он достал листик бумаги, положил передо мной. – Основание моста сделаем из отдельных двухслойных плотов. На каждом из них прикрепим вертикальные стойки, связанные между собой ребрами жесткости. Метра по три каждая. Каждый плот – одно из звеньев моста, соединяем прогонами, поверх имитация рельсов. По торцам настила сделаем перила.

– А течением не унесет?

– Каждый плот укрепим якорями, не беспокойтесь. Такого моста вы в жизни не видели!

Куда хоть делся тот нескладный лейтенант, на котором и форма военная висела как на пугале? Меерсон будто помолодел лет на пять, глаза блестят, руки потирает. Вот ведь за дело переживает! Особенно когда есть возможность сотворить всё как надо.

– А настоящий мост?

– Ерунда, – махнул он рукой. – Это так, на один зуб, извините за вольность. Сверху маскировка, по бокам бревна, металлоконструкции в воду опустим. Ни один летчик не поверит, что мост не разрушен.

– Еще что-нибудь?

– Да. Надо произвести земляные работы. Для полного правдоподобия необходимо строить плавный спуск к мосту. А там высота берега до восьми метров. Плюс фальшивая ветка железной дороги.

– Когда будет готов проект? – спросил я главное. Ну да, а ну как скажет сейчас Исай Гильевич, что ему для полной радости надо конструкторское бюро и пара-тройка месяцев, чтобы не трогали. И что мне тогда? Отвечаю за это я, а значит, придется этого симпатичного мне человека жестко стимулировать.

– Три дня, – прозвучал успокоивший меня ответ.

– Тогда до завтра, товарищ Меерсон.

* * *

Помпотыла фронта только крякнул от новостей, которые я ему принес. Грачев задумался, начав грызть кончик ручки.

– И вот это всё надо сразу?

– Нет. Там делают проект, по готовности станет понятно, что и в каких объемах будет необходимо окончательно. Но готовьтесь, Леонид Петрович, сказали, через три дня можно приступать.

– Ладно с мешковиной, но что такое тысяча кубов древесины? Порода дерева какая? Номенклатура? Что там надо, непонятно. Одно дело кругляк необработанный, другое – брус. Это, знаете, Петр Николаевич, как попросить какого-нибудь оружия, не указывая даже для каких целей.

– Предварительно вот что там задумано… – я вытащил из планшета листок с набросками Меерсона.

Грачев посмотрел, снова крякнул. Вздохнул, сделал какие-то пометки карандашом.

– Я эскиз этот возьму себе? Вам он уже без надобности.

– Берите, конечно.

– Тогда жду проект с обоснованием. Будет вам и древесина, и полотно, и краски. Всю номенклатуру достанем. Предварительно сейчас посмотрим, уже завтра начнем доставку. По нашей службе определим, что и куда.

Судя по уверенности, с которой он это сказал, интендант уже знал, где он это всё возьмет. Приятно работать со специалистом своего дела.

Я вышел от Грачева и постоял в одиночестве. Интересно, а где Ильяз? Евсеев разбирает ночной налет, его припахали, потому что больше некому. Я тут катаюсь во все стороны, готовя стройку моста и нитки железной дороги. Все при деле, а вот товарищ Ахметшин с утра куда-то ушел, пока я спал еще, и так до сих пор не появлялся. Эту ценную информацию мне часовой передал. Будет за что взгреть. Сначала за длинный язык, потом за самоуправство. Что это за подчиненный, который даже не уведомил непосредственного начальника о своем местонахождении?

О, идет, легок на помине. Никуда не спешит, шаг прогулочный. Осталось только песенку мурлыкать. Чисто котик после… как сметанки поел, короче.

– Товарищ лейтенант, ко мне!

А что это так выражение лица изменилось? Какая-то, я бы даже сказал, растерянность появилась, совместно с желанием скрыться куда подальше. Подбежал почти, шинельку на ходу застегивает.

– Тащ болковник, бо вашему бриказу!..

– И где мы отсутствуем, товарищ Ахметшин? Почему не доложили непосредственному начальнику?

– Я тут… на месте… рядом…

Стыдно смотреть! Командир Красной Армии, даже соврать толком не умеет!

– Где ваше место службы? Расслабился, блин, на курорте себя почувствовал? Я тебе устрою отдых! Поссать некогда будет! Машину быстро нашел! В Селищи едем!

– Тащ болковник, разрешите берекусить немного!

– Что непонятно в моем приказе, а? Еду заслужить еще надо! Бегом! Взять с собой подменное обмундирование!

Все три десятка километров Ильяз молчал, сопел в уголочке. Ничего, сейчас я ему устрою веселую жизнь. Тоже мне, гроза связисток и прачек из хозвзвода!

Когда приехали, то я понял, что долго спал. Судя по горке, разгружали уже не первую машину. Наверное, Кирпонос дополнительно помог проникнуться важностью этого моста.

– За мной, – буркнул я Ахметшину и пошел к месту разгрузки.

Ради такого на несколько секунд даже прервали процесс.

– Тащ полковник, бойцы третьего взвода…

– Занимайтесь, сержант. Вот вам даю на перевоспитание товарища лейтенанта. Работать отсюда и до отбоя. Без послаблений. Вопросы?

– Нет вопросов. Лишние руки нам не помешают.

* * *

Вот кто работал, так это Меерсон. Не знаю, спал ли он ночью. Не ел – так это точно, вон, стоит котелок с кашей нетронутый, холодный уже, я специально рукой потрогал. Вместо кульмана на козлах лежит лист фанеры. Точно чуть не первый какой нашли – вон, с одного края от сырости разбух, отрезали наспех, крупной пилой.

– Здравствуйте, Исай Гильевич, – поприветствовал я его.

– Осторожно, там бумаги, – не поднимая голову, буркнул он. – Сейчас предварительные расчеты заканчиваю.

Я осмотрелся. Вот чертеж секции «моста». Вот черновики исчерканные. А это чистовая таблица уже, аккуратным чертежным почерком заполненная. Золото, а не человек!

Продолжить чтение