Читать онлайн Метро 2035: Эмбрион. Поединок бесплатно

Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости.

Еккл. 9:10

1

Человек в телогрейке

– Сбежать-то недолго… – задумчиво выскребая дно миски ложкой, сказал Садко. – И охрана так себе, да и ты дверь высадить можешь – вон лось какой вымахал! Кушал хорошо, наверное.

Кат уже доел и сейчас просто сидел на своей лавке, прислонившись к стене. Сучки на плохо оструганных бревнах впивались в спину, но ему было почти все равно.

– Можешь ведь? – не унимался Садко.

– Могу попробовать… Но куда я без жены?

– Вот то-то! А у князя разговор короткий: веревку на шею и в пляс с безносой. Ты уйдешь, ее повесят.

Кат пошевелился, устраиваясь удобнее. И так болит все после драки, а тут еще этот шип в позвоночник.

– И что делать?

Садко доел, вытер рукавом рот и отставил миску в сторону, бросив в нее ложку. На столе, сколоченном из кривых досок без малейших забот о дизайне, больше ничего не было.

– Чего-чего… Ждать. Раз вешать не тащат, нужен ты князю зачем-то. Торгуйся.

Простреленная спятившим правителем Базы нога давно зажила, но иногда ныла – по холоду или от излишней активности. Сейчас и то, и другое очень некстати навалилось одновременно. Ноябрь, тепла ждать не приходится, да и избежать драки с дюжими дружинниками было никак.

Бродячий певец тем временем вытер руки о бороду, застегнул доверху пуговицы на забавной фуфайке – горчичного цвета, простеганной вертикальными швами – и взялся за инструмент. Кат не мог определить, что это. Гусли? Но их вроде как на колени кладут. Может, домбра какая-нибудь? Гриф длинный, черт ее разберет. Но от нее и прозвище у мужичка – ходит по поселениям, поет, истории собирает.

Сам так и представился: Садко. Богатый, стало быть, гость.

Дзин-н-нь… Неожиданно высокий нежный звук струны пронзил воздух. Словно кто-то сломал льдинку в духоте избы, пахнущей дымом, немытыми телами, поганым ведром и промерзшим деревом стен. Печурка в углу темницы имелась, но грела, похоже, только саму себя.

– Сыграть тебе, городской? – подтягивая струну, спросил Садко.

Вид у него был сытый, расслабленный. Нестарое, но какое-то мятое лицо с вечной, будто наклеенной улыбкой разгладилось, на нем появилось мечтательное выражение. Хитрющие глаза чуть навыкате слегка прикрыли веки с неожиданно густыми, как у женщин, ресницами. И бородка клинышком вперед торчит. Забавный тип.

Кат промолчал. Сокамерник его не напрягал, но и не радовал. Других забот хватало, чтобы еще и песни слушать. За окном, узкой щелью прорезанным высоко под потолком и закрытым куском мутного пластика, послышался скрип снега. Охрана. Обходят владения дозором, ничего не скажешь, или просто греются: минус десять, не меньше, озвереешь на одном месте стоять.

– Расскажи лучше… Ты же знаток окрестностей?

Садко отложил якобы настроенный инструмент и посмотрел на Ката:

– Да могу и побрехать, когда знаю о чем. Скучно молча сидеть-то. Тебе про что интересно?

– Про места здешние, я тут впервые. А хотя нет… Про Чистый Град давай. Слышал о таком?

Бродяга почесался. Этим движением – нервным, быстрым – он напомнил Кату какого-то зверька. Семейства кошачьих.

– А то ж! Есть такое местечко, есть… Только там, парень, не все так просто.

Можно подумать, в остальных все было просто.

В укрытии детей дракона, которых после смерти Черепа возглавил его помощник Тай, один из тех, что выручали сталкера и бандита из Монфокона, Кат, Винни и Филя просидели почти четыре месяца. Все лето и кусок осени – деваться было некуда. Нога упрямо не хотела заживать, поэтому Кат плюнул на боль и взялся за тренировки, чтобы не потерять форму.

Винни сперва осваивал левый берег – ранее почти недоступную для сталкеров территорию. Интересно, но не прибыльно. Продать товар можно или в убежищах, или на Базе, а туда добраться сложно. Плоты дети дракона чужакам не давали, а плавать с ним туда-сюда ради прибыли одного человека – дураков нет.

В какой-то момент Кат почувствовал в себе силы идти. Только вот ни направления, ни точных подсказок – где искать, как, кого. Одни намеки в записках Книжника и безжизненный тяжелый шар, который не доказывал ничего. Может, предки им любовались на закате. Или, например, по столу катали в целях релаксации, как тогда Старцев на прощание. Или с горки в речку запускали – плюхнется, а на душе хорошо станет.

Черт их знает, предков. Да и они ли его сделали, тоже ведь не проверишь.

– Филя, нам пора собираться, – сказал он однажды. – Оружие, одежда, припасы. Не в долг – я дам координаты схрона, пусть забирают взамен. Конечно, на правом берегу, но там и вещей больше. И вашим выгодно получится.

– Твой брат обезопасил нас от мортов, это дороже вещей. А так… Тай по Книге погадает, решит. Дело не в этом, воин… – Она так и звала его с той первой ночи. Не Кат, не Саша, не любимый, – воин. – Зима скоро. Как мы пойдем? Куда?

– Я не могу здесь больше сидеть, Зрачок… – Вот Кат придумал ей ласковое прозвище, не удержался. – Нам надо идти. Да и Винни…

Да, с другом было неладно. Сталкер – это же не профессия, это смысл жизни. А сидеть на месте или собирать никому не нужный товар… В общем, щекастый запил. Сбрил однажды по пьяной лавочке бакенбарды, попросил сделать ему из копны волос ирокез и стал похож на уменьшенную копию самого Ката.

Только более грустную и все время пьяную.

– Ладно… – Филя грустно обвела взглядом привычную комнатку в глубине убежища. – Куда ты, туда и я. Зря, что ли, вместе. Так что ты прав, воин. Нас ждет дорога. Самый дальний путь начинается…

– …с одного шага. Пойдем Винни обрадуем. Заодно и запасы спирта отберем, хватит ему пить.

Филя подошла ближе и вытянула руку ладонью вперед. Кат приложил к ее узкой ладошке свою, куда более широкую и грубую. Сомкнувшиеся пальцы переплелись в замок, разорвать который никаких сил ни у кого не хватит. В это хотелось верить.

Вышли уже по холоду, хотя снег еще не лег, только срывался с неба и таял тонкой пеленой на земле. Теплая одежда, непривычные Винни рукавицы и шарф – и то нашлись. С оружием тоже все было нормально, спасибо детям дракона. Кат у них даже гранатометы видел в закромах, но просить, конечно, не стал. Хватит и по комплекту автомат-пистолет-нож на каждого. Плюс патроны и небольшой запас гранат. Еда. Вода. Нормальная экипировка.

Впрочем, это она для города нормальная, когда до убежища или хотя бы до схрона точно недалеко, а как оно там будет на просторах бывшей великой страны – кто его знает.

На просторах между тем было безлюдно и неуютно. В сторону заметно фонящей на десятки километров Нововоронежской АЭС идти глупо, поэтому решили свернуть на юго-восток, пройдя от убежища до дорожной развязки, а потом выбрались на широкую и безлюдную даже до Черного дня улицу Остужева. Проход к Тамбовской трассе, к счастью, оказался несложным – и – в отличие от некоторых городских окраин – не фонил.

Перебежками, озираясь, выбрались из города и пошли себе дальше.

Судя по довоенной карте, область, тянувшаяся до границ Украины, раньше заселена была плотно. Деревушки, города, густая сетка дорог. Только вот осталось от всего этого немного. Сами дороги, а тем более поселения, никуда не делись, заросли только очень, а вот людей не видно. Зато животных, отучившихся бояться, в изобилии. До сухих пайков за две недели странствий дело не дошло ни разу: уж зайца везде подстрелить не было проблемой.

Живые люди начали попадаться много южнее Воронежа, километрах в ста. Больших городов здесь и раньше не было, самый крупный – Бобров, где-то впереди. По дороге миновали вымершие деревеньки, а потом зашли в безымянное село на берегу речки, там впервые и наткнулись.

Со времен жизни в Рамони Кат крепко опасался именно таких деревенских банд, с одной из которых с трудом и разминулись, спрятавшись в развалинах бывшего частного домика на высоком берегу: дальше только узкая дорога и обрыв к реке. Хорошо, что издалека услышали звук мотора и успели заскочить во двор, пересечь его бегом и укрыться в стоявшем нараспашку домике с провалившейся крышей.

И что снега пока нет – тоже везение, следов на мерзлой грязи не заметят.

Техника местных жителей выглядела обстоятельно: небольшая низкая машинка явно армейского происхождения, с узкими смотровыми щелями спереди, украшенная желтым флагом на длинной, качавшейся на ходу антенне. К самодельному полотнищу были криво пришиты черные звездочки, числом с десяток. Судя по всему, они должны были образовать круг, но неведомого исполнителя подвел глазомер – неровным был строй этих звездочек. Овал не овал, так, скопление космической пыли.

За передней машиной, выбрасывавшей клубы сизого дымка, катил грузовик с тентованной крышей. Возле кабины был приделан – кривизна исполнения выдавала те же руки, что шили флаг, – непонятного назначения ящик. Над ящиком поднимались пар и дымок, в округе запахло горящей древесиной.

«Газогенератор?» – скорее угадал, чем узнал Кат. Ну да, с бензином, еще и в этих далеких от цивилизации краях, было плохо.

За грузовиком – несколько собранных из разноцветных частей кузовов легковушек. У всех них такие же ящики, только уже сзади, привязанные толстой проволокой груды обломков досок и дров на крышах. Запасы топлива, понятное дело.

Замыкал колонну, лязгая и подпрыгивая, аляповато сделанный самодельный танк, явно в девичестве бывший сугубо мирным трактором. Без пушки, но с торчавшими по обе стороны пулеметами, прикрытыми с боков толстыми железными листами. И заклепки, просто бесконечные ряды этих самых заклепок, соединявших все в единое целое. Похоже, ни электричества, ни запасов газа для сварки в этих краях не было, вот и обходились чем могли.

– Командир, а неплохо живут… – протянул Винни, лежащий рядом с Катом за неплотно прикрытой щелястой дверью. Сталкер нервно оглядывался на каждый скрип, не без оснований опасаясь, что вот-вот рухнет крыша.

– Богато, – ухмыльнувшись, ответил Кат. – Бензина мало, только на передовую тачанку хватило. Остальное на дровах.

– Да и ладно! Ездят же, – пошевелился Винни. – В Воронеже вон сиднем сидят.

– Не шумите, – попросила Филя. Она расположилась за ними, ее шествие выживших аборигенов не интересовало. А вот тыл – страховала.

– Да от них самих шума больше, нас не заметят, – откликнулся Винни, но уже шепотом. Толковый все-таки малый.

Кат молчал, рассматривая ползущую по разбитой дороге гусеницу колонны. Человек тридцать. Может, чуть больше. Если придется отбиваться – зажмут, с тремя стволами не выиграть.

Не пришлось. Местные бойцы под непонятным знаменем – на самодельном танке также безыскусно был намалеван желтый прямоугольник с роем звезд – уехали в одном им известном направлении.

– Ночуем здесь? – деловито спросила Филя.

– Нет, Зрачок. Домик прямо у дороги, да и хлипкий какой-то… – Кат встал и отряхнулся от налипшей с пола на куртку пыли. – Поищем в глубине квартала, чтобы никто случайно мимо не прошел. Не нужны нам свидетели и понятые.

Они так и ночевали эти пару недель в заброшенных домах, располагавшихся чем дальше от дорог и центров поселков, тем лучше. Вот и сейчас забрели в сторону от реки, нашли пристанище покрепче прежнего случайного укрытия и развели костер на давно опустевшей кухне. Этот дом стоял в глубине участка, заслоненный гаражом от любопытных глаз. Если и живут еще здесь люди, то где-то поодаль, что и требовалось странникам.

– Кат, – расправляясь с порцией зайчатины, который раз спросил Винни. – А ты уверен, что мы правильно идем?

– Нет, – честно ответил командир, глядя на угли костерка. На кухне стало тепло, до утра спокойно можно спать, но, конечно, по очереди. Без часового никак нельзя. – Я на «Повесть» Максову очень рассчитываю. Он там написал же, что если искать, то на юго-востоке. Или на юге. Я верю… К Москве идти глупо, там, скорее всего, сплошное горячее пятно. К Волге, в Саратовскую область, четко на восток? Тоже вариант так себе. А здесь края для ракет были неинтересные, карьеры да фермы никто бомбить бы не стал.

Филя разлила по кружкам ароматный травяной чай, запасы которого прихватила из убежища детей дракона, и стало совсем уж хорошо. Душевно и покойно на сердце. Но автоматы никто далеко от себя не откладывал, это уже привычка по жизни. Даже предпочитающая арбалет или нож Филя свыклась мгновенно, ночью разбуди – уткнешься в ствол.

– Заметил? – продолжал Кат. – Здесь и мортов нет, зверье почти не мутировало. Значит, и людям спокойнее. Да найдем…

– Если он вообще есть, Град, – с сомнением ответил Винни.

– Если он вообще есть… – эхом подтвердил командир. – Давайте спать. Первая вахта – Филя, потом ты, а перед рассветом за час… нет, за полтора, меня буди.

Без часов, но привыкшие определять время каким-то внутренним чутьем, сталкеры чувствовали, сколько уже прошло и сколько осталось в сутках.

Угли постреливали, остывая, но их было достаточно, чтобы поддерживать тепло до утра. Мужчины легли на полу, положив рюкзаки под головы и укрываясь фуфайками. Камуфляжные узоры на них казались отблесками костра, палой листвой, словно разросшиеся леса вокруг забросили пару своих лазутчиков в бывшее человеческое жилье.

Филя уселась на низкую табуретку у грязного, почти непрозрачного окна и положила на колени автомат. Часа два с половиной охранять их покой – своего мужчины и его боевого товарища, а там сменят; потом можно до утра и самой отдохнуть. За стеной ветер разгулялся, вон смутные тени от веток как дрожат. Ну да ничего… Книга вела ее всю жизнь, не оставит и сейчас. Завтра погадать надо.

– …по дороге, небось, видели? Нет? Да и ладно.

Кат вернулся в реальность. Видимо, задремал на сытый желудок от занудного голоса Садко, отключился ненадолго.

– Так здесь-то что? – делая вид, что не спал, спросил сталкер.

– Здесь? Тут, братишка, интересно люди живут… – Бродячий певец то ли не заметил, что собеседник дремал, то ли и неважно ему это было – говорит и говорит, а уж вы там сами решайте, слушать ли. – Севернее, где трасса… Да вы ж там шли, видели, наверное? Там начинается Союз деревень. Поодиночке не выжить, вот и объединились. В каждом поселке свой староста, а на сходе они выбирают Главного старосту. Типа как президент у них. Народа немало живет, но армия у них хлипкая. Здесь вот князь правит, Серафим зовут. Имя у него такое, странное, то ли из священников он, то ли… не знаю. Но смеяться над ним не советую: дружинники ребята злые… А, так ты с ними дрался, потому и здесь? Тогда и объяснять нечего.

– Еще раз назовешь меня братишкой – получишь в дыню, – спокойно заметил Кат. – Ты рассказывай, рассказывай…

Садко снял шапку, обнажив почти лысую голову с венчиками волос над ушами, и старательно поскреб затылок. Хмыкнул, вернул треух на место и продолжил:

– Я ж не со зла… Короче, так. Еще южнее – там земля Председателя. Тоже мужик непростой, у него там всего в изобилии. Колизей, опять же, его… Но людей маловато. А главное знаешь что, путник? Они все вроде сами по себе, и староста, и Серафим с Председателем, а один черт на поклон к Дюкеру ходят. У того – бензин!

Садко важно поднял немытый указательный палец, кривой, с обломанным ногтем. Подчеркнул важность, но смотрелось потешно.

– А бензин – это, городской, жизнь. Вся важная техника на нем. На дровах-то не наездишься.

– А он кто такой? Что за имечко странное, не местный, что ли? И где живет? – заинтересовался Кат. Бензин – это тема такая… Серьезная. Транспорт. Мало ли, сколько еще Град искать, на колесах оно было бы сподручнее. Послушать надо.

– Дюкер – это термин такой. Технический. Трубопроводы на дне речек там или оврагов так назывались, вот он себе погоняло и взял. А где живет – не знает никто, – огорченно ответил бродяга. – В трубе, небось, прячется, судя по прозвищу. У него там склад с горюче-смазочным всяким, не дурак же он место выдавать. Заодно и сам не показывается. Как ни прикрывайся охраной, те же дружинники в плен возьмут. А узнают место – зачем он дальше нужен? На сук и в последнюю пляску.

Нравилось ему это выражение про повешение, второй раз повторяет. С удовольствием. Некрофил какой-то.

– Вообще никто не знает? – усомнился Кат. – Ладно, самого не видели в лицо, но бензин с соляркой он же продает? Значит, товары взамен везут. А это транспорт, и не маленький, дороги надо хорошие, следы в обе стороны, в конце-то концов… Не бывает такого, выяснили бы уж давно.

– Умный… – с внезапным уважением, помолчав, ответил Садко. – Военный, что ли? Хотя нет, молодой ты слишком. Значит, просто толковый, это нынче редкость. Пытались за транспортом следить, а как же… Князь посылал бойцов. Назад ни один не вернулся, а бензина потом почти год не было. Год, умный! Чуть княжество на хер не развалилось.

Кат промолчал. Сомнительно, конечно, что такую тайну можно долго хранить, хотя… Кто их тут знает. Драться дружинники толком не умеют, потому и победили, что массой навалились. Да и этих бы раскидал, но вот Филя… Они ее схватили, а когда у виска жены ствол – особо не повоюешь. Винни – тот умудрился сбежать, когда заваруха началась. И молодец, кстати, правильно. Все живы, что тут геройствовать, а потом с побегом поможет.

Наверное. Впрочем, другу Кат верил, иначе так совсем спятить можно – никому не доверять в этом тусклом мире под вечно серыми низкими облаками.

В Бобров они пришли вчера. Судя по указателям на дороге, так это место называлось раньше. Город, видимо. И немаленький, хотя с Воронежем не сравнить, конечно. На входе пост, застава с пулеметами. Как ни странно, пропустили без возражений, патроны не пытались вытрясти, даже дорогу до харчевни показали. А вот там, уже когда ели, все и началось. Подошел кабатчик, наглый такой, спросил, чем будут расплачиваться. Патроны, как во всех нормальных местах, брать не стал, а из оружия Кат и сам ничего бы не отдал.

Хозяин требовал какие-то чеки – даже хрен их знает, что это. А потом дружинники из-за двери хлынули, как будто ждали. Да, наверное, так оно и было. Ждали.

Потом драка. Короткая, но задорная. Числом взяли, а вот Винни сдернуть успел. Еще стрельба какая-то ближе к ночи была – может, он друзей выручить пытался? Судя по всему, неудачно, досюда не дошел. И где Филя, кстати? Ее-то первой схватили и уволокли.

– Кстати, а что за Колизей ты упомянул? У этого, как его… А, у Председателя!

Садко задумчиво посмотрел на Ката, почесал небритую щеку и вздохнул:

– Это место такое, знаешь ли… Страшное место, если на Поединок туда идти. Вообще это усадьба, ну, дворец целый, если с такими избушками сравнивать. – Он хлопнул ладонью по лавке рядом с собой. – Председатель его давно себе хапнул, но не знал, как приспособить. А потом подсказали умные люди. Это ж депутат один себе строил, до войны еще, чтобы отдыхать от трудов своих тяжких. То ли Лайгу, то ли Шовров. Я в политике и тогда не силен был.

– Ты старый такой, что ли? – удивился Кат. На вид Садко было лет сорок пять. Довоенного издания, конечно, но в Черный День лет пятнадцать исполнилось. Ну, двадцать. Не больше.

– Мне, мил человек, за шестьдесят уже! – неприятно хохотнул бродяга. – Просто живу спокойно, размеренно, песни пою. Истории вот рассказываю, потому и сохранился хорошо.

– И что там в Колизее?

– Ну как что, – оскалился Садко. – Гладиаторы, как водится. Да оно тебе надо? Не повезет, сам все увидишь, а счастливый – мимо пройдешь. Судьба же, верно?

– Судьба… Кстати, а сидишь-то ты за что?

– Да понимаешь… – Садко потер поясницу, словно именно это место заныло от невинного вопроса. – Песню одну спел в харчевне. Оказалось, за нее дружинники сразу бьют. Там пара слов про князя… не очень добрые. Мне бы ситар взять и сматываться, а я с бойцами поругаться решил. Ну вот и… Недельку посижу, штрафанут на сотню чеков, да отпустят. Правда, денег почти нет, это ж занимать у людей…

Певец совершенно по-старчески закряхтел и скорчил унылую физиономию. Да, вот теперь похоже, что за шестьдесят ему. Актер… Но сохранился для своего возраста отменно, не поспорить.

Садко достал из глубины телогрейки металлический коробок зажигалки, со звоном откинул крышку и крутанул колесико. Над сжатыми пальцами затрепетал язычок пламени. Прикурить собрался, не иначе. Хотя нет – поглядел на огонек и спрятал.

– Да, а что за чеки? – спохватился Кат. Надо же хоть выяснить, что у них здесь вместо денег. Важная деталь жизни, как ни крути.

– Обычные чеки… – Садко все-таки схватил свои гусли-балалайку и взял решительный аккорд. – На бензин. Один чек по номиналу – двадцать граммов. Их Дюкер выпускает, у его купцов и обменять можно на топливо.

– Их не грабят, что ли?

– Купцов-то? Да, издалека ты, парень, я все забываю. Ты их просто не видел. И машины их не видел. Там т-а-акие машинки, мать их впереворот…

И тут же, без особого перехода от размеренной и негромкой речи, Садко дурным голосом, лишенным всякой музыкальности, заголосил, азартно лупя по струнам:

– Автомобили! Автомобили! Буквально все! Заполонили! Там, где вековая лежала пыль, свой след оставил автомобиль!!!

В конце была взята настолько истошная нота, что Кат подумал – платят этому акыну, видимо, не за песни. За молчание, особенно если в харчевне. Что-то съесть под этот вокальный угар было просто невозможно.

2

Гостеприимство князя Серафима

Лязгнул замок, и дверь раскрылась от могучего пинка снаружи, впустив облако снежинок. Из этой метели показался сперва ствол автомата, потом недетских размеров валенок. Затем в тюрьму целиком ввалился обладатель всего этого богатства – здоровенный, выше Ката, мужик с бородой. Тулуп, меховая шапка с опущенными ушами. Как партизан с картинки в книге, один в один. Сейчас пойдет поезда под откос пускать – если они здесь еще сохранились, поезда-то.

– Чего, сидельцы, кто тут городской? – прогудел он, обводя узников взглядом и скалясь крупными желтыми зубами. – На выход!

– А со мной что? – пискнул Садко. Заунывная песня его оборвалась на полуслове. – Груздь, замолви словечко перед князем, а? Ну будь человеком…

– Сиди, нищета с гитарой! С тобой уж после, – густым басом ответил бородатый.

Кат встал и потянулся. Спина почти не болела, а вот нога снова разнылась. Ни ходить, ни драться не мешает, но напоминает время от времени, что пуля – дура. Еще штыка – молодца не хватает для полноты ощущений. Храни боги, конечно.

– Снег там зарядил, что ли? – спросил он у поименованного Груздем мужика.

– Ну… – неопределенно ответил тот. – Иди давай! Князь ждать не любит. В терем нам надо. Шагай.

Снег – это плохо. Следы видно, да и в целом непорядок. Зря они, конечно, под зиму в поход сунулись. С другой стороны, к весне Винни бы допился до белой горячки, что тоже не дело.

– Иду… – Вещи собрать недолго – кроме оружия, все оставили, вон рюкзак в углу валяется. Голому одеться – только подпоясаться. Садко разочарованно вздохнул и продолжил терзать струны. Выходило это у него по-прежнему отвратительно.

Груздь отошел от двери, выпуская пленника. На улице топталась еще пара охранников – уважают, значит. Серьезный конвой по здешним меркам. Секунд на сорок работы, но рано, рано…

– Прямо по тропинке, потом налево. Дернешься – стреляю, – привычно пробухтел бородатый, дернув стволом.

– …и по первому снегу уходил от погони… – себе под нос напел Кат, хрустя свежим снежком под ногами. – …человек в камуфляже или просто зэка…

Груздь толкнул его кулаком в спину. Не зло, а так… Для порядка.

– Молча иди, певец! Развелось вас тут, голосистых…

Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Все равно колючий морозный воздух щиплет лицо, снежинки щекочут нос. Топающие по бокам охранники поглядывают то на Ката, то по сторонам. Опасаются чего-то? Не особо, видать, мирно князь живет. Во вражде со внешним миром, если в самом поселении побаиваются нападения.

Опять же, стреляли вчера. Или это все-таки был Винни?

В тюрьму Ката тащили вечером, да и не тот был случай, чтобы окрестности разглядывать. А сейчас нормально – иди и любуйся. Городок богатый, сразу видно. Заброшенных домов мало, а в обжитых строениях и крыши недавно чиненные, и стекла на месте. Собаки лают, что тоже показатель. Над жилищами то тут, то там дымок из труб. Жилое место, правильное. После мертвого Воронежа и пройденных раньше разрушенных безлюдных деревень – сплошная услада глазу. Вон и терем виднеется за присыпанными снегом ветками деревьев, тоже ничего себе строение. Серьезное.

Раньше это была, похоже, местная администрация. Или больница – очень уж вид у княжеской резиденции официальный. Три этажа, вход на огороженное металлическими перилами крыльцо, наверху флаг – синий с вышитой желтой короной. Вовсе не похожий на тот, что попался в безымянной деревушке днем раньше.

Конвоиры остановились, ткнув заодно Ката, не спеши, мол. Сняли шапки и в пояс поклонились вяло болтавшемуся из-за безветрия знамени. Дисциплина на высоте, что и говорить. Потом Груздь толкнул Ката в спину, и они, оставив охранников у входа, вошли в терем.

Сразу за дверью небольшой холл, самым заметным украшением которого было пулеметное гнездо. ПКМ и пара стрелков прятались в грубоватой, но надежной на вид будке из листового железа в полосках заклепок. Только ствол торчит, и виднеются две шапки в глубине гнезда.

Кат незаметно, но внимательно огляделся: мало ли, вдруг понадобится. Да, вон возле уходящей вверх лестницы справа еще часовой, а левее будки, у арки коридора – еще. Оба с автоматами, дружинники, будь они неладны. С голыми руками здесь с боем прорываться сложно, что с улицы, что – вдруг понадобится? – уходить отсюда наружу.

– Чего встал? – зарычал сзади Груздь. – Нам на лестницу. Шевели копытами!

– Не буянь, иду, – откликнулся Кат.

На поворотах лестницы, незаметные снизу, были еще часовые. Стоят вроде расслабленно, но бдят, заразы. И оружие наготове. Второй этаж, уходящие в стороны коридоры.

– Выше, – пробурчал бородатый. – Подымаемся на третий.

Как скажешь, не тот случай, чтобы спорить. Да и интересно Кату, что потребовалось князю от скромного путника. Оружие и так забрали. Вещами не заинтересовались. Непонятно. Расстрелять под горячую руку? Так для этого в покои вести не надо, вон за окраиной сколько места свободного, стреляй не хочу. А зверье косточки к весне растащит, как и не было тебя никогда.

– Налево, – засопел над ухом Груздь. Пахло от него луком, куревом и отродясь не стиранной одеждой. Сам Кат в походе тоже не фиалками благоухал, но этот-то – местный. Мог бы и в баню сходить, скунс. Не помешало бы.

Возле одной из дверей – двойной, с нарисованной короной – в коридоре очередной пост. Сам коридор забавно выглядит, кстати: вместо части дверей – грубовато заложенные кирпичами проемы. Видимо, внутри помещения объединили, а от лишних входов избавились. Сделано все на совесть, но очень уж неэстетично. Оштукатурили хотя бы… Впрочем, что им до внешнего блеска, сам князь, наверное, такой же, как его дружинники. С бородой, от сохи и в тулупе. Разве что с золотым шитьем. Или в погонах, например. Маршал Бобровский.

Зря он так, конечно: стражники распахнули двери перед Катом, Груздь прошипел что-то про поклон князю, но сталкеру было не до того. Внутри был натуральный кусок дворца, безумным ураганом перенесенный в эти степи возле бывшей украинской границы из Эрмитажа. Или – бери выше – прямо из Кремля. Никакими тулупами и не пахло, если только от конвоира.

– Заключенный Кат по вашему велению доставлен! – гаркнул сзади Груздь, но даже его рев не смог отвлечь от великолепного зрелища.

Стены довольно искусно отделаны гранитными плитами, изображающими нечто вроде колонн, между которых натянуты широкие полосы алого шелка. Пол паркетный, наборный, посередине выложена более светлым деревом корона. Окна прикрыты тяжелыми шторами с кистями, а с потолка свисает люстра, в хрустале и начищенной бронзе которой горят десятки свечей. Вдоль стен основательные дубовые шкафы, за их прозрачными дверцами отсвечивают многочисленные книжные обложки, статуэтки и разная – видимо, важная для хозяина – мелочевка.

Одна стена свободна от мебели и целиком занята выставкой разнообразного оружия – от кинжалов в ножнах и сабель до пистолетов. Впечатляюще, особенно маузер в деревянной кобуре, которая, как Кат помнил из одной книги, могла становиться прикладом. Все это великолепие начиналось почти под потолком и ограничивалось только жерлом камина, обложенного камнями, в котором потрескивали дрова.

Но главным в зале были не люстра и не оружие. На основательного вида возвышении стояло резное кресло с высокой, куда выше головы сидящего, спинкой, а в кресле восседал господин в подчеркнуто народной одежде и с золотой короной на голове. Странное сочетание – вот эта шелковая косоворотка с вышивкой бисером, свободные белые штаны, низкие сапожки и – западноевропейского образца корона.

Клоуны они здесь, вот честно.

– Не ори ты так, Никитка! – негромко сказал князь. – Постой у дверей, только молча. А ты, гость, иди сюда. Поближе. Разговор есть.

Рядом с основанием трона – а как еще назвать это кресло? – стояли два человека. Одеты в том же княжеском стиле, разве что без корон, но отличались друг от друга разительно. Совершенно седой, несмотря на явную молодость, высокий мужик с саблей в ножнах на перевязи через плечо, и сухой, юркий старичок, едва достававший своему спутнику макушкой до подбородка. Высокий носил аккуратную короткую бородку, как и князь, а второй был бритым, отчего мелкие черты его лица выглядели подчеркнуто неприятно.

– Тебя Кат зовут, это мы знаем, – лениво сказал князь. – Я понятно кто, а эти двое – мои ближайшие помощники. Седой – тысячник дружины, Рубакой кличут. А старый – Марко. По хозяйственной части и где умом надо шевелить, а не саблями махать.

Оба представленных, как и князь, внимательно рассматривали Ката. Ему, грязному и толком не выспавшемуся в тюрьме, да еще с неуместным здесь тощим рюкзачком за плечами, было неуютно.

Впрочем, какого черта? Он в гости не напрашивался. Снял рюкзак, аккуратно поставил его на пол, стянул шапку и вытер рукой вспотевший лоб – в зале было жарковато.

– Не скажу, что рад всех видеть, – заявил Кат. – Но и вражды к вам не испытываю. Говори, зачем звал, князь, а то… Мы ж не твои люди, ни я, ни жена. У нас своя дорога.

О, а Рубака-то не зря во главе дружины – кончик сабли, мгновение назад спокойно висевшей в ножнах, уже плясал в паре сантиметров от лица сталкера.

– Уймись, боярин, – так же лениво, как и до этого, сказал князь. – Не договоримся с путником, тогда и нарежешь его дольками. Нашинкуешь. А пока рано.

Прав был Садко, что-то коронованному Серафиму надо. Еще бы понять что, а то разглядывали его, как чучело морта. И помалкивали.

– Вы что-нибудь знаете о Поединке? – негромко спросил наконец Марко. У него обнаружился при этом незнакомый Кату акцент.

– Нет, – быстро ответил боец. Шапка в руке мешала, и он бросил ее поверх рюкзака. – Расскажете, буду в курсе.

Груздь что-то пробухтел от дверей, но сразу заткнулся, повинуясь бешеному взгляду Рубаки. Глава дружины уже убрал саблю в ножны, но, очевидно, был зол на весь мир.

– Поединок – это задуманное нашим общим другом Дюкером… – Марко бросил быстрый взгляд на ничего не выражающее лицо князя, – мероприятие. Бой лучших воинов окрестных правителей. Победитель – не боец, а его правитель, разумеется, получает преференции по поставкам бензина. И еще там по мелочи, что вам вовсе неинтересно… Самого воина награждает уже его господин.

– А почему – поединок? Это вроде как когда один на один?

– В конце концов и будет один на один. Между последними двумя поединщиками. А вы какое слово предпочитаете, турнир?

Кат пожал плечами. Разве ж дело в названии.

– И какое это имеет ко мне отношение? – поинтересовался он. Черт, как же здесь жарко, куртку скинуть, что ли… – Я повторяю: к вашим людям мы не относимся.

– Милейший… Есть два момента, – заговорил князь. – У меня твоя жена. Это раз. А второе – ты неплохо дерешься. Мне дружинники обстоятельно все рассказали про стычку в харчевне. Хорошая реакция, незнакомые нам приемы боя. Вот тебя-то я и выставлю на Поединок.

– А если я откажусь?

– Мы повесим твою мутантку! – не выдержал Рубака. – А потом я лично буду резать тебя кусками, чужак.

– Выбор ясен… – Кат незаметно глянул на стену с оружием. Пистолеты наверняка не заряжены, а с саблей он против этого здоровяка долго не продержится. Опыт не тот. – Думаю принять ваше предложение, только хотелось бы подробностей.

В камине стрельнул уголек. Вся обстановка после убежищ города и Базы напоминала какую-то сказку. Правда, сказку, в которой вполне реально потерять голову на плахе даже ему, не говоря уж о Филе.

– А рассказывать особенно нечего, – спокойно продолжил Марко. – В тридцати пяти верстах отсюда на землях Председателя стоит Колизей. Ну, это просто название, прилипло вот… Поместье. Дворец. Подделка под римскую старину. Не знаю, как вам понятнее объяснить. Туда необходимо дойти и сразиться с претендентами. И победить, само собой. После этого князь получает особое расположение Дюкера, а вы – жену. И можете идти дальше, куда вы там шли.

– А гарантии?

– Мое слово! – отчеканил князь неожиданно жестким тоном. Шутки и нарисованная демократия мгновенно кончились: оба боярина повернулись к Серафиму и низко поклонились.

Кат понимал, что сейчас спокойно может уложить обоих помощников и взять князя в заложники, но вот что делать дальше – неясно. Идти и менять его на Филю? Куда идти, к кому? Нет, пока никаких резких движений.

– Это замечательно, что вы такой выдержанный воин, – усмехнулся Марко, показав мелкие острые зубы. – Зал под прицелом нескольких автоматчиков, а вы вряд ли бегаете быстрее пуль.

Ага… Еще и так? Действительно, хорошо быть спокойным и рассудительным.

– Мне потребуется свидание с женой, – сказал Кат. – Оружие – и мое, и покопаться в ваших запасах, мало ли что у вас подвернется. И максимум информации о Колизее, а также о моих противниках.

Князь махнул рукой:

– Иди, Марко снабдит тебя сведениями. Да и оружием. Свидание с женой перед выходом – на его усмотрение, я-то не против. Имей в виду, Поединок через два дня, а тебе еще надо добраться. Я хотел послать на битву Никитку, но вот не судьба. Однако он тебя проводит. Есть еще просьбы?

Кат вздохнул и спросил:

– Могу я просить об освобождении бродячего певца? Он тоже в тюрьме, что-то у вас нарушил, а денег на штраф нет. Безобидный мужичок, отпустите его с миром.

Марко удивленно посмотрел на него, а князь над головами своих бояр сказал:

– Бродяга? Да Сварог с ним, отпустят. Только кормить зря всех этих… Хочешь – с собой возьми. Что скажешь, Марко?

Тот мелко закивал, всем видом выражая согласие с княжьей волей:

– Сам хотел испросить дозволения. Только объедают нас эти бродяжки. В тюрьме уже и дрова кончились, и картоха.

Кат вдруг понял, что только что посадил себе на шею еще одного непрошеного попутчика, но назад сдавать было не очень вежливо. Ладно, разберемся по ходу пьесы. И еще одна вещь его встревожила – если князь сперва хотел выставить в качестве бойца Груздя, его стоит всерьез опасаться. Не так уж и прост этот увалень. Вот не было у бабы проблем – купила порося. Даже двух…

– Еще один вопрос, если позволите? – О, как гладко завернул. Можно в местные придворные подаваться. Должны взять.

– Да. – Князь явно терял к нему интерес, но пока откровенно не гнал из зала. Надо успеть спросить.

– Со мной еще человек был. Он у вас?

Князь глянул на Рубаку, тот еле заметно пожал плечами.

– Нет. Если и был – сбежал твой человек.

М-да… Негусто информации, но поймали бы – сказали. Какой смысл скрывать?

– Я могу идти? – уточнил Кат у князя. Тот равнодушно кивнул.

Марко вышел в коридор сразу за Катом и неотступно топавшим за спиной Груздем.

– Вы хорошо держитесь, молодой человек! Это не комплимент, мне действительно понравилось. Пойдемте в мой кабинет, я вам расскажу о Колизее подробнее. Плана территории у нас нет, Председатель не спешит им делиться, но кое-какие сведения мы получили.

Кат внимательно слушал. Возможно, любая мелкая деталь станет впоследствии важной. И кто же знает, какая именно.

– По сути, это гладиаторские бои. Знаете, что это? Прекрасно. По нашим данным, участников будет пять или шесть. Вы, само собой, от князя Серафима. Староста выставит Колуна, это без вариантов. Боец сильный, куда там нашему Никитке, но вот глуповат, да…

Марко вел их за собой по коридору, потом на лестницу, затем по второму этажу, кивая стоявшим то тут, то там охранникам.

– Кто от Председателя – не знаю. Людей у него немало, но прямо кого – то выдающегося… Вот мой кабинет, заходите. И ты, Никита, конечно. Раздевайтесь, вот вешалка. Сам Дюкер пришлет Лешего – это прозвище такое, имели неудовольствие пересекаться. Злобный тип.

– А зачем участвовать бойцу от Дюкера? – удивился Кат. – Самому себе приз выдаст?

Кабинет у Марко был куда проще, чем зал князя. Просто небольшое помещение без каминов и трона, рабочее. Функциональное. Стол с бумагами, сейф в углу, стулья и пара шкафов. Офис, как на заброшенной Базе, где они летом искали схему криобанка.

– Да ради развлечения… – слегка улыбнулся Марко. – Если Леший выиграет, все правители останутся ни с чем. Ведь забавно же?

Ничего особенно забавного Кат в этом не видел, но на всякий случай улыбнулся. В каждой избушке свои погремушки, не ему судить.

– Городские будут еще. Ваши, из Воронежа, – неожиданно продолжил Марко, потирая руки, словно в предвкушении чего-то интересного. – Но кто – не знаем. Там есть спрос на бензин, есть. Не только военным нужен. Вы же ведь из военной базы сами?

Вот как… А что, разведка у людей князя на высоте. Быстро его прокачали, ничего не скажешь. А ведь на лбу у него не написано даже, что он городской, не то что про Базу.

– Жил когда-то, – не стал спорить Кат.

– Ну вот, городские еще. Итого пятеро. Либо шестеро. До Колизея надо дойти, осторожнее там по дороге – договоры договорами, но Председатель может по пути перехватить. Ему лишние конкуренты ни к чему, понятное дело. Поединок начнется в полдень вне зависимости от количества участников. Подтверждение участия – снятое со щита на входе в Колизей оружие. Огнестрельное запрещено, так что – сабля. Шашка. Не знаю, может, острога какая-то или меч. Сам Колизей… Особо рассказывать нечего.

Марко помолчал и продолжил:

– Он круглый. Как шайба. Три этажа вверх, два под землей. Минус первый когда-то под склады использовали, минус второй – технический. Трубы там, провода. Сбоку, даже выше третьего этажа, башня. Там колокол. Далеко, говорят, слышно – там же пустошь за рекой до Бродового. Электричества нет, естественно, с Черного дня. Хотя – опять же по слухам – там есть генератор. Если Председатель на него бензин не пожалеет, могут включить. Но большой плюс – радиации в наших краях можно не бояться. Западнее есть зараженные места, а у нас почти чисто.

– Так в чем Поединок? Бегать друг за другом по коридорам Колизея?

Марко поморщился от густого духа, извергаемого тулупом Груздя:

– Нет, задумано иначе, хотя и этим может кончиться. Во-первых, это не просто бой в здании, территория вокруг тоже отдана под Поединок. Кусок реки, лес, какая-то бывшая база отдыха. Говорят, еще пионерлагерь был поблизости. Карты у нас нет, так все, по слухам. На месте сориентируетесь. Во-вторых, сама усадьба, для тех, кто доберется. Там есть внутренний дворик. Крытый. Атриум, если понятно, что это.

– Понятно.

– Образованный вы, как я посмотрю… Так вот, официальные бои будут идти там. Один на один. В присутствии зрителей, которые и будут судьями в спорных вопросах. И бой во дворике тоже без огнестрела, это жесткое условие.

– Зрителей? Каких еще зрителей?! – искренне удивился Кат.

– Да вы одного недавно видели, там, в зале. У него еще корона на голове, – рассмеялся Марко. – Все местные владетели и будут судьями. Плюс небольшая охрана – много с собой народу брать нельзя, опасаются владетели друг друга.

Груздь опять пробухтел в бороду что-то, но Кат не обращал на него внимания. Странная какая-то идея – собраться вместе посмотреть на гладиаторов. Не так уж они здесь дружно живут, чтобы рисковать своими жизнями. Хотя… Каждый с охраной. Ему самому Поединок и безо всяких зрителей не очень нравился как затея, а теперь стал вызывать определенное опасение. Неясное, но сосущее под ложечкой чувство общей, глобальной опасности. Эх, надо было князя в заложники брать, да только как?

– Задача понятна. Мне бы пообедать и с женой увидеться, а потом в вашу оружейную, как князь обещал, и можно идти, – подытожил Кат. Не вполне понятно, что его ждет в Колизее, информации мало. Но явно ничего хорошего.

Марко распорядился принести еду прямо в кабинет. Сперва на двоих, потом глянул на Груздя и добавил в заказ услужливо заглянувшему охраннику еще две порции. Ели молча. Сталкер обдумывал предстоящее дело, хотя – что там обдумывать. Максимально скрытно добраться до Колизея, а там уж по ситуации. Противники-то неизвестны, кроме двух. Надо о них и расспросить своих непрошеных попутчиков по дороге.

По поручению Марко бородатый Груздь ушел в оружейную. Кат аккуратно доел картошку с мясом, которыми здесь питались, похоже, все и всегда – в тюрьме их же давали. Разве что князю деликатесы какие готовят.

– Пока мы вдвоем, боец, – неожиданно произнес Марко, закуривая, – скажу кое-что. Есть для вас еще одно задание. Неспокойно мне на сердце, верите?

Кат на всякий случай кивнул.

– Так вот… Там за Поединком будут наблюдать все владетели местные, а это всегда чревато. Претензий друг к другу до черта, а охрана у каждого небольшая. Если что произойдет, князя оттуда вытащите? Не бесплатно, не бойтесь. Я вам с женой тогда лошадей дам на дальнейшую дорогу. По-всякому не помешает. Машину не выделю, они у нас наперечет, а вот лошадок – можно.

– Там что, заговор какой? Кого опасаться-то?

– А вот не знаю… Здесь все владения так после Черного Дня сложились, вдруг кто решит переиграть границы. – Марко затянулся старинной, фабричной еще папиросой с длинным картонным мундштуком. – Да и Дюкера я побаиваюсь. Кто он, что он – никто ж толком не знает. А место и условия удобные будут всех разом… Экспрессом на небо. Так что приглядывайте по возможности, лады?

Сталкер внимательно смотрел на местного начальника. Ну да, на вид – не врет. За ним люди не пойдут, Рубака тоже простоват. Держатся они за Серафима, без него им кранты, свои сожрут тут же.

– Лады… Но мне ж сперва противников побеждать?

– Если что – плюньте. Князь важнее. Но если спокойно все будет – побеждайте участников на здоровье, я только за.

Кат так отвык от обращения на «вы», что с трудом сдерживался, чтобы не оглянуться – с кем еще Марко говорит.

– В общем, договорились, – сказал боярин. – Сейчас Груздь в оружейку вас отведет, ваш автомат и остальное там. Ну и в путь потом, хвала святому Савве. Чем раньше доберетесь, тем спокойнее. А владетели уж к самому Поединку появятся.

– А с женой поговорить-то можно?

– Смысла не вижу, – проворчал Марко. – Ничего с ней не случится. Или вы нам не доверяете?

– Я, признаться, никому не доверяю. Организуйте свидание, князь же разрешил.

Марко поднял взгляд и в упор посмотрел на Ката. Молча, но очень пристально.

В комнате словно повеяло холодом. Кат ни в какие сверхъестественные силы толком не верил, но сейчас словно некто посмотрел ему в затылок. И взгляд такой тяжелый, давящий, что и оборачиваться боязно. Все это кукольное княжество показалось сталкеру всего лишь прикрытием для чего-то куда более серьезного. И гораздо более страшного.

3

Заложница и мутант

До назначенного времени выхода было еще два часа.

Кат в конце беседы все-таки уговорил Марко дать возможность пообщаться с женой. Начальник финансовых и других дел князя пожевал губу, но разрешил. Охрана в тереме была многочисленная, плотная, так что опасаться побега не стоило. Да Кат и сам это прекрасно понимал – даже отбей он Филю и вырвись с ней из здания, дальше-то что?

Вот именно. Без оружия, вещей и припасов, с идущей по пятам дружиной Серафима, по заснеженным незнакомым краям? Нет уж. Спасибо. Благодарю покорно.

Пока придется принять участие в этом их Поединке, а потом рассчитывать на спокойный отход. Тем более, насколько он понял раскладки в княжестве, в нем самом здесь никто не заинтересован – бойцов, хоть и худшего качества, хватает, а командные посты отдавать – дураков нет.

– Ладно… – согласился Марко. – Полчаса. И не надо… ну вы понимаете? Резких движений не надо. Охрана у нас бдит.

Кат кивнул. Он уже все просчитал и спорить не видел необходимости.

Вернувшийся Груздь почесал бороду, хмыкнул каким-то своим мыслям, неспешно бродившим под лохматой шапкой, и повел сталкера по коридорам и лестницам. Вел вежливо, не рискуя больше тыкать в спину кулаком: все же в высоких сферах принимают пленника, мало ли как оно дальше будет.

Жизнь длинная, а земля – круглая.

Темницы для тех, кого князь хотел видеть неподалеку, были в соседнем с теремом здании, куда вел переход на уровне второго этажа. Кат почему-то подумал, что раньше это была школа. Или техникум. Что-то учебное, очень уж выдавала себя типовая для таких мест архитектура, даже через десятки лет. Мало он, что ли, по воронежским зданиям побродил в свое время, в том числе и по таким.

Вход в коридор с камерами был перекрыт массивной железной решеткой – это не гнилье у викингов, руками не вырвать. Охрана у входа, охрана в конце: даже если выберешься из камеры – положат, пока добежишь до решетки. Продуманные ребята. Неизвестно, какие силы у дружины в целом, но в части «держать и не пущать» – уровень вполне серьезный.

Факелы, вделанные рядами в стены, по дневному времени были погашены, но от них шел едкий запах сгоревшей смолы и каких-то химикатов. Камеры отличались друг от друга. У одних вместо дверей тоже были решетки, сидевшие внутри люди ощутимо воняли и видом своим совершенно не радовали – кто изрядно побит, а кто и просто лежит на груде тряпок в своей клетке, не реагируя на проходящих мимо. То ли спят, то ли уже умирают.

Дальше по коридору начались узилища для людей, которым князь решил предоставить некоторый комфорт. Сюда, наверное, попадают проворовавшиеся приказчики, загулявшие дружинники и прочая белая кость – вдруг еще понадобятся. Вместо решеток двери, хотя и с большими смотровыми окошками. И вони поменьше.

Груздь остановил Ката, довольно деликатно ухватив за рукав:

– Стой, боец! Здесь. – Ткнул рукой в дверь с криво намалеванным краской номером «14» над смотровым окном. Позвенел в кармане ключами и вытащил один. Кряхтя, наклонился над замком, открыл.

Камера и внутри была вполне достойным жилищем: кровать, стол с парой стульев, отгороженное занавеской отхожее место, вешалка для одежды. Даже зеркало висит, треснувшее, но вполне, вполне… Видимо, самоубийств среди постояльцев этого номера не опасались, а то вон сколько возможностей.

Филя сидела на кровати и лениво листала взятую с собой Книгу перемен. Наизусть ведь знает, а все равно из рук не выпускает.

– Доброе утро, Зрачок! – улыбнулся Кат и, больше не обращая внимания на застывшего в дверях охранника, пошел к жене.

– Здравствуй, воин! – Филя вскочила и неловко обняла его. – Почему нас здесь держат? Что им нужно? Как ты себя чувствуешь?

– Давай за столом поговорим, – Кат оглянулся на бдящего Груздя. – Все равно одних не оставят.

– Не положено, – прогудел тот. – Приказ.

– Вот видишь? А разговор есть. – Кат осторожно освободился от объятий и сел к столу.

– Жаль, угостить нечем. Завтрак уже был… – Филя присела на второй стул. В глазах ее была легкая растерянность хорошей хозяйки, которой не удалось покормить мужа.

– Да сытый я, сытый! – улыбнулся Кат. – Не забивай себе голову. Тут проблемы поважнее есть.

Пока он рассказывал о предстоящем Поединке, Филя слушала, наклонив голову. Только однажды подняла, сверкнув глазами в сторону Груздя, но Кат еле заметно качнул головой: нет, не время устраивать боевые танцы. Ему решать, он больше видел. После этого жена спокойно дослушала историю до конца. Охранник обмена взглядами и не заметил.

– А далеко он, этот Колизей?

Кат вдруг понял, что никто ничего не сказал ему про расстояние. Что идти из города – понятно, но куда и сколько…

– Слышь, часовой! Где бои на кулачках-то будут?

Груздь почесал бороду и хмыкнул:

– Верст сто отсюда. Поселок Анна, видели небось на своих картах? Он же нынче Коммунград, ага.

Видели, отчего ж не видеть. Неблизко. По реке путь короче, но там лед еще не устоялся как следует, так что по дорогам, только так. Небольшой крюк получается, как ни крути.

– Дня три топать? – уточнил Кат. – Или четыре?

– Ну где-то так, да. Если сложностей не будет, то три. Дорогу срежем.

– В каком смысле – сложностей? – заволновалась Филя.

Груздь шагнул от двери к столу, обдав их густым духом, и начал загибать пальцы, смешно шевеля пышными усами при перечислении:

– Люди Союза – раз. Армия у них хилая, зато за Старосту они все горой, от стариков до детей. Пакостить будут, если пересечемся. Председатель тоже не в восторге от твоего участия, это два.

– Да откуда он знает, кто участвует? – искренне удивился Кат.

– Здесь расстояния не особо большие, все про всех знают. Говоруны же… Нет особых тайн, кроме логова Дюкера, – вздохнул бородач. – Твои приметы уже по всему маршруту сообщили.

Кату стало немного не по себе. Он надеялся, что все проблемы ждут на самом Поединке, а тут, видишь, как оно все запущено: можно пулю и по дороге словить.

– А говоруны – это кто?

– Ну как сказать… – Груздь озадачился, словно у него спросили, что такое вода. Или воздух. В общем, нечто, и так всем известное. – Друг с другом они это… Без слов. На расстоянии могут.

– Секс по переписке? – заржал Кат.

– Ты, боец, это… Не шути так! – надулся дружинник. – Они говорить могут между собой.

– Телепаты местные. Ладно, понятно. Кто там еще по дороге-то?

– Порчи, опять же, – закончил мысль Груздь. – Вроде мирные они, но хрен их знает. Люди-то пропадают время от времени. На них грешат.

– Порчи? – удивился Кат. – Мутанты, что ли?

– Чего сразу – мутанты? – неведомо на что обиделся охранник. – Люди они. На вид обычные люди. Хотя и мутанты, говорят, тоже среди них встречаются. Мало только.

– А раз люди – то чьи они? Еще один владетель поблизости?

– Да нет… Они сами с севера откуда-то. Мы и не знаем. Просто странные эти порчи. Ведут себя странно, в смысле. Они отрядами передвигаются, иногда быстро, а на чем – непонятно. На машинах их видели, но редко. А так вроде пешком бродят. Людей они ловят, вот что загадочно. Ловят и отпускают потом.

– То есть не в рабство? – припомнив ухватки викингов, уточнил Кат.

– Нет, точно не в рабство. Поймают, встанут вокруг, постоят. А потом отпускают – иди, мол. Странные, говорю же.

– А почему они – порчи? – спросила Филя.

– Ну это… От слова «порченые». Говорю ж, странные. В деревни не заходят, встречают их только на дорогах. И люди иногда пропадают, разные – и дети, и взрослые. Научно говоря, без системы. Да и доказательств нет, что они их забирают.

Груздь к концу необычно длинной для себя речи смутился, словно ребенок, выдумавший что-то, но пойманный хитрыми взрослыми на пустой фантазии.

– В общем, тоже помешать могут, хотя… Хрен их знает.

– А другие участники Поединка? Их опасаться?

– Да нет! Им бы самим дойти без потерь. С ними самая возня уже у Колизея будет. Зверье вот еще расплодилось, тоже проблема. Волков прошлую зиму было до жути, в эту тоже ждем. Короче, скучно по пути не будет.

Кат присмотрелся к охраннику и внезапно понял, что тот не такой уж старый. Если отмыть и сбрить густую растительность с лица – да ему лет тридцать с небольшим всего-то! Просто основательный он, неторопливый. Классический деревенский мужик. Но в бою может оказаться серьезным противником.

В коридоре загромыхала решетка – то ли кто-то из заключенных развлекается, то ли на допрос кого уводят.

– Это… Поговорили – и хорош. Пойдем, боец! – Груздь потянулся к сталкеру, чтобы поторопить, но нарвался на гневный взгляд Фили. Кат по себе знал, как это неуютно, когда сразу три зрачка в упор.

– Погадаю мужу на дорогу, да идите! – спокойно сказала жена, но в голосе что-то аж лязгнуло. Не местным увальням с таким спорить.

Кат взял с кровати книгу и положил перед Филей. Монетку она вытащила откуда-то из потайного кармана, встряхнула в сжатом кулаке и бросила на стол. Груздь с удивлением смотрел на повторяющийся раз за разом ритуал, но благоразумно помалкивал. А Кат прикрыл глаза, слушая однообразный стук монеты о стол, и вспомнил другое гадание.

Раньше. Четыре месяца назад.

Была их свадьба. Все убежище собралось в зале дракона, куда первый раз его приводил еще Череп. Хотя брат Фили и предводитель этой странной банды погиб, заведенные им ритуалы исполнялись в точности. Люди вообще любят привычные действия, они вносят в их хаотичную жизнь хоть какую-то нотку порядка. Вот и сейчас, кроме непременных часовых у входов и десятки наблюдателей в ближайших окрестностях, все были здесь. Почти две сотни разных людей, объединенных одной… верой?

Да нет, это сложно было назвать религией. Философией?

Филя однажды объяснила Кату свое отношение ко всему этому – слепому доверию Книге перемен, странным ритуалам, с виду восточным, а по сути просто придуманным, украшавшим жизнь общины. Добавлявшим в нее тот самый порядок, которого не хватало в почти мертвом городе, населенном злыми равнодушными людьми и бесстрастными, но смертельно опасными мортами.

– Понимаешь, воин… Книга для нас – не повод падать на колени и безоговорочно верить некой высшей силе. Это факел, горящий далеко впереди в темноте. И редкие лучи солнца, падающие на наши протянутые к нему руки. Созидание и порядок, а не смерть и разрушение. Мы не боимся смерти, не сторонимся ее, даже сами частенько несем своим неприятелям. Но смысл жизни – жить. А как именно жить, нам и подсказывает Книга. Все просто. И ты можешь верить в своих богов, доверять мне и не отторгать Книгу. Это тоже допустимо и нормально, так говорил Череп.

Перед свадьбой, весь ритуал которой состоял в том, что они с Филей, взявшись за руки, поклонились сперва открытой Книге, лежавшей на постаменте, а потом, обернувшись, всем собравшимся и в один голос произнесли: «Теперь мы вместе», и было то самое гадание.

Выпавшую гексаграмму «Тун жэнь», «Единомышленники», ставший предводителем Тай собственноручно вытатуировал на ребрах соприкоснувшихся ладоней Ката и Фили. Четыре непрерывных линии, прерывистая, и еще одна без разрыва. Половина рисунка досталась сталкеру, половина – его жене. С этого момента Филя перестала брить голову – замужним женщинам было можно, и теперь Кат смотрел на наклонившийся над столом ежик коротких темных волос, сквозь которые татуировка на виске, сделанная гораздо раньше свадебной, почти не проглядывала.

Филя прошептала что-то и захлопнула книгу. Монета чуть раньше исчезла в складках одежды.

– «Пи», мой воин. Вот такая математика…

– Что это значит? – не выдержал Груздь. Ему было жутко любопытно, что здесь вообще происходит.

– Гексаграмма «Пи». Прислушиваясь ко всем, доверяйте только себе. Почему-то я совсем не удивлена, мой воин. – Филя была напряжена.

Неоднократно читавший Книгу Кат припомнил, что в толкованиях этой гексаграммы есть масса тонкостей. Но и однозначно плохого пророчества она не несет. Просто предостерегает от тех, кто рядом. От тех, кто ошибается, даже сам того не зная.

– Все будет хорошо, Зрачок. – Он тяжело поднялся из-за стола: все-таки нога иногда напоминала о ране в самый неподходящий момент. Обнял тоже вставшую Филю и крепко поцеловал.

– Я вернусь, мое сокровище. Мы будем вместе, нам еще Чистый Град искать, чем бы он ни был.

Филя молча прижалась к нему, потом почти оттолкнула:

– Иди. У тебя все получится.

Кат, не оборачиваясь, вышел в коридор и бездумно рассматривал решетку чьей-то камеры, пока Груздь за его спиной запирал дверь.

– Теперь в оружейную, – деловито сказал охранник, сунув ключ в карман. – Почти час потеряли, а нам еще собраться надо.

Кат пожал плечами. Если в его снаряжении не копались, то собираться десять минут. В принципе, для прохода через почти не населенные деревни у него и так все было. Может, гранат еще взять, если они тут есть.

Ключ от камеры Фили Груздь отдал на выходе постовым у решетки, больше здесь ничего не держало. Снова переходы, коридоры, лестницы, спуск куда-то в подвал. Там даже электричество было, чудеса! Тусклая лампочка в забранном проволокой плафоне над дверью. Снова охрана. Немало народа покой князя бережет, немало.

Оружейная после Базы поразить воображение не могла, хотя для этих глухих мест – очень недурно. Кат забрал свой автомат, гранаты (прихватив несколько хозяйских), патроны, пистолет в кобуре и нож в кожаных ножнах – черт, это ж теперь ремень снимать, вешать все обратно… А, ладно, заодно и подштанники сменить можно на более теплые. Непонятно же, сколько идти, где ночевать.

Груздь возился рядом, цепляя за спину тулупа ранее собранный рюкзак. Да, пока Кат с Марко тайны мироздания обсуждали, он здесь время зря не терял. Подготовился к небольшой войне, видать. С плеча на длинном ремне свисал карабин. Патроны здесь редкость, поэтому не любят они автоматические трещотки. Понять и простить. Для леса действительно удобнее, но в бой с десятком людей вступить – так себе идея.

В дверь оружейки сунулось было чье-то любопытное лицо, но Груздь, не оборачиваясь, послал его по матери. Лицо скорчило испуганную гримаску и так же молниеносно скрылось из вида.

Кат не обращал особого внимания – появилась проблема серьезнее. Когда он стянул штаны, а затем и тонкие хлопковые подштанники, то заметил, что на правой ноге выросла чуть ниже колена какая-то шишка. Присел на стоявшую у стены скамейку, помял странный нарост – не болит. Вообще почти ничего не чувствуется.

Не разделся, так и не заметил бы ничего.

Ощупал всю ногу. Ага, еще одна такая же шишка, только гораздо меньше, на внутренней стороне бедра. И тоже ни боли, ни какого-то дискомфорта. Как шарики под кожу вшили. Один побольше, второй от подшипника.

Хотел было острием ножа ткнуть, но передумал. Спирта под рукой нет, не стоит. На нарыв никак не похоже, ни воспаления, ни красноты. Чертовщина какая-то.

Что же это такое? Еще неделю назад точно ничего не было, он бы заметил. Да и Филя обратила бы внимание. Значит, началось совсем недавно, а судя по взрывному росту, ничем хорошим быть не может. Какая-то опухоль. Доброкачественная или рак? Или вообще начало мутации: судя по брату Голему, ожидать можно чего угодно…

– Ты там долго массаж делать будешь, боец? – буркнул Груздь. Он стоял уже полностью готовый к выходу, даже тяжело подпрыгнул, чтобы убедиться, что ничего нигде не звенит и не выдаст их на переходе.

– Сейчас… – проронил Кат.

Новость его крайне не порадовала. Тренированное тело и светлая голова – все, что у него есть. Два козыря против всего этого нового чудесного мира. А с одной головой не прорвешься, дешевле будет сразу застрелиться, если тело откажет.

– Поторопись.

– Я тебе что – раб? Как соберусь, так и буду готов. У нас традиция, может, такая – перед походом ноги щупать, а перед боем – руки. Когда с женщиной собираешься, тоже массаж нужен.

Груздь завис, скосив глаза к носу. Мучительно прикидывал, какое место перед свиданием щупать, не иначе.

Кат засмеялся, хотя особо весело ему не было.

– Давай, одевайся! – Охранник вышел из спячки и навис над ним, ожидая от чужака какого-то хитрого хода. Пакости разной степени опасности.

Не верит. Это правильно, что не верит, толковый мужик. Чужим верить вообще нельзя, да и своим – так, наполовину. Но сейчас не до комплиментов.

Кат быстро оделся, не забыв теплые носки, затянул шнурки на высоких ботинках. Сложил все собранное добро в рюкзак, отчего тот раздулся не хуже Никитиного. Быстро проверил автомат. Нет, все нормально, патроны на месте, никто не лазил под затворную раму, а то мало ли что им придет в голову. С одним ножом по лесу ходить не придется.

На улице было свежо и морозно. После трех часов внутри терема, где местами пахло властью, а местами – тюрьмой, открытое пространство показалось почти раем. Груздь бодро шагал впереди – на выходе им вручили небольшую котомку с провизией, так что теперь сельский богатырь нес не только рюкзак и карабин, но и небрежно закинутую на плечо сумку. Старую, цветастую, пошитую предками из вечного нейлона.

Кат припомнил, что ему однажды рассказывал Буран – это для спортивных вещей такие шили. Вот раньше люди жили, спорт отдельно, работа отдельно… А с рюкзаками в поход ходили, за город. Не по какой-то надобности, а просто отдохнуть от асфальта и бетона вокруг, сменить обстановку. А теперь это просто сумка, и спроси вот этого бородатого – для чего она, пожмет плечами, да еще посмотрит как на идиота.

Что внутрь положишь, для того она и есть.

До окраины бывшего города Боброва добрались быстро. Вон он виднеется, пост рядом с небольшим зданием вокзала, вниз к реке уходит пологий склон. Под засыпавшим все свежим ярким снегом городок кажется почти сказочным. Почти нормальным, так даже точнее, словно и не было двадцати двух лет после Черного дня. Ничего здесь не изменилось, кажется. Если только машин теперь почти нет, а людей с оружием прибавилось.

Хотя нет, не все с оружием. Вон знакомая фигура топает с предметом культуры в руках. Музыкальным, мать его, инструментом. Фредди Джаггер наших дней. Ножки короткие, толстые, катится колобком, да прямо к ним.

– Кат, дружище! Братишка! Ой, прости, сорвалось… Спасибо тебе огромное! Я ж без тебя в избе этой так бы и сидел. Гнил, понимаешь, как на каторге! А ты!.. И меня вот это… Амнистировали! Сам князь!..

На дикие вопли прыгающего вокруг них Садко начали подтягиваться зрители. Городок был беден развлечениями, а тут такой цирк. К тому же бесплатно.

Вот замотанная в драную куртку местная тетка подтащила санки с сидевшим на них ребенком, укутанным в старое одеяло: полюбуйся, мол, какие дяди бывают. Правда, судя по закатившимся под прикрытые веки глазам и свисавшей вечной сопле, с ее отпрыском что-то было крепко не так. Ему что дяди, что жирафы, что второй Черный день – все равно ума не хватит понять. И здесь с детьми беда какая-то, вот же черт… Не только в Воронеже.

– Придурок, – тихо сказал певцу Груздь. – Теперь кто тебя еще не знал – узнает, а Старосте с Председателем лишняя информация через говорунов: идет ваш Кат, ждите.

Сталкер схватил Садко за воротник, смяв и край бородки, и подтянул к себе:

– Для начала – заткнись!

Бродячий певец послушно захлопнул рот, но собравшаяся вокруг группка местных жителей расходиться и не думала. Да уж, красавец, создал ненужную рекламу.

– Я ж теперь должник твой, – просипел Садко. Железные пальцы Ката мешали ему орать, как до этого, но говорить более-менее получалось.

– И что?

– С вами бы мне… Я ж это… Долг платежом красен, дружище.

Груздь что-то проворчал в бороду, невнятно, но Кат решил за это уцепиться:

– Гнать его в шею? Как скажешь.

– Да ничего я не говорю, – на этот раз понятно откликнулся дружинник. – Сам решай. Мужик он мутный, но его вся округа знает. И он всех. Может, чем и пригодится по пути.

Садко так и стоял на цыпочках, чтобы не задохнуться. Вид у певца был покорный, да и в словах Груздя своя правда имела место быть. Может пригодиться, может.

– Короче, так… Если уж мне решать. Идешь с нами, но если начнешь петь, я тебе голову оторву, понял?

Бродяга несмело кивнул. Пришлось отпустить его ворот и придать небольшое ускорение в сторону поста.

Зрители вздохнули и пошли дальше по своим делам. А три человека – двое рослых, с грузом, и один суетливо размахивающий гитарой толстячок – пересекли границу столицы княжества. Впереди была заросшая тут и там кустами дорога под нетронутым покрывалом свежего снега.

4

Хвост ящерицы

Я рада, что выжила.

Все детство сам этот процесс – жить – был для меня мукой. В юности тем более. Ежедневное преодоление не одного, так другого, если не случится третье. Но сейчас все не так. Я рада, насколько может радоваться человек, у которого внутри навсегда свой маленький ад. Игрушечное королевство с принцессой и волосатыми чертями.

В Черный день мне было шесть лет. И несколько месяцев. Старые мерки времени больше не имеют смысла, пусть будет просто шесть. Ровно. И я мало что помню.

Обрывки. Осколки. Отдельные картинки, нарисованные углем на стене памяти.

Мама, которая торопит меня, не дает взять всех кукол, что-то кричит. Отец, хмурый, очень злой. Бегство по дороге от дома вниз, под горку. Мимо домов, мимо блестящих машин, под неумолкающий вой сирен – с каждого столба. Я даже не знала тогда, откуда несутся эти звуки. Отец тащил меня за руку, иногда почти отрывая от земли, я едва не падала, а в спину били и били завывания, лезвиями протыкавшие летний воздух.

Странно, но я почти не помню нашу старую квартиру. Не осталось в памяти ничего, кроме подоконника, на который я забиралась с табуретки, чтобы выглянуть в окно. За окном широкая улица – уже потом я узнала, что она называлась Южно-Моравская. Странное название. «Южно» – это понятно, весь район у нас юго-западный, а что такое «Моравская» – хер его знает.

За полосой асфальта – уходящие в гущу парка сосны. И ряд домов за ними, далеко, не рассмотреть. На этом все. Например, сам парк я совершенно не помню – что там было, как – только вид сверху на темную зелень веток и немного кривые коричневые стволы сосен.

– Какая симпатичная барышня!

А вот это намного позже…

Мне тринадцать, и я зачем-то увязалась за двумя бойцами Базы, лениво бредущими от убежища дальше, к заросшей кустами железной дороге на пустоши. Там здорово ловить ящериц, там и дальше, до самых высохших бетонных корыт прежних очистных сооружений. Если пройти мимо этих мест и подняться в горку, будет кладбище. Вся моя территория, привычная с детства. Только левее заходить не стоит – там начинается горячее пятно. А возле рельсов, на песчаных полянках между редкими кустами, самое охотничье место. Уж лучше ящерицы, чем крысы, которыми промышляют наши взрослые охотники. Но за пищащим мясом и идти в другую сторону, к развалинам бывших многоэтажек.

А ящерицы – совершенны. Они прекрасны даже на вид! Молчаливые, застывшими кусочками цветного металла греющиеся под низкими облаками и – особенно – на крайне редко выглядывавшем солнце. Подходи и бери, если успеешь. Я обычно успевала. Только иногда мне доставался противно извивающийся хвост от ускользнувшей добычи. Мама меня хвалила. Она рассказывала, что когда-то ящерки были маленькими, в палец длиной. Давно все не так, я ловила и с руку. С мою, конечно, и только до локтя, но мяса там немало.

Тогда как раз в наше убежище тянули кабель.

Электричество! Чтобы вы понимали – это было для всех чудо. Для всех, кроме меня. Дядя Виктор, признанный руководитель общины, даже выставил потом часовых возле двух наших лампочек, чтобы никто не разбил по неосторожности. Было бы что охранять! В ярком свете наша бетонная берлога под остатками заводского корпуса выглядела еще более убогой – костры и масляные лампы хоть немного скрадывали грязные стены, обрезки брезента, служившие занавесками, настороженные лица людей и искалеченных от рождения детей, которых милосерднее было бы убивать сразу. В утробе. Штыком.

Один из солдат – я не помню его лицо, только смех – подозвал меня к себе. Смеялся он противно: почти не открывая рот, сцепив мелкие гнилые зубы и морщась, словно от боли.

– Покажи нам окрестности, ты же местная?

Второй, худой и высокий, молчал. И это было хорошо, хотя бы он не смеялся и не корчил рожи. Просто стоял и молчал.

Конечно, местная. Я даже родилась совсем недалеко от нашего убежища под заводом, носившим странное название «РиФ». Я спросила когда-то у мамы, что значит это слово.

– Какое слово? Риф? Это такая скала… Ну, огромный камень, торчащий из океана. Из воды.

Завод после одного из воздушных взрывов Черного дня действительно торчал, как камень – обломанный зуб, опаленный огнем бомбы. Или как наполовину затонувший корабль, если не врут картинки в книжках. Только вокруг не было океана, чтобы это ни значило.

Нас тогда внизу, под заводом, едва не засыпало во время взрывов. Спасли толстые бетонные стены, железные двери и глубина. На совесть строили предки нашу нору.

– Пойдем, покажу!

Конечно, я не боялась этих двоих в одинаковой пятнистой форме. Бояться надо мортов. Обнесенные палками горячие пятна. Попасть под дождь. Сов – видишь в небе, сразу прячься. Свалиться в прогнившие колодцы подъездов, когда шаришь по брошенным многоэтажкам. Но не людей – все люди теперь братья. В убежище нечего и не с кем было делить, закопченные стены и грибные теплицы были общими. Люди – это друзья…

Мне быстро объяснили, что я ошибалась. Быстро и доступно.

– Нормальное место, а? – впервые за всю дорогу спросил худой. Тот, что с гнилыми зубами, оскалился и кивнул:

– Четкое! Считай, километр прошли по этим зарослям. Вот тут и ништяк. И криков никто не услышит.

Рот мне зажимать не стали. Худой просто повалил меня на землю и держал, крепко прижимая спиной к колючей траве. Автомат, закинутый на ремне через плечо, все время сползал с руки и больно бил меня прикладом. Худой фыркал и судорожно дергал рукой, не отпуская меня, чтобы закинуть его обратно. А гнилозубый…

Наверное, объяснять не нужно?

Отложил свой автомат на траву, потом спустил до колен свои пятнистые штаны, почесал заросший темными клочьями волос пах и содрал с меня мамины брюки. Кажется, где-то треснул шов, но мне было не до того. Едва не стукнувшись лбом о руку худого, он навалился на меня и больно ткнул между ног. Я заорала, но место было действительно на отшибе. Здесь хоть ори, хоть стреляй – в убежище никто не услышит.

Ощущения были мерзкие, будто кто-то – и я даже видела кто – втыкает мне внутрь палку. По бедрам у меня текла кровь, что-то гадко хлюпало там, внутри. И вонь… Изо рта этого солдата несло помойкой. Мертвыми крысами. Запахом гниющей плоти и безнадежности.

Я кричала, но в ответ он только посмеивался, до последнего не разжимая зубы. И только в самом конце, уже дрожа и подпрыгивая на мне, боец вдруг заорал что-то и шумно выдохнул, широко открыв пасть. Конечно, я не запомнила его лица – только редкие черные пеньки зубов и розовое небо с дрожащим в вопле соском в глубине.

Потом он резко вышел из меня и, не вставая, откатился в сторону.

– Ты чего, земеля, отдыхать решил? Держи телку! – буркнул худой. Я билась в его руках, но напрасно. Куда там справиться со здоровенным костистым мужиком! – Моя очередь.

Меня стошнило. Я едва не захлебнулась рвотой, успев только повернуть голову набок. Уделала землю вокруг, плечи, волосы… Но худому было плевать: едва натянувший штаны гнилой перехватил меня на земле, он продолжил начатое приятелем.

Хлюпало еще сильнее. Меня дико мутило, во рту стоял кислый комок, все вокруг погрузилось в туман. Болела голова, жгло внизу живота, и хотелось только одного – чтобы это кончилось. Как угодно. Пусть убьют, если захотят, но перестанут меня пытать своими кривыми дрожащими отростками, торчащими из совершенно звериной шерсти между ног.

Наконец-то все. Худой тоже зарычал, едва не раздавив меня в приступе своей собачьей похоти. Потом встал и зачем-то больно пнул по ноге:

– Поднимайся, сучка! Чуть не заблевала меня.

Я с трудом поднялась. Перевернулась, встала на четвереньки, потом уже на нетвердые, будто резиновые ноги. Натянула брюки, измазав руки в крови и какой-то белесой липкой дряни.

– Кончить тебя, что ли? – задумчиво спросил худой. Он приподнял автомат, нацелил на меня и расхохотался:

– Бух! Бух! Бух! Целка-невидимка поражена.

За его спиной сдавленно ржал второй:

– Да ну ее в жопу! Пошли. Кабель уже протянут, нам сюда не возвращаться. Пусть живет, стерва, сиськи отращивает. А то о ребра чуть синяки себе не набил.

– Да? – обернулся худой и опустил автомат. – И то верно. Пошли, земеля, Все девки наши будут.

Они ушли по тропинке обратно в сторону убежища, а я села прямо на землю и сидела так, пока не перестала кружиться голова. На боковом шве брюк слева была здоровенная прореха – нитки все-таки лопнули, не показалось. Я водила пальцем по полоске проглядывавшей кожи, долго, бездумно. В голове стало пусто. Слез не было. Ничего во мне не было – только серые свинцовые облака над головой. Низкие-низкие, кажется, рукой дотянуться можно. И заросли кустов вокруг крошечной полянки, в которую, как в точку, сошелся весь мой прежний мир.

Когда я вернулась, в убежище был праздник.

Ни техников, оставивших подключенный кабель, ни солдат охраны уже не было. Все наши были веселы. Все, кроме меня. Но я молчала, не признавшись даже маме. Она хотя бы заметила и спросила, что случилось, а вот отец был уже пьян от грибовухи и что-то пытался втолковать дяде Виктору. Слова были непонятными, да и неважно – праздник же. Время размахивать руками от радости и накачиваться до потери сознания грибной бражкой.

День двух маленьких лампочек, раздери их сов…

Через месяц с небольшим у меня был выкидыш. И вот это было действительно больно и на самом деле кроваво – куда там двум бойцам с их оторванными хвостами ящериц между ног. Как я выжила, осталось загадкой – ни врачей, ни даже лекарств не было. Тетка Варвара поила меня какой-то дрянью из местных трав, может быть, это и помогло. Не знаю. Скорее всего, меня сохранила для будущего благодать Великого Черного пламени, в которой и купается до сих пор измученная душа и мое прекрасное тело.

Наверное, так и есть. Сам Черноцвет не ответил на мой вопрос, но я верю ему. В него. В будущее. Ну и ненавижу людей в форме с тех пор, простите уж мне маленькую слабость. Впрочем, людей без формы я тоже только терплю. Иногда очень недолго.

А вот детей у меня нет и никогда не будет. Сам процесс с той небольшой полянки не доставляет мне ни малейшего удовольствия, но приходится иногда ложиться под мужчин. По разным поводам, однако ж без результата. Все к лучшему, нет нужды делить любовь к Черноцвету с другими чувствами, дробить ее на маленьких хнычущих уродов – а другие сейчас и не рождаются.

Но любовь ко мне Пламени – это одно, а вот наказание за то, что я проспала уход проклятого сталкера и его сучки из убежища – это другое. И оно неотвратимо, если я не выполню приказ Черноцвета.

Просидеть неделю в засаде, поджидая удобный момент, чтобы разом положить и мордатого приятеля Ката, и его самого, и так досадно проколоться! Мордатый тоже приговорен, его как раз убрать было бы легче всего – и выходил чаще, сперва по делам, а потом просто пошататься пьяным по поверхности. Но если застрелить – Кат спрячется как черепаха в панцире, а меня начнут искать. Я же предпочла бы избавиться от всех троих – бритая девка, похожая на подростка, тоже в планах – сразу.

Я же – Охотница. Лучший боец Великого пламени, а не припадочная дурочка – стрелять в первую же доступную мишень. Поэтому я ждала. Несмотря на холод, не обращая внимания на довольно неудобную огневую позицию. Запас взрывчатки в рюкзаке, но эту идею я отвергла сразу. Завалить вход в убежище этих… драконят? А что потом? Во-первых, у них есть запасные выходы, не может не быть. А во-вторых, это опять же означает открыть на себя охоту. Как бы я ни была хороша в бою, сотне бойцов на знакомой им территории мне противопоставить нечего.

Так что я ждала.

И прошляпила, уснув не вовремя. По крайней мере я так поняла: мордатый не появлялся у входа второй день. Ката и его бабы тоже не видно. По всем признакам я сторожила пустую нору.

Пришлось дождаться на любимой тропинке одного из лысых и прояснить ситуацию. Моя внешность который раз помогла мне – сложно всерьез опасаться невысокую хрупкую девушку. Красавицу с точеным личиком, принцессу с пышной копной волос. Вот и неведомый мужичок потерял всякую осторожность на свою беду. Не скажу, что это стало ему уроком – мертвые лишены жизненного опыта. Напрочь. Зато я узнала, что поганцы действительно ушли еще позавчера утром. Большим успехом стало узнать, в какую сторону ушли. Мне больше ничего и не нужно, за городом на открытом пространстве эта троица становилась беспомощной дичью.

Главное, побыстрее догнать их.

На юго-восток? Не самый плохой выбор. По крайней мере там бывшие трассы, а по хорошей дороге я настигну их за пару дней. Когда очень нужно, во мне просыпаются многие способности, данные Пламенем. Бежать с парой десятков килограммов груза в рюкзаке на протяжении светового дня, например. И с ходу вступить в бой. Да еще и победить при этом, как ни странно.

Тело великовозрастного ребенка дракона с аккуратно перерезанным горлом я на всякий случай не стала прятать в развалинах возле убежища, а подтащила почти к машине, маскировавшей вход. Пусть побегают, поищут противника. Могут даже ввязаться в небольшую войну с соседней бандой, если захотят. Чем меньше их – тем проще нам, а о серых братьях я тоже должна думать всегда.

Идти по левобережью было довольно легко. Говорят, на Базе и в целом на другом берегу этого района побаиваются. Чепуха. Если ты слаб, тебе везде страшно.

Я прошла наискосок, выбирая не безопасность, а наиболее короткий путь. Шуганула свору каких-то доходяг, почти никого не задев, и вышла на окружную дорогу. Поворот на тамбовскую трассу немного зарос деревьями, но в целом вполне различим. За спиной остались остатки гигантских магазинов прошлого – «Метро», какие-то автосалоны. Сталкеры выгребли оттуда все интересное еще в моем детстве, но сами коробки моллов, ржавые, с разбитыми стеклами, гниющими на парковках машинами – все еще впечатляли.

И – холодно, черт его раздери. Уже очень холодно. Хотя снега почти нет, начало настоящей зимы. Есть снегоступы, но на дистанции это – не то. Через неделю-другую стоит обзавестись лыжами, на них будет всяко лучше, чем пешком. Но через несколько дней я упрямо рассчитываю вернуться в Великий лес и зимовать там, в лагере братьев. Так что – вперед, легкой трусцой, покрывая бесчисленные мертвые километры.

Ближайшее горячее пятно, задевающее трассу, по карте только через пятьдесят километров. Не просмотрю, замечу. И сверну вовремя.

Шоссе заросло так, что местами понять направление можно с трудом. Молодые деревья, взломавшие асфальт, кусты, редкие бугры навсегда вставших машин. Здесь хотя бы без скелетов – и от Шиловского леса далеко, и от крепко пострадавшей Нововоронежской АЭС. Люди-то выжили, хотя многие и ненадолго. Белая чума потом подобрала остатки населения некогда миллионного города и его окрестностей. Пережевала и выплюнула аккуратными запасами костей для наших лесных храмов.

Людей мне было не жалко. Никого из них.

Они видели, как приближается смерть, разрушение всего, чем они жили, и никто даже не тявкнул против. Спокойно спали, иногда друг с другом, сытно ели и на величайшее чудо – электричество – смотрели как на надоевшую данность. Вот и поделом.

Первым я убила Кима. Смешной и толстый, он просил о пощаде там, возле форпоста «Площадь Ленина», где он жил после возвращения из Великого леса. Торговался. Что-то пытался мне объяснить. Урод. Конечно, он умер. Какие-то люди бежали ему на помощь, но я ушла с места казни раньше, оставив толстую тушу остывать на земле.

Я бы с удовольствием убивала всех встреченных людей, жаль, такого приказа не дал Господин. Только сталкеры. Остались от отряда Кат и Винни. Ну и эта девка – это уже я сама включила ее в приговор. Вдруг она носит семя этого проклятого сталкера?

Под нож. Всех их под нож.

Хотя я прекрасно стреляю, нож остается моей любимой игрушкой. В тяжести стали есть что-то окончательно верное, не в пример изменчивым пулям – той иногда попадешь, а иной раз и нет. Неприятно получается. А нож – это окончательно.

Вердикт, как любил говорить отец, по другим, правда, поводам.

После выкидыша он меня избил. Пьяный, разумеется, как всегда пьяный. Орал, что я шлюха, мелкая блядь, и прямая дорога мне в подстилки викингам. После всего предыдущего даже страшно не было, я сжалась в углу на полу, закрывая голову руками, и просто ждала, когда он устанет. Выдохнется.

Так и случилось.

Мама стояла рядом с ним и плакала, даже не пытаясь меня защитить. Из-за грязного куска скатерти, служившего нашему отсеку убежища занавеской, выглядывали и сразу прятались любопытные лица. Морды. Твари, хоть кто-нибудь бы из них остановил отца!

На следующий день он проспался и проворчал, что погорячился. Впрочем, это роли уже не играло: я рассмотрела его судьбу и вынесла приговор. Исполнение задержалось почти на месяц, но в этом деле осторожность была важнее скорости.

Мстила ли я? Наверное. Но не только ему. Всем. И двум этим солдатам без лиц, от которых осталась только вонь гнилых зубов и раздирающее кожу на груди ощущение жесткой пятнистой формы. И придуркам из нашего убежища, только что не молящимся на две заветные лампочки и старенький электромотор, который дядя Виктор запустил, чтобы мешать в баках какую-то грибную дрянь. И чертовым предкам, навсегда лишившим меня нормальной жизни, одежды, школы, в которую я так и не пошла. Машинам, на которых так и не проехала ни разу по чистым, без кустов улицам. Всем.

Он взял меня с собой охотиться на крыс. Мешок для добычи, старый, но прочный канат, чтобы спускаться в подвалы, минуя обрушившиеся лестницы, да странная вилка на палке – вот и все инструменты. Вилку, а точнее острогу, отец называл «подводным ружьем». Очередной пьяный бред, все же знают, что ружья стреляют только на воздухе.

Нашей целью было давно изученное место, яма под бывшим овощным магазином. Когда-то длинный, вдоль всей пятиэтажки подвал, стал родным домом для целых полчищ серых тварей, источником мяса и шкурок, из которых тетка Варвара, мать и еще пара женщин шили тяжелые, но теплые покрывала для зимы.

Естественно, вниз полез отец. Мое дело было страховать узел, завязанный на обрезке трубы, и в целом присматривать за округой. Ближайшее крупное убежище было под институтом МВД, но и сюда иной раз доходили случайные охотники. На всякий случай отец оставил мне нож – он и сейчас со мной, на бедре, в ножнах. Я думаю, что отнять его у меня можно только вместе с жизнью.

– Так, подстилка… – Он примотал канат к трубе и зло сплюнул в черный проем подвала. – Факел бы… Ладно, хрен с ним. У входа буду, там сверху светло. Не тупи! Давай сюда острогу. Стой спокойно, если что – дергай за веревку, я вылезу. Не ори, дергай, поняла? Бестолочь ты, черт тебя…

– Я все поняла.

– Охренительно. Ну, стой тогда. – Он обвязал себя за пояс другим концом каната, подергал узел на трубе, убеждаясь в надежности, и полез вниз.

Больше я его не видела, о чем совершенно не жалею.

Дождавшись, когда он спустится на дно, к мелким злобным тварям, я перерезала канат и скинула его вниз целиком. Если успеет, может там повеситься, мне плевать. Потом разрезала узел и бросила вниз его ошметки. Насколько я знаю крыс, и от веревки не останется следа уже через полчаса.

Отец что-то орал снизу. Кажется, умолял и даже называл меня по имени, чего года три уже не случалось, но я уже уходила оттуда. Прошлась вдоль Южно-Моравской, разглядывая ржавые таблички: надо же, библиотека! А вот еще магазин, как раз в доме, где я родилась.

Мама давным-давно сказала наш адрес, но попала к себе домой я только сейчас. Выломанная железная дверь подъезда, воняющая мочой и мышами лестница. Пятый этаж. Дверь квартиры тоже выбита, внутри все вверх дном, но мне ничего и не нужно было там. Кроме одного.

Стараясь не порезаться о битые стекла, я дошла до окна и села на подоконник, глядя вниз, на парк. Да. Именно отсюда я и смотрела все детство. Подняла взгляд и вгляделась в полосу многоэтажек за разросшимися соснами. Туда? Возможно, и туда. Но чуть позже. После этого я неторопливо вернулась в убежище. Выдержала много вопросов, но стояла на своем – узел развязался сам. Отец и виноват, не мне же за ним следом прыгать. Мама рыдала всю ночь, а вот у меня слез так и не было. Да и не надо. Ящерица оторвала свой хвост сама и скормила крысам.

Им нужнее.

Ага, трасса повернула и пошла мимо заброшенного села. Это сразу ясно, что пусто: ни звука, кроме завывания осеннего ветра. Низкие, местами обвалившиеся домишки, в некоторых окнах даже стекла сохранились. Но все вместе умерло вместе с хозяевами. Собак не слышно. Я даже не замедлила бег, только посматривала в сторону развалин, чтобы не пропустить нападение. Но никого и ничего, что и к лучшему. Мне еще бежать и бежать до вечера, а вот потом уже придется где-то заночевать. Еда с собой, вода тоже, оружия вдоволь. Бывшая испуганная девочка давно превратилась в абсолютное оружие, меч Великого пламени.

Немного туповатый меч, но только не в бою. Просто мы, адепты Черноцвета, чуть медленнее думаем, чем обычные люди – что правда, то правда. Однако это не сильно мешает, а данные многим из нас возможности с лихвой покрывают скорость мышления.

5

Эх, дороги…

«Люди делятся на две неравные части.

Одни живут в поиске смыслов, другие – тепла и патронов. Дух и тело. Так было, есть и будет, только предки читали философские книги или копили доллары, а суть никак не поменялась. Или смысл, или – тепло.

Тот, кто мог бы совместить это, лично мне не повстречался ни разу. Вопрос везения? Думаю, что нет.

Почему-то умные люди чаще небогаты, а богатые зачастую глупы. Разная стартовая мотивация зависит… Я даже не знаю, от чего она зависит. Я же не философ, я – скромный летописец никакого времени, не больше.

Мне не стать старостой убежища, не получить большие звезды на погоны, даже не разбогатеть случайно на товаре, как друзьям-сталкерам. Меня тащит вперед за шиворот желание знать, как все было, и острая, сосущая под ложечкой мечта догадаться, предвидеть, почувствовать, что ждет всех нас впереди.

Боюсь ли я будущего? Скорее, нет. Смерть с самого рождения стоит за спиной каждого из нас, она не пройдет мимо. Не поспешит и не опоздает. Все будет вовремя и к месту.

А пока я пытаюсь понять грядущее. Понятно, что будущее выживших после Черного дня – не под землей. Не на Базе и не на форпостах. Нам пора активно осваивать поверхность, избегая горячих пятен. Морты? Это следующая большая война. Люди всегда были доминирующим видом на планете, и так будет дальше. Или мы сдохнем в бою, что тоже меня не удивит.

Одни останутся в руинах, держась до последнего за стены домов предков, которые нам не то что не построить заново – даже не отремонтировать. Другие уйдут в необжитые края области, где должно было остаться какое-то население. Обязано. В Черный день сельские районы не пострадали – какой дурак будет тратить довольно дорогое оружие на разбитые дороги, свинарники и беззащитных людей. Наше будущее, скорее всего, там.

Да… И – Чистый Град. Тот странный парень не мог врать, когда умирал у меня на руках. Он оставил мне по наследству шар, теперь пустой и мертвый, но я видел свет внутри. Я сам его видел, и я верю рассказу странника о городе, где исполнилась мечта быть равными.

Смысл и тепло там неразделимы.

Жаль, умирающий не успел ни слова сказать о направлении, придется гадать самому. Логика, известные факты; надо подумать и решить, куда идти навстречу земному раю. Он есть, я искренне в это верю и сейчас. Но стеклянная сфера мертва в моих руках, я никому ничего доказать не смогу. Не хватает неких способностей? Вероятно, так. Сдаваться рано.

Какое-то будущее всех нас все равно ждет».

По краям дороги – конечно, эту полосу условно ровной поверхности так назвать сложно, но ведь не лес? – виднелись установленные еще предками отвалы. Эдакие бортики для извилистой трассы из княжества в жестокий внешний мир.

Конечно, можно было сделать огромный крюк, идя по бывшей широкой дороге областного значения Е38 – так вроде по карте, но смысла не было ни малейшего. Напрямую гораздо быстрее.

Груздь шагал первым, упрямо приминая снег подшитыми снизу серыми валенками. За ним вприпрыжку торопился бродячий певец – Кат только сейчас понял, что ни еды, ни оружия у него нет, навязался же нахлебник… Сам сталкер замыкал колонну, время от времени оглядываясь назад.

Земли князя Серафима кончились как-то слишком быстро. Небольшой отряд миновал покосившийся столбик на обочине, увенчанный дурной копией княжеской короны. С противоположной стороны никаких знаков не наблюдалось, как и пограничников или кого-то вроде.

Дружинник на ходу стянул с себя треух и поклонился коронованному столбику. Потом немного криво напялил шапку обратно и пошел дальше.

– А деревенские не заморачиваются со своими метками, – заметив интерес Ката, весело сказал Садко. – Флаг себе изобрели с мушиным роем, да и хватит.

Груздь гулко засмеялся, но сразу посерьезнел:

– Вот так шутканешь в деревне Союза – и на дыбу. Не любят они это название.

Кат понял, что это они про желтый флаг со звездами, виденный им на колонне боевой техники. Мушиный рой? Ну да, ближе к истине, чем звезды.

Вдоль дороги на столбах время от времени попадались обрывки проводов. Видно было, что дефицитный теперь металл срезали второпях, неаккуратно – вон какие пучки оставили. Попался брошенный прямо среди дороги ржавый трактор: то ли сломался когда-то, то ли просто солярка кончилась, теперь уже не понять. Стоит себе наполовину развалившимся памятником былой человеческой мощи. На промятой крыше гнездо чье-то из сухих веток, дверцы отломаны, только гусеницы – хоть и рыже-черные от ржавчины, но все еще крепки на вид.

Дальше дорога была скучной. Лес поредел, через него стали проглядывать давно заброшенные людьми поля, небольшие холмы. Обычный пейзаж, черно-белый, как старинные фотографии. Вон одно яркое пятно, да и то – прибитые морозом рябиновые грозди. И низкое серое небо сверху, словно крышка на кастрюле.

– Скучно так идти, молча-то! – вдруг оживился Садко. – Может, споем чего?

Он покосился на Ката. Тот, не говоря ни слова, показал ему кулак.

– Ну и ладно… Тогда я вам расскажу что-нибудь. И мне теплее, и вам познавательная польза.

– А расскажи-ка про порчей, мил человек! – сказал Кат. Сейчас сказки пойдут, конечно, но все лучше, чем песни. До сих пор в ушах звенит от этого акына.

– Тьфу! Да сказки это все! – возмутился Садко. – Нет, ходят людишки какие-то, глупо спорить. Но что людей воруют, это чушь полная. А уж про шары – это вообще бред чей-то. Пьяный. Поменьше картофельного чемеркеса жрать надо. Или хотя бы закусывать плотнее. Надо же! Шары…

Кат навострил уши. Шары? У порчей? Так-так. А вот с этого момента подробнее бы.

– Какие шары, Садко? – лениво уточнил он. Жгучий интерес выдавать этому толстячку не хотелось. Да и дружиннику ни к чему знать, что конкретно сталкеру важно.

– Так это… Стеклянные вроде. – Садко попытался перепрыгнуть рытвину посреди дороги, которую Груздь обошел, и едва не свалился вниз. – Ходит такая байка, что порчи ловят человека, вокруг него втроем становятся, достают эти самые шары и смотрят, а в них – внутри – светится что-то. Я ж говорю, самогон виноват. Людишки они странные, но вам-то что?

– Никакой не бред! – веско сказал бородач. – Мужики проверенные рассказывали.

Кат с бродягой тоже вполне мог бы поспорить. Одна такая несуществующая вещица лежала у него в рюкзаке, плотно завернутая в тряпку рядом с записками Книжника. Мог бы, но не стал. Больше слушать, меньше говорить – все как учили.

Садко, ухватившись за фразу дружинника, начал спорить, бросая чьи-то неведомые Кату имена, даты, названия деревень и вовсе уж мелких хуторов. Груздь вяло огрызался, больше от скуки, но стоял на своем.

Есть что-то такое у порчей, и точка.

Пока спорили, дошли до брошенной деревни. И в хорошие времена так себе было место – избушки деревянные, даже кирпичей не видно, с краю у леса длинные сараи, сейчас все в прорехах, с осевшими крышами. Один сгоревший наполовину. Мрачно все выглядит, неуютно. Оставленные людьми дома и так похожи на надгробные памятники ушедшему времени, а здесь еще и нищета налицо. Без всякого Черного дня.

– Это место знаю! – прервав на полуслове Садко, сказал дружинник. – Год назад я ходил здесь. Дед Иван жил тогда, да, видать, помер уже. Упрямый дед, корову держал.

– Они у вас не вымерли, что ли? – удивился Кат. – Коровы, в смысле? В Воронеже все, кроме свиней, передохло. Ну и морты еще теперь есть…

– А расскажи про мортов, а? – заинтересовался Садко. – Я слыхал, что жуть, а сам не видел.

– Не вымерли, – наконец откликнулся Груздь.

Неспешный он в разговоре, да… Но только в разговоре: когда с крыши одной из избушек, громко хлопнув крыльями, взлетела птица, Кат только автомат с плеча уронить успел, а бородатый уже стоит, расставив ноги, карабин в руках и стволом ведет за птицей. Та громко каркнула, сделала круг над домами и скрылась в сарае.

– Ни хрена себе! – сказал Кат. – Ворона, что ли? А чего здоровенная такая?

– Засрали землю-матушку… – неопределенно откликнулся Груздь, опуская карабин. – Вот и здоровенная. Раньше мелкие, говорят, были. Я-то сам не помню.

Будто отвечая на его слова, пошел снег. Мелкий, назойливый из-за ветра, старающийся запорошить глаза. Хутор с птицей давно остался позади, снова дорога, лес по обочинам и ни малейшего признака людей. Даже три неровные цепочки их следов старательно заносило снегом.

– Еще три часа – и привал, – сказал дружинник. – Там жилая деревня будет, заночуем. Иначе в лесу придется, а это нехорошо.

– Шишовка, что ли? Есть такая, если не вымерла, да. А платить чем? – поинтересовался Садко. – У вас чеки-то есть? У меня совсем пусто. Деревенские жадные, даром не пустят. Я, конечно, концерт могу…

– Нет! – в один голос сказали Кат и Груздь. Потом дружинник достал на ходу самокрутку и прикурил, выпустив богатырское облако дыма:

– Есть у меня чеки, не ссы. Марко дал на дорогу.

Потом закашлялся и выплюнул попавшие в рот табачные крошки.

Разговор скис сам собой. Дальше шли молча, только изредка матерясь на забивающий глаза и настырно лезущий в нос снег.

Первым признаком близкого жилья стала могила. Неровный холмик возле дороги, с косо вбитым почти по перекладину деревянным крестом, на котором ветер шевелил остатки венка из еловых веток. Такое вот напоминание о бренности бытия. Потом впереди над деревьями показались редкие дымки печек, и только позже послышался нестройный собачий лай.

Кат слегка напрягся. Здесь, в области, многое казалось ему странным после жизни под поверхностью в Воронеже и рейдов среди мертвых многоэтажек в поисках товара. Просторы удивляли, редкое и почему-то всегда маленькое жилье, обилие растительности. Но самыми странными, непривычными, заставляющими постоянно быть внимательным оказались собаки. В областном центре их просто не осталось – пошли на корм мортам, которые, по слухам, из собак же и мутировали. В Рамони стаи подчинялись ментальным командам Призрака и тоже казались… ну, если не разумными, то организованными – точно. А вот в этих краях псины были обычными спутниками человека. Соседями. Иногда сторожами, а чаще просто побирушками. Но всегда чем-то одиночным и вроде как неопасным.

Но привыкнуть к ним Кат пока не смог.

– А что? Дошли… – выдохнул Садко, снял шапку и вытер мокрую от пота лысину. – Если чеки есть, так и горяченького похлебаем. А там к ночи и на боковую.

Из первой же избы – побогаче, кстати, чем те, заброшенные по дороге: низ кирпичный и крыша железная, – опрометью выскочила женщина. Была она странной на вид даже по меркам редких воронежских нищих. Цветастый платок, длинный, перевязанный на груди и под мышками крест-накрест, жилет из толстого бурого меха и рубаха до колен. Ноги были голые, да и босиком она по снегу бежала, не заморачиваясь. Лицо в обрамлении распущенных седых волос было веселым. Слишком веселым, неестественным, как на виденных Катом рекламных плакатах прошлого.

– Димка! Димка вернулся! Ой, люди, Димка, сын приехал! – заорала она, подбежав, и с размаху бросилась на шею к Кату. Сталкер оступился от такого напора и чуть не упал.

– Семен, держи дурочку, – гораздо тише сказала вышедшая вслед за ней на крыльцо дома женщина. Она не смотрела на путников, обращаясь к кому-то внутри дома. Оттолкнув ее, по ступенькам сбежал сгорбленный седой мужик в одном валенке и наспех наброшенном на плечи тулупе.

– Или сюда, Матрена! – догнав странную женщину и с трудом оторвав ее от Ката, успокаивающе сказал он. – Иди домой. Не Димка это, обозналась.

Босая доверчиво прижалась к мужику и пошла за ним в дом, шлепая красными от холода пятками по снегу.

– Не Димка? – она обернулась на ходу к Кату.

– Нет. Точно не он, – заверил ее сталкер. Все закрутилось так быстро, что он только сейчас понял, что седая не в себе. Видимо, сына убили. Или пропал. Вот она и поехала крышей.

– У нее когда просветление – венки плетет и на могилу носит. Видели на дороге могилку-то? – так же негромко спросила вторая женщина и спустилась с крыльца. – А потом накрывает и вот… Как сейчас. Во всех сын мерещится.

Кат кивнул. А что здесь скажешь?

– Здорово, Вера Викторовна! Я ж Садко, ты меня-то признала? – вылез вперед толстячок и брякнул по струнам своего инструмента, наполовину облепленного снегом.

– И тебе не хворать, поэт-песенник. Мы вас вчера еще ждали, люди добрые подсказали, что пойдет кто-то от князя, – степенно ответила женщина.

Кат и Груздь обменялись понимающими взглядами. Да уж, новости разлетаются, что та ворона. А ведь никто перед ними по дороге не шел, заметили бы следы. Неужто по полям напрямую бегают? Кат задумался, а потом вспомнил – ну да, говоруны же! Хрен где спрячешься, если они знают.

– Груздь. Дружинник я княжеский.

– Кат. М-м-м, странник… – Сталкер запнулся, представляясь. А действительно, как себя здесь обозначить? Странник и есть.

– Вера Толмачева. Ну, Вера Викторовна, если уж полностью. Для молодежи.

Женщине было крепко за пятьдесят, поэтому путники молчаливо приняли ее старшинство. Викторовна так Викторовна, язык не сломается.

Не Гудмундсдоттир, в конце концов.

– Пойдемте ко мне, что ли… – не спрашивая, утвердительно сказала она. – Я ж местная староста, мне и гостей принимать.

– Ведьма она местная, – подскочив поближе к Кату, шепнул ему на ухо Садко. – Осторожнее с ней, она здесь власть.

Если Вера Викторовна и слышала его шепоток, то вида не подала. Как шла впереди, так и не обернулась. Кат кивнул бродяге, показывая, что понял.

Прошли пару улиц, свернули налево к стоящему на отшибе дому за добротным забором из листового железа. Деревенька и до Черного дня была невелика, от силы полтора десятка улиц, а сейчас и вовсе ужалась. Редкие явно жилые дома перемежались с наполовину разобранными, наполовину разрушенными пустыми жилищами.

Под ноги Кату бросилась небольшая рыжая собака, выскочив из щели в покосившемся заборе. Автомат, до того мирно висевший на плече, словно ожил в умелых руках, успев – как бы сам собой – и спрыгнуть вниз, и даже сняться с предохранителя.

Собака щелкнула зубами, чуть не сломав клык об оказавшийся перед самой мордой компенсатор, взвизгнула и отскочила назад.

– А ты шустрый… – с иронией протянула староста. – Чуть Шарика не порешил. Он смирный вообще-то, просто чужих не любит.

Кат немного виновато улыбнулся и вернул оружие на место. Рефлексы, что поделать. На самом деле пистолет вытащить было бы уместнее.

– А как погиб сын этой женщины? – зачем-то спросил он у Веры Викторовны.

– Чего сразу погиб?! Умер он. Замерз по пьяному делу прошлой зимой. Триста метров до дома не дошел, упал, да и уснул, наверное. С утра и нашли ледяного. А ты думал, героически как-то? Нет, мы тут мирно живем. Из тыщи двухсот населения дай Бог полторы сотни осталось, не до подвигов. Хотя ополчение есть, конечно.

Над домом старосты висел флаг Союза деревень. Издалека солидное зрелище, а вблизи – украшенная пришитым неровным кругом пуговиц старая скатерть.

– Заходите, гости дорогие! – скрипнув калиткой, сказала женщина и лукаво улыбнулась. – Собаки у меня нет, особо нервные могут не бояться. Поедите, отдохнете.

Кат на всякий случай внимательно осмотрел двор. Ничего примечательного: сарай в углу, большой, с высокими воротами – видимо, бывший гараж. Пара построек поменьше, для кур или кроликов. Поленница под куском рубероида. Расчищенные недавно дорожки, высокая будка туалета и непосредственно дом. Добротный, двухэтажный, целиком из кирпича. Хорошо местная власть живет, зажиточно.

– Вы пока располагайтесь, вон вешалка, да к печке идите, грейтесь, – проведя гостей через узкие сени, заставленные пустыми банками, коробками и прочим скарбом, захлопотала хозяйка. – А я на стол соберу.

То, что они оказались в глухой деревне, внутри дома выдавала только пузатая, торчащая краем вглубь комнаты печь. По ней сразу было ясно, что не потом встраивали, а вместе с домом и сложили. В одно время. Ну да, труб газовых по деревне не видно, так и топили здесь. Просто раньше угольком, а после Черного дня на дрова перешли.

Все остальное – как Кат много раз видел в заброшенных городских квартирах. Светлая мебель, пол из подогнанных друг к другу деревянных плашек – как же его… паркет, кажется. На стене висел давным-давно не работающий плоский телевизор, аккуратно укрытый наброшенной сверху тряпкой. Небольшой столик в углу со стопкой книг и валяющимися в беспорядке карандашами. По центру обеденный стол – настоящий монстр, человек двадцать усадить можно разом; в доме и стульев-то, наверное, столько нет.

На столе стояли три разномастных подсвечника, в общей сложности свечей на десять, которые хозяйка первым делом и бросилась зажигать. Комната озарилась довольно ярким после снежной полутьмы улицы светом.

На стенах старые фотографии, много. Кат с любопытством прошелся вдоль галереи, глянул. Да, на некоторых угадывается совсем молодая хозяйка. Вот она в Воронеже – зеркальная шайба «Пролетария» за спиной у нее и двух смеющихся подружек. Проспект Революции – совсем не такой, как сейчас, блестящие витрины, машины, аккуратно подстриженные редкие деревья. И люди, множество людей на тротуарах. Вот в горах. А это, видимо, у моря – ничем другим бескрайняя, уходящая вдали под небо плоскость воды и быть не могла.

– Мужики! – сказал Садко. – А вы выпить взяли?

Груздь что-то проворчал. Интересная у него привычка: вроде как и откликнулся, а что именно сказал – загадка.

– У меня точно нет, – ответил Кат.

Ох, ты ж! А вот интересная фотография… Двое военных в форме, молодые, подтянутые. Лейтенанты. Обоим не больше двадцати пяти. Того, что слева, Кат в глаза не видел, а вот справа…

– Это же Зинченко! – не удержавшись, сказал он вслух.

– Брат мой двоюродный, Жорка. Ты его знаешь, что ли?! – охнула бесшумно подошедшая сзади староста. – Он живой? Правда живой?!

– Уже нет, – тихо ответил Кат, не оборачиваясь. – Погиб. Смертью храбрых…

Врать не хотелось, но и рассказывать женщине, что сам, своими руками отправил этого упыря к подземным богам, как-то… не очень.

– Ты ж его знал, да? Слушай, расскажи, мы с двенадцатого года не виделись. Он там большим человеком стал, наверное? Жорка умничка был, это я, дура, всю жизнь здесь просидела.

Кат промолчал. Неловкую паузу заполнил Садко, который очень кстати вспомнил длинный и несмешной анекдот, запутался в конце, но все же разрядил обстановку. Вера Викторовна странно посмотрела на сталкера, но дальше пытать о судьбе брата не стала.

И на том спасибо.

От развешанной одежды в тепле пошел мощный дух, привычный только солдатам и арестантам. Даже видавшая все на свете староста слегка морщилась, но деваться было некуда. Споро выставила на стол тарелки, налила наваристый борщ с плавающими в нем островами мяса. Хлеб был самодельный, видимо, из этой же печки, но вкусный. Кат такой после общения с викингами и не ел. Откуда-то появилась заткнутая тряпкой мутная бутылка.

Садко внимательно посмотрел на Ката: помнишь, мол, что я говорил? Но тут хозяйка подала пример, хлопнув рюмку безо всяких тостов, и бояться отравления стало как-то глупо. Выпили все. Закусили ароматным борщом, разлили по второй.

– А что, хозяюшка, вы о порчах думаете? – вдруг спросил Садко, весь красный, слегка заляпанный отлетавшими каплями борща.

– Я? Да ничего не думаю. Мое ли это дело, о бродягах размышлять. Ходят и ходят какие-то, не мешают никому, и ладно. Своих забот до черта, прости меня, грешницу, Господь Горящий!

Она замысловато перекрестилась. Вроде все как обычно – сверху вниз да справа налево. Только каждое движение по два раза. К удивлению Ката, за ней это повторил дружинник, а потом – помедлив – и Садко.

– А ты в нашего Господа не веришь, странник? – спросила староста. – Тоже, небось, Сварога да разных других старых идолов подкармливаешь?

– Я… Ну к другим богам больше… – замялся Кат. – С детства.

– У него жена гадалка! Ему можно, – хохотнул Груздь. На бороде у него висел шматок картошки из борща, глаза от выпитого немного заплыли, лицо было блаженное. Много ли надо для счастья деревенскому бойцу.

– Гадалка? Ну надо же… – Вера Викторовна рассматривала теперь Ката в упор, словно некое диковинное создание. Эдакого золотого таракана с рубиновыми глазами. – А я ведь тоже… умею. Погадать вам, княжеские?

– А… Сгорел сарай – гори и хата! Давайте, – махнул рукой Груздь, едва не выплеснув самогон из рюмки.

Кат решил больше не пить. Яда в бутылке не было, но такой градус валит лучше всякого зелья. Садко остро глянул на него, и сталкер понял, что певец тоже больше валяет дурака, чем напился на самом деле. А вот Груздь темп не сбавлял. Если так пойдет, он завтра не ходок, а хотелось бы стартовать затемно.

– Эй, дружина! Тормози. Завтра не встанешь.

– Да отоспитесь, куда вам спешить! – всплеснула руками хозяйка. – Пусть пьет, раз хорошо идет.

Вот по ней вообще непонятно, пьяная или нет: раскраснелась, кофту слегка расстегнула, но речь четкая и руками не машет. Опять же и пьяного смеха от нее не слышно.

– Нет, – твердо сказал Кат. – Вы пейте, если в жилу, а нам хватит. Погадайте, раз хотели, да и спать нам пора – вон за окнами темень какая.

На улице действительно уже стемнело, в чем каждый, выходя в уличный туалет, успел убедиться. Не ночь, но глубокий вечер по ощущениям. К полночи ближе.

– Погадать? Да запросто. – Староста принесла блюдечко чистой воды, комок воска и какие-то иголки, не швейные, а… как же их? Булавки английские, вспомнил Кат. Короткие такие, с ушками.

Потом хозяйка подпалила лучину, сунув ее в приоткрытую дверцу печки, за которой тревожно багровело и качалось пламя над углями. Вставила горящую щепку в пустой стакан и начала плавить на ней воск, падающий неровными густыми каплями в блюдце. В каждый упавший кусок, принимающий форму то кляксы, то шара, то и вовсе почти колбаски, она вставляла по булавке.

– Кому первому? – тихо спросила хозяйка. – Тебе, певец народный?

Садко пьяно размашисто кивнул, чуть не ударившись подбородком в грудь.

За неплотно прикрытой дверью, которая вела из гостиной то ли в спальню хозяйки, то ли просто в другую комнату, что-то глухо стукнуло. Кат с трудом сдержался, чтобы не вскочить на ноги, даже Груздь разлепил веки.

– Гулена мой вернулся, – успокоила всех хозяйка. – Я ему окошко открытое оставляю.

В щель между дверью и наличником просочился здоровенный черный кот. Спина его была почти на уровне колен старосты, а хвост торчал до столешницы. Конечно, какие уж тут собаки… Порвет и не вспотеет.

Кот по очереди обвел всех презрительным взглядом, махнул хвостом и удалился к печи, легко запрыгнув на полати. Зашуршали тряпки, хрустнуло что-то деревянное, потом кот затих.

– Интересный ты человечек, Садко, – сказала Вера Викторовна, рассматривая – но не самого певца, а нанизанный на булавку кусок воска, больше всего напоминавший паука-альбиноса. – Из всех троих самый скрытный, хотя и остальные не самые… простые люди. Не боишься, что я дом твой сейчас высмотрю? Куда ты потом побежишь, дружочек, как жить дальше будешь?

Садко встал, тяжело опираясь на стол обеими руками, навис над блюдцем, да так и застыл молча.

– Ладно, ладно. Не волнуйся так! Не хочешь, видать… Ну, тогда я и не стану говорить. – Хозяйка стряхнула с булавки воск, и тот булькнул обратно в блюдце. – Кто следующий?

6

Выход силой

Садко так же молча сел на место, задумчиво глядя на старосту. Его гладкий до этого момента лоб прорезали морщины. Груздь икнул, словно нарочно. Снимая ненужное напряжение, разлитое в воздухе. Потом вытер ладонью потное лицо и сказал:

– Ну это… Давай мне, что ли!

Гадалка посмотрела на него, потом на очередной кусок воска. Потом снова на него.

– Будет у тебя опасность впереди великая. Захочешь – выживешь, да еще и боярином станешь. От тебя зависит.

– Боярином? Вот это нормально… Это хорошо. Шубу куплю…

Дружинника так развезло, что он засыпал прямо за столом. Вроде как сидит еще, но скоро рухнет. Кат с досадой подумал, что рано выйти все-таки не получится.

– А тебе, молодой? – Хозяйка подняла на него внимательный взгляд. Вроде и пила наравне со всеми…

– Мне? Так мне жена уже гадала, – ответил сталкер. Пора было сворачивать посиделки и ложиться спать, а то Груздь того и гляди лицом в тарелку упадет. Хорошо, что уже в пустую. – Велено всех слушать и никому не верить.

– Да? Это она молодец. Бабы вообще умные… Так что, говоришь, с Жоркой-то?

– Умер. – Кату почудилось, что кто-то прошел за окном, выходившим в сад. Даже не тень заметил, а вот… Движение какое-то. Или нет? – Служил хорошо, да злые люди сгубили.

– Ага… – чему-то своему кивнула хозяйка. – Ну что ж… Жизнь – она такая, бывает. Опять же на службе. Спать-то не пора ли?

– А может, в картишки? – неожиданно встрял Садко. – У меня есть. На щелбаны, а?

– Лучше б ты оружие какое прихватил, – с досадой бросил Кат. – Вера Викторовна сказала, спать пора, значит, так тому и быть.

Черт, да кто ж там бродит? Он снова заметил тень движения за окном.

Если дом кто-то окружает, пока они здесь расслабились, придется худо: дружинник, считай, не боец, Садко безоружный, да и толка с него… Автомат с карабином на вешалке, под куртками и могучим тулупом Груздя. Одна надежда на самого Ката, кобура с пистолетом-то на поясе. Но если что – его еще достать надо. Он опустил руку под стол, будто почесаться, сдвинул кобуру правее и расстегнул клапан.

– Спать, спать… – непритворно зевнула хозяйка. – А вот от гадания ты зря отказался, воин.

Она достала самый большой кусок воска, похожий на осиное гнездо в миниатюре: неровный шарик с кучей выемок, впадин и выступов.

– Не будет тебе успеха, и не мечтай. Вроде как всех победишь, а все равно проиграешь.

Садко потянулся и встал из-за стола:

– А я слыхал, надо ведьме шею свернуть – тогда и ворожба впустую. Не исполнится ничего.

– Да какая же из меня ведьма? – непритворно удивилась староста. – Что вижу, то и говорю. Спать иди, певец. Понапились вы все…

Садко обошел вокруг стола, зашел за спину хозяйке, и вдруг неведомо откуда в его руке оказался нож. Кат вроде и смотрел на него, а понять не успел. Фокусник, одно слово!

– Сколько? – спросил Садко, одной рукой дернув голову старосты за волосы назад, а второй прижав к ее горлу лезвие.

– Сдурел?! Чего – сколько? – тихо спросила хозяйка. – Если чеков, так у меня их и нет. Неужто насиловать задумал?!

– Людей вокруг дома сколько? – терпеливо уточнил бродяга. – Дура.

Груздь вовсю похрапывал, к удивлению Ката сидя довольно ровно. Вот ему точно хорошо, никаких тебе забот. Блаженны нищие духом и пьяные в зюзю.

– Каких людей? – устало спросила Вера Викторовна. – Нажрался – ложись спать. Самому завтра стыдно будет.

Кат медленно – мало ли, насколько хорошо их видно через окно, свечи-то яркие – вытянул из кобуры пистолет. Снял с предохранителя. Опустив вторую руку, взвел затвор, следя глазами больше не за хозяйкой, а за окнами. Хотя вряд ли будут бить дефицитные стекла, через дверь пойдут, но могут и не выдержать. Садко прав: самый интересный вопрос – это сколько там народа.

– Зарежу, дура! – угрожающе сказал певец. – Сколько?

– Да нет там никого! – крикнула староста. – Пошли к двери, сам убедишься.

На ее крик с печи тяжело спрыгнул кот. Медленно прошагал по комнате, задрав хвост, остановился возле стола, внимательно разглядывая раскрасневшегося Садко с ножом у горла хозяйки. Фыркнул и остановился.

– Пошел вон! – рявкнул певец. – Давай, хозяйка, отгони скотину!

– Это ты – скотина, – ответила староста. – Иди, Васенька, иди… По мышам там, по кошкам своим. Гость попался злой, еще обидит.

Кот мурлыкнул и потерся о ее бедро, потом коротко мяукнул низким густым басом и без особых раздумий вцепился когтями в ногу Садко.

Бродяга заорал дурным голосом и – случайно или нет, тут уж не понять – полоснул ножом по горлу хозяйки. На стол, тарелки, блюдце с комками воска хлынула струя крови. Темно-красная, она словно долго копилась в теле женщины, надувалась пузырем, ожидая этого момента. Садко отскочил назад, наклонившись и тыкая окровавленным ножом в намертво прилипшего к нему кота. Не попал ни разу – зверь, словно читая мысли, каждый раз уворачивался от лезвия. Только глубже впивался когтями и утробно выл. Кат вскочил из-за стола, чтобы не вымазаться в крови. Уронил за спиной стул и застыл с пистолетом в руке.

Стрелять? Да в кого – не в кота же…

– Убей его! – орал Садко. Один раз он попал в напавшее животное ножом, но этого, видимо, было недостаточно.

Староста обмякла на стуле, откинувшись назад. Из распоротого горла шли алые пузыри, надуваясь и опадая в такт угасающему дыханию. На столе и под ее ногами были лужи крови.

– Вы чего, сдурели? – спросил открывший наконец глаза Груздь. Глянул на умирающую хозяйку. – Совсем ебнулись?!

Кат отскочил от стола к вешалке и сдернул с нее свободной рукой автомат, закинул ремень на плечо.

– Поднимайся! Уходить надо, – велел он дружиннику. – Певец у нас психопат и мудак, пусть здесь остается.

– Как это – здесь?! – завопил от боли и испуга Садко. – Кота, кота прибейте! Я с вами ухожу, меня же повесят здесь!

Кат повернулся к двери, но было поздно: она рывком открылась, и в грудь ему уперся длинный ствол. Серьезная такая игрушка для здешних мест, «Байкал» или МР-155 – сталкеру было не до угадывания.

– Бросай «макарку», – хрипло заявил владелец ружья, косматый, похожий обликом на Груздя. Только ростом пониже. – А ты кончай визжать, придурок!

Это он уже бродяге. Кота тот с трудом, но оторвал от ноги, однако больше ничего не смог ему сделать – зверюга расцарапала врагу руки, никакой нож не помог. Разодрала всего и смылась в соседнюю комнату, как и пришла в дом. Раз окно приоткрыто, теперь наверняка на улице.

Кат медленно наклонился, чтобы положить пистолет на пол. К счастью, мужик с ружьем ему не препятствовал. Даже ствол не опустил.

Над головой сталкера пролетел нож, попав деревенскому точно в глаз. Судя по тому, что торчать осталась одна рукоятка, бросок был не просто сильным – мощным. Профессиональным.

Ружье в руках мужика гулко хлопнуло, зарядом картечи разнеся не только окно и крестовину, но и крепко изуродовав раму, от которой во все стороны брызнули щепки. За неровной дырой, в саду, раздались крики. Точно, страховал кто-то еще, никаких сомнений.

Мертвый владелец ружья подогнул колени и как-то особенно неторопливо, тяжело упал на спину, загородив собой порог и не давая двери в сени закрыться.

– Мочи их! Они старосту убили! Серега, вставай, чего ты… Ай, бля! Огонь! Всем – огонь! – орал довольно юный голос из сеней.

Кат скользнул в сторону, так и не расставшись с пистолетом. Из дверного проема раздались выстрелы. К счастью, подготовка у местных была никакая – одна пуля рассадила висевший телевизор, вторая свистнула в уже разбитое окно.

Дружинник, из которого от таких неожиданностей хмель выветрился почти полностью, прижался к стене, крадясь к вешалке со своим карабином.

– Автомат дай! – прошипел из-за спины Ката бродячий певец. Артист ножевого боя, как выяснилось. Чемпион и лауреат.

– На-ка, лучше это держи, – сунул ему пистолет сталкер. – С автоматом я сам справлюсь.

Пока Садко несколько раз выпалил в темноту сеней, наугад, но заставляя противника залечь, Кат с автоматом в руках рванулся к окну и выпрыгнул наружу, выдавив телом остатки рамы со стеклами. Наверняка порезался, но сейчас было не до того – в комнате они все как на сцене, клади любого. Только полные неумехи не смогли этого сделать сразу, но ведь дальше-то или случайно попадут, или кто похитрее среди них окажется. Выцелит из темноты и перебьет по одному. ПМ в руках Садко – так, пугалка, иди попади. А дружиннику не с руки: чтобы стрелять, надо напротив двери встать, а там ему и кранты. Сразу.

Приземлился он неудачно. В смысле, для себя-то нормально, а вот согнувшийся и стонущий мужичок, на которого он упал, был не рад. Старенькая двустволка валялась рядом. Кат, не вставая, выдернул нож с пояса и несколько раз ударил лежащее под собой тело. Судя по тому, что стон прервался, а тело вздрогнуло и обмякло, одним противником меньше.

Да и черт с ним.

– Ушел один! Ушел! Ефремыч, беги в сад, он там сейчас, за домом! Витюху-то ранили, похоже.

Озорной у них командир. Совсем молодой, но толковый, видимо. Как бы его оставить в живых, потолковать чтобы? Но пока не до пленных, надо с захватом разобраться. Еще раз выстрелил Садко, в ответ кто-то пальнул из сеней. И пауза: ну да, пат получается, нападающие ни Садко, ни Груздя не видят, а тем, чтобы прицелиться, тоже придется под пули лезть. Ничья на клетчатой доске.

Кат, пригнувшись, пробежал вдоль стены дома, осторожно выглянул за угол. Ну точно, спешит боец, со всем пылом валенками снег утаптывает. Даже жалко таких оладухов – и ружьеца-то у него нет. Бежит, размахивая дубинкой. Дикари, честное слово! На него, Ката, тренированного не худшими из оставшихся в живых учителями, с этакой палкой…

Сталкер подождал, пока разгоряченный схваткой и бегом ополченец (а кому еще тут по ночам озоровать?) выскочит ему навстречу за угол, и коротким ударом кулака в переносицу отправил его в забытье. Или в небытие – вон как хрустнуло под рукой. Дубинка улетела в одну сторону, сам незадачливый боец – в другую.

Вообще-то Кату было жалко людей, их и так немного осталось, но в ситуации, когда или ты, или тебя, думать времени нет.

По-прежнему пригнувшись, чтобы не попасть в поле зрения из окон – мало ли, что темно, не поймешь, есть там кто или как – он гуськом пробежал до следующего угла. Лег и выглянул снизу. Нетренированные люди обычно следят за тем, что на высоте их роста и чуть ниже, подсознательно ожидая нападения кого-то крупного. А самый низ не пасут – ну кто там может быть? Разве что кот.

Возле входной двери маялись двое – повыше и пониже, в остальном похожие как близнецы: тулупы, валенки, одинаково лохматые шапки на головах. А, у того, что повыше, – автомат. Вот это существенно.

Кат лежа перекатился на спину, снял свой АКС с предохранителя, перевел на одиночные и взвел затвор, стараясь производить как можно меньше шума. Потом снова выглянул за угол. Стоят. Тот, что пониже, даже курит, выпуская смешивающиеся с кружившими снежинками облачка дыма. Щелкнул выстрел, сразу следом второй.