Читать онлайн Мегрэ и порядочные люди бесплатно
- Все книги автора: Жорж Сименон
Georges Simenon
MAIGRET ET LES BRAVES GENS
Copyright © 1962, Georges Simenon Limited
GEORGES SIMENON ®
MAIGRET ® Georges Simenon Limited
All rights reserved
Перевод с французского М. Таймановой
Серия «Иностранная литература. Классика детектива»
ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017
Издательство Иностранка ®
© М. Тайманова, составление, перевод, 2017
* * *
Глава 1
Ночью в квартире Мегрэ зазвонил телефон, но комиссар, пытаясь ощупью найти трубку, не ворчал, как обычно, когда его будили среди ночи, а с облегчением вздохнул.
Хотя прерванный сон он помнил очень смутно, но осталось ощущение, что снилось ему что-то неприятное: как будто он пытается оправдаться перед каким-то высоким чиновником, хотя лица его не видит, доказывая, что не виноват, – нужно подождать всего несколько дней, потому что следствие еще не вошло в привычный ритм, но все скоро выяснится. А главное, он просит не смотреть на него так укоризненно-иронически.
– Слушаю!
Пока он отвечал, мадам Мегрэ привстала и включила лампу у изголовья.
– Мегрэ? – послышалось в трубке.
– У телефона.
Голос показался ему знакомым.
– Говорит Сент-Юбер.
Сент-Юбер, комиссар полиции, был ровесником Мегрэ. Они познакомились, когда оба только начинали работать. Называли друг друга по фамилии и на «ты» не переходили. Сент-Юбер, высокий, рыжеволосый, слегка медлительный и степенный, всегда стремился расставить все точки над «i».
– Я вас разбудил?
– Да.
– Прошу прощения, но, вероятно, вам все равно с минуты на минуту позвонят с набережной Орфевр, чтобы ввести в курс дела. Я поставил в известность прокуратуру и сыскную полицию.
Сидя на кровати, Мегрэ протянул руку, чтобы взять с ночного столика спички и трубку, которую оставил там перед сном, а мадам Мегрэ встала и пошла за ними к камину. В открытое окно вливался теплый воздух светящегося редкими огоньками Парижа и слышно было, как вдали проезжают машины.
Они вернулись из отпуска только пять дней назад, и их впервые будили среди ночи. Мегрэ почувствовал, как снова начинает понемногу погружаться в привычный для него ритм жизни.
– Слушаю вас, – пробормотал комиссар, делая несколько затяжек, пока жена подносила ему зажженную спичку.
– Я нахожусь в квартире Рене Жослена, улица Нотр-Дам-де-Шан, 37, напротив монастыря Сестер милосердия. Здесь совершено преступление. Подробностей еще не знаю, так как приехал двадцать минут назад… Вы меня слышите?
– Да…
Мадам Мегрэ пошла в кухню сварить кофе, и Мегрэ с благодарностью посмотрел на нее.
– Кажется, это дело не из простых. Достаточно деликатного свойства. Поэтому я решился позвонить вам… Я боялся, что могут прислать дежурного инспектора.
По тому, как тщательно он подбирал слова, можно было догадаться, что он в кабинете не один.
– Я знаю, что вы только что вернулись из отпуска…
– Да. На прошлой неделе.
Была среда. Точнее, четверг, потому что будильник на столике у кровати мадам Мегрэ показывал десять минут третьего. Вечером супруги ходили в кино, даже не за тем, чтобы посмотреть фильм, кстати довольно посредственный, а скорее чтобы не изменять своим привычкам.
– Вы сможете приехать?
– Да. Буду готов через несколько минут.
– Лично я буду вам весьма признателен. Я немного знаю Жосленов. Никогда бы не подумал, что такое может случиться в этой семье.
Даже запах табака напоминал Мегрэ о работе: запах недокуренной накануне трубки, к которой тянешься среди ночи, когда тебя будят по срочному делу. Запах ночного кофе тоже отличается от утреннего, как и запах бензина, который проникал через открытое окно…
Уже неделю Мегрэ казалось, будто что-то идет не так.
Впервые он провел целых три недели в деревушке Мен-сюр-Луар, не имея никаких контактов с сыскной полицией, и впервые за все эти годы его не вызывали в Париж по срочному делу.
Они обживали дом, ухаживали за садом. Мегрэ ловил рыбу, играл в белот с местными жителями, а теперь, после возвращения, никак не мог войти в привычную колею.
Впрочем, можно сказать, Париж тоже. Уже не было ни дождей, ни обычной после отпуска летней свежести. Огромные туристические автобусы возили по городу иностранцев в пестрых рубашках, и хотя многие парижане уже вернулись после отдыха, но поезда с теми, кто только отправлялся отдыхать, были переполнены.
Здание сыскной полиции, его собственный кабинет, казались Мегрэ какими-то нереальными, и время от времени он даже недоумевал, а что, собственно, он здесь делает, словно настоящая жизнь протекала там, на берегах Луары.
Наверное, от этого внутреннего дискомфорта ему и приснился такой сон, подробности которого он никак не мог вспомнить. Мадам Мегрэ принесла из кухни чашечку обжигающе горячего кофе и сразу поняла, что муж нисколько не разгневан тем, что его так внезапно разбудили, а напротив, этому даже рад.
– Где это?
– На Монпарнасе… Улица Нотр-Дам-де-Шан.
Он надел рубашку, брюки и уже зашнуровал ботинки, когда снова зазвонил телефон. На сей раз из сыскной полиции.
– Шеф, это я, Торранс… Нам сейчас сообщили…
– Что на улице Нотр-Дам-де-Шан убит человек…
– Вы уже в курсе? Собираетесь туда поехать?
– Кто сейчас в кабинете?
– Дюпе. Он допрашивает какого-то субъекта, подозреваемого в краже бриллиантов. Есть еще Вашэ… Погодите… Вот Лапуэнт появился.
– Скажи Лапуэнту, чтобы ехал и ждал меня там.
Жанвье был в отпуске. Вернувшийся вчера после отдыха Люка еще не вышел на работу.
– Вызвать тебе такси? – спросила чуть позже мадам Мегрэ.
Шофер оказался знакомым, и это тоже было приятно комиссару.
– Куда поедем, шеф?
Он дал адрес и набил полную трубку. На улице Нотр-Дам-де-Шан стояла маленькая черная машина сыскной полиции, а возле нее Лапуэнт с сигаретой в зубах разговаривал с полицейским.
– Четвертый этаж, направо, – сказал полицейский.
Мегрэ и Лапуэнт вошли в идеально чистый, респектабельный дом. В комнате консьержки горел свет, и, заглянув в окошко с тюлевыми занавесками, комиссар подумал, что знает инспектора Шестого округа, который ее допрашивал.
Едва лифт успел остановиться, как открылась дверь и им навстречу вышел Сент-Юбер.
– Прокуратура приедет не раньше чем через полчаса… Входите… Сейчас вы поймете, почему я решился вам позвонить.
Они очутились в просторной прихожей, потом Сент-Юбер распахнул дверь, и они вошли в тихую гостиную, где никого не было, если не считать трупа мужчины, который полулежал в кожаном кресле. Несмотря на довольно большой рост и полноту, он целиком вжался в кресло, голова свисала набок, глаза были открыты.
– Я попросил семью выйти отсюда. Мадам Жослен находится под наблюдением домашнего врача, доктора Ларю, между прочим, моего приятеля.
– Она ранена?
– Нет. Когда это произошло, ее не было дома. Сейчас я в нескольких словах изложу вам суть дела.
– Кто живет в квартире? Сколько человек?
– Двое…
– Но вы говорили о семье…
– Сейчас объясню. С тех пор как дочь вышла замуж, месье и мадам Жослен живут здесь вдвоем. Их зять – молодой врач, доктор Фабр, педиатр, ассистент профессора Барона в детской больнице.
Лапуэнт записывал.
– Сегодня вечером мадам Жослен с дочерью пошли в театр Мадлен.
– А мужья?
– Какое-то время Рене Жослен находился дома один.
– Он не любил театр?
– Не знаю. Пожалуй, предпочитал сидеть дома по вечерам.
– Чем он занимался?
– Последние два года – ничем. А раньше владел картонажной фабрикой на улице Сен-Готар. Они выпускали картонные коробки, в основном роскошные, например для изготовителей духов… Но по состоянию здоровья ему пришлось продать свое дело.
– Сколько ему было лет?
– Шестьдесят пять или шестьдесят шесть… Итак, вчера вечером он остался дома один… Потом пришел зять, точно не знаю, в котором часу, и они стали играть в шахматы…
Действительно, на столике стояла шахматная доска, а фигуры были расставлены так, словно партию прервали.
Сент-Юбер говорил вполголоса, и было слышно, как за неплотно закрытыми дверями в других комнатах кто-то ходит.
– Когда мать с дочерью вернулись из театра…
– В котором часу?
– В четверть первого… Так вот, когда они вернулись, то обнаружили Рене Жослена в таком виде, как сейчас.
– Сколько пуль?
– Две… Обе в области сердца…
– Соседи ничего не слышали?
– Соседи по площадке еще не вернулись из отпуска…
– Вам сразу сообщили?
– Нет. Сначала они вызвали своего домашнего врача, доктора Ларю, он живет в двух шагах отсюда, на улице Асса. Это заняло какое-то время, и только в десять минут второго мне позвонили из комиссариата. Я оделся и сразу же поехал сюда… Я смог задать всего несколько вопросов, мадам Жослен не в том состоянии…
– А зять?
– Он пришел незадолго до вас.
– Что он говорит?
– Его с трудом разыскали. В конце концов, нашли в больнице, куда он решил зайти – взглянуть на ребенка, больного, если не ошибаюсь, энцефалитом…
– Где он сейчас?
– Там… – Сент-Юбер указал на одну из дверей, откуда доносился шепот. – Судя по тому, что я сумел узнать, ограбления не было и не обнаружено никаких следов взлома… У Жосленов нет врагов, как они полагают… Это порядочные люди, они вели подобающий образ жизни…
В дверь постучали. Пришел Ламаль, молодой судебный медик. Он пожал руки всем присутствующим, потом поставил на комод свой чемоданчик и открыл его.
– Мне позвонили из прокуратуры, – сказал он. – Сейчас приедет заместитель прокурора.
– Я хотел бы задать несколько вопросов дочери, – прошептал Мегрэ, несколько раз оглядев комнату.
Он понимал ощущения Сент-Юбера. Обстановка здесь была не просто элегантной и комфортабельной, все здесь дышало покоем, налаженной семейной жизнью. В гостиной не было показной роскоши: в этой обстановке приятно существовать. Казалось, каждый предмет здесь имел свое назначение и свою историю.
Например, в огромном кресле из рыжеватой кожи, вероятно, по вечерам любил сидеть Рене Жослен, а на другом конце комнаты, в поле его зрения, находился телевизор.
На этом рояле много лет подряд играла маленькая девочка, портрет которой висел на стене, а возле другого кресла, не такого глубокого, как у хозяина дома, стоял красивый рабочий столик в стиле Людовика XV.
– Позвать ее?
– Я предпочел бы поговорить с ней в другой комнате.
Сент-Юбер постучал в какую-то дверь, на минуту исчез, а потом вернулся. По дороге Мегрэ заглянул в спальню – там на кровати лежала женщина, над которой склонился врач.
Другая женщина, помоложе, вышла к комиссару и спросила шепотом:
– Вы не возражаете, если мы пройдем в мою бывшую комнату?
Комната девушки, с сувенирами, безделушками, фотографиями, словно, уже будучи замужней женщиной и приходя в родительский дом, она снова хотела вернуться в обстановку своей юности.
– Вы комиссар Мегрэ, правда?
Он кивнул.
– Пожалуйста, курите. Мой муж с утра до вечера не выпускает изо рта сигареты. Не курит он разве что у постели своих маленьких пациентов…
Она была в нарядном платье, а перед театром побывала у парикмахера. Она нервно теребила в руке носовой платок.
– Вы не хотите присесть?
– Нет. И вы тоже?
Она не могла оставаться на одном месте, ходила по комнате, не зная, на чем остановить взгляд.
– Не знаю, можете ли вы представить себе, что все это значит для нас… В газетах, по радио каждый день говорят о преступлениях, но трудно представить, что такое может случиться с вами… Бедный папа!
– Вы были близки с отцом?
– Он был удивительно добрый человек… Я значила для него все на свете… Единственный ребенок… Месье Мегрэ, вы непременно должны понять, что произошло, и объяснить нам… У меня не выходит из головы, что это чудовищная ошибка…
– Вы думаете, убийца мог, например, ошибиться этажом?
Она посмотрела на него как человек, которому бросают якорь спасения, но тут же покачала головой:
– Это невозможно… Замок не взломан… Значит, отец сам открыл дверь…
– Лапуэнт, можешь войти! – позвал Мегрэ.
Мегрэ представил его, и тот покраснел от неловкости, очутившись в девичьей комнате.
– Позвольте задать вам несколько вопросов. Кому именно, вам или матери, пришла в голову мысль этим вечером пойти в театр?
– Трудно сказать… По-моему, маме. Она всегда настаивает на том, чтобы я куда-то выходила. У меня двое детей. Старшему три года, младшему – десять месяцев. Когда мой муж дома, он сидит в своем кабинете и я его совсем не вижу, а чаще всего он либо в больнице или у своих больных. Весь в работе. И вот время от времени, два-три раза в месяц мама звонит мне и предлагает нам куда-нибудь вместе пойти. Сегодня шла пьеса, которую я давно хотела посмотреть…
– Ваш муж не мог пойти?
– Во всяком случае, до половины десятого. А это уже слишком поздно. Кроме того, он не любит театр.
– В котором часу вы пришли сюда?
– Около половины девятого.
– Где вы живете?
– На бульваре Брюн, возле университетского городка.
– Вы приехали на такси?
– Нет. Меня подвез муж на машине. Он был свободен между двумя визитами.
– Он поднялся с вами в квартиру?
– Нет. Высадил меня на улице.
– А потом снова вернулся сюда?
– Так уж было заведено: когда мы с мамой куда-то ходим, Поль, так зовут моего мужа, закончив свои дела, заезжает к отцу. Они играют в шахматы или смотрят телевизор, пока мы не придем.
– Так было и вчера?
– Он говорит, что так. Он приехал чуть позже половины десятого. Они начали партию в шахматы, потом мужа вызвали по телефону к больному.
– В котором часу?
– Он не успел мне сказать… Он уехал, а когда мы с мамой вернулись, то застали то, что вы видели…
– А где был в это время ваш муж?
– Я сразу же позвонила домой, и Жермена, наша няня, сказала, что он еще не вернулся.
– Вам не пришло в голову позвонить в полицию?
– Не знаю… Мы с мамой были так потрясены… Мы ничего не понимали… Необходимо было с кем-то посоветоваться, и я решила позвать доктора Ларю… Это наш друг и в то же время папин домашний врач…
– Вас не удивило отсутствие мужа?
– Сначала я подумала, что его задержали какие-то срочные дела… Потом, когда пришел доктор Ларю, я позвонила в больницу. Он оказался там.
– Как он отреагировал?
– Сказал, что немедленно выезжает. Доктор Ларю уже вызвал полицию. Я не уверена, что рассказываю вам все по порядку… Я в это время была возле мамы. Она абсолютно не сознавала, что происходит…
– Сколько ей лет?
– Пятьдесят один. Она намного моложе папы. Он поздно женился, в тридцать пять лет…
– Позовите, пожалуйста, вашего мужа.
Через открытую дверь Мегрэ услышал голоса в гостиной, голос заместителя прокурора Мерсье и молодого следователя, Этьена Госсара, которого, как и всех остальных, подняли с постели. Сотрудники отдела судебной экспертизы тоже явились без промедления.
– Вы хотели со мной поговорить?
Доктор Фабр оказался худым, нервным молодым человеком. Жена вернулась вместе с ним и робко спросила:
– Мне можно остаться?
Мегрэ кивнул.
– Мне сказали, доктор, что вы приехали сюда около половины десятого?
– Чуть позже, но не намного…
– Ваш рабочий день уже закончился?
– Я так полагал, но с моей профессией нельзя никогда ни в чем быть уверенным.
– Вероятно, уходя из дому, вы оставляете адрес, по которому вас можно найти?
– Жермена знала, что я буду здесь.
– Это служанка?
– Да, но когда жены нет дома, она сидит с детьми.
– Что делал ваш тесть, когда вы пришли?
– Как обычно, смотрел телевизор. Ничего интересного не показывали, и он предложил мне сыграть партию в шахматы. Мы начали. Примерно в четверть одиннадцатого зазвонил телефон…
– Звонили вам?
– Да. Жермена сказала, что меня срочно вызывают на улицу Жюли, дом 28… Это в нашем квартале. Жермена не расслышала фамилию, не то Лесаж, не то Леша, а может быть, Лаша… Ей показалось, что человек, который звонил, был очень взволнован…
– Вы сразу же поехали?
– Да, сказал тестю, что вернусь, если этот визит не займет много времени, а в противном случае сразу же поеду домой. Я так и собирался поступить. Я ведь работаю в больнице и всегда встаю очень рано.
– Сколько вы пробыли у больного?
– Никакого больного там не оказалось. Я спросил у консьержки, но она удивленно на меня посмотрела и сказала, что во всем доме нет человека с фамилией, похожей на Лесаж или Леша, и что больных детей тоже нет.
– Что вы сделали?
– Попросил разрешения позвонить домой и переспросил Жермену. Она сказала, что речь шла о доме 28… На всякий случай я зашел еще в дома 18 и 38, но безуспешно… Поскольку я все равно уже ушел, то решил заглянуть к себе в больницу, проведать ребенка, который меня беспокоил…
– Который это был час?
– Не знаю… Около получаса я пробыл возле него… Затем вместе с одной из медсестер обошел палаты… И тут меня позвали к телефону… Звонила жена…
– Вы последний видели тестя. Он не был чем-то взволнован?
– Нет, совершенно не был. Он проводил меня до двери и сказал, что сам закончит партию. Я слышал, как он закрыл дверь на цепочку.
– Вы уверены?
– Я отчетливо слышал, как лязгнула цепочка. Могу поклясться…
– Значит, он должен был встать и открыть дверь убийце… Скажите, мадам, когда вы с матерью вернулись, дверь не была закрыта на цепочку?
– Мы бы тогда не попали в квартиру.
Доктор курил мелкими затяжками, прикуривая одну сигарету от другой, с беспокойством поглядывая то на ковер, то на комиссара. Он был похож на человека, который безуспешно пытается решить какую-то проблему, а его жена казалась не менее взволнованной, чем он.
– Простите меня, но завтра придется подробнее вернуться к этим вопросам…
– Понимаю.
– Сейчас мне еще нужно поговорить с сотрудниками прокуратуры.
– Тело увезут?
– Это необходимо.
Слово «вскрытие» произнесено не было, но чувствовалось, что молодая женщина об этом думает.
– Возвращайтесь к мадам Жослен. Я к ней скоро загляну, но постараюсь пробыть недолго.
В гостиной Мегрэ машинально пожимал руки коллегам из отдела экспертизы, которые устанавливали там свои приборы.
Озабоченный следователь спросил:
– Что вы обо всем этом думаете, Мегрэ?
– Ничего.
– Вас не удивляет, что именно в этот вечер зятя вызвали к несуществующему больному? Они с тестем были в хороших отношениях?
– Не знаю.
Комиссар опасался подобных вопросов. Ведь он только начинал входить в жизнь этой семьи. В комнату заглянул инспектор, которого Мегрэ видел через окошко в комнате консьержки, и с блокнотом в руке сразу же направился к Мегрэ и Сент-Юберу.
– Консьержка отвечает на все вопросы весьма уверенно, – сказал он. – Я ее допрашивал около часа. Она женщина молодая, неглупая. Муж у нее – полицейский. Сегодня он на дежурстве.
– Что она говорит?
– Она открыла дверь доктору Фабру в девять тридцать пять вечера. Она в этом абсолютно уверена, потому что как раз собиралась спать и заводила будильник. Она всегда ложится рано, так как ее трехмесячный ребенок ночью просыпается для первого кормления. Только она уснула, как в четверть одиннадцатого раздался звонок, и она ясно расслышала голос доктора Фабра, который, проходя мимо нее, назвал свое имя.
– Сколько человек входило и выходило после этого?
– Постойте… Она попыталась заснуть, но тут снова позвонили. На сей раз во входную дверь. Вошедший назвал свое имя: Ареско. Это южноамериканская семья, они живут на втором этаже. Почти тотчас же проснулся ребенок. Она так и не смогла его убаюкать и пришлось встать и подогреть ему сладкую воду. До возвращения мадам Жослен и ее дочери никто больше не входил и не выходил.
Слушавшие его сотрудники переглядывались с серьезным видом.
– Иначе говоря, – произнес следователь, – доктор Фабр покинул дом последним?
– Мадам Бонэ – это фамилия консьержки – в этом уверена. Если бы она спала, то не стала бы утверждать так категорично. Но из-за ребенка она все время была на ногах…
– Она еще не ложилась, когда дамы вернулись. Выходит, ребенок не спал в течение двух часов?
– Похоже что так. Она даже стала беспокоиться и пожалела, что пропустила доктора Фабра, с которым могла бы посоветоваться.
Присутствующие вопросительно поглядывали на Мегрэ, а тот стоял с недовольным видом.
– Нашел гильзы? – спросил он, повернувшись к одному из специалистов из отдела судебной экспертизы.
– Две… 6,35… Можно унести тело?
Двое мужчин в белых халатах ждали с носилками. В ту минуту, когда Рене Жослена, закрытого простыней, уносили из дома, в комнату неслышно вошла дочь. Она встретилась взглядом с комиссаром, и он подошел к ней.
– Почему вы здесь?
Она ответила не сразу, проводила глазами санитаров, носилки. И только когда дверь снова закрылась, прошептала словно в забытьи:
– Мне пришла в голову мысль… Постойте…
Она подошла к стоявшему в простенке между окнами старинному комоду и выдвинула верхний ящик.
– Что вы ищете?
Ее губы дрожали, и она неотрывно смотрела на Мегрэ:
– Пистолет…
– В этом ящике лежал пистолет?
– Много лет… Поэтому, когда я была маленькая, ящик запирали на ключ…
– Какой системы был пистолет?
– Плоский, голубоватый, бельгийской марки…
– Браунинг 6,35?
– Кажется… Я не уверена… На нем выгравировано слово «Эрсталь» и какие-то цифры…
Стоявшие в комнате снова переглянулись, поскольку описание соответствовало пистолету калибра 6,35.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Довольно давно… Несколько недель назад… Может быть, даже несколько месяцев… Кажется, как-то вечером, когда мы играли в карты, потому что карты лежали в том же ящике… Они и сейчас здесь… Здесь все лежит на своем месте.
– Но пистолета больше нет?
– Нет.
– Выходит, тот, кто взял его, знал, где искать…
– Может быть, мой отец, чтобы обороняться…
В ее глазах читался страх.
– У ваших родителей есть прислуга?
– Была служанка, но полгода назад она вышла замуж. После нее они нанимали еще двух других. Они не подошли, и мама решила взять приходящую, мадам Маню, она приходит к семи утра и остается до восьми вечера.
Все это выглядело обычно, вполне естественно, не считая того, что безобидный человек, который совсем недавно вышел на пенсию, был убит в своем кресле.
Что-то в этой драме настораживало, казалось нелогичным.
– Как чувствует себя мадам Жослен?
– Доктор Ларю заставил ее лечь в постель. Она не разжимает губ и смотрит немигающим взглядом, словно в беспамятстве. Она даже не плакала. Похоже, отключилась. Доктор просит у вас разрешения дать ей снотворное… Он считает, что ей лучше заснуть… Не возражаете?
– Почему бы и нет? Разве Мегрэ узнает правду, даже если задаст несколько вопросов мадам Жослен? Нет, – добавил он.
Сотрудники отдела судебной экспертизы все еще работали с присущей им методичностью и хладнокровием. Заместитель прокурора собрался уходить:
– Вы идете, Госсар? Вы на машине?
– Нет. Я на такси.
– Если хотите, я вас подвезу.
Сент-Юбер тоже уходил, шепнув Мегрэ:
– Я правильно сделал, что вызвал вас?
Мегрэ кивнул и уселся в кресло.
– Открой окно! – сказал он Лапуэнту.
В комнате было душно, и комиссара внезапно поразило, что, несмотря на летнюю жару, Жослен просидел весь вечер в комнате с закрытыми окнами.
– Позови зятя…
– Сейчас, шеф…
Доктор сразу же вошел. Он выглядел усталым.
– Скажите, доктор, когда вы уходили от тестя, окна в комнате были открыты или закрыты?
Он подумал, посмотрел на оба окна с задвинутыми шторами:
– Постойте… Не могу сказать… Попытаюсь вспомнить… Я сидел здесь… Мне кажется, я видел огни… Да… Могу почти поклясться, что окно слева было открыто… Я отчетливо слышал шум с улицы…
– Перед уходом вы не закрывали окно?
– С чего вдруг?
– Не знаю.
– Нет. Мне и в голову не пришло… Не забудьте, я ведь не у себя дома…
– Вы часто здесь бывали?
– Примерно раз в неделю… Вероника заходила к родителям чаще… Скажите… Моя жена останется здесь на ночь, а я бы хотел вернуться домой… Мы никогда не оставляем детей с няней на всю ночь… К тому же к семи утра я должен быть в больнице…
– А что вам мешает уйти?
Он был удивлен таким ответом. Вероятно, полагал, что считается подозреваемым.
– Благодарю вас…
Было слышно, как доктор что-то сказал жене в соседней комнате, потом без шапки, с чемоданчиком в руке прошел через гостиную и смущенно попрощался.
Глава 2
Когда трое мужчин ушли, в квартире остались лишь мадам Жослен и ее дочь. Младенец консьержки после беспокойной ночи, должно быть, уснул, так как в ее комнате было темно, и Мегрэ даже минуту колебался, нажимать ли на кнопку звонка.
– Что вы скажете, доктор, может быть, пойдем и выпьем по стаканчику?
Лапуэнт открывал дверцу черной машины, но застыл в ожидании. Доктор Ларю посмотрел на часы, словно от этого зависело его решение.
– Охотно выпью чашечку кофе, – произнес он значительно, чуть слащавым голосом, каким, вероятно, разговаривал со своими пациентами. – Думаю, бар на перекрестке Монпарнас еще открыт.
Еще не рассвело. Улицы были почти безлюдны. Мегрэ поднял голову и увидел, что на четвертом этаже в окнах гостиной, одно из которых осталось открытым, погас свет.
Интересно, Вероника Фабр разденется и ляжет спать в своей бывшей комнате или останется сидеть у постели матери, уснувшей после укола. О чем она думает в этих вдруг опустевших комнатах, где только что побывало столько чужих людей?
– Подгони машину! – сказал комиссар Лапуэнту.
Нужно было пройти только по улице Вавен. Ларю и Мегрэ медленно шли вдоль тротуара. Доктор был невысокий, широкоплечий, довольно полный. Должно быть, он всегда сохранял хладнокровие, чувство собственного достоинства и природную мягкость. Было заметно, что он привык к респектабельной, избалованной и хорошо воспитанной клиентуре, от которой перенял тон и манеру держаться, может быть даже слегка переигрывая.
Несмотря на свои пятьдесят лет, во взгляде его голубых глазах сохранялась наивность и боязнь огорчить собеседника, а позднее Мегрэ узнал, что он ежегодно выставлял свои работы в Салоне врачей-художников.
– Давно вы знаете Жосленов?
– С тех пор, как живу в этом квартале, то есть уже лет двадцать. Вероника была еще совсем маленькой, когда Жослены впервые вызвали меня. Она тогда болела корью.
В этот час был свежо, слегка влажно. Над газовыми фонарями словно дрожал ореол света. Кабаре на углу бульвара Распай было еще открыто, возле него стояло много машин. У входа портье в униформе принял обоих мужчин за постоянных клиентов и распахнул перед ними дверь в зал, откуда донеслись громкие звуки музыки.
Лапуэнт медленно ехал за ними в маленькой машине и остановился у тротуара.
Ночь на Монпарнасе еще не закончилась. У стены возле отеля вполголоса ссорилась какая-то пара. Как и предполагал доктор, в баре горел свет и сидело несколько посетителей, а у стойки старая торговка цветами пила кофе с коньяком, от которого шел сильный запах спиртного.
– Мне фин-а-ло[1], – сказал Мегрэ.
Доктор колебался.
– Наверное, я возьму то же самое.
– А ты, Лапуэнт?
– Мне то же, шеф.
– Три рюмки.
Они сели за круглый столик у окна и стали вполголоса беседовать. На улице проезжали редкие в этот час машины. Ларю убежденно говорил:
– Это порядочные люди. Очень скоро мы с ними подружились, и мы с женой стали довольно часто ходить к ним на ужин.
– Они состоятельные?
– Смотря что под этим понимать. Безусловно, они весьма обеспеченные. Отец Рене Жослена уже владел маленьким картонажным предприятием на улице Сен-Готар, простой застекленной мастерской в глубине двора, где работало человек десять. Когда она перешла в наследство сыну, тот купил современное оборудование. Рене был человеком со вкусом, довольно изобретательным и скоро приобрел клиентуру среди крупных парфюмеров и владельцев роскошных магазинов.
– Кажется, он поздно женился, лет в тридцать пять?
– Да. До этого Жослен с матерью по-прежнему жили на улице Сен-Готар, над мастерскими. Мать постоянно болела. Он не стал скрывать от меня, что только из-за нее не мог жениться раньше. С одной стороны, не хотел оставлять ее одну, с другой – не чувствовал себя вправе навязывать молодой жене уход за матерью. Он много работал, жил исключительно интересами своего дела.
– Ваше здоровье!
– Ваше!
Лапуэнт с покрасневшими от усталости глазами не пропускал ни одного слова из разговора.
– Он женился через год после смерти матери и поселился на улице Нотр-Дам-де-Шан.
– Что из себя представляет его жена?
– Франсина де Лансье, дочь полковника в отставке. Кажется, они жили где-то поблизости, на улице Сен-Готар или Даро, там Жослен с ней познакомился. Ей было года двадцать два в то время.
– Они жили в согласии?
– Одна из самых дружных пар, которые я знаю. Почти сразу у них родилась дочь, Вероника, которую вы сегодня вечером видели. Позже они мечтали о сыне, но после довольно сложной операции надежд не осталось.
Порядочные люди, как сказал сначала комиссар полиции, затем доктор. Люди с незапятнанным прошлым, жившие комфортабельно и безмятежно.
– На прошлой неделе они вернулись из Ля-Боля… Они купили там виллу, когда Вероника была еще совсем маленькой, и продолжали ездить туда каждый год. А с тех пор, как у самой Вероники появились дети, она тоже стала возить их туда.
– А ее муж?
– Доктор Фабр? Не знаю, был ли у него отпуск, но в любом случае не больше недели. Возможно, два или три раза за лето он приезжал к ним на выходные. Он полностью предан медицине и больным, своего рода святой. Когда Фабр познакомился с Вероникой, он работал интерном в детской больнице и, если бы не женился, так и продолжал бы там служить, даже не стараясь завести частную практику.
– Вы думаете, это жена настояла, чтобы он открыл кабинет?
– Я не выдам профессиональную тайну, если скажу «да». Да и сам Фабр этого не скрывает. Если бы он работал только в больнице, то не смог бы содержать семью. Тесть настоял, чтобы он купил кабинет и дал денег в долг. Вы же его видели. Он не заботится ни о своем внешнем виде, ни о самом примитивном комфорте. Чаще всего ходит в мятом костюме, и живи он один, то сомневаюсь, чтобы он помнил, что нужно менять белье.
– Он был в хороших отношениях с Жосленом?
– Они друг друга уважали. Жослен гордился зятем. К тому же оба увлекались шахматами.
– Жослен действительно был болен?
– Это я предложил, чтобы он ушел на пенсию. Он всегда был тучным, я даже помню, было время, когда он весил сто десять килограммов. Но это не мешало ему работать по двенадцать-тринадцать часов в сутки, а сердце уже не справлялось с такой нагрузкой. Два года назад он перенес сердечный приступ, правда без угрозы для жизни, но все же это был, как говорится, первый звонок. Тогда я посоветовал ему взять заместителя, а самому только контролировать его действия, чтобы чем-то себя занять. К моему большому удивлению, он предпочел вообще отойти от дел, объяснив мне, что не умеет работать вполсилы.
– Он продал фабрику?
– Да, двум своим служащим. Поскольку у тех не набралось нужной суммы, он еще какое-то время, не знаю точно, как долго, принимал в этом участие.
– А как он проводил свой день последние два года?
– По утрам гулял в Люксембургском саду, я там часто его видел. Ходил он медленно, осторожно, как большинство сердечников, так как в результате стал думать, что болен серьезнее, чем на самом деле. Много читал. Вы видели, какая у него библиотека? У него ведь никогда не было времени на чтение, а тут, на старости лет, он открыл для себя литературу и увлеченно говорил о ней.
– А жена?
– Несмотря сначала на постоянную, а потом на приходящую прислугу, она много времени уделяла дому и кухне. Кроме того, почти ежедневно ездила на бульвар Брюн повидать внуков, старшего возила на машине в парк Монсури.
– Должно быть, вы удивились, узнав о происшедшем?
– Я до сих пор не могу в это поверить. Мне случалось быть свидетелем каких-то драм у моих пациентов, правда, к счастью, очень редко. Всякий раз этого можно было ожидать. Вы понимаете, что я имею в виду? В каждом отдельном случае, несмотря на внешнее благополучие, существовала какая-то трещина, нестабильность. На этот раз я просто теряюсь в догадках…
Мегрэ подал знак официанту наполнить рюмки.
– Меня беспокоит реакция мадам Жослен, – продолжал доктор своим обычным доверительным тоном. – Скорее, ее отсутствие, полная безучастность к происходящему. За всю ночь я не смог от нее добиться ни единой фразы. Она смотрела на дочь, на зятя, на меня и словно нас не видела. Ни разу не заплакала. Из ее спальни слышно, что происходит в гостиной, и не нужно иметь богатое воображение, чтобы догадаться, что там происходит, – услышать, как щелкают фотоаппараты, как выносят тело. Я полагал, что хоть тут она как-то отреагирует, попытается броситься в гостиную. Она была в полном сознании, но даже не пошевелилась, даже не вздрогнула. Большую часть жизни она провела с мужем и вдруг, вернувшись из театра, узнает, что осталась одна… Не представляю, как она будет жить дальше…
– Полагаете, что дочь возьмет ее к себе?
– Это невозможно. Фабры живут в новом доме, там довольно тесные квартиры. Разумеется, мадам Жослен любит дочь, обожает внуков, но я плохо представляю, чтобы она смогла жить с ними постоянно. Впрочем, мне уже пора уходить. Завтра утром у меня больные… Нет, нет… Позвольте мне…
Он достал из кармана бумажник, но комиссар оказался проворнее.
Из соседнего кабаре выходили люди, группа музыкантов, танцовщицы, которые ждали друг друга или, попрощавшись, уходили, и было слышно, как стучат по асфальту высоченные каблуки.
Лапуэнт сел за руль рядом с Мегрэ. Лицо комиссара оставалось невозмутимым.
– Домой?
– Да.
Какое-то время они ехали молча, пока машина неслась по безлюдным улицам.
– Нужно, чтобы завтра утром, пораньше, кто-нибудь из вас отправился на улицу Нотр-Дам-де-Шан расспросить соседей по дому, когда они встанут. Возможно, кто-то из них слышал выстрел, но не насторожился, решив, кто лопнула шина. Мне хотелось бы еще узнать, кто входил и выходил из дома, начиная с половины десятого.
– Этим я займусь сам, шеф.
– Нет. Дай задание кому-нибудь из инспекторов, а сам иди выспись. Если Торранс будет свободен, пошли его на улицу Жюли, пусть зайдет во все три дома, куда, по словам доктора, он звонил в дверь.
– Ясно.
– Стоит также для очистки совести уточнить время, когда он появился в больнице.
– Это все?
– Да… И да и нет… Мне все время кажется, что я что-то забыл, и по крайней мере вот уже четверть часа пытаюсь понять, что именно… Это ощущение возникало у меня несколько раз за вечер… Мне вдруг даже что-то пришло в голову, но тут ко мне кто-то обратился, кажется, Сент-Юбер… Я ему ответил и сразу же все забыл.
Они приехали на бульвар Ришар-Ленуар. В комнате было темно, а окно по-прежнему открыто, как в гостиной у Жосленов после отъезда прокуратуры.
– Спокойной ночи, малыш.
– Спокойной ночи, шеф.
– Раньше десяти я вряд ли появлюсь.
Он тяжело поднялся по лестнице, погруженный в свои мысли, и увидел, что мадам Мегрэ в ночной рубашке уже открыла ему дверь.
– Очень устал?
– Нет… Не очень…
Это нельзя было назвать усталостью. Скорее ему было как-то не по себе, грустно, он был озадачен, словно драма на улице Нотр-Дам-де-Шан касалась его лично. Доктор с кукольным личиком сказал верно: «Трудно представить себе, что у таких людей, как Жослены, может произойти драма».
Он вспомнил реакцию разных людей: Вероники, ее мужа, мадам Жослен, которую еще не видел и даже не попросил разрешения повидать.
Во всем этом было что-то, что вызывало неловкость у окружающих. Ему, например, было неловко оттого, что он велел проверить показания доктора Фабра, словно тот был подозреваемым. Однако, если придерживаться только фактов, то именно его можно было подозревать. И помощник прокурора, и следователь Госсар, конечно, думали так же, и если они ничего не сказали вслух, то только потому, что это дело тоже вызывало у них, как и у Мегрэ, чувство неловкости.
Кто мог знать, что мать и дочь в этот вечер были в театре? Конечно, совсем немногие, ведь до сих пор еще никого не назвали.
Фабр приехал на улицу Нотр-Дам-де-Шан около половины десятого, и они с тестем сели за шахматы.
Затем ему позвонили из дому и передали, что нужно ехать к больному на улицу Жюли. В этом не было ничего необычного. Вероятно, его, как и других врачей, часто вызывали подобным образом.
И все-таки не странно ли, что именно в этот вечер прислуга плохо расслышала фамилию больного и направила врача по адресу, с которого его никто не вызывал.
Вместо того чтобы вернуться на улицу Нотр-Дам-де-Шан, закончить партию и дождаться жену, Фабр отправился в больницу. Но и в этом, судя по его характеру, не было ничего необычного.
За это время только один жилец вошел в дом и, проходя мимо консьержки, назвал свое имя. Та проснулась чуть позже и утверждает, что больше никто не входил и не выходил.
– Ты не спишь?
– Нет еще…
– Тебе непременно нужно встать в девять?
– Да…
Мегрэ долго не мог заснуть. Он мысленно представлял себе худого педиатра в мятом костюме, особый блеск в глазах, как у человека, который регулярно не высыпается.
Чувствовал ли тот, что его подозревают? Пришло ли это в голову его жене или теще?
Обнаружив Жослена убитым, они, вместо того чтобы вызвать полицию, стали звонить на бульвар Брюн, на квартиру к Фабрам. Впрочем, они ничего не знали про вызов на улицу Жюли и не понимали, почему Фабра не оказалось в квартире на улице Нотр-Дам-де-Шан.
Им сразу не пришло в голову, что он может находиться в больнице, и они обратились к домашнему врачу, доктору Ларю.
О чем они говорили, пока оставались вдвоем в квартире рядом с убитым? Или мадам Жослен сразу же впала в состояние прострации? Тогда, возможно, самой Веронике пришлось принимать решение, пока мать с отсутствующим видом не проронила ни слова.
Приехал Ларю и сразу же понял, что они допустили ошибку или, по крайней мере, неосторожность, не заявив в полицию. Он и сообщил в комиссариат.
Мегрэ хотелось все это себе представить или прочувствовать самому. Нужно было по крупицам восстановить события этой ночи.
Кто подумал о больнице и стал туда звонить? Ларю? Вероника?
Кто удостоверился, что из квартиры ничего не пропало и, следовательно, убийство совершено не с целью ограбления?
Мадам Жослен отвели в спальню, Ларю оставался с ней, а потом, с разрешения Мегрэ, сделал ей укол снотворного.
Примчался Фабр, застал в квартире полицию, а тестя – убитым в кресле. «Однако же, – подумал Мегрэ, засыпая, – не он, а его жена сообщила мне о пистолете».
Если бы Вероника с умыслом не открыла ящик, зная, что именно там искать, никто, наверное, не заподозрил бы о существовании оружия.
Впрочем, разве это исключало возможность, что преступление совершено кем-то посторонним?
Фабр утверждал, что слышал, как тесть, проводив его в четверть одиннадцатого, закрыл за ним дверь на цепочку.
Выходит, он сам открыл дверь убийце. И тот не вызвал у него недоверия, поскольку Жослен вернулся в комнату и снова уселся в кресло.
Если, по всей вероятности, в это время было открыто окно, то кто-то его закрыл, либо Жослен, либо гость.
А если лежавший в ящике браунинг действительно стал орудием преступления, значит убийца точно знал, где его искать, и мог взять, не вызывая подозрения.
Если предположить, что убийца тайком проник в дом, то как он оттуда вышел?
В конце концов Мегрэ заснул беспокойным сном, тяжело ворочаясь с боку на бок, и с облегчением почувствовал запах кофе, услышал голос мадам Мегрэ, увидел через открытое окно залитые солнцем крыши соседних домов.
– Уже девять…
Он тут же вспомнил все подробности дела, как будто не было перерыва.
– Дай мне телефонный справочник.
Он отыскал номер телефона Жослена, набрал его и долго ждал ответа, пока не услышал незнакомый голос.
– Это квартира месье Рене Жослена?
– Он умер.
– Кто у телефона?
– Мадам Маню, уборщица.
– Мадам Фабр еще здесь?
– А кто это говорит?
– Комиссар Мегрэ из сыскной полиции. Я был у них ночью.
– Мадам только что уехала к себе переодеться.
– А мадам Жослен?
– Все еще спит. Ей дали снотворное, и она, наверное, не проснется до возвращения дочери.
– Никто не приходил?
– Никто. Я тут убираю… Я ничего не знала, когда пришла утром…
– Благодарю вас…
Мадам Мегрэ не задавала ему вопросов, а он только произнес:
– Порядочный человек, которого убили одному богу известно почему.
Он снова представил себе Жослена в кресле. Он старался вообразить его живым, а не мертвым. Интересно, он еще какое-то время действительно продолжал сидеть в одиночестве над шахматной доской, поочередно передвигая то белые, то черные фигуры?
А что, если он кого-то ждал? Но как он мог назначить встречу втайне ото всех, зная, что зять проведет у него весь вечер? Или же…
Можно предположить, что телефонный звонок, вызвавший доктора Фабра на улицу Жюли…
– Именно порядочные люди доставляют нам больше всего неприятностей, – проворчал он, заканчивая завтрак и направляясь в ванную.
Мегрэ не сразу поехал на набережную Орфевр, а позвонил по телефону, чтобы узнать, нужен ли он там.
– Улица Сен-Готар, – сказал он шоферу такси.
Прежде всего начинать надо было с окружения Жослена. Конечно, Жослен был жертвой, но не станут же убивать человека без всякой причины.
По-прежнему чувствовалось, что в Париже время отпусков. Правда, город уже не был таким безлюдным, как в августе, но в воздухе была еще разлита какая-то леность, чувствовалось, что необходимо совершить усилие, чтобы вернуться к обычной жизни. Если бы пошел дождь или похолодало, было бы проще. В этот год лето как будто и не собиралось кончаться.
Шофер повернул с улицы Даро возле железнодорожной насыпи.
– Какой номер дома?
– Не знаю. Картонажная фабрика…
Снова поворот, и они очутились перед большим бетонным зданием с голыми окнами. Вдоль всего фасада тянулась вывеска:
БЫВШАЯ ФАБРИКА ЖОСЛЕНА.
НОВЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ – ЖУАН И ГУЛЕ
– Вас подождать?
– Да.
В здание вели две двери. Первая – в цеха, а другая, поодаль, куда и вошел Мегрэ, – в помещение администрации, которое выглядело достаточно современно.
– Вы по какому вопросу?
Девушка высунула голову из окошка и с любопытством его разглядывала. И правда, вид у Мегрэ был хмурый, как и всегда в начале расследования. Он неторопливо осматривался, словно собирался провести полную инвентаризацию.
– Кто у вас управляющий?
– Месье Жуан и месье Гуле… – ответила девушка таким тоном, как будто это само собой подразумевалось.
– Знаю. А кто из них главный?
– Смотря в чем. Месье Жуан занимается художественной стороной дела, а месье Гуле производством и сбытом.
– Они оба на месте?
– Нет. Месье Гуле еще в отпуске. А что вам угодно?
– Поговорить с месье Жуаном.
– Простите, как ваше имя?
– Комиссар Мегрэ.
– У вас назначена встреча?
– Нет.
– Минутку.
Она подошла к застекленной клетушке, что-то сказала девушке в белом халате, которая тоже с любопытством оглядела посетителя и тут же вышла из комнаты.
– Сейчас его поищут. Он в цеху.
До Мегрэ донесся шум машин, и, когда открылась боковая дверь, он разглядел просторное помещение, где рядами сидели женщины в белых халатах, словно работая на конвейере.
– Вы меня хотели видеть? – обратился к Мегрэ высокий мужчина лет сорока пяти, с открытым лицом, в расстегнутом белом халате, под которым был костюм элегантного покроя. – Будьте любезны, пройдите со мной.
Они поднялись по лестнице из светлого дуба, там за стеклянной перегородкой склонились над работой несколько художников.
Еще одна дверь, и они попали в залитый солнцем кабинет. В углу печатала на машинке секретарша.
– Оставьте нас, мадам Бланш.
Он указал Мегрэ на стул, а сам сел за свой письменный стол. Казалось, он был удивлен, немного встревожен.
– Интересно узнать… – начал он.
– Вам известно о смерти месье Жослена?
– Что? Месье Жослен умер? Когда это случилось? Разве он вернулся в Париж после отдыха?
– Значит, вы его не видели после приезда из Ля-Боля?
– Нет. Он к нам еще не заходил. А что, у него был сердечный приступ?
– Его убили.
– Убили?
Чувствовалось, что Жуан не может в это поверить.
– Это невозможно. Но кто мог…
– Он был убит вчера вечером у себя дома двумя выстрелами из пистолета.
– Но кто это сделал?
– Именно это я и стараюсь узнать, месье Жуан.
– А жена была дома?
– Нет, они с дочерью ушли в театр.
Жуан опустил голову. Было заметно, что он потрясен.
– Бедняга… Это кажется таким невероятным… – И с возмущением продолжал: – Но кому это могло понадобиться?.. Послушайте, господин комиссар… Вы его не знали… Это был лучший человек на свете… Для меня он был как отец, даже больше чем отец… Когда я поступил сюда на работу, мне было шестнадцать и я ничего не умел… Отец только что умер, мать убирала по домам… Я начинал как рассыльный, развозил товары на велосипеде… Это месье Жослен меня всему обучил… Потом назначил меня управляющим делами… А когда сам решил уйти в отставку, позвал нас с Гуле к себе в кабинет… Гуле начинал рабочим на станке… Месье Жослен сообщил нам, что врач советует ему меньше работать, но он так не сможет. Приходить сюда на два-три часа в день, почти посторонним, нереально для человека, привыкшего самому во все вникать и каждый день еще допоздна сидеть в кабинете после работы.
– Вы испугались, что хозяином станет кто-то посторонний?
