Читать онлайн Сладостное забвение бесплатно

Danielle Lori

The Sweetest Oblivion

Copyright © Danielle Lori, 2018

© Никулина Анастасия, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Эй-Джею – моему единственному вдохновению для влюбленности

Плейлист

World Gone Mad – Bastille

Rocket Man – Elton John

Human – Aquilo

Waterfalls – Eurielle

Her Life – Two Feet

Like I’m Gonna Lose You – Yasmine Thompson

Madness – Ruelle

Fireworks – First Aid Kit

Seven Nation Army – The White Stripes

Dirty Diana – Shaman’s Harvest

Holocene – Bon Iver

Глава первая

Не бывает хороших или плохих денег.

Есть только деньги.

– Лаки Лучиано[1] –

Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Елена

Наш дом представлял из себя живописную картину. Красная входная дверь с позолоченным молотком. Полы в черно-белую клетку. Сияющая лаковым покрытием деревянная лестница и сверкающая люстра. Несмотря на показную красоту, мне всегда было интересно: а если я потяну за уголок обоев… потечет ли из-за них красная кровь? Если бы всех в мире было видно насквозь, то кровь в этом доме с тихими шлепками собиралась бы в лужи на мраморных полах.

Я отрешенно смотрела телевизор в углу кухни и почти не прислушивалась к голосу ведущей, пока с ее алых губ не сорвалось слово «убийство» и не прогремело эхом в моей голове. В горле встал болезненный комок, и я нервно покрутила кольцо на среднем пальце.

Хотя и дом, и вся моя жизнь всегда были построены на горах грязных денег, раньше я могла сказать, мол, лично я к этому непричастна. Но в нынешнем году все изменилось. Теперь на моих руках – кровь, и чувство вины преследовало меня во снах.

Слуги шныряли в кухню и обратно, сервируя стол на террасе для обеда, и каждый раз, когда дверь открывалась, до меня доносились голоса.

Заливистый женский смех, оживленная речь кузена Бенито и голос, показавшийся смутно знакомым еще утром, когда я покидала церковь. Низкий, бархатистый и безразличный. У меня от него шевелились волосы на затылке – я знала, что он принадлежал будущему мужу моей сестры.

Отчасти из-за жениха сестры (нет, скорее, стопроцентно) я и пряталась на кухне, хотя никому бы не призналась в собственной слабости.

– Ты слишком красивая, чтобы хмуриться, Милашка Абелли. – Мать вошла в кухню, впустив сюда какофонию звуков разговоров гостей в холле.

Я поежилась под весом ее слов. По очевидным причинам мне уже давно не приходилось слышать детское прозвище. Я его немного переросла, особенно когда поняла, что милой меня считали по совершенно неправильным причинам: на меня было приятно смотреть, я молчала, когда следовало, и всегда вежливо отвечала. Я застряла в ожиданиях этого мира, как в тесном платье, оказавшемся не по размеру. Годами я чувствовала себя красивой птичкой в клетке, пока однажды такая жизнь не стала абсолютно невыносимой… И тогда я сбежала.

– Не понимаю, зачем ты это смотришь, Елена, – сказала мама, помешивая стоявший на плите соус в кастрюльке. – Телевизионная чушь только в депрессию вгоняет.

Мама была женой Сальватора Абелли – известного босса одного из самых крупных криминальных синдикатов Соединенных Штатов. Иногда я не могла понять, была ли ее наивность просто отрицанием или же ей и правда интереснее смотреть «Дни нашей жизни»[2], нежели волноваться о делах моего отца.

– Я не знаю, за кого голосовать на выборах, – рассеянно ответила я.

Она недоуменно покачала головой, и я подумала, что, пожалуй, для дочери мафиози и впрямь странно обращать внимание на государственные условности.

– Папа́ тобой недоволен, – сказала она, глядя на меня из-под темных ресниц и поджав губы, что всегда означало: у меня проблемы.

– Когда папа́ вообще был мной доволен в последнее время?

– А чего ты ожидала после того, что натворила?

Прошло уже шесть месяцев, но я могла поклясться: мать поднимала эту тему каждый божий день. Похоже, она радовалась моей ошибке, как собака, которой бросили косточку – ведь у нее наконец-то появилось, за что отчитывать дочь.

– Почему ты не подошла познакомиться с Руссо сегодня после службы? – Она ткнула в мою сторону ложкой. – И не говори, что забыла и просто ждала в машине, все равно не поверю.

Я скрестила руки на груди.

– Я не хотела. Он… грубый.

– Елена, – укоризненно сказала она. – Ты его даже не знаешь.

– Совершенно не обязательно встречать кого-то с подобной репутацией лично, чтобы оценить его характер, мама.

– Oh Madonna, salvami[3], – пробормотала она.

– И Адриану он не поймет, – подытожила я.

Мама фыркнула.

– Немногие поймут твою сестру, figlia mia[4].

Садовник понимал… Но маме я ничего говорить не собиралась, иначе к концу дня бедняга бы уже очутился на дне Гудзона.

В начале прошлой недели папа́ объявил, что Адриана станет женой Николаса Руссо, дона одной из пяти мафиозных семей Нью-Йорка. Мой проступок до сих пор являлся болезненной темой, но эта новость и вовсе вскрыла старые раны.

Я была старшей сестрой, следовательно, в мои обязанности входило выйти замуж первой. Но, совершив ошибку, я подставила сестру – и отправила ее в лапы мужчины с репутацией. Всем известно, что, если в нашем мире у кого-то есть определенная репутация, от такого человека нужно держаться подальше.

– К тому же Нико идеальный джентльмен. Ты бы сама это узнала, если бы познакомилась с ним сегодня утром после службы, как планировалось.

Утром я сразу же метнулась от дверей церкви к машине, только чтобы избежать вынужденной встречи с будущим мужем сестры. Для отца я – изгой, поэтому меня удивило, что он вообще заметил мое отсутствие. Кроме того, я была уверена, что джентльменский образ Николаса Руссо – несомненный обман.

Отец Николаса умер пять лет назад, и с тех пор двадцатипятилетний дон, самый молодой из находящихся у власти, стал известной фигурой в криминальном мире. Как и отец, он был жуликом, на его руках – больше крови, чем у всех заключенных тюрем Нью-Йорка вместе взятых, а в нем самом нет ни грамма сожаления. По крайней мере, так я предполагала. Если бы он чувствовал какую-либо вину, то телеведущая не сообщала бы каждое утро в течение года о новых жертвах из рода Занетти – семьи, на которую Николас держал зуб за смерть отца. Если вам интересно мое мнение, то ему с таким характером прямая дорога в ад.

– Я уже встречалась с ним, мама.

Она вскинула бровь.

– Правда?

– Ну… нет.

Ее лицо помрачнело.

– Но мы обменялись взглядами, – настояла я. – И этого оказалось достаточно, чтобы понять: Адриане он совершенно не подходит.

Мама закатила глаза.

– Ridicolo[5].

Обменяться взглядами и враждебно уставиться – это ведь одно и то же… верно? Честно говоря, все было чистейшей случайностью. Я спускалась по ступенькам церкви и обнаружила семейное сборище, к которому должна была присоединиться. Папа́ и мама стояли по обе стороны от Адрианы, а напротив находился Николас Руссо. Так в нашем мире обычно впервые встречаются жених и невеста. Браки по расчету – обычное дело для Коза ностра.

Раздраженная происходящим, я неодобрительно прищурилась и одновременно посмотрела на будущего мужа сестры, который вовсю глазел на меня. Вот таким образом и получился пресловутый враждебный взгляд. Повторяю, по совершенной случайности. Но показать обратное я уже не смогла – если бы улыбнулась, вышло бы в лучшем случае снисходительно, поэтому я… продолжила прожигать Руссо взглядом и понадеялась, что меня не убьют.

Взгляд Николаса похолодел и стал недовольным, но спустя секунду напряженной игры в гляделки он повернулся к моему отцу, будто я была невзрачным пролетавшим мимо листочком. Выдохнув, я решила спрятаться в машине. Ни при каких обстоятельствах я не собиралась пересекаться с молодым мафиози после такого провала. Лучше избегать дона до конца дней.

– Хватит беспокоиться, просто доверься отцу.

Я издала задумчивое мычание, поскольку до меня донеслась реплика Бенито о пользе будущего брачного союза для взаимного сотрудничества по какому-то оружейному договору. Сестра была пешкой в очередном крупном торговом соглашении, только и всего. Как романтично. Впрочем, мы всегда знали, что этот день настанет. Я никогда не надеялась на брак по любви, как и Адриана.

Одна проблема: сестра была уверена, что уже полюбила.

Садовника.

– Елена, узнай, готова ли Адриана к обеду.

– Вчера вечером она сказала, что не спустится.

– Спустится! – огрызнулась мама и пробормотала что-то на итальянском.

Я неохотно отлипла от стола и вышла из кухни. Голос телеведущей нагнал меня в дверях, снова обронив слово «убийство», что смахивало на явное предостережение.

Из старинного проигрывателя звучала песня «Вечером в Риме»[6]. Я направилась к лестнице, попутно окинув взглядом людей в холле. Среди прочих были – папа́, сестра моего отца, ее муж, несколько кузенов и брат Тони, сверлящий взглядом Николаса.

Кстати, Тони стоял в стороне, прислонившись к стене и спрятав руки в карманах черного костюма. Его девушка не была итальянкой, поэтому ее редко приглашали. Маме она не нравилась лишь потому, что встречалась с ее сыном.

Я любила брата, но он оказался импульсивным, безрассудным и жил по принципу: «Если мне кто-то не нравится, я пущу в него гребаную пулю». И, вероятно, теперь у него чесались руки пристрелить Николаса Руссо. В прошлом эти двое уже пересекались, и стычка не закончилась ничем хорошим.

Взгляд зацепился за впечатляющую молодую женщину с… интересным стилем. Она стояла рядом с мужчиной, которого я считала ее дедушкой ровно до тех пор, пока он не схватил ее за зад. Она поджала губы, как будто все это досадная помеха.

На ней была накидка из норки (в июле!), легкое платье оливкового цвета и сапоги-ботфорты до бедра. Длинные темные волосы ниспадали на плечи плавными волнами, а накладные ресницы и крупные серьги-кольца делали ее похожей на ходячую рекламу семидесятых. Для окончательного завершения образа она надула и лопнула пузырь из розовой жвачки и неодобрительно покосилась на меня, словно мой стиль опоздал на четыре десятка лет. Если где-то и когда-то и сталкивались полные противоположности, то это точно были мы с ней.

Я положила руку на перила и почти вышла на финишную прямую, практически достигнув цели, когда за моей спиной раздался голос отца:

– Елена, подойди сюда.

Желудок ухнул куда-то вниз, и я закрыла глаза, признавая поражение. Я замешкалась, но всего на секунду: этому голосу не возражали.

По дороге к отцу, стоящему рядом с Николасом, у меня вспотели ладони. Когда я приблизилась, папа́ взял меня под руку и улыбнулся, однако улыбка не отразилась в его глазах.

Папа́ выглядел лет на десять младше своих пятидесяти пяти и мог «похвастаться» лишь несколькими седыми прядями в черных волосах. Он всегда облачался в костюмы, на которых вы не смогли бы найти ни единой складки, но образ джентльмена был лишь фасадом. Когда мне исполнилось семь лет, я воочию видела, как именно он заработал свою репутацию (я наблюдала за разборкой через приоткрытую дверь его кабинета).

– Елена, это Николас Руссо. Нико, это Елена, моя старшая дочь.

Я разыгрывала подобный спектакль уже сотни раз, в разные дни, с разными мужчинами, но сейчас воздух застрял в горле, словно, если я подниму глаза, меня столкнут с доски в кишащую акулами морскую воду. «Он просто человек», – напомнила я себе.

Человек с наихудшей репутацией во всем Нью-Йорке.

«И зачем я на него тогда уставилась?»

Сделав глубокий вдох для храбрости, я все же приподняла голову, чтобы разглядеть жениха сестры. По позвоночнику пробежала горячая волна, когда я встретилась с тяжелым взглядом Николаса. Светло-карие глаза цвета виски со льдом и плотные, темные ресницы. Они придавали ему хмурое выражение, будто он щурился на солнце, а на меня этот молодой мужчина смотрел так, словно ему представили кого-то из слуг, а не сестру будущей жены.

Я на несколько сантиметров выше Адрианы и не расстаюсь с каблуками на людях, но даже так я не доставала макушкой до подбородка Руссо. Мне очень сильно захотелось отвести взгляд и сфокусироваться на черном галстуке на уровне моих глаз, но казалось, что если я отвернусь, то проиграю. И я выдержала взгляд дона.

Мой тон был вежлив, как и всегда.

– Приятно…

– Мы уже знакомы.

«Мы… что?»

Безразличный голос Николаса буквально пробежал по моей спине, вызывая странную дрожь. Он толком еще ничего не сказал, а мне почудилось, что я стою на территории Руссо, а вовсе не Абелли. Как будто все пространство вокруг него автоматически принадлежало семье Руссо, где бы он ни находился.

Папа́ нахмурился.

– И где вы успели познакомиться?

Я с трудом сглотнула.

Во взгляде Николаса заиграло что-то опасное и веселое одновременно.

– Сегодня в церкви. Помнишь, Елена?

Сердце захолонуло. Почему мое имя на его языке звучало так, словно Николас действительно давно со мной знаком?

Папа́ напрягся, и я сразу сообразила, почему: из-за развязного тона он подумал, что я с этим мужчиной занималась чем-то непристойным. Кровь бросилась в лицо. Одна ошибка, совершенная полгода назад, и теперь отец думает, что я подкатываю к жениху родной сестры?

Я заморгала в негодовании. И это – за краткий, не столь уж и враждебный взгляд? Николас нащупал мою слабость и открыто издевался надо мной.

В груди зашевелилось недовольство. Не согласиться с доном, которому отец наверняка верит больше, чем мне, значило лишь усугубить ситуацию.

В итоге я ответила максимально непринужденно.

– Да, папа́, мы пересекались. Я забыла куртку в церкви и столкнулась с Николасом. – Я слишком поздно поняла, что сглупила: на дворе стоял июль. На службе на мне не было никакой куртки. И Николас, конечно, оказался в курсе.

Он вытащил руку из кармана и провел пальцем по нижней губе, слегка покачав головой, дескать, он впечатлен, что я ему подыграла, но чуть разочарован, что я сделала это настолько плохо.

Мне он не нравился. Совершенно.

По венам пробежал холодок, пока отец неуверенно переводил взгляд с Николаса на меня и обратно.

– Хорошо, – наконец сказал папа́, похлопав меня по руке. – Тогда все в порядке. Я уверен, у Нико есть к тебе вопросы касательно Адрианы. Ты знаешь сестру лучше всех.

Мои легкие вспомнили, как дышать, и я глубоко вздохнула.

– Да, папа́. – «Я бы лучше земли наелась».

Входная дверь распахнулась: в дом вошел брат моей мамы и советник отца, Марко, в сопровождении жены. Папа́ попрощался с нами и отошел их поприветствовать, оставив меня наедине с мужчиной, чье присутствие начинало меня почти физически обжигать.

Он смотрел на меня сверху вниз.

Я смотрела на него снизу вверх.

Уголок губ Николаса дернулся, и я осознала, что забавляю его. Щеки побагровели от возмущения. Раньше я бы пробормотала что-нибудь милое и удалилась, но это было раньше.

Теперь же я никак не могла сохранять вежливую мину, глядя в глаза Николаса или Нико, – без разницы.

– Мы не знакомы, – твердо сказала я.

Он надменно вскинул бровь.

– Уверена? А мне казалось, ты уже успела все обо мне понять.

Сердце забилось столь быстро, что мне стало страшно за собственное здоровье. Я не представляла, что ответить: ведь он был прав. Тем не менее диалог никаким образом не опровергал ни одну из моих догадок.

Николас равнодушно разгладил галстук на груди.

– Сказать, что бывает с теми, кто болтает о других слишком много компрометирующего?

– Их убивают? – выдохнула я.

Взгляд Николаса скользнул по моим губам.

– Умница. – Его голос был низким и мягким, и я почему-то на миг предположила, что сделала нечто очень хорошее.

Он повернулся, чтобы уйти, но внезапно передумал и шагнул ко мне вплотную. Сердцебиение сбилось. Наши руки столкнулись, меня словно опалило огнем.

Дыхание Николаса защекотало мою шею.

– Приятно познакомиться, Елена. – Теперь он произнес мое имя так, как и должен был сделать: без всякого подтекста. Мол, он просто вычеркнул меня из списка дел, прежде чем удалиться.

Я не шелохнулась, глядя перед собой и рассеянно отвечая на вопросы родственников.

Итак, таков мой будущий зять. Мужчина, за которого выйдет сестра.

Может, это и делало меня ужасным человеком, но часть вины свалилась с плеч и вылетела за дверь, пока порог дома переступал очередной гость.

Внезапно я обрадовалась, что подобная участь выпала Адриане, а не мне.

Глава вторая

Ничего личного, чистый бизнес.

– Отто Берман ман[7] –

Елена

Все было даже хуже, чем я предполагала.

Адриана занималась тем, что аккуратно сворачивала блузку и укладывала ее в лежащий на кровати чемодан. На ней была футболка оверсайз с изображением мультяшной канарейки Твити и яркие рождественские носки, а по всей комнате валялись рулоны туалетной бумаги.

Несколько лет назад у Адрианы случился бунтарский период, и она обрезала волосы под мальчика. Я никогда не видела мать в таком ужасе. Сестра лишилась кредитки и посещения театрального кружка в учебном заведении для девочек, и каждый день в течение месяца на нее обрушивались полные негодования взгляды. Теперь стрижка превратилась в стильное удлиненное каре, но я навсегда запомнила, что самостоятельно подстричь волосы в этом доме означало смертный приговор.

Темно-синие стены, белая лепнина под потолком, золотые акценты – комнату Адрианы можно показывать в телевизионном шоу… Если бы спальня не выглядела так, как будто в ней стошнило дизайнера костюмов. По стенам развешаны постеры известных постановок вроде «Великого Гэтсби»[8]. Трюмо завалено причудливым театральным реквизитом: перьями, шляпами и маскарадными масками. Повсюду были вещи, над чьим предназначением можно только ломать голову… как вам, например, гигантская кроличья бутафорская голова на кровати?

Вряд ли папа́ знал, что платит за весь реквизит школы драматического искусства, которую посещала моя сестра. Но отец вообще не особо интересовался Адрианой. До тех пор, пока она была на своем месте, его все устраивало.

Отец просто ее не понимал, как и Адриана – его.

Я со вздохом достала блузку из чемодана и направилась в гардеробную. Адриана проигнорировала меня, однако мы столкнулась, когда она проходила мимо с кипой джинсов в руках.

– А зачем здесь столько туалетной бумаги? – спросила я, накинув блузу на вешалку.

Адриана шмыгнула носом, но не ответила.

В последний раз я видела ее плачущей на похоронах бабушки, когда Адриане было тринадцать. Сестра оказалась одним из самых безэмоциональных людей, которых я когда-либо встречала. Возможно, ее отталкивал сам факт проявления эмоций на публике.

В животе тугим узлом свернулась тревога, но я знала: к жалости Адриана относилась так же, как к девчачьим мелодрамам. То есть ненавидела.

Я вытащила джинсы из чемодана и вернулась в гардеробную.

– Итак, куда сбегаешь? Какие страны?

Она схватила желтое бикини в горошек.

– Куба. Саудовская Аравия. Северная Корея. Выбирай.

Мы продолжили процесс упаковки и распаковки, как живой конвейер.

Я нахмурилась.

– Ты дала мне не такой уж богатый выбор. Но Саудовская Аравия точно отпадает, если ты собираешься носить купальник, – заметила я и убрала бикини в шкаф.

– Ты уже встречалась с ним? – спросила Адриана, кинув на кровать халат с узором под зебру.

Я знала, что она имела в виду будущего мужа и ответила с запинкой:

– Да. Он… э-э-э… очень милый.

– А куда мне запихнуть реквизит? – Сестра уперла руки в бедра и уставилась на небольшой чемодан так, словно только что осознала: он не тянет на сумку Мэри Поппинс.

– Думаю, реквизит должен остаться здесь.

Она поморщилась, будто собиралась заплакать.

– Но я люблю костюмы! – Теперь слезы действительно лились вовсю. – А как же Мистер Кролик? – Адриана взяла гигантскую бутафорскую голову и подняла ее вровень со своей.

– Не представляю, какие правила на таможне Северной Кореи, но ставлю на то, что Мистера Кролика не пропустят.

– А что насчет Кубы? – жалобно спросила сестра, рухнув на постель.

– Вероятно, там больше шансов.

Она кивнула, дескать, хорошие новости.

– У меня скоро постановка по «Алисе в Стране чудес». – Адриана перестала плакать и вытерла слезы.

– И кого ты играешь? – спросила я. Наверняка не Алису. Сестра не любила все мейнстримное и блондинистое.

– Чеширского Кота. – Она улыбнулась.

– Да, подходит идеально. – Я зашла в гардеробную и нашла черное платье на тонких бретельках, которое Адриана могла бы надеть на любой официальный прием. Откопать его получилось не сразу: наряд впихнули между костюмами Зельды из видеоигры-фэнтези «Легенда Зельды» и прикида Питера Пэна.

Через полминуты я положила платье на кровать.

– Тебе лучше начать собираться. Почти все пришли.

– Райан меня бросил, – спокойно сказала сестра.

Я смягчилась.

– Мне очень жаль, Адриана.

– Он не понимает, с чего я вдруг выхожу замуж, и больше не хочет со мной видеться. Похоже, не так уж сильно он меня и любит, верно, Елена? – Сестра подняла на меня огромные карие глаза.

Я помедлила.

Объяснить Адриане, что такое рациональность и немного сгладить расставание или сразу оторвать «пластырь»?

– Да.

Она кивнула.

– Скоро спущусь.

* * *

Я вернулась на первый этаж и поворачивала за угол в коридоре у библиотеки, когда в меня врезалось нечто плотное и теплое. Из меня вышибло воздух, и я вынужденно попятилась, сообразив, с кем столкнулась.

Руссо.

Тревога нервным огоньком пронеслась по телу. На этот раз мы находились не в холле, где столпились гости, нет, мы оказались совершенно одни. Николас Руссо замер, и я слышала, как колотится сердце в моей груди.

Я сделала еще шаг назад, якобы чтобы восстановить равновесие, хотя на самом деле просто отходила подальше. Наверное, включился инстинкт самосохранения.

Николас стоял напротив меня, облаченный в серый костюм с гладким черным галстуком. Мужчина занял собой весь коридор. Может, это узкий коридор? Нет, вроде обычный. «Уф, Елена, соберись».

Он наблюдал за мной: так люди обычно смотрят телевизионные передачи о животных, которые их не особо развлекают, как будто я была представителем какого-то биологического вида, но мало его интересовала. В одной руке он сжимал телефон, и я могла только предположить, что он, похоже, хотел сделать личный звонок.

А коридор справедливее было бы назвать закутком за лестницей, состоящим из сплошных арок. Несколько крупных цветков в горшках загораживали нас от основного зала, зеленая стеклянная лампа на столике озаряла пространство тусклым светом. Этого, впрочем, было достаточно, чтобы разглядеть искру недовольства во взгляде Николаса.

– Ты будешь стоять здесь и пялиться или дашь пройти?

Я моргнула.

– А если я скажу, что буду стоять и пялиться? – огрызнулась я, прежде чем успела что-либо подумать, и тут же пожалела, что не могу запихнуть вырвавшиеся слова обратно. Я никогда не позволяла себе подобной грубости, причем ни с кем – тем более с криминальными боссами. Никогда в жизни. Желудок скрутило, как юлу.

Не выпуская телефона, он провел большим пальцем по челюсти. Я представила, что он так делает именно в тот момент, когда решает, как лучше убить человека.

Он шагнул вперед.

Я снова попятилась, как будто мы были одинаковыми магнитными полюсами.

Николас опустил руку, в его глазах заплескалось изумление. Может, я сделала что-то забавное? Я внезапно четко осознала, что не хочу быть его забавой. И еще четче, что уже ею стала.

– А я думал, Милашка Абелли должна быть милой.

Откуда ему известно мое прозвище?

Не возьму в толк, что в меня вселилось, но неожиданно я почувствовала себя свободной от ласкательного имечка, возможно, как раз потому, что Николас никогда не встречал ту девочку. Я хотела быть кем-то другим. Особенно для него по какой-то необъяснимой причине.

– Что ж, вероятно, мы оба ошибались. Я думала, что джентльмены обычно извиняются, когда врезаются в дам.

– А кто-то опять предполагает и болтает, – протянул он.

В моей груди нарастал странный гул. Я покачала головой.

– Это не было предположением или болтовней.

Он вновь сделал шаг вперед, а я – шаг назад.

Спрятав руки в карманы, он пробежался глазами по моему телу. Взгляд был не столько пошлым, сколько изучающим. Словно я и правда относилась к иному биологическому виду, и он пытался понять, можно ли меня сожрать.

Николас прищурился, глядя на мои розовые каблуки.

– Значит, у тебя есть какие-то доказательства?

Я кивнула. Он продолжал пристально смотреть на меня, из-за чего было тяжело дышать.

– Мама сказала, ты вел себя как идеальный джентльмен сегодня в церкви.

– Я действительно вел себя как идеальный джентльмен.

– Поэтому разница в том, в настроении ли ты быть джентльменом, Николас…

Он ничего не ответил, поднимая взгляд от моих каблуков, но спокойное выражение его лица подтвердило мою догадку.

– И, вероятно, сейчас ты им быть не хочешь? – выпалила я и осознала, что стоило промолчать.

Его взгляд столкнулся с моим и обжег меня.

Николас медленно покачал головой.

«Ну ладно».

Я достаточно долго упрямилась, гораздо дольше, чем Милашка Абелли, кстати говоря. И я решила, что пора убираться.

– Ясно, ну… еще увидимся. – Более идиотской фразы я и выдумать не смогла, после чего попыталась обойти Николаса, однако ничего не успела: он схватил меня за руку.

Он вцепился в мою руку. Хватка уподобилась огненному кольцу, и огонь этот был грубым и мозолистым. Ледяной страх смешался в моих венах с чем-то другим, невыносимо горячим.

Николас стоял рядом со мной, и его рука на моей была нашей единственной связью.

– Составь список хобби твоей сестры. Что она любит, а что не любит, размер обуви, платьев… то, что посчитаешь нужным. Ага?

– Ага, – выдохнула я. Скольких людей он убил вот этой рукой, державшей меня за запястье? Кстати, хватка оказалась не столько сильной, сколько крепкой, из нее было невозможно вырваться. Она напомнила мне, насколько я меньше, насколько я нервничала и ощущала себя не в своей тарелке. Напомнила, что я не могу уйти, пока он не решит меня отпустить.

Теперь он наблюдал за мной с интересом. Сердце грозило остановиться, кожа горела. Николасу не следовало меня трогать, будущий ли муж он сестры или нет. Папа́ мог выйти из кабинета в любую секунду, но Руссо это совершенно не волновало. А вот меня еще как волновало, особенно после разговора ранее.

– Я отдам тебе список в пятницу на вечеринке в честь помолвки, – выдавила я и попыталась вырваться.

Он меня не отпустил. Большой палец пробежал по моим костяшкам, сбивая пульс.

– Я полагал, семья Абелли может позволить себе кольца дороже пятидесяти центов.

Я бросила взгляд на кольцо на своем среднем пальце. Оно выпало из торгового автомата и было украшено круглым фиолетовым камешком. Мысль о безделушке меня отрезвила.

– Иногда самые дешевые вещи оказываются самыми ценными.

Взгляд Николаса вернулся к моему лицу, и еще секунду мы молча смотрели друг на друга. Его рука скользнула к моей ладони. Мозолистые кончики пальцев коснулись моих, более мягких, и сердце пропустило удар.

– Увидимся на обеде, Елена.

Он удалился, исчезнув в кабинете моего отца.

Cazzo…[9]

Я облокотилась о стену, чувствуя, как отяжелело кольцо. Я могла бы снять его, положить куда-нибудь, где оно, образно говоря, не будет висеть над душой, но знала, что не стану так поступать. Еще рано.

Хватка Николаса горела на коже, как клеймо, даже когда я зашагала по коридору.

И ведь Николас опять произнес мое имя самым неприличным образом.

Глава третья

Убивали мы с улыбками, стрелять в людей для нас, славных парней, не было проблемой.

– Генри Хилл-младший[10] –

Елена

Из старого радио у бассейна раздавалась негромкая песня Билли Холидей[11]. По хрустальным бокалам стекали капли конденсата, а серебряные столовые приборы сверкали в солнечных лучах. Был жаркий июльский вечер, и легкий ветерок оказался идеальным антрактом.

Огоньки гирлянды соперничали с солнцем и вились по крыше деревянной террасы, розовые кусты, высаженные матерью, цвели буйным цветом, стулья были удобными, а еда вкусной, но обед, на который приглашена толпа незнакомых людей, по определению не мог быть по-настоящему комфортным.

«Реклама семидесятых», сидящая напротив меня, впрочем, это мнение явно не разделяла.

– Тогда коп меня отпустил и даже не конфисковал кокаин…

– Джианна, – прозвучало тихое предупреждение Николаса.

Она закатила глаза и сделала внушительный глоток вина из бокала, но замолчала.

Мне стало интересно, почему Николас ее одернул и в каких они вообще отношениях. Может, Джианна его сестра? Они явно друг друга раздражали, но я почти не сомневалась: я где-то слышала, что Николас был единственным ребенком. Пожилой дедушка, он же муж Джианны, не сказал ни слова, только хмыкал в самые неподходящие моменты. Я начинала подозревать, что у него проблемы со слухом.

Джианна и правда являлась моей полной противоположностью. Я тихая, а она болтала безо всякого стеснения и громко смеялась. Я сдержанная, а она… прилепила жвачку к льняной салфетке, прежде чем принялась за спагетти, которые поедала, не накручивая на вилку. Я даже позавидовала ее беззаботному отношению к жизни.

Тони сидел с другой стороны от Джианны. Он расстегнул пиджак и откинулся на спинку стула, выражая отчаянную скуку, но я знала его слишком хорошо. Я заметила, с каким самодовольным видом брат почесывал щетину на щеке, словно был одновременно взбешен и заинтересован происходящим. А эта смесь никогда не предвещала ничего хорошего. Он красив, но не будь я его сестрой – обходила бы парня за километр. Его безрассудность опасна для окружающих, а особенно – для него самого.

Тони заметил мой пристальный взгляд и подмигнул.

Сад наполнился разговорами и звоном столовых приборов о тарелки, но повисшее в воздухе напряжение не собиралось рассеиваться, оставляя ощущение дискомфорта, которое ветер никак не мог унести с собой. Впрочем, все вели друг с другом непринужденные беседы, поэтому, возможно, дискомфорт чувствовала только я одна. В итоге я постаралась не думать о плохом.

Долго молчание Джианны не продлилось, хотя она и не стала возвращаться к вопросу о запасах белого порошка. На сей раз она начала обсуждать лошадиные скачки: вполне приемлемая тема, к которой многие присоединились. Не то чтобы окружающие были против наркотиков – более того, здесь ежедневно появлялись люди, в чьих карманах они точно имелись, – но при публичном обсуждении этикет Коза ностра призывал делать вид, что мы являемся классическим примером типичной традиционной семьи, живущей в доме за белой дощатой оградой. Даже если в действительности наши особняки окружали железные заборы с охраной.

Адриана, к счастью, присоединилась к нам, а не отправилась в аэропорт, чтобы лететь, к примеру, на Кубу. Она сидела между отцом и женихом на другом конце стола.

Считайте меня трусихой, но я обрадовалась, что мне не надо находиться рядом с Николасом. Я была идеальной хозяйкой, у которой всегда найдется вежливый ответ даже на неприличные комментарии, (а они неизбежны в компании алкоголя), но в присутствии Николаса все слова меня покидали. Рядом с ним я теряла дар речи, у меня смещался центр гравитации, и, если честно, мне просто становилось жарко, как будто кожа решала покрыться румянцем навсегда.

Говорить с ним было неприятно, зато смотреть на жениха сестры оказалось гораздо легче. Если бы не размеры Николаса, он бы легко вписывался в типаж милого мальчика, который любила Адриана, по крайней мере, пока на его лице оставалось спокойное выражение. У него была смуглая кожа и иссиня-черные волосы, и я не могла не заметить, как сквозь рубашку проступали контуры бицепсов. Похоже, будущий муж Адрианы еще красивее при солнечном свете. Жаль, что характер его подвел.

Но самой интересной деталью во внешности Руссо являлась чернильная линия, проступающая через белую ткань рубашки. Ее было едва заметно, но я не сомневалась, что она покрывала его руку от плеча и до браслета золотых часов на запястье. У Николаса Руссо была целиком и полностью татуированная рука. Я так и знала, что джентльменский образ оказался фальшью.

Николас взглянул на меня, и я оторопела, а он наверняка сразу просек, что я за ним наблюдаю. Даже за пять стульев от меня его псевдобезразличный взгляд словно обжег мою кожу. А тон Руссо, когда он произносил мое имя, низкий и непристойный, снова начал крутиться в моей голове, как заевшая пластинка.

Чтобы не выглядеть трусихой, я выдержала его взгляд несколько секунд, не дыша, а затем отвернулась. У меня внезапно появилось чувство, что мне не стоит больше пересекаться с этим мужчиной… ради собственного здоровья.

– Я слышал, у тебя скоро выступление, Елена? – спросил дядя Мануэль, сидящий за другим концом стола. Кстати, его голос с некоторых пор всегда напоминал мне о кровопролитии, в котором он принял участие полгода назад.

Я сделала глоток вина, но не ощутила ничего, кроме привкуса ненависти.

Все разом посмотрели на меня, все двадцать пар глаз, но чувствовала я только один-единственный взгляд, который вновь буравил меня.

– Да. – Я выдавила улыбку. – В субботу.

– Ты танцуешь? – встрепенулась Джианна и тут же понизила голос. – Как здорово. Я тоже прежде танцевала, но, пожалуй, мы говорим о разных вещах.

Я оживилась.

– Ты имеешь в виду чечетку?

У нее был легкий, воздушный смех.

– Да, точно! Ты давно танцуешь?

– С детства.

– И у тебя хорошо получается?

Прямота вопроса заставила меня рассмеяться.

– Увы, нет.

Мама пробормотала нечто протестующее со своего места. Ей полагалось не согласиться: так всегда поступают матери, но как танцовщица я и правда слыла посредственностью, и мне было совсем не сложно признать свою бесталанность. Это просто хобби. Что-то, чем можно заполнить размеренное течение времени.

В детстве я любила танцевать, а теперь это, образно говоря, стало помехой. Помните то пресловутое тесное платье, из которого я уже выросла?

Разговоры поутихли, а Джианна начала гонять брокколи по тарелке, как семилетний ребенок, который не любит овощи. Ее муж хмыкнул, хотя реагировать было не на что. Она привычно закатила глаза и отхлебнула вина.

Обед продолжился, сопровождаемый бессмысленной болтовней, превосходной едой и изысканными напитками, но, повторяю, напряжение никуда не исчезло. Оно витало в воздухе, совершенно непобедимое. Как эхо, которое звучит после того, как вы что-то сказали.

Брат откинулся на стуле и принялся водить пальцем по краю бокала, который при этом издавал тонкий звон. Адриана уплетала еду за обе щеки, словно незнакомый ей мужчина, за которого она должна выйти замуж через три недели, даже не сидел рядом с ней.

Папа́ упомянул, что купил стрельбище, и новый разговор прокатился по столу, как падающее домино. На десерт подали тирамису, и я уже приготовилась, что обед вот-вот закончится. К сожалению, внутренний дискомфорт нарастал, и вскоре я не представляла, как выкрутиться из неизбежного финала.

Все началось с невинного предложения поехать на стрельбище в сугубо мужской компании. А дальше события разворачивались как дурной сон. Руссо, сидящий со мной рядом (не Николас, а кто-то из семьи Руссо, разумеется), язвительно фыркнул. Я знала, что его зовут Стефан, хотя он почти все время помалкивал.

Звон со стороны бокала моего брата резко прекратился. Темные глаза Тони впились в парня.

– Что смешного, Руссо?

Стефан покачал головой.

– У меня есть дела поинтереснее, чем смотреть, как свора Абелли не может попасть в мишень.

– Вау, – промычала Джианна.

Я на пару секунд зажмурилась. Брат не будет игнорировать подобные заявления: он запросто ввяжется в драку, причем быстрее, чем гром грянет.

– Тони, не надо… – предостерегающе сказал Бенито. Он всегда был голосом разума среди них двоих.

Но Тони даже не посмотрел на кузена и улыбнулся Стефану Руссо крайне нехорошей улыбкой.

В груди все сжалось, и я посмотрела на другой конец стола, пытаясь привлечь внимание отца, но он был поглощен беседой с Николасом и моими дядями.

– Не понимаю, о чем ты, – протянул Тони. – Я же не промазал мимо этого, как его звали? Ах да, Пьеро… – Глаза его сверкнули мрачным удовольствием. – Попал точно в яблочко.

Веселье Тони резко сменилось мертвой тишиной: все, даже те, кто сидел во главе стола, замерли, как на журнальной фотографии.

Того, что случилось потом, я не ожидала.

Пульс застрял где-то в горле, когда вокруг моей талии сомкнулась чья-то рука и грубо поставила на ноги. Голова дернулась набок, когда к моему виску прижалось холодное дуло пистолета.

Раздались крики на итальянском. Стулья с грохотом попадали, когда все вскочили. Собравшиеся не медлили и тут же вытащили оружие.

Я слышала, как отец раздает команды, но его голос тонул в моем собственном сердцебиении. Ба-дум. Ба-дум. Гулко отдающийся ритм под тонким слоем пота.

Я прожила не особо живописную жизнь, что бы вам ни говорили про красную входную дверь и позолоченный молоток. Когда мне стукнуло семь, я видела, как папа́ отрезал кое-кому палец. А дядя при мне застрелил человека, и я не забыла, как смотрела на размозженное лицо, на тело, лежащее на залитом кровью ковре, и на чудом уцелевшие широко распахнутые глаза.

Я видела ножевые и огнестрельные ранения, я видела столько красного. Но за все время мне ни разу не приставляли пистолет к голове. Я ни разу не чувствовала дула у виска. Никогда не ощущала, что могу лишиться жизни вот так просто.

Холод в венах превратился в лед.

Голос Николаса прорвался сквозь грохот крови в ушах. Низкий и бархатистый. Я мысленно ухватилась за него, как за спасательный круг.

– Положи пистолет, Стефан.

– Он убил Пьеро! – Дуло у виска задрожало, легкие сдавило, но я не пошевелила ни единым мускулом, глядя на живую изгородь, вьющуюся вдоль металлического забора.

– Тони! – рявкнул папа́. – Нет!

Я покосилась на брата, только чтобы упереться взглядом в другое дуло пистолета. Тони хотел застрелить Руссо, стоящего за мной, но из-за моих каблуков тот был не сильно выше меня.

– Ты хреновый стрелок, Тони. Но сейчас ты запросто угробишь Милашку Абелли! – разгоряченный возглас Стефана вибрацией отдался в моей спине.

– Положи. Пистолет. – Николас был спокоен, однако в его тоне чувствовался легкий оттенок враждебности, подобный океану перед штормом.

Одна секунда, две секунды. Стефан медлил…

Бам!

Что-то теплое и мокрое шлепнулось на мое лицо. В ушах звенело, голоса стали приглушенными, словно их обладатели погрузились в воду. Мужская рука резко отпустила меня, Стефан рухнул на пол с глухим ударом.

В голове крутился голос телеведущей. Слово «убийство» срывалось с ее алых губ снова и снова. Я оцепенела. Звуки вернулись, буквально заливая мир вокруг, будто выдернутые из каких-то глубин и повисшие на толстых цепях.

– Все сели на место! Сейчас же! – прогремел отец. – Мы закончим гребаный обед, черт подери!

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать и понять его приказ. И заметить, что собравшиеся неловко уселись на свои места: все, кроме отца и Николаса. Тяжелый взгляд будущего мужа Адрианы обжег мою кожу, пока я таращилась на пистолет в его руке.

– Елена! Сядь! – рыкнул папа́.

Я плюхнулась на стул.

Теплая кровь капала с моей щеки. Белая скатерть окрасилась красным. Ноги мертвого Руссо касались моих.

Я переводила взгляд с пялящейся Джианны на Тони, с наслаждением уплетающего десерт.

– Елена, – сказал папа́ с предупредительной интонацией.

Я все поняла: послушно захватила ложкой кусок тирамису и начала жевать.

Придержав рукой шляпу, я взглянула на чистое голубое небо над головой.

За исключением обстоятельств, это был действительно прекрасный вечер.

Глава четвертая

А этого ублюдка темноты

Беру себе.

– Уильям Шекспир[12] –

Нико

Эхо выстрела все еще звенело в воздухе, а повисшее напряжение заглушало даже скрежет десертных ложек о фарфор. Абелли бросали на меня осторожные взгляды в то время как члены моей семьи не поднимали глаз от тарелок: Руссо одеревенели, как и стулья под ними.

Откинувшись на спинку стула, я положил руку на скатерть и сосредоточился на сигарете, зажатой в пальцах. Во мне бушевала такая ярость, что ею можно было подавиться. Она жгла горло и грудь, окрашивала все в поле моего зрения в красный цвет.

Чуть подняв глаза, я наткнулся взглядом на Луку, младшего босса и единственного кузена, на которого можно положиться. Он утер рот ладонью в тщетной попытке скрыть довольное выражение лица. Я помрачнел, тем самым показывая, что вполне могу пристрелить и двух кузенов за день, и он тут же выпрямился, сразу подрастеряв веселье.

Он только что выиграл спор о том, сможет ли сегодняшний день пройти без происшествий. Даже выиграл вдвойне: ведь участие Милашки Абелли было бонусом. В семье вечно делали ставки, причем абсолютно на все. Ни один шанс подзаработать не оставался упущенным.

Теперь я должен ему пять чертовых косарей. И винил в этом исключительно ее – мелкую черноволосую примадонну, поскольку если бы сейчас хоть на секунду вспомнил про ее брата, то не удержался бы и пустил пулю в его дурную башку.

Иногда родственнички бесят до такой степени, что ты не против пристрелить их при удобном случае. Но одно дело – сделать это по собственному желанию, а другое – когда тебе не оставляют выбора… Меня передергивало как от щелчка кнута. Яд гулял по венам и заставлял стискивать зубы.

Папа́ любил пинать меня под ребра, когда я действовал необдуманно.

Мама, облаченная в ночнушку, курила за кухонным столом после ссор с моим отцом, когда они прекращали орать на весь дом.

У меня ныли ребра, но я крепко сжимал сигарету и не мог не признать, что яблоко падает не так уж далеко от гребаной яблони. И догадывался, что любой человек, знавший Антонио Руссо лично – даже члены моей семьи – не видел в этом никакого счастливого знака.

Отец и Коза ностра слепили меня по своему образу и подобию. Отвратительная смесь искры с бочкой пороха. То, что упускал папа́, пыталась заполнить мать. Она пыталась, несмотря на расфокусированный взгляд и характерно хлюпающий нос. В свои последние годы Катерина Руссо сделала все, что могла. Она хотела, чтобы ее единственный сын уважал женщин. Если честно, у нее плохо получилось. Сложно уважать мать, если тебе приходится каждую ночь поднимать ее с пола.

В общем, мне с детства всегда доставались любые блага, о которых я мог и не заикаться.

Мне не нужны были обаяние и уважение, дабы завоевывать женщин: обещанные должность и богатство делали все за меня с того момента, как мне стукнуло тринадцать.

Мать Луки была первой, кто собралась с мыслями и бросила на меня осуждающий взгляд. Семья могла злиться сколько угодно, но я бы не отказался хоть от одного гребаного спасибо. Я предотвратил кровавую баню, чуть было не испортившую чудесное воскресенье.

Боже. Это был всего лишь Стефан.

Он даже никому не нравился.

Кстати, далеко не каждый мужчина мог справиться с фамилией Руссо. Бабушка говорила, что наша кровь погорячее, чем у большинства. Хотя, может, она просто пыталась оправдать факт, что ее наследники являлись заносчивыми, жадными собственниками, трясущимися над вещами, которые им не принадлежали. Руссо хочет то, что ему вздумается, и всегда это получает. Конечно, различными нелегальными путями. Впрочем, возможно, бабушка и права: ведь мне совершенно точно было жарче, чем следовало.

Голос Билли Холидей, выводящий строфы песни «Я буду видеть тебя»[13], заполнил обширный задний двор, и мягкие нотки фортепьяно вторглись в напряженную атмосферу беглых взглядов и аккуратных покашливаний. Я покатал сигарету между пальцами, пытаясь унять внутренний зуд. Курил я только тогда, когда был слишком взбешен, чтобы мыслить разумно. Или в очень редких случаях, когда нервничал.

Сальватор встал из-за стола, чтобы отправить слуг по домам. Все знали, на кого они работали были так или иначе связаны с Коза ностра, но к мертвому телу на террасе и крови, струящейся по плиткам, многие, похоже, не успели подготовиться.

Я уловил только часть предшествовавшего этому разговора. Очевидно, Тони продолжал злорадствовать по поводу убийства Пьеро, очередного моего идиота-кузена. Я не знал, что сделал Тони, но открытие меня мало удивило. Расстроило, впрочем, тоже не особо. Я отнесся к смерти Пьеро как к гибели кого-то из Занетти: с такой же легкостью я мог бы выпить виски на два пальца. Ты творишь какую-то хрень, тебя убивают – и мир продолжает вертеться, ну а мой кузен натворил предостаточно.

Честно говоря, я думал, Стефан опустит пистолет. Но к тому моменту мне уже было плевать. Злость вспыхнула от выказанного им неуважения и разгорелась лишь сильнее из-за того, что он угрожал Милашке Абелли. Странно.

Мной овладело раздражение: угрожать ей мог только я. Поэтому я застрелил его к чертовой матери и смотрел, как кровь выплеснулась на белое платье Елены.

Тони чертовски хотел меня прищучить еще с тех пор, как его приятель Джо Занетти нашел свою смерть в дуле моей пушки так много лет назад, что лично я уже про тот случай и думать забыл. Я догадывался: у нас с Тони будут проблемы, но серьезно недооценивал его идиотизм и не ожидал, что он притащит свои проблемы на обед. Думаю, мысль о том, что я буду трахать его сестру, бесила парня сильнее, чем мое присутствие.

Я стряхнул пепел с сигареты прямо на скатерть и, не успев себя остановить, бросил взгляд на Милашку Абелли, а потом прищурился. Я бы отдал Луке только два с половиной косаря, если бы не она.

Кровь стекала по ее оливковой коже, но Елена продолжала лакомиться десертом, подчиняясь приказу отца. Я не был садистом, но, боже, это немного чересчур. По моему телу невольно прокатилась горячая волна до самого паха.

К слову, о садистах… Я нашел взглядом кузена Лоренцо, сидящего за пару мест от меня. Он пялился на девчонку так, как будто это было его работой. И не моим поручением, нет (их-то он всегда проваливал), скорее, жизненным призванием или вроде того. Глядя на него и не скажешь, но паршивец имел нехилую склонность к садомазо. Он пожирал взглядом Елену Абелли. Я поежился от раздражения.

Она наверняка предпочитала всякую милоту и романтику.

Может, ей нравится, когда мужчина стоит на коленях и умоляет.

Лоренцо бы с радостью так поступил.

Я бы лучше добровольно прищемил свой член дверью машины.

Сегодня в церкви она прожгла меня взглядом, и мне даже стало интересно, что могла Милашка Абелли иметь против меня. Я слышал эту кличку, причем задолго до того, как встретил Елену. Невинное прозвище, ставшее известным (особенно среди мужчин), поскольку она была не только мила характером, но еще и хороша фигуркой.

За последнюю пару лет я наслушался про ее задницу больше, чем хотелось бы, что меня порядком достало. Когда что-то нахваливают, реальность в итоге оказывается сплошным разочарованием. Правда, не на этот раз, поэтому, полагаю, в проигрыше здесь остался именно я.

Я переставал слушать, когда окружающие начинали трепаться о ней. Прежде я никогда не видел ее, но кузен часто трещал об одной и той же телке, будто я ему за это платил, что подбешивало. Даже ее имя меня изводило, словно собаку Павлова. В общем, когда ее отец заявил, что в жены она не годится, я не стал спрашивать, почему, а спокойно подписал договор насчет второй сестры Абелли.

А потом увидел ее в церкви.

«Твою ж мать».

Кузены западали на любую женщину младше пятидесяти. Любую, если у нее имелось хоть одно выдающееся качество. Неудивительно, что я никогда не верил их сплетням.

А она оказалась живым эротическим сном любого мужика.

Эта фигура… Да ей бы на разворот журнала. А волосы и вовсе стали моей слабостью: черные, шелковистые, достаточно длинные, чтобы дважды намотать на кулак. Мысль пронеслась у меня в голове совершенно без спроса. В церкви. Боже.

Но что прожгло меня сразу до самого члена, так это ее лицо, приятное и открытое. Настолько милое, что я сразу понял, откуда взялось ее прозвище. Уж точно не благодаря характеру, судя по убийственному взгляду.

Я наблюдал за ней с задней скамейки дольше, чем следовало. Смотрел, как она дарила одинаковую улыбку каждому подходившему к ней мужчине. Я будто глазел на очередь, выстроившуюся на встречу с Ее Величеством.

Мои сто девяносто сантиметров роста сложно назвать незаметными, но она игнорировала меня еще полчаса, а потом одарила враждебным взглядом.

Милашка Абелли была милой со всеми, кроме меня. Я бы рассмеялся, но по неясным причинам разозлился. Впервые с тех пор как я стал боссом, кто-то отнесся ко мне с очевидным неуважением. Может, это по-детски с моей стороны, но сразу же захотелось показать Елене Абелли, что я о ней тоже невысокого мнения.

Любая женщина, окруженная щедрым мужским вниманием, должна быть заносчивой пустышкой. По ее розовым дизайнерским каблукам было видно, что Елена любила тратить отцовские деньги. Ее сестра нацепила шлепки-сандалеты. Я, вероятно, сэкономлю миллионы долларов, когда женюсь на Адриане.

Кстати, Адриана была странной, но привлекательной. Если воспринимать ее отдельно от сестры, она казалась сногсшибательной, но рядом с Еленой сливалась с обоями. Мне это прекрасно подходило. Не хотелось бы иметь жену, на которую дрочат все мои кузены.

Не то чтобы мне было плевать, на ком я женюсь. Мне пора завести супругу, и в моем мире это означало прибыль. У Сальватора возникло небольшое разногласие с мексиканцами, которое начинало превращаться в проблему.

Старость смягчила мужика. После свадьбы я должен помочь ему найти корень проблемы и решить ее так, как учили меня: пулей в голову. Брачный союз делал меня в разы богаче, не говоря уже о том, что под моим контролем оказывалась большая часть города.

Волна пробежала по позвоночнику, когда взгляд Елены задержался на моем лице. Я почувствовал жар и раздражение. Я намеревался все проигнорировать, но не сдержался и уставился на Милашку Абелли. Затылок зудел, но я не отвел глаз, пока она не отвернулась.

После того столкновения в церкви я задался целью выяснить, почему она не могла быть моей женой. Выяснилось, что Милашка Абелли сбежала из дома, отдалась какому-то мужчине.

Я знал, что отнюдь не порушенная девственность являлась причиной, по которой Сальватор не предложил мне Елену. Это было лишь предлогом. Сальватор не хотел, чтобы она доставалась мне, и я не мог его винить. Я бы на его месте поступил точно таким же образом.

А почему Сальватор без проблем отказался от второй дочери, понять было несложно.

Адриана сидела рядом со мной, наряженная в черное платье, закинув ногу на ногу. Каштановые волосы до плеч скрывали ее лицо: она наклонилась вперед и что-то рисовала ручкой прямо на ладони.

Я не сказал ей ни слова с тех пор, как она с опозданием явилась к столу. Если честно, я почти забыл, что невеста вообще находилась возле меня. Пожалуй, пришло время узнать будущую жену поближе.

– Что ты рисуешь?

Адриана помедлила, но затем показала мне свою маленькую ладошку.

– Это кролик! – вырвалось у меня, потому что там действительно был, мать его, кролик.

Она поджала губы и вернулась к рисованию.

– Это Мистер Кролик, – поправила она меня тоном, который наверняка привел бы меня в ярость.

Но дальше злиться уже было некуда, поэтому я пожал плечами и начал мысленно в деталях планировать, что сделаю с ее братом.

* * *

– Справа или слева?

Тони заиграл желваками, но не сказал ни слова. Он сидел возле письменного стола родного отца, как будто был на совещании. Кровь капала с губы на белую рубашку, однако на лице до сих пор застыло выражение мрачного удовлетворения.

Я врезал ему. Еще раз.

Разбитые костяшки горели.

Он стиснул зубы, но не издал ни звука. Тони из тех парней, которых настолько пьянит собственная дурь, что они даже не чувствуют боли. Но я собирался заставить его почувствовать хоть что-то, прежде чем покину комнату.

Солнечные лучи освещали кабинет Сальватора сквозь жалюзи, подсвечивая пылинки в воздухе. Гости давно разошлись, можно было с уверенностью утверждать, что прием потерпел фиаско. А это означало, что мне предстояло еще больше обедов и торжественных вечеринок. Ни одна из семей не хотела рисковать и знакомиться друг с другом на таком пышном мероприятии как свадьба: ведь могла случиться ситуация, подобная сегодняшней, – и тогда все бы превратилось в кровавую резню на глазах у детей и женщин.

Лука застыл у двери и сверлил затылок Тони ледяным взглядом. Бенито и еще один его кузен помладше, ближе по возрасту к Адриане, замерли у стены, скрестив руки на груди. Сальватор с сокрушенным видом сидел за столом.

Я бы мог развязать целую войну за смерть Пьеро, и, вероятно, именно по этой причине Сальватор позволял мне все. И еще потому, что жизнь дочери оказалась под угрозой из-за идиотизма сына.

– Ты облажался, Тони, – сказал Сальватор, сцепив руки в замок над деревянной поверхностью стола. – Я ведь тебя предупреждал, но ты все равно натворил дел. Если бы с Еленой что-то произошло, ты бы сейчас уже плавал брюхом кверху в Гудзоне. Тебе повезло.

– Повезло, – издевательским тоном повторил Тони. Он потер челюсть и добавил: – Слева.

В груди заворочалось удовлетворение.

«Значит, справа».

Глава пятая

Всегда есть три точки зрения.

Моя, твоя и правда.

– Джо Массино[14] –

Елена

Я шла по коридору под песню «Мисфитс»[15], просачивающуюся из-под двери комнаты Адрианы. Оказавшись у себя, я начала раздеваться прямо по пути в ванную. Даже не взглянув в зеркало, включила горячую воду и встала под душ.

Меня словно жгло огнем.

Что-то должно смыть с меня жуткие воспоминания. Сегодняшний день вернул меня на полгода назад, к прошлому, когда на моем лице была его кровь.

Горячая вода хлынула, заставляя волосы липнуть к щекам и плечам. Я представила, что красный цвет, стекающий по телу и воронкой уходящий в слив, это обычная краска. Если бы от чувства вины было избавиться столь же просто.

Я закрыла глаза.

Крики. Холодное дуло у виска. Одна секунда, две. Замешательство…

Бам!

Мои глаза распахнулись.

Этот выстрел точно прогремел не в моей голове.

Волна мурашек пробежала по затылку. Хотелось надеяться, что Тони всего-навсего разгромил очередную бабушкину вазу. Но до сегодняшнего дня я и не задумывалась, какие последствия могли ждать брата после того, что он устроил…

Я выскочила из душа и вытерлась так быстро, как только могла. Не стала расчесывать мокрые волосы, влезла в футболку и шорты, а затем выбежала из комнаты и кинулась вниз по лестнице. Мраморный пол холодил босые ступни. Я завернула за угол в направлении кабинета отца и снова врезалась во что-то плотное.

Столкновение вышибло воздух из легких. Я летела так быстро, что наверняка плюхнулась бы прямо на пол, но, когда я покачнулась, меня удержала рука. Очень теплая и тяжелая рука, обнявшая за талию.

– Господи, – раздраженно пробормотал Николас.

Мы оказались притиснуты друг к другу, внутри у меня все сжалось. Тело покрылось мурашками, но времени что-либо анализировать уже не было. Николас отодвинул меня в сторону и удалился. А мне оставалось только смотреть, как он уходит дальше по коридору.

Безразличие его «младшего босса», протопавшего следом, задело меня, и, к своему изумлению, я даже обрадовалась, что врезалась именно в Николаса, а не в него.

На талии осталось жгучее ощущение, а сердце колотилось одновременно и от столкновения, и от нарастающего беспокойства.

– Ты убил моего брата?

– Стоило бы, – коротко ответил Николас, прежде чем дверь захлопнулась.

Я вздохнула с облегчением, но поняла, что ошиблась, стоило Тони вывалиться из кабинета отца, шатаясь, подобно пьяному. Он был по пояс голый, рубашка оказалась обернута вокруг руки. На мраморный пол капала ярко-алая кровь.

Надо сказать, что брат высокий, в меру мускулистый и покрыт шрамами, включая два пулевых ранения и бесчисленное количество других «украшений». О происхождении последних я лишь могла догадываться: вероятно, он заполучил отметины на нелегальных боях, в которых участвовал.

При виде меня Тони не сказал ни слова, но тем не менее я побрела за ним на кухню. Прислонившись спиной к двери, я наблюдала, как он достал из шкафчика бутылку виски и долго не мог открыть ее одной рукой. В конце концов брат добился своего, прижав емкость к груди, сделал большой глоток прямо из горла и сел у кухонного острова.

– Уйди, Елена.

– Тебе нужно показаться Вито. – Он служил викарием в церкви, но имел достаточно опыта в медицине и умел латать раны. Это же благое дело, как ни крути.

– Я в порядке. – Брат сделал новый глоток из бутылки, пролив немного виски на голую грудь.

Нет, Тони вовсе не был в порядке. Он испачкал в крови столешницу и смахивал на пьяного еще до того, как принялся пить так, будто кто-то только что разбил ему сердце.

– Я позвоню Вито. – Я направилась к беспроводному телефону у холодильника.

Брат бросил на меня виноватый взгляд.

– Прости, Елена. Я не знал, что так получится. Честно.

У меня сжалось сердце.

– Я тебя прощаю.

Он издал слабый смешок.

– Зря.

Тони всегда выглядел самодовольным, но, когда улыбался своей настоящей улыбкой, напускное бахвальство пропадало, и он становился обаятельным. Такого брата я любила, хоть и видела очень редко. Наверное, чтобы выжить в этом мире, людям приходится становиться худшими версиями себя.

Я и понятия не имела, почему он убил Пьеро, кем бы тот ни был, но мне хотелось думать, что брат поступил подобным образом исключительно в целях самозащиты. Тони сызмальства живет по гангстерским законам, и, хотя мои цепи тоже тугие, его ноша, конечно, ничуть не легче.

– Ничего не могу поделать, – ответила я.

Я начала набирать номер, но брат покачал головой.

– Не надо звонить Вито. Я прекрасно себя чувствую.

– Нет, Тони. Выглядишь не очень, серьезно.

Смуглое лицо брата побледнело и покрылось испариной.

– Я в порядке, Елена.

Я вздохнула. Как же типично для отца: оставить Тони истекать кровью и не позвать никого ему на помощь. Но я отложила телефон: ведь брат говорил тем самым голосом. Даже если Вито и приехал бы, он бы к нему не вышел. Слишком упрямый.

Скрестив руки на груди, я прислонилась к столешнице. С волос все еще капала вода.

– Почему тебе не нравится Николас?

Он фыркнул и опять глотнул виски.

– По многим причинам.

– И какая первая?

– Он трахнул мою девушку.

Я вскинула брови.

– Дженни?

Очередной глоток.

– Она тебе сказала?

Тони покачал головой.

– Он прислал мне фотографию.

«Вау».

– И ты уверен, что это была она?

– Бабочка на пояснице.

– О… ну… весьма грубо с его стороны.

Если честно, жалеть Тони сложно. Он изменял Дженни со служанкой Габриэллой, и наверняка в списке имелись и другие. Николас, впрочем, не казался мне человеком, который спит с чужими девушками просто так, поэтому у меня закрадывались сомнения…

– И чем ты ему насолил?

На губах Тони появилась нехорошая улыбка.

Бинго! У каждой истории всегда есть две стороны.

Он сделал еще глоток, и я нахмурилась, глядя, как кровь капает с края стола и собирается в лужицу на полу. Алкоголь только усиливал кровотечение, так что я выпрямилась и убрала бутылку от губ Тони. Виски полилось по подбородку и груди брата.

Он недобро прищурился, но едва смог ворочать языком.

– Черт возьми, Елена. – Он выглядел либо очень пьяным, либо пребывал на грани обморока.

Я размотала рубашку с его руки и в ужасе отскочила.

– Боже! Тебе нужно в больницу, Тони!

Дыра от пули прошивала ладонь брата насквозь, как будто пистолет прижимали в упор. Я прикрыла рот, борясь с подступающей тошнотой, и попятилась, собираясь найти Бенито, но внезапно Тони действительно потерял сознание. Он завалился набок, оставляя кровавый след по всей столешнице, и с глухим тяжелым стуком впечатался в кухонный пол.

«Черт, черт, черт».

– Бенито! – закричала я.

– Ты чего орешь? – спросила Адриана, которая вошла в кухню. Сестра успела переодеться и была в легинсах космической расцветки и спортивном лифе.

– Твой жених застрелил Тони!

– Насмерть? – Она вскинула бровь, выбирая себе яблоко получше из миски на столе.

– Где мама? – спросила я.

Сестра пожала плечами, отковыривая наклейку с зеленого яблока.

Я вздохнула.

«Ладно. Если вы хотите играть в эти игры…»

Толкнув дверь, я крикнула в коридор:

– Я звоню в службу спасения!

Как по мановению волшебной палочки, в кухню ворвались Бенито, Доминик и папа́.

Отец смерил меня сердитым взглядом, но затем заметил единственного сына, лежащего на полу в алой луже. Он что-то тихо сказал Бенито – он всегда говорил тихо, когда злился, – и мои кузены подхватили Тони: один под руки, другой за лодыжки, и вынесли из кухни.

– Не к Вито, – сказала я отцу, – а в больницу.

– Да, Елена, мы его отвезем. – Он отмахнулся, изучая пятна крови.

Я продолжала смотреть на отца, пытаясь понять, говорит ли он правду. Папа́ никогда не отвозил никого из нас в больницу без предварительного скандала.

Папа́ бросил на меня взгляд, чувствуя мое недоверие.

– Там не хуже, чем в клинике, – огрызнулся он.

Уф! Я не представляла, куда они потащили Тони. Наверное, к частному доктору, которому отец всегда отваливал кучу денег.

– Эй, кто-нибудь видел мои цветные карандаши? – перебила нас Адриана.

Глава шестая

За каждым богатством скрывается преступление.

– Лаки Лучиано –

Елена

Может, поначалу у меня и не было уважительных причин недолюбливать Николаса Руссо, но после того как мы познакомились, а его пуля прошла в паре сантиметров от моей головы, у меня оказалось достаточно поводов испытывать к нему глубочайшую неприязнь. Не забудьте и про то, что он прострелил руку Тони.

В общем, уже без разницы, что там было в корне всего.

Тони отсутствовал целую ночь. Лишь двадцать минут назад, вернувшись с танцев, я узнала, что брат будет в порядке. Ему пообещали семидесятипятипроцентную вероятность того, что верхняя конечность полностью восстановится.

Кстати, Дженни вызвалась переехать в его квартиру, чтобы помогать. Упомянув это, мама закатила глаза: ей очень не нравилась подруга сына. Ну а я, узнав, что девушка изменила Тони с Николасом, тоже не была уверена, что и думать. Я бы на ее месте уже давным-давно бросила бойфренда – зачем оставаться с кем-то, если не собираешься быть ему верной? Складывалось впечатление, что Дженни от него нужно только одно.

Я сидела на диване, скрестив ноги, и смотрела документальный фильм о гуманитарных кризисах. На мне до сих пор были легинсы и топ с открытым плечом. Я взмокла после танцев. На дворе стоял один из самых жарких летних дней, а Бенито всю дорогу до дома отказывался закрывать окна в машине и включать кондиционер. Он сказал, что ветер творит чудеса с его шевелюрой, однако я так и не смогла остыть.

Я прижала к лицу бутылку с холодной водой.

Входная дверь с грохотом распахнулась, в холле прогремел голос отца. По позвоночнику побежали мурашки: я ощутила чужое присутствие и сообразила, что пришел еще и Николас, даже не успев услышать глубокий и безразличный голос. В животе что-то странно заворочалось.

Я продолжала пялиться в телевизор, но не замечала происходящего на экране, целиком сфокусировавшись на звуках в холле.

Кто-то миновал двойные двери гостиной, затем раздался звонок телефона.

– Ответь, – сказал папа́, – я буду у себя.

Воцарилась тишина, и я предположила, что Николас кивнул. Поступь отца постепенно стихла: он шел дальше по коридору.

– Да? – протянул Николас. Двухсекундная пауза, а затем: – Твою мать.

Я напряглась. Тон у Руссо был такой, словно он намеревался кого-то немедленно убить. Внезапно я услышала шаги: значит, Николас уже находился в гостиной и приближался ко мне. Прежде чем я успела обернуться, он наклонился через мое плечо и выхватил пульт.

– Эй! – возмутилась я.

Не удостоив меня ответом, он переключил канал. «Срочные новости», сообщала надпись внизу экрана, а светловолосая телеведущая описывала задержание крупной партии наркотиков на границе.

Николас стоял за моей спиной, но настолько близко, что кончики моих собранных в хвост волос касались его живота. Я осторожно оглянулась. Вцепившись в низкую спинку дивана обеими руками, он уставился на экран, игнорируя мое присутствие. Грубо и без какого-либо уважения к чужому личному пространству.

Пульс бился в ушах, а сердце спотыкалось от чего-то похожего на предвкушение. Непроизвольная физиологическая реакция порядком раздражала. Мне не нравился этот мужчина – и неважно, как сильно бьется сердце, но мне неожиданно стало наплевать, насколько было бы неприемлемо сейчас ему дерзить.

– Твои?.. – спокойно спросила я. – Какая жалость.

Он дернул меня за хвост.

– Не нарывайся, – рассеянно пробормотал он низким голосом.

В груди потеплело, как будто я только что сыграла с огнем и не обожглась. Сразу же захотелось попробовать еще раз. Неужели именно так у людей появляется зависимость?

– В доме есть еще семь других телевизоров, Руссо.

Он снова дернул меня за хвост, но теперь потянул пряди к себе, чтобы мне пришлось откинуть голову назад и посмотреть на него. Николас прищурился.

– Я начинаю сомневаться, что пресловутая Милашка Абелли вообще существует.

Я сглотнула.

– Ты стрелял в моего брата.

Его кулак… Что? Да, он наматывал на него мой хвост. Раз. Два раза.

Николас опять перевел взгляд на телевизор.

– Тони заслуживал кое-чего похуже.

Этот парень что, собирался смотреть телевизор, держа меня за волосы? Боже. Вероятно, из-за того, что моя голова оказалась наклонена под весьма необычным углом, у меня нарушился кровоток: кислорода в мозг явно поступало недостаточно. А от Николаса так приятно пахло мужчиной и мылом, что зрение расфокусировалось.

– Ты не судья и не присяжные, – выдохнула я.

Руссо посмотрел на меня.

– Тебя из-за Тони почти грохнули, а ты его защищаешь?

– Он мой брат.

Николас помрачнел.

– Он идиот.

Из коридора донесся мамин возглас, Николас медленно размотал мои волосы и отошел в сторону.

Мать переступила порог гостиной секундой позже.

– Нико, не знала, что ты сегодня нас навестишь! – воскликнула она натянутым голосом. Маме тоже не нравилось, что Руссо стрелял в Тони, но она наверняка была в курсе, что обязательно случится нечто подобное, поэтому терпеливо отсиживалась в спальне. – Останешься на обед?

– Мам, я уверена, у него еще полно дел…

– Звучит заманчиво, Селия.

– Замечательно, – сказала мама так, словно имела в виду как раз обратное. До чего же хорошо быть с ней заодно. – Тогда я распоряжусь насчет столовых приборов.

– Спасибо.

Мать вышла из комнаты, и вскоре ее шаги стихли.

– Знаешь, что меня раздражает? – сурово спросил Николас, и сказанное им почему-то вызвало у меня чувство азарта.

Я фыркнула.

– Когда что-либо предполагают или болтают лишнее? – ответила я и продолжила смотреть телевизор, притворяясь, что мне абсолютно все равно.

Но стоило Руссо подойти ко мне поближе, как сердце моментально затрепетало.

Я затаила дыхание, пока он неторопливо клал пульт на мои колени, а потом прошептал мне на ухо:

– Умная девочка.

По шее пробежали мурашки, но Николас уже уходил, напоследок добавив:

– Больше так не делай.

* * *

Солнце палило нещадно. Мне казалось, что если я лягу на плиточный пол во внутреннем дворике, то стану примерно той же прожарки, что и мой стейк.

– В самом деле, Селия, – жаловалась бабуля, – здесь жарче, чем в аду, и кровавое пятно на террасе до сих пор не оттерли.

Я уже переоделась в шорты с высокой талией и короткий топ, обнажавший тонкую полоску живота, однако по спине все равно скатилась капля пота.

– Тебе полезен свежий воздух, – ответила мама.

– Съедобная еда бы тоже не помешала, – пробурчала бабуля, гоняя по тарелке креветки так, словно они еще были живые.

По большей части я не поднимала глаз от своей порции, поскольку Николас сидел напротив меня. На нем не было пиджака, и он закатал рукава рубашки. Я оказалась права. Чернильный узор начинался от запястья и змеился до самого верха. Мне редко встречались мужчины с татуировками, по крайней мере, настолько заметными. Из всего орнамента я смогла разобрать только туз пик, вытатуированный с тыльной стороны предплечья. Вероятно, Руссо сроднился с прозвищем Туз, которым его, насколько я знала, окрестили. Ну да, возможно, я успела прочитать о Николасе несколько интернет-статей.

Он сидел рядом с Адрианой, причем оба они вели себя непринужденно. Моя сестра даже одарила жениха укоризненным взглядом, потому что он уперся в ее ногу коленом. Странно представлять их парой, но я уже видела, как они общались, что в принципе являлось достижением. Кажется, даже Мистера Кролика упомянули. Раньше я считала, что они друг другу совершенно не подходят, но начинала сомневаться в этом предположении.

Родители что-то обсуждали, бабуля ковырялась в тарелке, и тут Адриана выпалила:

– Это называется мэнспрединг.

Николас взглянул на невесту.

– Что?

– Мэнспрединг. То, как ты сидишь.

Он не ответил, но откинулся назад, положил руку на спинку стула Адрианы и еще шире раздвинул ноги, устраиваясь поудобнее.

Сестра помрачнела.

Ладно, наверное, я поторопилась рассуждать о том, насколько они друг другу подходят.

– Знаешь, Нико, – начала бабуля, – я совсем тебя не виню, что ты подстрелил Тони. Парень давно нарывался, а его отец вообще ничего не делал.

Папа́, явно обративший внимание на разговор, хмыкнул.

– Мальчишка расколотил мне четыре вазы. Не знаю, что бы я с ним сделала, если бы он выстрелил в еще одну, – добавила бабуля, словно это было самой жуткой вещью, когда-либо совершенной Тони.

– Рад слышать, – протянул Николас.

Мама бросила на нее хмурый взгляд, а бабушка торжествующе улыбнулась, уставившись в тарелку. Ну а я твердо решила, что никогда не буду жить в одном доме со свекровью.

Я нерешительно прикусила губу. Я терпеливо ждала, когда смогу задать отцу вопрос, и момент казался вполне приемлемым. Папа́ всегда проще в чем-то убедить в присутствии других людей, возможно, он боялся показаться тираном.

Вот уже полгода я никуда не выходила из дома, не считая занятий танцами. Ну не мог же отец наказывать меня вечно?

– Папа́, – проговорила я, – у одного из танцоров в студии в ближайшее воскресенье намечается вечеринка по случаю нашего летнего выступления. Я хотела спросить, можно ли мне пойти…

– Вечеринка будет у какой-то девочки? – спросил он.

Я поежилась под пронзительным отцовским взглядом.

– Вообще-то… его зовут Тайлер.

Бабуля фыркнула.

– С каких пор тебе нравятся бета-самцы, Елена?

Я осуждающе покосилась на нее, чтобы бабуля не подавала отцу неправильные идеи.

Пока папа́ размышлял, за столом воцарилась тишина. Я нервно сглотнула, щеки горели под взглядом Николаса.

Папа́ сделал глоток вина и поставил стакан на скатерть.

– Адрес места и информация о хозяине. И Бенито поедет с тобой.

Я выдохнула. Неужели меня помиловали? Грудь сдавило чувством вины: ведь я совсем не заслуживала прощения.

– Спасибо, папа́.

– Пойду-ка я в дом, пока совсем не растаяла, – сказала бабуля, вставая из-за стола. – Худший день для того, чтобы обедать на улице, Селия. Не знаю, чем ты думала.

Глава седьмая

Мы не ломаем наших капитанов.

Мы их убиваем.

– Винсент Джиганте[16] –

Елена

– Пощади мои уши! – Мама поморщилась, когда я пересказала ей сюжет книги для ее литературного клуба. – Даже не жалею, что не прочитала ее.

Но она ни одну из них не читала – это приходилось делать мне.

– Ладно, мне пора, – сказала она, надевая одной рукой туфлю и сережку – другой. – Отец и Бенито уже отъехали. Доминик пока что на цокольном этаже. Кстати, помоги сестре выбрать приемлемый вкус для свадебного торта. Tua zia Liza[17] ждет ответа сегодня. Пожалуйста, Елена!

Я вздохнула и слезла с родительской кровати.

– Уже ушла! – крикнула мама напоследок.

До меня донеслось тихое: «Ну наконец-то». Бабушка как раз проходила по коридору в сопровождении служанки Габриэллы. Они были на вечерней прогулке, то есть, вероятно, минут пять отдыхали на террасе и сплетничали.

Пару минут спустя я распахнула дверь на кухню. Адриана в желтом бикини в горошек по-турецки сидела на столешнице, облокотившись локтями на колени и подперев кулаками подбородок. Перед ней стояли две тарелки с кусками тортов.

– Какие вкусы? – спросила я, останавливаясь перед островом.

Солнце было единственным источником света и вычерчивало контур окна на столешнице.

– «Розовое шампанское» и «Сладкий лимон», – ответила Адриана таким тоном, словно на самом деле вариантами были «Вкусный мусор» и «Гнилой абрикос». Сестра собиралась тянуть до последнего. Просить ее сделать выбор свадебного торта – все равно что велеть Адриане написать уравнение для путешествий во времени.

Я попробовала оба торта, отщипнув выпечку пальцами.

– Лучше «Сладкий лимон», – сказала я, открывая шкафчик в поисках какой-нибудь емкости.

Обычно я не занималась танцами по вторникам, но из-за приближающегося концерта мы репетировали каждый день. Мышцы бедер заныли, когда я поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до чашки на самой верхней полке. Бенито и остальные кузены были высокими, но постоянно разбирали низко стоящие стаканы, чтобы просто побесить девушек в семье.

– Я больше склонялась к «Розовому шампанскому»! – простонала Адриана.

– Значит, «Розовое шампанское», – согласилась я, наливая в чашку воду из диспенсера в холодильнике.

Сестра помотала головой:

– Нет, не годится.

– Тогда «Сладкий лимон».

– Тоже не пойдет.

Я вздохнула. С моей сестрой и монашка начнет материться. Облокотившись на холодильник, я взглянула на Адриану поверх кромки чашки.

– Почему ты в купальнике?

– Я хотела искупаться в бассейне, но мама меня перехватила и сказала, что запрещает мне покидать кухню, пока я не выберу вкус для торта.

Подумав секунду, я улыбнулась:

– Мама ушла.

Адриана сразу же оторвалась от тарелок и с надеждой и теплотой посмотрела на меня.

Час спустя торты были позабыты. Из радио у бассейна неслось «Не прекращай верить»[18], а блики жаркого солнца блестели на воде, когда я вынырнула на поверхность. Капли воды стекали по спине, а я все ближе подбиралась к сестре, нацепившей темные очки и лежащей на надувном матрасе. В бассейне Адриана была дивой. То есть скучной.

Я перевернула матрас.

Адриана, отплевываясь, стянула очки и убрала с лица мокрые пряди волос.

– Не понимаю, почему ты не можешь просто оставить меня… – Она осеклась.

Бассейн находился сбоку от дома, и нам были видны главные ворота. Я проследила за взглядом сестры и заметила подъезжающий грузовик компании по стрижке газона.

«Ох, нет».

Прежде чем я успела возразить, сестра выскочила из бассейна.

– Адриана, не надо, – предостерегающе начала я, и внутри все буквально перевернулось. Я не знала, как сестре удавалось так долго встречаться с Райаном без ведома отца: она даже подделала расписание и вписала туда дополнительный урок, чтобы проводить это время с бойфрендом, но вот пересекаться с ним здесь и сейчас было слишком опасно.

Адриана умоляюще взглянула на меня.

– Я просто хочу с ним поговорить.

– И что ты собираешься ему сказать? Что выходишь замуж через три недели?

– А кто в этом виноват? – огрызнулась она.

«Упс».

Сестра никогда не бывала со мной так резка. Может, мы последнее время особо не общались, хотя о чем тут побеседуешь? О ее свадьбе? Тем не менее Адриана никогда прежде не проявляла ко мне враждебности.

– Я не сделала ничего такого, чего ты бы тоже не сделала, Адриана.

– Угу. Но я действительно хочу кое-что ему сказать. Вот ты бы, например, хотела поговорить… – Сестра бросила взгляд на кольцо на моем пальце. – Ну… с ним, если бы могла, правда ведь?

Хотела бы я? Не знаю. Может, поэтому вина и ощущалась как тяжкий груз, который я ежедневно таскала на плечах. Все как-то бессмысленно. Даже не ради любви. И я оказалась единственной оставшейся в живых.

– Помни о камерах, – предупредила я сестру. На цокольном этаже имелся пульт системы видеослежения, Доминику надо было лишь бросить взгляд на экраны, дабы увидеть, что происходит вокруг дома. Я сделала глубокий вдох и постаралась не обращать внимания на тревогу и адреналин, заполнивший вены. – Гостиная. Посиди с ним там, чтобы быть начеку.

Садовник приезжал по вторникам и пятницам, чтобы подравнять газон и почистить бассейн, поэтому машина не должна была вызвать у Доминика подозрений. Оставалось только надеяться, что кузен, как обычно, полностью поглощен компьютерной ролевой игрой «Скайрим» и не собирался никуда подниматься. К счастью, Бенито отсутствовал: а уж он всегда был более внимательным.

Я нашла глазами Райана. Он стоял рядом с грузовичком и пялился на нас. На нем даже не было униформы, только простая рубашка и джинсы. Я застонала.

«О чем он вообще думает?»

Адриана просияла.

– Спасибо, Елена! – И вот она уже бежала к нему.

Я лежала на спине, раскинув руки, меня грело солнце, вода плескалась по бокам. Закрыв глаза, я размышляла о том, каково было бы жить без сестры. Как долго я бы шлялась по дому, пока меня не постигла бы та же участь, что и Адриану…

Кстати, а позволит ли папа́ посещать мне занятия в следующем семестре? Наверняка у меня ничего не выгорит: этот поезд уже ушел.

Меня отстранили от всех лекций по литературе и обществознанию полгода назад. Кроме того, я свободна от любой работы и от каких-либо – желанных или нет – обязанностей, однако сейчас, пока вода поддерживала меня и мягко вращала по кругу, мне казалось, что я тону. Погружаюсь в ошибку прошлого. Я никогда ее не исправлю, но могу попробовать искупить.

И искуплю единственным способом, который мне оставался.

Мои мысли прервало тихое бурчание двигателя.

Я распахнула глаза.

Подплыв к краю бассейна, я ухватилась за бортик и увидела, как рядом с грузовичком Райана припарковался блестящий черный автомобиль. Я не знала, кому он принадлежал, но дверь распахнулась и наружу вышел худший человек из всех, кто только мог приехать.

Меня прошиб холодный пот. На горизонте замаячила катастрофа. Еще больше крови. Молодые безжизненные глаза. Нет. Ничего такого больше не повторится.

Я вылезла из бассейна и направилась к крыльцу, игнорируя желание двигаться в противоположную сторону. Николас, который держал в руке конверт из плотной желтоватой манильской бумаги, захлопнул дверь машины.

Кожу жгло, босые ноги замерли на краю дорожки.

Я стояла в белом бикини, мокрая, и сердце билось как бешеное.

Когда взгляд незваного гостя наконец достиг меня, мужчина застыл как вкопанный. Мы уставились друг на друга. На нем были черные строгие брюки и белая рубашка с короткими рукавами. Я сглотнула. Почему-то казалось, что он обнаженнее меня. Одна рука была покрыта чернильным узором, вторую украшали лишь мускулы под гладкой загорелой кожей.

Волна тепла спустилась к животу и разлилась по телу.

Дышать становилось все тяжелее, а Николас смотрел на капли воды, сбегающие вниз по моему телу. Каждая капля, падающая на бетон, ощущалась как еще одна спичка, загорающаяся в тесном пространстве между нами. Взгляд Николаса остановился на моем лице, глаза сузились.

– Ты всех гостей так встречаешь?

Я моргнула, удивленная грубым тоном. Не могу сказать, что когда-либо стояла практически обнаженная перед чужим мужчиной и вызывала у него злость.

– Некоторых. – Я попыталась отвечать непринужденно, но внезапно у меня перехватило дыхание.

Николас покачал головой и хмыкнул, дескать, я его позабавила. Но ни о каких забавах, конечно же, и речи не шло, что было заметно по заигравшим желвакам молодого дона. Раздражать людей мне доводилось нечасто, и я не могла понять, нравилось мне это или нет.

Когда он направился к входной двери, я похолодела и сделала шаг вперед.

– Николас, подожди!

Он косо взглянул на меня.

– Папа́ нет дома, – выдавила я.

– Я в курсе, – сказал он и снова направился к двери.

Сердце захолонуло.

Не задумываясь (потому что иначе я бы струсила), я догнала его и торопливо преградила ему дорогу. Ник резко остановился и пробуравил меня взглядом.

Теперь сердце обезумело, как потревоженная струна. На мне не было каблуков, и Николас казался еще больше и опаснее.

– Ты не можешь туда войти. Так… неправильно, пока отца нет дома. – Папа́ не мог пригласить этого мужчину в гости в свое отсутствие. Как Руссо вообще проехал через общие ворота? Впрочем, я уже знала: Николас делал то, что хотел, независимо от правил, и папа́ наверняка все понимал, когда жених подписывал стандартный в наших кругах контракт.

Глаза Николаса сверкнули.

– У тебя есть секунда отойти в сторону, пока я тебя не подвинул.

– Попробуй. Вымокнешь до нитки. – Каким-то непостижимым образом я посчитала это остроумным ответом, но в итоге мы лишь оба осознали, что я была полуголой и промокшей. Ветер стал горячее, воздух – плотнее.

Николас стиснул зубы и шагнул вперед. Я не шевельнулась. Белая рубашка почти соприкоснулась с моим белым верхом от купальника. Грудь покрылась мурашками в предвкушении, и от ощущения скатывающихся по животу капель стало щекотно. Тепло его тела, как живое, впитывалось в мою кожу и подзывало приблизиться вплотную, прижаться к Николасу.

Он наклонился ко мне, и низкий голос раздался у моего уха, отбирая способность дышать:

– Тебе повезло, что я сегодня занят.

Хриплый звук прокатился по шее, вызывая стаю мурашек. Невольно мелькнула мысль: «А что бы он сделал со мной, если бы не был занят?»

Наши пальцы соприкоснулись, когда он вложил в мою руку конверт.

– Положи отцу на стол. – Николас сделал шаг назад. Все мое тело горело. – И не вздумай совать туда нос. – Хотела бы я сказать, что от его тона меня словно холодной водой окатило, но куда там.

Я прищурилась. Солнечный свет превратил янтарные глаза Николаса в золотые.

– Ваши дела – последнее, что интересует меня в жизни.

Он помрачнел.

– Отлично.

Еще секунду мы смотрели друг на друга. Он позвенел ключами, которые вытащил из кармана и опять медленно шагнул назад, прежде чем развернуться и направиться к машине. Я смотрела ему вслед: со спины Николас был ничуть не хуже, чем с лица.

Он открыл дверь машины и громко заявил:

– К слову, я Нико! Никто, черт возьми, не зовет меня Николасом.

Пока он выезжал на дорогу, я поклялась с этого момента звать его исключительно Николасом. Я вошла в дом, положила конверт на отцовский стол и внимательно посмотрела на небольшой сейф в углу комнаты. Поежившись, подошла к нему и дернула за ручку, хоть и знала результат заранее. Заперто.

Вина заставляла меня цепляться за малейшие ошметки надежды.

Я проверила каждый ящик огромного стола из красного дерева, хотя, конечно же, понимала: я не найду того, что нужно. Папа́ хранил банковские реквизиты под замком, но однажды был просто обязан оступиться.

И тогда этой семье придется заплатить за отнятую ими невинную жизнь.

Я вышла из кабинета и обнаружила, что Адриана выпихивает Райана через парадный вход.

Скрестив руки на груди, я отметила ее неровно завязанный сбоку верх купальника и надетые наизнанку трусы. Значит, пока я спасала ее задницу, она сексом занималась? Вот же мелкая… уф.

Когда Райан убрался восвояси, Адриана прислонилась к стене, бледная и довольная.

Я разочарованно поджала губы и развернулась к лестнице.

– Точно, «Сладкий лимон»! – воскликнула я и начала подниматься по ступеням.

Глава восьмая

Дайте девушке правильные туфли – и она сможет покорить весь мир.

– Мэрилин Монро[19] –

Елена

Язамерла в дверях комнаты Адрианы и зажмурилась, отказываясь верить своим глазам.

– Папа́ тебя убьет, – сказала я.

– Ну и хорошо, – пробормотала она в ответ и провела кисточкой очередную длинную дугу по прислоненному к стене холсту. На рисунке была бы радуга, если бы только полосы не оказались черными.

С тех пор как к нам заезжал Райан, сестра была мрачнее тучи. Она посещала занятия, но остальное время проводила в своей комнате. Вот уже неделю над домом висело черное облако из ее эмо-рисунков и сентиментальной музыки. Я снова начинала чувствовать себя виноватой, однако ни на грамм не хотела поменяться с ней местами. Я предпочту жениха, который не будет отличаться ни грубостью, ни излишней сексуальностью (а ведь этот еще, по слухам, и бабник). Да, такой расклад вполне неплох. Может, звучит странно, но для меня все было предельно логично.

С первого этажа донесся смех, и я опять на миг закрыла глаза. Вечеринка по случаю помолвки Адрианы началась пять минут назад, а сестра сидела на полу в комбинезоне, перепачканная в краске.

Я почувствовала, как взрыв папиного темперамента маячит на горизонте, и понимала, как попаду ему под горячую руку, как самая легкая добыча. Адриана никогда не реагировала, когда папа́ срывался на нее, что раздражало отца, поэтому он обычно переключался на меня.

– И о чем ты вообще думаешь? – Я направилась к гардеробной, хотя совершенно не горела желанием копаться в нарядах в поисках случайно найденного платья, которое она могла бы надеть.

– О том, что я ненавижу жениха. Он наглый. Ты ведь его видела… Елена, ты можешь себе вообразить, что я занимаюсь с ним сексом?

Я притормозила, помотала головой и продолжила изучать вешалки с одеждой.

– Э-э-э… нет. Не собираюсь даже пытаться представить.

Адриана вздохнула.

– Пару часов назад я осознала, что мне придется заниматься с ним сексом.

Я согласно хмыкнула, даже не удивившись, что сестре это пришло в голову только сейчас. В эксцентричном мозгу Адрианы очевидные вещи превращались в потайные секреты загадочного мира. Удивительно, что она всегда на ура справлялась с любыми уроками и имела больше друзей, чем я могла и мечтать.

– И я подумала, может, он не просто так раскидывает ноги так широко? Он же везде большой. Потом я забеспокоилась, начала искать картинки – то есть видео – с голыми мужчинами такого размера… и теперь мне еще неспокойнее.

– Ты смотрела порнуху, – с каменным лицом сказала я, застыв на пороге гардеробной и наблюдая, как Адриана рисует под черной радугой Мистера Кролика.

Сестра наклонила голову набок, разглядывая «шедевр».

– Да, наверное, это так называется.

– Адриана!

Сестра застонала. Я повернулась к двери спальни, где уже стояла наша разъяренная мама в красном коктейльном платье. Извергая поток итальянских ругательств она направилась ко мне, выхватила платье, а потом метнулась к Адриане и отвесила дочери подзатыльник.

– А ну, быстро в душ!

Адриана с бурчанием поднялась на ноги.

– Порно! – Еще больше итальянского. – Как ты смеешь?

У меня вырвался смешок.

Мама бросила на меня уничтожающий взгляд, и я быстро притворилась, что кашляю. Вечно она появляется в самый неподходящий момент. Ничего от нее не скроешь.

– Елена, утихомирь Руссо. Не дай бог, он снова начнет стрелять в гостей.

– Я? И что я должна сделать?

Ответом мне были еще несколько бранных предложений на итальянском, которые даже не относились к сути дела. Когда мама взрывалась, она говорила о чем угодно, кроме того, что бесило ее здесь и сейчас. На этот раз, например, речь шла о разбитой ею сегодня любимой фарфоровой тарелке, о том, что бабуля опять жаловалась на обед, а садовник не явился. Последнее определенно только к лучшему…

Гости продолжали прибывать, пока я спускалась по лестнице. На мне было розовое макси-платье с чокером и туфли с бантами, обвязанными вокруг щиколоток, а распущенные волосы я зачесала на одну сторону. Хоть я и не одобряла будущий брак Адрианы, это еще не означало, что я бы упустила возможность принарядиться. Если честно, сегодня наступил лучший день за всю неделю.

– Елена! – взвизгнула кузина София, едва переступив порог.

Я посмотрела на девятнадцатилетнюю Софию. «Взвизгнула» – самое точное описание ее интонации. А еще у кузины всегда было озорное выражение лица.

– Я скучала по тебе! – София набросилась на меня с объятиями, заставив по инерции попятиться.

– Мы виделись в церкви в воскресенье! – засмеялась я.

– Ага! – София смачно расцеловала меня в обе щеки и отстранилась. – Но с тех пор столько всего произошло! – Она не присутствовала на том злосчастном обеде, но я прекрасно знала свою семью и не сомневалась: даже моя трехлетняя кузина Кейтлин сможет пересказать произошедшее в таких деталях, будто видела все воочию.

– А где Сал? – спросила я. Ее старший брат был, по сути, мужской версией Софии.

– Столкнулся с Бенито на крыльце. Всякие «мужские разговорчики». – Она закатила глаза. – Ладно. Найду чего-нибудь выпить. А потом поговорим про Нико, о котором я столько слышала.

– Посмотри на пятно крови на террасе: этого тебе хватит, – сказала я.

– А я слышала другое. По словам мамы, он даже горячее Дэвида Бекхэма.

– Я не в курсе, кто такой Бекхэм.

У кузины отвисла челюсть.

– Ты живешь в танке, Елена. Слишком много книг, слишком мало телевизора.

– Цитата века, – сухо пробормотала я, когда она заметила очередного кузена, взвизгнула и бросила меня.

На некоторое время я осталась в одиночестве. Окна и двери во внутренний двор были открыты, и летний воздух свободно гулял по дому. Был чудесный вечер, и я молилась, чтобы он не завершился столь же печально, как обед с семьей Руссо. Тони сегодня не присутствовал, поэтому шансы на успех стремительно возрастали.

Я развернулась, намереваясь найти отца и предупредить его, что у Адрианы возникла заминка с платьем, и пусть он передаст это Николасу, но ничего не успела. Входная дверь снова распахнулась. Во рту появился привкус горечи, но бежать было уже поздно.

У Николаса Руссо худшая репутация из всех мужчин, которых я встречала в своей жизни, спору нет. Однако каким-то образом, находясь рядом с ним, я обретала смелость быть собой, а не Милашкой Абелли, которую все знали и которой я должна оставаться до гробовой доски. Но, к сожалению, люди погружаются в дурные привычки, общаясь со старыми знакомыми: вот так и меня затягивала бездна лживых улыбок и лживых словечек, и я не представляла, как оттуда выбраться.

– Елена.

Хлопнула дверь, кожу обдал поток теплого воздуха, и – боже мой! – как же мне захотелось оказаться далеко отсюда.

Тем не менее я вежливо улыбнулась.

– Оскар.

Чуть старше тридцати лет, с волосами оттенка «грязный блонд», всегда одетый в дорогой костюм и цветной галстук, Оскар Перес блистал классической харизматичной красотой. Он никогда не знал недостатка в женском внимании, но предпочитал исключительно мое общество. Оскар работал на папа́ и часто посещал вечеринки, но, поскольку в последнее время мероприятий у нас было немного, я не видела его уже несколько месяцев (еще со времен того самого инцидента), что стало для меня большим облегчением.

Увы, все хорошее однажды заканчивается.

– Ты прекрасна, как всегда, – сказал Оскар, целуя меня в обе щеки и задерживая губы на каждой неприлично долго. – Demasiado hermosa para las palabras[20].

Я ничего не поняла, но предположила, что это как-то касалось моего симметричного лица.

Я уставилась на голубой галстук, идеально подходящий к цвету глаз Оскара.

Перес вызывал у меня отвращение.

Оскар Перес был самым светлым колумбийцем, которого я когда-либо встречала, но почему-то я презирала этот смазливый светловолосый образ. Как же он обманчив!

– Спасибо, – сказала я, пытаясь сделать шаг назад, но Оскар обнял меня за талию, а потом его рука спустилась к пояснице и еще ниже.

У меня скрутило живот. Оскар был худым и высоким, его энергия обволакивала меня, я ощутила гадливость.

Он всегда был пошлым: легко касаясь пальцами того, чего ему не позволено. Достаточно близко, чтобы заставить меня чувствовать себя некомфортно, и одновременно – далеко, чтобы папа́ его не пристрелил. А если он сейчас перегнет палку, поверит ли мне отец?

Оскар чуть отшатнулся, чтобы посмотреть мне в глаза, но руку не убрал. Холод пробежал по коже в тот момент, когда я осознала, что никогда не смогу избежать прилипшего прозвища и людских ожиданий. Я буду Милашкой Абелли для всех, кроме жениха родной сестры. Но Николас Руссо в этом смысле не представляет угрозы. Он женится на Адриане. Я ничем не рискую: мне не придется выходить за него замуж, а значит, нет вероятности того, что мои действия повлияют на его отношение ко мне. И нечего бояться. Верно?

Ну а большинство мужчин, посещавших наш дом, являлись моими потенциальными мужьями. Зачем делать хуже себе самой?

Пальцы Оскара впились в мою поясницу, и он наклонился к моему уху.

– Я слышал, ты натворила еще дел с тех пор, как мы последний раз виделись.

Сердце бешено забилось. Оскар всегда вел себя неприлично, но хотя бы был вежлив, если так вообще можно выразиться. Он никогда не вторгался в чужое личное пространство.

Его слащавый тон внезапно превратился в жестокий.

– Я был очень разочарован, когда узнал обо всем, Елена. Ты же понимаешь, почему, правда?

Я содрогнулась – мой худший кошмар, похоже, воплотился в реальность, – однако мне не следовало принимать его слова всерьез. И как он осмелился на такое? Обвинять его во лжи, впрочем, я не собиралась.

– Ну конечно, – выдохнула я.

Я не осознавала, насколько крепко Оскар меня держал, пока он не разжал руку, и я не отпрянула, уставившись на уродский голубой галстук. Мне потребовалась секунда, чтобы догадаться: мы уже не одни, и чье-то присутствие за моей спиной могло означать лишь одно… кто-то стал свидетелем этой сцены.

Оскар настороженно посмотрел поверх моего плеча и фальшиво улыбнулся. В его глазах плескалась злоба.

– Увидимся позже, Елена. – Он поцеловал мою руку, с гримасой отвращения посмотрел на дешевое кольцо и исчез в глубине дома, как выпущенная из клетки змея.

Я таращилась на дверь, прокручивая его намек в голове. Ненависть просочилась в грудь и свернулась на своем любимом месте. Но, вероятно, именно Оскара Переса я и заслуживала…

Я медленно развернулась, скользнув взглядом по черному жилету и галстуку, и поглядела в темные глаза Николаса.

– Вот это и есть Милашка Абелли? Я, надо признать, не впечатлен.

Если Оскар был угрожающей тенью, то он бледнел по сравнению с Николасом, от которого исходило тепло. Этот мужчина притягивал к себе, а не отталкивал, что было гораздо опаснее.

В воздухе еще витала память о моем бесхребетном поведении, и я не сумела быстро переключиться на Нико.

– Прошу прощения, – прошептала я, пытаясь его обойти, но он схватил меня за руку.

Я даже не успела проанализировать выражение его лица, как он уже тащил меня к двери. Грубая ладонь жгла кожу огнем, разливая жар по моему телу и достигая низа живота.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы обрести способность нормально говорить, а когда у меня наконец получилось, голос звучал робко и весьма неуверенно.

– Что ты делаешь?

Он был зол. Иначе вряд ли бы решился коснуться меня посреди холла, куда могли в любую минуту нагрянуть гости.

Николас проигнорировал вопрос.

– Где мой список?

Я нахмурилась, прежде чем вспомнила, что он имел в виду.

– Я, э-э-э… забыла про него.

Стоя под рассеянным светом лампы на крыльце, я слышала, как Бенито и Сал смеются и болтают. Они стояли возле одной из машин на парковке, но разглядеть их толком не удавалось: уже стемнело. Хватка Николаса была мягкой, но сильной, поэтому у меня не оставалось иного выбора, кроме как следовать за ним по гравиевой дорожке за угол особняка.

Я и понятия не имела, что мы делаем, но альтернативой было вернуться в дом, где свободно разгуливал Оскар. Выбор очевиден, хоть и удивителен, учитывая, что совсем недавно на моих глазах кое-кто застрелил члена своей семьи.

Николас замер на углу, отпустил мою руку и привалился к кирпичной стене. Секунду спустя оранжевое пламя зажигалки осветило его лицо золотистым огнем, и он поджег сигарету, которую держал в губах.

– Ты куришь? – Глупый вопрос, учитывая, что он уже выдувал облако дыма, лениво посматривая на меня.

– Иногда, – напряженно ответил он и взглянул на висящие над нашими головами камеры наблюдения. Прислонившись к стене, он находился в слепом пятне, зато я, скорее, маячила прямо по центру экрана в «цокольных» владениях Доминика.

Что подумали бы люди, если бы меня снова застукали наедине с мужчиной, с которым я не должна быть? Меня захлестнула волна тревоги, и я шагнула в сторону, чтобы спрятаться от камеры.

Взгляд Николаса был тяжелым, даже разъяренным, но я не представляла, что такого натворила. Я бросила взгляд на звездное небо. Оно было прекрасно, но вряд ли Руссо вывел меня на улицу, чтобы полюбоваться звездами. Точнее сказать, он выглядел так, будто вообще не хотел меня видеть.

Я вздохнула.

– И почему мы здесь?

Ночь была темной, однако я уловила недовольное выражение, мелькнувшее на его лице.

– Увидел, как тот хрен хватал тебя за задницу. Стало интересно, прокатит ли у меня.

На секунду сердце замерло, но я сразу прищурилась. У меня есть причины терпеть Оскара, но от будущего мужа сестры я такого сносить вовсе не обязана. Я попыталась уйти, но мозолистая рука ухватила меня за запястье.

– Останься. – Это не было ни просьбой, ни приказом. Почему Руссо хотел, чтобы я находилась рядом, хотя явно на меня злился? Как же он груб и непонятен. И с какой стати он держит меня за руку, таскает туда-сюда и согревает своим присутствием? Я могла предположить, что Николасу Руссо с детства доставалось все, чего он хотел, а без братьев и сестер ему даже никогда ничем не приходилось делиться.

Я коротко вздохнула и высвободилась из цепких пальцев. Глупо, но я собиралась остаться. А затем подумала, что поступаю так лишь потому, что нужно изучить Николаса ради сестры. И вовсе не потому, что при виде его что-то горячее сразу же расцветает внутри меня.

Я покосилась на сигарету Николаса. Она была маленькой и безобидной. Я не знала, как она бы выглядела в моей руке, но мне вдруг стало интересно.

Похоже, Николас заметил мой взгляд: вытащил сигарету изо рта и протянул мне. Решил поделиться? Он смотрел на меня молча, полуприкрыв веки, как обычно смотрят на солнце.

Пульс сбился.

Шесть месяцев прошло с тех пор, как я последний раз касалась мужчины – вероятно, поэтому я реагировала на обнимашки и одну сигарету на двоих как наивная школьница. Контакт с парнями не был для меня чем-то обычным, даже до того момента, как на моем пальце обосновалось кольцо.

Я взяла сигарету, а он наблюдал, как я подношу ее к губам и вдыхаю. Кашель пробил меня сразу же, глаза наполнились слезами.

В его взгляде появилась ирония, прежде чем он протянул руку и отобрал сигарету, причем наши пальцы соприкоснулись.

– Я еще не закончила! – запротестовала я, продолжая кашлять. Если уж я собралась курить, намеревалась сделать это правильно. Зовите меня перфекционисткой, но я не могу бросать дело на половине или делать что-либо плохо.

Я смотрела, как он зажал сигарету зубами в том же месте, где только что находились мои губы. Я мысленно взмолилась, чтобы он не заметил, как кровь бросилась мне в лицо. Почти все слова, которые я слышала от этого мужчины, были резкими, краткими или требовательными, но на любые его действия тело реагировало так, будто он творил магию. Che palle[21].

Меня привлекал будущий муж родной сестры.

Он снова протянул мне сигарету.

– Только не так много на этот раз.

Я послушалась и вдохнула совсем чуть-чуть. Облако дыма заклубилось у губ лишь пару секунд спустя. Кровь наполнило томное наслаждение, голова закружилась.

Дул теплый ветерок, мерно трещали цикады, и я делила сигарету с мужчиной, о котором ничего не знала.

– Мама меня убьет, – сказала я под аккомпанемент смеха кузенов, рассыпающегося по ветру.

Николас выбросил окурок, выдохнул облако дыма и затушил сигарету ботинком.

– Ты маме все-все рассказываешь?

Я взглянула на звездное небо. Ответ был отрицательным: я вообще мало кому что-то рассказывала. Ничего важного, по крайней мере.

– Она почует дым, – призналась я, разглядывая созвездия. Покосилась на Николаса и смутилась: он внимательно смотрел на меня. Я покраснела, словно каждому сантиметру кожи резко стало горячо.

– Иди сюда. – В его глубоком голосе таилось что-то невероятно притягательное.

Сердце пропустило удар.

Понятно, как Николас получал всех женщин на свете: просто говорил «Иди сюда» вот таким тоном. С другой стороны, меня по какой-то причине будоражила его нарочитая грубость.

Я всегда делала то, что мне говорили, особенно если речь шла о мафиози, но ни единый шаг, сделанный по направлению к Николасу, не был продиктован покорностью. Я была мотыльком, летящим на огонь, и стремилась оказаться достаточно близко, хотя и понимала, что спалю дотла крылья.

Я затаила дыхание, когда его рука опустилась на мою талию. Чуть сжав пальцы, он притянул меня ближе, пока моя грудь не коснулась его. Пульс бился где-то в горле, а его кожа была такой горячей, что тепло доходило до моего живота.

Я и не заметила, когда он наклонился к моим волосам.

– Никакого дыма. – Тембр был ласкающим, но привычно грубоватым.

Его ладонь соскользнула с моей талии на бедро, а потом Николас отстранился, оставив мой бок гореть в огне. Он оттолкнулся от стены, и я шагнула назад, давая ему пройти. Он замер и обернулся.

Теперь голос Николаса стал холоден, безразличен и пропитан профессиональным приказным тоном, в котором он оказался так хорош.

– Чтобы список завтра был у меня, Елена.

Глава девятая

Вы хотите спросить, не ношу ли я с собой членскую карточку с надписью «Мафия»?

– Вилли Моретти[22] –

Нико

Соблазн выглядит как полуголая, невинная и насквозь промокшая девушка.

А я ничем не отличаюсь от тупых кузенов.

К таким двум выводам я с раздражением и обреченностью пришел за эту неделю. У меня было работы по горло, а я мог думать лишь об одном.

О Елене Абелли, разумеется. Такой, черт бы ее побрал, мокрой.

Она стояла рядом со мной. С волос капала вода, и Елена Абелли смотрела на меня своими нежными карими глазами с таким милым выражением на лице. Длинные мокрые волосы и тело, какое бывает только у порнозвезд. Иисусе, да не могло оно быть реальным! В чем я себя почти убедил, однако оно преследовало меня, даже препятствовало мне, управляло моими действиями.

К сожалению, оно было более чем реальным. Каждый идеальный квадратный сантиметр.

По неизвестной причине, тот факт, что она может встречать гостей в таком виде, меня крайне донимал. И что, папа́ разрешает ей бегать полуголой, когда в доме полно чужих мужчин? А мог ли я, на правах будущего мужа ее сестры, велеть ей напялить хоть какую-то гребаную одежду?

Ни разу в жизни мне не приходилось желать, чтобы девушка оделась, уж тем более девушка с такой задницей, как у Елены Абелли. Раздражение царапало грудь изнутри, и я знал, что, если в голове начинали носиться иррациональные порывы, это означало лишь одно и никогда не кончалось ничем хорошим ни для кого.

Ночь озаряли гавайские факелы тики и гирлянды оранжевых огоньков. Мы сидели за столом на заднем дворе дома Абелли. Атмосфера была расслабленной, наверняка из-за того, что Абелли держались одной стороны, а Руссо – другой.

Слуга налил Адриане шестой бокал вина, который я тотчас забрал и поставил возле своей тарелки с десертом.

Взгляд невесты прожег в моей щеке дыру.

– Тебе еще слишком рано, мать его, пить, – буркнул я.

Она вздохнула и пробормотала, что ей просто необходимо выпить, дескать, она хочет забыть какие-то загадочные видео.

Нам полагалось «узнать друг друга получше», как предложила ее мать, но мы едва ли обменялись несколькими фразами, хотя меня это и не особо волновало. В основном потому, что здесь находилась сестра Адрианы, и все силы уходили на то, чтобы не пялиться в том направлении. Девчонке готово целовать задницу все мужское население Нью-Йорка, а мне совершенно не хотелось присоединяться к групповому онанизму.

Однако вспышка розового в углу двора привлекла мое внимание, и я не успел остановить себя от невольного взгляда. Елена играла в крокет с кузинами и Бенито. И, конечно же, примадонна была на каблуках. Я думал, что оценка ее характера будет достаточно отталкивающей и подействует на меня, как густое облако спрея от комаров или перцовый баллончик. К несчастью, желание ни капли не угасало. Уж точно не в тот момент, когда я глазел на нее, и не тогда, когда она говорила своим мягким, обволакивающим голоском, который проникал в мою плоть и прямиком стекал сразу в пах.

Теперь я понимал, чем восхищались кузены.

Итак, меня можно записать в одну группу с этими идиотами… Просто смешно.

Но я знал, в чем дело. Я – Руссо. Мы всегда хотели недостижимого, и для меня недостижимым было затащить Елену Абелли в постель всего на один гребаный раз.

– Тебе не нравится моя сестра? – спросила Адриана.

Господи, а она проницательная. Надо будет запомнить.

Я отхлебнул виски.

– Я нормально отношусь к твоей сестре.

– Хм, – равнодушно и одновременно недоверчиво промычала она.

Именно так и проходили наши разговоры. Коротко и безо всяких эмоций. Я не мог решить, то ли мы идеальная пара, то ли Адриана быстро сведет меня с ума своими причудами.

Взгляд остановился на светловолосом придурке, который болтал с дядей Елены. Я не был знаком с ним, но сразу сообразил, что не стал бы ему помогать, получи он огнестрельное ранение посреди улицы. В груди что-то горело от одного взгляда на него. Чуть ранее я едва сдержал порыв разбить его физиономию об дверь. Но Елена Абелли не была моей заботой, даже если кровь Руссо в моих венах и кипела от одного ее присутствия.

– «Янкиз» или «Метс»?[23] – Адриана высыпала всю соль из солонки и теперь рисовала в ней рожицы.

– «Ред Сокс»[24], – сухо ответил я.

– Боксеры или брифы?

– Нагишом, – соврал я.

Она покосилась на мой член, скрытый штанами, и тут же отвела глаза, поджав губы.

– Скучная игра.

Меня начинало это забавлять. Девчонка чертовски странная. И я прекрасно понимал, что именно поэтому Сальватор и предложил мне Адриану. «Не подходит», – сказал он про Елену.

«Черта с два!»

Да ни один мужик во всей Коза ностра не отказался бы от Елены из-за того, что та не девственна. Сальватор просто не хотел отдавать любимую Милашку Абелли, по крайней мере, точно не мне. Он, наверное, думал, что так мне насолил.

Я согласен на странную. С ней не будет скучно. Да и выбор более дальновидный. Кто знает, со сколькими мужчинами спала Елена? Я дон. Если бы взял в жены девчонку, которую перетрахала половина Коза ностра, то стал бы посмешищем. Мне бы пришлось убить их всех, а у меня и без того дел навалом.

Лука облокотился на перила и переглянулся с моим кузеном Рикардо, который сидел неподалеку и молча наблюдал за обстановкой. Лука поднял два пальца вверх, кивнув на девушек на лужайке. Рикардо покачал головой. Обменявшись еще парой безмолвных жестов, парни кивнули.

Что ж, вечеринка оказалась нудной, чтобы начать делать ставки на глупые игры в крокет, в отличие от прошлого насыщенного событиями воскресенья. Я не собирался все портить, разбив чью-нибудь черепушку об дверь.

Я бросил взгляд на Елену и обнаружил, что она смотрит на меня. Тем же взглядом, с которым она сказала: «Попробуй. Вымокнешь до нитки». Я старательно проигнорировал вспыхнувший в паху пожар. Слова звучали невинно, но она даже не задумалась, что любой мужчина рад быть настолько мокрым, насколько она бы захотела. И не от гребаной воды из бассейна, разумеется.

Поначалу я думал, что тот, кто дал ей прозвище, никогда не встречал ее вживую, но чем дольше я за ней наблюдал, тем ситуация становилась яснее. Елена выглядела напряженной, когда перечила мне, словно для нее это в новинку, как будто она ожидала, что я возьму ее рукой за горло и сдавлю.

Не то чтобы у меня не мелькала подобная мысль, но, вероятно, все же не в таком прямом контексте.

Милашка Абелли пыталась отрастить крылышки.

Вот и славно.

Сердце в груди забилось в удовлетворении, когда она повиновалась мне, не задумываясь. Вспыльчивый мужчина во мне хотел знать, насколько она послушна. А Руссо жаждал понять, сколько бы она мне позволила.

Я уже касался ее, причем гораздо больше, чем следовало. Поделился сигаретой, только чтобы увидеть ее губы в том месте, где секунду назад были мои. И я уже неплохо представлял эти маленькие розовые ноготки вокруг конкретной части моего тела, а вовсе не сигареты.

Я всего-то коснулся ее талии, но тепло и мягкость до сих пор жгли ладонь.

Светловолосый придурок схватил Елену за руку, когда она проходила мимо, и дернул к себе, что-то прошептав на ухо. Во мне поднялась волна враждебности. Откинувшись на спинку стула, я положил руку на стол, подальше от пистолета, поскольку внезапно захотелось пристрелить еще одного мужчину во дворе дома Абелли.

Папа́ взглянул на только что произошедшее без особого волнения.

Я пересчитал зубы кончиком языка. Ребра распирало от сильной боли.

Елена сдержанно кивнула, придурок отпустил ее руку, давая уйти. Милашка Абелли, ничего не скажешь!

– Как его зовут? – спросил я Адриану, кивнув в сторону блондина, чье присутствие начинало меня утомлять.

– Оскар Перри… нет, Перец. – Она нахмурилась. – Нет, не так. Оскар Что-То-Там. Черт, теперь я хочу перца.

– И что он делает для твоего отца?

Адриана сморщила лоб.

– Не знаю. Он стремный. Вечно липнет к Елене.

Я сухо хмыкнул.

– А кто не липнет? – В церкви ее встречали будто она была Матерью Божьей.

– И то правда, но ей на всех плевать. Сестра влюблена.

Я прищурился.

– Она… что?

– Влюблена.

По венам хлынуло нечто темное и совершенно ненужное.

Адриана посмотрела на меня так, словно только сейчас осознала, что сболтнула лишнее, и осушила целый бокал вина разом. Я даже не заметил, когда она добыла алкоголь.

Я раздраженно покачал головой.

– Если тебя вывернет наизнанку, я тебе волосы держать не буду. Я таким не занимаюсь.

– Сестра подержит, – заявила она, будто уже планировала сблевать. – Похоже, мы закончили узнавать друг друга получше?

– Точно.

– Слава богу, – пробормотала она, поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к одной из своих громогласных кузин. Та девчонка мне уже представилась. Если честно, она подошла ко мне и сказала: «Мама права, Дэвиду до тебя далеко», – после чего подмигнула и испарилась.

До чего странная семейка.

Я взял очередной стакан виски с подноса слуги, игнорируя подсевшего кузена Лоренцо. Он распахнул пиджак и запихнул руки глубоко в карманы. Черт знает, где его носило, но я бы предпочел, чтобы он был где угодно, только не пялился на Елену Абелли. Уже от одной мысли под кожей все зудело.

Повисла пауза, пока Лоренцо провожал взглядом аппетитный зад Елены – и это была настоящая тюремная приманка. Милашка Абелли пересекала лужайку.

– Что он тебе сделал? – Лоренцо кивнул на светловолосого придурка.

Вероятно, я плохо скрывал желание всадить в него пулю.

– Выбесил меня, – буркнул я, поболтав виски в стакане.

– Что-то серьезное, значит. Тебя сложно выбесить. Дай угадаю. Оскорбил маму?

– Нет.

– Отца?

– Нет.

– Твоего самого красивого кузена? Сто девяносто ростом, темноволосый, с большим членом…

– Лоренцо? – сухо сказал я.

– Да?

– Отвали.

Лоренцо засмеялся, хлопнул меня по плечу достаточно сильно, чтобы часть виски выплеснулась из стакана, а потом ушел.

Как я и говорил, мои кузены абсолютные идиоты.

Глава десятая

• Губят ли нас амбиции, наша кровь или похоть –
• Как алмазы, нас режут нашей же пылью.

– Джон Уэбстер[25] –

Елена

Оно было серебряным, крохотным и светоотражающим. Я почти могла разглядеть в нем свое лицо. Я имею в виду, конечно же, платье Джианны. Длинные серьги с перьями, зеленые туфли на каблуках и волосы, скрученные на макушке, плюс отсутствие макияжа за исключением красной помады, – таков был ее вечерний образ.

– …если соберешься так делать, то выбирай стриптизера-мужика. Поверь мне на слово. – Она разговаривала с моей пятнадцатилетней кузиной Эммой, которая устроилась на кухонном острове и со скучающим видом потягивала через трубочку пунш.

Я отошла от тетушек, обсуждавших девичник Адрианы. На другом конце стола сидела бабуля с чашкой кофе. До нас донеслась только часть разговора Джианны, фраза утонула в семейном шуме.

Я покачала головой, отчасти позабавленная, но главным образом чувствуя себя весьма неуютно. Слова, которые Оскар Перес прошептал мне на ухо, камнем лежали в животе. Он притянул меня к груди и велел улыбнуться, мол, улыбка это и есть моя дивная belleza[26] – что бы это ни значило. Я не знаю испанского и не горю желанием учиться. Этот прекрасный язык в его устах звучал чрезмерно грубо и агрессивно.

Я ненавидела, когда меня просили улыбнуться. Как будто моя улыбка – исключительно их собственность.

Оскар не уточнил, с чего вдруг он так недоволен, что я сбежала и переспала с другим мужчиной, но я могла найти этому лишь одно объяснение: он считал, что я стану его женой. Сложно вообразить, что папа́ бы на такое согласился, особенно учитывая, что Оскар не итальянец, однако мне пришлось сидеть рядом с ним за ужином, хотя раньше ничего подобного не случалось.

– Ты несчастна.

Я подняла взгляд от царапин на деревянной столешнице и посмотрела в бабулины карие глаза, а затем покачала головой.

– Неправда. – Я бы никогда не позволила мужчине вроде Оскара отнять у меня счастье.

– Из тебя плохая врунья, cara mia[27].

Я промолчала, не зная, что ответить.

– Мелкие проблемы кажутся такими большими, когда ты молод, – вздохнула она. – Я тоже постоянно волновалась… Прямо как ты. И что мне это дало? Ничего. Не трать время на то, что не можешь изменить. – Бабуля поднялась, опершись рукой на стол. – Я пойду спать.

– Доброй ночи, бабуль.

Она повернулась ко мне.

– Знаешь, что надо сделать, когда несчастен?

У меня не было сил спорить и возражать, что я отнюдь не несчастна, поэтому я лишь вскинула бровь.

– Что?

– Что-нибудь захватывающее.

– Например?

– Ну… как насчет покурить сигарету с красивым мальчиком?

Уф. Я не смогла сдержать улыбки. Только бабуля могла назвать Николаса мальчиком.

– Доброй ночи, tesoro[28]. – Бабушка подмигнула мне.

* * *

Пламя плясало на кончике свечи, отдаленно напоминая о фальшивых улыбках под гипнотизирующим оранжевым светом. Прозрачные занавески развевались на легком летнем ветерке, лампа отбрасывала мягкий свет на ряды книжных полок. Из-под двери в библиотеку просачивались еле слышные звуки песни Фрэнка Синатры, да так тихо, что они вполне могли быть просто отголосками схожего вечера полувековой давности.

Я сидела в кресле у камина, поджав ноги и положив книгу на подлокотник. Даже осилила пару страниц, прежде чем сдаться и рассеянно уставиться на свечу с ароматом лаванды. Туфли лежали покинутыми на полу, белые ленты струились по красному узорчатому ковру.

Некоторое время назад я сбежала из кухни так быстро, как только смогла. Мамины разговоры о свадьбе превратились в раздражающие возгласы, которые делались все громче и громче, пока мне не стала жизненно необходима тишина. Дело уже было даже не в Оскаре Пересе, а в невысказанных словах и неясном будущем.

Милашка Абелли защищала настоящую меня от внешнего мира, как твердая кокосовая скорлупа. Ее нельзя разломить без крепких инструментов. Опустить барьер означало обнажить ту часть меня, которую мало кто видел: часть меня, обладающую чувствами. Уязвимую меня. Я не знала, почему продемонстрировала свое истинное «я» Николасу Руссо. Может, из-за его равнодушия мне показалось, что ему не станет интересно меня разламывать.

До ушей донесся щелчок открываемой двери, и я подняла взгляд: Николас переступил порог библиотеки, словно призванный моими мыслями.

Когда он оторвал глаза от пола и заметил меня, то резко замер. На секунду мне почудилось, что он развернется и уйдет, ни проронив ни слова. Взгляд его был безразличным, надменным – как будто он заявился в свою библиотеку и обнаружил в кресле служанку. Этот человек не хотел иметь со мной ничего общего. Он мне, в свою очередь, тоже не нравился. Если честно, по большей части именно потому, что я не нравилась ему.

Николас прищурился.

– Почему ты не на вечеринке?

– Почему ты не там? – выдала я.

Он провел рукой по галстуку и задумался, взвешивая плюсы и минусы моего общества. Похоже, плюсов было немного.

Что-то решив, он закрыл дверь и направился к мини-бару, так и не ответив на мой вопрос. Налил себе выпить, а я попыталась притвориться, что здесь никого нет, хотя Руссо заполнял своим присутствием всю комнату, сбивая поток моих мыслей. А затем я украдкой принялась наблюдать за ним, за каждым отточенным движением, с которым он наливал в стакан виски.

Кожа зудела, как провод под напряжением, платье мигом отяжелело, по плечам пробежал ветерок из открытого окна. Когда Николас прошел мимо меня, я сделала вид, что целиком и полностью поглощена мелкими черными буковками на страницах, хотя в действительности не могла прочесть ни единого слова об убийстве Джона Кеннеди. История и факты всегда заставляли меня чувствовать себя лучше, особенно когда я была в смятении, поскольку напоминали, что однажды и я стану воспоминанием, как все они.

Николас сел в кресло у окна и достал телефон, наклонился вперед, опершись локтями о колени. Он расстегнул пиджак, и я увидела черный жилет, облегающий плоский живот. Галстук повис криво, после того как Николас ослабил узел, и я внезапно подумала: «Значит, так он выглядит с утра, когда еще не привел себя в порядок?»

Я сглотнула.

Костюм он, может, носил как джентльмен, но красные, разбитые костяшки пальцев, державших телефон, свидетельствовали, что это лишь ширма.

Подбородок Николаса покрывала легкая щетина, а волосы были такими же черными, как его костюм, густые и растрепанные на макушке. Он пугал тяжелой энергией и прожигающим взглядом, но когда на его лице появлялось мягкое, спокойное выражение, как сейчас… Ему и смотреть на меня не надо: внутри уже вспыхнул огонь.

Он поднял глаза и поймал мой взгляд.

– Тебе бы поработать над привычкой пялиться.

Пульс подскочил куда-то в горло, я покраснела.

Он уставился на мои щеки.

А потом сделал то, чего я точно не ожидала. Может, от удивления, а может, посчитав меня нелепой, я не знала, да и плевать, но он рассмеялся. Мягко, мрачно. За таким смехом не скрываются добрые намерения. Такой звук не забывают стены.

Жар свернулся в самом низу живота, и я продолжила смотреть на Николаса не в силах ничего поделать. У него были белые зубы и острые клыки, как злодею вроде него и положено. Когда он с каким-то сумрачным весельем покосился на меня, между моих ног вспыхнул целый костер.

– Иисусе, – прошептал он и провел ладонью по волосам.

Я откинула голову на спинку кресла, закусив нижнюю губу. Он снова бросил на меня взгляд, и его смех утих, а веселье растворилось в напряженной атмосфере, в которой, кажется, летали искры. В окно ворвался очередной порыв ветра, и я поежилась.

Не знаю, как долго мы сидели в одной комнате, в тишине, совсем недалеко друг от друга. Время перестало существовать. Новый момент отмечался каждым его движением, когда он поднимал глаза от телефона, делал глоток из стакана, посматривал на меня, когда я переворачивала страницу или откидывала волосы с плеч.

Я была уверена, что неплохо справлялась и перелистываю страницы со скоростью человека, который по-настоящему читает, но сбилась, когда он оторвался от телефона. Глаза Николаса замерли на моем лице, а затем скользнули к моей обнаженной шее и плечам. Я затаила дыхание, когда его взгляд очертил контур моей груди и живота. Вспыхнула, когда он прошелся по моим бедрам и спустился еще ниже, остановившись на розовых ногтях, выглядывающих из-под края платья.

Теперь пялился Николас, но мне не хватало смелости его подловить. На меня сызмальства глазели, и я научилась это игнорировать, но еще ни разу чужие взгляды не вызывало у меня подобных ощущений. Жарких, зудящих, перехватывающих дыхание.

Из-под двери донеслась песня «Я всегда буду любить тебя»[29] в исполнении Уитни Хьюстон и голос громко подпевающего Бенито. Он всегда первым начинал караоке и, что иронично, предпочитал вести отсчет с классических любовных песен. Однако кузен не спал с одной и той же девушкой дважды, если только у нее был не пятый размер груди. В последнем он признался мне лично.

Когда Бенито облажался со следующей строфой, я негромко засмеялась и даже позволила себе бросить взгляд на Николаса, ожидая увидеть улыбку, но смех быстро угас, когда выяснилось, что он уже смотрит на меня. Тьма в его глазах сгустилась и, казалось, отбрасывала тень на бесстрастное лицо дона.

Музыка и голоса за дверью слились в невнятную какофонию, заглушенную шумом крови в моих ушах. Николас встал, поставил недопитый стакан виски на столик и направился к выходу, но сбавил шаг, очутившись возле моего кресла. Дыхание окончательно сбилось, когда он погладил меня по щеке большим пальцем – одновременно невесомым и легким, как атлас, и грубым, как его голос.

Николас взял меня за подбородок и развернул мое лицо к себе.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд, но они тянулись как минуты.

– Не ходи с мужчинами в темные места. – В его глазах сверкнул огонек, а голос смягчился, когда он провел пальцем по моей нижней губе. – В следующий раз можешь не вернуться живой. – Предупреждение повисло в воздухе, а он убрал руку от моего лица и покинул комнату, больше не прибавив ни слова.

Я вжалась в кресло и сделала нормальный вдох впервые с того момента, как Руссо вошел в библиотеку. Я не понимала, что со мной творилось, почему, когда Николас находится рядом, под кожей будто звенят оголенные провода, но не хотела ни в чем разбираться. И я точно знала: это не сулит ничего хорошего.

То, из-за чего не можешь дышать, не бывает хорошим.

Взгляд упал на стакан с виски.

Я сходила с ума.

Я горела.

Я была в огне.

Закрыв книгу, я поднялась с кресла. Обогнула столик, повертела в пальцах стакан, стоявший на лакированном дереве.

Алкоголь плескался на дне, золотой и позабытый.

Мне никогда не нравился виски.

Но я поднесла стакан к губам… И осушила до дна.

Глава одиннадцатая

• Если из-за меня хоть одно сердце останется не разбитым,
• Значит, я не зря жила эту жизнь.

– Эмили Дикинсон[30] –

Елена

С плещущимся в животе виски, напоминающим о чувственном тепле, которое я испытала в библиотеке, я присела на корточки перед телевизионной тумбой в комнате сестры.

– «Ночь страха»[31], «Зловещие мертвецы»[32] или «Ночь живых мертвецов»?[33]

С кровати донесся приглушенный голос Адрианы:

– «Шестнадцать свечей»[34].

Мои глаза вдвое увеличились в размере.

– «Шестнадцать свечей»?

– Хм.

Дело плохо. Очень плохо.

– Ты уверена?

Послышался вздох:

– Да, Елена.

– Ладно… Сейчас принесу.

Выходя из комнаты, я посмотрела на сестру так, будто она отрастила пару лишних голов. Но на самом же деле она выглядела пьяной и уставшей… и завернутой в одеяло с рисунком а-ля «Звездные войны».

Спустя минуту я вернулась, вставила диск в проигрыватель и забралась к сестре на кровать. Завладев половиной одеяла, натянула его поверх платья: мне было лень переодеваться. Мягкий свет телевизора заполнил темную комнату, и мы стали молча смотреть фильм.

– Елена? – тихо подала голос Адриана.

– А?..

– Что ты думаешь о Нико?

Я помедлила.

– Не уверена, – ответила я наконец.

– Я с ним немного поговорила сегодня.

– Да?

– Ага. Вышло не так уж плохо. Он грубоват, но я его не ненавижу.

Я продолжила смотреть фильм, поскольку не знала, что сказать. Конечно, я радовалась за сестру: хорошо, что она нашла, о чем поговорить с женихом… Но грудь почему-то сразу сдавило.

– Елена? – пробормотала Адриана и взяла что-то с ночного столика.

– Да?

Сестра протянула мне телефон.

– Отправь, пожалуйста. Я не могу.

Я взяла телефон с заранее набранным сообщением, адресованным «Саманте» – то было кодовое имя Райана. Оно состояло из простого «Прощай».

У меня перехватило дыхание, однако я отправила послание: вот так одно-единственное слово, набранное на экране телефона, способно изменять чужие жизни и разбивать сердца.

Я поступила так ради Райана, но мне захотелось вернуться в прошлое и сделать то же самое для другого!

– Готово, – прошептала я.

Мы с Адрианой лежали бок о бок и наблюдали, как влюбляется героиня фильма.

Одна из нас уже через это прошла, а вторая знала, что ей ничего не светит.

* * *

Я сидела за кухонным столом, скрестив ноги на стуле, и наблюдала за каплями, катящимися по оконному стеклу.

– Нет, нет, нет! – Мама швырнула на остров деревянную ложку, только отведав томатный соус, приготовленный Адрианой. Сегодня родительница была в фиолетовом спортивном костюме, а волосы, как обычно, наполовину убрала наверх. – А теперь ты убила Нико.

Адриана вздохнула и раздраженно поморщилась.

– И как я опять умудрилась его убить?

– Соус такой горький, что он бы от него коньки отбросил.

Мне стало смешно. С прошлой порцией соуса Адриана провозилась слишком долго, и бедный Николас умер от голода.

Мама покачала головой.

– Incredibile[35]. Не знаю, как ты умудрилась дожить до таких лет, не умея приготовить una semplice salsa di spaghetti[36]. Хватит заниматься ерундой, надо заставить тебя проводить все время на кухне.

Адриана облокотилась о столешницу. Белый фартук закрывал ее футболку с Гамлетом, которая была длиннее шорт, а желтая бандана не давала волосам лезть в лицо.

– Елена вон тоже готовить не умеет.

Я нахмурилась.

– Елена не выходит замуж через две недели!

Воцарилась тишина. Капли дождя продолжали глухо стучать по стеклу. Мы все ощутили неловкость. Во мне вспыхнуло желание срочно разрядить обстановку. Уж в этом я и впрямь хороша.

– Вряд ли Николас умрет от плохого соуса, мама. Если он выжил после стольких пулевых ранений, а я и правда думаю, что у него их немало, то стряпню Адрианы он переварит.

– Три, – встрепенулась Адриана.

Я снова нахмурилась.

– Что?

– Николаса подстрелили три раза.

– Mamma mia[37], – возмутилась мама, – не говорите о подобных вещах.

Во мне заворочался интерес – и я выпалила:

– А ты откуда знаешь?

Сестра развернулась ко мне. У нее блестели глаза.

– Я вчера его спросила.

– Ты сделала… что? Адриана!

Я выпрямилась на стуле.

– И он тебе сказал?

– Ну… не совсем. Николас только посмотрел на меня сверху вниз, как будто я его раздражала. Но нас услышала Джианна – и она утверждает, что с ним это было три раза.

– У тебя вообще голова на плечах есть? Кто о таком спрашивает?

Ни одна из нас даже не посмотрела на маму, хотя мы едва сдерживали улыбки. Теперь мы играли в нашу любимую игру, где соревновались, кто первая шокирует родительницу настолько, что она вылетит из кухни, рассыпая итальянские ругательства. Начинали мы обычно с того, что игнорировали ее.

– А Джианна ему кто – сестра? – полюбопытствовала я, будучи почти на сто процентов уверена, что Нико единственный ребенок. Она могла быть его кузиной, но что-то подсказывало: это неверная версия.

Адриана засмеялась.

– Нет. Мачеха.

У меня отвисла челюсть.

– Да она же его младше!

– На год, – подтвердила сестра.

– Боже. Можешь вообразить, каково это, спать с мужчиной в два раза тебя старше?

– Елена!

Адриана широко распахнула глаза.

– Ты думаешь, она с отцом Нико сексом не занималась?

– Прекратите немедленно!

Я поджала губы.

– Как же! Они ведь были женаты. Хотя бы в классической позиции-то…

– Basta[38]. – Мама швырнула фартук на столешницу, метнулась к двери и удалилась, всю дорогу проклиная на итальянском своих безбожных дочерей.

Кухня наполнилась нашим смехом.

– Поверить не могу, что Джианна мачеха Николаса, – сказала я и быстро добавила: – Или была ею.

– Ага. – Адриана сунула палец в соус и, попробовав его, скорчила гримасу. – Но вообще я не думаю, что у них отношения как у любящей матери с сыном.

– Точно, – согласилась я. – Скорее, наоборот.

Адриана покачала головой.

– Нет, тоже не то.

– В смысле?

– Ставлю всю свою коллекцию костюмов, что они переспали.

Мои глаза удивленно расширились.

– Серьезно?

– Да, – сказала она, протирая столешницу.

На вечеринках и мероприятиях сестра, как правило, была тихоней и сливалась с толпой, но с возрастом стала проницательной, по крайней мере, когда решала потратить на это время и была в чем-то заинтересована. Вероятно, она права.

Но как-то все… кощунственно. Хотя другого я от босса мафии и не ожидала.

Я спрыгнула со стула, подошла к кастрюльке на плите и попробовала соус с края деревянной ложки. Рот ожгло горечью.

– Вау! Ну и… э-э-э…

Адриана расхохоталась, пытаясь дотянуться до чашки на верхней полке. Подпрыгнув, сестра зарычала, поскольку не достигла цели, после чего сдалась и обернулась ко мне с раздраженным прищуром.

– Бенито и Доминик торчат внизу, – заметила я. – Голодные, небось.

– А мне какая разница?.. – Она осеклась. С плескавшимся в глазах пониманием, Адриана оттолкнулась от тумбы. – Пойду и скажу им, что обед готов.

* * *

Уличные огни расплывались красными и оранжевыми пятнами за дождевыми каплями на стекле. Небо было темным и пыталось прикинуться ночным, хотя было лишь шесть часов вечера.

Телефон Бенито вновь засветился и зажужжал на приборной панели. Иронично, но кузен напоминал мне одного персонажа… Вылитый Маноло «Мэнни» Рибера из фильма «Лицо со шрамом»[39], как внешне, так и по характеру. Куда бы мы ни шли, я всегда могла рассчитывать, что он начнет флиртовать с женщиной, встреченной на улице. Примета надежная как швейцарские часы.

– Прочитай, что там, Елена.

– Ну уж нет, – запротестовала я. – В прошлый раз напоролась на то, чего видеть совершенно не хотела.

– Тогда не пили меня, что я смотрю в телефон за рулем.

Уф! Я вздохнула и взяла мобильный.

– Послание от Блондинки Анджелы. – Меня даже не удивило, что женщины в его телефоне записаны несколько витиевато. Вероятно, их было слишком много, и кузену не хотелось их перепутать. – «Я больше не хочу тебя видеть», – безо всяких эмоций прочитала я и быстро положила телефон на приборную панель, пока на него не успела прийти «прощальная» фотка.

Бенито нахмурился, держа одну руку на руле. На кузене были черные брюки и белая рубашка без галстука, что означало: у него сегодня спокойный день. Вполне вероятно, что с утра он собирался дольше меня.

У родителей намечался ужин с одним из деловых партнеров отца, и я предупредила бабулю, чтобы она ни о чем не волновалась: дождь лил как из ведра, и она могла не присутствовать на трапезе, сославшись на метеозависимость.

Ну а в машине были только я и Бенито, и кузен, как обычно, собирался высадить меня и укатить к очередной девушке. Похоже, явно не к Анджеле.

Бенито провел рукой по темным волосам, зачесанным назад и блестящим от лака.

– Елена, вот скажи мне как женщина… как ты расцениваешь сообщение?

Я помедлила.

– Наверное, она не хочет тебя видеть.

– Секса это тоже касается?

– Ага.

Он помрачнел.

– Черт.

– Пятый размер?

– Ага, – грустно ответил он.

Я сымитировала его тон.

– Мне очень жаль.

Бенито остановился на обочине у театра, наклонился и открыл дверь с моей стороны.

– Покажи им всем, сестренка. Вернусь за тобой в девять.

– Спасибо. – Я схватила спортивную сумку и выскочила из машины.

– Елена. – Бенито со смертельно серьезным выражением лица посмотрел на меня, вытянув руку на спинке пассажирского сидения. – Как думаешь, а на минет ее сообщение тоже распространяется?

Я закатила глаза.

– Боже, ты отвратителен.

Кузен усмехнулся.

– Ни пуха!

Закинув сумку на плечо, я направилась к зданию, по пути поприветствовав нескольких других танцоров. Театр был небольшим, но весьма престижным – как будто папа́ бы позволил мне танцевать в какой-нибудь дыре. Сверкающие огни, кремовые стены, красные и золотые акценты. В общем, прекрасный зал. Мне нравилось как блестит все вокруг, я радовалась и яркому макияжу, и нарядам, и друзьям, пусть и не очень близким, но все же родным по духу… Кроме того, танцы являлись прекрасной тренировкой. Однако та малая толика страсти, которую они вызывали во мне раньше, стремительно угасала, и я не знала, как долго еще буду ими заниматься.

Внезапно я услышала глубокий мужской голос:

– Скажи, что пойдешь со мной на свидание.

Даже не взглянув на парня, я с улыбкой покачала головой.

– Нет.

– Хочешь суши?

Я наморщила нос.

– Понял, никаких суши. Что-нибудь итальянское?

– Ха-ха! – Я фыркнула.

– Ты завтра придешь?

Тайлер был светловолосым и худым, как и многие танцоры. На его губах часто блуждала улыбка. Милый и вежливый, но не в моем вкусе. Он был другом, которому очень хотелось большего, но ради него же самого я не собиралась позволять парню лишнего.

Я выучила урок назубок.

Иногда я задумывалась, как бы Тайлер отреагировал, узнай он правду о моей семье. Вероятно, перестал бы пытаться приглашать меня на свидание при каждой встрече. Кто угодно мог запросто погуглить имя моего отца. К примеру, одноклассницы в школе для девочек, которую я посещала, почти сразу все выяснили, и я моментально стала изгоем. Адриана в своем театральном кругу завела множество друзей, а вот мне не очень везло.

– Да, приду, – наконец сказала я. – Со мной будет кузен, надеюсь, это не проблема.

– Ах да, Бенито. Твоя семья вообще в курсе, что женщин не нужно везде сопровождать?

Я улыбнулась.

– Они в курсе. Но их не волнует.

Разговоры стали громче: мы добрались до закулисья, где обитало еще с десяток танцоров.

– Последнее предложение, – твердо сказал Тайлер. – Чизбургеры. Приводи Бенито, устроим тройничок.

Я засмеялась.

– Не думаю, что ему нравятся мальчики.

На этот раз «ха-ха» прозвучало из уст Тайлера, и мы разошлись.

Глава двенадцатая

Любой дикарь может танцевать.

– Джейн Остин[40] –

Елена

Я прислонилась к стене, стоя возле приоткрытой двери заднего выхода, и прижалась спиной к твердой холодной поверхности. На улице клубился туман, примешиваясь к каплям пота, стекающим по голому животу. До меня доносился шорох шин по асфальту, вой полицейских сирен и периодические взрывы смеха в баре неподалеку.

– Это ты хорошо придумала. – Сьерра подошла ко мне и убрала светлые волосы со вспотевшего лба, скрутив пряди в пучок.

Я обернулась. Занавес поднялся и спустя некоторое количество кульбитов, вращений и прыжков, опустился вновь. Выступление оказалось успешным. Танцевальные номера основывались на истории человека, погибшего ради любви: эдакая современная версия Ромео и Джульетты. Я играла Смерть.

Постановка отличалась размеренностью с толикой драматизма, но от эмоционального содержания щемило душу. Кто сказал, что у каждой истории должен быть счастливый конец? Ведь именно трагические финалы производят самое сильное впечатление, оставаясь в памяти дольше всего…

Мне всегда нравились грустные концовки. Я была реалисткой, а не романтиком.

Мы немного поболтали со Сьеррой о ее двухлетнем сынишке и о том, как живется одиноким матерям, а потом решили, что Бенито, пожалуй, скоро надоест меня ждать.

– Скоро увидимся, Сьерра. Прямо завтра на вечеринке, если ты там будешь.

– Конечно! Мама посидит с Нейтаном. Пожалуйста, скажи, что твой горячий кузен тоже придет.

Я наигранно застонала, закатив глаза.

– Угу.

– Отлично. Тогда до завтра. – Сьерра подмигнула мне.

Я поправила топ с открытым плечом, взяла сумку и направилась к главному выходу. Едва успев выйти за двери зала, почувствовала чью-то руку на плечах.

– Знаю, что уже сделал последнее предложение, но вдруг кое-что вспомнил: я еще не предлагал китайскую еду.

Покачав головой, я изобразила улыбку, хотя ни за что на свете не осмелилась бы идти к машине с обнимающим меня Тайлером. Я любила Бенито, но кузен работает на папа́. К тому же именно его отец (дядя Мануэль) ответственен за ту смерть, которую мне никогда не забыть.

Бенито ничего не делал. Он не вмешивался и только молча смотрел. В общем, мне как-то не верилось, что он не позволит этой истории повториться.

И именно в ту секунду, когда мы дошли до вестибюля и я уже собиралась убрать руку Тайлера с плеч, сердце резко остановилось, причем одновременно с моими ногами.

У дверей оказался Николас. Он привалился к стене, спрятав руки в карманы. В черном костюме, залитом светом люстр, он даже мог сойти за очаровательного джентльмена. Но стоило только взглянуть на лицо Руссо и встретиться с его мрачным взглядом, как делалось понятно: это лишь иллюзия.

А более всего меня волновало, что свирепый взгляд Николаса направлен на Тайлера.

Внутренности буквально скрутились в узел, и я скинула руку Тайлера в тот же момент, когда он заметил Николаса.

– Семья? – неуверенно спросил Тайлер.

– Ну… да. – В каком-то смысле это правда. Вдаваться в детали под жгучим взором Николаса я, конечно, не собиралась. Похоже, дон решил, что раз он становится членом семьи Абелли, в его обязанности теперь входит разбираться с парнями, которые крутятся возле меня.

Волна возмущения прокатилась по позвоночнику. У меня полно родственников (кузены и дяди), плюс вспыльчивый брат – мне не нужен очередной мужчина, сующий нос в мою жизнь. Но Николас всегда делал дела обстоятельно, поскольку даже Бенито не посмотрел бы на парня, посмевшего приобнять меня, с такой разгневанной физиономией.

– Значит, китайская еда не прокатит?

– Тайлер, просто уйди.

– Ладушки. – Тайлер отступил в сторону, вероятно, задетый моим тоном. – Тогда до завтра, Елена.

Беспокойство, сдавившее грудь, понемногу стихло: к счастью, Тайлер убрался восвояси и остался в живых. Клянусь, все мужчины в моей жизни были психованными, и вот в такие моменты я этот факт люто ненавидела. Однако сбежать по-настоящему я хотела только однажды в прошлом, когда еще казалось, что я просто-напросто прекрасная девушка, запертая в мире, где главенствуют наигранные улыбки, девушка, которой уготована ужасная судьба. Вечеринки, танцы, лживый смех – все это внезапно взорвалось, и я осталась в одиночестве в центре города, большого и пугающего до глубины души.

Конечно, я быстро поняла, что я чужая и меня уже запятнал мир, в котором я выросла. А мужчина с чистой совестью и ничем не замаранными руками никогда мне не подойдет. Я испортила жизнь хорошему человеку, а когда он касался меня там, где меня не касались никогда, мне хотелось, чтобы он был грубее. Я жаждала, чтобы в нем таилась тьма, как в тех мужчинах, которые всегда меня окружали.

Все знали, что нельзя влюбляться в парней из моего мира, и Николас не являлся исключением. Вы ведь не хотите, чтобы ваше сердце разбили на миллиард осколков? Но влюбиться мне не светило. Да я, кстати, и не планировала. Какой смысл оплакивать то, чего никогда у тебя не будет?

Спасибо, что Николас Руссо не был моим избранником. Он меня слишком отвлекал, слишком интересовал… Я бы не выжила.

Я поправила сумку на плече и двинулась ему навстречу, шагая в такт с собственным сердцебиением. Остановилась в паре метров: я бы ни за что не стала подходить к Руссо на расстояние вытянутой руки, когда он буравил пространство таким взглядом.

– А твой папа́ знает, что ты целуешь мужчин на сцене?

Вопрос поверг меня в замешательство, я стиснула ремень сумки вспотевшей ладонью. Похоже, Николас околачивался здесь так долго, что видел конец постановки. Где вообще носило Бенито? Судя по взгляду Руссо, меня собирались убить.

Я переступила с ноги на ногу.

– Я никого не целовала.

Технически, это было неправдой, но я твердо намеревалась вывернуться из щекотливой ситуации. Вдобавок Николас услышал, что Тайлер пытался меня куда-то пригласить, да и поцеловала на сцене я именно Тайлера… в общем, со стороны все могло смотреться хуже, чем было на самом деле. Для мужчин в моей семье это очень двусмысленно и сравнимо с тем будто я раздевалась перед конкретным парнем. Я же говорю – психованные. И мужики из семьи Руссо, похоже, ничуть не лучше.

Николас отлепился от стены и шагнул ко мне, а потом резко остановился.

– Неужто? И что ты тогда делала, объясни?

Мои щеки вспыхнули.

– Я играла Смерть. Я… высасывала из него жизнь.

Наверное, я неверно подобрала слова, поскольку Николас помрачнел еще сильнее. Вероятно, виной стал глагол «высасывать». Уф!

Взгляд Николаса забирался под мою кожу и заставлял краснеть с головы до пят.

– Абсолютно платонически, – сказала я.

Его глаза сверкнули.

– Если ты касаешься губами мужчины и что-то сосешь, в том нет ничего платонического.

А ему что, непременно надо так пошло описать целомудренный и легкий сценический поцелуй! По венам разлилась злость. Кто он вообще такой, чтобы говорить о том, кого можно или нельзя целовать? Подумаешь, выискался Мистер Я-Сплю-С-Мачехой-И-С-Кем-Попало!

Раздражение комком взбухло в горле, не давая возразить, поэтому я просто прошла мимо. Жених сестры успел снять спортивную сумку с моего плеча и последовал за мной. Я обернулась. Взгляд у Николаса был недобрый и сумрачный.

Туман сгустился, и я заморгала, оглядываясь в поисках машины Руссо. Она находилась на обочине, вся из себя черная и блестящая. Я не собиралась залезать в салон, планируя дождаться Бенито, и топталась на асфальте, пока Николас закидывал мою сумку на заднее сидение.

Хлопнув дверью, он развернулся ко мне.

– Ты всю ночь будешь здесь стоять или соизволишь сесть в машину?

– Где Бенито?

Николас открыл дверь с пассажирской стороны.

– У него дела с твоим отцом.

Я по опыту знала, что это означает только одно: сегодня в Нью-Йорке кое-что произойдет. Просто удивительно, что папа́ отправил Николаса меня сопровождать, особенно учитывая, как мне не доверяли в отношении мужчин. И почему отец попросил об услуге именно Николаса? От этой мысли стало еще тревожнее.

С другой стороны, я всегда чувствовала себя в безопасности, и волноваться, вероятно, не о чем, но если у отца имелись причины переживать за меня, то я рада, что он послал Николаса. Этот мужчина оставался в живых уже долгое время, несмотря на свору врагов.

Однако от перспективы оказаться запертой вместе с ним в автомобиле у меня что-то неприятно задрожало в животе. Наверное, так чувствуешь себя перед прыжком с парашютом. Я не знала, почему Николас всегда вызывал столь бурную реакцию, но вот он рявкнул: «В машину. Сейчас же, Елена», – и я вздрогнула. Никогда в жизни не чувствовала большего отторжения.

Мне хотелось заставить его сказать «пожалуйста», но, подняв глаза и столкнувшись с громом и молнией во взгляде Николаса, я мигом передумала и незамедлительно села в идиотскую машину.

Недовольство смешалось со смятением. Что Николас будет делать с информацией про Тайлера? Мне казалось, папа́ не против сценического поцелуя, но мужская рука на моих плечах и тема со свиданием… У меня скрутило желудок. Руссо мог понять это абсолютно превратно.

И я сразу же настолько возненавидела Николаса Руссо, что изо всех сил постаралась проигнорировать приятный и притягательный аромат, которым пропах салон автомобиля. Сандаловое дерево, кожа – в этом чудилась нотка опасности, заставлявшая пульс метнуться в точку между ног. Я пыталась не обращать внимания на запах, пока он атаковал чувства и размывал зрение. Он бросился мне в голову, как рюмка крепкого алкоголя, и я заняла себя пристегиванием ремня.

Когда Николас устроился рядом со мной и захлопнул дверь, машина моментально словно уменьшилась в размерах. В салоне воцарилась тишина, и я могла слышать собственное сердцебиение. Кроме того, внезапно здесь стало так тепло, как будто работал обогрев. Неужели жар исходил от Николаса?

Туман разбивался о лобовое стекло, стекая по нему каплями, изменяя окружающий мир. Я была вместе с Николасом в тесном пространстве, и этот факт вертелся в голове, погружая нервную систему в полнейший хаос.

Не сказав ни слова, Николас отправил кому-то сообщение. Вероятно, папа́. Я могла только предполагать, каково содержание послания… «Груз забрал без происшествий», – вот так, к примеру.

Я впилась ногтями в ладони.

Как мне вообще к нему обращаться? Никогда раньше не возникало трудностей, чтобы с кем-то заговорить, но стоило Николасу оказаться рядом, как все рациональные мысли вылетели в окно.

– Николас… – Я помедлила. – Может, мы начали немного не с той ноги… в прошлые выходные в церкви. Я не хотела на тебя так смотреть, честно.

Он покосился на меня. В глазах мелькнуло изумление, но даже оно не было простым. Николас все делал с загадочным оттенком. Словно он был на темной стороне.

У меня зарделись щеки.

– И я хотела извиниться. В самом начале у меня были сомнения насчет вашего брака, но я… думаю, что вы с Адрианой… подходите друг другу. – Я выдавила самую милую улыбку.

И не получила той реакции, на которую рассчитывала.

Он язвительно хмыкнул и бросил телефон на приборную панель.

– Приятно слышать, но я все равно расскажу твоему отцу про роман с танцором.

Моя улыбка исчезла и внутри все похолодело.

Он вставил ключ зажигания и завел машину. По радио тихо звучала какая-то металлическая группа. Я невольно отметила, что это та же радиостанция, которую слушала Адриана.

– Подожди! – Я вскинулась, схватив ручку переключения каналов, как будто могла только так остановить Николаса.

Он посмотрел на мою руку, а потом перевел взгляд на лицо, явно намекая, что не собирается давать мне времени на раздумья и может приступить к решительным действиям.

– Поверь мне, между мной и Тайлером ничего нет! Это даже не было поцелуем! Я… лишила его жизни. Совершенно платонически.

Николас промолчал, но его неподвижная поза внушила мне надежду, что он хотя бы начал колебаться.

Я сглотнула.

– Николас, пожалуйста…

Он сверкнул глазами.

– Как меня зовут?

Я помедлила, открыла рот и закрыла его. Теперь я не хотела ничего говорить. У Николаса Руссо есть определенная репутация. Николас Руссо – чужой. Я почти не знаю его. И я не хотела звать его Нико. Но это имя могло легко сорваться с моих губ. Оно слишком хорошо звучало, перекатываясь на языке.

Минуту мы сидели в напряженной тишине, а потом он покачал головой.

– Обычно, когда чего-то хочешь от человека, пытаешься ему угодить. Одна из ключевых основ переговоров, – с полуулыбкой объяснил он мне, как будто общался с глупенькой девочкой, и я раздраженно вспыхнула.

– Не веду переговоры с теми, кто жульничает, – выпалила я, не успев себя остановить.

Николас провел рукой по лицу, стирая с него веселье.

– Туше. – Он оценивающе покосился на меня, впечатленный тем, что его спутнице хватило смелости дать отпор. Затем облизнул губы, и я утонула в его глубоком, серьезном голосе: – Тогда докажи.

Я нахмурилась.

– Что доказать?

– Что это было платонически.

– И как я должна?.. – Меня настигло осознание, и в животе взорвалась стая бабочек. Шок от понимания того, чего хотел Николас, заполонил собой все пространство, как самый очевидный слон в посудной лавке. – Ты серьезно?

– Да.

И вот теперь мне стало ясно, откуда взялась его репутация. Откровением стало не убийство его кузена и даже не сплетни о похождениях, а холодное, безразличное выражение лица Николаса. Я поняла: он загнал меня в ловушку.

Он ждал, что я скажу, что это неприлично. Тогда мое оправдание про «платоничность» развалится как карточный домик.

Я не представляла, почему его волновал Тайлер, но ставила на то, что Николас испытывал чисто мужское удовлетворение, когда держал сестру своей будущей жены подальше от тех, кто не является итальянцем. Вот Бенито всегда оставался в чертовой машине – почему меня не мог снова забрать он?

Попадаться в ловушку я не собиралась. А значит, оставалось только подловить Николаса Руссо на блефе.

– Хорошо. – Мой спокойный ответ повис в пространстве, как будто даже воздух от меня такого не ожидал.

В глазах Николаса что-то мелькнуло. Он пожевал нижнюю губу, вероятно, удивленный, что я не угодила в яму, которую он выкопал. Я смотрела на его губы. В животе стало жарко.

– Хорошо, – повторил он следом за мной, и его взгляд стал непроницаемым.

«Что происходит?»

Он думал, что я блефую. А я не блефовала – как раз он должен был блефовать. Николас со мной игрался. Он хотел, чтобы я виляла: это сквозило в холодном выражении его лица. Маска, которую он нацепил на лицо, ничего не скрывала. Меня обожгло возмущением.

– Хорошо, – опять сказала я.

Мы пристально уставились друг на друга.

Никто из нас не собирался признавать свой блеф. Я – ради жизни Тайлера, а Николас – ради своего гигантского эго. Внутри меня билась тревога. Выхода из ситуации не было.

– Если я это сделаю, ты никому не скажешь? – спросила я.

Николас промолчал. Теперь он наблюдал, как я отстегнула ремень. Задумавшись, он заиграл желваками, но по его напряженным плечам было видно: он совершенно не хотел заниматься ничем подобным. Но, возможно, ему не стоило недооценивать соперника. Наконец он посмотрел на меня, коротко кивнул, и бабочки в животе отправились в полет.

Я велела себе покончить с этим побыстрее, но движения замедлились из-за тревожного предвкушения, которое гуляло под каждым сантиметром кожи.

Облокотившись на приборную панель и не планируя касаться Николаса больше необходимого, я наклонилась. Он смотрел на меня со скучающим видом человека, застрявшего в очереди на паспортный контроль. Пять сантиметров, четыре, три… Я сократила расстояние.

Наши губы соприкоснулись под играющую по радио «Щелкните пальцами, хрустните шеей»[41]. В такой густой концентрации пьянящий мужской запах спутывал мысли. Я даже не шевелила губами, только прижалась ко рту Николаса, но в горле уже поднялся стон. Я сдержалась.

Дышать было невозможно, тело горело огнем.

Как и в случае с Тайлером, хотя в тот момент все было совершенно иначе, я сделала вдох прямо в губы Николаса. Одна секунда, две, три… А потом я украла его дыхание, но голова кружилась так, будто он украл мое.

Ничего не было слышно за шумом крови в ушах. Я не чувствовала ничего, кроме мягкости его рта и биения тока под кожей. Что-то тяжелое свернулось промеж ног.

А затем я сделала непоправимое. Я не смогла устоять, не успела даже подумать о последствиях. Мои губы сомкнулись на его верхней губе на одну теплую, влажную секунду, если так можно говорить о секундах. Я потянула его губу, просто пробуя, каково было бы поцеловать Николаса по-настоящему. Отстранилась, упала на сидение и уставилась вперед.

– Ну вот, – выдохнула я. – Совершенно платонически.

Взгляд Николаса прожигал мою щеку еще несколько долгих мгновений, но в итоге мой спутник, вероятно, согласился, поскольку молча переключил передачу и выехал на дорогу.

Глава тринадцатая

Мне нравится быть собой.

Несчастьям нужна компания.

– Энтони Коралло[42] –

Нико

Я всегда придерживался двух правил.

Никогда не выходить из дома без пистолета.

И никогда не загонять себя в заведомо безвыходную ситуацию.

У меня было больше врагов, чем у президента Соединенных Штатов, но я до сих пор жив исключительно благодаря этим двум простым правилам. У меня никогда не возникало желания их нарушить – пока я не оказался в одной машине с Еленой Абелли.

Над головой с жужжанием подмигивали флуоресцентные лампы заправки. Туман спускался с темного неба, на котором не было ни одной звезды, каждая капелька конденсата с шипением испарялась на коже. Я горел. Снял пиджак и бросил его на заднее сидение. Ослабил галстук и прислонился к двери машины. Вдохнул, не чувствуя в воздухе ничего, кроме дождя и бензина, прислушался к шуму колес на автостраде.

Я бы рассмеялся, хотя было совсем не смешно. Единственный мало-мальски сексуальный контакт с этой женщиной – и уже приходится притворяться, будто мне нужен бензин, только чтобы выбраться к чертям из машины. Под кожей пылал жар, вынуждая закатать рукава.

Поцелуй Елены Абелли стал грубым нарушением второго правила. Я заранее знал, что со мной будет, но вел себя как идиот, разрешив собственному члену думать и отключив мозг. Я, конечно, не умер, но, черт возьми, было очень на то похоже. Я перевозбудился сильнее, чем когда-либо в жизни. Клянусь, по моим венам текла чистейшая похоть во всем жгучем зудящем великолепии.

Я сунул в рот сигарету и спрятал руки в карманы. Прикуривать я не собирался. Это бы означало одно: что Елена выбила меня из колеи, а ведь я наотрез отказывался позориться из-за детсадовского поцелуя.

Я стоял, прислонившись к машине, уже гораздо дольше, чем лилось пятидолларовое количество бензина.

Заплатил я прямо у колонки – идти с таким стояком просто нельзя.

Туман начал меня охлаждать, но тут я моргнул и меня затянуло обратно: ее мягкие губы на моих, прерывистое дыхание в моих ушах, мимолетное прикосновение ее горячего и влажного языка, прежде чем она отстранилась. Черт бы меня побрал. В паху снова вспыхнул огонь.

Я понятия не имел, как вообще смог удержаться и не схватить ее за затылок, не притянуть к груди, не скользнуть языком глубже в ее рот. В тот момент это даже не походило на желание, а являлось жизненной необходимостью. Но осознание дало мне сил, и я сдержался. Вспомнил ее на вечеринке. Я-то думал, она поверхностная и мелочная, а оказалось, она смотрит документальные фильмы, читает исторические книги и прекрасно себя держит. Мне хотелось знать, как она проводит дни и какие мысли наполняют ее красивую головку.

За моей спиной хлопнула дверь.

Я обернулся и встретился взглядом с Еленой, смотрящей на меня поверх машины.

Волосы Елена собрала в высокий хвост, который мне совершенно не следовало когда-либо наматывать на кулак. Теперь шелковистость этих прядей было невозможно забыть.

Она кивнула на заправку.

– Я в туалет.

Я пожал плечами и отвернулся: не надо глазеть на ее удаляющуюся задницу. Она еще была и в легинсах – что уж тут говорить.

Я недооценил Елену. Думал, она откажется повторять сценическую ласку, и тогда я буду иметь полное право назвать ее «платоническую» отмазку чушью собачьей. Если честно, мне было плевать, каким был тот поцелуй: меня просто выбесил тот факт, что она с кем-то целовалась.

Я хотел заставить Елену вертеться ужом на сковородке, после того как я целую неделю не мог выкинуть из головы ее полуобнаженное тело. Однако она не стала юлить: отстегнула ремень и поцеловала меня. И назвала это платоническим, пока я был в шаге от того чтобы потерять остатки самоконтроля и облапать ее везде, где она бы позволила.

Черт, как же она меня раздражала – мелкое недоразумение, забравшееся под кожу. Она должна быть ничуть не интереснее, чем обои, однако притягивала взгляд каждый раз, как заходила в комнату.

Тем вечером, сидя в библиотеке, она совершенно бесстыже рассматривала меня, и будь я проклят – все мое тело так и зудело. Когда терпеть стало совершенно невмоготу, я подловил ее с поличным, а она ничего не ответила, только продолжила пялиться на меня своими невозможно нежными карими глазами и краснеть.

Никогда не думал, что румянец может меня возбудить.

Увидев ее с партнером по танцам, я сразу задался вопросом – мог ли он быть тем самым, кого она любила? Она без раздумий поцеловала меня, только чтобы защитить парня. Я стиснул зубы. Кольцо на ее пальце явно от мужчины, на это можно ставить любые деньги. От Тайлера? Или от чувака, с которым она хотела сбежать?

Господи, да почему меня это вообще волновало?

Я не собирался боготворить Елену, присоединившись ко всем остальным мужикам Нью-Йорка. Я буду стоять в стороне и наблюдать, как по ней сохнут идиоты. Потерев рукой лицо, я вытащил сигарету изо рта и спрятал в карман рубашки.

Закручивая крышку на бензобаке, я обратил внимание на возвращающуюся к машине Елену. Она быстро шагала, опустив глаза.

Я прищурился. За долгие годы я научился хорошо читать язык тела – всегда полезно заранее знать, кто собирается пристрелить меня в разгар деловой встречи. И движения Елены определенно свидетельствовали о том, что проблема не за горами. Уклонение от зрительного контакта, напряженные плечи – все эти тревожные звоночки буквально говорили: она в стрессе.

– Елена, – сказал я, пытаясь заставить ее посмотреть на меня.

Она молча забралась в «Ауди» и захлопнула дверь. В груди взревело пламя, и я даже не заметил, как очутился возле окна переднего сидения.

– Что случилось? – требовательно спросил я, открывая дверь.

Елена помотала головой.

– Ничего. Мы уже можем ехать?

Наверное, я бы ей поверил, если бы ее не трясло. Хотя… нет, не поверил бы. Все знают, что, когда женщина говорит «ничего», она нагло врет.

– Да.

Она подняла взгляд – и я поймал ее. Теперь-то я мог ясно видеть смятение в этих глазах.

– Да? – прошептала она.

– Да. Сразу после того, как ты скажешь мне, какого хрена произошло.

Она вздохнула и откинула голову на спинку кресла.

– Ничего. Я просто хочу домой.

Я наклонился, взял ее за подбородок и развернул лицом к себе.

– Я никуда не поеду, пока ты не объяснишь, что случилось.

Она пожевала нижнюю губу и отвела глаза.

– Не хочу, чтобы ты раздувал не пойми что.

– Не буду. – «Смотря, что случилось».

– Пообещай, что не станешь ничего делать.

– Обещаю. – «Вранье».

Нежные карие глаза встретились с моими и пронзили до самого сердца.

– Кассир… – она сглотнула, – он сказал… нужно что-нибудь купить, раз я пользуюсь их туалетом. Я ответила, что у меня нет денег, и тогда… – Пауза.

– Господи, да колись уже! – рявкнул я. Злость разгоралась медленно, но жгуче. – Он тебя тронул?

– Нет! – выпалила она. – Ничего такого… Он пригрозил, что тронет, если бы я не ушла.

Внезапно меня охватило мертвенное спокойствие.

– Врешь.

Она дернула головой, пытаясь стряхнуть мою руку, но хватка стала только тверже.

– Где?

Она сверкнула глазами.

– Он шлепнул меня по заднице и предложил заплатить другим способом, доволен?

Мне потребовалась секунда, чтобы сглотнуть вспыхнувшую ярость и сформулировать внятное предложение. Могла эта женщина пойти хоть куда-нибудь, не превращая всех мужиков в безмозглых животных? Иррациональная часть меня начинала нервничать, молотить себя по груди и трясти прутья клетки.

Я провел большим пальцем по ямочке на ее подбородке.

– Какой рукой он это сделал?

Ее глаза расширились.

– Нет, – выдохнула она, – ты же обещал!

Я едва услышал ее сквозь оглушительный рев ярости, пульсирующий в ушах. Мир начал приобретать оттенки красного, включая и саму Елену, которая смотрела на меня. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул бензиновые пары и выпрямился.

– Нет, не надо. Пожалуйста, Николас, – взмолилась она.

– Я просто с ним поговорю.

– Врешь…

Я захлопнул дверцу.

Но услышал раздраженное фырканье.

На колонке, помимо нас, был только один афроамериканец, все еще заправлявший старую развалюху. На испачканном в масле асфальте стояла канистра с бензином: значит, когда я смотрел, как парень ее наполнял, Елену лапали.

Я взял канистру и направился к дверям.

– Какого хрена ты творишь, чел?

– Дружеский совет, – сказал я, не оборачиваясь, – я бы на твоем месте убрался отсюда подальше.

Чуваку потребовалось секунда, чтобы сложить два и два.

– Ну и ладно, – раздалось за моей спиной, затем хлопнула дверь, и я услышал шум отъезжающей машины.

Буква П на вывеске «Пронто» неравномерно мигала. Под звон колокольчика я вошел в залитый резким светом магазинчик с грязным, отслаивающимся ламинатом. Кассир за прилавком читал журнал. На вид мужику было за сорок, заметная лысина шла в комплекте. Желтая надпись на бейдже, приколотом к красной накрахмаленной футболке, гласила: «Дэвид».

– Ты сегодня один?

Кассир поднял голову, держа в зубах кончик ручки, которую он успел достать, и с сильным нью-йоркским акцентом ответил:

– Да. А тебе какое дело?

Я проигнорировал вопрос и осмотрелся.

– Неплохое местечко. Ты владелец?

Он посмотрел на канистру в моей руке.

– Ага.

– Здесь, наверное, все твои средства к существованию.

Он напрягся.

– Слушай, не знаю, что тебе надо, но мне совсем не интересно.

– Не можешь позволить себе новые полы, не можешь даже починить вывеску. Вероятно, прибыль идет не на бизнес. Деньги достаются жене… детям, возможно. – Я отвернул крышку и плеснул бензин на грязный ламинат.

Кассир уронил ручку и попятился.

– Ты че творишь?

– Сюда только что заходила девушка? – Я покачал головой. – Ты ошибся девушкой, Дэвид. – Бензин полетел на стойку с открытками.

– Я звоню в полицию. – Голос кассира дрожал. Краем глаза я заметил, что он не потянулся за телефоном. А еще я понял, что он уставился на мою руку – на туз пик, изображенный на тыльной стороне.

Забавно. Я хмыкнул.

– Честное слово, никакой анонимности. Не надо было вообще бить татуху, портит мне все веселье.

– Я… – пролепетал кассир, – я не знал, кто она, черт возьми!

– Я бы забрал твою лапу, – сказал я, прогуливаясь по помещению и поливая бензином полки, дверцы холодильников, стойку с порнушными журналами. – Но неохота грязь разводить. У меня и ножа-то подходящего нет.

Кассир не шелохнулся. Он уже обильно потел.